— Материалы по автокатастрофе, — сказал он. — Я забыл, что здесь уже не Ханссон.
      — Я, наверное, старомоден, — сказал Валландер, — но, пожалуйста, стучи, прежде чем войти.
      Мартинссон положил папку на стол и исчез. Валландер вытер пот, надел сорочку и, покосившись на мятую занавеску, сел за стол и начал читать.
      В начале двенадцатого он дочитал последнюю страницу рапорта.
      Только сейчас он почувствовал, насколько отвык от следственной работы. С чего начать?
      Валландер вспомнил Стена Торстенссона, как тот появился из тумана на юландском пляже.
      «Он просил о помощи, — подумал Валландер. — Он просил выяснить, что же случилось с его отцом. Дорожная авария, которая вовсе не была, как он считал, дорожной аварией и тем более самоубийством. Он говорил, что отец сильно изменился в последнее время… И через несколько дней Стена находят мертвым в его конторе… Стен говорил, что отец последнее время был чем-то возбужден. Но сам-то Стен, за исключением понятного беспокойства по поводу загадочной гибели отца, ничем другим озабочен не был. Он не считал, что ему тоже что-то грозит».
      Валландер подвинул к себе блокнот, где не было ничего, кроме имени Стена Торстенссона, и крупно написал: Густав Торстенссон.
      Потом написал оба имени еще раз, но в обратном порядке: Густав Торстенссон, Стен Торстенссон.
      Валландер потянулся к телефону и по памяти набрал номер Мартинссона. Потом попробовал еще раз и сообразил, что за время его отсутствия внутренние телефоны могли измениться. Он встал и вышел в коридор. Дверь в кабинет Мартинссона была открыта настежь.
      — Я прочитал материалы, — сказал Валландер, осторожно садясь на шаткий стул для посетителей.
      — Как видишь, их не так уж много, не за что зацепиться, — сказал Мартинссон. — Один или несколько преступников проникают поздно вечером в контору Стена Торстенссона и убивают его тремя выстрелами. Похоже, ничто не украдено. Бумажник при нем, во внутреннем кармане пиджака. Фру Дюнер, а она работает у них больше тридцати лет, утверждает, что все на месте.
      Валландер задумчиво кивнул. Он так и не вспомнил, что его насторожило в словах Мартинссона на оперативке.
      — Кто первый прибыл на место преступления? Ты?
      — Петерс и Нурен. Они меня и вызвали.
      — Обычно складывается какое-то впечатление… О чем ты подумал в первую очередь?
      — Попытка ограбления, — ответил Мартинссон, не задумываясь.
      — Сколько их было?
      — Никаких точных данных нет. Но оружие использовалось одно, в этом мы почти уверены. Техническая экспертиза, понятно, еще не готова.
      — То есть, скорее всего, преступник был один?
      Мартинссон кивнул.
      — Думаю, да. Но пока это только предположение, его нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть.
      — Три выстрела… Один в сердце, один в живот, сразу под пупком, и один в лоб. Я не ошибусь, если скажу, что стрелявший неплохо обращается с оружием…
      — Я уже думал об этом, — сказал Мартинссон. — Но это может быть и случайностью. Говорят, случайные выстрелы оказываются смертельными не реже, чем выстрелы снайпера. Я читал американскую статью…
      Валландер встал.
      — Какого рожна они полезли в адвокатскую контору? Потому что адвокаты, по слухам, гребут деньги лопатой? И что, преступник считал, что деньги лежат пачками в конторе на столе?
      — На этот вопрос может ответить только один человек. Или, может быть, два.
      — Мы их возьмем, — сказал Валландер. — Я поеду туда и осмотрюсь немного.
      — Фру Дюнер, разумеется, в шоке, — сказал Мартинссон. — За какой-то месяц рухнул весь ее мир. Сначала старик Торстенссон. Не успела она опомниться после похорон — убивают сына. Но голова у нее ясная, так что поговорить с ней полезно. Ее адрес в распечатке телефонного разговора со Сведбергом.
      — Стикгатан, двадцать шесть, — сказал Валландер. — За гостиницей «Континенталь». Я там иногда ставлю машину.
      — По-моему, там нет парковки, — заметил Мартинссон.
      Валландер сходил за курткой и вышел на улицу. Девушку за окошком приемной он никогда раньше не видел. Надо бы остановиться и представиться, а заодно и узнать, где Эбба — уволилась или работает в вечернюю смену. Можно и позже, решил он.
      Странно — первые часы, проведенные им на работе, были совершенно будничными, но он все равно волновался. Валландер чувствовал настоятельную потребность побыть одному. Он так долго был в одиночестве, что теперь, похоже, придется заново привыкать к общению. Проезжая мимо больницы, он вдруг почувствовал, что его тянет назад, в скагенское отшельничество, к своему бесконечному патрулированию пустынных пляжей, где вряд ли мог появиться какой-нибудь нарушитель.
      Но это все позади. Он снова на службе.
      «Отвык, — подумал он. — Это пройдет. Рано или поздно, но пройдет».
      Адвокатская контора помещалась в желтом оштукатуренном доме на Шёмансгатан, недалеко от находящегося на ремонте здания театра. Около дома стоял полицейский автомобиль, несколько зевак обсуждали случившееся. С моря дул довольно сильный холодный ветер, так что, выходя из машины, Валландер поежился. Он открыл тяжелую дверь подъезда и нос к носу столкнулся со Сведбергом.
      — Поеду куплю что-нибудь пожрать, — сказал Сведберг.
      — Давай, — сказал Валландер. — Я осмотрюсь немного.
      В приемной сидела молоденькая испуганная секретарша. Валландер вспомнил ее имя — Соня Лундин. Она работала в адвокатской конторе всего несколько месяцев и ничего ценного сообщить не могла.
      Валландер протянул руку для пожатия и представился.
      — Я только осмотрюсь, — повторил он. — А где фру Дюнер?
      — Сидит дома и плачет, — просто ответила девушка.
      Валландер растерялся. Он просто не знал, что на это сказать.
      — Она этого не переживет, — уверила его Соня Лундин. — Она тоже умрет.
      — Не стоит так думать, — произнес Валландер и сам почувствовал, как глупо и неуместно звучат его слова.
      «Адвокатская контора Торстенссона, — подумал он. — Приют одиноких людей. Густав Торстенссон овдовел больше пятнадцати лет назад, Стен Торстенссон потерял мать и к тому же был холостяком. Фру Дюнер развелась в начале семидесятых. Три одиноких человека день за днем приходят сюда, в эту контору. А теперь двоих из них нет, а оставшаяся чувствует себя еще более одиноко».
      Он прекрасно понимал, почему фру Дюнер сидит дома и плачет.
      Дверь в приемную была закрыта, оттуда доносились голоса. На дверях по обе стороны приемной он прочитал имена обоих адвокатов, тщательно выгравированные на начищенных медных пластинках.
      Почему-то он решил сначала осмотреть кабинет Густава Торстенссона. Здесь царил полумрак — шторы были задернуты. Он закрыл за собой дверь, повернул выключатель и огляделся. Это было как путешествие во времени. Тяжелые кожаные кресла, мраморный стол, пейзажи на стенах. Может быть, убийца Стена Торстенссона охотился за картинами? Он подошел к одному из пейзажей, но, как ни силился, не сумел разобрать подпись. К тому же вряд ли он с его скромными знаниями смог бы оценить стоимость картины или отличить подделку от подлинника. Валландер отошел от стены. У солидного письменного стола — большой глобус. На столе ничего нет, кроме нескольких ручек, телефона и диктофона. Он сел за стол в удобное рабочее кресло и осмотрелся, вспоминая, что говорил ему Стен, пока они пили кофе в музее в Скагене. Это была не авария. Не просто авария. Густав Торстенссон в последние месяцы своей жизни пытался скрыть, что он чем-то обеспокоен.
      Валландер размышлял. А чем, собственно, занимаются адвокаты? Из чего состоит их рабочий день? Они защищают, когда прокурор обвиняет. Дают юридические советы. Им многое доверяют. Они дают клятву неразглашения тайны клиента.
      Только теперь это пришло ему в голову. Адвокаты посвящены во многие тайны.
      Он поднялся.
      Ну и что? Какие выводы он может из этого сделать?
      Он вышел в приемную, Соня Лундин по-прежнему неподвижно сидела на своем стуле. Он открыл дверь в кабинет Стена Торстенссона и вздрогнул — ему почему-то показалось, что тело все еще здесь, на полу, в том же положении, в каком он видел его на сделанных криминалистами фотографиях. Но на полу ничего не было, кроме клеенки. Даже темно-зеленый ковер криминалисты увезли на экспертизу.
      Кабинет был очень похож на тот, из которого он только что вышел. Единственная разница — несколько современных стульев для клиентов у письменного стола.
      Никаких бумаг. Валландер на этот раз не стал садиться за стол.
      «Это все на поверхности, — подумал он, — а дальше что? Я скольжу по поверхности, я не вижу ничего, кроме того, о чем мне уже рассказали».
      Он вышел из кабинета. Появился Сведберг — он пытался уговорить Соню Лундин съесть бутерброд, потом предложил бутерброд Валландеру, но Валландер тоже отказался. Сведберг показал на дверь приемной:
      — Там сидят так называемые доверенные лица из Коллегии адвокатов. Просматривают все документы — регистрируют, пломбируют, намечают план действий. Надо известить клиентов, передать дела другим адвокатам. Адвокатское бюро Торстенссона прекратило свое существование.
      — Мы тоже должны просмотреть эти документы, — сказал Валландер. — В их переписке с клиентурой мы, возможно, найдем объяснение произошедшему.
      Сведберг наморщил лоб:
      — В ихпереписке? Ты, должно быть, имеешь в виду переписку Стена Торстенссона? Отец же погиб в автокатастрофе.
      Валландер кивнул.
      — Конечно, — сказал он. — Я и имел в виду Стена.
      — Жаль, что не наоборот, — сказал Сведберг.
      Валландер вначале не обратил внимания на замечание Сведберга, но затем спохватился:
      — Что ты имеешь в виду?
      — У старого Торстенссона, похоже, клиентов почти не было. А Стен Торстенссон вел целую кучу дел.
      Сведберг мотнул головой в сторону приемной:
      — Они считают, что уйдет не меньше недели на то, чтобы во всем разобраться.
      — Тогда не буду их беспокоить, — сказал Валландер. — Лучше поеду поговорю с фру Дюнер.
      — Тебя проводить?
      — Не надо. Я знаю, где она живет.
      Валландер сел в машину и повернул ключ зажигания. Он был в растерянности, но постарался преодолеть сомнения. Он должен тянуть за единственную ниточку, данную ему в Скагене Стеном Торстенссоном. Другого у него ничего не было.
      «Должна быть какая-то связь», — думал он, медленно ведя машину на восток. Он миновал здание суда, Сандскуген и выехал из города. Две эти смерти связаны между собой. Других вариантов нет.
      Время от времени он смотрел в окно на мелькающий серый пейзаж. Начал моросить дождь. Он подкрутил отопление.
      «Как можно любить эту глину? И все же я почему-то люблю ее… Полицейский в глине… Глиняный полицейский… Может, и в самом деле поискать что-то другое?»
      Через полчаса Валландер был на месте, где разбился Густав Торстенссон. Он вышел из машины, взял из багажника резиновые сапоги и папку с материалами об аварии. Переобувшись, он огляделся. Ветер усилился, дождь тоже, и он почти сразу замерз. На покосившемся столбе дорожного ограждения сидел большой канюк и настороженно его разглядывал.
      Место было очень пустынным, даже для Сконе. Никаких хуторов поблизости, только мертвая зыбь рыжих полей. Дорога здесь была прямая, и только через несколько сотен метров начинался подъем, переходящий в довольно крутой левый поворот. Валландер разложил план места аварии на капоте и, то и дело оглядываясь, сравнил его с тем, что он видел перед собой. Машина лежала слева, примерно в двадцати метрах от дороги. Никаких тормозных следов найдено не было, но это можно было объяснить тем, что в момент аварии стоял густой туман и Густав просто не успел затормозить.
      Он собрал бумаги, сунул папку в машину, вышел на середину дороги и еще раз огляделся. За все время мимо не прошла ни одна машина. Канюк так и сидел на столбе. Валландер перешагнул кювет и пошел по мокрой глине, сразу же налипшей на сапоги. Он отсчитал двадцать метров, обернулся и посмотрел на дорогу. Проехал грузовик с бойни, за ним две легковых машины. Дождь все усиливался. Он попытался представить, что же могло произойти. Пожилой водитель ведет машину в густом тумане. Вдруг он не справляется с управлением, машина летит в канаву, переворачивается два или три раза и остается лежать вверх колесами. Водитель, пристегнутый ремнем безопасности, мертв. На теле было всего несколько царапин, но он, очевидно, сильно ударился затылком обо что-то и умер практически мгновенно. Машину обнаружили только на рассвете — какой-то крестьянин проезжал мимо на своем тракторе.
      «Он вовсе не обязательно должен был ехать быстро, — подумал Валландер. — Густав Торстенссон, почувствовав, что теряет управление, мог в панике нажать на акселератор, и машина, набирая скорость, угодила в канаву. Мартинссон написал исчерпывающий и совершенно верный рапорт».
      Он уже собирался идти к машине, но его внимание привлек какой-то предмет, торчавший из грязи рядом с ним. Он нагнулся — это была ножка от стула, самого обычного коричневого венского стула. Он отбросил ее в сторону. Канюк снялся со столба и улетел, тяжело хлопая крыльями.
      «Остается только осмотреть разбитый автомобиль, — подумал Валландер. — Но и там вряд ли найдется что-то, что Мартинссон мог бы проглядеть».
      Он вернулся к машине, отскреб, насколько возможно, глину с подошв, сунул сапоги в багажник и опять надел ботинки. По дороге в Истад ему пришла мысль навестить отца в Лёдерупе, но он отложил это на потом. Он должен поговорить с фру Дюнер и, если успеет, поглядеть на разбитую машину.
      Валландер остановился на заправке ОК, заказал кофе и бутерброд. Он огляделся — ему пришла в голову мысль, что именно в этих крошечных кафе при заправках становится особенно ясно, насколько пустынна Швеция… Внезапно Валландер почувствовал беспричинную тревогу. Он поставил на столик недопитый кофе и вышел на улицу. Под дождем доехал до города, свернул у отеля «Континенталь» направо, а потом еще раз направо — иначе на крошечную Стикгатан было не заехать. У розового дома, где жила Берта Дюнер, он довольно нахально, заняв полтротуара, припарковал машину и позвонил в дверь. Прошло не меньше минуты, прежде чем дверь слегка приоткрылась. В темной прихожей он увидел бледное женское лицо.
      — Меня зовут Курт Валландер, я из полиции, — сказал он, лихорадочно роясь в карманах в поисках удостоверения. — Мне очень нужно поговорить с вами, если вы, конечно, ничего не имеете против.
      Фру Дюнер открыла дверь, впустила его и протянула вешалку. Он повесил свою мокрую куртку, и она пригласила его в гостиную с натертым до глянца паркетным полом и окном во всю стену с видом на небольшой садик с задней стороны дома. Он осмотрелся — в этой квартире ничто не было случайным, вся обстановка, все украшения были поставлены в строго продуманном и, по-видимому, никогда не нарушаемом порядке.
      «Наверное, у нее и в адвокатском бюро такой же порядок, — подумал он. — Какая разница — поливать цветы или работать с документами… важно, чтобы все шло по строгому плану, никаких отклонений, никаких случайностей».
      — Присаживайтесь, — сказала она звучным голосом с неожиданно надменной интонацией. Валландер почему-то представлял, что эта невероятно худая седая женщина должна разговаривать тихим, едва слышным голосом. Он сел в старинное плетеное кресло и устроился поудобнее. Кресло заскрипело.
      — Не угодно ли чашку кофе? — спросила она.
      Он отрицательно покачал головой.
      — Чай?
      — Нет, спасибо. Я хочу задать вам всего несколько вопросов и сразу уйду.
      Она присела на краешек цветастого дивана по другую сторону стеклянного журнального столика. Валландер вдруг сообразил, что у него нет с собой ни ручки, ни блокнота. Он даже не позаботился приготовить первые несколько вопросов, а ведь это было одним из неизменных правил, которые он свято соблюдал. За многие годы службы он понял, что как при допросах, так и в беседах со свидетелями нельзя работать наугад.
      — Прежде всего, хочу принести вам искренние соболезнования по поводу случившегося. Я видел Густава Торстенссона всего несколько раз, но со Стеном был хорошо знаком.
      — Я знаю, — сказала фру Дюнер. — Он помогал вам в бракоразводном процессе.
      Не успела она это произнести, как Валландер вспомнил. Именно она встретила их с Моной, когда они пришли в адвокатскую контору… может быть, она не была такой седой тогда… чуть, кажется, пополнее — но он все равно удивился, что не сразу ее узнал.
      — У вас хорошая память.
      — Я могу забыть имя, — сказала она. — Но не лицо.
      — Та же история со мной.
      Они помолчали. По улице прошла машина. Валландер подумал, что ему следовало бы повременить с этим разговором. Он просто-напросто не знал, какие вопросы он должен задать, не мог придумать, с чего начать разговор. К тому же ему вовсе не хотелось вспоминать мрачные дни развода с Моной.
      — Вы уже говорили с нашим сотрудником Сведбергом, — наконец произнес он. — К сожалению, в процессе трудного следствия часто возникает необходимость в дополнительных вопросах и уточнениях. И не всегда удается сделать так, чтобы эти вопросы задавал один и тот же следователь.
      Валландер мысленно застонал от отвращения — господи, что за казенный, неуклюжий язык! Он с трудом удержался от того, чтобы встать, извиниться и уйти. Попросту — сбежать.
      — Я не буду задавать вопросы о том, что мы уже знаем, — сказал он. — Можете не повторять рассказ, как вы пришли утром в контору и нашли тело Стена Тостенссона. Если, конечно, вы не вспомнили ничего существенного.
      — Нет, — уверенно ответила она. — Ничего существенного я не вспомнила.
      — Накануне убийства, — продолжил Валландер. — Когда вы ушли с работы в тот день?
      — В шесть. Может, пять минут седьмого, но не позже. Я проверила несколько писем, распечатанных фрекен Лундин. Потом позвонила господину Торстенссону и спросила, нужна ли я еще на работе. Он сказал, что на сегодня рабочий день закончен, и пожелал приятно провести вечер. Я взяла плащ и ушла.
      — И заперли за собой дверь… Значит, Стен Торстенссон остался в конторе один?
      — Да.
      — А чем он собирался заниматься так поздно.
      Она поглядела на него с удивлением:
      — Продолжить работу, разумеется. Адвокат с таким количеством дел, как Стен Торстенссон, не может просто все бросить и уйти домой.
      Валландер кивнул:
      — Я понимаю, что он работал. Я хотел узнать, было ли у него какое-то дело, требующее особой спешки?
      — Все дела требуют особой спешки. После убийства отца все его дела перешли к Стену, так что он просто задыхался от работы. Это же понятно.
      Валландер насторожился:
      — Вы говорите об автокатастрофе?
      — Разумеется! О чем же еще?
      — Но вы сказали «убийство»!
      — Человек умирает, или его убивают. Умирают в своей постели, от болезни или чего-то еще, что принято называть естественными причинами. Но если человек погибает в автокатастрофе… Сознайтесь, это же не естественная смерть? Значит, он был убит.
      Валландер медленно наклонил голову, соглашаясь с ее объяснением. Но все равно ему показалось, что она имела в виду что-то другое, что она невольно проговорилась, напомнив ему о подозрениях Стена Торстенссона, заставивших того приехать в Скаген.
      Вдруг ему пришла в голову мысль:
      — А можете вы припомнить, что делал Стен на прошлой неделе? Во вторник и среду, двадцать четвертого и двадцать пятого октября?
      — Он был в отъезде.
      Она ответила сразу, не задумываясь.
      Значит, он не делал секрета из своей поездки.
      — Сказал, что ему нужно прийти в себя после смерти отца. Я, естественно, отменила все встречи на эти два дня.
      И вдруг, совершенно неожиданно, она разрыдалась. Валландер совершенно растерялся. Он сменил позу — стул под ним заскрипел.
      Она резко поднялась с дивана и вышла в кухню. Он прислушался — оттуда доносились всхлипывания. Потом она вернулась.
      — Тяжело, — сказала она, — все это бесконечно тяжело.
      — Я понимаю, — сказал Валландер.
      — Он прислал мне открытку, — слабо улыбнулась она.
      Валландер испугался, что фру Дюнер снова начнет плакать, но она держалась на удивление спокойно.
      — Хотите посмотреть?
      — Да, разумеется, — кивнул он.
      Она поднялась, подошла к книжной полке и достала из фарфорового блюда открытку.
      — Должно быть, красивая страна — Финляндия, — сказала она. — Никогда там не была.
      Валландер уставился на открытку, на которой был изображен морской пейзаж в лучах заходящего солнца.
      — Да, — медленно сказал он. — Я много раз бывал в Финляндии. Вы совершенно правы — очень красивая страна.
      — Извините меня за слабость, — сказала она. — Открытка пришла в тот самый день, когда его убили.
      Он рассеянно кивнул.
      Он понимал, что ему надо еще очень о многом спросить Берту Дюнер, но пока он даже и не знает, о чем именно. Но время еще не пришло. Значит, Стен сказал своей секретарше, что уезжает в Финляндию. И загадочная открытка тоже, несомненно, отправлена из Финляндии. Кто же ее послал, если Стен Торстенссон в это время был на Юланде?
      — Я должен в интересах следствия позаимствовать эту открытку на несколько дней, — сказал он. — Лично даю гарантию, что мы ее возвратим.
      — Конечно, — сказала она. — Я понимаю.
      — И последний вопрос. Скажите, в последнее время вы не замечали ничего необычного?
      — Что вы имеете в виду?
      — Я имею в виду… не было ли каких-либо странностей в его поведении?
      — Он был потрясен гибелью отца.
      — И ничего больше?
      Он сам почувствовал, насколько дико звучит его вопрос. Но делать было нечего — только ждать ее ответа.
      — Нет, пожалуй, — сказала она. — Он был таким же, как всегда.
      Валландер поднялся с плетеного кресла.
      — Мы наверняка говорим не в последний раз, — сказал он.
      — Кто мог такое сделать? — спросила она, не вставая с дивана. — Прийти, убить человека и уйти, как будто ничего не случилось…
      — Это мы и должны узнать… Скажите, были ли у него враги?
      — Враги? Какие враги?
      Валландер помедлил и задал еще один вопрос:
      — У вас есть своя версия того, что случилось?
      Она наконец встала с дивана:
      — Когда-то можно было попытаться понять даже то, что казалось непонятным. Но те времена в нашей стране прошли.
      Валландер с трудом натянул отяжелевшую от дождя куртку, вышел на улицу и остановился. Он вспомнил заклинание, которое он часто про себя повторял — еще с тех пор, когда он был молодым, только что вылупившимся полицейским.
      «Время жить и время умирать».
      Прощальная реплика Берты Дюнер… она хотела сказать что-то важное о Швеции. Надо будет к этому вернуться. Но не сейчас, сейчас есть другие дела.
      «Я должен понять, как рассуждал убитый, — подумал он. — Открытка, отправленная из Финляндии… как раз в тот самый день, когда Стен и не кто иной, как Стен, сидел с ним рядом в кафе Музея искусств в Скагене. Значит, он говорил неправду. Во всяком случае, не всю правду. Человек всегда знает сам, когда он врет. Нельзя врать, не подозревая об этом. Тогда это не ложь».
      Он сел в машину и задумался, пытаясь наметить план действий. Если бы его спросили, что хочет он лично, он ответил бы — поехать домой, задернуть шторы в спальне и лечь спать. Но как полицейский он не имел на это права.
      Он посмотрел на часы — без четверти два. Самое позднее в четыре он должен вернуться в полицию на вечернюю оперативку. Наконец он принял решение, завел мотор, свернул на Хамнгатан и сразу налево, чтобы вновь попасть на Эстерледен. По шоссе на Мальмё он добрался до поворота на Бьерешо. Дождь прекратился, то и дело налетали порывы ветра. Проехав несколько километров, он свернул с главной дороги и остановился у забора с ржавой вывеской: «Автомобильная свалка Никлассона». Ворота были открыты. По обе стороны штабелями громоздились изуродованные машины. Валландер был здесь не в первый раз — Никлассон в истадской полиции был почти легендарной фигурой. На него много раз падало подозрение по делам о скупке краденого, но он ни разу не был осужден, несмотря на очевидные на первый взгляд улики. Каждый раз находилась невидимая игла, протыкавшая красивый воздушный шарик неопровержимых доказательств, и Никлассон возвращался в два сваренных между собой автофургона, служивших ему и жильем, и конторой.
      Валландер заглушил мотор и вышел из машины, провожаемый подозрительным взглядом грязного кота, сидевшего на ржавом капоте древнего «пежо». В ту же секунду он увидел Никлассона с покрышкой в руках. На нем были темный комбинезон и видавшая виды шляпа, надвинутая на глаза. Валландер постарался припомнить, видел ли он когда-нибудь Никлассона одетого по-другому, — и не сумел.
      — Курт Валландер, — сказал Никлассон, улыбаясь. — Не вчера это было, не вчера… Что, арестовывать меня приехал?
      — А что, следовало бы? — вопросом на вопрос ответил Валландер.
      Никлассон захохотал:
      — Тебе видней.
      — Хочу взглянуть на одну тачку. Темно-синий «опель», принадлежавший адвокату Густаву Торстенссону.
      — А, этот… — сказал Никлассон. — Пошли, он вон там. А что на него глядеть?
      — А то, что человек, сидевший в этом «опеле», разбился насмерть.
      — Народ ездит как безумный, — сказал Никлассон. — Удивляюсь, почему так редко разбивается… Вот он, твой «опель». Я еще к нему не приступал. Его вообще никто не трогал, как привезли.
      Валландер кивнул:
      — Спасибо. Дальше я сам справлюсь.
      — Ясное дело, справишься… А знаешь, я всю жизнь думаю, каково это — убить человека? — неожиданно спросил он.
      — Ничего хорошего… а ты как думал?
      Никлассон пожал плечами.
      — Да я ничего и не думал. Просто интересно.
      Дождавшись, когда Никлассон уйдет, Валландер медленно обошел машину. Потом еще раз. Странно — наружных повреждений было очень мало, хотя машина ударилась о каменное ограждение и потом перевернулась не меньше двух раз. Он присел на корточки, заглянул в кабину — и сразу увидел ключи на полу у педали газа. Помучившись, открыл дверь, достал связку, сунул ключ в замок зажигания и повернул.
      Стен Торстенссон был совершенно прав — ни ключ, ни замок повреждены не были. Он задумчиво обошел машину еще раз. Потом забрался на водительское место и попытался представить, каким образом Густав Торстенссон получил удар в затылок. Пятна крови были почти везде, но обо что именно ударился Торстенссон, ему так и не удалось определить.
      Он опять вылез из машины со связкой ключей в руке и, сам не зная зачем, открыл багажник. Там лежали несколько старых газет и сломанный венский стул. Валландер тут же вспомнил ножку стула в поле. Вытащил одну из газет и посмотрел дату — газеты и в самом деле были старыми, полугодичной давности. Он захлопнул багажник.
      Ему надо было обдумать увиденное.
      Он прекрасно помнил, что было написано в рапорте Мартинссона. Мартинссон добросовестно отметил, что все двери, кроме водительской, были заперты на замок. Багажник тоже.
      Он стоял неподвижно.
      Сломанный стул в багажнике. А одна из ножек — там, в глине. Мертвый водитель за рулем.
      Он почувствовал раздражение — небрежный осмотр места происшествия, напрашивающиеся выводы. Потом немного остыл — Стен Торстенссон тоже не заметил ножку стула, не среагировал на запертый багажник.
      Он медленно вернулся к машине.
      Значит, Стен был прав. Его отец не погиб в автокатастрофе. Он пока еще не мог сказать, что именно… но что-то произошло тогда в тумане, на этом пустынном участке дороги. Там был как минимум еще один человек. Кто?
      Никлассон вылез из своей будки:
      — Хочешь кофе?
      Валландер покачал головой.
      — Не прикасайся к машине, — предупредил он. — Мы будем ей заниматься.
      — Будь осторожен, — сказал Никлассон.
      Валландер удивленно поднял брови:
      — Что ты имеешь в виду?
      — Как его звали? Ну, сына… Стен Торстенссон? Он тоже приезжал, смотрел на машину, а теперь и он мертв. Вот и все.
      Никлассон пожал плечами.
      — Вот и все, — повторил он. — Ничего другого.
      Валландеру вдруг пришла в голову мысль:
      — А кто еще приезжал? Кто еще осматривал машину?
      — Никто.
      Валландер поехал в Истад. Он порядком устал и ему никак не удавалось сообразить, как же истолковать то, что он обнаружил.
      Но теперь он не сомневался. Стен Торстенссон был прав — за аварией скрывалось что-то иное.
 
      В семь минут пятого Бьорк закрыл дверь в комнату для совещаний. Валландер сразу почувствовал, что настроение у собравшихся кислое. По-видимому, никому не удалось найти что-то серьезное, что могло бы повлиять на ход следствия. Такие моменты в полицейских фильмах отсутствуют начисто, мелькнула почему-то мысль. И все же он знал, что именно в эти минуты тяжелого, даже враждебного молчания работа не останавливается. Надо просто признать, что мы ничего пока не знаем и обязаны двигаться дальше.
      И он вдруг принял решение — вспоминая эти минуты, он не мог сказать, почему; возможно, просто из тщеславного желания оправдать свое возвращение, доказать, что он по-прежнему полицейский, а не развалина, не изработавшийся и опустившийся старик, у которого не хватило достоинства молча уйти в тень.
      Бьорк посмотрел на него, словно подбадривая. Валландер еле заметно покачал головой — еще рано.
      — Ну так что у нас? — спросил Бьорк.
      — Я обошел весь дом, — сказал Сведберг. — Весь дом, все подъезды, все квартиры. Никто ничего необычного не слышал, никто ничего не видел. Странно, но никто даже не звонил… Обычно звонят. Все словно вымерли.
      Сведберг замолчал. Бьорк повернулся к Мартинссону.
      — Я был в его квартире на Регементсгатан. Мне кажется, я никогда в жизни не чувствовал себя таким идиотом: понятия не имел, что ищу. Единственное, что могу сказать — у Стена Торстенссона был вкус к хорошему коньяку. У него также коллекция старинных книг, по виду очень дорогих. Звонил в лабораторию в Линчёпинг насчет пуль, но они просят подождать до завтра.
      Бьорк вздохнул и посмотрел на Анн Бритт Хёглунд.
      — Я попыталась воссоздать картину его личной жизни. Семья, друзья… Здесь тоже ничего примечательного. Знакомых… я имею в виду тех, с кем он общался, было не так уж много… похоже, работа отнимала у него все время. Раньше много ходил под парусом, но в последние годы перестал, не совсем ясно, почему. Родственников мало — тетки, несколько двоюродных братьев и сестер. Он, в общем, был убежденный холостяк и одиночка, сомнений нет.