ГЛАВА 10

Одинокий гоплит

События, что сопровождали смерть Агиаса, были настоящим ударом для Бритоса. В следующие дни он замкнулся в себе, не разговаривая ни с кем, отказываясь даже есть. Однажды безлунной ночью он покинул дом, решив покончить счеты с жизнью. Он хотел избавить свою мать от того ужасного зрелища, свидетелями которого вынужденно стали родители Агиаса, поэтому он направился к горе Тайгет. Он выждал наступления глубокой ночи, когда все крепко спали, прошел через атриум босиком и вышел во двор.

Мелас, верный пес, подбежал к нему с лаем, но Бритос попытался его успокоить.

— Хороший мальчик, сиди смирно, — шептал он, поглаживая собаку до тех пор, пока та не легла на землю.

Он гладил ее по лоснящейся шерсти, вспоминая тот великолепный день, когда отец подарил ему Меласа. Бритос поднялся на ноги и прошел через двор по тропинке, ведущей в лес, той самой, по которой он столько раз ходил с друзьями, когда был мальчиком.

Он пристально оглядывал лес, блуждая по нему и приходя в ужас от мысли о такой темной смерти, без почестей, без упокоения — смерти, к которой никто и никогда его не подготавливал. Он искал место, где его никогда не найдут, содрогаясь, когда задумывался о своем непогребенном теле, оставленном на растерзание лесному зверью.

Он думал о своей душе, которая будет беспокойно метаться на пороге преисподней. Он думал о своем городе… Спарта потребовала кровь царя Леонида и его отца, которыми пожертвовали точно так же, как приносят жертвы на алтарь. Бессмысленная жертва!.. Его город виноват в агонии царя Клеомена, в ужасающем конце Агиаса, а скоро будет запятнан и его собственной кровью, даже ничего не зная об этом.

Он пришел на поляну на вершине холма, с огромным дуплистым каменным дубом, который был окружен зарослями куманики. Пришло время прекратить все досужие слухи; сделать то, что необходимо.

Бритос вытащил кинжал и приставил его к сердцу. Раздвинув пальцы правой руки, он приготовился нанести удар ладонью…

Но в это мгновенье огромный волосатый кулак опустился ему на голову, как молот, сбивая с ног на землю и лишая сознания.

— Во имя Зевса, Карас, я просил тебя просто оглушить его, а не убивать, — произнес чей-то голос.

— Дело в том, — пробормотал Карас, — что эти юные мальчишки сделаны из другого теста, чем в мои дни.

— Что ты хочешь сказать?

— Лишь только то, что сказал, — ответил голос из глубин густой бороды. — Если бы ты был бы с нами, когда мы сражались на Геллеспонте с фракийцами… Там был спартанский наемный солдат, который потерял свое копье, — и ты знаешь, что он сделал? Он разбивал вражеские щиты кулаком!

— Ты никогда не рассказывал мне, что сражался с фракийцами.

— Я сражался со всеми, — проворчал Карас, поднимая тело Бритоса на свои плечи. — А теперь давай пойдем, пока еще не наступил день.

Они направились к верхнему ручью и к рассвету добрались до лачуги Караса.

— Ну, наконец-то! — пробормотал Карас, положив свою ношу на подстилку из козьих шкур, а затем проворчал: — Он уже начинал давить на меня…

Талос снял плащ с капюшоном, который полностью закрывал его лицо, и уселся.

— Почему бы тебе не дать нам что-нибудь поесть? — спросил он. — Эта полуночная прогулка заставила меня проголодаться.

— Правильно, — отвечал Карас — Но не думаю, что тут найдутся особые разносолы: у меня совершенно не было времени для таких дел.

Он достал ломоть хлеба и медовые соты.

— Тебе посчастливилось, что у меня есть хоть это, — сказал он и положил еду на скамью. — Я нашел мед вчера в дупле того дуба на вершине, которая смотрит на Амиклы. А теперь, — продолжал он, — не расскажешь ли мне, что ты намерен сделать с этим парнем? — спросил он, указывая на Бритоса, который еще не пришел в себя.

— Я хочу, чтобы он жил. Ничего более.

— Ох, — заворчал бородатый гигант, — мы все здесь сошли с ума. Если бы мы допустили, чтобы все шло своим чередом, то к этому моменту было бы на одного спартанца меньше. Но нет, — продолжал он с набитым ртом, — ты заставляешь меня блуждать полночи, следуя за этим глупцом, потом я должен тащить его на своей спине, как мешок с мукой, начиная от огромного каменного дуба, всю дорогу сюда. Я говорю себе: у Талоса должен быть какой-то план, он хочет взять реванш по какой-то причине. Или, возможно, хочет получить хороший выкуп, может быть, передать его персам, как только они появятся здесь… Но нет, нет, господа, он хочет всего лишь спасти ему жизнь!

— Послушай меня, болван, — отвечал Талос. — С этим человеком и его семьей связано что-то такое, с чем я еще не разобрался, поэтому я не хочу, чтобы он умер, понятно?

— Да, конечно, я понял, — проворчал Карас, с трудом проглатывая огромный кусок хлеба. — Больше не стану возражать.

— Хорошо, а сейчас мы должны убедиться, что он спит, и будет спать дальше. Если он проснется, то, скорее всего, он впадет в отчаяние.

Карас поднял свой исполинский кулак.

— Ради Зевса, только не это! Ты же убьешь его.

— Послушай, мальчик, я надеюсь, ты не хочешь, чтобы я взял его на руки и спел колыбельную? Он уже слишком большой для этого, а у меня нет настроения.

— Успокойся, Карас, сейчас не время для шуток. Дай ему что-нибудь вроде зелья, которое точно лишит его чувств. Что это была за штука, которую ты заставлял меня пить после набега криптии? Что-то, что успокаивало боль и приносило сон…

— У меня больше нет этого зелья, — проворчал Карас, доставая из кожаного мешка какой-то порошок и смешивая его с вином и медом.

Талос улыбнулся. Карас заставил юношу, лежавшего в полусознательном состоянии на подстилке, сделать несколько глотков этой жидкой смеси.

— А теперь, слушай внимательно, Карас, потому что я хочу попросить тебя еще об одном одолжении.

— Что на этот раз? Ты хочешь, чтобы я притащил тебе царя Леотихида, связанным и в мешке, а может быть, всех пятерых эфоров?

— Нет, я хочу комплект доспехов.

Карас бросил сердитый взгляд и посмотрел прямо в глаза юноши.

— У тебя есть свои доспехи, если они, действительно, тебе нужны.

— Нет, Карас, не пришло еще время.

— Но тогда о каких доспехах ты говоришь? Я не понимаю.

— Карас, не волнуйся о том, что ты понимаешь, а чего не понимаешь, просто сделай то, что я прошу, если можешь.

— Их нужно украсть, если я не ошибаюсь.

— Ты ничуть не ошибаешься. Ну, так что?

— Я ничего не боюсь. Какие доспехи тебе нужны?

— Совсем не любые. То, чего я хочу, — это доспехи благородного Аристарха. Ты можешь взять их в сундуке, в доме Клеоменидов.

Карас поперхнулся.

— В доме Клеоменидов? Ради Поллукса, не мог бы ты выбрать другое место?

— Я знаю, знаю, Карас, если ты считаешь, что для тебя это невозможно…

— Ох, да будут прокляты все ведьмы в аду!.. Если ты так этого хочешь, я достану их для тебя. Просто совсем не легко избавиться от проклятого пса, который вечно носится туда-сюда во дворе. Я бы лучше встретился с Цербером, чем с этим черным чудовищем.

— Можешь рассчитывать на одного из слуг, он — на нашей стороне.

— Хорошо, — сказал Карас. — Эти доспехи будут у тебя не позднее чем через три дня.

Бритос попытался сесть, но внезапная боль в голове пригвоздила его к постели. Он не мог понять, где находится; по мере того, как улучшалось его зрение, мир стал медленно приобретать более ясные очертания.

— Итак, ты, наконец, пришел в себя, — сказал Талос, сидевший около очага. — Знаешь, сколько времени ты спал?

— Это ты? — удивленно спросил Бритос. — Где я?.. Кто…

— Я все объясню. Но ты должен меня выслушать. Нет, — резко бросил Талос, наблюдая за тем, как рука Бритоса скользнула вниз, к поясу. — Нет, твой кинжал забрали. Ты доказал, что не знаешь, как нужно им пользоваться.

Бритос еще раз попытался сесть, так как он понял, что случилось нечто ужасное, но еще один приступ резкой головной боли заставил его снова упасть на подстилку из козьих шкур.

— У Караса тяжелая рука, — сказал Талос. — Боюсь, что голова у тебя поболит еще какое-то время. В дополнение к этому, мы дали тебе снадобье, чтобы ты заснул. Сейчас я принесу что-нибудь поесть, тебе нужно восстанавливать силы.

— Не буду есть, — кратко отвечал Бритос. — Я найду способ умереть. Я все решил и не передумаю, хотя бы только потому, что ты и этот Карас попытались мне помешать. Неужели вы решили, будто я готов покончить с собой только из-за того, что немного растерялся? Воин-спартиат не должен отчаиваться и падать духом, илот. Я должен умереть, потому что не могу жить с запятнанной честью. Точно так, как не мог и Агиас.

— Прекрати выдавать эти пышные фразы, словно ты — сам великий Зевс во плоти. Сейчас ты просто человек, как и я. Знаю, о чем ты думаешь, но знаю так же и то, что остальные люди в твоем городе называют тебя: «Тот, кто струсил».

Бритос пристально смотрел на него взглядом, полным ненависти.

— Сейчас твой черед, илот, разве нет? Ну, наслаждайся этим, сколько сможешь, потому что, уж если я не могу убить себя, то убью тебя своими собственными руками.

Талос усмехнулся.

— Какое великолепное достижение — убить хромого илота. Я знаю, ты не новичок в забавах такого рода, хотя обычно и окружаешь себя толпой единомышленников, чтобы точно знать, что не потерпишь неудачи.

— Проклятый калека! — злобно выкрикнул Бритос. — В тот день я мог бы убить тебя, как собаку.

Талас вытащил кинжал Бритоса из сумки Караса и протянул его Бритосу.

— Если ты хочешь именно этого, у тебя есть еще время, — сказал он.

Бритос уставился на клинок, словно зачарованный, затем, опустив голову, произнес:

— Почему ты остановил меня и не дал покончить с собой?

Талос перевел дыхание, убрал оружие и сказал:

— По правде говоря, сам точно не знаю. Оставить тебя в живых, безусловно, не принесет мне никакой пользы. Предположим, что причина есть, но она касается только меня одного, и сейчас я не могу ничего сказать тебе об этом. Могу лишь рассказать тебе о преимуществе оставаться в живых и продолжать жить, — если тебя это вообще интересует.

— Если бы существовало хоть одно такое преимущество, я бы уже нашел его, — отвечал Бритос с горькой усмешкой. — Думаешь, приятно воткнуть себе нож между ребер?

— Послушай меня, — сказал Талос. — Я не совсем понимаю твои представления о чести, но в любом случае, убив себя, ты только подтвердишь их обвинения в том, что ты эгоистично спас свою жизнь в бойне при Фермопилах, вместе со своим другом Агиасом. Ты оставишь свою мать в полном одиночестве, и это после того, как она уже потеряла мужа…

— Спартанская женщина привыкла жить в одиночестве, — прервал Бритос. — Она подготовлена к мысли, что ее мужчины погибнут, защищая свою страну.

— Правильно, — продолжал Талос. — Но разве ты всерьез считаешь, что прошлой ночью был готов покончить с собой, защищая свою страну? Что же касается ваших женщин: они могут не стенать и не рыдать, как обычные женщины в других городах. Они могут вынести любые испытания и бедствия, опираясь на свою силу воли. Но неужели ты на самом деле думаешь, что они не чувствуют боли? Если ты мужчина, то должен найти силы, чтобы выжить, ты должен доказать, что то злодеяние, в котором тебя обвиняют, не имеет никаких оснований. Ты должен восстановить фамильное имя, некогда самое известное в городе.

Бритос надолго задумался, опустив голову между руками, затем, нарушив молчание, заговорил:

— Каким образом я могу осуществить то, что ты предлагаешь? Не осталось ни одного свидетеля того, что случилось при Фермопилах… Подожди, есть же Кресил! Да, правда, Кресил был отправлен в Альпени из-за болезни глаз и, возможно…

— Кресил погиб, — резко прервал его Талос и рассказал: — Как только он услышал, что триста спартанцев окружены, слуга-илот отвел его за руку на поле битвы, в самое пекло сражения; он почти ослеп к этому времени, и персы сразу же зарезали его.

Бритос медленно сел и поднес правую руку ко лбу.

— Ты знаешь слишком много для илота.

— Ошибаешься, Бритос; именно потому, что я илот, я столько всего и знаю. Твоя каста не может обойтись без нас, поэтому наши люди повсюду: они были и при Фермопилах, они были с Кресилом, они были на похоронах Агиаса.

— Ты сумасшедший, — пробормотал Бритос. — Ты же не хочешь сказать, что я могу восстановить свою честь и честь моей семьи, обращаясь к твоим людям, к твоему народу, чтобы они подтвердили, каким доблестным я был!

Талос улыбнулся в ответ.

— Нет, я не сошел с ума. Давай скажем, что у меня достаточно воображения, чтобы посмотреть на шаг вперед.

— Что ты имеешь в виду?

— Что ты можешь восстановить свою честь в бою; это единственный путь для воина.

— Это невозможно, — безнадежно отвечал Бритос. — Мои товарищи откажутся, никто из них не согласится находиться рядом со мной в битве.

— Это совсем не то, что я хотел сказать, — настаивал Талос. — Я понимаю, что ты не можешь снова занять место в рядах вашей армии.

— Что же тогда?

— Ты можешь сделать это в одиночку.

Бритос пристально посмотрел на него, сбитый с толку.

— Да, именно это я и имел в виду: если ты действительно такой храбрый, если единственным способом выжить для тебя может стать восстановление чести, — ты должен сражаться один. Выслушай меня хорошенько. Сейчас ты должен позаботиться о том, чтобы восстановить свои силы. Затем мы вместе отправимся на север, чтобы сражаться с персами любыми способами, какие только нам доступны, до тех пор, пока твоя слава не заставит город изменить свое мнение и призвать тебя обратно.

— Ты действительно безумен, илот, — ответил Бритос после недолгого колебания. — Никто и никогда не пытался сделать такое; и вообще, я безоружен.

— Если у тебя не хватает мужества попытаться совершить столь отчаянный поступок, то мне нечего больше сказать тебе. Но помни, только такое рискованное предприятие может поправить твое крайне сложное положение. А что касается твоего оружия, оно будет у тебя еще до того, как солнце успеет дважды опуститься за горизонт.

Бритос начал снова проявлять интерес к жизни, вопреки собственной воле. Он спорил с Талосом и опровергал его ответы, он возражал ему во всем. Талос понял, что спас его от смерти… по крайней мере, от той смерти, которую спартанец уготовил себе сам.

— Я могу вернуться домой за своими доспехами, — сказал он, наконец.

— Нет, — возразил Талос. — Никто не должен видеть тебя до тех пор, пока не придет нужное время, даже твоя мать. Подумай о том, что я сказал тебе, взвесь все основательно.

В этот момент дверь открылась, и вошел Карас.

— Кто это? — спросил Бритос.

— Человек, которому ты обязан жизнью, — отвечал Талос, улыбаясь. — И своей головной болью. Его зовут Карас.

— На мой взгляд, он сейчас выглядит уже лучше, — сказал великан, садясь около потухшего очага. — Ты видишь, не было причин для беспокойства.

— Какие новости, Карас? — спросил Талос.

— Множество новостей. И весьма важные. Афиняне выследили персидский флот около острова Саламин; ионийцы перешли на их сторону, Великий царь был вынужден отступить. Афины снова в руках греков, люди восстанавливают город. Но большая часть наземных сил персов все еще в Греции; есть основания считать, что они собираются провести зиму в Фессалии и возобновить свое нападение следующей весной. Твой народ, — сказал он, поворачиваясь к Бритосу, — высылает послов ко всем своим союзникам, пытаясь собрать всех имеющихся людей для сражения, ожидаемого следующей весной.

— Итак, — сказал Талос Бритосу, — у тебя есть несколько месяцев, чтобы собраться с силами. Будь готов.

— Готов к чему? — спросил Карас.

— Узнаешь, когда придет время, — ответил Талос. — А теперь ступай, ты еще должен сделать то, о чем я просил.

Карас ушел, взяв плащ и заплечный мешок.

— Ну что? — продолжал Талос. — Что ты об этом думаешь?

— Возможно, ты и прав, — отвечал Бритос. — Но что ты имел в виду немного раньше, когда сказал, будто мы отправимся на север вместе?

— Я подразумевал, что тоже пойду с тобой.

— Я не понимаю…

— У меня свои причины, но в любом случае, я буду тебе полезен. Ты же знаешь, что я способен сражаться.

— С этой клюкой? Думаю, что ты не понимаешь…

— Подожди, — прервал его Талос.

Он отодвинул воловью кожу, которая покрывала пол хижины, поднял деревянную крышку подпола и вытащил мешок, смазанный жиром. Внутри был великолепный лук из рога.

— Где ты взял такое оружие? — спросил Бритос в ужасе. — Я никогда в своей жизни не видел ничего подобного.

— Это еще одна вещь, о которой я не могу рассказать тебе. Все, что тебе следует знать, так это только то, что я умею пользоваться этим оружием, и владею им хорошо. Итак, ты будешь тяжеловооруженной пехотой, а я — легковооруженной пехотой: вместе мы станем армией.

— Значит, то, что я слышал, правда? Кто-то в этих горах вооружен луком и стрелами?..

Талос улыбнулся.

— В этом следует винить Караса. Однажды он захотел пострелять из моего лука на охоте. Он попал в зверя, но не убил. Животное убежало со стрелой, вонзившейся в него.

Бритос пристально смотрел на него. Ему хотелось узнать, кто на самом деле был этот илот, его любопытство становилось все острее. Каким образом он мог владеть таким фантастическим оружием, достойным царя? И более того, откуда научился мастерски стрелять из него?

Замысел илота, чтобы он, Бритос, снова взялся за оружие, дабы вести обособленную, самостоятельную войну, привел к тому, что спартанец теперь почти не думал о смерти, и все тягостные мысли, которые оказывали угнетающее давление на его дух, постепенно уходили прочь.

— Хорошо, Талос, — сказал он после продолжительного молчания. — Если ты сможешь достать мое оружие, мы отправимся сразу, как ты захочешь.

Талос загадочно улыбнулся. Как только Бритос начал клевать носом, все еще под действием зелья, Талос ушел, чтобы вернуться в свой дом.

— Увидимся завтра утром, — сказал он. — Пока я не вернусь, не выходи отсюда ни при каких обстоятельствах.

— Конечно, нет, — отозвался Бритос.

У него было такое чувство, словно он возвращается из преисподней.

Желание жить снова начинало охватывать его душу, течь по его жилам. Он лег на подстилку из козьих шкур и предался сну.

На следующее утро он проснулся с первыми лучами солнца. В хижине никого не было. Он осматривался вокруг, протирая глаза, и внезапно вздрогнул: он был не один! В углу помещения стоял воин в полном вооружении. Он посмотрел еще раз и понял, что это был комплект доспехов, — доспехов его отца, включая шлем с гребнем и огромный щитом, украшенный изображением дракона.

Группа персидских солдат собрала и выстроила в одну шеренгу вдоль стены глав каждой семьи. Офицер, окруженный несколькими прислужниками, в сопровождении переводчика отдавал приказы о реквизиции.

Армии великого царя, которая осталась в Фессалии, требовалась пшеница, сейчас, после поражения, флот больше не мог снабжать их продовольствием. Один из пожилых людей, крестьянин с седыми волосами, умолял офицера:

— Господин, как мы сможем прожить, если у нас забирают весь урожай?

Офицер, мидянин с длинными вьющимися волосами, повернулся к переводчику.

— Скажи ему, что мы здесь не для того, чтобы что-то обсуждать. Эти две повозки должны быть наполнены пшеницей. Если крестьянам что-нибудь останется, то меня это не касается. Я беспокоюсь только о том, чтобы привезти в лагерь столько пшеницы, сколько мне приказано.

Переводчик перевел и добавил:

— Вам лучше бы объединиться, крестьяне, у этих людей есть приказ реквизировать пшеницу любой ценой. Их армия нуждается в продовольствии. Они без всяких колебаний убьют вас всех, если вы будете оказывать сопротивление.

— Но ты… Ты же грек… — умолял бедняга.

— Я не грек, — раздраженно прервал переводчик. — Я подданный Великого царя так же, как и все вы. Каждый в этой стране, кто не осмелится открыто не повиноваться персидской армии, становится царским подданным. Что я должен передать моему командиру?

Несчастный крестьянин опустил голову:

— Пшеница под землей, под полом этой хижины, вон там. Она только что обмолочена.

— Это хорошо, — шепеляво затараторил переводчик. — Я вижу, ты мудрый человек. Теперь, пошевеливайся, ты же не ждешь, что солдаты сами начнут грузить пшеницу, правда?

Крестьянин что-то прошептал своим соседям тихим голосом, затем повел их к своей хижине.

— Очень хорошо, — сказал офицер, удовлетворенно поглаживая свою бороду, смазанную ароматическим нардом. — Они кажутся вполне разумными. Они должны привыкнуть к мысли о том, что у них теперь есть новый хозяин. Этой весной мы разделаемся со всеми остальными — с этими проклятыми афинянами и с негодяями-спартанцами…

Он так и не смог закончить свою речь: раздался свист, и стрела пронзила ему ключицу. Мидянин свалился наземь, изо рта у него пошла кровь. Солдаты схватились за оружие и со страхом огляделись вокруг. Ничего, никого…

Внезапно из-за навеса посреди деревни выскочил человек, вооруженный огромным луком. Он быстро выпустил стрелу, затем метнулся в сторону, прячась за толстым стволом дуба. Еще один солдат упал на землю, пронзенный насквозь.

— Давайте поймаем этого негодяя! — закричал один из персов и рванулся вперед, на ходу выхватывая саблю из ножен.

Остальные в ярости последовали за ним, но им пришлось резко остановиться в растерянности. Из-за дерева появился гоплит при полном вооружении и в доспехах, со щитом, украшенным гербом с изображением дракона с раскрытой пастью. Под дуновением теплого горного ветра на шлеме развевались три черных гребня.

Из-за щита выглянул лучник, который выпустил еще одну стрелу, пролетевшую как удар молнии, и сразу же скрылся за спиной у гоплита.

Когда очередной перс тяжело рухнул на землю с пронзенной шеей, гоплит откинул назад свой огромный черный плащ и с невообразимой силой метнул копье.

Скиф, находившийся в группе солдат, проворный как леопард, быстро упал на землю, а копье оставило отметину на щите его товарища, стоящего сзади, прорвало латы из прессованного льна и вонзилось ему в живот. Раненый солдат кричал и корчился в пыли, уже запятнанной кровью.

Шестеро оставшихся солдат кинулись на гоплита все сразу, громко вопя для храбрости. Неожиданно выпрыгивая из своего укрытия, лучник кинулся на двоих врагов, которые рвались вперед. Налетев на ближайшего из них, прежде чем тот смог опомниться, он ударил его в грудь одним из рогов своего лука.

Тем временем гоплит уложил второго перса на землю, с огромной силой ударив его щитом, и пронзил третьего своим мечом. Трое оставшиеся в живых, перепуганные до смерти, попытались убежать, но увидели, что окружены. Жители деревни, придя в себя после испытанного потрясения, начали закидывать солдат камнями, которые летели в них безостановочно. Скоро взбешенные крестьяне сбили их на землю и прикончили яростными ударами.

— Переводчик! — прокричал лучник. — Он не должен уйти!

Жители деревни внимательно осмотрели все вокруг: внизу, под большой соломенной корзиной, полоска ткани выдала место его укрытия. Толмача выволокли в центр небольшой пыльной площади и поставили перед двумя загадочными фигурами, которые внезапно появились, словно бы ниоткуда.

Изловчившись в приливе неожиданной энергии, вырываясь из рук двоих мужчин, которые держали его, переводчик бросился к ногам гоплита, обнимая его за колени.

— Я грек, я грек, как и ты! — пробормотал он шепеляво. — Господин, пощади меня, спаси от рук этих животных!

Зловоние этого огромного потного тела вызывало тошноту. Ноздри переводчика привыкли вдыхать тонкие восточные ароматы, но ужас при мысли, что вот-вот его разорвут на части взбешенные крестьяне, заставлял толмача крепко обнимать эти мощные ноги. Гоплит резко отшвырнул его прочь, так, что тот покатился по земле. Бледный, грязный, пыльный и жалкий, негодяй закрыл глаза в ожидании смертельного удара.

— Встать! — приказал командный голос гоплита. — Есть ли в окрестностях другие группы, занимающиеся реквизицией пшеницы? — спросил он.

— Сохраните ли вы мне жизнь, если я буду отвечать? — спросил переводчик, открывая помутневшие глаза.

— Не думаю, что ты находишься в таком положении, чтобы торговаться, — с издевкой прервал лучник.

— Да, есть. Завтра в деревне Левкопедион будет группа солдат с офицером. Предполагалось, что я буду встречать их там. Я никого из них не знаю.

— Очень хорошо, — сказал лучник, улыбаясь. — Ты будешь встречать их, как и планировалось!

Большие глаза навыкате выпучились еще больше.

— А также, естественно, и мы. А теперь, — сказал он, обращаясь к крестьянам, — свяжите ему руки за спиной, чтобы мы могли взять его с собой. Мы найдем этому негодяю достойное применение.

— Кто вы такие? — спросил, подходя ближе, один крестьянин, который, казалось, был главным в этом селении. — Скажите нам ваши имена, чтобы мы могли запомнить их.

— В любом случае вы запомните их, мой друг, — сказал гоплит, промывая кончик своего копья в небольшом корыте. — Но сейчас лучше, чтобы вы не знали наших имен. Вместо этого займитесь делом: избавьтесь от трупов, уничтожьте все следы крови на земле, сожгите повозки и сотрите их следы. Можете оставить мулов, если на них нет клейма. Если появятся персы, скажите им, что вы не видели ни единой души. Спрячьте часть пшеницы и храните ее про запас. Они снова могут сделать попытку отнять у вас зерно.

Лучник взялся за веревку, которой был связан переводчик, и они потащили его к холму, на севере от города, а толпа крестьян наблюдала за ними с деревенской площади.

Перевалив через холм, воины спустились в небольшую долину, скрытую от любопытных глаз. К оливковому дереву был привязан мул, стоявший, опустив голову и часто размахивая хвостом, чтобы отгонять надоедливых мух.

Гоплит снял доспехи, погрузил их на мула вместе с луком своего спутника, затем покрыл все куском тяжелой ткани.

— Ты сражался великолепно, Талос, — сказал гоплит. — Никогда бы не мог подумать, что ты умеешь так хорошо пользоваться своим оружием.

— Это оружие смертоносно, — ответил Талос, жестом указывая на узел на спине мула. — Несмотря на то, что оно старинное, оно до сих пор потрясающе мощное.

— Но имей в виду, что эти люди были заурядными бойцами: с Бессмертными все будет совершенно иначе. Мои доспехи предназначены для боя в сомкнутом строе, защищающем бойца с каждой стороны щитами.

— Именно поэтому я настоял, чтобы пойти с тобой, — сказал Талос. — Тебе нужен лучник для прикрытия сзади и для того, чтобы рассеять врагов, когда они нападают на тебя всем скопом.

Они удалились за большой камень и уселись в тени, ожидая наступления ночи.

На следующий день, в сумерках, самодовольный лидийский офицер вел несколько человек из деревни Левкопедион с большим грузом пшеницы и ячменя, когда вдруг услышал крик о помощи на своем собственном языке, с безошибочным сардским акцентом.

Он подумал, что ему это снится.

— Во имя великой матери богов, что здесь делает человек из Сард?

Его люди остановились от удивления, хотя и не могли определить, откуда раздаются крики, так как тропа впереди проходила между двумя каменистыми утесами и затем резко поворачивала вниз, к переходу через стремительный поток Аскреон.

Офицер послал пару солдат вперед, чтобы узнать, что случилось, но, пройдя узкий переход, люди не вернулись, и сколько их ни звали криками, никого так и не увидели.

Тем временем солнце садилось, и становилось темно. Когда офицер был уже готов дать команду продвигаться вперед разомкнутым строем, по направлению к перевалу, раздался еще один крик о помощи, доносящийся с вершины нависающего утеса, слева от тропы.

Все повернулись в этом направлении, хватаясь за оружие. Но в этот момент в воздухе раздался резкий свист, и один из солдат упал на землю со стрелой во лбу. Не успели его товарищи придти в себя от удивления, как упал второй солдат с простреленной грудью.

— Это засада! — закричал офицер. — Быстро в укрытие!

И он кинулся к подножию скалы. Его люди сделали то же самое.

— Их не может быть много, — выдохнул лидиец. — Но мы должны выгнать их оттуда, сверху, иначе не сможем пройти. Вы пойдете туда! — Он указал на троих солдат. — А мы пройдем другой дорогой. Кто бы они ни были, мы поймаем их в ловушку и заставим горько пожалеть об этой шутке.

Они начали исполнять приказы, когда с тыла вдруг раздался такой крик, от которого кровь застывала в жилах, а волосы вставали дыбом.

Офицер круто развернулся назад и едва успел взглянуть на вершину скалы, с которой черный демон метнул в него свое копье, — а затем он сразу же рухнул на землю с проклятиями, изрыгая кровь, пронзенный насквозь.

Призрак, быстро спускаясь со скалы и продолжая издавать устрашающий клич, набросился на остальных солдат, пораженных ужасом, беспомощных против стрел, которые продолжали градом сыпаться сверху, покрывая землю трупами. Немногим оставшимся в живых удалось ускользнуть в лес.

В тот вечер командир персидского подразделения, стоявшего лагерем около Трахина, заметил, что два отряда и греческий переводчик не вернулись в лагерь. Он направил группы всадников на поиски пропавших солдат, но они вернулись поздно ночью, не найдя ни единого следа; люди просто исчезли.

За последние месяцы того знойного лета и начала осени распространились слухи о странных, необъяснимых событиях, происходивших в деревнях, рассеянных по склонам горы Эта и горы Каллидом, а также по берегам Копаидского озера.

Самое невероятное из этих событий произошло с группой пафлагонских солдат, состоящих на службе Великого царя. Они попали под страшный ливень и укрылись в покинутом храме, посвященном Аресу, почитаемому греками как бог войны.