- Если вы к начальству, то его у нас теперь нет, - сказала она и вежливо добавила: - Вас не примут, уходите.
      - Дело в том, э-э, милая леди, что я, э-э, и есть ваше начальство, как вы изволили элегантно выразиться. С сегодняшнего дня.
      Дальнейшее вполне могло бы по выразительности соперничать с немой сценой из "Ревизора", если бы Алиса громко и пронзительно не заорала. На лестницу выскочили сразу пятеро сотрудников фирмы, даже Рехвиашвили. Увидели они кричащую Алису и контуженного ее криком странного субъекта, на которого Алиса, мелко трясясь, показывала пальцем. Крик секретарши бывшего шефа был приблизительно такого содержания:
      - Он...а-a-a! он... а-а-а! это он... он.
      Внимательно осмотрев субъекта, все вынуждены были согласиться, что да, это явно "он" и никак не "она".
      Алиса же, придя в себя столь же етремительно, сколь она до этого из себя вышла, мрачно добавила:
      - Знакомьтесь, это он - наш новый начальник.
      На винтовцев после этого заявления смотреть было одно удовольствие. Впрочем, на них смотреть было некому, потому что все присутствующие, отринув вежливость, уставились на странного субъекта.
      - Боюсь, - промямлил он, - что... э-э, климат вашего трудового сообщества недостаточно гармоничен. Почему, э-э, вас так эпатирует моя персона? Однако пройдемте внутрь помещения, и, э-э, всех имею честь пригласить в свои апартаменты. Кстати, где они?
      Далее он наглой, хотя и нетвердой походкой зашел в кабинет Кусяшкина, гостеприимно оставив дверь открытой.
      - Значит, так, - Рехвиашвили умоляюще сложил руки на груди и воззвал ко всем присутствующим, - пожалуйста, я вас прошу - ведите себя тихо. Временно. Пока мы не разобрались в том, что происходит. Никаких комментариев, никаких выпадов...
      - Вопрос можно? - спросила Маша Сухова из "продаж".
      - Вопросы - можно, но только в очень корректной форме, - ответил Рехвиашвили.
      - ТЕБЕ можно вопрос задать? - спросила Маша.
      - Мне? Задай.
      - Он же козел, ты не заметил? - Маша ткнула пальцем в кабинет Кусяшкина.
      - Это - вопрос? - Рехвиашвили начал раздражаться.
      - Ну не ответ же. Я спросила - ты заметил? А то, может, ты его не рассмотрел.
      - Все. Потом разберемся. Тихо, я прошу еще раз.
      И все имеющиеся в наличии сотрудники ВИНТа потекли в кабинет нового начальника.
      - Значит, так, товарищи наемные служащие, - начал он, когда все расселись. - Допускаю, что, э-э, начинать этот разговор преждевременно, логичнее и, э-э, последовательнее было бы положиться на поступательное развитие событий, дождаться аттестации и тогда приступить к процедуре знакомства, но, э-э... - он почесался и скрылся под столом, куда за секунду до этого он уронил ручку из чернильного набора Кусяшкина. Винтовцы не дыша прислушивались к пыхтениям и шуршаниям, доносившимся из-под стола, и, не отрываясь, смотрели на спинку кресла, в котором только что восседал новый шеф. Однако когда его рыжая голова появилась наконец над поверхностью стола, все вздрогнули и отпрянули.
      - На чем, э-э, я прервал свою речь, господа? - поинтересовался субъект безо всякого, впрочем, интереса.
      - На "э-э-э-э", - громко ответила Маша.
      - А, да, так вот, - продолжил рыжий, - кое-кто из вас, вероятно, то есть, я хочу сказать, не исключено, останется на фирме, но, э-э, скажу мягко, не все. То есть я имею в виду, э-э, немногие. Даже, правильнее будет сказать, мало кто. Можете задавать.
      - Вопросы? Вопросы вам можно задавать? - спросил Рехвиашвили.
      - Разумеется. А что вы еще умеете задавать?
      - Еще он умеет задавать перцу, - пискнул кто-то из девушек, своевременно позаботившихся о своем хорошем настроении.
      - Э-э, пожалуйста, - рыжий плавно, а-ля умирающий лебедь, взмахнул левой рукой в воздухе и принялся чесать ею правое ухо.
      - Вы не представитесь? - в устах Рехвиашвили это предложение действительно прозвучало как вопрос.
      - О да, прошу великодушно меня простить, Гуревич Пьер Петрович.
      - И кем вы нам приходитесь?
      - Большинству, э-э, никем, ибо я намерен сменить кадровый состав, а тем, кто меня удовлетворит (девушки в углу прыснули), - владельцем фирмы ВИНТ. Вы, вероятно, коммерческий директор? Швилидзе?
      - Рехвиашвили, - мрачно поправил Сергей.
      - Неважно. Коммерческого директора я планирую, э-э, незамедлительно... Да. Вот так. - Он замолчал и уставился в окно.
      - Незамедлительно - что? - уточнил Рехвиашвили.
      - Незамедлительно сменить, - с готовностью ответил рыжий. - На более, э-э, толкового.
      - Сделка уже оформлена? - спросил Рехвиашвили, багровея. - Сделка по продаже нашей фирмы.
      Рыжий насупился:
      - Не вашей, Швилидзе. Нашей. Да, почти оформлена. Договоренность с вашим бывшим руководителем достигнута, адвокаты - мой и его - готовят документы, и окончательная встреча у нотариуса через два дня. Через два.
      - Вот через два дня и поговорим. - Рехвиашвили встал и решительным жестом указал рыжему на дверь. - Вон отсюда.
      - Э-э, не понял вас? - рыжий заерзал.
      - Не понял? У нас не принято кого попало пускать в кабинет начальства. Здесь ценности, документы; здесь чисто, между прочим, и нечего грязь носить. Пошел вон.
      - Я! - рыжий взвизгнул. - Я! Я хозяин этого кабинета и этой фирмы!
      - Как мы поняли из твоих невнятных объяснений, ты еще не хозяин, так что вали отсюда.
      Рыжий вцепился в подлокотники кресла и злобно уставился на Рехвиашвили. Выражение лица у новоявленного шефа было такое, как у верблюда перед плевком. Тогда Рехвиашвили подошел к нему сбоку, взял за шиворот, легко вынул из кресла и поволок к двери. Рыжий безвольно болтался в руках Сергея, то задевая ногами пол, то вяло помахивая ими в воздухе. На лестнице Рехвиашвили разжал кулак, в котором был зажат воротник куртки непрошеного гостя, и рыжий, как тряпичная кукла, плюхнулся на пол.
      - Чтоб духу твоего... - И коммерческий директор с грохотом захлопнул дверь. Коллектив "наемных служащих" разразился бурными аплодисментами.
      - А сам-то призывал - "тихо, вежливо", - радостно щебетала Маша Сухова из "продаж",- а каким львом оказался. Ну чистый тигр. Царь зверей. Гордый и прекрасный.
      - А хватка, хватка какая. Не тигр - бульдог, - по-мужски похвалил программист Дима. - Ну, ребятки, теперь выпивать. С горя.
      Странный субъект тем временем поднялся и не отряхиваясь двинулся к выходу. Там, дойдя до ближайшего телефона-автомата, он набрал номер и сказал буквально следующее:
      - Э-э, это я. Да. Да. Все прошло очень удачно. Очень. Да.
      И повесил трубку.
      Глава 38 ВАСИЛИЙ
      Саня изображала опытного кулинара. Она с немыслимой скоростью строгала салат и овощи для борща, параллельно мешала что-то жареное в сковородке, мыла зелень и терла сыр.
      - Наши отношения никогда еще не заходили так далеко, - томно заметил Василий, наслаждавшийся предвкушением ужина в милом его сердцу обществе. - Что может быть притягательнее? Девушка готовит обед, а мужчина наблюдает за этим.
      У старшего оперуполномоченного не возникало ни малейшего сомнения, что вся мизансцена посвящена ему. Бывает театр одного актера, а бывает - одного зрителя. Если бы, кроме Сани и Василия, на кухне был еще кто-нибудь, спектакль был бы загублен, и все Санины старания превратились бы в простое приготовление еды, на кото-: рое и смотреть-то не хочется. А так - Саня собрала волосы на затылке в пучок, заколола кадкой-то кривой пластмассовой палочкой, и когда один, два, а то и три волоса вываливались из этой СЛОЖНОЙ конструкции, она сдувала их со лба и чесала нос тыльной стороной ладони. Она надела шорты и длинную майку и шныряла туда-сюда, а Василий внимательно следил за ее передвижениями. Она поворачивалась к нему то так, то эдак, то кармашком на майке, то разрезиком на шортах. Прелесть! И столько в ней было нежности, столько интимности.
      - Еще пять минут потерпи, паразит, - говорила она ласково. - Все почти готово, и скоро твоя ненасытная утроба получит свое.
      - Я никуда не тороплюсь, солнышко, хотелось бы только, чтобы еды было побольше и чтобы она была повкуснее.
      Саня брызнула в него водой с петрушки - ну это ли не заигрывание? - и опять устремилась к плите. Тут-то и зазвонил телефон.
      - Подойди, - велел Василий, а сам пошел в комнату и снял параллельную трубку.
      Саня осталась на кухне. Было видно, что она волнуется.
      - Але. Здравствуйте.
      - Здравствуйте, Александра. Это Рэне Ивановна. Не поймите меня превратно, но мы хотели бы сделать вам предложение. Наш фонд готовит сейчас проведение семинара для журналистов в Греции. Не согласились бы вы принять в этом участие?
      -Разве это ваш фонд, Рэне Ивановна? - Голос Сани звучал достаточно твердо, хотя поджилки у нее тряслись. - В редакцию пришла бумага из фонда Моррисов.
      - Да, стажировка будет проводиться по линии Моррисов, но на наши деньги. Так как?
      - Но в фонде Моррисов ничего об этом не знают.
      - Уже знают. Мы сегодня отправили им программу, и они согласились. Так вы хотите поехать? - Рэне Ивановна была сама доброжелательность.
      - Если я правильно вас поняла, Рэне Ивановна, в ответ на вашу любезность мне придется отказаться от написания материала о пансионе? спросила Саня.
      - Разумеется. Так как?
      - Нет. Я не переношу жару, а из греков люблю только древних.
      - Но вы все-таки еще подумайте, - чувствовалось, что дама с трудом сохраняет спокойствие, - может получиться так, что материал ваш все равно не выйдет, но и в Грецию вы не поедете.
      - Это почему же он не выйдет? - Саня перестала бояться и тоже разозлилась.
      - Мы уже переговорили с вашим начальством, и нас заверили, что все будет в порядке.
      - Ax, так. Могу вас заверить, что, если материал не удастся опубликовать в нашей газете, его опубликуют в другой. С радостью. Всего доброго и спасибо за предложение.
      Василий вернулся в кухню, Саня сидела за столом, злая и красная.
      - Ну что - съел? "Тебя хотят убить! Я посижу у тебя в засаде! Они узнали твой домашний адрес!" Мыслитель, стратег! Как умно все придумал, как убийцу заманил! Вася, они не убить, а купить меня хотят! Это просто взятка, понял?!.
      Понял. Он понял.
      - Что ты разоралась? Ты же от взятки отказалась, решимость довести дело до конца продемонстрировала. Так что покушение очень даже возможно.
      - Да перестань! - Саня стукнула по столу ладонью только-только освобожденной от гипса руки и тихонько взвизгнула. - Какое там покушение! Ладно, садись ешь. И зови Леонида из подворотни, пусть тоже поест. Порадуй его, что охранять меня больше не надо, никому я на фиг не нужна.
      Василий запечалился: вот и конец интиму.
      Сейчас припрется Леонид, будет жрать борщ, злорадно ухмыляться, высказываться о глубине версий капитана Коновалова. Саня тоже хороша, вот и пойми ее. Сначала вопит, как мы ее подставляем под удар; потом чуть не плачет, когда выясняется, что убивать ее никто не собирается.
      Василий сосредоточенно собрался, мрачно сказал, что "спасибо, не голоден", пообещал, что "лейтенант сейчас прибудут", попрощался и ушел. Особое внимание он обратил на то, что Саня даже не попыталась догнать его и вернуть. Правда, уходил он стремительно, но минут десять посидел в подъезде на подоконнике и покурил. Могла бы и одуматься. Нет, не вышла, не позвала.
      Глава 39 ИРИНА
      Ирина страдала, но страдала активно. Ей хотелось со всеми и постоянно обсуждать сложившееся положение. Разговаривать, однако, удавалось только с мамой и Геной, и оба ее вынужденных собеседника на страдательные речи Ирины реагировали неправильно. Мама призывала съездить к Ивану и поговорить. Гена затравленно молчал, боясь сказать что-нибудь не то. И все-таки сказал:
      - Может, тебе пока устроиться на работу?
      - Да? Это на какую же? - язвительно поинтересовалась Ирина.
      - По специальности. Ты же математик.
      - Ага. Ты, Гена, умник. Я была математиком, точнее - программистом, пятнадцать лет назад. С тех пор все изменилось до неузнаваемости.
      - Кто - математика изменилась? Ирина застонала. Объяснять Гене, чем отличается математика от программирования, было абсолютно бесполезным делом. Самым неприятным оказалось то, что мама Гену поддержала:
      - А то и работать - так что ж. За детьми я присмотрю.
      - Мама! Дети привыкли жить так, как они живут сейчас. Есть нормально, одеваться нормально. А мне, если работать, придется начинать с нуля. Помнишь, как мы жили, когда учились в университете? Только тогда у меня детей было в три раза меньше.
      - А почему же ты к нему не едешь? - со времен их развода мама никогда не называла Ивана по имени.
      - Потому что он уже скорее всего получил результаты генетической экспертизы - мне сказали, что он взял волосок Павлика и уже отвез его в лабораторию.
      - Ой, вот беда! - Мама схватилась за голову. - Что же делать? Надо же что-то делать!
      - Сама ему эту идею подала, так ведь? - напомнила Ирина.
      - Небось и без меня догадался бы.
      - Не знаю.
      - Ты меня винишь, Ириша? - Мама выглядела жалко.
      - Ой, мам, я жизнь виню. Ивана, Гену. Детей - они своему папаше все гадости прощают. Как Лиза говорит? "Папу можно понять". Только меня никто понять не хочет,
      - Детей винить нельзя - они дети. Потом во всем разберутся.
      - Когда - потом? На моих похоронах?
      - Что ты, что ты! Нельзя так говорить! - Мама замахала руками.
      - Почему нельзя? Когда я думаю, что Иван уедет и я останусь в дураках, мне жить не хочется. Да! Да!
      - А вдруг не уедет? Почему обязательно уедет?
      - Я вчера была на его фирме. Фирма готовится к продаже. Мне Маша звонила - вчера уже новый хозяин приходил - знакомиться. Завтра или послезавтра уже продадут. И все. Тогда - все.
      Глава 40 ВАСИЛИЙ
      Квартира Кусяшкина была опечатана. Пока Леонид ковырялся с печатями, Василий осматривал лестничную площадку. Неудачная. Всего две квартиры - одна напротив другой, шансов, что кто-то что-то видел, почти никаких. Да что там почти, просто никаких. Соседи уже все рассказали, и рассказ получился недолгим: не видели, не слышали. Оперативники современных соседей невысоко ценили за невнимательность и нелюбознательность, называли их слепоглухотупыми. То ли дело в прежние времена - как хорошо, как сплоченно жили, от дверных глазков было не оторвать. И чего не знали - рассказывали. А сейчас - сонное царство.
      Леонид открыл наконец дверь. Следы криминалиста были видны сразу: контур тела на полу ("Они что, теперь и живых людей очерчивают?" - удивился Леонид); меловой кружочек - контур дна бутылки с коньяком, которым Кусяшкин отравился; рассыпанный порошок - отпечатки снимали. Кстати, без толку отпечатки только Кусяшкина.
      Следователь Малкин тоже выразил желание осмотреть место происшествиями оперативники ждали его с минуты на минуту.
      Накануне вечером Василий и Гоша еще раз попытались смоделировать психопортрет убийцы, которому помешали и Гарцев, и Грушина, и Кусяшкин. Гошин метод базировался на том, что, если какая-то деталь мешает выстроить версию, надо эту деталь временно убрать. Василию метод казался уязвимым и спорным.
      - А как, Гошечка, потом с ней быть, с деталью? - всегда спрашивал он гаденьким голосом.
      - Там видно будет, - уклончиво отвечал Гоша.
      Как ни странно, но Гошин метод время от времени срабатывал.
      В данном случае следователь предлагал "сделать вид, что Грушиной нет", и сосредоточиться На двух совладельцах фирмы ВИНТ - Кусяшкине и Гарцеве.
      - Если убить хотели только их двоих, то тогда все понятно. Либо конкуренты, либо наследники. Хоть есть, где рыться, - рассуждал Гоша.
      - Но убили-то троих. Ни конкурентам, ни наследникам девушка не могла помешать, - стоял на своем Василий.
      Значит, она оказалась свидетелем. Она же приехала на место преступления раньше всех? Да. И что-то или кого-то увидела. Все просто. И если бы тебе, Василий, не отбили последние мозги на предыдущей работе в ОМОНе, ты и сам бы догадался.
      - Моя предыдущая работа не дает покоя всей российской правоохранительной системе. Хотя ты, Гоша, как мужчина хилый и блеклый, завидуешь моей мощи вполне закономерно, и выпады твои меня не удивляют, огрызался Василий. - Удивляет меня твое упорное нежелание обращать внимание не только на ТВОЮ единственную версию, но и на другие. Ведь не исключено же, что убить с самого начала хотели всех троих?
      - Да? - Гоша ехидно прищурился. - Для этого хорошо подготовились, взяли из-под шкафа камень, среди бела дня, практически на виду у всех спихнули человека с балкона. Типичное хорошо продуманное убийство. А потом, одна "только версия" - это все-таки лучше, чем ни одной.
      - Тогда почему, раз тебе все кажется таким непрофессиональным и случайным, ты допускаешь участие конкурентов ВИНТа? Богатые люди устраняют конкурентов иначе, - гнул свое Василий.
      - Да. Это - да, - соглашался Гоша. - Но проверить надо. Наследники, конечно, более вероятны.
      - Наследница. Вызови ее, поговори. Мне слабо верится, что это она. Но алиби нет, только ее мать может подтвердить, что она была дома во время всех убийств.
      - Все три раза дома? Хм, странно, - заметил Гоша.
      - Она - домохозяйка, и три четверти своей жизни проводит дома.
      - Нормальные домохозяйки, - назидательно поведал Гоша, - тем более состоятельные, три четверти жизни проводят в косметических салонах, парикмахерских, бассейнах и ресторанах. Вот так-то.
      В результате следствие и розыск остались каждый при своем мнении, а если честно, то каждый без какого-либо определенного мнения и версии. Их объединяла только надежда на то, что экскурсия в квартиру потерпевшего наведет-таки их на некую общую мысль.
      В ожидании следователя сыщики решили приступить к распитию крепких кофейных напитков - Леонид славился на весь МУР своим умением варить классный кофе. И надо же было такому случиться - в холостяцком хозяйстве Кусяшкина не оказалось сахара.
      Старший оперуполномоченный не был капризным и избалованным; он мог вынести многие лишения и умел стоически преодолевать самые неудобные неудобства - спать стоя, пить бочковой кофе в столовой, гладить воротничок своей парадной рубашки (потому что зачем же гладить все остальное, оно же под свитером или под пиджаком), не пить кофе вообще... Но пить кофе без сахара он отказывался наотрез. Леонид, зная об этой особенности старшего товарища, все-таки сделал попытку избежать участи самого молодого из всех присутствующих и предложил Василию ряд суррогатов, которые, с его точки зрения, могли бы "подсластить" кофе, как-то: кусок засохшей косхалвы, мармелад (можно, говорил Леонид, мелко-мелко порезать и размешать в чашке) и некую пыльную невразумительную субстанцию, размазанную по дну стеклянной плошки, - Леонид уверял Василия, что это "в недалеком прошлом - варенье".
      - Молодость-молодость, - покачал головой старший опер, - эх, были когда-то и мы лейтенантами. Зачем же мне рисковать здоровьем и есть всякую сомнительную дрянь, когда рядом со мной - младший по званию?
      Леонид, ведомый долгом и начальственными напутствиями, вынужден был удалиться в ближайшую булочную за сахаром, а через пару минут появился Гоша.
      - Мы зарастаем трупами, как лесом зарастает пустошь! - пропел он с порога. - А, кофеек, замечательно!
      - Сахара нет, - мстительно сообщил Василий.
      - Ну, так будет! Я как увидел печальную спину Леонида в дверях булочной, так сразу и подумал - сахар будет!
      И, размахивая руками, точнее, плавно поводя то правой, то левой рукой, то вправо, то влево, Гоша проследовал на балкон, декламируя следующее, только что "написанное" им стихотворение:
      - Я знаю, сахар будет, я буду кофе пить, когда такие люди, - Гоша обернулся к Василию и пояснил: "как Леонид", - будут по булочным ходить!
      - Складно, да. Впрочем, как обычно, - похвалил тот.
      - Зато рифма какая: будет - люди, пить - ходить, - Гоша поднял вверх указательный палец. - Хорошая рифма, не спорь.
      - Где-то я уже эту рифму слышал.
      - Какие опера недобрые пошли, - Гоша попытался изобразить недовольство и, повернувшись к Василию спиной, как бы обиженно закурил.
      - Смотри не свались. Балкончик-то бракованный, - предостерег старший оперуполномоченный коллегу, но Гоша даже не обернулся и, демонстрируя свою обиду, остался на балконе. Василий, демонстрируя Гоше, что не собирается к нему подлизываться, ушел на кухню. Леонид, демонстрируя свою обиду на Василия за неуставные отношения, выразившиеся в принудительном выгоне его за сахаром, вошел в квартиру, громко хлопнув дверью, и направился прямиком к Гоше на балкон.
      Капитана Коновалова это, признаться, удивило, ибо кофе предполагалось распивать на кухне, к тому же сахар заказывал Василий, а не Гоша. Однако Леонид, подойдя к Гоше почти вплотную, сунул ему в руки пакет, сказав при этом странные слова:
      - Подавись, начальник!
      И только после того, как Гоша недоуменно поинтересовался, когда именно он стал начальником "дикого и свободного племени оперативников", Леонид, несколько смутившись, сказал:
      "Обознался, товарищ следователь, виноват".
      - Как можно спутать меня, большого, красивого и темноволосого, с Гошей - маленьким, страшненьким и блондином? - возмущенно кричал Василий из кухни. Как? Объяснитесь, лейтенант!
      - Когда ненависть застит глаза, - ответил Леонид, - еще не то и не с тем спутаешь.
      К сожалению, на этом инцидент был исчерпан, и зря. Никто из них не догадался об истинной причине этой ошибки. А если бы догадались, раскрыли бы убийства на несколько дней раньше, без последующей нервотрепки и душераздирающих сцен.
      Глава 41 ИВАН
      Иван ждал убийцу, ждал изо всех сил, ждал страстно, так, как влюбленные ждут свидания, считая часы и минуты, и это ожидание даже отвлекало его от мыслей о Марине. Хотя нет, скорее, переводило эти мысли в другое русло. Он вышел из стадии пассивного горя, и безысходность сменилась беспокойством, стремлением что-то делать, искать, мстить, добиваться возмездия. Он был готов служить приманкой для того, чтобы помочь милиции поймать убийцу, но ему вовсе не интересно было, кто же хочет убить его, Ивана. Он ждал того, кто убил Марину. О том, для чего ему нужно увидеть этого человека своими глазами и что именно он будет с ним делать, Иван не задумывался.
      Нетерпение Ивана перед этой гипотетической встречей к середине дня достигло, казалось, своего предела, он уже не мог лежать, хотя врачи категорически на этом настаивали, и бродил, бродил по палате, хватался за предметы, что-то все время делал. То брался заваривать чай, то шел выливать его и мыть чашку, то чистил яблоко, а потом резал его на мелкие кусочки и выбрасывал в окно. Поэтому, когда в дверях его палаты появилась Ирина, он чуть не взвыл от досады: она же может помешать его встрече с убийцей!
      - Что? Что тебе еще надо?!
      Ирина, надо отдать ей должное, не подхватила агрессивный тон бывшего мужа, хотя в прежние времена делала это виртуозно, а, напротив, спокойно и ласково сказала:
      - Я, Вань, навестить тебя пришла.
      - Навестила? До свидания.
      - Ну, перестань. Я-то в чем виновата? Смотри, дети тебе письмо написали, прислали вкусненького.
      Дети. Это слово всегда действовало на Ивана умиротворяюще. Но не сегодня.
      - Вкусненького? Мне ничего нельзя, у меня строгая диета. И я занят, извини, Ира, мне сейчас не до тебя.
      - Чем же ты так занят? Не делами же ВИНТа, фирму ты продал, новой не завел, или ты здесь уже чемоданы пакуешь?
      - А-а, так ты за этим!
      - Нет, не за этим. Что сделано, то сделано, тем более что уже ничего не поправишь. Но я готова обсуждать с тобой планы на будущее, - Ирина присела на стул у двери.
      - Мои планы на будущее...
      - Знаю, знаю. Твои планы -- это твои планы, а мои - это мои. Но все-таки кое в чем наши планы пересекаются и будут пересекаться. Правда? - она посмотрела на Ивана умоляюще.
      - Тебя интересует, сколько денег я буду вам присылать? - Иван ее взгляда не заметил.
      - Интересует.
      - Это зависит от того, поедут ли дети со мной.
      - Не поедут.
      - Это почему же?
      - На то есть тысяча причин, но, чтобы не отвлекать тебя от срочных дел, назову только одну: я их не отпущу. - Ирина встала. - Ты ведь знаешь, что для выезда несовершеннолетних детей за границу необходимо согласие обоих родителей?
      - В таком случае тебе следует настраиваться на минимальное пособие. Одеждой и деньгами на учебу я их обеспечу. - Иван подошел к окну и облокотился на подоконник, так что Ирина могла жалобно смотреть только на его спину. А спина Кусяшкина была абсолютно невосприимчива к кротким взглядам.
      - Минимальное пособие - это сколько? - уточнила она.
      - Я еще не решил, долларов триста, наверное.
      - Триста?! - Ирина не скрывала своего изумления, но по-прежнему держала себя в руках. - Триста... Ну что ж.
      Она выложила на тумбочку продукты и направилась к двери.
      - Триста. За что же такая немилость?
      - Сама знаешь за что. Ты своего Гену напряги, пусть теперь он для тебя деньги зарабатывает. Ирина вышла из палаты, но тут же вернулась:
      - А дети-то чем виноваты? Гена - это моя вина. А ты детей штрафуешь.
      - Знаешь, дорогая, больше ты с этой нивы ничего не выжмешь, и спекуляции детьми тебе ничего не дадут. Понятно?
      - Понятно. Выздоравливай.
      Ирина ушла, и Иван впал в еще большее беспокойство. Конечно, он не так бы с ней разговаривал, и наличие Гены вовсе не столь сильно его волновало. Но он строго следовал милицейским инструкциям, а они требовали, чтобы он был с Ириной предельно жесток и даже груб. Надо - значит надо. Но - зачем? После разговора с Ириной у него остался крайне мерзкий осадок и недовольство собой. Он уже и так чувствовал себя подлецом по отношению к винтовцам за инсценировку с посещением покупателя фирмы. Да, он согласился с муровцами, что подобный спектакль развеет всяческие сомнения в реальности его намерений, но своих служащих ему было жалко, они-то всерьез переживают, а он, Иван, выглядит как свинья. Теперь еще Ирина, тоже ни за что ее обидел. Он впервые задумался: зачем милиции нужно выводить Ирину из себя? Они что - подозревают, что предполагаемый убийца - действительно этот самый Гена? Ерунда, не может этого быть. Они считают, что Гена действует по наводке Ирины? Чушь какая-то. Стерва она, конечно, стерва, но не убийца же, это понятно.
      Приход Ирины переломил настроение Ивана, и ему почему-то стало казаться, что убийца к нему теперь не придет. А между тем тот, кого он ждал, уже готовил визит в третье токсикологическое отделение института Склифосовского. Как полагал убийца, после этого визита навещать Ивана уже никто не будет. Разве что на кладбище.
      Глава 42 ГЕННАДИЙ
      Гена дозрел до самоосознания. Началось это с того, что ему захотелось поучаствовать в происходящем. "А почему бы, собственно, нет? - подумал он, проснувшись спозаранку. Все бегают, кричат, рыдают, а я только смотрю со стороны". Гена совершил такой рывок в собственном развитии после того, как смутно почувствовал, что его пассивность раздражает Ирину. Он ее утешает, жалеет, помогает ей чем может, а она злится. Почему? Да потому, что он ничего не делает для нее. Потому что она понимает, что ждать от него нечего. И как только он совершит поступок (не это ли ему внушали столько лет в пионерском штабе, причем именно такими словами?), Ирина сменит гнев на милость и начнет его уважать. Так все и будет - он ее спросит: "Ты меня уважаешь?", а она ответит: "Еще как!" Ну не предел ли это мечтаний?
      Сначала Гена "привел себя в порядок", то есть сменил рубашку, носки и носовой платок; потом отправился в Склиф. Разговор с Иваном планировался серьезный и долгий, и Гена чувствовал себя благородным рыцарем, защищающим честь прекрасной дамы. А значит, следовало быть как строгим, так и справедливым. Иван принял гостя радушно.
      - Геннадий? Как же, помню. С момента последней нашей встречи больше двух лет прошло все-таки, если не ошибаюсь, а вы ничуть не изменились. Слушаю вас.
      Гена устроился поудобнее, положил ногу на ногу.
      - Разговор у нас будет серьезный, Иван Иванович.
      - Да? Сделайте одолжение. О чем же?
      - О будущем ваших детей. Иван присвистнул:
      - Что вы говорите! Это очень мне интересно. Так что же вам известно о их будущем? Вы, вероятно, экстрасенс? Я, признаться, все время думаю об их будущем, но пока, ничего конкретного мне узнать не удалось. Кто их, детей, знает? Куда поведет их тернистая дорога жизни, перед какими соблазнами они не смогут устоять, какие трудности выпадут на их детскую долю? Рассказывайте, умоляю вас, мне очень интересно.
      Гена слегка напрягся, тон Ивана ему не понравился, но боевой настрой бывшего трудного подростка не так-то просто было сломить.
      - Я имею в виду не предсказания судьбы, на что вы намекаете, Иван Иванович, а перспективы.
      - Ах вот как. - Иван горестно вздохнул. - Это, конечно, меняет дело. Боюсь, эта тема для меня не столь привлекательна. Да, кстати, вы хотели говорить со мной о моих детях или о наших?
      - О наших?! - Гена изумленно уставился на Ивана: - Что вы хотите этим сказать?
      - Что в том доме, где имеют несчастье проживать мои дети, наличествует еще и ваш сын, не так ли?
      К такому повороту событий Гена был совсем не готов. Он заметался, покраснел, попробовал собраться с мыслями, но это ему не удалось. В результате он так и остался сидеть с красным лицом и прилипшим к нему выражением воришки, застигнутом на месте кражи. Иван между тем продолжал резвиться:
      - Ну что же вы, Геннадий, что с вами? Я слушаю вас, не молчите, пожалуйста, а то мне становится одиноко. Вы как бы здесь, но в то же время вас вроде и нет. Конечно, молчание - золото, но не во время же "серьезных разговоров".
      Гена на провокации не поддавался и молчал как заведенный.
      - Хорошо. Как вам будет угодно, - сказал Иван холодно. - Пока вы готовитесь к выступлению, я сам задам вам несколько вопросов. Вы ведь пришли сюда, чтобы убить меня? Но как именно вы собираетесь это сделать? И, главное, зачем? Вы, извините, не тянете на гангстера и вообще производите весьма жалкое впечатление. Так нужны ли вам эти потоки крови, эти горы трупов? У меня к вам, милый мой, свой счет, и ,вовсе не все из ваших безобразий я намерен вам прощать. Скажу больше - если я пообрываю вам ваши поганые ручонки, а потом и голову, меня не осудят. А даже если и осудят, я все равно ни на что не променяю несказанное удовольствие удавить вас, Геннадий. Вы не допускали такого исхода нашей встречи?