- Не надо пока ставить никаких целей. Пусть все идет как идет.
      - Согласна, пусть все идет как идет.
      - Кстати, ты так красиво говорила, что можно кончить, не начав.
      - Ладно тебе, шалун. Пойдем лучше поужинаем. Не зря же ты любишь говорить: "Питание - основа жизни".
      - Я уже думал, ты никогда этого не скажешь.
      ЗНАК ОДИННАДЦАТЫЙ
      Г Е Н Е Р А Л И Е Г О В О И Н С Т В О
      Верхом на конях, испускавших из пасти
      облака серого дыма, въехали нищенству
      монахи, и у каждого на поясе висел кошель
      с золотыми, и посредством тех золотых
      они превращали волков в агнцев, агнцев в
      волков и тех волков короновали
      императорами при всеобщей поддержке
      народной ассамблеи, распевавшей гимны
      во славу неизъяснимого всемогущества
      Господня.
      Умберто Эко. Имя розы.
      Рим, конец ноября. В это время года лучи солнца над Вечным Городом особенно сквозисты, а звезды ночью блистают столь ярко, что кажется, будто горят лампочки.
      С приближением глубоких сумерек в доме Каса де ла Страда рядом с церковью Святой Девы Марии воцаряется мертвая тишина. Ровно в полночь раздается размеренный стук металла о камень - сначала в комнатах и коридоре, потом на лестнице, ведущей на крышу. Это самый почитаемый житель дома поднимается наверх подышать свежим воздухом после сидения весь день у себя за рабочим столом.
      Там, на специально сделанной для него площадке - пьяззале, он снимает свою черную шляпу-треуголку, садится на скамейку и, запрокинув голову смотрит на синий купол сияющих звезд. Затем опирается на трость, медленно спускается на колени, складывает у груди ладони, что-то шепчет. Однако острая боль в ноге заставляет его подняться, снова сесть на скамейку и застыть в позе послушника, наблюдающего за тем, как тайны небесные переплетаются с земными в одну Великую Тайну.
      Отраженные луной солнечные лучи едва освещают человека, явно перешагнувшего через свои шестидесятые именины. Лицо у него цвета оливкового масла, по щекам из-под опущенных век скатываются слезы. Маститые сыщики назвали бы это похожее на восковую маску лицо иероглифом, который надо уметь прочесть. По их опыту, наиболее верное впечатление обычно складывается при первом на него взгляде, как истинный вкус вина ощущается при первом пробном глотке, и взгляде именно в тот момент, когда объект наблюдения предоставлен самому себе и не подозревает о слежке за ним. Желательно, конечно, помнить, что, хотя порок и оставляет следы на челе человека, личность с одухотворенными чертами благочестия на лице тоже бывает способной сделать какую-нибудь гадость или даже совершить тяжкое преступление. Субъект может казаться умным и благородным просто потому, что ему приходится серьезно, продуманно вести свои дела, да и только
      Так вот, даже при первом незаметном взгляде на того старца вряд ли подметишь в его сверкающих, глубоко сидящих глазах следы скорби, тоски или гнева. Темные, опавшие усы над чуть припухшими влажными губами резко выделяются на фоне впалых щек, почти облысевшего черепа, покатистого лба и крупного римского носа, придающего выражению лица известную настороженность. Собственно, лишь это в темноте и видно. Все остальное укрыто черным плащом, правую полу которого он поддерживает рукой так, чтобы скрыть тонкие, костлявые пальцы.
      Встав рядом с ним, можно почувствовать исходящий из-под плаща резкий запах, обычно сопровождающий людей с серьезным расстройством желудка и печени. От бренной плоти по ходу превращения её под землей в минеральную мумию пахнет, конечно, позабористей, только не надо думать, будто времена, о которых идет речь, к запахам относятся придирчиво: уровень тогдашней гигиены и санитарии настолько низок, что помои частенько выбрасывают из окон прямо на улицы, потому редко кто ворочает от запахов нос.
      Преодолеем же в себе аллергическую податливость к запахам и, продолжая наблюдать за старцем, вспомним кое-что о нем, известное из заслуживающих доверия источников.
      Прежде всего, перед нами выходец знатного испанского рода. В свои молодые годы он служил пажем у короля Кастилии Фердинанда Пятого Католика, слыл пылким и ловким покорителем дамских сердец, не раз наказывался за неподобающее поведение в отношениях со знатными замужними женщинами. Несколько остепенившись, идальго заступил на службу в войско короля Наварры, где отличался тонким, умелым обращением с солдатами, самоуверенностью, гордым и независимым нравом, отчаянной смелостью. Замечалась за ним и одна странность: он постоянно докучал офицеров своими невнятными рассказами о Пречистой Деве вперемежку с высокопарными призывами дать достойный отпор французским захватчикам. Задиристый капитан королевской рати жаждал подвигов, мечтал о воинской славе и совсем не думал стать монахом-отшельником.
      Как все рыцари без страха и упрека, он видел себя справедливым стражем закона, преисполненным долгом чести. Потомственный дворянин-католик, разумеется, грешил, каялся, снова грешил, подобно детям тогдашней эпохи. Жизнь его шла своим чередом, пока при осаде французами крепости в Памплоне он не взобрался на бруствер со шпагой в одной руке и молитвенником в другой, сделав из себя прекрасную мишень для стрельбы. Осколками пушечного ядра ему раздробило ноги, и пришел он в сознание уже на операционном столе во французском плену. Кости сращивались плохо, одна стала короче, отчаянный вояка остался хромым на всю оставшуюся жизнь с постоянно ноющей болью в суставах. Мечты о воинской доблести на зависть всей Кастилии пришлось ему умерщвлять в себе и подбирать полем брани нечто иное.
      В ту пору его соотечественник Эрнан Кортес почти завоевал Мексику, начав свою экспедицию со всего лишь пятью сотнями солдат, шестнадцатью всадниками и четырнадцатью пушками. В Европе во всю печатали книги по методу Гуттенберга, наперекор запрету римского первосвященника Коперник объявил о вращении Земли вокруг Солнца. Папа Римский грозил отлучением тем государствам, которые пытались избавиться от его духовного верховенства...
      О чем мог мечтать стремившийся к подвигам хромой идальго? Его братья сражались за экспансию империи, родовитые предки никогда не унижали себя крестьянским трудом, торговлей, ростовщичеством и порочащими связями с мавританками или еврейками. В руках дворянина должны быть либо шпага, либо крест! Мысль же о посвящении себя служению Всевышнему пришла к нему в момент посещения его апостолом Петром, обещавшим свое покровительство, как раз в это время испанцу вправляли кости без наркоза и приходилось ему лежать в полубреду на ортопедической койке.
      Подлечившись, отставной офицер-калека выдвинул своим жизненным кредо то, что на латинском звучит "Винсере се ипсум!" (Победи себя!) и принялся за написание "Духовных упражнений", или наставления как надо искать в себе силу воли, дабы одолеть дьявола и стать рыцарем дамы сердца, Святой Девы Марии. С непреклонной решимостью взялся он и учить своих друзей, о чем можно или нельзя говорить на исповеди. Тут-то шпики Святейшей Инквизиции и накрыли его своим невидимым колпаком, как подозрительной личности, готовой покушаться на незыблемые основы Римской Церкви. Только подумайте, этот доброхот-проповедник пытается учить Закону Божиему, по-своему трактовать понятие смертного греха! Монахи-доминиканцы не особо вникали в суть и первым делом ржавыми клещами вырвали у него вместе с гнилыми несколько здоровых зубов. Пусть не присваивает себе право отпущения грехов! На допросе ему дали понять, что он слишком усердно служит Деве Марии и забывает об Иисусе Сладчайшем. Ко всеобщему изумлению инквизиторов, идальго мастерски доказал отсутствие ереси в его толковании догматов христианства. К счастью для него, следователи не ведали о его тайных посещениях молелен мавров и ведении им богословских дискуссий с раввинами. Знай они об этом не отделаться бы ему только зубами.
      Изнемогая от терзающей боли в ногах, закутавшись в подпоясанный веревкой задрипанный плащ, бродил нештатный проповедник по пыльным дорогам Испании, побирался Христа ради, укрощал в себе плотские страсти, часто оказывался на грани голодной смерти. Проповедовать без церковной лицензии было категорически запрещено, и, чтобы её получить, он отправился в Париж изучать богословие. Там, в одном из университетских колледжей Сарбонны, собрал вокруг себя единомышленников, учил их накапливать силы для будущего служения в рядах честного воинства Христова, совершенствовать свой собственный механизм оказания воздействия на людей. На двери комнаты студенческого общежития, где он проживал с друзьями, висело изображение Христа-Спасителя, отчего и называли их студенты "Обществом Иисуса".
      Получил ли студент степень бакалавра богословия, с полной уверенностью сказать трудно. Доподлинно известно, что вернулся он на родину, недолго пребывал в своем родовом замке к югу от Сан-Себастьяна и, будучи последним, тринадцатым ребенком в семье, отказался от права наследования. Позднее совершил рискованную паломническую миссию через кишевшее пиратами Средиземное море в святую землю Иерусалима. В Испанию уже не возвращался и перебрался в Рим. Не прошло и двух лет, как он закрепил за собой славу проповедника-эксперта по раскрытию самых запутанных козней дьявола и благодаря поддержке нужных людей в нужный момент удостоился от Папы Римского благословения на создание под тиарой католического первосвященника нового ордена нищенствующих монахов под названием "Общество Иисуса".
      Чума и голод косили людей на улицах итальянских городов. Члены Ордена работали бесплатно в госпиталях, рыли могилы для жертв эпидемии, содержали приют для сирот и подкидышей. Не чурался черновой работы и сам основатель, чьим излюбленным делом было искоренять прелюбы среди замужних римлянок, отпускать грехи проституткам, пожелавшим отойти от своего ремесла и выйти замуж. Он даже объявил себя заступником тех, кого в Риме можно было узнать по желтого цвета волосам, роскошному наряду и золотому аксельбанту на левой сторону груди - официальному, выданному властями свидетельству их доступности для любого мужчины. Попутно будь сказано, Римская Церковь соитие с ними грехом не считала. Пороком - да, но только не грехом.
      За Папой Римским уже давно закрепился верховный сан Наместника Христа и царствующий престол в Католической Церкви. Сомневаться в непогрешимости первосвященника приравнивалось к злокозненному святотатству. Власть пастыря-учителя всех христиан на земле была выше власти святых и ангелов. Он мог из неправды сотворить правду, делать все ему угодное против правды, без правды и вопреки правде, даже возражать откровениям апостолов. Он волен был исправлять текст Нового Завета, изменять таинства Христовы, канонизировать в святые вопреки мнению кардиналов и эпископов. Главу римской курии поставили на равных с апостолом Петром, полномочия его распространялись на ангелов небесных, простых смертных и бесов в аду.
      Ярмо такой власти непомерно тяжело, потому носителю тиары нужны были "дворовые псы" клыками вырывать из людей богомерзкую ересь, особенно лютеранскую. Для этого, вскоре после создания Ордена иезуитов, учредили в Риме свою Святейшую Римскую и Всеобщую Инквизицию во главе с Генерал-комиссаром. Ее задача проста - выжигать бесовскую злую хитрость и заточать подозреваемых в вероотступничестве, а уж на том свете рассудят, кто католик, кто нет. Ревнитель её создания Папа Римский Павел Четвертый сам составил правила для инквизиторов под названием "Истинные Аксиомы": суть их в том, что в делах веры надо приступать к розыску тотчас же по обнаружению ереси и с крайней строгостью, не обращать внимание на светский или церковный сан обвиняемого, наказывать сурово, не унижаться ни до какой пощады к носителям ереси. В Неаполе, правда, Инквизиция контролировалась светской властью. Осужденных за преступления веры в Венеции вместо сожжения на костре топили в канале.
      И все же, вопреки смертельной опасности простые смертные вступали в тайные общества выразить свой протест несметному богатству и бесстыдному своекорыстию служителей папского престола. В узком кругу единомышленников они превозносили апостольскую скромность и простоту образа жизни, настаивали на использовании местного языка при отправлении церковных обрядов, по-своему истолковывали жизнь Иисуса Христа. Отдельные общества брались осуществить заимствованную у древнехристианского учения идею коммуны и называли свои попытки "строительством Царства Божия на началах свободы, равенства и чистосердечия". А на улицах и площадях, прославляя христианское смирение, епископы подстрекали необузданных фанатиков обрушиваться на иноверцев, огнем и мечом под знаменем Христа завоевывать весь мир.
      "Посвященные в тайны бытия" без санкции на то Церкви давали понять, что Господь сообщил пророку Моисею на Синае, помимо известных заповедей, многое другое, о чем ведомо только им, вынужденным передавать свои знания тайно и преимущественно устно. Не отставали от них новоиспеченные книжники, утверждая, будто все ответы на вечные вопросы уже давно содержатся в Ветхом Завете и надо лишь уметь находить для каждого слова надлежащее значение. Но где это ключ к дешифровке? Чтобы его отыскать, нужно идти не по пути последовательных умозаключений, а включить свое воображение, высказывать мысль без связи с предшествующей и признавать её не подлежащей сомнения, чья правильность подтверждается Священным Писанием. В это же время в некоторых европейских странах, отпавших от духовной опеки Папы Римского, христианские догматы о первородном грехе, искуплении и вечном осуждении уже открыто считались свидетельством изворотливости ума...
      Короче говоря, где ещё как ни в Испании мог явиться на свет дон Иниго Лопес де Рекальде, основатель и первый Генерал Ордена "Общество Иисуса", известный в миру под именем Игнатий Лойола.
      Если мудрый китаец привык видеть в происходящем капризы природы и перст судьбы, то предводитель иезуитов ещё больше верит в себя, в свои возможности творить собственную жизнь к вящей славе Божией. Его девиз "Все может сделать тот, кто очень хочет это сделать!" Но для того, чтобы снискать у римского понтифика высочайшего покровительства и дозволения на самовластное управление монашеским орденом, одного лишь упорства все-таки маловато.
      Генерал не отличается многословием. Он даже чуть застенчив, скромен в быту, внимание к себе привлекает потрясающей аскетической стойкостью, не схоластической и лишенной конкретного содержания риторикой, а живостью своего слова, способного запасть в душу. Красноречием и ораторским искусством не блистает, даже когда говорит на своем родном языке, однако сказанное им оставляет в сознании человека неизгладимый след. Собратьев своих пленяет искренней заботой об их здоровье и благополучии, хотя никогда не отзывается о ком-то высоко или хвалит кого-то. Харизмой обладает довольно сильной, но вместе с доверием и симпатией вызывает страх, навеянный его жесткой непреклонностью в сочетании с любезной обходительностью. Нравственные же ценности проповедует личным примером монашеского самоограничения: подбирает на римских улицах замерзших и голодных нищих, отогревает их в приютах, кормит, дает одежду. Видно, не зря на его фамильном гербе изображены два волка, жадно устремленные к висящему на цепи котелку.
      Как и следует ожидать, Игнатий Лойола не говорит об этом даже своему духовнику, отцу Теодосию, но сам себя твердо считает единственным из орденской братии, кто пользуется всегда и во всем высочайшим благоволением, обладает даром предвидения и осведомлен о тайнах Промысла Божия. По признанию Генерала в тесном кругу, Создатель не раз удостаивал его беседы с глазу на глаз и поручил Сыну своему покровительствовать иезуитам. Потому глава
      Ордена и выполняет свою миссию - нести Христа народам, поражать словесным мечом неверных и еретиков, освобождать людей от дьявольских козней, хранить блеск и величие папского престола.
      "Мы призваны самим Богом духовно покорить весь мир, поэтому наше товарищество образует боевую дружину, способную просуществовать до конца света, - пишет он в одной из своих начальствующих директив. - Сомневаться в вечности её мы не имеем права. Она действительно обещана нам Господом Богом и Иисусом Христом."
      Далеко не праздный вопрос, не находит ли Лойола свое спасение в себе самом? Для этого есть вполне веские основания. Реагируя на намек по части его обостренной подозрительности, он отвечает: "Христос верил больше своим ученикам, но зато предал Его один из них." Поговаривают и о незримой вдохновительнице старца по имени Алиенора Маскареньяс, С ней он поддерживает секретную переписку и тайну об этой женщине намерен унести с собой в могилу.
      Что бы ни было, Генерал и его дружина получают привилегии неслыханные. В высших интересах служения Римской Церкви иезуитам дозволено идти на нарушения обязательных для всех христиан нравственных норм и церковных уставов монашеского благочиния. В ответ на такие льготы от "черных гвардейцев" Папы Римского требуется особые физическая выносливость и моральная выдержка, дабы вести постоянные битвы с вероотступниками мечом истинной веры, которым они должны безжалостно карать нечестивцев в любой очке тверди земной. Страшиться же потери собственной жизни имеет значение для иезуита лишь в том отношении, что таким образом теряется одно из средств для достижения праведной цели. Римское первосвященство разрешает членам "Общества Иисуса" совершать мессу каждому в удобное ему время, свою обитель называть не монастырем, а конгрегацией или походным лагерем.
      С самого начала за иезуитами прочно закрепляется репутация "мастеров благонамеренного обмана". Признайся мирянин в согрешении, монах Ордена ласково тому объяснит, что так-де угодно было самому Иисусу Христу, потому не следует терзаться угрызениями совести. В особо щекотливых ситуациях политического свойства иезуит может стушеваться и притаиться, пока не уляжется ажиотаж или не успокоится общественное мнение. Он сравнивает себя с рыбой-иглой, спрятавшейся среди водорослей и внешне совершенно не заметной. В случае же надобности снимает черную сутану и появляется в светской одежде. Одеяние его специально не регламентируется и обычно не разнится от того, в котором ходят обычные священники. В Германии иезуит немец, в Польше - поляк, в Англии - англичанин. По существу, гражданин планеты, устанавливающий процветающую всемирную монархию во главе с Папой Римским, викарием Всемогущего Победителя Ада.
      В "Обществе Иисуса" степеней членства не меньше, чем в армии званий, но все его члены, независимо от положения, называют себя скромными слугами Римского престола на воинской службе под знаменем Христа, под верховным командованием Господа и Его представителя на земле Папы Римского. В Ордене приняты не три обета, как обычно в монашеских, а четыре: целомудрия, бедности, послушания Генералу и беспрекословного повиновения носителю тиары в Риме. Это, мол, и дает "черным гвардейцам" основание следовать принципу "цель оправдывает средства", включая этически неприглядные. К тому же, разве грешно обманывать дьявола?
      Иезуит ещё не иезуит, если не научился убедительно доказывать благоразумие всех своих дел. Даже совершенное членом Ордена преступление он должен уметь трактовать, как благодеяние в том случае, если такое произошло с благородными намерениями. Грешить, когда уберегаешь братство от серьезной опасности, ему не возбраняется, но при этом надо обязательно помнить, что согрешение имеет место только тогда, когда предосудительное сделано человеком в полном согласии со своей волей, сделанное же по неосторожности, в состоянии аффекта или без богомерзкого умысла грехом не считается и не заслуживает наказания. Равным образом, иезуит, действуя по указанию своего начальства, не берет ответственность на свою совесть. Не говоря уже о том, что выраженное им вслух светскому лицу согласие он может мысленно поставить в зависимость от определенных условий.
      Стоит привести "английское дело" Ордена иезуитов конца ХУ1 века. Папа Римский тогда прямо дал понять в своем окружении: всякий, кто убьет королеву Елизавету с благочестивым намерением, не повинен в грехе и заслуживает одобрения. Понтифик не на шутку был встревожен высвобождением королевы из-под его покровительства и засылал на остров своих лазутчиков для подготовки свержения отступницы, возведения на престол католички Марии Стюарт. Испанская Армада готовилась к вторжению в прибрежные воды Альбиона, все действия заговорщиков координировал отец-иезуит Роберт Парсонс, тайно пребывавший в Англии...
      Конечно, любой вправе спросить: "Неужели насильственное свержение тирана не оправдывает заговора против него? Если нельзя открыто протестовать, разве остается что-то другое, как только притвориться, дабы не навлечь на себя подозрений?" Пусть миряне рассуждают по данному поводу как им заблагорассудится, считает иезуит, но это не мешает ему смотреть в три глаза - одним в прошлое, другим в настоящее, третьим в будущее. Разглагольствовать о совести он должен не слабее Гомера в своей "Иллиаде" и не чураться участия в подготовке заговора - строго в соответствии с утвержденным Папой Римским уставом Ордена, созданного для того, чтобы "совершенствовать людей в христианском учении и жизни, распространять истинную веру проповеданием слова Божия, духовными упражнениями, умерщвлением плоти, подвигами любви, воспитанием юношества и наставлением тех, кто не имеет истинного понятия о христианстве".
      Прочь высокопарное словоблудие! Холостяцкая братия Игнатия Лойолы вербует в духовное подданство Папе Римскому негласных помощников среди правительственных чиновников и военных, коммерсантов и студентов, ученых и полицейских. Иезуиты ищут верных Ордену "привлеченных" и "светских кандидатов" не из безвольных неудачников, а личностей волевых, амбициозных, занимающих в обществе влиятельное положение. Важнейшие направления их работы на тайном фронте: скрытое разъяснение в школах и университетах для привлечения юношей из знатных родов, исполнение обязанностей духовников дворцовой знати и самих монархов. Силой внушения, глубоким знанием человеческой природы, тонким и ненавязчивым увещеванием стремятся они овладеть "лобным местом" интересующего их лица, дабы тот вверил им свою жизнь, сохранил в тайне свое негласное сотрудничество с Орденом, даже если действо сие выглядит нравственно небезупречным и напоминает совращение прихожанки во время исповеди. Строго говоря, в ходу не только благочестивые намерения, но и безуликовые методы...
      В созданной Игнатием Лойолой странствующей по всему миру монашеской армии особое место предназначено беспрекословному повиновению Генералу. Главнокомандующий выкорчевывает с корнем все свободно и внезапно возникающие у подчиненных нормальные человеческие эмоции, к чему и направлены разработанные начальством регламентации, служащие безотказным механизмом самоконтроля - доносительства членов Ордена на самих себя. По-видимому, сам Игнатий Лойола и любит-то своих собратьев только потому, что властвует над ними, а абсолютное подчинение, скрепленное духом преданности, лично ему необходимо ещё и для нейтрализации в себе собственного комплекса неполноценности.
      По всему свету рассылаются директивные письма провинциалам и ректорам, в которых постоянно подчеркивается важность полнейшего подчинения вышестоящему начальнику, как главное характерное достоинство Ордена, основа всех его преимуществ перед другими. Причем, просто исполнительской дисциплины ещё недостаточно - нужно всячески возвеличивать своих начальников и в их указаниях видеть мандат Всевышнего. Для орденских иерархов наиболее ценна именно добровольная готовность всех нижестоящих быть или казаться быть глупее своего начальства, которое имеет право с ними поступать по своему усмотрению.
      Система безоговорочной субординации неэффективна без тотального надзора, поэтому под колпак неизбежно попадают все без исключения, даже сам Генерал. На него и "стучат" Папе Римскому его заместители и ближайшие помощники, провинциалы, члены Тайного Совета, все другие исповедники четырех обетов. В свою очередь, они же доверительно информируют Генерала о настроениях в папском окружении на тот случай, если планы понтифика могут затронуть интересы Ордена. Старшины и ректоры отчитываются перед своим провинциалом еженедельно, провинциалы перед Генералом - ежемесячно. В январе представляется годичный отчет, а исповедники четырех обетов каждые шесть месяцев готовят "Отчет Совести". Переписка зашифрована, наиболее щекотливые поручения и деликатные сведения передаются только из уст в уста...
      Подражая своему вождю, странствующие миссионеры-иезуиты упорно стараются добиться поставленных целей путем своей умелой адаптации к духу времени, обстоятельствам, национальным обычаям и особенностям правителей, дабы влияние Римской Католической Церкви возрастало на всем пространстве от Лондона до Шанхая. Сам Лойола практически не покидает своего штаба в доме Каса де ла Страда, опасаясь даже на короткое время отвлечься от текущих дел и активной двухсторонней шифрованной переписки со своими людьми на местах. В чем секрет эффективности таких мощных бумажных потоков? Генерал устраняет из них пространные размышления на богословские темы, предпочитает конкретные директивы и четкие донесения обо всем, чем занимается каждый член Ордена без исключения.
      Заставляя начальников писать отзывы-характеристики на подчиненных и подчиненных - на начальников, Лойола считает такой "обмен любезностями" священным уставным ритуалом в назидательных целях духовного воспитания, как бы движением кровяных телец для поддержания жизнедеятельности всего организма. Сам он излагать свои мысли на латыни не может, диктует тексты на испанском своему личному секретарю Хуану де Поланко, а тот уже переводит на официальный язык Римской Церкви. Тем не менее, Генерал постоянно оттачивает свой стиль эпистолярный, уделяет каждой фразе чуть ли не провидческий смысл, каждое слово ставит на надлежащее место и даже прощает ошибочную оценку, но только если это сделано в безукоризненной форме. Идеально подготовленные доклады часто передаются им в папскую личную канцелярию Папы, потому любое сообщение в свой адрес он требует делать из двух частей: в одной должны ясно проглядывать результаты работы Ордена, в предназначенной исключительно ему разрешается быть и пооткровеннее.
      Вот для иллюстрации фрагмент из его директивного письма от 27 июня 1549 года, где он приструняет высокопоставленного священника в Португалии, дерзнувшего поставить под сомнение методы Ордена. "С подобными лицами такое частенько случается, особенно если их ослепляет пелена какой-то страсти (как и произошло с этой персоной), и они выдают сомнительное, даже ложное за истинное, - диктует Генерал своему помощнику. - Обман их облегчается ещё и тем, что посредством неблагоразумных телесных и умственных упражнений они наживают себе разного рода болезни (нам представляется, что этот субъект страдает харканьем крови и другими состояниями). Таким образом, я опасаюсь, и похоже, так оно и есть, что у него испорчен орган воображения с поражением оценочно-познавательных способностей отличать истинное и доброе от ложного и злого. Плохое состояние данного органа обычно приводит к сумасшествию..."
      Одним членам своего братства Лойола уготавливает монашескую аскезу, другим - ведение исследований по разработке и совершенствованию приемов полемики, написание и издание трактатов на злободневные темы, преподавание в университетах и воспитание юношества в школах. Наиболее подготовленные, взявшие на себя четыре обета профессы, духовные и светские коадъюторы рассеивают "мрак плачевных предубеждений в свете истинного просвещения" и под эту усыпляющую словесную "музыку" глубоко проникают в структуры государственной власти, развивают там свое духовное влияние. Отмеченные ораторским даром проповедуют. Самоотверженные носители священнического сана исповедуют или направляются в дальние страны миссионерами. Никто в отдельности не предпринимает ничего самостоятельно, по одному лишь своему внушению. Всем иезуитам надлежит считать истинным объектом своей любви и привязанности не родственников или отечество, а сам Орден и его начальников-родителей.
      Акробат изощренного ума, обладатель незапятнанного сертификата аскета, Игнатий Лойола даже на смертном одре откажется от услуг исповедника. Ему ли просить отпущения грехов! Душа покинет его тело незаметно, во сне. В печени у него врачи обнаружат три камня, причинявшие ему долгие годы непомерную боль, и искренне удивятся, как это он умудрился жить - обычно человек такого не выдерживает.
      Все последующие четыре столетия основатель Ордена иезуитов будет выставляться Римской Католической Церковью примером того, что нельзя во всем уповать только на милость Всевышнего, что человеку надо и самому стремиться к достижению богоугодных целей. Следуя завещанию своего Генерала, его сподвижники попытаются превратить религию утешения в средство духовного завоевания всего мира и предупредить, как опасно разрешать проповедовать учение Христа скомпрометировавшим себя лицам и как бессмысленно создавать рай на земле вместе с теми, кто уже фактически там живет и не заинтересован в новых поселенцах. То ли в шутку, то ли всерьез Пьер Беранже однажды заметит: "Когда Сатана умрет, на его место попросится святой Игнатий Лойола."
      Из общения с иезуитами у мирянина действительно может сложиться впечатление, будто между святостью и порочностью проложена совсем незаметная граница. В беседах они избегают говорить о наказуемости греха здесь на земле, подчеркивают всячески благонамеренность собеседника, чистоту его личных стремлений. Оправдывая человеческие слабости, тут же исподволь проводят мысль об угрызении совести, что терзает любого смертного: "Это глас Божий, от которого никуда не денешься." Страх перед согрешением внушают, но делают так, чтобы в людях укреплялось почтение к Римской Церкви, светской власти и закону. Исходят они из того, что в душе каждого смертного неслышно звучит своя сокровенная мелодия и, только отгадав её, настроившись на неё, можно попытаться воздействовать на человека в нужном Ордену ключе. Скажем, приходит мирянин исповедоваться. О чем это говорит? Наверняка переживает свое согрешение, хочет оградиться от гнусных дел, освободиться от ложного стыда и гордыни. То есть самый подходящий момент для оказания духовного воздействия на него.
      Уставные предписания поощряют сокрытие начальниками Ордена грешных поступков подчиненных от светской власти - во избежание большего зла, за которое им же придется и взыскивать. Грехом не считается говорить дурно о каком-то не связанном с иезуитами лице, но оглашение совершенного ими преступления с упоминанием конгрегации, которой принадлежат виновные, - это уже смертный грех.