- Оставайтесь, если устраивает работа, но никаких больше встреч! Что-нибудь еще выкинете в этом роде - сразу приходите за трудовой книжкой.
      Дружба ее со стариком комендантом на этом прекратилась, но он продолжал ей симпатизировать и, как непосредственный начальник, часто прикрывал. Несмотря на унизительную должность, Лидия Сергеевна местом своим дорожила. Работа в правительственной системе сохраняла ей льготы, и, кроме того, как ни странно, она теперь больше зарабатывала, используя возможности совместительства.
      В общем, не опустилась еще на самое дно, кое-как держала голову на поверхности жизни.
      Надежда прилетела в Москву, никого не предупредив, в пасмурный осенний день. Над аэродромом висела низкая облачность и их рейсу едва разрешили посадку. Звонить своим постыдилась: лгать им ей не хотелось, говорить правду - тем более. А прибыла она делать аборт. В Париже это было неудобно - мог произойти скандал: в посольстве все знали о ее романе с атташе Шкляровым и беременность сразу связали бы с ним.
      Заказав такси еще в самолете, Надя без проблем добралась до знакомого с детства дома, своим ключом отперла входную дверь и остановилась на пороге, неприятно пораженная царившим в квартире беспорядком. В комнате на столе - грязная посуда и пустые бутылки; мать в одежде вповалку спит на диване.
      - Ну хватит валяться! - встряхнула ее Надя. - Неужто не проспалась? Как можно так напиваться?
      Лидия Сергеевна, очнувшись, изумленно протерла глаза:
      - Боже мой, мне это не снится? Доченька! Ты? Будто с неба свалилась..
      - Так и есть, только что прилетела.
      - А почему не дала знать? Могла ведь позвонить или отбить телеграмму, - недоумевала мать, тяжело поднимаясь и оправляя на себе платье.
      - Не до этого было! Мне случайно подвернулся бесплатный служебный билет и срочно пришлось вылететь, - не утруждала себя правдоподобным объяснением Надя. - Сама знаешь как дорог пролет до Парижа.
      Но Лидия Сергеевна была верна себе:
      - Откуда же мне знать? Ты же меня к себе не приглашаешь, - язвительно упрекнула дочь. - Только папочке - такая честь, а меня, видать, стесняешься!
      - Как же не стесняться, мам, когда от тебя так разит, - укоризненно покачала головой Надя. - Да ты посмотри на себя в зеркало - на кого похожа!
      Лидия Сергеевна тяжело вздохнула:
      - С горя я пью, доченька. Тошно мне жить без Васеньки!
      - Понимаю тебя, мам, любила ты его, - посочувствовала ей Надя. - Мне тоже тошно жить с нелюбимым мужем, но я же не пью!
      - Что, все не ладите с Олегом? Детей нужно завести! Они помирят тебя с мужем, скрепят вашу семью.
      - Чья бы корова мычала, а твоя - молчала! - взорвалась Надя. - Что же я не скрепила нашу семью и не помирила тебя с папой? Прежде чем поучать, на себя оглянись!
      Этот ее аргумент действует безотказно - Лидия Сергеевна сразу сникла.
      - Что правда, то правда. Но твой отец меня не жаловал, а тебя Олег любит. Ты все же держись за него, - неуверенно попросила дочь. - Найдешь ли ты еще кого - неизвестно. А он наверняка послом будет!
      - Да хоть принцем Уэльским! На дух он мне не нужен. Думаешь, я не хочу завести ребенка? Но этот боров ни на что не способен!
      - Ты все же подумай, доченька, не спеши! А мне, по правде, сейчас не до этого, - вздохнула Лидия Сергеевна. - Сняли меня с заведующей!
      - Вот оно что! Теперь понятно, отчего так напилась. Что с тобой, мама? Ты же умная, честолюбивая. Как могла так опуститься?
      - Выходит, не такая я умная, - понуро опустила голову Лидия Сергеевна. - И жить мне стало совсем неинтересно, как не стало моего Васеньки. Так что не спеши с Олегом расставаться. Видишь, что сделало со мной одиночество?
      Но Надя с ней не согласна.
      - Еще хуже - одиночество вдвоем, мама. Нельзя жить с мужем, которого не любишь. Я всегда тебя осуждала, а теперь понимаю.
      - Доченька! Бедненькая ты моя! - Лидия Сергеевна порывисто обняла дочь, и Надя, как в детстве приникла к ее груди; обе залились слезами.
      От матери Надежда решила поехать к отцу. Когда позвонила предупредить, Степан Алексеевич несказанно обрадовался:
      - Это надо же! Я сам только прилетел и такой чудный сюрприз! Побывал в Монголии. Бери скорее такси - и ко мне! За тройной счет! Твой отец временно разбогател.
      - Лечу к тебе на крыльях! - весело ответила Надя. - И оплачу такси сама - между прочим, валютой. Но ценю твою щедрость, папочка!
      Когда она к нему добралась, Степан Алексеевич молча стиснул дочь в крепких объятиях и горячо расцеловал. Потом повел в комнату, в которой ничего по сути не изменилось - разве лишь прибавилось на полках книг. Там усадил ее на диван, обхватил за плечи своей большущей рукой и прижал к себе.
      - Ну рассказывай, как долетела и что у вас нового? Все так же грызетесь с Олегом? Почему не заводите детей? - забросал ее вопросами и добавил: - Я так мечтаю о внуке!
      - Думаешь, я не мечтаю, папочка? Но Олег... - Надя смущенно замялась, - как бы это сказать... не состоятелен... как мужчина. Он мне противен, а ты говоришь - завести детей. Ничего не получается!
      - Очень неприятно это слышать, - поморщился отец. - А со здоровьем у вас все в порядке?
      - У меня все нормально, а у него... не знаю. Но не заводить же мне ребенка от прохожего молодца? - горько пошутила Надя. - Я хочу родить от мужа!
      - Верно, доченька! Адюльтеры - это пошло и низко! А обман еще хуже. Ведь правда в конце концов выйдет наружу, и ребенок тебе этого не простит.
      Тяжело вздохнув, Надя призналась отцу:
      - Наверно, я с Олегом разведусь. С ним мне и Париж не в радость.
      Немного помолчала и добавила:
      - Не люб он мне. Ты помнишь: я тебе говорила про Костика - того волейболиста? Вот с кем у меня было счастье! Думала, что смогу позабыть. Но... ничего не выходит.
      Степан Алексеевич еще крепче прижал к себе дочь, сочувственно сказал:
      - Да уж, плохи дела! Но все же придется к чему-то прийти. Негоже лицемерить и разводить семейную грязь. Ты молода и еще сумеешь найти свое счастье.
      - Папочка! Ты у меня самый лучший на свете! - нежно поцеловала его Надя и, бросив испытующий взгляд, мягко спросила:
      - А с Верой Петровной за это время не виделся? Неужели ты все еще один... из-за нее?
      - Да, дочка, - грустно признался Степан Алексеевич. - Она у меня все еще здесь, - коснулся рукой сердца, - и похожей на горизонте что-то не видно.
      "Это надо же - какая сильная любовь! - мысленно восхитилась Надя. Отец пронес ее через всю жизнь". Ей стало его очень жалко - все еще моложавого и красивого, захотелось помочь ему стать счастливым, и она, движимая женским чутьем, сказала:
      - По-моему, папуля, у тебя теперь есть шансы. Последние годы отношения у нее с Иваном Кузьмичом были... не того...
      - Давай лучше не будем об этом, - болезненно сморщившись, перебил ее отец. - Все не так просто... Вера... Вера Петровна - преданная душа. Она очень порядочный человек...
      - Ты прав, папа. Она - чудесная женщина. Очень искренняя. И мне кажется, тоже к тебе неравнодушна. Тем более что... вас связывает... - Надя оборвала фразу на полуслове, никак не решаясь открыть отцу тайну.
      - Что ты хочешь сказать? - насторожился он, вопрошающе глядя на дочь.
      "Нет! Не могу я сейчас сказать ему правду, она его убьет, - испуганно подумала она и уклончиво ответила:
      - Так, одну очень важную вещь. Но сейчас, думаю, этого делать не следует.
      - Ладно, тогда не говори, а лучше объясни: почему невнимательна к матери? - упрекнул ее Степан Алексеевич. - Так ни разу и не пригласила в Париж. Ведь она, помнится, сыграла не последнюю роль в том, что ты туда попала.
      - Потому и не пригласила! - вспыхнула Надя. - Это она меня толкнула на брак с Олегом. Из-за нее я порвала с Костиком и потеряла свое счастье! И еще потому... - сразу погаснув, добавила с горечью: - Что она... очень опустилась...
      Степан Алексеевич нахмурился.
      - Ты, как дочь, не должна была этого допускать, Наденька! Да чего уж сейчас говорить? Она что, по-прежнему пьет? Все одна?
      - Да, папа. Ее из-за этого с заведующих сняли. И все горюет по тому... за которого замуж собиралась...
      - Ты, доченька, будь к ней повнимательнее! Мать все же, - укоризненно покачал он красивой головой.
      - Вот за что я особенно люблю тебя, папочка. За твою доброту! - обняв за шею, горячо поцеловала отца Надя.
      * * *
      Сроки беременности поджимали и по совету врачей Надежде пришлось срочно лечь в больницу, так и не повидавшись с сестрой (Света вот-вот должна была вернуться с гастролей). За хорошую плату в валюте ей предоставили отдельную палату с телефоном, холодильником и даже телевизором.
      Света примчалась сразу, как приехала, в тот самый момент, когда все уже было кончено и Надя лежала не зная - радоваться ей или горевать.
      - Ну вот, врачи говорят - твоему здоровью, слава Богу, ничего не угрожает, - со счастливой улыбкой поцеловала она сестру. - Я, конечно, рада, хотя и сейчас не одобряю, что ты на такое решилась..
      - Только не морализируй, Светик! - попросила Надя. - Тысячи женщин это делают. Ничего особенного...
      - Знаю, и все же это - против Божьих законов. Я с теми, кто считает аборт убийством собственного ребенка. Смотри, не пожалей об этом!
      - А я уже жалею, сестричка, - грустно призналась Надя. - Но не потому, как расценивают это церковь и моралисты. Многие, как и я, делают это вынужденно. А потому... - она запнулась, и на глаза у нее навернулись слезы, - потому...
      - Неужели осложнения, Наденька? - испугалась сестра.
      - Да. Прошло у меня все далеко не гладко. Врачи говорят, что вряд ли смогу снова забеременеть. Нужно лечиться - тогда, может быть...
      Света со слезами обняла сестру.
      - Наденька, дорогая, не верю! Сердцем чувствую - ты сможешь! За что Богу тебя так наказывать? Ты достойна счастья! Не сдавайся, лечись!
      - Я и не думаю сдаваться, буду лечиться, - бодрилась Надя. - И, потом, не в одних детях счастье. Ладно, лучше скажи, как дела у Веры Петровны и моего племянничка? Кстати. - Пытливо посмотрела на сестру. - Твоя мама не хочет встретиться с нашим отцом? Ведь он ее, Светочка, очень любит!
      - Ты считаешь это уместным? С учетом их прошлых... - замялась Света, отношений... Да и память о папе... то есть об Иване Кузьмиче... еще свежа.
      - А по-моему, пора уже им выяснить эти свои... отношения. Ведь так и вся жизнь пройдет, а они, - Надя бросила на сестру просительный взгляд, просто созданы друг для друга.
      Света ей не ответила, и сестры помолчали, занятые своими мыслями, потом Надя сказала:
      - Знаешь, о чем я думаю? Нельзя больше скрывать от нашего отца правду! Хочешь или нет, но я наконец открою ему, что ты - его дочь. Это будет только справедливо!
      Света наклонилась и поцеловала сестру.
      - Делай как знаешь, Наденька! Наверно, ты права...
      * * *
      И все же в тот свой приезд Надежда так и не решилась сказать отцу правду о Свете, хотя, как никогда, была близка к этому.
      Степан Алексеевич отвез дочь из больницы домой на своей машине (знал лишь, что обследовалась там по женской части). Когда его "Жигули"-четверка остановилась у ее дома, Надя предложила:
      - Может, зайдешь и хотя бы поздороваешься с мамой? Ну сколько можно враждовать? Давно пора вам установить спокойные, ровные отношения.
      - А зачем? - спокойно возразил отец. - Это было бы неискренно, а я ненавижу фальшь! Мы - чужие люди и не забыли прошлых обид. Если бы не ты, она бы для меня больше не существовала. Так для кого нам ломать комедию? Думаю, и тебе это не нужно.
      Он помолчал и, тепло улыбнувшись, добавил:
      - Вот когда подаришь мне внука, и мы с ней станем дедушкой и бабушкой вот тогда еще подумаю...
      Его слова разбередили у нее еще свежую рану, и Надя, испытывая душевную муку, подумала: "Ну что ж, придется открыть ему правду, как это ни тяжело! Он должен знать, что от меня внуков не дождется. И что горевать не стоит: у него уже есть один - Петенька. Пора ему знать, что Света - его дочь!" И собравшись с духом, сказала:
      - Оставь эту надежду, папа. Своих детей у меня не будет - врачи говорят что-то неладно с гинекологией, но не волнуйся, - глубоко вздохнула, - без внука ты не останешься! Давно хотела тебе сказать... да все не решалась... - сбивчиво начала она, опасаясь его бурной реакции, - о том, что...
      - Погоди, дочка! Если задумала взять приемного ребенка - спешить не надо, - не вытерпев, перебил ее Степан Алексеевич. - Сложная гинекология это не безнадежно. Будешь лечиться! И Олегу не мешает показаться врачам... Хоть, как я понял, ваш брак на ладан дышит, но свой ребенок его может еще спасти. Ты, дочка, должна постараться!
      Отец высказал это так горячо, с таким волнением, что Надежду покинула решимость продолжать тяжелый разговор, нанеся новый удар сообщением, что Света его дочь. "Вряд ли папа выдержит это. Не случилось бы чего с сердцем, - испуганно подумала она. - Ведь он уже не молод..." И упав духом, пообещала:
      - Ладно, постараюсь, папа. Вообще-то врачи сказали - мне надо лечиться.
      - Ну вот - это другой разговор, - успокоился он. - Все у тебя будет в порядке! Ты - девушка крепкая, родишь еще богатыря!
      Так и на этот раз Степан Алексеевич не узнал, что является отцом Светы и у него уже растет внук.
      "Уехать из Москвы, и куда-нибудь подальше!" - твердо решил Михаил уже через две недели после того, как обосновался дома. Он любил свой город, был коренным москвичом и на чужбине много лет мечтал вновь пройтись по старым арбатским улочкам, подышать московским воздухом, окунуться в деловую столичную суету...
      Но сейчас, переживая глубокую личную драму, со всей очевидностью понял, что не сможет вырвать из сердца свою любовь, забыть Светлану, если хотя бы на время не покинет Москву. Рядом, так близко от нее, он будет постоянно вновь все переживать, и это не даст ему нормально жить и работать.
      Завербоваться, что ли, и рвануть на Север, - приходили в голову шальные мысли. Уйти в тайгу на пару лет с геологами... Хоть он и не специалист, возьмут, наверно. Взрывать, например, охотиться... Такие ребята, как он, всюду нужны! - Так агитировал он сам себя.
      В то же время его трезвый ум призывал не поддаваться отчаянию, не впадать в панику. Нет, не дело это, надо найти занятие посолиднев, твердо решил он наконец. Нельзя допустить, чтобы прошедшие годы пропали даром. Нужно использовать свой опыт и подготовку.
      Михаил стал изучать рынок труда и вскоре убедился, что работа по специальности, юристом, для него не имеет перспективы. Этому выводу в немалой степени способствовали встречи с компетентными органами, проводившими его проверку после возвращения. Ни работа в следственных органах, ни скучная нива юрисконсульта или нотариуса его не соблазняли.
      Поскольку с юных лет он был настроен на борьбу с преступностью, больше влекла работа в службе "секьюрити" солидной фирмы или детективном агентстве. Да и спрос на нее увеличивался по мере становления крупных фирм и банков. Михаил чувствовал себя, как никто, подготовленным к этому опасному, но интересному и высокооплачиваемому роду деятельности, - вот это ему подходит на период акклиматизации. Надо сначала восстановить доверие к себе, завоевать авторитет, а потом уж думать о следственной работе, говорил он себе, настраиваясь на новое. Опыт контрразведки и неизбежных контактов с преступным миром ему пригодится.
      В результате поисков он остановил свое внимание на солидном детективном агентстве в Екатеринбурге и начал с ним успешные переговоры. Но однажды, вернувшись домой, вынул из почтового ящика открытку от Владимира Георгиевича Ланского. Тот писал: "Дорогой Мища! Шлю пламенный привет и поздравляю с прибытием на родную землю. Как узнал? А я их все время штурмовал, не забывал тебя. Буду в Москве в двадцатых числах по делам своего фонда. Остановлюсь, как всегда, в "России", номер 427. Телефон твой есть, но и ты меня карауль. Рад небось? До встречи!"
      И Михаил решил немного притормозить с Екатеринбургом, с нетерпением считая оставшиеся дни и заранее радуясь предстоящей встрече. Посмотрит сначала, чем порадует Западносибирск, - он подальше от Москвы, и это хорошо!
      Сразу после двадцатого он стал названивать в администрацию гостиницы, но Ланской не появился. После двадцать пятого Михаил решил возобновить прерванные переговоры, когда, возвратившись домой и открывая входную дверь, услышал вызов междугородней: звонил Ланской.
      - Прости, Миша, дела задержали, - бодрым голосом сообщил он после приветствий. - Они у нас ох какие непростые! Но разговор не телефонный. Завтра вылетаю. Так что приглашаю послезавтра, к восемнадцати ноль-ноль. Посидим в номере или в ресторане, обо всем потолкуем. Покеда!
      "Ну что ж, даешь Западносибирск! - с радостной надеждой подумал Миша, интуитивно почувствовав, что нужен Ланскому и его ждет интересная полоса жизни.
      С утра Михаил решил написать Виктору Сальникову. Он уже успел выяснить, в какой колонии строгого режима тот находится, и познакомиться с его делом. Сало на войне успел отличиться, дважды ранен, потерял ногу. Он заслуживал снисхождения, тем более что спровоцирован на преступление мерзавцем, бывшим рецидивистом. Но следствие установило, что он находился в состоянии наркотического опьянения, и это послужило отягчающим обстоятельством.
      Все же, изучив судебные документы, Миша пришел к выводу, что, будь он на месте адвоката, сумел бы вызволить друга, намного смягчить наказание. Ведь убийство неумышленное и погиб подельник Витька по своей вине и случайно. Михаил решил добиваться пересмотра дела: не место Витьку среди уголовников!
      "Дорогой Витек, дружище! - написал он ему. - Вот я и вернулся! Не верится? А я и сам себе не верю, думаю, что это мне только снится! Держись! Я ведь сумел продержаться, и ты сможешь! Моджахеды - разбойники почище твоих урок, ты и сам знаешь.
      С делом твоим я ознакомился и не согласен с решением суда. Я же юрист, - надеюсь, не забыл? Так что хочу обжаловать. Мне пока лучше не пиши, потому что я решил из Москвы на время уехать, - куда еще не знаю. Наверно, в Западносибирск. Почему уезжаю, думаю, ты догадываешься. Тяжело мне здесь. Надо время, чтобы пережить и успокоиться. Как только у меня будет постоянный адрес, я тебе сообщу. Но все же, если что понадобится, можешь и написать - до востребования или по московскому адресу. Будь здоров и помни, что ты не один! Михаил".
      Запечатав конверт, он позвонил сотруднику ФСБ, который с ним работал, чтобы согласовать свой возможный отъезд в Западносибирск. Михаил опасался, что с него могут взять подписку о невыезде, и хотел это выяснить до разговора с Ланским. Но возражений не последовало.
      Решив этот принципиальный вопрос, он отправился на Ваганьковское кладбище навестить могилу матери и договориться об уходе за ней на время своего отсутствия. Деньги у него еще оставались. Доллары, которые он припас готовясь к побегу, индусы, к счастью, не отобрали: надеялись, наверно, что удастся его завербовать.
      Поменяв оставшуюся валюту на рубли, Михаил договорился на кладбище с уборщицей и заплатил вперед. У могилы матери он тихо стоял с непокрытой головой, скорбя по ней - единственной: она дала ему жизнь и любила его всем сердцем до конца своих дней.
      - Мамочка, дорогая, любимая мамочка! Благородная, самоотверженная душа! Никогда не забуду твой любви и заботы! - горячо шептал он, положив цветы на могилу и целуя фотографию на кресте. - Буду хранить память о тебе до конца своих дней, и последняя моя мысль будет о тебе. Прости, что подвел, не застал живой!
      Долго еще стоял молча, оплакивая в душе свою невосполнимую утрату. Затем повернулся и ссутулившись пошел к выходу, думая уже о житейском: "Надо поставить ограду и гранитный крест. Вот только разбогатею немного..."
      Не зная заранее, как развернутся события после встречи с Ланским, но предчувствуя, что все может закрутиться довольно быстро, Михаил решил осуществить важную операцию. Вернулся домой, отобрал самые ценные документы и реликвии; поехал в солидный банк и, арендовав на полгода абонентный ящик, положил все на хранение.
      Пообедав между делами, он прошелся по магазинам, присматривая необходимое на случай внезапного отъезда, и к назначенному времени, немного волнуясь, прибыл в гостиницу "Россия".
      * * *
      Владимир Георгиевич Ланской был в отличном настроении и прекрасно выглядел - этакий солидный бизнесмен. Пополнел немного, но дорогой твидовый костюм отлично сидел на его массивной фигуре. Встретились они с Михаилом очень тепло; Ланской, хотя и на десять лет старше, смотрелся молодо, и разница в возрасте между ними не бросалась в глаза.
      Сидели в уютном уголке ресторана "Россия", за отдельным столиком, выпивали, закусывали, беседовали.
      - С армией у меня покончено, если не считать оставшихся тесных связей, - охотно рассказывал он Михаилу о себе и о своих делах. - Так что военная моя карьера завершена, хоть и ставил себе целью дослужиться до генерала!
      Понимаешь, два года афганского плена подпортили мою биографию доверие подорвали. Что бы мне ни говорили, а понял я: путь наверх для меня закрыт. - В тоне его не чувствовалось и тени сожаления. - А земляки вот мне предложили возглавить местное отделение Фонда помощи бывшим воинам-афганцам. Согласился сразу и при первой возможности демобилизовался. Чтобы не передумали и не загнали куда Макар телят не гонял. - Владимир Георгиевич лукаво взглянул на друга и весело рассмеялся.
      - А что это за фонд? Что он дает бывшим афганцам? - заинтересовался Михаил. - Откуда берутся средства?
      - Не спеши, дружище! Все будешь знать! - заверил его Ланской. - Для этого мы с тобой здесь и заседаем. Открою тебе сейчас все наши тайны. - И принялся посвящать его в дела фонда: - Финансы у нас из различных источников, и немалые. Значительные суммы дает государство; есть пожертвования крупных монополий, частных коммерческих предприятий и отдельных лиц. Да-да, что удивляешься? В стране уже много очень богатых людей, их называют "новые русские". Выпили по рюмке, закусили, и он продолжал:
      - Но того, что нам жертвуют, недостаточно, чтобы помочь всем нуждающимся. А мы не только поддерживаем наших ребят материально, но содействуем их реабилитации, создаем для них рабочие места и даже предприятия. Это требует вложения огромных средств, и мы их добываем.
      - Это каким же образом? - не понял Михаил.
      - А мы сами стали коммерсантами, "новыми русскими", - самодовольно хохотнул Владимир Георгиевич, - и на вполне законном основании. Создали дочерние коммерческие фирмы и сами для себя зарабатываем деньги.
      - Чем же вы торгуете? Наших в Афгане научили только убивать, - с горьким чувством заметил Михаил. - Оружием?
      - Оружием у нас успешно торгует государство и связанные с правительством коммерсанты. Нам, например, дали льготу на беспошлинную торговлю спиртным, и мы на этом делаем большие деньги. А торговать многие неплохо научились и на войне. И солдаты, и офицеры. Будто не знаешь? - С укоризной взглянул на Михаила и без обиды пояснил: - Нам не до щепетильности. Очень многие бедствуют, найти себя не могут после этой проклятой войны. Не имеют лекарств для лечения. У инвалидов нет хороших протезов, колясок. Эти деньги нас выручают! Но и проблем создают немало.
      Владимир Георгиевич помрачнел и как-то по-особенному посмотрел на Михаила, будто прикидывал в уме еще раз, правильно ли оценивает его способности.
      - Давай выпьем за тебя, Миша! - предложил он, наливая ему и себе. - За твои будущие успехи, за то, чтобы ты оправдал большие надежды, которые я на тебя возлагаю! Не трепыхайся, скоро все поймешь.
      Пришлось подчиниться, Михаил с волнением ожидал, что конкретно ему предложат.
      - Обстановка вокруг нашего фонда сложная, - посерьезнев, приступил к главному Ланской. - Большие деньги у нас, это притягивает мафиозные группировки. Организованная преступность сейчас очень сильна. Бороться с ними трудно, процветает коррупция - у них свои люди в органах власти и правопорядка.
      Он снова прервался, глубоко вздохнул, - видно, эта проблема стала для него наиболее острой.
      - Мафия пытается взять под контроль наши предприятия, наложить лапу на доходы от торговли. И прямо угрожают и засылают к нам своих людей. Многие в службе безопасности фонда мне подозрительны, надо их тщательно проверять. Он поднял свой бокал. - Мне нужен ты, Михаил! Только ты сможешь сделать нашу службу безопасности сильной и надежной! Давай же выпьем за нашу дружбу и за совместную работу! Мы познакомились в сложной обстановке - и победили. Нам снова придется повоевать, и мы возьмем верх над бандитами. Будь моей правой рукой! - С надеждой взглянул Михаилу в лицо и, поняв, что тот соглашается, просиял: - Вот и славно! Я знал - мы опять будем с тобой вместе, плечом к плечу. За нас, за наш фонд, за братство всех афганцев!
      Выпили этот тост, крепко пожали друг другу руки. Для Михаила начиналась новая, опять трудная и опасная полоса жизни, но уже на родной земле.
      Прошло еще три недели, прежде чем у него все оказалось готово к отъезду в Западносибирск. Улетая, Ланской дал ему массу поручений, касающихся службы безопасности, - от закупки и оформления лицензий на вооружение, приобретения дорогостоящего радиоэлектронного оборудования до всяких дел с обмундированием и другими хозяйственными мелочами.
      Владимир Георгиевич вручил ему также рекомендательные письма в Московское отделение фонда и ряд коммерческих банков, с которыми сотрудничал: Михаилу предстояло ознакомиться там с опытом организации охранного дела.
      - Ведь лучше учиться на чужих ошибках, чем на собственных, а? пошутил он на прощание.
      Михаил был с ним вполне согласен и потому в течение двух недель прилежно изучал работу столичных служб "секьюрити", стараясь постичь все до мелких деталей, особенно в использовании современных средств ночного видения и спецконтроля.
      Однако в том, что касалось надежности своей службы, у Михаила были собственные идеи и принципы; касалось это в основном подбора и подготовки кадров. "Самое лучшее оборудование не поможет, если заведутся предатели, к такому убеждению он пришел, размышляя над увиденным и обдумывая план действий. - Самое трудное - сколотить команду верных, способных ребят".
      Исходя из этих соображений, последнюю неделю перед отъездом он посвятил восстановлению старых связей: искал подходящие кандидатуры среди спортсменов и инструкторов-сверхсрочников на базах подготовки, то есть среди тех, с кем приходилось иметь дело в прошлом.
      Целиком поглощенный предотъездными делами и заботами, занятый с утра до вечера, он отвлекался от горьких мыслей и переживаний. Но стоило добраться до дома, до постели, прилечь - вновь они завладевали им, лишая покоя и сна.
      * * *
      В то время как Михаил деятельно готовился покинуть Москву, бедолага Виктор Сальников в тяжелом состоянии метался на койке в тюремном госпитале. В лагере с наркотой было туго, и он очень страдал. В колонии царили законы уголовных авторитетов, но урки не трогали инвалида-афганца, даже иной раз опекали. Однако наркотики стоили больших денег, а их у Виктора не было.
      - Боюсь, недолго протяну! - шептал он про себя, когда стало немного полегче. - И поделом мне, никчемная моя жизнь... Но Мишка-то за что страдает?
      Сало вспоминал друга детства, и его небритое лицо светлело. Сколько радости доставило ему неожиданное письмо! Как луч света среди сплошного мрака. "Его-то за что жизнь бьет? - возмущался он несправедливостью судьбы. - Столько пережить, вырваться из неволи - и теперь снова мучиться?!"
      Понимал он состояние друга, но согласиться с ним не мог. "Мишка не прав! - бормотал он. - Света не виновата ни в чем! Столько лет ждала, растила сына, когда мы все тут его хоронили. Нет, нужно открыть ему глаза. Она - хороший человек, каких мало. Он еще пожалеет".
      В конце концов принял Виктор решение, собрался с силами, достал карандаш, бумагу и принялся за письмо.
      "Здравствуй, Мишка! - выводил он неровным почерком. - Пишу сразу же, как получил твой сигнал с того света.
      Я чуть не рехнулся от радости - ведь мы тебя давно похоронили.
      Теперь будешь жить до ста лет, это уж точно! За всех нас - тех, кто вернулись горе мыкать, и тех, кто остались лежать в земле! - Он передохнул, шмыгнул носом и, помусолив карандаш, продолжал писать. - Только жаль, что ты несправедлив к Светлане. Она не просто баба, а человек с большой буквы! Видел бы ты, как она твою мать обихаживала, как Ольга Матвеевна ее любила! А что сына тебе родила, аборта делать не стала - это пустяки? Ну не дождалась, трудно было одной. Но ведь тянула, пока была надежда! Лучше бы ты с ней разобрался - ради сына. Вот мой совет! А обо мне не беспокойся, ты мне помочь ничем не можешь. Не теряй время на жалобы! Я сам себя казню за то, что сделал. Уж больно сильно двинул его костылем. Хоть и сволочь, но все же свой, русский человек.
      Об одном лишь прошу - пиши почаще, если сможешь. Рассказывай мне, какая у тебя жизнь будет в Сибири. Для меня это единственная радость.
      Твой друг Виктор".
      Закончив такой большой труд, Сало полежал, отдыхая, и позвал санитара из заключенных, который относился к нему с сочувствием.
      - Слушай, друг, отправь это письмо так, чтобы дошло, - мой кореш из афганского плена вернулся. Понимаешь, какое чудо? Спустя столько лет после войны! Сделай доброе дело - на том свете зачтется.
      - Невероятно! Кто бы другой сказал - не поверил! - изумился медбрат и пообещал: - Не боись! Отправлю чин чином.
      Письмо Сальникова он отправил без задержки, не пожалев конверта и марки, но Михаил его так и не прочитал. В тот день, когда оно пришло, занимался отправкой багажа в За-падносибирск малой скоростью. Домой забежал только перед отъездом на аэровокзал - забрать чемодан и опечатать комнату. Убегая утром по делам, проверил содержимое почтового ящика и потом уже в него не заглядывал.
      Письмо Виктора доставили в полдень, и оно пролежало в ожидании адресата еще несколько месяцев, пока не сгорело в огне вместе с домом и всем оставшимся имуществом Михаила. Какие-то бомжи, ночевавшие на чердаке, устроили пожар и превратили старую московскую двухэтажку в пылающий костер. Деревянные перекрытия горели, как сухие дрова, и к прибытию пожарных от дома остались лишь кирпичные стены.