Надо было выяснить, насколько далеко зашла недовольство руководителей ГСМ руководителями ВИНТа, и Василий решил не мелочиться, а обратиться за консультацией прямо к президенту ГСМ Сергею Александровичу Шуляеву. Последний к перспективе встречи с капитаном МУРа отнесся, мягко говоря, без восторга.
      - Да? Капитан? Как? Василий Феликсович? В таких случаях положено говорить "очень приятно", но если вы не будете настаивать, то я не буду врать, - вот так мрачно и нерадушно отреагировал Шуляев на телефонный звонок Василия. - Надо побеседовать? Ну, надо так надо. Вы сами приедете или повестку пришлете?
      - Зачем же повестку? Приеду. С детства, знаете ли, мечтал побывать на хорошей компьютерной фирме, взглянуть, так сказать, на святая святых этого... как его... - Василий запнулся и тяжело задумался, святая святых ЧЕГО может быть на подобном предприятии.
      - Понимаю ваши осложнения. - Шуляев расхохотался. - Святая святых, по моим сведениям, располагается в культовом учреждении - все стены завешаны. Могу дать адресок. Вы, пардон, не верующий, капитан? А то ведь, не дай
      Бог, травмируешь доблестную милицию богохульством.
      - Где ж вы видели неверующего милиционера? - Василий никогда не пренебрегал возможностью пококетничать и порезвиться с подозреваемыми. - А уж в розыске - так просто религиозные фанатики все.
      Собеседники остались довольны друг другом, а потому решили встретиться и побеседовать немедленно. Через сорок минут Василий уже утопал в огромном, даже для его большого тела, кресле, которое украшало, наряду с другими дорогостоящими предметами интерьера, кабинет директора ГСМ.
      Разговор с хозяином кабинета старший оперуполномоченный начал, как и положено, издалека. А именно, поведал Сергею, что над ним в лице маньяка-патриота нависла смертельная угроза. Шуляев, будучи по природе человеком веселым, воспринял все это неадекватно.
      - Да, расстроили вы меня, - говорил он, давясь от смеха. - И испугали. Страшно-то как стало жить на свете - везде маньяки. Придется врезать новый замок в дверь, а то ведь не ровен час...
      - Но Гарцева-то убили, и Кусяшкина пытались, - напуская на себя взволнованность, заметил Василий. Шуляев волнение гостя заметил и оценил, но остался по-прежнему спокоен:
      - Это их проблемы. Рома был без царя в голове, да и от дел он в последнее время отошел.
      - Ну, маньяк мог этого и не знать, - гнул свое Василий.
      - Да какой там маньяк? Что вы! - упорствовал Шуляев.
      - А кто же, по-вашему?
      - Вот этого не знаю. Я с винтовскими мальчиками только по делам пересекался. Иван - да, деловой человек, серьезный, ничего не скажешь, а Рома так. - И Шуляев пренебрежительно махнул рукой.
      - Но, согласитесь, если пытаются убить, причем не без успеха, обоих руководителей фирмы, начинаешь подозревать, что их общий бизнес имел к этому отношение.
      -.Конечно, - согласился Шуляев.
      - Вас не поймешь.
      - Что ж тут непонятного? Я соглашаюсь, что подозревать начинаешь. Но не все подозрения подтверждаются. Помимо бизнеса, у них было множество общих интересов, они дружили с детства, женщин все время делили.
      - Скажите, какая осведомленность о конкурентах! - одобрительно заметил Василий.
      - А как же. - Шуляев довольно улыбнулся. - Впрочем, не исключаю и бизнес, с бандитами не договорились например. А нас вроде убивать не за что.
      - Так не бывает. Убить всегда есть за что. - Василий счел своим долгом развеять заблуждения директора ГСМ. И для убедительности добавила-Всегда.
      - Нравится мне наша оптимистичная милиция. Ну, вам виднее. Только маньяка этого выбросите из головы, до добра эти мысли не доведут. Скажу вам, как рентгенолог рентгенологу...
      - А я вам скажу, - перебил сыщик, - что маньяки на свете бывают, и еще как. И многим весельчакам, вроде вас, они жизнь попортили.
      - Ну да, ну да... - Шуляев кивнул. - Ладно, маньяк так маньяк. Мне-то такая дурная версия только на руку. Куда было бы неприятней, если бы вы нас, скромных представителей среднего бизнеса, заподозрили в убийстве конкурентов, А раз есть маньяк, то нерачительно было бы им не прикрыться.
      Шуляев вопросительно посмотрел на Василия, но тот углубился в изучение рисунка на обоях. Пауза из просто затянувшейся стремительно перерастала в крайне неестественную, отчего душа старшего оперуполномоченного (если, конечно, допустить, что у сотрудников уголовного розыска бывает душа) ликовала и пела. Василий был бесконечно благодарен Шуляеву за то, что тот избавил его от обязанности вслух произносить грубую фразу: "Мы вас подозреваем в убийстве". Увы, старшему оперуполномоченному Коновалову слишком часто приходилось ее произносить, и никогда, ни разу ему не удалось сохранить с тем, кому он это говорил, доброжелательные отношения. Магическая фраза "Мы вас подозреваем" обладала мерзейшим свойством: ее невозможно было озвучить так, чтобы не оскорбить собеседника. Василий тренировался перед зеркалом, вырабатывал специальный бархатный и нежный голос, но ни выражение лица, ни тембр голоса не могли скрасить хамской сущности этой фразы.
      Шуляев оказался благородным человеком, бедного опера пожалел и добровольно загнал себя в пятый угол. Было бы, выражаясь словами того же Шуляева, нерачительно не воспользоваться его оплошностью. Помолчав еще с полминуты, Шуляев, наконец, отважился:
      - А чего ж вы не спрашиваете, не мы ли убили Гарцева?
      - Так стесняюсь. Неловко, знаете ли, - радостно подскочил Василий.
      - Да бросьте! - Шуляев захохотал. - Дело-то житейское, я ж понимаю!
      - Спасибо, уговорили. Не вы ли, Сергей Александрович, убили Гарцева?
      - Нет, не я. У меня и алиби есть. Мы с семьей были в Америке.
      - Обижаете. Кто ж подумает, что вы сами, своими, так сказать, руками... Для этого нанимают профессионалов, - доверительно сообщил Василий.
      Шуляев пришел в окончательный восторг:
      - Ну конечно! Как же я не подумал! Только, говорят, от этого убийства разит непрофессионализмом, как от моей собаки.
      - Вы и это знаете?!
      - Ну как не знать! Об этом вся Москва говорит.
      Нет, Шуляева запугать не удалось. Ни маньяком, ни подозрениями. Однако Василий остался доволен поездкой в ГСМ. Шуляев, поломавшись для приличия, рассказал ему множество интереснейших баек про Кусяшкина и Гарцева, про их амурные дела. "Не исключено, что прав полковник Зайцев, - думал Василий, покидая гостеприимный ГСМ, - предлагая сосредоточить оперативное внимание на Марине Грушиной. Такие там страсти-мордасти, что мало не покажется".
      Глава 33 ИРИНА
      Ирина сидела на кухне, обхватив голову руками, и не то чтобы плакала, а, скорее, стонала. Она впала в это состояние после того, как позвонила Маша Цигина, ее приятельница из ВИНТа, и рассказала о том, что Иван продает фирму, квартиру и дом. Сказала, что он уезжает в Америку, потому что после смерти Ромы и Марины не хочет иметь "ничего общего с этой страной". Маша, хотя и изображала сочувствие, не могла скрыть злорадства:
      - Как же ты теперь, Иришка? Он ведь канет туда, ищи-свищи... Это сейчас он такой трепетный отец, а, как у мужиков бывает, с глаз долой - из сердца вон. О детях и думать забудет.
      Да! Да! Да! Все правда! Так все и будет. Пока он здесь - все решаемо, а уедет, и она останется одна. Ирина вдруг поняла, что все эти годы она не чувствовала себя ОКОНЧАТЕЛЬНО брошенной женщиной. Он ушел, но, во-первых, она наДеялась его вернуть, а во-вторых, он всегда был рядом, и была некая надежность даже в их плохих отношениях. Она всегда знала, что может рассчитывать на него. Она никогда не была ОДНА с тремя детьми.
      Ирина позвонила Гене. Нет, Гена ее не понял, а, наоборот, обрадовался:
      - Слушай, а пусть он старших возьмет с собой, а? А мы с тобой поженимся.
      - Как - возьмет? Ты что говоришь? Это мои дети! Я их не пущу!
      - Зря. Они уже взрослые, и они к тебе будут приезжать. Ты же боишься, что твой Иван детей бросит, забудет? А так-то, если они с ним будут, не забудет ни за что. Вот и пусть.
      - Нет! - Ирине захотелось его ударить. - Нет!
      - Ну нет так нет, - Гена, как всегда, был миролюбив. - Я тебе это просто как вариант предлагаю. А потом - может, он вам много денег оставит, уезжая.
      - Сколько это - много? А если не оставит?
      - Ну, придумается что-нибудь.
      - "Придумается"! - Ирина злобно передразнила Гену, пытаясь повторить его протяжные интонации. - "Придумается"... Кто придумывать-то будет?
      Гена, конечно, был ни при чем, но на кого-то ей нужно было выплеснуть свою злость. Мама тоже расстроилась и тоже предложила договориться с Иваном о деньгах.
      - Пусть оставит.
      - Мам, что значит "пусть"? Я же приказать ему не могу. Только попросить. . .
      - А ты попроси. Попроси. Скрой гордыню-то. Вот он болеет, сходи к нему, проведай, до-машненького отнеси, пожалей. А как же?
      - Ах, ах, ах! Ты ж его терпеть не можешь. А сходить-принести советуешь.
      - Да, не люблю. Так не ради ж него. Чтоб дети сиротами не остались. Чтоб было им на что хлеб-соль купить. Сходи, не развалишься.
      Ирина уже почти согласилась, но опять позвонила Маша.
      - Ир, Алиса говорит, что он в детсад к твоему Павлику посылал шофера и тот взял с его шапки волосок для экспертизы.
      -Что-о?!
      У Ирины в буквальном смысле подогнулись ноги, и она стала медленно оседать на пол.
      Глава 34 АЛЕКСАНДРА
      Мой приход в редакцию произвел фурор. Синяки особенно понравились девушкам, гипс - мужчинам. Меня щупали, трогали, стучали по гипсу карандашами и ковыряли его ножницами.
      - СанеЧка, - томно, с придыханием и особенно выделяя звук "ч", сказал мне начальник отдела иллюстраций, шестидесятивосьмилетний Марк Семенович, - в жесткой оболочке вы стали еще сексуальнее.
      Что касается моего непосредственного начальника Александра Ивановича Полуянова, то он моих увечий просто "не заметил". Подумаешь, рука в гипсе! Он же здесь посажен не затем, чтобы меня рассматривать. Он здесь для дела посажен! Во всяком случае задания, которые он мне выдал в переполненном объеме - куда "сбегать" и что "разнюхать", предполагали немалую как мобильность, так и подвижность.
      - Дописывай уже свою бодягу с ВИНТом, - мрачно велел Майонез, - а то ты почему-то неприлично затянула это дело.
      Можно подумать, по моему внешнему виду было непонятно, ПОЧЕМУ я так нерасторопна.
      - Ладно, - согласилась я, со скрежетом почесывая гипсом голову. Звук Майонезу не понравился, он поморщился, но комментировать не стал.
      - Твой бред насчет ограбления адвоката вышел в прошлом номере. Видела?
      - Видела.
      - И как?
      - Так я его читала, когда, так сказать, над ним работала.
      - И/как?
      - Ну, бред, он и есть бред.
      Майонез удовлетворенно кивнул. Видимо, он считал, что в деле моего человеческого становления все же происходят некоторые положительные сдвиги.
      Мне было ведено сходить на редколлегию и раздобыть хронику происшествий прошедшей недели.
      Редколлегия в тот день была многолюдной и бурной. Накануне, в прошедшую пятницу, отмечался день рождения Марка Семеновича, где к водке подавали квашеную капусту и соленых опят, по поводу вкусовых качеств которых Марк Семенович всем проел плешь: "Чудесные грибочки, сам собирал, сам солил - с чесночком, с укропчиком, сейчас .так уже не умеют, они ведь что, плюхнут пуд соли в банку и думают, что так можно, а я по старой рецептуре, мне возиться не лень, гриб - дело благородное, его портить грех..." и т.д. и т.п. Так вот, опята оказались пересоленными, и их пришлось промывать над ванной, в которой раньше, до научно-технического прогресса, сотрудники отдела иллюстраций промывали снимки. Технология изготовления фотографий для газетных иллюстраций сто лет как изменилась, а ванна в отделе осталась. Она считалась историческим памятником и служила емкостью для охлаждения бутылок и арбузов. Все бы обошлось, если бы кран над этой ванной не тек уже второй год. Закрыть воду было просто невозможно, но, поскольку затычки в ванне сроду не было, вода как втекала в нее круглосуточно, так же круглосуточно из нее и вытекала. Беда случилась из-за гриба, который выпал из дуршлага и широкой шляпкой закрыл слив. Во время самой пьянки этого никто не заметил - вода из крана текла тонкой струйкой и прибывала, зараза, очень медленно. Однако за прошедшие после пятницы субботу и воскресенье вода не просто дошла до краев ванны, но и залила все пространство фотолаборатории. Строго под отделом иллюстраций на четвертом этаже нашего пресс-здания располагался кабинет главного редактора газеты "Финанcы и бизнес", и, что приятно, этот самый кабинет за неделю до дня рождения Марка Семеновича был капитально отремонтирован. Когда главный редактор "Финансов" Николай Павлович Крутой пришел на работу в понедельник, на его рабочем столе поверх бумаг лежала прекрасная итальянская лепнина, а с того, что раньше было потолком, шел дождь, и ковер дышал влагой, то есть был покрыт мутным раствором глубиной в шесть сантиметров, что трудолюбиво замерили подчиненные Николая Павловича.
      Редколлегия прошла под девизом "Кто и сколько должен платить?!". Обсуждались также вопросы, каков персональный вклад Марка Семеновича в это безобразие, насколько виноваты сантехники, которые не только не чинили текущий кран годами, но и не выбросили "устаревшее оборудование" в виде ванны, а также решительно осуждался факт пьянки в редакции всеми, кто в ней, в силу непонятных причин, не участвовал.
      Марк Семенович придерживался версии, что он, конечно, виноват, но он не виноват, потому что "те, кто портил такие замечательные грибы промыванием, просто варвары", а сантехники, конечно, "просто бездельники, их никогда не дозовешься". Участники пьянки стояли на том, что а как же не отметить день рождения, не люди, что ли?" и "есть грибы, которых в банке в пять раз меньше, чем соли, попробовали бы сами".
      Короче, решение принято не было, если не считать того, что все, замеченные в промывании грибов над ванной, были направлены на уборку мусора в кабинете Крутого.
      Лида Мещерякова из отдела общества, которой тоже предстояло принять участие в субботнике, схватила меня за руку и потащила с собой.
      - Поболтаем, пока я буду переодеваться. Синявский приходил пять раз, говорила она, стаскивая через голову платье, гораздо более подходящее для коктейлей, чем для уборки мусора. - У тебя ничего простенького здесь нет? Свитера или халатика? Орал, ногами топал. Меня чуть не убил. Хороший он у тебя, тьфу, зацепилось, посмотри, что там... Да, тебе тоже обещал райскую жизнь, сказал, что просто так ты от него не отделаешься, убьет обоих. Сань, загляни к Аське, а то я уже голая, попроси у нее маечку. У них в шкафу валялись какие-то тряпки.
      - Кого "обоих" он убьет?
      - Тебе какая разница, кого еще. Главное, что среди них есть ты.
      - Но людей-то жалко.
      - Принеси маечку, будь человеком. Я принесла Лиде грязную майку из секретариата, и в тот момент, когда она брезгливо ее осматривала, появился Савельченко. Странного в этом не было ничего - у него был удивительный нюх на голых женщин. Стоило кому-либо из наших девиц начать примерять колготки или лифчик, неизменно распахивалась дверь, и появлялся Вячеслав Александрович Савельченко, начальник коммерческого отдела. Редакционные девушки к этому давно привыкли и стеснения в подобных ситуациях не испытывали никакого. Лидино поведение было лучшим тому доказательством.
      - Вот, - мрачно сказала она Савельченко, как только он возник на пороге, - вот скажите, Вячеслав Александрович, можно такую гадость на себя надевать?
      - В принципе для мытья полов - самая подходящая одежда, - сказал Савельченко, - только советую вам снять французское белье.
      - Во-первых, оно английское, - ответила Лида, - а во-вторых, другого белья у меня здесь нет. А-а, ладно. - Она натянула на себя майку и отправилась в "Финансы и бизнес". И тогда Савельченко обратил внимание на меня, хотя смотреть было особо не на что - я была не просто одета, а одета сверх всякой меры.
      - Здравствуйте, Александра. - Он медленно прошел через комнату и сел напротив меня. - Скучал. Ждал. Надеялся.
      - На что? - мрачно спросила я.
      - Все на то же. Вы же знаете, Александра, много мне от вас не надо. Просто знать, когда вы будете моею.
      Я виновата развела руками:
      - Боюсь, в ближайшее время не получится.
      -Дела?
      -Да.
      - Но ведь каждый человек имеет право на отдых, - доверительно сообщил Савельченко.
      - И отдых распланирован.
      - Весь?
      - Весь.
      - Тогда так поступим: я жду вашего ответа в течение недели, а потом перехожу к решительным действиям. - Он встал и аккуратно придвинул стул к стене.
      - Вы меня пугаете, Вячеслав Александрович?
      - Боже сохрани! Ставлю в известность. Предупрежден - значит вооружен, не так ли? - он отвратительно улыбнулся. Я уверена, что ровно так улыбаются крокодилы перед тем, как сожрать свою жертву.
      - Не так. У меня, если я вас правильно поняла, нет выбора?
      - Вот именно. Хотя выбор всегда есть, главное - не ошибиться. Кстати, мы сейчас меняем компьютеры в отделах. У вас, кажется, старый и плохой?
      фу, какая дешевка! Я даже взбодрилась после столь щедрого жеста.
      - Спасибо, меня устраивает мой, я привыкла.
      - Но мы меняем ВСЕМ.
      - Тогда зачем спрашиваете? Всем так всем. Вячеслав Александрович был маленьким человечком крупного телосложения, сидящим на мешках с деньгами. Он мог их давать (не мешки, а деньги), мог не давать, мог давать, но мало, мог (вдруг!) дать побольше... Он был всесилен, а потому строг. Он журил журналистов за "слабоватые заметки", а они, томясь мыслями о деньгах, покорно выслушивали его нарекания; он позволял себе безобразные высказывания, типа "мы вас кормим, так что вы уж...", и знать не знал, что ему отвечают, потому что ответы цедились ему вслед лишь с большого расстояния. Он внимательно следил за своей внешностью, ходил по редакции с теннисной ракеткой, покупал самые модные одеколоны, поэтому от него отвратительно пахло сладкой парфюмерией, и курил четыре сигареты в день, потому что "это еще не вредно". Он был не великим, но ужасным, и он за мной "ухаживал". Короче, в жизни мне очень не везло.
      Однажды Савельченко навалял объемную справку о редакционных расходах и "по-дружески" показал ее мне. Из справки явствовало, что отдел происшествий сжирает чуть ли не треть газетных денег, следовательно, половину штатных единиц названного отдела следует немедленно сократить.
      - Долг велит мне довести эти данные до сведения руководства, - скорбно заметил Савель-ченко. - Я же отвечаю за расходование средств.
      - Почему вы думаете, Вячеслав Александрович, что сократят именно меня? - поинтересовалась я.
      - А кого же? Пуприянова не сократят, он начальник. Дубика только что переманили из "Комсомолки", не для того же, чтобы выгнать. Полгода за ним гонялись. Майоров - любимчик главного, вы же знаете. А Лобова собирается в декрет, так что КЗоТ на ее стороне. Но я могу, поверьте, могу поступиться совестью и не давать хода этой служебной записке.
      Так что, припертая к стенке его железными нежностями, я даже побывала у него в гостях, наивно полагая, что ему требуется лишь один визит и лишь с одной целью. Под лозунгом "пусть подавится, собака" я набралась решимости принести себя в жертву родной газете, из которой мне ужас как не хотелось уходить, тем более из-за Савельченко. Однако я себя переоценила. Когда ровно через три минуты после прихода он плюхнулся на диван (а чай попить? а поговорить?) и томным голосом сказал: "Сядь со мной рядом", у меня от отвращения даже голова закружилась.
      - Чайку попьем? - спросила я дрожащим голосом.
      - Девочка! У меня есть кое-что получше чая. - И Савельченко извлек из холодильника бутылку игристого вина. - Вот. Берег к такому случаю.
      После чего удалился в ванную, велев мне накрывать на стол.
      Кухня Вячеслава Александровича была, мягко говоря, не в идеальном состоянии, и я на нервной почве принялась за уборку. Когда он вышел из ванной в коротком шелковом халате с драконами, на меня обрушилась настоящая тошнота. А уж когда он подошел ко мне и потерся носом о мое плечо, что, вероятно, свидетельствовало о нежных чувствах, мне и вовсе стало дурно. К тому же я никогда не видела его лица так близко и впервые смогла оценить его красоту. Лицо его почему-то лоснилось (не умывался он там, в ванной, что ли?), и еще меня поразили широкие поры и мелкие угри на носу. Почему я не замечала этого раньше? Может, он пудрится перед выходом на работу?
      Изо всех сил борясь с рвотным рефлексом, я сказала: "Сейчас, сейчас, только раковину домою. Нет ли у вас чистящего порошка?"
      - Порошка? Нет, кажется, - удивленно ответил он.
      И тогда я, как ненормальная, рванула к двери, бормоча на ходу, что "одну минуточку, я сейчас быстренько сбегаю и куплю".
      - Как порошок? - поинтересовался он на следующее утро. - Удалось купить?
      - В вашем районе - страшный дефицит. До ночи бегала по магазинам нигде ничего.
      Санкции последовали немедленно. Меня вычеркнули из списка делегации, которая должна была ехать на какой-то там форум в Швецию, и "что-то не получилось" с выделением мне бесплатной путевки на Кипр, хотя почти всем сотрудникам газеты коммерческий отдел сделал такой подарок к отпуску.
      Пришлось идти к главному - не с тем чтобы требовать поездку, а для того чтобы прояснить, будет-таки сокращение в отделе или нет.
      - Сокращение? - Главный удивился. - Что за чушь.
      - Но ведь Савельченко написал вам служебную записку?
      - Ну и что? Он мне их тоннами пишет.
      - И что же, вы их игнорируете?
      - Не все, надо же его иногда потешить. Вот, например, он внес рационализаторское предло-. жение поставить плевательницы у двери каждого отдела. Умно? Умно. Разумно? Разумно. Человек толково все обосновал. - Главный расхохотался. - Жалуются сотрудники, что у их плевательниц собираются посторонние, то есть журналисты из других отделов.
      - Поплевать?
      - Покурить. И поплевать. Он считает, пусть каждый плюет на своем месте, у своего отдела. Логично?
      Главный меня успокоил, но Савельченко все равно проходу мне не давал и мелко пакостил при каждой возможности. При этом он продолжал нежно мне улыбаться, заходить по утрам "на кофеек", в подробностях рассказывать о совершенных им накануне покупках, зачастую с предъявлением оных - "хочешь понюхать, какой я купил одеколон?", "конечно, хочу, ах, какая прелесть!", "а как тебе свитерок?", "очень элегантно, и очень к лицу". Разумеется, каждый визит заканчивался заверениями, что я всегда могу на него рассчитывать.
      Однажды Савельченко столкнулся в нашей комнате с Синявским. Беседовали они довольно долго и, я бы сказала, понравились друг другу.
      - Новый сотрудник? - строго спросил Савельченко.
      - Никак нет, - гаркнул Синявский. - Старый сотрудник другой газеты.
      - Кем же вы, если не секрет, приходитесь нашей очаровательной Сашеньке? - поинтересовался Савельченко.
      - Я прихожусь ей поддержкой и опорой, - со свойственной ему скромностью ответил Синявский.
      - Даже так?'- как бы удивился Савельченко. - И что, серьезные намерения?
      - Вы хотите спросить, собираюсь ли я на ней жениться? - Синявский временами бывал омерзительно прямолинеен.
      - Я, знаете ли, как деловой человек, считаю, что все, подлежащее регистрации, должно быть зарегистрировано. Мало ли что, знаете ли, - пояснил Савельченко .
      - Вот, уговорите девушку, а то ей все некогда, и к священному институту брака она относится без должного рвения, - пожаловался Синявский.
      - Будете уговаривать? - спросила я не без интереса, хотя сам по себе их разговор меня тревожил.
      - А как же! - Савельченко уселся поудобнее и в течение получаса излагал мне преимущества замужней жизни, а также свою вольную трактовку женской природы, тяготеющей к замужеству, как важнейшей стадии самореализации, ибо женщины, в отличие от мужчин, стремятся... И так далее, и тому подобное.
      - Ладно, уговорили, - сказала я, когда он в очередной раз сделал паузу, чтоб набрать воздуха для следующей идиотической тирады. - Вы так убедительно говорили, что мне ничего другого не остается, кроме как выйти замуж за первого встречного.
      - За кого? - переспросил Синявский, намекая на то, что я опять брякнула глупость. - И где ты собираешься его встречать?
      - Не волнуйтесь, юноша, - сказал Савельченко, - учитывая, что нас здесь двое, думаю, вы как минимум один из двух первых встречных.
      - Грустно быть случайным встречным и одним из двух, - весело заметил Синявский, - хочется быть единственным, и не встречным, а найденным.
      - Где же мне тебя искать, - спросила я, - если ты уже сам нашелся?
      - Спрячьтесь, а Александра вас поищет. Она девушка упорная, так что в любом случае найдет, и вы станете и встречным, и найденным, так что удастся убить сразу двух зайцев, - посоветовал Савельченко.
      - Да, - Синявский разыгрался не на шутку и немедленно залез под стол, Саня, найди меня, я здесь!
      Я сидела, как изваяние, и даже мысли не допускала, что буду участвовать в их молодецких забавах.
      - Саня! - вопил Синявский из-за стола. - Где ты? Найди меня, найди!
      В этот момент появился Майонез. Синявский продолжал орать, настаивая на том, чтобы я проявила смекалку и сообразила, наконец, где же "твой любимый первый встречный".
      Майонез с минуту послушал его крики и мрачно посоветовал мне поискать моего любимого вот под этим столом, а также предположил, что "у него там, видимо, какие-то проблемы". Синявский вылез, нисколько не смутившись, а Савель-ченко, напротив, смущенно развел руками, что, мол, поделаешь, молодежь балуется.
      На следующий день Савельченко заметил, что вообще-то против этого конкретного юноши он ничего не имеет, но лично ему кажется, что я заслуживаю большего, и если уж мне так важно непременно выйти замуж, что понятно для девушки моего пола (интересно, какого еще пола бывают девушки?), то он готов это обсудить.
      Я сказала, что еще слишком молода как для замужества, так и для долговременных отношений с мужчинами мужского пола.
      - А для кратковременных? - быстро спросил Савельченко.
      - А кратковременные ниже моего достоинства, - ответила я, по-моему, очень удачно.
      Вообще этим разговорам не было конца, и временами в минуты сомнений и тягостных раздумий я сама себе казалась жалкой мышью, томящейся в мышеловке, причем хвост мой был варварски придавлен.
      Глава 35 ВАСИЛИЙ
      Пансион для одаренных детей произвел на старшего оперуполномоченного странное впечатление. Возможно, место для санатория "Леса" в поселке Николиха, на территории которого располагался пансион, было выбрано удачно; возможно, природа в этом уголке Подмосковья была прекрасной, но сейчас, в конце сентября, оценить это уже не представлялось возможным. Деревья облетали, трава была трудолюбиво вытоптана, и единственным украшением детской площадки была огромная песочница, которая вряд ли была интересна детям хоть и младшего, но школьного возраста.
      Одаренные дети мрачно слонялись по пустому двору в ожидании обеда; некоторые из них вяло собирали кленовые листья. Дежурная воспитательница призывала их предаться подвижным играм. Дети на призывы не реагировали. Василия воспитательница встретила вежливым вопросом:
      "Как это вы проникли на территорию, мужчина?", на что он ответил прямо и честно: "Через ворота". Внимательно изучив удостоверение сотрудника милиции, воспитательница разрешила Василию проследовать к директору. По дороге к директору сыщика поразило роскошное убранство пансиона - в холлах стояли кожаные диваны и столики из красного дерева, инкрустированные мрамором. В стенах детского учреждения они выглядели дико. Над некоторыми холлами висели таблички "Игровая", но ни одной игрушки старший оперуполномоченный там не заметил, из чего сделал вывод, что дети здесь играют в диваны и столы.
      Директором пансиона оказался молодой человек, которому Василий тоже попытался предъявить свое удостоверение, но безуспешно. Директор смертельно побледнел, замахал руками и с. криками: "Что вы, что вы, я вам верю" - выбежал из собственного кабинета. Вернувшись через несколько секунд, он извинился и представился:
      "Роговцев. Игорь. Можно без отчества". Старшему оперуполномоченному поведение директора пансиона не то чтобы не понравилось, но показалось не совсем обычным. Во всяком случае, подозрения полковника Зайцева о том, что в окружении покойной Грушиной что-то не чисто, стали приобретать вполне зримые очертания.
      - Нет, не думайте ничего такого, - этими словами просто Игорь начал разговор с капитаном. - Марину здесь любили, и даже очень. Да, она иногда критиковала учебный процесс, ну так что ж? Потом она никуда не сообщала эти сведения...
      - Сведения?
      - То есть свои соображения. Понимаете, она - учитель молодой, пришла из обычной школы, с одаренными детьми раньше не работала, и, конечно, ей многое казалось странным.
      - А остальные учителя пришли из необычных школ? - уточнил Василий.
      - Тоже из обычных, но у них опыта побольше. Она, собственно, просто душой радела за дело. Вот. - Игорь с каждым оловом становился все бледнее и несчастнее.
      - А что же ей казалось странным?
      - Не помню. То есть это не важно. Это чисто педагогические споры - как учить, чему учить. У президента фонда, при котором образована школа, есть четкая концепция развития, а Марина исходила из немного других .установок.
      - Например?
      - Например, она не одобряла бег в мешках.
      - Что? - Василий забеспокоился, в своем ли уме его собеседник.
      - В программе праздника по случаю открытия было предусмотрено такое развлечение, для смеха, понимаете?
      - Понимаю. И что же она имела против бега в мешках?
      - Наверное, ей самой такое развлечение не нравилось.
      - Ну так не бегала бы, какая проблема, - пожал плечами сыщик.
      - Нет, у нас так нельзя. Все должны. Праздник-то для всех, все и должны развлекаться.