За двое суток, пока добирались до дальнего лагеря полевого командира Абдуллы, расположенного почти на самой границе с Индией, от общительного Али Михаил узнал, зачем понадобился его начальнику. С надеждой, что его ценят как офицера и намерены использовать для обмена, пришлось расстаться.
      Его везли теперь связанным, в повозке, где постелена вонючая солома, вместе с ранеными моджахедами, а рядом шагает неутомимый Али и рассказывает:
      - Абдулла имеет четырех жен, он богатый. Семья большая, много детей. Ему работника надо. - С восхищением окинул взглядом мощную фигуру Михаила и продолжал: - Надо здоровый, такой, как ты! Женщин много, а что толку! Хозяйство, нужны мужские руки.
      - Куда же делся их прежний работник? Раз ты меня к нему везешь, значит, у них нет никого? Что с прежним работником сталось?
      - Совсем плохое дело, - покачал головой Али, - он младшую жену хотел соблазнить. Не советую! Не любим, когда шурави на наших женщин смотрят. Принимай ислам и бери в жены - только так!
      - А зачем Абдулле пленные враги в доме? - поинтересовался Михаил. Разве не лучше использовать своих? Он же богатый человек.
      - Афганцам воевать нужно, а не прислуживать, - презрительно ответил ему маленький человечек, с чувством превосходства взглянув на высоченного русского. - Нам для того шурави хватает!
      "Эх, не контузило бы меня - показал бы тебе "шурави". Задавил бы как вошь!" - мысленно вскипел Михаил, но, понимая, что дать волю гневу не может, проглотил его, лишь спросил, не без дальнего прицела:
      - Но ведь работая на дому и сбежать нетрудно. Это не в тюрьме сидеть! С чего же работникам такое доверие?
      - Давай попробуй убеги! - от души рассмеялся Али, удивляясь наивности русского. - Или сам в горах разобьешься, или с голоду подохнешь! А то еще раньше пристрелят. Ты же приметный, как белая ворона!
      "А ведь он прав, - тоскливо подумал Михаил, представив как он, с его ростом и соломенной шевелюрой, пробирается тайком через всю страну. Абсурдное дело... Верная погибель!" Безысходность, отчаяние его охватили, придется временно смириться...
      Так у молодого князя Михаила Юсупова начался отсчет годам рабства.
      Полевой командир Абдулла руководил действиями большого отряда пуштунов, почти поголовно связанных узами кровного родства. Его многочисленная семья жила в большом доме, окруженном дувалом, посреди лагеря. После проведения рейдов и других военных операций отряд и его отдельные боевые группы неизменно возвращались к месту базирования.
      Абдулла, крупный мужчина, жилистый, худощавый, с лицом, заросшим черным волосом настолько, что видны были только желтые, как у волка, глаза, всегда сохранял вид суровый и мрачный. Михаил ни разу не заметил, чтобы он весело рассмеялся или хотя бы улыбнулся. Казалось, он постоянно пребывает в плохом настроении. "Неужели он и с женами всегда так же хмур и серьезен, не без иронии подумал он о хозяине, - даже с детьми не поиграет? Ну и экземпляр! Неужели ни о чем больше не думает, кроме войны?"
      Однако вскоре по ряду признаков Михаил убедился, что суровый Абдулла и вся семья ему симпатизируют. Это он понял еще тогда, когда его стали лучше кормить, подавая то же, что ели сами хозяева. Потом он с удовольствием отметил, что ему перестали давать унизительные поручения и нагружали работой хоть и тяжелой, но сугубо мужской.
      "Наверно, ценят, что тружусь с раннего утра и до ночи, добросовестно делаю любую работу, - объяснил он это себе, но удивился. - Вот уж не думал, что такие дикари способны уважать тех, кто находится в жалком положении. Но ведь ни разу меня никто не оскорбил - ни женщины, ни дети!"
      Большую роль сыграло, видимо, и то, что женщин он демонстративно сторонился, причем не только жен хозяина, но любого существа, если оно носило юбку.
      Дни тянулись за днями, складывались в однообразные месяцы, и, хотя внешне казалось, что Михаил привык к своему скотскому состоянию, мозг его неустанно работал - изучал окружающую обстановку, пытался найти путь к освобождению.
      Надежд на обмен он не питал - тут у него шансов нет. Ему удалось узнать от Али, что по приказу Абдуллы его не внесли в список пленных. По существу, его с самого начала облюбовали, надежно упрятали: в этот дальний лагерь другие пленные, за исключением работников Абдуллы, не поступали.
      Так за полтора года Михаилу Юсупову ничего конструктивного придумать не удалось. На безнадежную авантюру он решил не идти: твердо поставил задачу не подводить своих любимых людей - Светлану и мать - и вернуться, как обещал им, живым и здоровым.
      - Не может того быть, случай обязательно представится! - горячо шептал он по ночам, мобилизуя всю волю, обдумывая все новые варианты освобождения. - Нужно заставить себя терпеть - и верить!
      Только к концу второго года рабства впервые возник у Михаила реальный план, как вырваться на волю.
      Обычно все работы, которые он выполнял, производились внутри приусадебного участка и он редко бывал за его пределами. Чтобы не вызывать подозрений, старался не общаться с моджахедами и ни с кем не заговаривал. Потому он долго и не подозревал, что в лагере, кроме него, есть еще русские. А узнал об этом, когда Кривого Мустафу в одной из операций ранило и после госпиталя он полгода долечивал перебитую ногу у себя в семье, проживавшей на базе Абдуллы. В доме хозяина об этом много говорили, и событие не прошло мимо ушей работника.
      Так Михаилу стало известно, что Мустафа, начальник штаба и правая рука командира Абдуллы не кто иной, как русский офицер: он перебежал на сторону моджахедов и принял ислам.
      Кривой - курчавый брюнет, высокий, сутулый, с черными, навыкате глазами - один глаз стеклянный. Кожа то ли смуглая, то ли загорелая; носит курчавую бороду и усы и походит если не на афганца, то уж точно на цыгана. Михаилу и в голову не пришло бы, что это его соотечественник.
      - Мустафа совсем не любит нашу Дильбар. Только свою русскую. Он и женился на ней, чтоб породниться с Абдуллой. Шурави - чужаки! - услышал он, как переговаривались женщины, когда, наколов дров для мангала, сидел, отдыхая, в тени чинары. - Надо сказать Абдулле, чтоб не обижал сестру. Напрасно так ему доверяет!
      Постепенно и осторожно наведя справки, Михаил выяснил все, что его интересовало. За долгие месяцы плена он уже сносно объяснялся по-пуштунски, во всяком случае все понимал. Многое узнал от беззубого Али - тот вроде ординарца при полевом командире.
      - Мустафа - толковый офицер, капитаном был у русских. Грамотный. Яценко фамилия. Я его конвоировал, когда и он, и его баба - санинструктор она - к нам перебежали, - поведал он Михаилу. - Ну вот так, как тебя.
      Али доверительно относился к своему "крестнику", искренне веря, что тот доволен своей жизнью у Абдуллы.
      - Так он что, перешел по идейным соображениям или украл чего-нибудь? с деланным безразличием осведомился Михаил.
      - Нет, он честный! - убежденно возразил Али. - Выгоды для себя не ищет. Коммунистов ненавидит.
      "Это надо взять на заметку. Важная деталь, - подумал Михаил. - Может, отсюда подход удастся найти". Вслух равнодушно произнес:
      - Наверно, ислам полюбил. Две жены имеет. У нас так нельзя. Закон строгий - только одну! Надоела, видно, ему русская, ваши погорячее? - И подмигнул Али.
      Дома вспомнил разговор, решил уточнить ситуацию.
      - Говорят - совсем наоборот. С нашей Мустафа только для виду, жалуется она на него, - охотно передал сплетни Али. - Дождется - поссорится с Абдуллой. Сестра это его.
      - Ну ладно. Без нас разберутся, - зевнул Михаил. - Пойду. Работы много.
      Но в разговоре с Али у него созрел оригинальный план действий; центральная роль в нем принадлежала Кривому Мустафе - Яценко.
      Благоприятный случай для сближения с Кривым представился Михаилу нескоро. Но за это время ему удалось продумать свой план во всех деталях.
      В один из мусульманских праздников в доме Абдуллы собрались его близкие родичи на плов. Среди них был и Мустафа - Яценко со своими женами. Отправил их на женскую половину, а сам сидел в тени, наблюдая, как Михаил ловко разводит огонь под огромным казаном с пловом. Заметив, что работник Абдуллы не отрываясь от дела все время бросает на него любопытные взгляды, Кривой не выдержал, спросил по-русски:
      - Ты чего на меня так таращишься? Давно своего брата не видал или спросить что хочешь? - Поднялся и подошел поближе к огню, - чувствовалось, что ему самому захотелось перемолвиться на родном языке.
      - Говори, не бойся, - предложил он. - Живой останешься!
      Михаил не спеша подбросил в огонь сухих дров и повернулся к Кривому.
      - Прошу меня извинить, если что не так скажу, - начал он, делая вид, что немного робеет. - Давно хочу вас спросить: это правда, что вы идейный борец против коммунистов? Что ненавидите их и потому бьете?
      - Допустим. А почему тебя это интересует? - насторожился Кривой.
      - Потому что они для меня тоже враги. Отца и деда убили. Россию разрушили. - Он насупился. - Мой дед против них воевал, и я готов, если можно.
      После долгих раздумий Михаил пришел к выводу, что единственный реальный путь к освобождению - это вступить в войско моджахедов и при первой возможности перейти к своим. Но эта идея, как говорят, шита белыми нитками, особенно для Мустафы - Яценко, применившего ее на практике.
      - Смотри не перехитри сам себя! - Кривой с насмешкой, пронзительно взглянул одним глазом - будто видел его насквозь. - Думаешь, только так можно отсюда сбежать?
      - Напрасно вы мне не верите, - спокойно ответил Михаил, выдержав его взгляд. - Для чего мне бежать? Чтобы голову сложить за мерзавцев, которые отняли у моей семьи все, что мы имели? Я здесь уже два года и доволен, что отделался от них и остался жив, хоть и на положении раба.
      Он посмотрел на Яценко как можно дружелюбнее и добавил:
      - Если бы вы больше обо мне знали - не стали бы сомневаться!
      В это время из дома выглянул Али и позвал:
      - Мустафа, ты нужен командиру! Абдулла тебя по всему дому ищет!
      Кривой повернулся, чтобы идти, и, еще раз пристально посмотрев на Михаила, бросил:
      - А ты, я вижу, занятный парень.
      Больше он ничего не сказал и ушел к гостям, чтобы принять участие в праздничном пиршестве.
      Прошло не меньше недели до того дня, когда к Михаилу, чинившему в сарае упряжь, заглянул Али и объявил:
      - Пойдем, друг, провожу тебя к Мустафе. Ты ему зачем-то нужен.
      Когда он вошел, Яценко сидел на кошме, по-восточному скрестив ноги, и пил зеленый чай. Стояла очень жаркая погода, но в доме это не ощущалось веял легкий сквознячок.
      - Садись! - указал он Михаилу на место рядом с собой. - Сульфия! Принеси гостю пиалу и фруктов! - приказал он круглолицей женщине, одетой по-восточному, - она им прислуживала. - Хотя погоди минутку! - Моя жена, по-нашему Софья, - представил он ее Михаилу и, указав на него, объяснил: Этот крепкий парень, Софочка, - москвич и говорит, что хочет воевать на нашей стороне против коммуняков. Он тоже офицер, лейтенант. Вот решил поближе с ним познакомиться.
      Михаил поудобнее расположился на кошме и отхлебнул из пиалы. Гок-чай приятно охлаждал разгоряченное тело. Несмотря на разницу в положении, он решил держаться с Яценко как равный. В той игре, что он начал, это правильный ход. Нужно показать, что он знает себе цену.
      - Ну, так расскажи немного о себе. Прошлый раз ты говорил довольно интересные вещи, - предложил хозяин, вперив в него свой единственный глаз.
      - Скажу все как есть, - со спокойной уверенностью начал Михаил. Может, кое-что вас удивит, но это факты, чистая правда. Проверить нелегко, но можно. Дома, в Москве, у матери, есть все фамильные документы. Если понадобится, то пакистанская или американская, - он проницательно посмотрел на Яценко, - агентура может в этом убедиться. - Сделал паузу и так же серьезно и уверенно продолжал: - Я происхожу из старинной дворянской семьи Юсуповых-Стрешневых. Мог быть очень богат, носить титул князя. Большевики, разорившие Россию, отняли все и у моей семьи. Дед воевал с ними, и его расстреляли. Отца тоже убили.
      Михаил собрался с духом и, стараясь, чтобы в голосе не проскользнули нотки фальши, твердо заявил, глядя прямо перед собой:
      - Я хочу драться с ними, чтобы их режим ослаб и рухнул. Если не возьмете, мне бы хотелось вернуться домой к матери. Она больна и одинока. Но я готов пожертвовать наши фамильные драгоценности, которые хранятся у матери, на святое дело. Эти старинные украшения много стоят. Неизмеримо больше, чем моя жизнь!
      Посидели молча, попивая гок-чай, каждый думал о своем. Видно, сказанное Михаилом произвело впечатление на хозяина дома. Наконец Яценко произнес:
      - Ну что ж! Я сразу понял, что ты интересный парень, не из простых. Негоже тебе уподобляться рабочему скоту. Попробую взять тебя в свою группу. - Пожевал губами, досадливо морщась, будто съел что-то неприятное, и добавил: - Но забрать тебя из дома Абдуллы ох как будет непросто! Привыкли они к тебе, да и работник ты отменный. - На секунду умолк и как бы между прочим спросил: - А эти твои фамильные драгоценности каковы? Могут заинтересовать Абдуллу, как считаешь? До денег он не жадный, а вот камушки любит!
      - У нас есть ювелирные изделия и бриллианты, которым по справедливости место в музее! - с гордостью, вполне честно заверил его Михаил, потому что так и было.
      - Ладно, попробую найти тебе замену. Мы еще поговорим. - Яценко вытер руками бороду, давая понять, что разговор окончен. - Дорогу сам найдешь или дать провожатого?
      - Лучше провожатого, так надежнее, - предусмотрительно откликнулся Михаил и поднялся.
      Он понял, что лед тронулся.
      Перед мысленным взором Михаила всплыли картины того года: напряженная подготовка в группе Яценко; это должно было принести ему освобождение, но не принесло. Как же не повезло ему тогда!
      К этому времени они уже сблизились, даже сдружились, если можно так считать, учитывая двойную игру Юсупова и скрытный, волчий нрав непосредственного его начальника. Но все кругом так думали, поскольку видели их почти всегда вместе, когда Мустафа возвращался на базу после очередной вылазки. Михаила он все еще не брал с собой.
      - Скажи, Анатолий, когда ты пошлешь меня на дело? Кровь застоялась, и руки чешутся, - полушутя-полусерьезно спросил Михаил, когда они, уютно расположившись на кошме, выпивали, отмечая успешный рейд моджахедов Яценко.
      - Когда дело будет помасштабнее. Достойное твоей подготовки, - в том же ключе отвечал ему командир; они давно уже были на "ты", и он относился к Михаилу как к равному. - Пока же все по плечу моджахедам. Берегу я тебя!
      Видя, что друг не в силах скрыть разочарование, успокоил, пообещал:
      - Не переживай, скоро для тебя найдется работа, и довольно опасная. Война заканчивается нашей победой, русские вот-вот уйдут. - Помолчал и немного приоткрыл замысел: - Они вооружают Наджибуллу до зубов, оставляют ему технику и необходимых специалистов. Так вот, мы задумали хитрую операцию, чтобы поживиться, а если не удастся, - побольше уничтожить. Улавливаешь?
      Сердце Михаила учащенно забилось. "Наконец-то, слава Богу! - мелькнула радостная мысль. - Как раз то, что мне нужно". Он сразу понял, в чем суть диверсионной операции, но на всякий случай предположил:
      - Напасть, снять охрану и увезти все, что можно?
      - Обижаешь, друг. Мы с Абдуллой не такие простаки! - лукаво взглянул на Михаила, азартно блеснув цыганским глазом, Яценко. - Что таким образом добудешь? Мизер! - Сделал паузу и объяснил: - Куда лучше по подложным документам перебазировать тяжелую технику поближе к границе. Но для этого нужно несколько человек, похожих на русских, и хотя бы одного натурального офицера. Доходит?
      До Михаила давно уже все дошло, но он старался не выдать охватившего его волнения. Сохраняя бесстрастное выражение лица, поинтересовался:
      - И как скоро надо приступить?
      - Время не ждет. Необходимые бумаги и образцы печатей у нас уже есть. Думаю, недели три хватит, чтобы подобрать нужных людей, - деловым тоном обрисовал ситуацию Яценко. - Но ты должен начать подготовку немедля. Завтра посвящу тебя в подробности операции.
      Михаил уже знал о своем командире все, или почти все. Постоянные контакты и застольные беседы позволили выяснить многое о его характере и прежней жизни. Ему стукнуло уже сорок, и родом он был с Западной Украины.
      - Понимаешь, Миша, с самого детства на мне лежало клеймо: моего отца бендеровца - повесили у всех на глазах в сорок пятом, на Львовщине. Он там был командиром отряда украинских националистов. Давай выпьем не чокаясь. Мир его праху! - предложил он помянуть своего родителя. - Отряд его в области был хозяином. Все колхозы платили ему налог, наравне с властью. Коммунистов-руководителей и всех непокорных уничтожал беспощадно. Словом, много крови пролил, - ровным голосом поведал он другу, и было неясно, одобряет он отца или осуждает.
      - Может, так и надо было? - решив подыграть, подал реплику Михаил.
      - Не знаю. У меня отношение до сих пор двоякое, - признался Яценко. Не разделяю я самостийной идеи. У русских и украинцев одни корни, и жить им надо вместе. Может, я так думаю, потому что мать у меня русская. Но отец из потомственных запорожских казаков, а они не желали никому подчиняться. У него вообще в жилах больше турецкой крови, потому мы с братом черные, как цыгане. - И усмехнулся, глядя на Михаила захмелевшим черным глазом. Слушай, может, потому меня к исламу потянуло? Дедовская кровь заговорила? Но ненависть моя к коммунякам лишь косвенно, из-за отца, - продолжал он свои признания с потемневшим лицом. В основном - из-за лицемерия и безжалостности режима, для которого человек - ничто, а народ - быдло!
      - Здорово тебе, видно, досталось от режима, Анатолий! - посочувствовал Михаил, желая узнать подробности.
      - Да уж, пришлось попереживать! До конца дней им этого не забуду! зло проговорил сквозь зубы Яценко, и лицо его приняло мстительное выражение. - Они у меня это еще попомнят! - Тяжело вздохнул, налил по полной. - Давай, Михаиле, выпьем за справедливость! Может, когда-нибудь воцарится она на грешной земле?
      Опрокинул стопку, закусил и, смягчившись, признался:
      - Как вспомню - аж за сердце хватает. Не люблю бередить душу, но тебе скажу, раз на то пошло. Выгнали меня из академии! С позором исключили из партии, жизнь и карьеру сломали! А в чем моя вина? - Замолчал, налил себе еще, выпил залпом, не закусывая, и объявил: - Скрыл я в анкете про отца. Вынужден был. Знал, что никуда не примут. У нас только говорят, что сын за отца не отвечает. Я эту ложь на своей шкуре с детства испытал! В школе проходу не давали, мать со свету сживали! Три раза мы переезжали с места на место. А я ведь только хотел быть со всеми на равных!
      - Ну ладно, друг, - решительно сказал он, как бы подводя итог разговору. - Давай-ка лучше выпьем за то, чтобы жизнь не была такой жестокой! Ты хоть не хлебнул того, что я, но чую - меня понимаешь!
      Узнав, в чем трагедия этого способного военачальника и мужественного человека, Михаил испытал чувство глубокого сожаления о его исковерканной судьбе. Он не одобрял его измены родине и участия в войне против своего народа, чем бы это ни было вызвано, но все же Мустафа стал ему ближе и понятнее.
      Для получения боевого задания Михаила вызвали к Абдулле через две недели. Какими непредвиденными трудностями объясняется задержка, он не знал. Все это время у него ушло на тренировки по рукопашному бою с отобранными членами диверсионной группы.
      - Ну и силен ты, Михаил! - одобрительно похлопывали его по плечу скупые на похвалу моджахеды. - Скажи правду: в спецназе служил?
      Не могли поверить, что он юрист - крючкотвор, а не профессиональный борец, - и были недалеки от истины. С самого начала он скрывал свое спортивное мастерство, но приобретенные навыки сказывались.
      За время подготовки в лагере - под руководством китайских инструкторов, вместе с отборной группой моджахедов-диверсантов - он овладел приемами восточных единоборств, и ему среди тех, с кем обучался, не было равных.
      Когда он вышел и доложил, что его люди к выполнению задания готовы, Абдулла предложил ему сесть и развернул карту.
      - Выступление намечено на утро следующего понедельника. Все детали операции обсудим в четверг, когда вернется из разведки Мустафа. Он проверит обстановку и связи по всему маршруту движения. А сейчас изложу план в общих чертах.
      С хитринкой в глазах, но без улыбки посмотрел на Михаила и изложил суть дела:
      - Тебе надлежит с группой сопровождающих афганцев-водителей явиться в отбывающую советскую часть и предъявить письменный приказ на передислокацию колонны танков. Вот отсюда - к этому пункту. - И указал место на карте. Бумаги сделаны - комар носа не подточит! Ты - представитель советского командования при правительстве Наджибуллы, присланный специально из Москвы. Сам выделишь из группы, кого выдать за представителя Наджибуллы. Он примет технику по акту. Понятно?
      Михаил молча кивнул головой, и командир продолжал:
      - Всем членам группы следует знать и водить танки. Никаких подозрений чтобы не возникло. Связь танковой части с командованием надлежит прервать. У них не должно быть возможности получить какие-либо разъяснения в момент передачи имущества.
      Абдулла немного помолчал, сурово глядя на притихшего Михаила.
      - Ну как, справишься? Не подведешь? Мустафа за тебя поручился, но хочу услышать от тебя. Уверен в себе?
      Михаил еле сдерживал себя, чтобы скрыть рвущуюся наружу радость. Как бы все не испортить, проявив легкомысленную самоуверенность. Как давно он мечтал о такой блестящей возможности! "Я же смогу перейти к своим прямо в танковой части! Надо только незаметно предупредить командира и тихо нейтрализовать сопровождающих..." - закружились в голове мысли, наполняя его верой в успех. Он сумел все же скрыть ту бурю, что бушевала у него внутри; серьезно, сдержанно заявил:
      - Я готов к выполнению задания. Мы с группой отработали необходимые действия; люди полны желания показать, на что они способны. При любом повороте дела. - И умолк, преданно глядя в глаза Абдуллы и ожидая дальнейших указаний: старался безошибочно сыграть свою роль до конца.
      - Это ты правильно сказал насчет поворота, потому что в случае провала нужно вывести из строя как можно больше техники, - одобрил командир и пояснил: - Мустафа сейчас занимается через наших людей на базе минированием объектов.
      Михаил возвращался от него, веря и не веря в свою удачу. Ему все еще казалось, что происходящее он видит во сне - так долго ждал этого момента: более трех лет!
      - Лишь бы не сорвалось, лишь бы не передумали! - шептали его губы. - О Господи! Пошли мне удачу!
      Но Господь в тот раз не услышал его молитвы.
      Тот черный день в жизни Михаила Юсупова начался с небольшой неприятности. Упражняясь на перекладине, он неудачно приземлился и потянул сухожилие. Ногу ему туго забинтовали, и он почти не хромал, но настроение испорчено. "Заживет ли до понедельника? - озабоченно думал он. - Хромота может подвести!"
      Но настоящая беда пришла в полдень, когда прискакал верховой и принес траурную весть: при переходе границы в мелкой стычке убит Мустафа. Группа уже оторвалась от преследования и уходила в Пакистан, когда его настигла пуля снайпера: погиб на месте, не приходя в сознание.
      Так тщательно подготовленная операция сорвана! У Му-стафы в руках находились все нити: только он управлял своей агентурой и держал с ней связь. У него в сейфе, конечно, хранились необходимые данные, но требуется время, чтобы эти связи возобновить и вновь четко проработать каждую деталь операции. Скорее всего время для нее упущено!
      - Ты нам принес неудачу! - прямо при всех заявил Юсупову Абдулла, созвавший короткое совещание, чтобы дать отбой. - Видно, Аллах не хочет твоего участия в нашей борьбе. Уж лучше бы ты продолжал колоть дрова!
      В дальнейшем Михаила использовали только для физической подготовки новобранцев. Никто не мог обвинить его, что он, хоть косвенно, повлиял на судьбу важной операции, но прежняя вера в него иссякла. Суеверный Абдулла больше не заикался о его участии в боевых действиях, да и сам Михаил об этом помалкивал, понимая, что после гибели друга и покровителя должно пройти время.
      Вновь потекли однообразные дни, без проблеска надежды, пока не произошло важное событие, позволившее Михаилу вернуть активные позиции в отряде Абдуллы. Началась новая Афганская война, на этот раз - между моджахедами: не поделили власть, доставшуюся им после падения Наджибуллы.
      - Ну что ж, пойдем на Кабул! - приказал своим соратникам Абдулла. Свергнем правительство самозванца Рабани!
      Его отряд принадлежал к числу сторонников другого лидера моджахедов Хекматиара, находившегося в оппозиции новому правительству Афганистана.
      - Вот ты, Михаил, и дождался! Принимай командование диверсионной группой. Это тебе не против своих воевать. Тут, думаю, нас не подведешь, откровенно высказал Абдулла свои тайные сомнения. - Через неделю выступаем.
      Завтра получу новые данные и объясню всем оперативную обстановку.
      С этого дня у Юсупова начался новый, жестокий и тяжелый этап его неволи. Ему пришлось воевать, хотя кровавая бойня, затеянная властолюбцами, готовыми пройти по трупам своих соотечественников, вызывала у него отвращение. Но другого выхода у него не было.
      "Сдаться Рабани и потребовать, чтобы меня передали советскому консулу? - спрашивал он себя, стремясь положить конец нелепому и трагичному положению, в которое попал волею судьбы. - Но ведь не доведут, пришьют по дороге! Афганцы предателей не терпят, - трезво оценивал он реальную перспективу. - Нет! Нельзя этого делать! Сколько лет ждал, терпел, значит, еще смогу. Будет еще шанс!"
      Несмотря ни на что, мужество и надежда не покидали Михаила, и судьба в конце концов вознаградила его.
      Верный своему правилу, Абдулла никогда не держал пленных на центральной базе отряда, где жили семьи основных его сподвижников. Для этого у него имелось несколько потайных застенков. Но для подполковника Ланского было сделано исключение. Этого русского аса он считал особенно ценным пленником и намеревался получить за него крупный куш от советского правительства.
      - Как же удалось его подбить? - в свойственной ему манере, не выказывая удовольствия и явного одобрения, спросил он удачливого моджахеда, поразившего вертолет Ланского метким выстрелом "Стингера".
      - Он и еще два других вертолета вывозили солдат Наджибуллы из окружения, - охотно доложил отличившийся стрелок. - Пока я прицеливался, двое уже поднялись высоко, а этот замешкался. Вот я его и хлопнул!
      Абдулла не жаловал вражеских летчиков, знал, как их ненавидит население, и не наказывал моджахедов, когда они устраивали над пленными самосуд. Но Ланского не относил к их числу. Подполковник - начальник штаба авиационного соединения в боевых операциях не участвовал и на этот раз, видимо, пилотировал вертолет вынужденно - кого-то заменял.
      - Почему вы не ушли вместе с войсками Советов? - спросил у него на допросе Абдулла. - Какая в этом была необходимость?
      - Оставалось еще много техники, ценного авиационного имущества, отвечал Ланской, дипломатично не раскрывая всей правды. - Вот мне и поручили обеспечить эвакуацию всего без остатка. Наджибулла и так нам слишком много должен. А от нового правительства ждать возврата его долгов и имущества, как вы сами понимаете, не приходится.
      - Допустим, что так. Но почему вы продолжаете летать, участвовать в военных операциях? За это мы можем вас наказать.
      - Ваше право. Я этого не отрицаю, - спокойно согласился Ланской. Только будь вы на моем месте, стали бы спокойно смотреть, как гибнут бывшие союзники? Я только спасал людей. У них вертолетчиков не хватает. А в боевых действиях не участвовал с момента приказа Горбачева вывести войска.
      Вот почему особых претензий Абдулла к подполковнику не имел, а на центральную базу перевел, чтобы кто-нибудь за его спиной не договорился с русскими о выкупе и не добрались до него спецслужбы.
      Ланской находился под домашним арестом, бдительно охранялся, но условия ему предоставили соответственно положению. Ни в чем нет отказа, за исключением свободы. Разрешили даже пешеходные прогулки - в сопровождении охраны.
      Он любил общение, интересовался местной жизнью и свежими новостями, и ему не препятствовали. Ведь война с русскими окончена.
      Появление в лагере Ланского возродило надежду Михаила на освобождение. Сердце подсказывало, что судьба дает ему еще один шанс. У него созрел новый план побега.
      В семи километрах от центральной базы был небольшой аэродром, использовавшийся как местная точка сельскохозяйственной авиации. Пакистанские власти его не охраняли; там работали только служащие авиакомпании, выполнявшие обработку полей с воздуха по заказам землевладельцев.
      - Интересно, а почему не слышно, как летают самолеты с нашего аэродрома? - полюбопытствовал между делом Михаил у всезнающего Али. - Он что, не действующий?
      - Это почему же? - возразил тот. - Нормальный аэродром. Вот весной летали и чего-то удобряли, а в июле отраву против саранчи разбрасывали.
      - А сейчас почему не слышно?
      - Говорят, компания обанкротилась - заказов мало. А может, техника подвела, - предположил Али и добавил: - Хотя вряд ли. Они "Ан-2" у русских всего год назад купили. Совсем новая машина.
      "Значит, "Ан-2". Нужно проверить, в порядке ли. Не может быть, чтобы Ланской не справился с такой простой машиной. Летать учился на подобных", решил Михаил и начал действовать.
      Выяснив детально порядок хранения и заправки горючим, количество и функции служащих аэродрома и убедившись в исправности самолета, он счел, что пора установить контакт с Ланским. Михаил часто видел его во время прогулок, но заговаривать не решался, чтобы не возбудить подозрений. Несколько раз ловил на себе враждебный взгляд Ланского - тот, очевидно, считал его предателем.
      Разговор предстоял трудный, но иного пути нет и Михаил решился. Подстроив так, чтобы часовой, заступавший на ночь, получил небольшую порцию снотворного, он подождал, когда тот уснет, и бесшумно проник к Ланскому.