Джалил Мамедгулузаде
      СОБЫТИЯ В СЕЛЕНИИ ДАНАБАШ
      Рассказал  Садых-Балагур
      Записал Халил-Газетчик
      Идущий из груди моей голос многому меня учит. То голос чистой моей совести, которая имеется у каждого. Всякий, кто внимательно прислушивается к ее велениям и ис-полняет их, много тайн откроет и многое постигнет.
      Сократ ЛЕГОНЬКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ
      Меня зовут Халил, а товарища моего Садых. Оба мы уро-женцы селения Данабаш. Сам я родился тридцать лет тому назад, иначе говоря мне ровно тридцать лет. Думаю, что и при-ятель мой Садых будет одних лет со мной, но я выгляжу несколько моложе. Он повыше меня ростом, но я плотнее; он смугл и не имеет растительности на лице, я же белее его и имею густую бороду. Еще одна разница в нашей внешности заключается в том, что я слаб глазами и ношу очки; я грамо-тен, и чтение, письмо сказались на моем зрении; товарищ же мой имеет острое зрение.
      Короче говоря, оба мы - жители селения Данабаш. Я за-нимаюсь разносной торговлей; захватив под мышки несколько кусков ситца, я обхожу наше и соседние села и продаю разные ситцы, чем и зарабатываю себе на хлеб насущный.
      Приятель же мой - бакалейщик; разложив в маленькой хибарке пуда три-четыре соли, ящик изюма и несколько пачек махорки, он сбывает товар и кое-как перебивается на эти зара-ботки.
      Словом, оба мы бедные создания господа бога.
      Правда, хоть это и утомительно для читателя, но мне при-дется предварительно рассказать кое-что о нас, иначе, я это знаю наперед, мои друзья, прочитав все это, будут недоуме-вать: что значит Газетчик и, причем тут Балагур. Чтобы преду-предить всякие недоразумения, я вынужден сказать об этом несколько слов, хотя рискую вызвать у читателей головную боль.
      Мне кажется, такого потешного села, как наш Данабаш, не найдется во всем кавказском крае. Я не говорю, что оно пло-хое, боже упаси! Я никогда не погрешу против совести. Прав-да, я несколько обижен на наше село, но это никак не может свидетельствовать о том, что оно плохое; пускай хоть двести подобных мне бездельников будут недовольны нашим селом, и все же называть его плохим будет несправедливо.
      Нет, нет! Клянусь аллахом, село наше очень хорошее. Если вы с терпением выслушаете мое повествование до конца, сами убедитесь, что наше село вовсе не плохое.
      Однако вопрос о том, плохое наше село или хорошее, оста-вим в стороне: вовсе не к тому я веду речь; я хочу только ска-зать, что в нашем селе нет ни одного человека, который бы не имел своего прозвища. У нас это называется "аяма". Не знаю, поняли вы или нет. "Аяма" значит "легеб".
      Разрешите немного отклониться от темы нашего рассказа.
      До прошлого года я не знал слова "легеб", потому что не такой уж я большой грамотей. Никаких книг, кроме "Джамеи-Аббаси", я не читал. В прошлом году приехавший с того берега (реки Аракса - ред.) молла пел у нас марсия. К сожалению, я не запомнил его имени.
      Однажды этот молла зашел в лавочку нашего Садыха-Балагура. В лавке был и я, были еще крестьяне.
      Молла взял у Садыха две пачки махорки. Одну из них он вскрыл, набил свою трубку и попросил огня. Садых зажег спичку, и молла, задымив трубкой, поблагодарил Садыха:
      - Да благословит аллах память твоего родителя!
      После этого, сделав  несколько    затяжек, он обратился    к Садыху:
      - Племянник, в чем причина, что к благословенному имени вашему присовокупили еще слово "балагур"?
      Вопроса ахунда не поняли не только крестьяне, но даже я сам, хотя среди присутствующих я считался человеком уче-ным. Тем не менее о смысле вопроса ахунда мы догадались: ахунд спрашивал, почему Садыха называют балагуром.
      - Балагур - это аяма, мое прозвище - немного помол-чав, ответил Садых.
      - Что это еще за слово "аяма?" - с удивлением спросил ахунд и добавил. Какие же вы невежды!
      Когда Садых спросил у ахунда, чем он недоволен, тот разъ-яснил: балагур не "аяма", а "легеб" Садыха. "Аяма" говорят люди необразованные, а "легеб" арабское слово. В заключе-ние ахунд строго-настрого наказал нам никогда не произносить слова "аяма", а говорить "легеб". Все мы согласились с ахундом.
      - Ахунд! - вдруг обратился к нему Садых. - Вероятно, вы очень сильны в арабской грамоте?
      - О чем ты спрашиваешь, парень? - сказал ахунд. - Ты думаешь, легко быть моллой и петь марсия? Кто же пустит на минбар человека, не завершившего курса обучения на арабском языке?
      И тут Садых возьми да спроси моллу:
      - Ахунд, как будет по-арабски хлеб?
      Ахунд затянулся трубкой, посмотрел себе под ноги и, каш-лянув, ответил:
      - Друг мой, в Аравии не бывает хлеба, потому и по-араб-ски названия хлеба нет. Кроме риса, там ничего не едят.
      - А как по-арабски рис? - снова спросил Садых. Ахунд опять затянулся трубкой и после некоторого молчания каш-лянул и сказал:
      - Племянничек, оказывается, ты и на самом деле балагур. Не зря, значит, крестьяне тебя балагуром прозвали.
      Сказал и, поправив аба, вышел из лавки.
      В тот день до самого вечера мы не могли отдышаться от смеха.
      Итак, мое имя Халил, но прозвали меня Газетчиком, хотя, клянусь единым аллахом, к газете я никакого отношения не имею. Газетчик - это человек, обладающий умом и способно-стями, собирающий разные сведения, узнающий про интерес-ные события, чтобы напечатать о них и распространить повсю-ду. Я же не знаю, каким образом я мог стать газетчиком. Но о том, за что меня прозвали газетчиком, я расскажу вам как-нибудь после.
      Моего приятеля называют балагуром, то есть любителем весело поболтать. В этом отношении нас еще уважили, дали нам не такие уж смешные и обидные прозвища. У нас в селении Данабаш некоторые имеют такие смешные прозвища, что вы животы себе надорвете, если скажу. Вот, к примеру, некоторые из них: Гасан-Коротышка, Гейдар-Верблюд, Сабзали-Трепач, Мухтар-Тугодум, Гасым-Зайчишка. Словом, таким прозвищам у нас, в селении Данабаш, несчесть числа; если их все записы-вать, то бумаги со всех российских фабрик не хватит.
      Моего товарища Садыха прозвали Балагуром. Клянусь создателем, что это прозвище нисколько ему не подходит. Оно-то верно, что Садых любит поговорить. Где бы ни сел, начнет говорить, и ничем его не остановишь. Надо отдать ему долж-ное, сдается, что такого златоуста во всем мире не найти, И то сказать, в нашем селе Данабаш считают, что всякого, кто много говорит, можно окрестить балагуром, а между тем го-ворун говоруну рознь. Я видел таких людей, что говорили с утра до вечера, и слушатель ни чуточки не утомлялся. Если всякого, кто много говорит, называть балагуром, то мы долж-ны были бы назвать балагурами всех ваизов - проповедников: поднявшись на минбар, они ни за что не хотят покинуть его.
      Нет, конечно, не всякий, кто много говорит, - балагур. Если кто-нибудь заводит разговор о господе боге или рассказывает о своей поездке в Кербалу или Мекку, можно ли таких людей называть балагурами? Конечно, нет, грешно говорить такие вещи, несправедливо.
      Пусть говорят, что хотят, пусть Садыха называют балагу-ром, и все же он по гроб мне друг. Быть может, Садых и на самом деле балагур, но каждый раз, когда он говорит, я готов встать и расцеловать его в уста. А почему меня называют га-зетчиком?
      Послушайте, я вам расскажу и об этом.
      Меня прозвали газетчиком, когда я завел дружбу с Садыхом. Действительно, в том, что меня прозвали газетчиком, ви-новат мой приятель Садых. Тут надо будет рассказать с самого-начала.
      Прошло, пожалуй, года два, как мы сблизились, а случилось это вот как.
      Однажды, взяв под мышки несколько кусков ситца, отпра-вился я в лавку к Садыху. Тогда между нами не было еще тесно" дружбы. Я посидел у него немного. Мы были одни в лавке. И вот, пока я был занят курением, Садых, по обыкновению, на-чал говорить. Как я успел уже доложить вам, его речи всегда мне нравились, но на этот раз я просто-таки влюбился в него. Он начал рассказывать такие увлекательные истории, что не солгу, если скажу, что за то время, пока он рассказывал, вошли в лавку десятка два-три покупателей, да так и ушли они без покупок: каждому, кто входил в лавку за покупкой, мы отве-чали, что такого товара нет.
      Садых говорил, говорил и наконец остановился. Посмотрел на меня значительно, вздохнул глубоко и сказал:
      - Братец Халил! У меня одно желание... Я спросил, какое.
      - Братец, - сказал он, я жалею о том, что все мы умрем и эти интересные события забудутся...
      - Братец мой, об этом не горюй, - ответил я. - Эти со-бытия я запишу в тетрадку и назову "Данабаш". Мы помрем, но я завещаю, чтобы моих останков не отправляли в Кербалу и никаких поминок по мне не устраивали. Потому что, если я принадлежу к числу благочестивых рабов божьих, то и без по-минок сумею оправдаться на страшном суде, а грешному рабу не помогут ни поминки, ни что-либо другое. Я завещаю, чтобы после моей смерти все мое достояние обратили в деньги, отпе-чатали записанные мною события и раздавали книжки всем бесплатно.
      Когда я кончил говорить, Садых вскочил с места, подошел ко мне и, крепко обняв и расцеловав меня в обе щеки, сказал со слезами на глазах:
      - Братец, вот и все, чего я желал. Если ты исполнишь то, что сказал, пусть наградит тебя аллах и на том и на этом свете,
      Вот, дорогие мои, как завязалась наша дружба.
      После этого случая всякий раз, вспомнив или услышав о каком-нибудь интересном событии, Садых прибегал ко мне. Тогда я доставал свою тетрадку, брал перо и начинал записы-вать. Тетрадку я постоянно носил при себе, в боковом кармане, и когда бывал в других деревнях, извлекал ее в свободные минуты и начинал читать.
      Где бы меня ни видели, тотчас же приглашали к себе в гос-ти с тем только, чтобы я почитал им что-нибудь новое. Внача-ле меня прозвали рассказчиком, но потом сообразили, что это прозвище мне не подходит.
      Словом, за мной укрепилось прозвище газетчика. Теперь ясно, что во всем этом виноват мой товарищ. Конечно, мне не совсем по душе, что к имени, которое мне дали родители, при-бавилось еще и прозвище, но я все же не очень страдаю от этого. Пусть невежды говорят, что хотят. Очень часто они хо-рошее называют дурным, а дурное хорошим. Пожалуй, мы должны даже гордиться тем, что невежды смеются на нами.
      Многие люди на свете были недовольны невеждами...
      А мы-то еще тащим наши котомки в один ряд с чувалами. Садых-Балагур и Халил-Газетчик
      Записано в селении Данабаш Эриванской губернии в году 1894.