Возвращаясь домой, он свалился с велосипеда и сильно поцарапал щеку. Хозяйка пансионата еще не легла — беспокоилась, что его так долго нет. Не слушая протестов, она промыла ему щеку, забрала в стирку испачканную одежду и помогла вставить ключ в замок его комнаты.
      — Вечером приходил какой-то мужчина и спрашивал господина Валландера, — сказала она уходя.
      Он тупо уставился на нее.
      — Никто меня не спрашивал, — пробормотал он. — Никто и не знает, что я здесь.
      — А этот господин спрашивал. Ему очень нужно с вами повидаться.
      — А фамилию он назвал?
      — Нет. Но он швед.
      Валландер помотал головой и тут же забыл о ее словах. Он никого не хотел видеть, и никто не хотел видеть его. В этом он был совершенно уверен.
      На следующий день его мучили похмельные угрызения совести. Он уехал на берег, начисто забыв о том, что сказала ему накануне хозяйка. Как обычно, на побережье лежал густой туман. Он чувствовал себя очень и очень скверно и впервые за все это время ему пришла в голову мысль: а что он, собственно, делает здесь, на берегу? Через пару километров Валландер настолько устал, что слез с велосипеда и сел на перевернутую шлюпку, наполовину ушедшую в песок.
      И тут он увидел, что к нему кто-то приближается.
      Словно бы некто непрошеный вломился в его песчаный кабинет.
      Сначала он не понял, кто это — какой-то мужчина в ветровке и кепке, которая, похоже, была ему мала. Потом человек показался Валландеру смутно знакомым, но по-настоящему он узнал его только тогда, когда тот подошел совсем близко и Валландер встал ему навстречу. Они поздоровались. Валландер с трудом скрыл удивление — откуда он узнал, где я нахожусь? Он попытался вспомнить, когда же он последний раз встречался со Стеном Торстенссоном. Кажется, в прошлом году, при обсуждении какого-то постановления о задержании.
      — Я тебя вчера искал в пансионате, — сказал Стен Торстенссон, — неудобно беспокоить, но мне очень надо с тобой поговорить.
      «Когда-то я был полицейским, а он — адвокатом, — подумал Валландер. — Мы сидели по разные стороны стола, он защищал преступника, но мы почти никогда не конфликтовали. Ближе мы познакомились, когда он был моим адвокатом в тот невыносимый период развода с Моной. Мы поняли тогда, что между нами возникло что-то похожее на дружбу. Дружба чаще всего возникает, когда никто не надеется на чудо со стороны другого, но сама по себе дружба и есть чудо. Этому жизнь меня научила. Я помню, он пригласил меня пойти под парусом, это было как раз в тот день, когда было вынесено окончательное решение о разводе. Ветер дул как из трубы, я тогда, помню, зарекся когда-нибудь еще сесть на яхту. После этого мы стали встречаться, не часто, но все же довольно регулярно. И теперь он меня зачем-то разыскал».
      — Мне сказали, что меня кто-то спрашивал, — сказал Валландер. — Как ты, черт возьми, меня разыскал?
      Он даже не дал себе труда скрыть неудовольствие.
      — Ты меня знаешь, — сказал Стен Торстенссон. — Я не из тех, кто навязывается и мешает. Моя секретарша говорит, что я сплошь и рядом боюсь помешать самому себе, не знаю, что она при этом имеет в виду. Я позвонил твоей сестре в Стокгольм. Вернее сказать, сначала я нашел твоего отца, а он дал мне ее телефон. Она знала, что ты в пансионате в Скагене, и сказала, как он называется. Вот я и приехал. Ночевал в отеле рядом с художественным музеем.
      Они повернулись спиной к ветру и пошли вдоль берега. Женщина с собакой, попадавшаяся ему почти каждый день, остановилась и посмотрела им вслед. «Ей до смерти любопытно, кто это ко мне приехал», — подумал Валландер. Они шли молча. Валландер ждал, когда Торстенссон начнет, и вдруг поймал себя на мысли, что совершенно отвык от того, что кто-то идет рядом.
      — Мне нужна твоя помощь, — сказал Стен Торстенссон, — как друга и как полицейского.
      — Как друга — да, — сказал Валландер, — если только я смогу тебе ее оказать. Но не как полицейского.
      — Я знаю, что ты на больничном.
      — Я не просто на больничном. Ты, кстати, первый, кому я говорю, что ухожу из полиции.
      Стен Торстенссон остановился как вкопанный.
      — Так уж сложилось, — сказал Валландер. — Давай, рассказывай, что тебя сюда привело.
      — Мой отец погиб.
      Валландер знал отца Стена. Тот тоже был адвокатом, но почти никогда не выступал в уголовном суде — в основном консультировал предпринимателей. Сколько же ему было лет? Около семидесяти, что ж, возраст почтенный. Многие в его годы уже заканчивают земное существование.
      — Он погиб несколько недель назад в автомобильной катастрофе. К югу от Брёсарпских холмов.
      — Прими мои соболезнования, — сказал Валландер. — А что случилось?
      — Именно поэтому я и приехал.
      Валландер с интересом посмотрел на него.
      — Холодно, — сказал Торстенссон. — Поехали в музей, выпьем кофе. Я на машине.
      Валландер кивнул. Они сунули велосипед в багажник и поехали вдоль песчаных пляжей. Заднее колесо велосипеда торчало наружу. В кафе музея в такой ранний час людей почти не было. Девушка за стойкой мурлыкала какую-то мелодию, и Валландер, к своему удивлению, узнал ее — эта песня была на одной из купленных им недавно кассет.
      — Был вечер, — сказал Стен Торстенссон, — точнее, вечер одиннадцатого октября. Папа был у одного из своих самых крупных клиентов. Полиция утверждает, что он превысил скорость и не справился с управлением. Машина перевернулась, и он погиб.
      — Такое случается, — сказал Валландер сочувственно. — На одну секунду ослабил внимание — и все.
      — В тот вечер был густой туман, — сказал Стен. — И мой отец никогда, ни разу в жизни и ни при какой погоде не превышал скорость. Почему вдруг ему понадобилось превышать скорость в сплошном тумане? Он ездил медленно и осторожно, почему-то страшно боялся задавить зайца.
      Валландер внимательно посмотрел на него:
      — Ты что-то недоговариваешь.
      — Следствием занимался Мартинссон, — сказал Стен Торстенссон.
      — Очень хороший следователь. Если он пришел к выводу, что все так и было, у тебя нет причин ему не верить.
      Стен Торстенссон внимательно посмотрел на Валландера:
      — Я ни на секунду не сомневаюсь в профессиональных качествах Мартинссона, как и в том, что отца нашли в машине мертвым — в перевернутой, искореженной машине на лугу. Но очень многое не сходится. Там что-то случилось.
      — Что?
      — Что-то еще, не просто авария.
      — Что, например?
      — Не знаю.
      Валландер встал, чтобы налить себе еще кофе.
      «Почему не сказать как есть? — подумал он. — Да, Мартинссон очень хороший следователь, он изобретателен и энергичен, но часто небрежен».
      — Я внимательно прочитал материалы расследования, — сказал Стен, когда Валландер вернулся с чашкой в руке. — Я был на месте происшествия, читал протокол вскрытия, говорил с Мартинссоном. Я все обдумал, и вот я здесь.
      — Что я могу сделать? — спросил Валландер. — Тебе, как адвокату, прекрасно известно, что в каждом следствии есть дыры, которые так и не удается залатать. Твой отец был один в машине, и, если я тебя правильно понял, свидетелей нет. То есть никого, кто мог бы со стопроцентной гарантией описать, что произошло с твоим отцом.
      — Что-то случилось, — с той же задумчивой интонацией сказал Стен Торстенссон. — Что-то не сходится, и я хочу знать, что.
      — К сожалению, не могу тебе помочь. Даже если бы и хотел.
      Но Стен его словно бы и не слышал.
      — Ключи, — сказал он, — только один пример — ключи. Ключей в замке не было, они лежали на полу.
      — Ключи могли выскочить, — возразил Валландер. — При такой аварии может произойти все что угодно.
      — Замок зажигания не поврежден. Ни один из ключей даже не погнут.
      — Наверняка этому есть объяснение.
      — Я мог бы привести и больше примеров, — заключил Стен, — но и так понятно: что-то случилось. Папа погиб в автокатастрофе, которая была не автокатастрофой, а чем-то иным.
      Валландер задумался.
      — Может быть, он покончил с собой? — спросил он наконец.
      — Я думал о такой возможности, но отверг ее полностью. Надо было знать моего отца.
      — Большинство самоубийств неожиданны, — заметил Валландер. — Но тебе, конечно, лучше знать.
      — К тому же, — медленно произнес Стен Торстенссон, — есть еще одна причина, почему я не могу поверить в версию с аварией.
      Валландер внимательно смотрел на него, ожидая продолжения.
      — Отец был веселым и открытым человеком. Если бы я не знал его так хорошо, я бы не обратил внимания на произошедшие с ним в последние полгода изменения. Другим они, может быть, и не были заметны, но я-то видел их совершенно ясно.
      — А ты можешь описать это поточнее?
      Стен Торстенссон покачал головой:
      — Не думаю. Просто я чувствовал, что его что-то тревожит. Причем он тщательно это скрывал, старался, чтобы я не заметил.
      — И вы никогда на эту тему не говорили?
      — Нет.
      Валландер отодвинул пустую чашку.
      — Мне очень жаль, но я ничем не могу тебе помочь, — сказал он. — Как твой друг, я всегда охотно тебя выслушаю. Но полицейского комиссара Валландера больше не существует. Мне даже не льстит, что ты притащился сюда, чтобы со мной поговорить. Я ничего не чувствую, кроме усталости.
      Стен Торстенссон открыл было рот, чтобы что-то сказать, но раздумал.
      Они встали.
      — Что я могу на это возразить? — сказал Стен, когда они уже вышли из музея. — Если ты так решил, это твое право.
      Валландер проводил его до машины и вытащил из багажника велосипед.
      — Мы никогда не научимся побеждать смерть, — сказал он, неуклюже пытаясь проявить сочувствие.
      — А я этого и не требую, — ответил Стен Торстенссон. — Я просто хочу знать, что произошло. Это была не автокатастрофа.
      — Поговори еще раз с Мартинссоном. Можешь ему сказать, что это я тебе посоветовал вновь к нему обратиться.
      Они попрощались. Валландер долго следил за удаляющейся машиной, пока та окончательно не скрылась за песчаными дюнами.
      Почему-то ему надо было спешить. Он не мог уже оттягивать. Тем же вечером он позвонил своему врачу и Бьорку и сообщил, что уходит из полиции.
      После этого он еще пять дней прожил в Скагене. Чувство опустошенности не уменьшилось, но он теперь с облегчением сознавал, что все-таки сумел принять решение.
      В воскресенье 31 октября он вернулся в Истад, чтобы завершить все формальности и подписать документ, свидетельствующий, что Курт Валландер больше не является сотрудником полиции.
      Утром в понедельник 1 ноября будильник прозвонил в начале седьмого. Но он мог бы и не звонить: Валландер не спал всю ночь, если не считать того, что пару раз на несколько минут проваливался в дремоту. Он несколько раз вставал и думал, стоя у окна, выходящего на Мариагатан, что уже который раз в жизни принимает совершенно неправильное решение. Почему он не может жить естественно, как все остальные? Ответа на этот вопрос он так и не нашел. Наконец он уселся в кресло в гостиной, включил радио и, уменьшив звук, стал слушать музыку. Ближе к утру ему удалось себя убедить, что другого выхода нет: у него не было ни сил, ни желания бороться, он понимал это совершенно ясно. «Что ж, — думал Курт, — наверное, каждому суждено испытать в жизни такой момент. Невидимые силы подтачивают нас всех, и в конце концов мы сдаемся. И никто не может этого избежать».
      Несмотря на бессонную ночь, он встал точно по звонку будильника, поднял с пола в прихожей «Истадскую смесь», поставил кофе и принял душ. Все эти механические, годами отработанные действия казались почему-то непривычными. Вытираясь, он попытался вспомнить, каким же был его последний день на службе почти полтора года назад. Было лето… он навел порядок в своем кабинете и пошел в кафе на берегу, где написал мрачное письмо Байбе. Если бы его спросили, давно это было или недавно, он бы не знал, что ответить.
      Он присел к кухонному столу и начал задумчиво помешивать ложечкой кофе.
      Это был его предпоследний рабочий день.
      Сегодня — последний.
      Он прослужил в полиции двадцать пять лет. И эти двадцать пять лет всегда будут фундаментом его жизни, точкой отсчета, что бы с ним ни случилось. От этого никуда не уйти. Никто не может объявить свою жизнь несостоявшейся и попросить разрешения бросить кости еще раз. Назад пути нет. А вперед?
      Он попытался определить, какое же чувство преобладает этим осенним утром — грусть? Разочарование? Облегчение? Но он, похоже, не испытывал ничего, кроме опустошенности. Словно скагенский туман вытеснил из его души все чувства, и сколько он ни вглядывался, не видел ничего, кроме этого тумана.
      Он вздохнул и начал машинально листать «Истадскую смесь». Ему казалось, что и заголовки, и тексты, и фотографии он уже видел много раз. Он хотел уже закрыть газету, как вдруг его внимание привлекло объявление о смерти.
      Адвокат Стен Торстенссон, родился 3 марта 1947 года, скончался 26 октября 1993 года.
      Валландер тупо уставился на объявление.
      Это же отец, Густав Торстенссон, скончался! Он же видел Стена меньше чем неделю назад на скагенском пляже!
      Он попытался сосредоточиться. Это конечно же ошибка. Перепутали имена. Или какой-то еще Стен Торстенссон. Он перечитал объявление еще раз — нет, никакой ошибки. Тот самый Стен Торстенссон, с которым он недавно разговаривал в Скагене. Скончался.
      Он довольно долго сидел, не двигаясь.
      Потом встал, открыл записную книжку и набрал уже почти забытый номер. Он знал, что тот, кому он звонит, встает рано.
      — Мартинссон!
      Валландер с трудом поборол желание бросить трубку.
      — Это Курт, — тихо сказал он. — Я тебя не разбудил?
      Мартинссон ответил не сразу.
      — Это и правда ты? — сказал он наконец. — Никак не ожидал.
      — Ясное дело, — сказал Валландер. — Я хочу тебя кое о чем спросить.
      — Не может быть, чтобы ты решил уйти.
      — Так и есть. Но я звоню по другому поводу. Скажи, что случилось с адвокатом Стеном Торстенссоном?
      — А ты разве не знаешь?
      — Я вернулся в Истад вчера вечером. Конечно, не знаю. Я ничего не знаю.
      Мартинссон замялся:
      — Его убили.
      Валландер поймал себя на том, что не удивился. Прочитав объявление, он сразу понял, что Стен Торстенссон умер не от внезапной болезни.
      — Во вторник вечером его застрелили в конторе. Понять ничего нельзя. Ужасная трагедия. Отец погиб несколько недель назад в автокатастрофе. Ты этого тоже не знал?
      — Нет, — соврал Валландер.
      — Выходи на работу, — сказал Мартинссон. — Нам без тебя будет трудно с этим делом. И с другими тоже.
      — Нет. Я уже решил. Объясню, когда увидимся. Истад маленький город, рано или поздно встретимся.
      И быстро повесил трубку, потому что, сказав это, он понял, что все изменилось.
      Он стоял в прихожей около телефона минут пять, не меньше. Потом допил кофе, оделся и спустился к машине. В половине восьмого Курт Валландер впервые за полтора года переступил порог здания полиции. Он кивнул дежурному и твердым шагом проследовал в кабинет Бьорка. Бьорк поднялся ему навстречу. Он похудел. Валландер видел, что Бьорк не знает, как себя вести.
      «Я облегчу ему задачу, — подумал Валландер. — Но он, конечно, сразу ничего не поймет. Во всяком случае, не больше, чем я сам».
      — Мы, понятно, очень рады, что ты чувствуешь себя лучше, — сказал Бьорк неуверенно. — И, само собой, очень хотели бы, чтобы ты остался с нами.
      Он развел руками:
      — Мне сегодня надо ответить на запрос — что я думаю о введении новой формы. А также на абсолютно непонятный циркуляр об изменении разделения обязанностей в региональной полиции. Ты об этом что-нибудь слышал?
      Валландер отрицательно покачал головой.
      — Куда мы идем? — горестно произнес Бьорк. — Если предложение о новой форме пройдет, полицейский будет выглядеть как нечто среднее между плотником и кондуктором.
      Он явно ждал, что Валландер разделит его возмущение, но Валландер молчал.
      — В шестидесятые годы полиция стала государственной, — сказал Бьорк. — Теперь опять все собираются переделать. Риксдаг хочет ликвидировать региональные полицейские управления и создать нечто под громким названием «национальная полиция». Но полиция и так национальная, какая же еще? Законы для всех общие, теперь же не средние века, когда каждое графство имело свои законы. И как вообще можно работать, когда тебя каждый день заваливают памятками и циркулярами, в которых сам черт ногу сломит? К тому же мне приказано подготовить доклад для какой-то никому не нужной конференции на тему «Техника удаления». В переводе на шведский это значит, что речь идет о том, как высылать из страны лиц, не получивших вид на жительство. Как их сажать в автобусы, пароходы и самолеты, чтобы не было шума и сопротивления.
      — Я понимаю, как тебе достается, — сказал Валландер и подумал, что Бьорк не изменился. Ему всегда с трудом давалась роль начальника полиции.
      — Может быть, это ты и понимаешь, — сказал Бьорк, — но ты не понимаешь, как нам сейчас нужен каждый толковый работник.
      Он тяжело опустился на стул.
      — Все бумаги у меня, — продолжил он. — Тебе достаточно поставить подпись, и ты уже бывший полицейский. Как это мне ни тяжело, я должен уважать твое решение. Надеюсь, ты не против, если я созову в девять пресс-конференцию. Ты за последние годы стал знаменитостью, Курт. Должен признаться, что, несмотря на все твои выкрутасы, ты сделал очень много, чтобы поддержать нашу репутацию. Говорят, что в Школе полиции есть курсанты, которых твои подвиги вдохновили на работу в полиции.
      — Это, разумеется, неправда, — сказал Валландер. — А пресс-конференцию отмени.
      — Даже не заикайся, — Бьорк не мог скрыть раздражения, — это твоя обязанность по отношению к коллегам. О тебе будет статья в «Шведской полиции».
      Валландер подошел к столу.
      — Я не ухожу, — сказал он. — Я снова приступаю к работе.
      Бьорк оторопело уставился на него.
      — И никакой пресс-конференции не будет. Я сегодня же начинаю работать. Позвоню врачу и закрою больничный лист. Я чувствую себя хорошо и хочу приступить к работе.
      — Ты меня не разыгрываешь? — неуверенно спросил Бьорк.
      — Нисколько. Произошли кое-какие события, и я передумал.
      — Никак не ожидал.
      — Я сам не ожидал. Час назад я был уверен, что моя полицейская карьера завершена. Но у меня есть просьба.
      Бьорк выжидательно кивнул.
      — Я хочу заняться делом Стена Торстенссона. Кто сейчас руководит следствием?
      — Все подключены. Сведберг и Мартинссон формируют следственную группу, я им помогаю. Пер Окесон берет на себя прокурорский надзор.
      — Стен Торстенссон был моим другом, — сказал Валландер.
      Бьорк встал:
      — Ты и в самом деле передумал?
      — Я же сказал.
      Бьорк обошел стол и остановился рядом с Валландером.
      — Самая лучшая новость за… не знаю даже, за сколько лет, — сказал он. — Значит, мы рвем к чертовой матери эти бумаги. Представляю, как обалдеют твои сотрудники.
      — Кто сидит в моем кабинете? — спросил Валландер, стараясь избежать лишних эмоций.
      — Ханссон.
      — Если можно, я бы хотел получить его назад.
      — О чем речь! Тем более Ханссон эту неделю на повышении квалификации в Хальмстаде. Можешь идти туда прямо сейчас.
      Они дошли по коридору до дверей его кабинета. Таблички с именем «Валландер» на двери не было. Это неприятно резануло его.
      — Мне нужно часок побыть одному, — сказал Валландер.
      — В половине девятого оперативка по делу Торстенссона. В малой совещательной комнате. Так ты серьезно возвращаешься?
      — А почему бы нет?
      Бьорк помялся:
      — Надо сказать, что твои действия выглядят, мягко говоря, не очень продуманными. Ты как капризный ребенок.
      — Не забудь отменить пресс-конференцию, — сказал Валландер.
      Бьорк пожал ему руку:
      — Добро пожаловать!
      — Спасибо.
      Валландер закрыл за собой дверь и огляделся. Стол другой, видимо, Ханссон притащил свой. Но стул тот же, его стул.
      Он снял куртку и сел.
      Тот же запах. То же моющее средство, тот же сухой воздух, тот же слабый аромат несчетного количества поглощенного в этой комнате кофе.
      Он довольно долго сидел неподвижно.
      Больше года он мучительно пытался разобраться в самом себе и определить свое будущее. Медленно, очень медленно созревало решение — как ему казалось, зрелое и продуманное. А утром он открыл газету, и все изменилось.
      Первый раз за очень долгое время он чувствовал себя по-настоящему хорошо.
      Теперь наконец он принял настоящее решение. Правильное или неправильное — время покажет. Да это и не так важно.
      Он достал блокнот и написал всего два слова.
       Стен Торстенссон.
      Он снова приступил к работе.

3