- Сюда приехать?
      - Нет, где-то они встретиться должны были в другом месте. Вот, не сложилось.
      "Ну почему же, - подумала Саша, - как раз сложилось, судя по всему. Только не в пользу Романа Владимировича Гарцева".
      Глава 4 АЛЕКСАНДРА
      Приятно собственными руками найти убийцу и подарить органам правопорядка. Мы добрые, нам не жалко. Я представляла себе раздавленного восторгом Васю, который долго будет жать мне руку и умолять не оставлять его своими заботами и впредь. Теперь оставалось только совместить мои интересы с интересами правоохранительных органов. Нехорошо будет, если Вася узнает о том, кто убийца, только из опубликованного материала. Поэтому лучше это сделать одновременно, то есть завезти Васе написанный материал, который планируется в послезавтрашний номер. Тогда он успеет и преступника задержать, и в глазах начальства свое сыщицкое достоинство не уронить.
      Убийцу я нашла, теперь осталось набрать подробностей, этих, как их, штрихов к портрету. Типа "дома он был нежным, заботливым отцом". Мой шеф называет копание в личной и семейной жизни преступника "вторым пластом" и "неожиданным ракурсом". Его мало интересовали судебный процесс, протокол, материалы дела, зато он всегда готов был жизнь продать за информацию о том, какую кашку ел в детстве маньяк и каким было его первое любовное разочарование. Однажды я притащила ему бесценное, на мой взгляд, интервью с человеком, приговоренным к смертной казни. "А чего ты с ним-то разговаривала? --удивился он. - Ты с матерью его поговори, с женой..." Судя по всему, в юности Майонезу случайно попался учебник по семейной психологии, который велел искать причины всяких гадостей в детских переживаниях, в крайнем случае - в юношеских.
      Кстати о шефе. Звали Александр Иванович Полуянов, редакционная кличка Майонез. Не потому, увы, что он был универсальной приправой ко всему. Странная кличка Александра Ивановича родилась в канун нового, 1992 года, когда отдел происшествий готовился отметить неумолимо надвигающийся праздник. Все было готово, салаты наструганы, колбаса порезана, водка охлаждена. И, как водится, в самый последний момент вспомнили, что заправлять салаты нечем - забыли купить майонез. Стажерка Оля Козлова была немедленно послана в ближайший гастроном за недостающим ингредиентом. Александра Ивановича в тот момент в отделе не было отлучился "по делам".
      Гости прибывали, возбуждение присутствующих нарастало, всем хотелось срочно праздновать, но верноподданнические чувства заставляли ждать начальника, а привычка к вкусной и здоровой пище мешала приступить к поеданию салатов, не заправленных майонезом.
      "Сейчас, сейчас, - успокаивала всех референт Любочка, - сейчас придет Оля с майонезом, и мы сядем".
      Оля и Александр Иванович появились одновременно и были встречены шквалом аплодисментов. После чего праздник немедленно начался.
      Через пару часов, когда Александр Иванович отлучился по очередным делам. Лева Мотькин, корреспондент соседнего отдела и новый человек в редакции, спросил у присутствующих, почему мы, собственно, называем Александра Ивановича майонезом. Присутствующие вопроса не поняли, потому как никогда ничего подобного себе не позволяли. "Ну как же, - возразил Лева, - вот вы все время говорили: "Сейчас придет Оля с майонезом, Оля с майонезом", а потом пришла Оля с Александром Ивановичем. Значит..."
      В этот миг начальник отдела происшествий обрел свое новое имя.
      Родом Майонез был из Хабаровска, чем чрезвычайно гордился. Все знали: факт рождения не где-нибудь, а именно в Хабаровске, является его персональной заслугой. Такое под силу только людям сильным и умным; тем же, кто своевременно не позаботился о выборе правильного места рождения, оставалось только кусать локти, рыдать по ночам и проклинать свою нерасторопность. Я, увы, родилась не в Хабаровске, а потому мне было суждено только замаливать свой грех непосильным трудом и терпеть презрительное отношение Александра Ивановича.
      Спорить с Майонезом осмеливались только горячо ненавидящие себя мазохисты. Александр Иванович был человеком простым и грубым, но не этим он был страшен. Всеобщий дискомфорт достигался тем, что он активно, не страшась преград, внедрял в жизнь собственную философию, которую сам же и придумал. Майонез на полном серьезе полагал, что редакция газеты - это воспитательное учреждение, а на нем - Александре Ивановиче, как руководителе одного из подразделений редакции, - лежит святая обязанность делать из сырого материала (стажеров, корреспондентов и просто авторов) людей. Никому не было известно, что именно он подразумевал под "людьми" и какой продукт должен был получиться на выходе после майонезовской обработки, зато методы превращения в людей были известны всем. Мой шеф считал, что, если человека, то есть не человека еще, а молодого корреспондента, не возить с подкупающей регулярностью "мордой об стол", не объяснять ему, что он полная бездарность, дурак и невежда, из него никогда ничего не получится. Вот именно так: никогда и ничего.
      Трудностей Майонез не боялся и с готовностью брался за любые, даже самые бесперспективные с воспитательной точки зрения варианты. Чем хуже, тем лучше. Что выдавало в нем истинного художника и профессионала.
      У меня был приятель Саша Катамахин, который промышлял тем, что исправлял девушкам фигуры путем зверских физических упражнений. Так вот, если к нему приходила в целом нормальная девушка, недостатки фигуры которой никак нельзя было назвать дефектами, он за нее не брался. "Что с тобой делать-то, вяло говорил он, - сама все можешь исправить, побегай месячишко вокруг дома, ешь поменьше плюшек, все само собой наладится". Зато стокилограммовые девчонки с кривыми ногами и, желательно, горбом вызывали у Саши'прилив творческих сил. "Вот это - интересный экземпляр, - Катамахин потирал руки и облизывался, приступим немедленно".
      Так и Майонез - его мало интересовали взрослые мужчины родом из Свердловска или Тюмени (я уже не говорю про Хабаровск), которых "жизнь уже, слава богу, воспитала", зато "слабоумные московские девочки" подлежали длительной термической обработке. Я, разумеется, была из таких. И Майонез ежедневно зубилом и кувалдой вырубал из этой глыбы "дури и амбиций" настоящего журналиста, то есть, как я это понимала, забитого покорного типа, неуверенного в себе, сильно пьющего и с плохим цветом лица. При этом допускались, то есть не отрицались начисто, творческие способности.
      А уж если воспитуемый умел найти "неожиданный ракурс" и набрать пару килограмм "штрихов к портрету", он мог не бояться выволочек и справедливых высказываний в свой адрес в течение целого дня.
      Источник недостающих "штрихов к портрету" убийцы мне подсказал еще в ВИНТе Алексей Сунцов, директор по маркетингу. По его словам, исчерпывающей информацией о Кусяшкине владела его бывшая жена Ирина, которую на фирме знали хорошо и, как мне показалось, не любили. Хотя среди женского персонала у нее было полно приятельниц, с которыми она регулярно созванивалась и встречалась.
      - Шпионит, - заверил меня Алексей Сунцов. - Ей нужна свежая информация об Иване.
      - Информация какого плана?
      - Прежде всего денежного, ну и амурные дела, конечно. Но тут у нее вечный облом. Иван принципиально на работе - ни-ни.
      - А после работы? Сергей развел руками:
      - Это его личное дело. Но Ирка даже нанимала частного детектива, чтоб следил за Иваном и ей докладывал. Но момент неудачный выбрала - конец года, финансовые отчеты. Короче, он здесь днями и ночами торчал, а через неделю засек этого детектива у себя в подъезде и с лестницы спустил. А потом перевербовал.
      - Как?
      - Так. Доплатил ему немного и послал следить за женой. И, представьте, удачно. Нет, это слово не подходит. Результативно, вот! С помощью детектива он ее застукал с любовником.
      - Ужас какой!
      - Не думаю. У меня есть основания полагать, что Ивану это пришлось как нельзя более кстати. У него в тот период, тоже завелась подружка, и все было очень серьезно. Так что с Ириной он развелся с видимым удовольствием.
      - А она? Она-то как?
      - Она - без удовольствия.
      - Почему? Если у нее есть любовник, то логично предположить, что и она не очень дорожила этим браком.
      - Я вас умоляю! Любовник - любовником, а богатый муж - богатым мужем. К тому же, как у нас говорят, ее любовник - это на гормональном фоне. В тридцать три года женщинам позарез нужно мужское внимание, а Иван ее... ну, как сказать?..
      - Ну, скажите как-нибудь.
      - Уставал он сильно на работе.
      - До такой степени, что...
      - Плюс романчик на стороне. Только вам это все ни к чему. Несчастный случай произошел с Романом, так что запутанные семейные дела Ивана вам вряд ли помогут.
      - Не скажите. - Я понимала, что мой, нездоровый интерес к частной жизни известных бизнесменов следует хорошо обосновать. - Когда у органов внутренних дел есть основания подозревать убийство, интересно все, просто все.
      - Да? Ну, пожалуйста. Хотя наши девушки вам наверняка лучше и подробнее расскажут про Ивана и его семью. У нас в ВИНТе семейная жизнь начальника уже третий год лидирует в списке душещипательных хитов.
      - Девушки - само собой. Но и вы расскажите.
      - Рассказываю. Но со слов тех же девушек. С Иваном, как вы понимаете, мы этого не обсуждали. Значит, он развелся с женой из-за большой любви.
      - Вы же говорили, что из-за ее неверности.
      - Это был повод. А так - Иван на старости дет влюбился, намерения имел серьезные, а жена ему чрезвычайно помогла своим... своим... как сказать?.. недостойным поведением.
      - И что сейчас?
      - Сейчас его девушка выходит замуж за Романа. А жена Ирина вскоре после развода родила третьего ребенка.
      - Ух ты! Прямо мексиканский сериал.
      - Круче.
      - То есть он опять живет с женой?
      - Отнюдь. С женой все порвато, хотя она надежды не теряет. Согласитесь, маленький ребенок - это серьезный аргумент для воссоединения семьи.
      - А почему девушка-то выходит замуж за другого?
      - Понятия не имею. Что-то не сложилось у них. Наши говорят, как раз Ирина постаралась. Поссорила их все ж таки. Не хочет Ивана никому отдавать и не отдает.
      - Такая любовь немыслимая?
      - К сытой жизни. Богатый муж, занятой, дома его не бывает - чем плохо? А может, и любовь, кто их разберет.
      Ирине Кусяшкиной я позвонила скорее для очистки совести, мне как-то не верилось, что она будет со мной откровенничать. Начало разговора было именно таким, как я и предполагала. В нежном, почти детском голосе немедленно зазвенели металлические нотки:
      - Милиция? Гарцев? А при чем тут Иван?
      - Ни при чем.
      - А я тут при чем?
      - Мы предполагаем, что вы можете многое о нем рассказать, потому что он много лет был близким другом вашего мужа...
      - Бывшего мужа.
      - Ну да.
      - Так у него самого и спросите.
      - И у него спросим, одно другого не исключает. Ваша оценка может быть точнее.
      - Почему это?
      - Во-первых, вы женщина; во-вторых, немножко со стороны.
      Она почему-то засмеялась:
      - Ладно, приезжайте. Поговорим.
      - Сейчас?
      - Сейчас.
      - Куда?
      - Домой ко мне, конечно. Или вы хотите, чтобы я о Романе у вас в милиции рассказывала?
      Мы этого не хотели. И я поехала.
      Ирину, кажется, как ни кощунственно это прозвучит, гибель Гарцева очень развлекла и даже отчасти порадовала.
      - Допрыгался! - констатировала она, встречая меня в прихожей. - Ну, рассказывайте.
      "Шпионит", - вспомнила я Сунцова.
      - Я думала, это вы мне что-нибудь расскажете.
      - Я - потом. Так что случилось?
      - Падение с девятого этажа - вот и все, собственно. То ли самоубийство, то ли несчастный случай, - я нещадно эксплуатировала версии сотрудников ВИНТа.
      - Самоубийство?! - Ирина расхохоталась. - Да Рома так себя обожал, что дальше некуда. Не смешите меня.
      Во время разговора с Ириной я не могла отделаться от странного чувства, что у меня не одна собеседница, а по крайней мере две, и очень разных. Шизофреническое раздвоение личности? Нет, это когда сам раздваиваешься. А когда раздваиваются окружающие - что это? Но Ирина определенно существовала в двух ипостасях: одна - злорадная стерва, испытывающая острую нехватку жутких сплетен о знакомых и готовая поглощать оставшийся от этих сплетен сухой остаток большой ложкой, и другая - очень домашняя женщина, с тихим голосом и хорошо развитым материнским инстинктом.
      - Пашенька, солнышко, - кудахтала она над полуторагодовалым сыном, смотри, какая тетя У нас в гостях. Тетя Саша, скажи, Са-ша.
      Пашенька, держа наперевес пластмассовую лопату, смотрел на меня злобно и браться за заучивание моего имени не хотел ни в какую. Я твердо знаю, что с чужими детьми, если ты оказываешься на территории их родителей, надо активно общаться, заигрывать и сюсюкать, причем делать это так, чтобы родителям казалось, что большей радости для тебя не существует. И я попыталась.
      - А что же ты здесь копаешь? - спросила я, стараясь, чтобы в моем голосе было побольше сладости. - Покажи тете, как ты с лопаткой играешь.
      Не показал. А я настаивать не стала.
      - Что ты хочешь, солнышко? - продолжала между тем Ирина. - Что? Скажи маме.
      Солнышко, видимо, хотело, чтобы тетя Саша побыстрее очистила помещение, однако выставить меня отсюда Пашеньке мешал сравнительно скромный словарный запас, состоящий из четырех слов.
      - Представляете, - умирая от гордости, говорила Ирина, он уже умеет говорить "дай, мама", "баба" и "изя". "Изей" оказался не дядюшка из Витебска, что напрашивалось, а старшая дочка Кусяшкиных шестнадцатилетняя Лиза. Еще в четырехкомнатной квартире проживали средний их сын Алексей одиннадцати лет и мать Ирины Неля Павловна, которая "баба". Почему в лексиконе Павлика не был зафиксирован брат Алеша, оставалось только гадать.
      Дети младшего дошкольного возраста вызывают у меня сложные чувства. Приличествующее их появлению умиление неизменно соседствует с желанием никогда больше этого умиления не испытывать, а жить себе спокойно в окружении грубых и испорченных взрослых. Что касается Паши, то его легко можно было бы использовать в качестве профилактического средства для молодых особ, подумывающих, а не обзавестись ли им здоровым потомством. Закралось подобное сомнение - покажите им солнечного Пашу, и все как рукой снимет. За те полчаса, которые Паша провел с нами (далее был отправлен спать, ибо режим, слава богу, превыше всего), он дважды описался, трижды плюнул на стол, опрокинул сахарницу, посетил санузел и обмотался туалетной бумагой, а также продемонстрировал, наконец, зачем ему лопата, использовав ее для избиения кота Барсика, которого, после окончательной расправы, видимо, планировал закопать здесь же, в углу кухни.
      После отхода Павлика ко сну я испытала чувство, близкое к блаженству. Правда, вместе с Пашей был утрачен сладкий образ заботливой мамы Иры, и осталась одна обиженная на жизнь стерва. В процессе возни с сыном Ирина хорошела; переключаясь на меня, определенно дурнела. То есть лицо ее оставалось таким же красивым и холеным, но злоба придавала ему какое-то крысиное выражение.
      - Роман ну о-о-чень себя любил. Посмотрите, он ведь ни разу женат не был, и все потому, что боялся лишних напрягов и того, что кто-то будет хозяйничать на его территории. Ведь он даже баб водил к Ивану, а то, не дай бог, кто-нибудь какую-нибудь тряпочку, которой Ромочка со стола вытирает, не на место положит! Он этого не выносил. Все себе, все для себя. Я ему говорила: ты для кого деньги гребешь, для кого квартиры покупаешь и дачи? А он: "Для Ромочки". Взрослый мужик так не должен рассуждать.
      - Мне сказали, он собрался жениться, - напомнила я.
      - Заставили. - Ирина криво ухмыльнулась. - Люська заставила. Она кого хочешь в бараний рог согнет. И то, мне кажется, он в последний момент сбежал бы. Да что там кажется - я уверена.
      - Не хотел жениться?
      - Не хотел. Но они так на него навалились, одна с соплями, другая с моралями.
      - Одна - это Марина? - уточнила я.
      - А другая - Люся. Вы про пионерский штаб слышали?
      - Пионерский? - я удивилась. - Так сейчас же пионеров уже нет.
      - Зато раньше были. Не слышали? Раньше были такие продвинутые активные пионеры, сборы и слеты проводили, в походы ходили, и так до старости. Их настолько сплотила пионерская юность, что расстаться они уже не могли. Иван, например, в этот штаб не попал в силу своей общественной пассивности, а Рома попал. Поэтому такой урод и получился. Они все там уроды. Ну, нормально, скажите, когда тридцатипятилетние тетки и дядьки прутся в поход на сто первый километр, жгут костер, поют песни, ведут бредовые разговоры о том, что есть и9тина, а потом трахаются друг с другом, не очень вдаваясь, кто с кем.
      - Ну уж...
      - Да-а, правда. То есть там у них случались и серьезные романы, но, во-первых, это им не мешало уделять внимание другим членам штаба, а во-вторых, они все время менялись возлюбленными.
      Спасибо, Ира. Я подумала, что если все это правда, пусть даже несколько преувеличенная, то как тема для статьи вполне годится. Пикантный рассказ о том, как калечит судьбы заидеологизи-рованное прошлое бывших пионерских активистов. Какой журналист от этого откажется?
      Я достала блокнот:
      - Так у них там настоящее членство?
      - Формально - нет, а по сути - да. Жесткая иерархия, общественное выше личного, мероприятия... - Ирина перечисляла внешние признаки пионерского штаба с выраженным отвращением.
      - Сейчас-то какие мероприятия?
      - Походы, я ж говорю. Да любая их встреча - это мероприятие. Они готовятся, распределяют обязанности, ставят пьески, учат роли. На дни рождения, допустим, они пишут дефективные стихотворения и читают их на десять голосов.
      - А - зачем?
      - Для приятности. Им это нравится. Покажи их нормальным людям засмеют. А друг для друга - все нормально. Они как бы любят друг друга, так что им не приходится бороться за любовь и уважение вне их круга. Все чувства для внутреннего штабного потребления.
      - А кто это - Люся?
      - Люся - это их куратор со стороны комсомольского штаба. Поэтому она у них начальница. Она благословляет их браки, если это вдруг случается, она руководит процессом. Рома, кстати, был довольно долго ее мальчиком, а потом она приняла волевое решение отпустить его, подобрала ему какую-то там другую девочку и начала приучать к ней.
      - Приучать?
      - Да, путем групповушки. На троих - Люся, рома и эта девочка.
      Мне становилось все интереснее и интереснее.
      - Зачем?
      - У них все в обратном порядке - сначала решают, что ТАК ЛУЧШЕ, а потом начинают под это жизнь подгонять. Люся однажды решила, что нельзя Рому на себе зацикливать, она его на пять лет старше, он привыкнет, и потом его опасно будет на волю отпускать, погибнет вне зоопарка.
      - А оставить себе навсегда нельзя?
      - Значит, нельзя, раз она так решила.
      - А почему сразу не отдать той, другой?
      - Наверное, чтоб внешняя разница претенденток и, возможно, другая техника секса не испугали бедного мальчика. Постепенное привыкание лучше. Это она так говорила. Вот вам в одной койке новая девочка, и тут же под рукой привычная Люся: нога, рука,грудь.
      - А Рома слушался?
      - Выходит, слушался, он же в этом участвовал. Потом девочка надежд не оправдала, чем-то Люсю прогневила, и она нашла ему Марину.
      - Тоже на троих?
      - Нет. По-моему, нет. Во всяком случае, я об этом ничего не знаю. Было видно, что Ирине хочется сказать гадость, но не хочется грешить против истины.
      - И Рома безропотно согласился на Марину.
      - Нет, он сопротивлялся. У него как раз начинался романчик с Олей, а Марина ему не нравилась. Но Люся настояла.
      - Детский сад какой-то.
      - Детским садом это было двадцать лет назад, а сейчас - вполне взрослый дурдом. Потом... Люсе возражать небезопасно. Она никому не позволит расшатывать устои и подавать пример непослушания.
      - Смешно как-то. Что значит "не позволит"? И что значит "опасно"? Какую опасность может представлять для взрослого богатого мужика сорокалетняя тетка? - Я недоумевала вполне искренно.
      Ирина пожала плечами:
      - Этого я не знаю. Но когда Иван еще жил с нами и когда Рома регулярно у нас бывал, к Люсе они относились как к источнику повышенной опасности. И не только они. Мы пару раз со "штабными" в походы ходили, дни рождения там отмечали, и вот что я заметила: Люсю побаиваются все. Вы можете мне не верить, но она из тех, кто пойдет на крайние меры, только бы сохранить свой штаб в прежнем виде и не выпустить никого на волю. Понимаете, у нее ничего другого в жизни нет. Если развалится штаб, она останется ни с чем. Ни один нормальный человек не будет принимать ее всерьез, не будет, тем более, ее слушаться. А в штабе она - и царь, и Бог, и властитель дум. Такой надутый вампир. Ей все время нужны новые жертвы, то есть приток свежих сил. Я думаю, что штабисты за годы совместного сосуществования друг другу до смерти надоели, а новый человек, влившийся в их ряды и усвоивший их правила, - это ж бальзам на их израненное самолюбие.
      - А ваш муж, он имел к ним отношение?
      - Бывший муж. Он имел отношение к Роме, а значит, иногда, и к ним. Он был с ними знаком. Но они его не любили, потому что он над ними смеялся. Люсю дразнил, а этого они не прощают. Он же циник, не соображает, что и где можно говорить. Не нравится тебе пионерский штаб, ну не ходи туда. А эти его смешочки только всех заводили. Они считали, что Рому испортил именно он.
      - Вы его предупреждали, что не стоит лезть на рожон?
      - Ему ничего нельзя говорить, будет только хуже. Он и так все знает, и про всех. А вы что, его подозреваете в том, что он Рому с балкона выкинул? безо всякой связи с предыдущим разговором спросила Ирина. - Он же хилый, они с Ромой в одной весовой категории, оба - невысокие, оба - тощие. Если я правильно понимаю, чтобы человека вытолкнуть с балкона, надо быть сильнее.
      Дома я оказалась уже около часу ночи. Штрихи, добытые у Ирины, были достаточно яркими, но использовать их в написании портрета мне почему-то совсем не хотелось. Кусяшкин, конечно, убийца, это понятно, но жалеть и выставлять страдалицей его жену как-то не хотелось. Да, совсем забыла, бывшую.
      Глава 5 МАРИНА
      В тот день она заехала к Люсе выпить чайку, поболтать, набросать текст приглашения на свадьбу. Хотелось что-то смешное. И вдруг этот звонок! Трубку взяла Марина.
      - Это Марина? - спросил женский голос. - Считаю своим долгом сообщить вам, что сейчас, в это самое время, у вашего жениха Романа Гар-цева любовное свидание.
      - Как?! - Марину душило отвращение. Она даже почувствовала запах тухлятины.
      - "Как" не знаю, - сказала женщина, - зато знаю где. В квартире у Кусяшкина.
      И повесила трубку.
      Люся не склонна была драматизировать ситуацию. Сказала: "Лучше, что это случилось сейчас. Покажи себя, пусть знает, что с тобой эти штучки не пройдут. Он же любит тебя, просто старые связи..."
      - Люсь, а может, это неправда? Ведь бывают же такие злобные люди, которые специально наговаривают.
      - Вот поезжай и проверь, - велела Люся, - а если и вправду женщина, не хлопай дверью, не вздумай говорить, что "между нами все кончено", наоборот, устрой хорошенький разнос.
      - Нет, не поеду. - Марина расплакалась. - Я не хочу этого видеть.
      - Тогда поеду я, - пригрозила Люся. Марина прекрасно понимала, что такое "разнос" в Люсином понимании - это неприлично, отвратительно, и Рома может подумать, что это Марина послала Люсю на карательную операцию. Пришлось брать карательную акцию на себя:
      - Не надо, я сама.
      Марина воспринимала Рому как своеобразную компенсацию за ту ужасную историю с Иваном и его женой. Рома, слава Богу, не женат, и детей у него, слава Богу, нет. Поэтому ничего похожего у них произойти не может. Все полтора года их романа она была почти счастлива, во всяком случае - довольна. Стыдно признаться, но ей было приятно, что Ивана ее роман с Ромой все эти месяцы держит в Напряжении. Она не хотела ему мстить, но и радовать его у нее поводов не было. Пусть видит, что ей хорошо, что ее любят и, между прочим, хотят на ней жениться.
      После того как Рома сделал ей предложение, Марина успокоилась окончательно. Честно говоря, если бы Иван не переживал столь остро ее предстоящее замужество, ей бы не хотелось замуж так сильно. Внимание Ивана к ее личной жизни придавало всему происходящему особый вкус. Она никогда бы не призналась в этом даже себе самой, но ее отношения с Ромой были как бы продолжением ее отношений с Иваном. Или, точнее, выяснением отношений, затянувшимся на два года.
      Когда Рома впервые ее поцеловал, Марине стало жутко - как похоже! Но она довольно быстро убедилась, что они совсем разные. Оставалось только научиться ценить в Роме то, что отличало его от Ивана. На Рому отныне возлагалась важнейшая миссия - затмить Ивана и убедить Марину, что "все к лучшему". Надо отдать Гарце-ву должное - он старался, и Марина была благодарна ему за это.
      Правда, она очень боялась, что и ее новая и счастливая любовная история может неожиданно, по какой-то подлой причине, оборваться. Правильно говорят, если чего-то очень сильно боишься, оно обязательно случится.
      Любовное свидание Ромы с "кем-то там" рушило всю столь тщательно выстроенную конструкцию. Как же так? Получается, ее опять обманули? И как правильнее себя вести? Отказаться от Ромы и снова остаться одной? Да что там одной, это бы ладно, - обманутой, вот что ужасно. Опять обманутой. И как наверняка будет торжествовать Иван, и что он ей скажет? Нет, не торжествовать, это она напраслину на него возводит. Жалеть! А этого допустить никак нельзя.
      Не надо суетиться, не надо принимать поспешных эмоциональных решений. Надо вести себя правильно. А для этого нужно во всем разобраться. Если звонившая женщина сказала правду, придется хлопнуть дверью, что бы Люся ни говорила. Но как не хочется, чтобы это оказалось правдой.
      Марина, как в тумане, доехала до Роминого дома, почти ничего не видя вокруг, поднялась на лифте и никак не среагировала на то, что на лестничной клетке, почти рядом с той самой квартирой, она не одна. Будь Марина поспокойней, ее бы эта встреча удивила. Во всяком случае, приятных ассоциаций не вызвала бы. А так Марина, скользнув равнодушным взглядом, вяло поздоровалась и скорей туда, в квартиру, посмотреть: правда - неправда?
      Дверь в квартиру была не заперта. Марина вошла тихо - естественно, если ставится цель застукать собственного жениха, изменяющего тебе накануне свадьбы, не стоит врываться с криками и шумом. Тихо войти и тихо же во всем убедиться. Но в квартире никого не было. Обойдя все помещения и никого не встретив, Марина вздохнула с облегчением. Слава богу, все неправда. Нет ни Ромы, ни его любовницы. Хотя... Почему не закрыта дверь? Рома должен быть где-то здесь - у подъезда стоит его машина. Может быть, вышел к соседям? В любом случае все в порядке. Не пошел же он к соседям с девушкой. И как теперь быть - уйти или остаться? Если остаться. Роме это может не понравиться, он же не звал ее сюда.
      Шум внизу, крики, взвизги сирены "Скорой помощи" прервали ее раздумья, и на балкон она вышла просто из любопытства. Первым желанием, когда она посмотрела вниз, было броситься туда, к нему, но ноги стали ватными, перестали ее слушаться, а через несколько мгновений ее сознание помутилось, и Марина уже не понимала, где она, что с ней и кто она такая.
      Глава 6 РОМАН
      Знаете ли вы, что значит быть ребенком из учительской семьи?
      Роман знал это очень хорошо. Его мать была не просто учителем, но и завучем, и твердо знала, как нужно воспитывать детей, чего они хотят, к чему стремятся и что для них лучше. Отец - тихий, спокойный человек, служащий в военкомате - был чистым подкаблучником и в процессе воспитания единственного сына участия не принимал. Не потому, что не хотел, а потому, что в семье, слава богу, был "специалист", имеющий на воспитательскую деятельность лицензию, то есть диплом педагогического вуза.
      Было бы преувеличением утверждать, что Рома страдал от материнского деспотизма, нет: он к нему неплохо приспособился. Для спокойной жизни всего-то и надо было - маме не противоречить и соблюдать ее требования. В разговорах с посторонними она почему-то называла его "парнем": "парень не лишен способностей", "парень старается", "парень делает успехи", "парень чистит зубы перед сном". Но похвастаться тем, что парень проявляет инициативу, мать не могла. Поэтому она самолично пристроила его на пионерскую работу - "пусть учится руководить людьми". Он научился. Более того, предался общественной деятельности с пылом. Причина была простой: ему просто понравилось в пионерском штабе. Оказалось, что ему раньше не хватало внимания, заботы и задушевных разговоров.
      К тому же пионерские девушки столь щедро одаривали его своим вниманием, что Рома преисполнился почти манией мужского величия.
      - В этом месяце, - рассказывал тринадцатилетний Рома отцу, - в меня влюблены Настя, Зина, Катя и Вера. По-моему, неплохо, а? Как ты считаешь?
      - Для тебя количество, что ли, важно? - спрашивал отец.
      - Нет, пап, ты представь: у нас всего девять девчонок, и четверо меня любят.
      Отец, отлученный от процесса воспитания, только вздыхал и пожимал плечами. Может, так и надо? Как времена изменились.
      Потом, в старших классах, начались романы. Их было много, собственно, ровно столько, сколько девушек предавались активной общественной работе вместе с Ромой. Нужно было просто выбрать ту, которая сегодня нравилась больше. Одноклассниц Рома не трогал, и не по идейным соображениям, не из-за их общественной пассивности, а потому что однажды сильно обжегся на интересе к ним. Пятеро его одноклассников измолотили его со страшной силой, приревновав соответственно к пятерым же одноклассницам. Самое обидное, что Роме можно было инкриминировать только одну из них, на остальных четырех он даже не взглянул. Правда, после избиения, точнее, после того как раны зажили и синяки рассосались, Рома по-своему отомстил обидчикам и по очереди совратил их подружек, после чего начисто утратил интерес как к ним, так и ко всем остальным "вольным" девушкам, не занятым постоянной комсомольской работой.