8

Иштван Кечкемети приехал в Швецию ровно сорок лет назад, когда после разгрома восстания тысячи венгров были вынуждены покинуть родину. Ему тогда было четырнадцать лет. Вместе со своими родителями и тремя младшими сестрами он прибыл в Треллеборг. Отец его был инженером. Когда-то, в конце двадцатых годов, он проходил в Швеции практику на заводе «Сепаратор» под Стокгольмом и надеялся получить там работу. Но дальше Треллеборга он не добрался – на лестнице портового терминала с ним случился удар. Его вторая встреча со шведской землей произошла, когда его безжизненное тело грохнулось на мокрый асфальт. Его похоронили на местном кладбище, семья так и осталась в Сконе, и теперь в свои пятьдесят четыре Иштван давно уже был хозяином одной из пиццерий на Хамнгатан в Истаде.

Много раз Валландер слышал рассказы о его жизни. Но и сейчас, когда он время от времени заходил к Иштвану и если посетителей было мало, хозяин подсаживался к нему и рассказывал очередную историю.

Когда он появился в дверях, было половина седьмого. До встречи с Ильвой Бринк оставалось полчаса. В пиццерии было пусто, как он и предвидел. Из кухни доносились звуки радио, кто-то отбивал мясо. Иштван за стойкой говорил по телефону. Он помахал Валландеру – садись, я уже заканчиваю. Валландер присел к угловому столику. Иштван подошел почти сразу. Лицо его было серьезно.

– Что я слышу? Погиб полицейский?

– Да, к сожалению. Карл-Эверт Сведберг. Ты его знал?

– Мне кажется, он здесь не бывал, – сказал Иштван по-прежнему очень серьезно. – Хочешь пива? Я угощаю.

Валландер покачал головой.

– Мне надо быстро перекусить, – сказал он. – Дай что-нибудь подходящее для человека с высоким сахаром.

Иштван поглядел на него непонимающе:

– Ты что, заболел диабетом?

– Нет. Но у меня высокий сахар крови.

– Тогда у тебя диабет.

– Это может быть случайностью. И побыстрее, я спешу.

– Кусок мяса, поджаренный в оливковом масле, – сказал Иштван. – И салат. Подойдет?

– Отлично.

Иштван ушел. Валландер удивился самому себе – почему он так среагировал? Диабет – вовсе не какая-то постыдная болезнь. Но в глубине души он знал причину – он стеснялся своего веса. Иногда хотелось зажмуриться и ничего об этом не знать.

Он поел, как всегда, слишком быстро и выпил кофе. Иштвана обступила большая компания польских туристов. Валландер порадовался, что удалось избежать расспросов о Сведберге – он слишком хорошо знал Иштвана. Он заплатил, встал и ушел. Стояла теплынь, на улицах было необычно много народа, и Валландер то и дело раскланивался со знакомыми. Он попытался обдумать предстоящий разговор с Ильвой Бринк. Конечно, она будет отвечать на его вопросы совершенно честно и постарается припомнить все, что может. Труднее будет заставить ее говорить о том, что она знает, но этого не сознает. Ключевой вопрос – известна ли ей женщина по имени Луиза? Может быть, Ильва все же что-то знает о ней, хотя и говорит, что нет?

Валландер пришел на работу в самом начале седьмого. Ильвы еще не было. Он двинулся прямо к Мартинссону. Ханссон тоже был там.

– Как дела?

– Почти ничего. Никаких звонков, ничего. Никто ничего не видел.

– А что предварительное заключение из Лунда?

– Еще не пришло, – ответил Ханссон. – Вряд ли что-то будет известно до понедельника.

– Время, – сказал Валландер. – Это крайне важно. Мы должны отталкиваться от момента, когда это случилось.

– Я проверил базу данных, – сказал Мартинссон. – Картина взлома и убийства не имеет аналогов – во всяком случае, пока.

– Мы не знаем, был ли это взлом.

– А что же еще?

– Вот этого-то мы и не знаем. Я сейчас буду беседовать с Ильвой Бринк. Встретимся завтра в девять.

Он пошел к себе. На столе лежала записка от Лизы Хольгерссон – просьба переговорить с ним как можно скорее. Валландер позвонил ей – никто не ответил. После долгих безуспешных попыток он дозвонился в приемную – Эбба уже ушла. Он пошел на пост дежурного.

– Лиза ушла домой, – сказал полицейский, сидевший за коммутатором.

Валландер решил позвонить попозже ей домой и пошел в приемную дожидаться Ильву. Она не задержалась. По пути в кабинет он предложил ей кофе, но она отказалась.

Валландер заставил себя включить магнитофон. Он очень не любил записывать допросы – у него всегда появлялось ощущение, что в комнате присутствует посторонний, к тому же это его отвлекало. Но сейчас он решил включить запись, чтобы не пропустить и не забыть ни одного слова. Потом он отдаст кассету в канцелярию, пусть распечатают текст дословно, а пометки можно сделать потом, прослушивая пленку. Он спросил, не против ли она, если беседа будет записана.

– Нет, – коротко ответила она.

– Это никакой не допрос, – заверил он Ильву, – просто для памяти. У магнитофона память лучше, чем у меня.

Он нажал кнопку. Девятнадцать минут восьмого.

– Пятница 9 августа 1996 года, – сказал он. – Беседа с Ильвой Бринк. Дело: гибель следователя Карла-Эверта Сведберга, не исключено убийство.

– А что это еще может быть? – спросила она.

– Полицейские иногда используют довольно бюрократические обороты, в чем в общем-то никакой необходимости нет, – извинился Валландер. Ему было неловко. – Прошло несколько часов, – продолжил он. – У тебя было время подумать. Ты спрашивала себя, как это могло случиться. Смерть всегда бессмысленна, для всех, за исключением, может быть, самого убийцы.

– Мне до сих пор трудно поверить, что это правда. Пару часов назад я говорила с мужем – теперь с кораблем есть спутниковая связь. Он решил, что я брежу. Но только рассказывая другому человеку, я сама поняла, что это все случилось на самом деле.

– Конечно, лучше бы нам подождать с этим разговором. Но время не терпит. Мы должны взять преступника как можно скорее. У него перед нами преимущество во времени, и с каждым часом оно растет.

Она смотрела на него выжидательно – когда же он начнет задавать вопросы?

– Женщина по имени Луиза, – сказал Валландер. – Карл-Эверт регулярно встречался с ней в течение долгого времени. Годами. Ты встречала ее когда-нибудь?

– Нет.

– И даже не слышала?

– Нет.

– Как ты отреагировала, когда первый раз услышала ее имя?

– Что этого не может быть.

– А что ты думаешь сейчас?

– Что, может быть, это и правда, но в голове у меня это не укладывается.

– Ты наверняка когда-нибудь говорила с Карлом-Эвертом о женщинах, к примеру, почему он не женится. Что он вообще говорил на эту тему?

– Говорил, что ему нравится быть закоренелым холостяком.

– Ты ничего не замечала, когда вы разговаривали на эту тему?

– А что я должна была заметить?

– Что он говорит неискренне. Что он смущен.

– Он всегда был очень убедителен.

Валландеру показалось, что он уловил в ее ответе нотку сомнения.

– Мне показалось, ты о чем-то подумала.

Она ответила не сразу. Пленка медленно крутилась.

– Иногда мне приходила в голову мысль, что он не такой, как все…

– Ты имеешь в виду – гомосексуалист?

– Да.

– А почему это приходило тебе в голову?

– По-моему, любому бы пришло.

Валландер и сам не раз ловил себя на той же мысли. Вообще-то конечно.

– Как-то раз мы с ним затронули эту тему. Довольно давно, несколько лет назад. Мне кажется, дело было во время рождественского ужина у нас дома… Нет, о его гомосексуализме речь не шла. Говорили о ком-то из общих знакомых. Меня тогда удивило, с какой страстью Калле это осудил.

– Вашего приятеля?

– Вообще всех гомосексуалов. Это мне не понравилось. Я всегда считала, что он человек достаточно широких взглядов.

– А что было потом?

– Ничего. Мы к этой теме больше не возвращались.

Валландер задумался.

– Как, на твой взгляд, нам найти эту женщину, Луизу.

– Представления не имею.

– Поскольку он почти никогда не уезжал из Истада, она, скорее всего, живет в городе. Или поблизости.

– Не знаю… Наверное.

Он посмотрел на часы:

– Тебе когда на работу?

– Через полчаса. Терпеть не могу опаздывать.

– Точно, как Карл-Эверт. Он был очень пунктуален.

– Я знаю. Как говорится, хоть часы по нему проверяй.

– А каким он был вообще?

– Ты же уже спрашивал.

– Хочу спросить еще раз. Каким он был человеком?

– Он был очень добрым.

– В каком смысле?

– Как это – в каком смысле? Просто добрым! Не знаю, как объяснить. Добрый человек. Иногда он, конечно, злился, но крайне редко. Стеснительный. Ответственный. С чувством долга. Многие считали его скучным. Конечно, ярким человеком его было трудно назвать. Немного медлительный, пожалуй, но очень и очень неглупый.

Валландер подумал, что ее описание Сведберга – очень точное. Сам он высказался бы о нем практически теми же словами.

– Кто был его лучшим другом?

Ее ответ ошарашил Валландера.

– Я думаю, ты.

– Я?!

– Он так говорил. Лучше Курта Валландера у меня никогда не было друга.

Валландер онемел. Этого он не ожидал. Он всегда относился к Сведбергу как к товарищу по работе, одному из многих. Они никогда не встречались помимо работы, никогда у них не было особо доверительных отношений. Рюдберг был его другом, Анн-Бритт Хёглунд постепенно становилась все ближе и ближе. Но не Сведберг, нет.

– Вот это сюрприз, – сказал он, придя в себя. – Мне так не казалось.

– Что не мешало ему считать тебя лучшим другом.

– Да, конечно.

Валландеру показалось, что он нечаянно заглянул в глубочайшее одиночество. Где для дружбы достаточно наименьшего общего знаменателя – того, что они не враги.

Он уставился на магнитофон.

– А вообще – друзья у него были? Люди, с которыми он регулярно общался?

– Он состоял в каком-то обществе по изучению американских индейцев. Но они, по-моему, почти никогда не встречались. Переписывались. Общество, как мне кажется, называется «Indian Science», но точно я не уверена.

– Мы наведем справки. Еще кто-то?

Она задумалась:

– Иногда он говорил о каком-то бывшем директоре банка на пенсии. Он живет где-то здесь, в городе. Они вместе наблюдали за звездами.

– А имя его он упоминал?

Она снова задержалась с ответом.

– Сунделиус. Брур Сунделиус. Но я его никогда не видела.

Валландер записал имя в блокнот.

– Еще кто-то?

– Только я и муж.

Валландер решил переменить тему:

– А ты не заметила, чтобы он за последнее время как-то изменился? Каких-то признаков беспокойства, рассеянности?

– По-моему, ничего такого не было. Он только говорил, что выработался, но это ты уже спрашивал.

– Но он, значит, не объяснил почему?

– Нет.

Валландер сообразил, что из этого вопроса вытекает и следующий.

– А тебя это удивило? Что он так сказал?

– Вовсе нет.

– То есть у вас были доверительные отношения? Он рассказывал о своем здоровье?

– Мне следовало сказать это еще утром, когда ты попросил меня его описать. Я забыла упомянуть – он был очень мнительным. Прислушивался к малейшим признакам болезни. Если простужался, ему казалось, что это тяжелое вирусное заболевание. Он боялся микробов.

Валландер тут же увидел перед собой Сведберга – как он постоянно бегал в туалет мыть руки, как старательно избегал простуженных сотрудников.

Он посмотрел на часы. Пора заканчивать.

– У него было оружие?

– Насколько я знаю, нет.

– Есть что-нибудь еще, что, по твоему мнению, могло бы помочь следствию?

– Мне будет его очень не хватать. Он, может быть, и не был яркой личностью в обычном понимании, но это был самый порядочный человек из всех, кого я когда-либо знала.

Валландер выключил магнитофон. Он проводил Ильву Бринк до приемной.

– А что мне делать с похоронами? – Ее вопрос прозвучал беспомощно. – Стуре считает, что пепел умерших следует развеять по ветру. Без всяких церемоний, без священников. Но я же не знаю, что бы хотел Калле.

– Значит, завещания у него не было?

– Насколько я знаю, нет. Если бы было, он бы мне сказал. Не было.

– А банковская ячейка у него была?

– Нет.

– Он бы это тоже тебе сказал?

– Да.

– Полиция, разумеется, поможет с организацией похорон. Я поговорю с Лизой Хольгерссон, и она с тобой свяжется.

Ильва Бринк ушла. Он проследил взглядом, как она закрывает за собой стеклянную дверь, и вернулся в кабинет. Появилось еще одно имя – Брур Сунделиус, директор банка на пенсии. Он открыл телефонный справочник. Сунделиус жил на Ведергренд, в самом центре. Валландер записал его номер и стал обдумывать разговор с Ильвой Бринк. Что она сказала такого, чего он уже не знал раньше? Женщина по имени Луиза… Видимо, Сведберг утаивал ее существование очень старательно. Старательно утаивал – это правильная формулировка. Он даже записал эти слова в блокнот. Почему человек в течение многих лет скрывает, что у него есть женщина? Еще Ильва рассказала о том, что Сведберг осуждал гомосексуалистов, что он боялся микробов… Встречался с отставным директором банка и вместе с ним изучал ночное небо… Ничто не изменилось, подумал он. Сведберг такой же, каким был при жизни. С одним-единственным исключением. Луиза. Ни один след пока не ведет нас к причине, по которой его убили.

Вдруг ему показалось, что никакой загадки нет. Все вдруг стало совершенно ясно. Сведберг не пришел на работу, потому что был уже мертв. Он застал в квартире взломщика, тот в него выстрелил, схватил под мышку телескоп и убежал. То есть все произошло случайно, до ужаса банально и оттого еще более страшно.

Другого объяснения просто не было.

В десять минут девятого Валландер позвонил домой Лизе Хольгерссон. Оказалось, что она хотела обсудить с ним детали похорон. Валландер попросил ее позвонить Ильве Бринк и доложил о результатах дня, добавив, что он все более склоняется к мысли, что Сведберг пал жертвой взломщика, возможно – если судить по неадекватной реакции, – наркомана.

– Звонил начальник Главного полицейского управления, – сказала она. – Выразил соболезнования и сказал, что очень обеспокоен.

– Именно в этом порядке?

– Слава богу, да.

Валландер сказал ей, что оперативка назначена на девять утра, и пообещал известить ее, если до этого не случится чего-то важного.

Он нажал пальцем рычаг, тут же отпустил и набрал номер Сунделиуса. Никто не отвечал, автоответчика тоже, по-видимому, не было.

Вдруг его обуяла растерянность. Как двигаться дальше? Его снедало нетерпение. А надо ждать – заключения судмедэкспертов, криминалистов…

Он снова уселся за стол, перемотал запись на начало и стал слушать свою беседу с Ильвой Бринк. Когда пленка кончилась, он задумался над ее последними словами – Сведберг был исключительно порядочный человек.

– Я ищу, где собака зарыта, а собаки-то и нет, – сказал он вслух. – Мы пытаемся найти головореза, что совершил квартирную кражу.

В дверь, постучав, вошел Мартинссон.

– В приемной целая свора журналистов, – сказал он. – Даром что дело к ночи.

Валландер поморщился:

– У нас нет ничего нового.

– Им довольно и старого. Хоть что-то надо сказать.

– А ты не можешь отправить их по домам? Пообещай, что как только появится что-то, мы устроим пресс-конференцию.

– Сверху была установка – прессу не обижать, – с иронией сказал Мартинссон. – Ты что, забыл?

Валландер, разумеется, не забыл. Из Главного полицейского управления шли бесконечные циркуляры – улучшать и интенсифицировать работу со средствами массовой информации. Никогда не прогонять журналистов. Посвящать им больше времени и принимать со всем мыслимым уважением.

Он тяжело поднялся из-за стола и нехотя произнес:

– Я с ними поговорю…

«Своры» в приемной не оказалось, журналистов было всего двое, но у него ушло не меньше двадцати минут на то, чтобы убедить их, что ему нечего им сказать. Под конец, увидев, что они ему не верят, он едва не потерял самообладание, но все же удержался и расстался с ними вполне мирно. Захватив в столовой чашку кофе, он вернулся в кабинет. Еще раз набрал номер Сунделиуса. Ответа не было.

Было уже без четверти десять. Термометр, лично им привинченный за окном пару лет назад, показывал пятнадцать градусов тепла. По улице проехала машина, в ней на полную громкость орала музыка. Валландеру было очень не по себе. Вывод, к которому он пришел – Сведберг стал жертвой обычного взломщика, – почему-то его не успокаивал. Во всем этом было что-то еще, а что – понять он не мог.

И кто такая эта Луиза?

Вдруг зазвонил телефон. Опять журналисты, подумал он в отчаянии, но это был Стен Виден.

– Я сижу и жду, – сказал он. – Ты куда пропал? Я, конечно, понимаю, что у тебя сейчас полон рот хлопот. Подумать только – убийство полицейского!

Валландер выругался про себя. Он совершенно забыл, что обещал заехать к Стену на его конный завод около развалин Шернсундского замка. Они со Стеном были знакомы с юности, их свела общая страсть к опере. Потом жизнь их развела – Валландер пошел в полицию, а Стен Виден унаследовал от отца усадьбу, где он тренировал скаковых лошадей. Несколько лет назад дружба их возобновилась – теперь они встречались довольно регулярно. Как раз в этот вечер Валландер обещал к нему заехать.

– Я должен был позвонить, – сказал он, – но совершенно забыл. Просто вылетело из головы.

– Я понимаю. Я слышал по радио, что твой коллега убит.

– Причем мы не знаем, что произошло. Жуткий день.

– Тогда увидимся в другой раз.

Валландер решился сразу, не колеблясь:

– Почему в другой? Я через полчаса буду у тебя.

– Ты вовсе не должен себя заставлять.

– Мне надо отвлечься от всего этого.

Он ушел из полиции, никому ничего не сказав, но все же по пути завернул к себе домой на Мариагатан и захватил мобильный телефон. Потом выехал на шестьдесят пятое шоссе, миновал Рюдсгорд и Стуруп и свернул налево. Миновав развалины замка, он свернул в ворота усадьбы Стена Видена. Тут было очень тихо, только в загоне ржал одинокий жеребец.

Стен Виден вышел ему навстречу. Валландер привык видеть приятеля в грязном рабочем комбинезоне, но сегодня на нем была чистая сорочка, а волосы тщательно причесаны. Пожимая ему руку, Валландер уловил запах спиртного. Он знал, что Стен злоупотребляет выпивкой, но они никогда не поднимали этот вопрос – все как-то повода не было.

– Чудесный вечер, – сказал Стен. – Август начался вместе с летом. Или лучше сказать – лето началось вместе с августом? Что с чем?

Валландер почувствовал укол зависти. Именно так он хотел бы жить – на природе, с собакой и, возможно, с Байбой. Но мечта эта, похоже, неосуществима.

– Как с лошадьми? – спросил он.

– Неважно. В золотые восьмидесятые чуть не каждому казалось, что он может себе позволить завести лошадь. Теперь не так. Люди стали прижимистыми. Каждый вечер молятся своим богам о том, чтобы не потерять работу.

– Я-то думал, что только богатые держат скаковых лошадей, а богатым безработица вроде бы не грозит?

– Да нет, не только богатые… Но сейчас все меньше. Это как с гольфом. Простой народ перелезает через забор на газоны богатеев.

Они пошли в конюшню. Девушка в жокейском костюме вела в поводу лошадь.

– Только она и осталась, – сказал Стен, – София. Остальных пришлось уволить.

Валландер вспомнил, как несколько лет назад здесь работала девушка, с которой у Стена был роман. Но имя припомнить не удалось. Вроде бы Дженни.

Виден о чем-то коротко переговорил с Софией. Валландер услышал только имя лошади – Черный Треугольник. Его всегда удивляло, какие странные имена дают скаковым лошадям.

Они вошли в конюшню. В стойле била копытом красивая гнедая кобылица.

– Девушка Моей Мечты, – сказал Стен. – Только она и приносит какой-то доход. Все владельцы лошадей поголовно жалуются на цены. Ревизор звонит все чаще и все раньше по утрам. Не знаю, сколько продержусь.

Валландер осторожно погладил морду лошади.

– Раньше всегда обходилось, – сказал он.

Виден покачал головой.

– Не знаю, – сказал он. – На этот раз не уверен. Но за саму ферму пока еще можно получить приличную сумму. И тогда я уеду.

– Куда?

– Упакую чемодан. Потом высплюсь как следует. Буду спать всю ночь. Когда утром проснусь, придумаю куда.

Они пошли к дому, где жил Стен. Там же помещалась контора. Обычно у него царил страшный беспорядок, но на этот раз, к удивлению Валландера, все было прибрано.

Стен перехватил его взгляд.

– Несколько месяцев назад я открыл, что уборка оказывает лечебное воздействие, – сказал он.

– На меня не оказывает, – мрачно сказал Валландер. – Одни боги знают, сколько раз я пытался…

Виден показал на стол с бутылками. Валландер колебался. Врач, Йоранссон, наверняка его бы осудил. Но сейчас он не мог устоять перед соблазном.

К полуночи он сильно захмелел. Они сидели в саду позади дома. Из открытого окна лилась музыка. Стен Виден сидел с закрытыми глазами и дирижировал финалом «Дон Жуана». Валландер думал о Байбе. Одинокий жеребец в загоне стоял неподвижно, кося на них беспокойным глазом.

Музыка кончилась. Стояла неправдоподобная тишина.

– Наши детские мечты уходят, а музыка остается, – сказал Виден. – Сейчас, наверное, очень трудно быть молодым. Я смотрю на девочек, которые у меня работают. На что им надеяться? О чем мечтать? Образования у них нет, уверенностью в себе даже не пахнет. Кому они нужны, если я все продам?

– Швеция стала жесткой страной, – заметил Валландер. – Жесткой и жестокой.

– Как ты, черт побери, выносишь свою работу?

– Не знаю. Но мне не хочется жить в обществе, где за порядкам следят добровольческие дружины. К тому же я не худший полицейский в этой стране.

– Я не об этом спрашиваю.

– Я знаю. И все же я тебе ответил.

Они пошли в дом – становилось сыро. Они договорились, что Валландер возьмет такси, а Стен завтра пригонит его машину. Оставаться ночевать он не захотел.

– Помнишь, когда мы дернули в Германию слушать Вагнера? – спросил Виден. – Это было двадцать пять лет тому назад. Я, кстати, нашел тогдашние снимки. Хочешь посмотреть?

Виден снял деревянную панель возле окна – там был тайник. Он вынул полиэтиленовый пакет со снимками и протянул Валландеру. Тот взял одну фотографию и, увидев себя самого, удивился. Снимок был сделан где-то под Любеком, на автостоянке. Валландер стоял с бутылкой пива в руке, с открытым ртом, словно он что-то кричал фотографу. Другие снимки были в том же роде. Он покачал головой и вернул пакет.

– Нам было весело тогда, – сказал Виден. – Потом, наверное, никогда так весело не было.

Валландер налил себе еще виски. Виден был прав. Никогда потом им так весело не было.

Уже было около часа, когда они позвонили в Стуруп и вызвали такси. У Валландера болела голова. К тому же его подташнивало, а усталость была почти невыносимой.

– Хорошо бы повторить такую поездку в Германию, – сказал Стен Виден.

Они стояли у ворот в ожидании машины.

– Не повторить, нет, – ответил Валландер. – А отправиться в новое путешествие. Правда, у меня нет подворья, которое можно было бы продать.

Подъехало такси. Валландер забрался на заднее сиденье и назвал адрес. Стен Виден стоял у ворот, пока машина не скрылась из виду. Валландер нахохлился в уголке, закрыл глаза и задремал. Но не успели они проехать поворот на Рюдсгорд, его словно током ударило. Сначала он не понял, что его разбудило. Какое-то дремотное видение. Потом вспомнил: Стен Виден стоит у окна и снимает деревянную панель.

Сон как рукой сняло. Сведберг много лет хранил свою тайну – женщину по имени Луиза. Когда Валландер перебирал содержимое его стола, там лежало только несколько старых писем от родителей.

У Сведберга был тайник. Так же, как у Стена Видена.

Он наклонился к водителю и изменил адрес – не Мариагатан, а Главная площадь. В половине второго он вышел из такси. Ключи от квартиры Сведберга лежали у него в кармане. Он вспомнил, что в аптечном шкафчике в ванной у Сведберга он видел таблетки от головной боли.

Он отпер квартиру, задержал дыхание и вслушался.

Потом растворил несколько таблеток в воде и выпил. С улицы донеслись веселые молодые голоса, потом все снова стихло. Он поставил стакан на мойку и начал искать тайник. Без четверти три он его нашел, приподняв линолеум под комодом в спальне. Валландер поставил на пол настольную лампу и заглянул. В небольшом углублении лежал коричневый конверт. Он взял его и вышел в кухню. Конверт был не заклеен. Он вытащил содержимое.

Как и Стен Виден, Сведберг обращался со старыми фотографиями, как с драгоценностями.

В конверте лежали два снимка. На одном был портрет женщины, сделанный, скорее всего, в фотоателье.

На другом снимке несколько молодых людей, сидя в тени дерева, приветственно поднимали бокалы.

Обычная молодежная идиллия. Но кое-что было и необычным.

Молодые люди были в маскарадных костюмах, словно их праздник проходил в давно прошедшие времена.

Валландер надел очки.

Почему-то у него заболел живот.

Он вспомнил, что в одном из ящиков письменного стола у Сведберга лежала лупа, сходил и принес.

Что– то было знакомое в этих лицах, особенно знакомой казалось лицо девушки, сидевшей крайней справа.

Он не сразу ее узнал, хотя совсем недавно видел ее фото. Но там она была одета вполне обычно.

Это была Астрид Хильстрём.

Валландер положил фотографию на стол.

Где– то пробило три часа.

9

В шесть утра в субботу десятого августа Валландер не выдержал. Он ходил взад-вперед по квартире, встревоженный и возбужденный, не в состоянии ни думать, ни спать. На столе в кухне лежали два найденных у Сведберга снимка. Они буквально жгли ему карман, пока он шел по пустынным ночным улицам домой на Мариагатан. Только снимая куртку, он заметил, что она мокрая – должно быть, моросило, а он даже и не заметил.

Эти фотографии, найденные в тайнике у Сведберга, имели решающее значение, хотя он пока и не мог сообразить, для чего именно. Но тревога и страх, что прежде ощущались лишь как смутное дурное предчувствие, теперь обрушились на него в полную мощь. Дело, которое и делом-то не было, трое исчезнувших молодых людей, по-видимому, беззаботно путешествующих по Европе, – эти трое вдруг возникли в совершенно другом деле, в следствии об убийстве офицера полиции, самом тяжком преступлении за всю историю Истадской полиции. Убили одного из них, одного из их ближнего круга. За несколько часов, прошедших после того, как обнаружился тайник, Валландер успел создать тысячу версий, одна другой глупее, темнее и противоречивее. У него в руках была решающая улика, беда только, что он понятия не имел, как ее истолковать.

О чем говорили эти снимки? Фотография Луизы была черно-белой, ребят в маскарадных костюмах – цветной. Автоматически впечатанной даты на обороте нет. Значит ли это, что снимки отпечатаны в какой-то домашней фотолаборатории? Или есть фотолаборатории, где машины не впечатывают дату? Формат обычный. Он попытался определить, сделаны снимки профессионалом или любителем. Валландер по опыту знал, что фотографии, отпечатанные в домашних условиях, часто деформируются. Вопросов было много, и он скоро понял, что сам на них ответить не в состоянии.

Еще он пытался понять, что эти снимки говорят о том, кто их сделал. Ему показалось, что можно с определенной долей уверенности исходить из того, что снимали разные люди. Может быть, Сведберг сфотографировал Луизу сам? Во всяком случае, выражение ее лица ни о чем таком не говорило. Снимок молодых людей тоже нельзя было назвать особо выразительным. Никакой сознательной композиции ему уловить не удалось. Кто-то поднял камеру, попросил секунду внимания и нажал затвор. Ему подумалось, что где-то есть и другие снимки – тот, что лежал у него на столе, был просто одним из серии праздничных фотографий. Но где эти другие снимки?

И больше всего его беспокоила нелепость самой этой связи. Известно, что Сведберг перед отпуском пытался расследовать дело об исчезнувших ребятах. Почему он решил им заняться? И если уж решил, то почему тайком?

Откуда взялась фотография пирующей молодежи? Где она сделана?

И это женское лицо. Вряд ли это кто-то другой, он был почти уверен, что на снимке он видит Луизу. Валландер долго изучал портрет. Женщина лет сорока, чуть моложе Сведберга. Если они встретились, предположим, лет десять назад, ей было тридцать, а Сведбергу – тридцать пять. Что ж, вполне естественно. Волосы темные, прямые, такая прическа, кажется, называется «паж». Тонкий нос, узкое лицо, на губах – еле заметная улыбка.