Джалил Мамедгулузаде
      КОНСТИТУЦИЯ В ИРАНЕ
      У ворот нашей мечети сидит на выступе старик лет пятидеся-ти-пятидесяти пяти. Здесь он занимается своим ремеслом: пи-шет письма неграмотным мусульманам, чаще всего приезжим из-Ирана. Зовут его Мешади-Молла-Гасан.
      Мешади можно видеть перед мечетью в любое время года - летом и зимой, осенью и весной.
      Летом, проходя по улице, можно видеть, как он дремлет, прислонившись головой к стене; а другой раз видишь и такое: перед Мешади сидит на корточках какой-нибудь иранец, а тот, нацепив на нос очки и придерживая на левом колене пол-ли-ста грязной почтовой бумаги, читает, откинув голову и глядя, из-под очков, написанное по-фарсидски письмо:
      "...во-вторых, если вам угодно будет знать о здешних ново-стях, слава аллаху, мы все живы и здоровы и молимся за вас" и нет у нас иной печали, кроме разлуки с вами.
      Да пошлет всеблагой создатель мира, милосердный аллах, случай еще раз свидеться с вами..."
      Проходя зимой мимо мечети, видишь, как Мешади-Молла-Гасан, закутанный в абу, низко склоняется над мангалом с горячими угольями, словно хочет обнять его. Иногда же видишь: какой-нибудь приезжий, примостившись около мангала перед Мешади, задумчиво копается в остывающих углях. А Мешади-Молла-Гасан, спрятав правую руку под мышку и держа в левой только что написанное послание, читает:
      "...передайте от меня привет двоюродному брату моему Кер-балай-Гасыму, двоюродному брату Джафару, старшей тетке Сакине, двоюродной сестре Гюльсум; поклон от меня Гейдару, Кербалай-Али; кланяюсь Мешади-Халилу, Мешади-Искендеру, и Гусейну, и Гуламали, и Мешади-Зульфугару, и Уста-Зейналу; низкий поклон от меня дяде Мешади-Рустаму, и Наджафали, я Байраму, и Кербалай-Оруджали, и Сабзали, и Кербалай-Ис-маилу, и Мамеду. И передайте Мамеду, что брат его Муртуза-гули^жив и здоров и работает в Эривани у Гаджи-Гамида са-довником, что он здесь женился, имеет ребенка и шлет низкий поклон, а у ребенка болят глаза, но сам, слава аллаху, здоров и шлет привет..."
      Мешади-Молла-Гасан - выходец из Ирана. Лет десять-две-надцать тому назад он некоторое время учительствовал в Эри-вани; учеников у него было семь-восемь, но они вскоре разбе-жались, потому что за незнание уроков учитель плевал им в лицо. Несколько раз дети жаловались отцам на такое обраще-ние; случалось, что отцы приходили к учителю объясняться и сами плевали в него, но все это было бы еще терпимо, если бы ученики не разбежались.
      Итак, ученики разбежались.
      Тогда Мешади-Молла-Гасан принялся торговать книгами. И теперь еще около него на камне лежит несколько старых книг, два "Гюлистана", четыре книжки "Джамеи-Аббаси", Ко-ран, два сильно потрепанных тома письмовника, толкователь снов с разодранным переплетом и книга "О вратах рая".
      Не повезло Мешади-Молла-Гасану и в торговле. Больше се-ми-восьми книг за год ему продать не удавалось.
      Вот и взялся он тогда писать письма и этим зарабатывает себе на жизнь. Не проходит и дня, чтобы несколько местных крестьян или приезжих из Ирана не обратились к Мешади-Молла-Гасану с просьбой написать письмо. За письмо Мешади-Молла-Гасан берет две-три копейки, а то и целый пятак. Если заказчик слишком уж беден, он пишет и за копейку, но на бу-маге заказчика.
      Благодарение аллаху, хорошее ремесло. В мусульманском мире нет более прибыльного занятия, чем писание писем по за-казу. В Анатолии трудно пройти мимо мечетей: улица всегда запружена мусульманами, окружившими одного-двух молл, ко-торые пишут письма. То же творится в Тегеране, Тебризе, Эри-вани, Тифлисе, Баку и других городах. На каждом выступе у входа в гянджинскую мечеть сидит по одному такому же почтенному писцу, как наш Мешади-Молла-Гасан. Их окружает иной раз по двадцать-тридцать человек, дожидающихся своей очереди, чтоб заказать письмо. Ни войти в мечеть, ни выйти...
      Благодарение аллаху! Нельзя   пожаловаться   на заработок.
      Одно досадно: услугами этих писцов пользуются лишь бед-няки.
      Приходит, например, рабочий в рваной одежде.
      - Дядя Мешади, напиши для меня письмо!
      Мешади-Молла-Гасан тотчас же протягивает к рабочему правую руку и говорит:
      - Выкладывай... посмотрим, что там у тебя.
      Рабочий сует руку в карман и вынимает две копейки.
      - Мало... - заявляет Мешади. Рабочий клянется:
      - Больше нет.
      Мешади божится:
      - Не напишу.
      Рабочий уступает и занимает у кого-нибудь еще копейку.
      Мешади-Молла-Гасан надевает на нос очки, открывает чер-нильницу с тушью, подливает каплю воды и пробует кончик камышового пера на ногте указательного пальца. Затем выта-скивает из книги грязный листок почтовой бумаги, разрезает его надвое, убирает одну часть в книгу, другую примащивает на левом колене, макает перо в тушь и начинает выводить за-мысловатые узоры арабского письма.
      Послание он начинает по установленному образцу: "Высо-кочтимый господин! Во-первых.... во-вторых... низкий поклон и лучшие пожелания...", и заканчивает по-арабски: "Аминь, все-вышний аллах!"
      Написав обязательное вступление, Мешади-Молла-Гасан: обращается к заказчику:
      - Ну, теперь говори, о чем писать?
      Рассказав свои нужды, клиент платит Мешади-Молла-Гасану свои копейки, получает исписанный клочок бумаги, прячет за пазуху и отправляется искать едущего на родину, чтобы через него переслать письмо.
      Тринадцатого сентября тысяча девятьсот шестого года Ме-шади-Молла-Гасан написал два письма: одно для Кербалай-Мамедали из иранского селения Арабляр, другое для тебризца Уста-Джафара.
      Ах, злополучные письма! Вы перевернули вверх дном весь мир. Иссохнуть бы пальцам, писавшим вас, чтоб они не поверг-ли людей в несчастье!
      Перейдем, однако, к делу.  Уже два с половиной года, как Кербалай-Мамедали уехал из Ирана на заработки, чтобы обеспечить свою семью, а семья его состоит из матери, жены и семилетнего сына. В первое вре-мя Кербалай-Мамедали работал чернорабочим и за два-три месяца ухитрялся сэкономить три-четыре рубля, купить для своих шесть-семь аршин ситца и послать домой.
      В прошлом году, когда начались армяно-мусульманские столкновения Кербалай-Мамедали уехал на родину и отвез не-много денег. Прошло уже восемь месяцев, как он вернулся от-туда, но за все это время послал домой матери всего два рубля. Дважды мать и жена писали ему и просили через знакомых прислать немного денег, так как им не на что жить.
      Кербалай-Мамедали в ответ написал и, кроме того, передал через знакомого, ехавшего домой, что здесь неспокойно, работы мало и пусть они еще немного потерпят: на все воля аллаха, все наладится, и он пришлет денег.
      Кербалай-Мамедали был прав, когда писал, что здесь в Рос-сии, неспокойно, тут действительно не было спокойно; но он лгал, говоря, что нет работы; не проходило дня, чтобы он не заработал копеек восемьдесят, а то и рубль. Нельзя сказать, чтобы Кербалай-Мамедали не любил своей семьи, ему очень хотелось послать домой деньги. Но как ни старался собрать несколько рублей, никак ему это не удавалось: в кармане всегда было пусто.
      Проходило несколько дней, и он говорил себе:
      - Иншаллах, отыщу сегодня земляка, едущего на родину, пошлю домой хотя бы два рубля.
      Но все никак не мог исполнить свое желание.
      Он не мог послать денег из-за того, что у него увеличились расходы. Расходы же увеличились потому, что он, с соизволе-ния аллаха и в согласии с шариатом, обзавелся другой женой- браком сийга.
      Эта другая была вдова и приходилась сестрой другу Керба-лай-Мамедали, тоже чернорабочего. В первое время эта жен-щина стирала белье Кербалай-Мамедали.
      Однажды друг пригласил его к себе. И тут Кербалай-Маме-дали случайно увидел голые икры его сестры, они понравились ему, и вскоре после этого он женился на их обладательнице.
      Вначале он жил отдельно, снимая угол в караван-сарае "Лев", и выплачивал жене, согласно условию, рубль в месяц, но постепенно привязавшись к Парнисе так звали женщину, - перебрался к ней.
      Однажды Кербалай-Мамедали прибежал домой радостный и еще с порога крикнул своей новой жене: - Парниса,.Парниса! Давай муштулук!
      - Что случилось? - спросила она с удивлением.
      - Давай муштулук! - повторил Кербалай-Мамедали.
      - Да что случилось? - переспросила Парниса.
      - Не дашь муштулука, не скажу, - твердил тот. Парниса подошла к Кербалай-Мамедали и, взяв его за ру-ки, стала просить:
      - Скажи, ради аллаха, в чем дело? Но Кербалай-Мамедали не уступал:
      - Клянусь аллахом, не скажу без муштулука.
      - Хорошо! Муштулук за мной, только скажи, в чем дело? Тогда Кербалай-Мамедали торжественно объявил:
      - У нас в Иране дали конституцию!
      Парниса застыла в недоумении.
      - Что дали? - спросила она.
      - Конституцию... Неужели ты до сих пор не знаешь, что это такое?
      Парниса подумала немного и спросила с удивлением:
      - А что такое конституция?
      Кербалай-Мамедали отвел ее руки и, отвернувшись, недо-вольно сказал:
      - Ну, вот... Как мне это объяснить тебе? Всему миру из-вестно, что Ирану дали конституцию. Даже уличные маль-чишки знают об этом... Сегодня консул вызывал в мечеть всех амшари - иранских подданных. Там молились за шаха, что даровал Ирану конституцию. Я тоже был в мечети. Народу собралось столько, что иголке негде было упасть. Там был и Кербалай-Гусейнгулу. Все земляки радовались. Ведь до сих пор мы, иранские подданные, не видели светлого дня, изнывали в чернорабочих. В России, посмотри, совсем нет чернорабочих из русских, все чернорабочие - бедняки из Ирана. Теперь, Пар-ниса, даст аллах, у нас будет много денег. Ты все приставала, чтобы я купил тебе архалук из русского бархата. Теперь уж обязательно куплю. Ты сама видела, что денег не хватало. Но теперь, даст аллах, денег будет вдоволь. Все мои земляки, Кебле-Имамали, Кебле-Новруз, Гасымали, Орудж, Мешади-Байрам, так радовались, шапки вверх готовы были бросать. Говорят, завтра консул соберет всех наших и начнет раздавать конституцию. Ай джан, ай джан! Да здравствует наш падишах! Ай джан!
      И Кербалай-Мамедали пустился в пляс, щелкая пальцами.
      Парниса, радостная и счастливая, подошла к мужу и снова взяла его за руки.
      На следующий день, под вечер, Кербалай-Мамедали вернул-ся домой мрачный и разочарованно сказал жене:
      - Консул ничего нам не дал. Сказал, что нашу долю кон-ституции мы должны получить на родине, в Иране.
      Парниса нахмурила брови и, помолчав, недоверчиво сказала
      - Врешь!
      - Пусть будет проклят мой отец, если я вру, - начал уве-рять жену Кербалай-Мамедали. - Консул ничего нам не дал.
      - Врешь, не может быть.
      - Клянусь аллахом, ничего не дал...
      - Конечно, не даст! Такое уж у меня счастье!.. Здесь не да-ют ничего, чтобы все досталось твоей жене в Иране, этой ста-рой карге. Такое уж у меня счастье!..
      Посетовав на свою судьбу, Парниса сурово заявила:
      - Слышишь, Кербалай-Мамедали, я ничего не хочу знать. Раз я твоя жена, хоть сдохни, а содержи меня... Два месяца я прошу у тебя бархатный архалук, ты все отнекиваешься-денег мол, нет. А теперь рассказываешь, что консул ничего не дал, а дадут в Иране. Я не потерплю, чтобы мою долю получила и слопала твоя старая ведьма. Или сейчас же пошли письмо, что-бы твою долю старой карге не выдавали, а выслали сюда, тебе, или я не знаю, что сделаю с тобой!
      Кербалай-Мамедали начал уговаривать жену:
      - Ради аллаха, жена, не говори глупостей! Что бы ни раз-давали на родине, мою долю выдадут матери, а она пришлет сюда. Валлах, пришлет. Мать очень меня любит. Не беспокойся, ничего не пропадет. Давай лучше ужинать.
      Парниса подала мужу ужин, но сама села поодаль в угол и не стала есть.
      Пришлось Кербалай-Мамедали уступить и поклясться, что завтра же пошлет на родину письмо, чтобы его долю консти-туции прислали сюда.
      Только тогда Парниса немного успокоилась.
      Рано утром Кербалай-Мамедали вышел на улицу в нереши-тельности. Как быть? С одной стороны, он очень боялся Парнисы, хотя и сам не знал почему, а с другой стороны, боялся Тукезбан, жены, что осталась в Иране. Не дай аллах, если она, получив письмо, догадается, что муж просит свою долю для новой жены.
      Кербалай-Мамедали тщательно скрывал, что женился вто-рично. Когда он уезжал из Ирана, братья жены предупрежда-ли, что, если он женится на чужбине, они приедут туда и ра-зобьют ему голову. А Тукезбан поклялась приехать из Ирана босиком, с непокрытой головой и вырвать волосы своей сопер-нице.
      Раздумывая обо всем этом, Кербалай-Мамедали дошел до мечети. Как раз в это время Мешади-Молла-Гасан кончил пись-мо для Уста-Джафара из Тебриза. Оно было такого содер-жания:
      "Во-первых... приветы и поклоны... во-вторых... аминь, все-вышний аллах... Дорогая матушка! Хотя прошло много времени с тех пор, как я приехал на чужбину и тут работаю, но никог-да не забываю тебя. Милая матушка! Не обижайся, что я не посылаю денег. Все хочу послать, да не удается: если бы ты знала, как дорога здесь жизнь. Раньше, когда я жил один и расходов было меньше, я мог время от времени посылать тебе несколько рублей... Но сказано в Коране нехорошо правовер-ному жить одиноким. Поэтому я, по воле аллаха и согласно разъяснению моллы, что не подобает мусульманину жить без жены, прости меня за такое выражение... я, с соизволения ал-лаха и в согласии с шариатом, женился браком сийга, извини за такое слово. Конечно, жена есть жена, требует лишних рас-ходов. И вот все, что я зарабатываю, уходит на нашу жизнь, и ничего не остается, чтобы прислать тебе. Поцелуй за меня мо-его мальчика и передай привет всем родственникам".
      Мешади-Молла-Гасан только что кончил писать, когда по-дошел Кербалай-Мамедали и, приветствовав моллу, сказал:
      - Дядя молла! Напиши и для меня письмо.
      - Баш уста! - ответил Мешади-Молла-Гасан и, обраща-ясь к Уста-Джафару, сказал:
      - Возьми перо, подпиши.
      - Пусть пока сохнет, я схожу за конвертом, потом подпи-шу, - ответил Уста-Джафар и ушел.
      Кербалай-Мамедали присел на корточки перед Мешади-Молла-Гасаном. Тот положил письмо, написанное для Уста-Джафара, на солнышко, вынул из книги листок бумаги и, про-тянув к Кербалай-Мамедали правую руку, сказал:
      - А ну, покажи, с чем ты пришел?
      Кербалай-Мамедали не спеша полез в карман, вынул три монеты по копейке и положил перед моллой. Тот поднес деньги к глазам, поглядел, потом опустил их в карман и, подняв левое колено, положил на него бумагу. Петом, обмакнув перо, начал писать: "Во-первых... приветы и поклоны... во-вторых... аминь, всевышний аллах!"
      - Говори, что писать? - обратился он к Кербалай-Маме-дали.
      Тот тихо кашлянул в кулак.
      - Дядя молла! Только пусть между нами... - начал он. Мешади-Молла-Гасан собирался уже писать, но Кербалай-Мамедали схватил его за руку.
      - Нет, нет, не пиши! Пока слушай.
      Молла отнял перо от бумаги и стал слушать.
      - Напиши, - сказал Кербалай-Мамедали, - напиши: "Дорогая мать! Говорят, Ирану дали конституцию..."
      "Дорогая мать! Ирану дали конституцию..." - написал мол-ла.
      - Пиши, - продолжал Кербалай-Мамедали:  "Вчера кон-сул объявил нам, что нашу долю выдадут на родине, в Иране". Мешади-Молла-Гасан написал и это.
      - Пиши: "Матушка, мне ничего не надо, но..." Как бы это написать, дядя молла? Совестно признаться    тебе, но, видишь ли, наша домашняя, прости за такое слово...
      Мешади-Молла-Гасан хотел продолжать писать, но Керба-лай-Мамедали снова остановил его, говоря:
      - Не пиши! Заклинаю тебя святыми, не пиши! Как бы чего лишнего не написать... Не губи меня, дядя молла, умоляю тебя!
      Мешади-Молла-Гасан отложил перо и стал слушать.
      - Пиши, - опять начал диктовать Кербалай-Мамедали: "...то, что придется на мою долю, пришли сюда..."
      Мешади-Молла-Гасан написал.
      Кербалай-Мамедали, подумав, продолжал:
      "Хотя я и не знаю, сколько придется на мою долю, но, если даже будет немного, все равно пришли". Говоря по правде, дядя молла, я бы никогда не заговорил об этом, но разве мож-но переспорить женщину?
      Мешади-Молла-Гасан взялся было за перо, но Кербалай-Мамедали опять его удержал:
      - Умоляю тебя, что ты делаешь? Не пиши о женщине ни слова! А то вдруг напишешь, что я женился, потом не оберешь-ся беды. Напиши только, чтобы мою долю выслали сюда, и все...
      Мешади-Молла-Гасан написал.
      Кербалай-Мамедали стал диктовать конец письма:
      "Поцелуй за меня нашего мальчика. И как поживает наша домашняя, извини за такие слова, и еще посылаю низкий пок-лон всем родственникам и соседям". Напиши все это и кончай.
      Мешади-Молла-Гасан написал. Тогда Кербалай-Мамедали попросил прочесть написанное. Мешади-Молла-Гасан начал:
      "Во-первых... привет и поклон... во-вторых... всевышний ал-лах! Дорогая мать! Говорят, Ирану дали конституцию. Вчера консул сказал, что наша доля будет роздана на родине, в Иране. Прошу тебя, матушка, сколько бы ни пришлось на мою долю, пришли сюда, и еще поцелуй за меня нашего мальчика, и как поживает наша домашняя, извини за такие слова. И пе-редай привет всем родственникам и соседям. Конец".
      Окончив чтение, Мешади-Молла-Гасан положил письмо на солнышко рядом с тем, которое сушилось. Тем временем Уста-Джафар принес грязный конверт. Мешади-Молла-Гасан взял его письмо и протянул вместе с пером, чтобы тот подписал.
      Уста-Джафар увидел письмо, написанное для Кербалай-Мамедали, и стал разглядывать его.
      - Дядя Мешади-Молла! Говоря между нами, то письмо написано красивее. Почерк на моем письме не так хорош.
      И, взяв оба письма, стал их сравнивать. Кербалай-Мамеда-ли, вытянув шею, тоже стал молча разглядывать их. Молла взял оба письма из рук Уста-Джафара и, любуясь ими из-под очков, воскликнул:
      - Пах-пах-пах! Вот это - почерк! Вот это - письма! Од-но написано лучше другого.
      После этого он по ошибке протянул Уста-Джафару письмо, написанное для Кербалай-Мамедали, а письмо, написанное для Уста-Джафара, снова положил сушиться на солнце.
      Ничего не подозревая, Уста-Джафар взял из рук моллы письмо, написанное для Кербалай-Мамедали, и, положив его на левое колено, начал выводить свою подпись. Добрых десять минут он пыхтел и сопел, пока наконец нацарапал какие-то каракули. После этого он взял щепотку земли, посыпал на на-писанное и, спрятав конверт с письмом в карман, встал, попро-щался и ушел.
      Когда Уста-Джафар скрылся с глаз, Мешади-Молла-Гасан предложил и Кербалай-Мамедали принести конверт, но тот решил, прежде чем отправить письмо, показать его Парнисе.
      Мешади-Молла-Гасан сложил письмо Уста-Джафара вчет-веро и, передавая Кербалай-Мамедали, сказал:
      - Напишу адрес, когда принесешь конверт.
      Кербалай-Мамедали взял письмо и, напрягаясь, потея, вы-вел на нем пером какие-то каракули, отдаленно напоминающие его имя - "Мамедали". После этого он снова сложил письмо вчетверо, сунул в боковой карман и ушел. Дома он протянул письмо жене:
      - Вот, Парниса! Письмо уже написано. Теперь надо его отправить матери. Тут сказано, чтобы мою долю конституции прислали сюда. Если веришь, ладно, а если не веришь, дай кому хочешь прочесть.
      Парниса взяла письмо, развернула, повертела и, снова сло-жив, положила на полку. Вечером она положила письмо в карман и пошла к брату - Кербалай-Рзе.
      - Братец! - сказала Парниса, передавая письмо брату.- Ради аллаха, дай кому-нибудь прочесть это письмо, проверить, что тут написано.
      Расспросив сестру, о чем письмо, Кербалай-Рза немного задумался, потом сказал:
      - Послушай, Парниса, ты совсем свихнулась.
      - Почему, братец? - удивилась Парниса.
      - Глупышка!  Где это видано, чтобы из Ирана сюда  присылали конституцию?
      Парниса стала возражать:
      - Почему ты так думаешь, братец? Разве уж так далеко до Ирана, чтобы нельзя было прислать? Селение Арабляр на берегу Аракса, совсем близко, каких-нибудь три-четыре дня пути.
      - Арабляр то недалеко, но как пришлют конституцию от-туда?
      Парниса стала сердиться:
      - Ах, братец, ради аллаха, не говори так! Отлично могут прислать. Почему бы и нет? Ты вечно насмехаешься надо мной, всякое мое слово считаешь глупым. Раз не хочешь, отдай пись-мо, я сама найду человека, который мне прочтет его...
      - Ну, ладно. Завтра я отдам его прочесть. Пусть Мамедали пошлет, и ты сама убедишься, что я прав! Где это слыхано, чтобы из Ирана возили сюда конституцию? Оттуда доставляют хну, сабзу, очищенный миндаль, табак, чай, опиум и прочие подобные товары, но за всю жизнь я ни разу не слышал, чтобы оттуда привозили конституцию. Никогда и не торговали таким товаром...
      Немного подумав, Парниса снова попросила брата, чтобы он нашел кого-нибудь, кто сможет прочесть письмо, и брат обещал завтра же исполнить ее просьбу.
      На следующий день Кербалай-Рза отнес письмо к Молла-Оруджали. Года два назад этот Молла-Оруджали открыл здесь свою школу и, набрав с десяток учеников, обучает их грамоте.
      Молла-Оруджали взял письмо, внимательно вгляделся в почерк и сказал:
      - Это письмо написано почерком "тарассул", притом очень неразборчиво. Я этого почерка не читаю. Попроси кого-нибудь другого, кто знает.
      Кербалай-Рза отнес письмо к учителю русско-азербайджан-ского училища Мирза-Гасану, который окончил учительскую семинарию и преподавал азербайджанский язык.
      Поглядев на письмо, Мирза-Гасан проворчал:
      - Чтоб отсохли пальцы у того, кто это писал. Почерк такой мелкий и неразборчивый, что ничего не поймешь...
      Получив такой ответ, Кербалай-Рза не знал уже, к кому обратиться. Тут он вспомнил про Мешади-Гусейна, который хотя и торговал восточными пряностями, но слыл за очень уче-ного человека, любил рассуждать о шариате, философии и про-чих умных вещах. Слушая его, Кербалай-Рза всегда говорил про себя: "Ну, и ученая же голова этот Мешади-Гусейн".
      Когда Кербалай-Рза подошел к лавке Мешади-Гусейна, тот отпускал покупателю леденцы и назидательно рассказывал:
      - Покойный дед мой, да благословит аллах твоих покой-ников, беря меня в малолетстве на руки, говорил отцу: "Сын мой, Кербалай-Исмаил, береги этого мальчика, глаза его излу-чают свет науки, он станет ученым". Теперь я убеждаюсь в мудрости дедушки, который еще тогда предвидел мое будущее. Но наука не лезет сама в голову человеку, науку надо изучать, надо кости на этом деле поломать, без этого ничего не выйдет! Пока одолеешь науку, успеешь изрыгнуть молоко матери. Ес-ли б ты знал, какой ценой досталась мне эта наука, сколько меня били по пяткам, сколько колотили, все глаза на ней ис-портил и только после стольких мучений выбился наконец в ученые. Да, милый мой, это не шутка! Кроме того, надо иметь способности, талант надо иметь. Не всякий, кто учится, может стать ученым.
      Кербалай-Рза шагнул через порог и, воспользовавшись пау-зой, протянул письмо.
      - Дядя Мешади, да благословит аллах память твоего ро-дителя, прочти, пожалуйста, что здесь написано.
      Отпустив покупателя, Мешади-Гусейн внимательно посмот-рел на письмо.
      - Кто это писал? - спросил он.
      Кербалай-Рза не знал точно, кто его написал.
      - Должно быть, писал молла, что сидит перед мечетью.
      Начало было написано по-персидски и более или менее раз-борчиво.
      "Во-первых, главное наше пожелание, чтобы вы были живы и здоровы, а во-вторых, если вам угодно будет знать здешние новости, то, слава аллаху, все мы живы и здоровы и молимся за вас, и нет у нас иной печали, кроме разлуки с вами. Да поможет нам творец вселенной поскорее лицезреть вас! Аминь, всевышний аллах".
      Дочитав до этого места, Мешади-Гусейн стал запинаться:
      - На чужбине... потому что...
      Пыхтя и обливаясь потом, он вертел листок бумаги, рас-сматривал его на свет, но разобрать больше ничего не мог. Наконец бросил его на чашу весов и воскликнул:
      -Я знаю, кто это написал. Это не кто иной, как Мешади-Молла-Гасан. Этот злодей, сын злодея пишет так, что никто не может разобрать. Ученый человек Мешади-Молла-Гасан. Я думаю, что даже в Тебризе не найдется такого... Мало кто в состоянии прочесть то, что написано им! Честь и хвала писцу! Клянусь аллахом, редкий дар у этого человека! Ты посмотри на почерк! Вот это почерк!
      Говоря все это, Мешади-Гусейн снова взял письмо в руки и стал любоваться им.
      Кербалай-Рза положил письмо в карман и направился до-мой. Проходя мимо мечети, он увидел Мешади-Молла-Гасана, который сидел на выступе у входа в мечеть и, нацепив очки, писал какому-то крестьянину. Подойдя к нему, Кербалай-Рза поздоровался:
      - Салам-алейкум, дядя молла! Ради аллаха, скажи, не ты ли писал вчера письмо Кербалай-Мамедали?
      Взглянув    на  него    поверх    очков,    Мешади-Молла-Гасан спросил:
      - Какому Кербалай-Мамедали?
      - Да тому самому, что просил прислать с родины его долю конституции.
      - Да, да! - ответил    Мешади-Молла-Гасан.   -   Я   писал это. Вчера писал. Хорошо написал, толково, будь спокоен, на-верняка пришлют. Кажется, это ты и был.
      - Нет, то был мой зять.
      - Да, да! Не беспокойся, обязательно пришлют...
      - Да благословит аллах память твоего родителя. До сви-дания!
      Успокоенный, Кербалай-Рза пошел домой и, передавая пись-мо Парнисе, побожился, что был у самого моллы, который пи-сал письмо, и узнал от него, что все написано в точности, как и говорил Кербалай-Мамедали.
      Вечером Парниса отдала письмо мужу, чтобы тот переслал на родину.
      Кербалай-Мамедали отправился в лавку макинского купца Гаджи-Али и оставил там письмо, чтобы его отправили с кем-нибудь из едущих в Шахтахты, откуда через содержателя чай-ханы Мешади-Искендера письмо должно быть переправлено в селение Арабляр, его матери.
      Прошел месяц. Каждый вечер, когда Кербалай-Мамедали возвращался домой с работы, Парниса встречала его неизмен-ным вопросом:
      - Ну как? Есть что-нибудь?
      - Пока нет ничего! - отвечал Кербалай-Мамедали. Первое время Парниса не верила, думала, что муж обманы-вает ее.
      Тогда Кербалай-Мамедали начинал божиться:
      - Клянусь двенадцатью имамами, не обманываю!
      - Обманываешь! - утверждала Парниса. Тогда Кербалай-Мамедали говорил:
      - Пусть будет проклят мой отец, если я обманываю!
      - А может, ты вовсе и не отправлял письма? - продол-жала допытываться недоверчивая Парниса.
      - Если не веришь, пусть Кербалай-Рза спросит макинца Гаджи-Али, послал я письмо или нет, - отвечал Кербалай-Мамедали.
      Последнее время каждый раз, когда Кербалай-Мамедали говорил, что на письмо все нет ответа, Парниса набрасывалась на мужа с бранью:
      - Наверное, уже есть ответ, ты скрываешь от меня!
      И Кербалай-Мамедали   ничего не   оставалось, как клясться еще и еще раз.
      Однажды Парниса, проснувшись очень рано, стала пинками будить Кербалай-Мамедали. Когда тот, сев на постели, стал протирать кулаками глаза, она сказала:
      - Кербалай-Мамедали, сегодня обязательно получим от-вет на письмо. Что ты мне тогда подаришь?
      - Что захочешь! - с готовностью ответил Кербалай-Ма-медали.
      - И ответ будет благоприятный! - продолжала Парниса.
      - Откуда ты знаешь?
      - Я во сне видела, - сказала Парниса и на вопрос мужа, что же ей приснилось, ответила:
      -Тебе какое дело? Я наверняка знаю, что сегодня обяза-тельно будет ответ.
      Кербалай-Мамедали стал упрашивать:
      - Ради аллаха, расскажи, что тебе приснилось?
      - Не могу рассказать, - отнекивалась Парниса. - Если расскажу, сон не сбудется.
      Когда после полудня прошло два часа, Кербалай-Мамедали вернулся домой. Парниса встретила его вопросом:
      - Ну, что нового?
      - Ничего нет, - отвечал муж.
      Парниса достала хлеб и сыр и, положив перед мужем, села рядом.
      Отрезав кусок хлеба, Кербалай-Мамедали спросил:
      - Ну что, как же твой сон? Ты уверяла, что сегодня обя-зательно будет ответ...
      - Кербалай-Мамедали, - отвечала Парниса, - повто-ряю - сегодня придет благоприятный ответ: если мне снятся арбузы, - это к радости. На той неделе сестре Саре присни-лись арбузы. Когда ее муж Мешади-Ахверди рассказал мулле, тот объяснил: видеть во сне арбуз - это к удаче. И я в этом давно убедилась сама. Вчера мне снилось, что покойная тетка Шахрабану приехала к нам в гости (чтоб теперь ей не при-ехать!). Она меня очень любила (чтоб теперь не любила!). Ехала она на осле, а справа и слева висели мешки, большие-пребольшие, ну, прямо с дом...
      Кербалай-Мамедали расхохотался:
      - Да что ты болтаешь? Что это за мешки с дом величиной, ха-ха-ха!
      Парниса стала божиться:
      - Пусть будет проклят отец того, кто лжет! Клянусь алла-хом, не вру. Вот с этот дом. Да... я вышла навстречу тетке и сказала (чтоб не выйти мне теперь и не сказать!): "Тетя, - сказала я, - ради Хазрат-Аббаса, чего ты побеспокоилась?.." Покойница обняла меня (чтоб теперь не обнять!), поцеловала в одну щеку, поцеловала в другую щеку и дала мне самый большой арбуз. Да благословит ее аллах! Покойная очень меня любила (чтоб не любить ей теперь!)...
      Когда Парниса рассказывала все это, Кербалай-Мамедали послышалось, что кто-то останавливает осла:
      - Оккуш, оккуш!
      Он и Парниса повернулись к окну и увидели медленно входящего во двор осла.    На нем сидела женщина, рядом шел какой-то мужчина.
      Парниса и Кербалай-Мамедали не узнали прибывших, а Кербалай-Мамедали даже пошутил:
      - Вот и сбылся сон, тетка Шахрабану везет тебе арбузы...
      Разглядывая издали гостей, Парниса в беспокойстве подня-лась. А Кербалай-Мамедали, всмотревшись, вдруг вскрикнул: "Вай!" - и бросился в угол комнаты, чтобы спрятаться.
      Парниса, растерявшись, кинулась за мужем. Кербалай-Ма-медали метнулся к окну, намереваясь разбить стекло и выско-чить во двор. Но, выглянув, передумал, стремительно открыл дверь и пустился бежать по двору без оглядки.
      Приехавшая женщина, схватив в каждую руку по камню и ругаясь, кинулась вдогонку за Кербалай-Мамедали.
      - Собачий сын, мало было тебе заводить тут вторую жену, еще издеваешься надо мной в письме?!
      Мужчина, сопровождавший женщину, тоже бросился за Кербалай-Мамедали. Женщина кинула камень, но попала в курицу. Мужчина швырнул палку, но угодил в стену. Керба-лай-Мамедали успел перемахнуть через низкий забор и был таков.
      Парниса, оставшись в комнате, кричала, звала на помощь... А со двора доносилась такая отчаянная ругань, какую можно услышать лишь на улице, когда семнадцати-, восемнадцатилет-ние парни играют в альчики.
      Женщина,  гнавшаяся за  Кербалай-Мамедали, была его женой из селения Арабляр, а мужчина - ее братом.
      Чем кончилась эта скандальная история, я уж не знаю.