Подполковник уже улегся в постель, но не спал и при слабом свете лампы пытался читать газету на английском языке. Чтобы не пугать его, Михаил слегка постучал в дверь, а когда тот отложил газету и поднял глаза, выступил вперед.
      - Ради бога, извините, Владимир Георгиевич, за вторжение. У меня не было другой возможности с вами поговорить. Времени у нас мало. Часовой поспит еще минут сорок, не больше.
      Ланской, человек умный, лежал никак не реагируя. "Если это провокация, еще успею что-нибудь предпринять, а пока послушаем молодца", - подумал он, не слишком беспокоясь о последствиях.
      - Вам трудно поверить; я понимаю, что обо мне можно думать, но все равно скажу: с первого дня плена не переставал мечтать об освобождении.
      Михаил судорожно вздохнул, справляясь с охватившим его волнением, и, глядя в глаза Ланскому своим прямым, честным взглядом, продолжал:
      - За несколько лет неволи у меня была только одна реальная возможность сбежать, и то она лопнула. Я не мог безрассудно рисковать. Меня в Москве ждут больная мать и невеста. Когда-нибудь я все расскажу, и вы мне поверите, потому что это правда.
      Он снова прервался, собирая в кулак всю свою волю, и решительно заявил:
      - Но сейчас я пришел не для разговоров! У меня есть конкретный план нашего спасения. Я разработал его детально. Неподалеку, на местном аэродроме, стоит "Ан-2". Я обеспечу его готовность и полную заправку. Подумайте, куда мы сможем перелететь и как безопасно добраться. Связь со мной не держите и не заговаривайте. Послезавтра я сам приду к вам в это время. А сейчас, простите, пойду следить за часовым. Никто не должен заметить, что он не в порядке!
      Михаил повернулся и так же бесшумно, как появился, выскользнул из дома. Подождал, пока проснется часовой, и только тогда отправился спать.
      Владимир Георгиевич Ланской поверил Михаилу и начал подготовку к побегу из плена. Да и какой ему смысл не верить? Кому нужно губить его таким образом? А альтернатива побегу - лишь безрадостное, неопределенное пребывание в плену. Если его до сих пор не выкупили и не обменяли, почему он должен верить, что о нем вспомнят те, кто послал его "помогать" чуждому, враждебному народу?
      Он дал Михаилу подробные инструкции, как проверить состояние и заправку самолета, выбрал маршрут и безопасную высоту полета, с тем чтобы без особых помех пересечь границу с Индией. Беглецы, уповая на традиционные дружеские отношения между Дели и Москвой, надеялись, что индийские власти переправят их на Родину.
      Лететь решили рано утром, с восходом солнца, и только в ясную погоду.
      - Иначе не справлюсь, - трезво оценивая свои возможности, признался Ланской, - заплутаю в горах. Приборы - само собой, а визуально ориентироваться - надежнее!
      Погода не подвела - стояла сухая, солнечная. Накануне решающего дня Михаил, как было запланировано, через посредника зафрахтовал самолет для проведения сельхозра-бот и проследил за его подготовкой к полету. Экипаж авиакомпании должен прибыть только к восьми часам утра.
      Как ни старался, всю ночь Михаил не сомкнул глаз, не в силах справиться с волнением. "Неужели опять сорвется? Неужели снова что-нибудь помешает?" - стучало в висках, и сердце отчаянно билось и замирало.
      Наконец, не выдержав напряжения, встал и задолго до рассвета стал собираться в дорогу. Тщательно, без суеты и спешки проверил все, что намечено иметь при себе в пути. Собранное аккуратно упаковал, удобно подогнал к телу, суеверно присел "на дорожку" - и двинулся в ночь навстречу судьбе.
      Подойдя к зданию, где содержали Ланского, подкрался к часовому, бесшумно "вырубил" его и крепко скрутил, заткнув рот кляпом. Ланской уже ждал его в полной готовности. Двигаясь бесшумно и незаметно, они покинули территорию лагеря и, отойдя от него метров за двести, достали из укрытия приготовленные Михаилом заранее велосипеды.
      - Молодец, Миша, пока все идет путем! - ободрил Ланской, видя, как этот большой, сильный парень с трудом сдерживает дрожь охватившего его волнения, - Успокойся, возьми себя в руки. Все будет в ажуре!
      Себя он чувствовал в хорошей форме, потому что заранее настроился фаталистически: "Будь что будет!" Но состояние Миши понимал: "Еще бы, столько лет неволи! Эдак с ума можно сойти!" - с сочувствием думал он, восхищаясь его стойкостью.
      Однако насчет "ажура" он ошибся. Часовой, стороживший Ланского, оказался на редкость живучим и выносливым: не вовремя очнулся и сумел поднять тревогу. Моджахеды немедленно устроили погоню по всем возможным направлениям.
      Другая осечка произошла на аэродроме. Они не учли добросовестности служащих авиакомпании, дороживших своей работой, и, подъезжая к аэродрому, заметили хлопотавших у самолета людей: техник и два члена экипажа.
      - Я возьму на себя механика, а ты займись летчиками! - скомандовал Ланской и стал подкрадываться к технарю.
      Дело принимало опасный оборот.
      Занимаясь подготовкой машины к полету, работники авиакомпании не заметили беглецов, и тем удалось напасть на них внезапно. Михаил потом со стыдом вспоминал, как жестоко расправился он с ничего не подозревавшими людьми.
      Им двигала решимость отчаяния. Он профессионально нанес летчикам мощные удары, и они свалились, как спелые снопы, не подавая признаков жизни.
      Сделав свое дело, он поспешил на помощь Ланскому, и вовремя - тому пришлось туго: механик оказался здоровенным детиной. Подполковник, сам крепкого сложения, справиться с ним все же не сумел. Застал он его врасплох и сильным ударом в челюсть сбил с ног; хотел еще добавить, но бить лежачего не привык - ждал, чтобы тот хоть приподнялся.
      Это замешательство ему дорого стоило: очнувшись, противник подсек его ногой и, когда подполковник упал, навалился и стал душить. Михаил подоспел вовремя: одним ударом "успокоил" механика, и, очевидно, надолго.
      Не теряя времени, Ланской забрался в кабину, быстро проверил состояние оборудования и стал заводить мотор.
      - Контакт! - крикнул он Михаилу, приказывая провернуть воздушный винт.
      - Есть контакт! - прозвучал ответ.
      - От винта! - подал команду Ланской.
      Мотор взревел. Михаил стремглав бросился к самолету, уцепился за порог открытой входной двери и ловко подтянулся на руках. Самолет начал разбег...
      И в этот момент на аэродром вкатил на бешеной скорости джип, битком набитый моджахедами. Они из него высыпали, как тараканы, и с ходу начали палить по взлетающему "Антошке". Но было уже поздно - побег из плена удался!
      Михаил заворочался в постели, вновь переживая упоительное чувство восторга, охватившее их, когда они уверовали, что летят наконец навстречу свободе.
      Полет идет на удивление удачно: видимость хорошая, только вершины гор окутаны облаками. Летели междугорьем, на малой высоте, едва не касаясь крыльями крутых склонов.
      Ланской уверенно вел биплан, лавируя между вершинами и стараясь не отклоняться от намеченного курса. Всего лишь дважды они попали в критическое положение. Один раз - войдя в облачность и чуть не задев за выступ горы; другой - провалившись в воздушную яму. Но все кончилось благополучно.
      - Ура! Сейчас будем садиться! - радостно воскликнул Ланской.
      Перед ними открылась широкая долина, вот подходящий "пятачок" для посадки. Летчик мастерски сманеврировал и мягко приземлился, остановившись посреди поля. С земли их заметили, со всех сторон к ним бежали люди. Поднимая тучи пыли, от края поля к ним катил небольшой грузовичок...
      Сидели молча, рядом в пилотских креслах, не в силах вымолвить ни слова - реакция после нечеловеческого напряжения, которое они испытали.
      Наконец Владимир Георгиевич овладел собой.
      - Ну что ж, Михаил, по гроб жизни не забуду этого дня. Спасибо тебе, друг, за все! Мы теперь с тобой, как братья. Где бы я ни был, в горе и в радости - можешь всегда на меня рассчитывать, как на самого себя.
      Повернулся к нему с сияющим лицом и протянул ему сильную руку. Обменялись рукопожатием, крепко, по-мужски обнялись.
      - Давай обменяемся координатами, - доставая планшет, предложил Ланской онемевшему от счастья напарнику. - Вот мой домашний адрес: Западносибирск, Красный проспект, дом... Это в центре города, - пояснил он, записывая. - А здесь запиши свой. И не забудь сообщить, когда вернешься домой!
      К самолету уже подбегали люди... В этот же день их разлучили. Сначала доставили в полицейский участок маленького городка, где продержали до вечера, пока не прибыли представители компетентных органов с переводчиком.
      Ланской с грехом пополам изъяснялся по-английски; Михаил знал лишь немецкий, который изучал в школе и институте. Собирался основательно поучиться языкам у матери, но все откладывал - недосуг.
      Владимира Георгиевича тут же увезли. У него оказались при себе документы, которые он сумел утаить от моджахедов при пленении и надежно припрятать. На Михаила он успел только бросить полный горячей признательности и дружбы взгляд, когда того увозили. Прошел целый год, прежде чем им суждено было увидеться вновь.
      Как ни настаивал Михаил, чтобы ему дали возможность связаться с российским консулом, - все бесполезно. Документов при нем никаких... Очень долго вели с кем-то переговоры по телефону; в конце концов оставили его ночевать в полицейском участке.
      На следующий день за ним пришла крытая машина, с решетками на окнах, и его под конвоем перевезли на секретную базу спецслужб; там ему пришлось провести еще более восьми месяцев.
      - Перестаньте втирать нам очки! - заявил ему на первом же допросе красивый, холеный индус, говоривший по-русски хорошо, но с заметным акцентом. - Топорная работа! Нам ясно как день, что вас хотят внедрить к русским, выдав за одного из погибших солдат. Ну и кретины ваши шефы! Вы и на русского не похожи.
      - А на кого я, по-вашему, похож? - со спокойной злостью, стараясь сдерживаться, спросил Михаил. Причину их сомнений он уже понял и ничуть не волновался. Скоро все выяснится, стоит им только связаться с российской стороной.
      - Вы типичный американец ирландского происхождения. Я знаю, что говорю. Немало лет провел в Штатах и Англии, насмотрелся! - отрезал контрразведчик, не сомневаясь в своей правоте.
      Не первый случай в его практике, когда под видом бежавших из плена американцы засылают своих агентов в Союз; его интересуют замыслы их спецслужб.
      - Вам лучше сразу чистосердечно выложить все, что знаете, - добавил он уже мягко, вкрадчиво. - Это будет учтено и во многом облегчит ваше положение. Молчать бесполезно. Мы все выясним и без вашей помощи, только это займет много времени.
      - Ну и выясняйте! - твердо заявил Михаил. - Тогда и поговорим, когда убедитесь, что ошибаетесь.
      Прошло около двух месяцев, прежде чем состоялась его новая встреча с представителями спецслужб. Наверно, столько времени у них ушло, чтобы получить необходимые сведения. На этот раз допрашивали его двое.
      - Нам удалось установить, что действительно в начале восьмидесятых годов пропал без вести советский лейтенант Михаил Юсупов, - без предисловий начал красивый индус. - По фотографиям вы действительно на него похожи. Но к нам также поступили через агентуру точные данные и у нас есть документальные доказательства... - он переглянулся со своим коллегой, - что этот Юсупов более двух лет сражался в рядах моджахедов на стороне Хекматиара. - Многозначительно умолк и, бросив острый взгляд на притихшего Михаила, заключил: - Так что, если вы тот самый, за кого себя выдаете, вас дома по головке не погладят, когда мы передадим им этот компромат.
      Михаила не напугала эта угроза. Он часто думал, как объяснит то, что делал, находясь в неволе, если удастся вернуться на родину. Надеялся, что его поймут, но готовился ко всему. Собрался дать четкий ответ, но решил повременить, выяснить, какую игру с ним ведут и чего добиваются.
      - А вы можете и не передать того, что знаете обо мне, - предположил он. - Ведь у Индии с Россией традиционная дружба.
      - На этот счет не беспокойтесь! - заверил тот Михаила. - В этом мире каждый за себя. Мы симпатизируем России, во многом наши интересы совпадают, но следить за каждым ее шагом обязаны.
      Еще раз взглянул на своего коллегу и, по-видимому, начальника.
      - В общем, перед вами выбор: либо примете предложение о сотрудничестве, успешно сколотите с нашей помощью подходящую легенду и материально обеспечите себе безбедную жизнь на родине или - он жестко и угрожающе посмотрел ему в глаза - мы передаем русским ваше досье со своими нелицеприятными комментариями. Но Михаил и не думал тянуть с ответом. Свяжите, меня, пожалуйста, с консулом! Ни с вами, ни с кем-то другим я сотрудничать не намерен! - заявил он твердо, даже несколько тупо, уставившись перед собой неподвижным взглядом. - А за то, что со мной было, готов ответить. Только бы вернуться на родину!
      Его мытарили еще несколько месяцев, периодически подолгу допрашивая; пытались угрозами и посулами склонить к предательству. Все зная о его профессиональной диверсионной подготовке, о жестокой школе жизни, которую он прошел у моджахедов, были убеждены: это ценнейший для них кадр. Поэтому так долго и не отступались.
      Но твердость и непреклонность Михаила, врожденное благородство и любовь к родине помогли ему победить. Спецслужбы в конце концов от него отступились, принесли извинения за ошибку и сообщили о нем консулу.
      Как и ожидал Михаил, долгожданная встреча с представителями России не была перегружена бюрократическими формальностями. Через несколько дней (проверялись и уточнялись данные) он уже сидел в самолете "Аэрофлота", взявшем курс на Москву...
      Счастливое ожидание скорой встречи с дорогими и близкими переполняло Михаила, заставляло чаще биться его многострадальное сердце. Нервы не выдерживали, и слезы наворачивались на глаза. Он возвращался на родину...
      Глава 24
      ВОЗВРАЩЕНИЕ
      Михаил вернулся в Москву в апреле, в погожее воскресенье. Весна была в разгаре; ярко светило солнце, текли ручьи; настроение у пассажиров, прибывших рейсом Дели - Москва, было под стать погоде: перешучиваясь и шлепая по лужам, они направились к поданным автобусам.
      Как ни хотелось ему поскорее услышать голос любимой, первым делом, прямо из аэропорта он позвонил домой, матери. К телефону никто не подошел, и это его обеспокоило. "Неужели разболелась и отправили в больницу? Хотя ведь столько лет жила в тревоге... Тут трудно здоровье сохранить. Ну что ж, позвоню Свете и узнаю". И с замирающим сердцем набрал номер, который помнил все минувшие годы.
      - Будьте добры, попросите Светлану. - Что это за незнакомый мужской голос: он не узнал Марка. - Дома она?
      - Дома... А кто ее спрашивает? - коротко ответил тот, также не узнав голоса Михаила.
      - Скажите - хороший знакомый. Хочу сделать сюрприз.
      - Хорошо, я ей передам, - сухо пообещал Марк, теряясь в догадках: "Кто бы это мог быть? Олег прилетел и разыгрывает? Но уж больно голос не похож слишком низкий... Очередной поклонник? Интересно!"
      Когда он вошел в детскую, Светлана, сидя на полу, играла с сыном.
      - Светик, тебя спрашивает какой-то загадочный мужской голос, - объявил он ей. - Говорит, хочет сделать сюрприз. Подними трубку. Он и меня заинтриговал.
      Светлана взяла трубку радиотелефона и нажала кнопку.
      - Да, это я... - и обмерла: этот голос она никогда не забывала, часто слышала во сне...
      - Светочка... дорогая моя... ты?! Только не пугайся! - говорил между тем Михаил прерывающимся от волнения голосом. Ему казалось, что он кричит, а на самом деле говорил совсем тихо - слова его доносились будто с того света и в самом деле могли напугать. - Я вернулся, наконец-то вернулся! Этому трудно поверить, но это факт. Скоро ты все узнаешь и поймешь.
      Он умолк и с сердечным трепетом ожидал, как, опомнившись от шока, она изъявит ему свою радость... но ответа не дождался, - слышал только ее тяжелое дыхание.
      - Светочка! Родная моя! Что случилось? - спросил он, запинаясь, предчувствуя недоброе. - Почему молчишь? Ты что же, мне не рада?! Растерянно умолк - и молнией мелькнула в голове страшная догадка. - А... кто это подходил к телефону? - почему-то прошептал он осекшимся голосом. Светлана не только не испугалась, но сразу, сердцем осознала: это он, ее Миша, говорит с ней, живой и здоровый, - и была близка к потере сознания, не в силах произнести ни слова. Не знала, что думать и говорить, только чувствовала сильную боль в сердце... "Какая ужасная судьба! Чем я прогневила Бога?! Столько лет ждать - и не дождаться каких-то несколько недель! Жить не хочу!.." - одна лишь эта горькая мысль занимала помутившееся сознание.
      Но жить надо - хотя бы ради сына... И Светлана, собрав все свое мужество, тихо-тихо произнесла, глотая слезы:
      - Я не дождалась тебя, Миша. Вышла замуж за Марика. Это он подходил... - И дала волю слезам, чувствуя, что только они принесут облегчение.
      Слушая ее бурные рыдания, Михаил ощутил, как его израненная душа наполняется безудержным гневом. За годы разлуки у него бывали тяжелые минуты, когда закрадывались сомнения и терзали его сердце. Но он всегда отгонял их, ибо верил в силу любви, и эта вера во многом помогла ему выстоять и выжить.
      Крушение надежд на счастье тяжело, но он столько всего перенес, несчастья не только закалили его, но и ожесточили. Что ж, еще один удар судьбы... Полным горечи голосом он сурово сказал в трубку:
      - Ну, знать, такое мое счастье! Все годы разлуки я верил, что ты любишь меня и сдержишь свою клятву. Это помогло мне выжить и вернуться. Помолчал и, не скрывая гнева, бросил ей горький упрек: - Ты предала нашу любовь, растоптала ее! Не спорю, тяжело тебе пришлось, но и моей маме после смерти мужа было не легче. Однако ты оказалась слаба. Или твоя любовь... Ладно! И это переживу, не сдамся! - Его голос поднялся до крика. - Но между нами все кончено. Навсегда!
      Хотел на этом оборвать тяжелое, ненужное ему теперь объяснение, но добавил:
      - Марику передай, что я его не виню. Он всегда тебя любил, знаю. Не он виноват в моей беде, а ты. Передай ему, что я хочу его видеть. Мне нужно все знать о маме. Я только прилетел и буду дома. А с тобой говорить... больше не могу... и не хочу!
      Приехав домой, Михаил сорвал опечатку и понял по толстому слою пыли, что его постигла еще одна трагедия...
      Услышав, как кто-то вошел в необитаемую комнату, соседка Юсуповых переполошилась. Что это там происходит? Она приоткрыла дверь и заглянула в комнату...
      - Мишенька?! Вот так чудо! - радостно изумилась она, всплеснув руками. - Где же ты столько времени пропадал?!
      Но радость на ее лице сразу погасла: она поняла - только что приехал издалека и ничего не знает.
      - А Ольга Матвеевна... тебя не дождалась. Схоронили мы ее, царство ей небесное! Марик и Витек Сальников все организовали. И поминки как положено. Да тебе Светочка все расскажет. Уж как она ухаживала за дорогой покойницей! А ребята ночную сиделку нанимали.
      "Ладно, выясню все у Марика при встрече", - мрачно думал Михаил, ощущая, что его кровоточащему сердцу нанесена еще одна незаживающая рана.
      - А Сало, Витек то есть, по-прежнему живет у себя? Работает? Женился?
      - Не везет ему, бедному, а парень ведь золотой! - горестно посетовала добросердечная соседка. - С войны вернулся без ноги. Жил с одной тут, но она от него ушла. Болел много... По больницам валялся. А сейчас - в колонии. Семь лет дали.
      - За что же? Он хороший, добрый парень! - встрепенулся Михаил, на миг забыв о собственных горестях. - Что натворил?
      - Да немало, если правда... Говорят - человека насмерть убил. Напарника своего по киоску - вместе торговали на углу, у почты. Такой всегда смирный парень был, а вот на войне научили людей убивать! Непонятно было, кого она осуждает - Виктора или тех, кто "научил".
      - Все равно не поверю, Что Сало на это способен. Он справедливый, зря человека не обидит, - усомнился Михаил. - Вполне могли его подставить, ни за что посадить.
      - Да вроде нет ошибки... Соседка его, Марья Ивановна, на суде была, рассказывала... - Она растерянно взглянула на Мишу и сообщила подробности: - Тот, второй торгаш, здоровенный такой малый, его оскорбил да еще насмехался, - мол "афганец-з...ц". Он его и огрел, а тот упал, да и зашибся насмерть. - Помолчала и печально добавила: - А вообще Витек в последнее время пил много и, говорят, каким-то... "наркотиком" был.
      "Ладно, узнаю подробности у Марка, да и сам потом справки наведу", решил Михаил. Поблагодарил соседку, вкратце рассказал о себе и своих мытарствах и принялся с ее помощью наводить порядок в комнате.
      Они еще не закончили уборку, как позвонил Марк и, поздравив с благополучным возвращением, сообщил, что через полчасика приедет и обо всем расскажет. Чувствовалось, что он очень волнуется; Михаил его успокоил:
      - Светлана, видно, не передала, что я к тебе не в претензии? Зря так переживаешь. Давай об этом лучше не будем. Меня интересует все касающееся мамы.
      Когда Марк пришел и они уселись друг против друга за круглым столом, Михаил, взглянув на него, даже пожалел друга детства: бледен как мертвец, еле сдерживает дрожь, будто его знобит, и в глаза не смотрит. "Переживает. И не чаял, видно, что вернусь живым", - думал Михаил, не испытывая к нему злобы, а лишь чувство разочарования и сожаления.
      - Ну рассказывай, что и как тут произошло. Что случилось с мамой и какими были ее последние дни, - попросил он тихо и добавил: - Я уже знаю, что ты много для нее сделал, - сам понимаешь, сколь велика моя тебе благодарность.
      Слова Михаила и его сдержанный, печальный тон немного успокоили Марка. Он опасался худшего, шел как на казнь. Приободрившись, сжато рассказал о тяжелой болезни и завещании Ольги Матвеевны, не преминул подчеркнуть большую заботу и внимание к ней Светланы. Относительно их женитьбы он все же, несмотря на протесты Михаила, не промолчал:
      - Понимаю, как тебе тяжело, но ты должен знать. Она тебя ждала и ни на кого не смотрела. Никому верить не хотела, что тебя нет в живых. Ждала, пока была надежда. - Вздохнул и настойчиво продолжал: - Не хмурься, все равно скажу. Она, может, ждала бы еще, но после смерти отца ей пришлось работать на эстраде. Наши павианы ей проходу не давали. Вот мы и решили, что нужно пожениться. Лучше я, чем кто-то другой. Все. Не суди нас слишком строго. Теперь уж не вернуть.
      Михаил покрасневшими глазами взглянул на него, и лицо его стало темнее ночи - представил их вместе... Но унял боль в сердце, взял себя в руки и, не повышая голоса, так же ровно, как раньше, произнес:
      - Не будем больше об этом. Тем более - есть ребенок. Вас видела соседка, когда ты заезжал к себе со Светланой и сыном. Давай закроем эту тему навсегда! - И решил перевести разговор на деловые рельсы. - Я вот о чем хочу попросить тебя, Марик. Привези мне все наши фамильные бумаги, семейные реликвии и ценности, а также завещание матери. Светлане они больше ни к чему. И еще одно, - добавил он, немного подумав. - Я ей оставлял перед отъездом свой медальон. Пусть вернет и его.
      Прежде чем ответить, Марк задумался. "Значит, Миша ничего не знает о сыне. Сало в тюрьме и не скоро оттуда выйдет, если не сгинет там вообще", рассудил он и решил не проявлять инициативы. "Узнает со временем, если Света захочет или судьба так распорядится", - сказал он себе и, зная, что медальон она подарила сыну, ответил:
      - Само собой разумеется, Миша. Все находится в полной сохранности, завтра днем я тебе все доставлю. Кроме одного. - И тихо, но настойчиво попросил: - Не принуждай ее возвращать медальон, она не хочет с ним расставаться. Со временем, может, и сам поймешь, что не так велика ее вина.
      Впервые в этот день в переполненной гневом и обидой душе Михаила шевельнулось что-то похожее на жалость, и он не стал настаивать.
      - Ладно, пусть так, - согласился он скрепя сердце. - Пусть сохранит, если хочет. Из памяти все равно того, что было, не выбросишь!
      Полдня Светлана провела как во сне, а потом слегла. У нее произошел нервный срыв, она почувствовала полный упадок сил. Ничего не могла делать ни по дому, ни тем более идти в театр. Целиком ушла в себя, в мысли о своей жестокой, несправедливой судьбе.
      - Что с тобой, доченька? - встревожилась Вера Петровна. - Захворала? Что у тебя болит? Ведь целый день лежишь и обедать не вставала!
      Она зашла в комнату дочери, присела рядом с ней на кровать, пощупала ее пылающий лоб. Ответом ей были лишь безудержные рыдания. Мать с жалостью смотрела на нее, понимая своим чутким сердцем, что дело тут не в здоровье... Подождала, пока дочь немного успокоится.
      - Что случилось, родная? С Марком поссорилась или еще что?..
      - Миша вернулся... - почти беззвучно произнесла Света, захлебываясь слезами. - Утром звонил... все узнал. Что делать, мама?.. Мне теперь и жизнь не мила!
      От такой невероятной неожиданности Вера Петровна лишилась дара речи; долго сидела молча, слушая незатихающие рыдания дочери, а потом как-то траурно выдавила:
      - Ну и... как он?
      - Не хочет больше меня знать. Считает, предала его, нашу с ним любовь! И он тысячу раз прав, мамочка! - И завыла в безысходном отчаянии.
      Вера Петровна сидела, сгорбившись, рядом с дочерью, переживая вместе с ней постигшую ее сердечную драму и оплакивая крушение такой сильной и пламенной любви. Она понимала, что сделать уже ничего нельзя и помочь горю дочери невозможно. Вдруг она выпрямилась, спросила:
      - А как, доченька, вы порешили с сыном? Он что же, и Петеньку знать не хочет?
      Светлана ничего ей не ответила, только завелась еще сильнее, стала всхлипывать и выть, - у нее началась истерика... Вера Петровна, ни о чем больше не спрашивая, встала, налила в стаканчик валериановых капель, подала дочери:
      - На, Светочка, выпей. Тебе нужно успокоиться. Не забывай, что у тебя есть сын.
      Это подействовало: Света приняла капли, постепенно утихла и уже почти спокойно объяснила:
      - Ни о чем я не успела ему сказать. Он и слушать ничего не захотел. Поделом мне! - И замолчала, мрачно глядя перед собой невидящим взором.
      - Все же, доченька, мне кажется, ты к себе несправедлива. И Миша тоже, - осторожно, боясь вызвать новый взрыв эмоций, высказалась Вера Петровна. - Ты очень долго его ждала. Много лет. Пока можно было. И не твоя вина, что не дождалась. Виноваты обстоятельства. Судьба!..
      - Нет, не согласна я, мама! Мишенька прав, - без слез, но с горьким сожалением вынесла себе приговор Светлана. - Просто слабой я оказалась, мне не хватило силы любви и памяти! Почему его мама смогла сохранить свою верность памяти мужа? Другие люди были раньше?
      - Что ж теперь казниться, ведь былого не воротишь, - попыталась урезонить дочь Вера Петровна. - Не помирать же и впрямь. Что с сыном будешь делать? Познакомишь с отцом?
      - Пока сам не захочет, ничего о нем Петеньке говорить не буду, подумав и уже полностью овладев собой, решила Светлана. - Он знает, что его отец погиб. Пусть и дальше так думает. Будет Григорьевым, если Миша не одумается! Зачем его лишний раз тревожить?
      Теперь пришла очередь погоревать матери:
      - Что же это такое?.. Кто же нам ворожит?.. - причитала она, жалея и себя, и дочь. - Я родила тебя от любимого, но судьба нас разлучила, и он до сих пор ничего не знает об этом. И у тебя - то же самое! Неужели и Петеньку будет растить не родной отец, а у тебя тоже с ним счастья не будет?
      Вера Петровна обняла дочь, целуя ее и поливая слезами солидарности. Так они и плакали вместе, пока не устали от слез. Первой успокоилась мать и, сев на кровати, объявила о своем решении:
      - Ты, доченька, с Петей поступай как знаешь, а я от Степана Алексеевича скрывать больше правду не стану! - высказала она то, что созрело как плод ее долгих раздумий. - Он имеет право и будет знать!
      - А если обидится, начнет переживать? - Света откликнулась на крутой поворот разговора, желая хоть немного отвлечься от захлестнувшего ее горя. - Не сделаем ли мы ему хуже? Ведь он живет себе... в неведенье счастливом...
      - Будь что будет! Не могу я больше молчать! Совесть загрызла, призналась Вера Петровна дочери. - Пока был жив Ваня, я оправдывалась тем, что скрывала правду ради вас, ради семейного спокойствия. А теперь ради чего? Он хороший человек, поймет. Вам обоим будет лучше жить! - заключила она, убежденная в своей правоте.
      Наконец-то Вера Петровна твердо решила посвятить Розанова в его причастность к рождению Светланы и рассказать всю правду о том, что произошло дальше. Но сделать это ей снова не удалось. На этот раз - только потому, что ее опередили.
      После смерти своего незабвенного Чайкина Лидия Сергеевна совсем опустилась. Крушение связанных с ним планов лишило ее обычного честолюбия, уверенности в себе, и она поплыла по течению. Стала еще больше пить, постепенно превращаясь в алкоголичку.
      - Ну что ж ты все убиваешься, Лида?! Зачем столько пьешь? Так и подорвать здоровье недолго! - часто корила ее соседка Раиса Павловна: она издавна ей симпатизировала, знала о Чайкине и сочувствовала ее горю. - Ведь ты интересная женщина, сможешь еще устроить свою личную жизнь.
      Нельзя сказать, что она не делала попыток, но чары, увы, уже не те! Пыталась даже отбить у семьи одного родителя - понравился он ей, приезжал забрать сынишку из детского сада, когда жена в больнице долго лежала. Активность ее сработала, стали встречаться, но кончилось рее скандалом. В результате ее перевели в уборщицы за моральную неустойчивость. Да и не выгнали только потому, что комендант за нее вступился, который сам глаз на нее положил. Этот высокий, сухопарый старик, участник войны, еще довольно крепкий, все же не соответствовал ее темпераменту. Уступила она ему от одиночества и из благодарности за защиту. Да и он тоже одинок, любит выпить. Это их и связывало больше всего, и стали они уединяться в его каптерке.
      Связь их длилась довольно долго; эту тесную дружбу, конечно, приметили, и однажды кто-то из склочных сотрудников стукнул начальству получился новый конфуз.
      - Ну как вам не стыдно, Лидия Сергеевна? Понимаем: человек вы одинокий, сердцу не прикажешь. Но ведь здесь детское учреждение! Как можно заводить флирт? Да к тому же вы были нетрезвы1 - выговаривал ей заведующий, добрый и отзывчивый по натуре человек. - Я, конечно, должен бы вас уволить, но. мне обоих вас просто по-человечески жаль. - Помолчал немного, потом решительно поставил ей ультиматум: