- Мама! Ну что ты!
      - А что? Тебе хорошо разве? А представь, он бы женился, завел там детей, так он про Лизу и Алешу и думать бы забыл. А так...
      - А так меня посадят за убийство.
      - Небось не посадят. Я же сказала, что ты была дома.
      - Я и правда была дома. Спасибо. Но они понимают - мать что угодно подтвердит. Даже если бы ты действительно была со мной дома, они все равно тебе не поверят.
      - А тебя никто не видел? Клава не заходила?
      - Никто не заходил.
      - Ничего. Пусть доказывают, пусть ищут.
      Глава 30 АЛЕКСАНДРА
      Надо же как-то представиться. Неудобно все-таки - довела человека до такого расстройства, не познакомившись, не увидев его ни разу. И я похромала на пятый этаж. У палаты реанимации, в которой лежал Кусяшкин, стоял хмурый детина и сверлил всех маленькими беленькими глазками.
      - К кому? - вежливо рявкнул он, когда я сделала попытку протиснуться в дверь палаты.
      - Не волнуйтесь, не к вам, - ответила я столь же любезно.
      - Минутку, - он схватил меня за локоть. - К кому?
      - К Кусяшкину,- я мило улыбнулась. - Я его сестра. У нас принято болеть всей семьей и обязательно лежать в одной и той же больнице.
      - Туда нельзя.
      - Я только заглянуть.
      - Зачем?
      - Соскучилась.
      Он задумался, хотя было совершенно очевидно, что делать он этого не умеет. Но, видимо, мой облик - больничный халат, рука на веревочке и тапки, которые были мне на восемь размеров велики, пробудили в нем не то чтобы жалость, но снисхождение к сирым и убогим.
      - Пройдите.
      Кусяшкин произвел на меня сильное впечатление: он весь был какой-то трубчатый. Трубки торчали у него из носа, изо рта, тянулись к его рукам от капельниц, которых было в избытке. Ужас! Совесть опять схватила меня за горло. Но ненадолго. За спиной я услышала до боли знакомый голос:
      - Преступника всегда тянет на место преступления.
      Капитан милиции Василий Феликсович Коновалов стоял в дверях палаты, привалившись к косяку и скрестив руки на груди.
      - Хотела добить своего убийцу гипсовым кулаком? Правильно. Пока суд да дело, а сейчас он слаб, беспомощен, самое время вершить произвол.
      - Вершат правосудие, а произвол творят, - промямлила я, стуча зубами от страха.
      - Больше тебе нечего сказать? - Вася отлепился от косяка и сделал шаг вперед. Зачем? Куда он идет?! Что собирается делать?! И я закричала от страха. Акустика в институте Склифосовского всегда была отменной, и покаянное эхо, стукнувшись о потолок, упало к Васиным ногам.
      - Вася, любимый, прости!
      И он смягчился, хотя вида не подал:
      - Любимый? Твоего любимого мне на днях довелось лицезреть. Достойный выбор. Впрочем, при твоих нынешних физических недостатках ты вряд ли можешь рассчитывать на большее. Кстати, если твой рыжий тебя бросит за однорукость и безмозглость, у меня есть на примете нечто еще более противное - Гуся Зацепин, помнишь? Он месяц, как освободился, сексуальный извращенец и тоже инвалид. У него водянка головного мозга. Голова больша-ая, больша-ая, на вас двоих хватит.
      - Вася, - я вложила в свой возглас столько мольбы, что и камень бы дрогнул, - Васенька, ну прости меня, дуру, так получилось! Я больше не буду!
      - Конечно, не будешь. Я больше близко тебя к МУРу не подпущу. Документы, погоны, оружие сдашь коменданту.
      - Ты хочешь отобрать у меня удостоверение?
      - Уже отобрал. Оно, к счастью, оказалось в твоей сумке, которую ты подарила уличным хулиганам.
      - Хулиганам?! Да они убийцы и грабители!
      - Ну уж. Мелкое хулиганье. Даже не потерянные для общества люди, можно за них побороться.
      - Они отобрали у меня сумку и толкнули под машину! Это тебе как?
      - Я их понимаю. Я бы на их месте...
      - Вася!
      - Посуди сама, не сделай они этого, мне бы пришлось трясти тебя за ноги вниз головой, дожидаясь, пока из тебя вывалится удостоверение. Из сумки взять проще, тем более что тебя и трясти теперь опасно, еще развалишься.
      - Грешно смеяться над больными.
      - Я не смеюсь, я плачу. Марш отсюда, и чтоб духу твоего не было у палаты умирающего!
      Что мне оставалось? Я поковыляла к себе, размышляя о том, ревнует меня Вася или мне это показалось.
      По дороге на родной травматологический этаж я решила зайти к заведующему травматологическим же отделением Михаилу Ивановичу. Познакомиться. То есть - представиться.
      Он, в отличие от этого урода Васи, мне обрадовался.
      - А-а, Галочка, уже ходим? Молодец.
      - Ходим потихоньку, Михал Иваныч. Только я не Галочка.
      Он потер переносицу, достал из стола историю болезни, полистал.
      - Сотрясение ищете? - я мучительно придумывала оправдания. - Дело не в этом. Понимаете, я думала, что меня хотят убить, и спряталась под чужим именем.
      - Спряталась? - Михаил Иванович надел очки и посмотрел на меня специальным врачебным взглядом. - Ну-ну.
      - Правда! Я просто испугалась. Но больше не хочу морочить вам голову. Меня зовут Саша, фамилия моя - Митина. Вот.
      Михаил Иванович продолжал смотреть на меня с профессиональным интересом.
      - Ну-ка, голубчик, не знаю, как тебя там зовут, иди-ка сюда, я тебя послушаю. Сядь здесь, та-ак, открой рот, та-ак, ага, дай-ка руку...
      - Да нет, со мной уже все в порядке, - я попыталась увернуться от цепких рук доктора. Не удалось.
      - Конечно, в порядке. Так-так... голова не кружится?
      А ведь не хватало для полного счастья, чтобы меня еще и в психушку упекли. Вот был бы номер.
      - Михал Иваныч, там наверху, в токсикологии, в реанимации мой знакомый капитан милиции. Он вам подтвердит, что я все придумала с Другим именем, и объяснит почему. Я вижу, вы мне не верите.
      - И что же с ним случилось?
      - С кем?
      - С капитаном.
      - С ним - ничего. Он там допрашивает одного умирающего.
      - Ага. Ладно, разберемся.
      Возвращаясь в палату, я думала о том, что Вася в отместку с удовольствием может поддержать версию моего безумия. Он ведь такой, мстительный и злопамятный. Мент, одним словом.
      Глава 31 АЛЕКСАНДРА
      Завтра меня выписывают, и это совершенно закономерное явление, потому что погода испортилась, пошли дожди и задули ветры. В окно я теперь не смотрю из принципа. Виталик ликует и уже довольно нагло интересовался, может ли он забрать свой сотовый телефон, потому что его "уже торопят". Пришлось отказать, хотя телефон мне совершенно не нужен. Нужен, не нужен, а жмотов воспитывать надо. Этот недоделанный Виталик все две недели моей больничной жизни ныл и скулил из-за своего телефона: "Извините за вопрос, Александра, но каков, по-вашему, будет счет за ВАШИ переговоры?" И морда такая, как будто я выношу из его квартиры последнюю табуретку, оставляя несчастного в голых стенах. Жадные мужчины изобретательны и предприимчивы, им есть, что терять, поэтому они выстраивают хлипкие укрепсооружения, делая вид, что это непрошибаемые логические конструкции. Например, наехавший на меня Виталик позволил себе такой псевдологический пассаж: "Вам ведь, Александра, уже лучше, дела пошли на поправку, значит, и телефон вам, наверное, уже не нужен". Умен, правда? Общеизвестно, что телефоны более всего нужны людям, находящимся на грани жизни и смерти. Следуя этой логике, Кусяшкину, умирающему двумя этажами выше, телефон сейчас остро необходим. Даешь повальную телефонизацию реанимаций! Короче, Виталик сам меня спровоцировал, и я приняла единственно правильное и принципиальное решение - звонить, звонить и звонить. Оставалось придумать кому? Васе, что ли? Действительно, позвоню, все равно его на работе, застать невозможно.
      Вася, вероломно опровергая все мои предположения, снял трубку сразу. И даже как будто обрадовался:
      - Ладно, пора уже и грехи замаливать. Ты с
      Кусяшкиным хотела проститься, так вот сбегай к нему, поболтай, он уже пришел в себя.
      - Сбегай - это сильно сказано...
      - Сползай. Мне, собственно, все равно, какой способ передвижения ты выберешь. Разговори его, ты умеешь. Повыясняй, какие такие у него есть враги.
      - Вась, а ты простил меня, ведь правда?
      - Потом. Это - потом. Все будет зависеть от качества исправительно-трудовых работ и от поведения в период исполнения наказания. Нам важно не только изолировать преступника, но и перевоспитать его. Поняла?
      - Так точно. Разрешите выполнять?
      - Да. Позвони мне потом.
      - Позвоню (трепещи, жадный Виталик). - А меня пустят? Там же этот стоит...
      - Скажи, что я разрешил.
      Амбал, охраняющий палату, сразу поверил, что я "от товарища капитана Коновалова", и разрешил войти, "только ненадолго".
      Кусяшкин выглядел неважно, но элегантно. Ввалившиеся щеки, серые тени под глазами, скучающий взгляд. Я отказала себе в удовольствии поинтересоваться "Как дела?" или "Как самочувствие?", что на моем месте сделал бы каждый вежливый человек, и начала с увеселительного номера нашей программы - надо же как-то взбодрить умирающего.
      - Иван Иванович, позвольте представиться, меня зовут Саша, и это я посылала вам те письма.
      Кусяшкин посмотрел на меня внимательно, даже голову повернул, что ему было крайне неудобно делать - мешали трубки, которые по-прежнему торчали у него из носа.
      - Зачем? - наконец спросил он слабым голосом.
      - Так я думала, что вы убийца. Причем я думала, что вы и меня хотели, то есть пытались убить.
      - Вас? Зачем?! - В его безжизненном голосе появились, наконец, некие цвета - не то чтобы интонация, но все же некое подобие. Но меня серьезно тревожила не столько малоэмоциональная речь Ивана Ивановича, сколько скудный словарный запас. Сможем ли мы продолжить беседу, если он знает только одно вопросительное слово "зачем"? И знает ли он такие слова, как "почему", "отчего", а также "где", "когда", "кто" и "чем", так необходимые при расследовании убийства? Проверим.
      - После того как я побывала у вас на фирме и мне там все рассказали... - я сделала паузу, позволяя ему вклиниться со своим коронным вопросом, но он не стал этого делать, - потом, вечером, на меня напали, вот видите? - я постучала кулаком по гипсу, - и я решила, что это вы наняли бандитов, потому что я теперь слишком много знаю.
      Кусяшкин прореагировал на мой правдивый рассказ прямо-таки бурно. Он закатил глаза и прошептал:
      - О Господи!
      - Согласна, - сказала я. - Но ведь чего не подумаешь от страху.
      - Теперь вы так не думаете? - спросил он и вдруг тяжело закашлялся, из-за чего меня немедленно выставили из палаты. Васе докладывать нечего, зато знакомство состоялось. Пообещав амбалу у двери зайти вечером, я побрела к себе думать. Нет, не похож Кусяшкин на убийцу, не похож, и все тут. Хотя под капельницей все выглядят более-менее мирно.
      Васе я все-таки позвонила, главным образом для того, чтобы уточнить мотивы убийства Ку-сяшкина. У Васи было три предположения: деловое, семейное и комбинированное. Деловое - все-таки конкуренты, уничтожающие фирму ВИНТ. Семейное - бывшая жена, претендующая на наследство. Комбинированное - сговор конкурентов с бывшей женой. Дети наследуют все, в том числе и ВИНТ, а Ирина Кусяшкина, будучи опекуном, становится подставным директором фирмы. Последняя версия понравилась мне больше всего, разумеется своей сложностью и замысловатостью. Васе она, напротив того, не нравилась совсем, потому что такие убийства не раскрываются, ибо совершаются наемными киллерами. К тому же в эту схему не вписывалась Марина Грушина, и странными выглядели орудия убийства где это видано, чтобы киллеры пользовались камнями для придавливания квашеной капусты или подмешивали яд в спиртные напитки. Все это попахивало экспромтом. Поэтому, стремясь выполнить и перевыполнить план по разорению Виталика, я позвонила бывшей жене нашего больного-Ирине.
      - Вот уж не ожидала, - Ирина мрачно усмехнулась, - нами сейчас занимаются совсем другие представители органов.
      - Честно говоря, Ира, я вами не занимаюсь, а звоню потому, что чувствую себя виноватой перед-вашим мужем.
      - Это в чем же?
      - Я думала, что он убийца, и писала ему странные письма, которые вряд ли могли его порадовать.
      - А-а, а я-то обрадовалась. Подумала, вдруг это вы его отравили. А то ваш начальник... или кем он там вам приходится? Здоровый такой, он меня за убийцу держит. А вот если бы вы его отравили...
      - Зачем? - все-таки дурной пример заразителен, и, пообщавшись с Кусяшкиным, я в совершенстве освоила его любимое выражение. - Мне-то зачем его травить?
      - Да, правда. Так, и что вы звоните?
      - Не откажите, пожалуйста, ответьте на несколько вопросов. Ваш муж выпивал?
      -Да.
      -Часто?
      - Ежедневно. За ужином - грамм сто пятьдесят водки или коньяку. Но только дома. На деловых встречах - не употреблял. В последнее время, насколько мне известно, такие деловые застолья случались у него чуть ли не каждый день, так что, полагаю, пить он стал меньше.
      - Но в течение одного дня могли поместиться и деловой обед, и деловой ужин? - спросила я.
      - Вряд ли. Что-то одно обычно, - разделила мои сомнения Ирина.
      - И тогда, приехав домой, он просто ужинал и...
      - Выпивал, определенно.
      Вот ведь какая честная Ирина оказалась. Все привычки родного мужа поведала. И призналась тем самым, что прекрасно их знала. Увы, я так рассчитывала, что она будет мне врать и делать вид, что не знает, пьет ли он по вечерам.
      - А кто, кроме вас, Ира, знал, что вечером, придя домой, он обязательно выпьет коньяк?
      - А-а, вот вы о чем. Многие знали. В ВИНТе все, я думаю. Уж точно не хуже меня. Я, как вы понимаете, последние два года не имела удовольствия изучать его привычки. Хотя, говорят, они не сильно изменились.
      Говорят. Она даже не боится признаться, что следила за его привычками. И вот тут меня посетила очередная гениальная идея: может быть, убийца - это ее какой-нибудь воздыхатель?
      Вася подтвердил факт наличия такового воздыхателя, материально, между прочим, весьма скромно обеспеченного.
      - Мы его потрясем, но позже, а ты сегодня еще разок навести Кусяшкина, вдруг у него какие догадки.
      - Вась, а давно у Ирины этот воздыхатель?
      - Года два с половиной. Давно это, по-твоему?
      - Ужас! Сто лет. А зовут его как?
      - Геннадий. Зачем тебе?
      - Мне в ВИНТе рассказывали о том, что Ирина завела себе любовника, из-за чего они с Кусяшкиным и развелись. Раз Геннадий, значит, тот же самый.
      Иван Иванович к вечеру пришел в прекрасную спортивную форму. У него даже вынули трубки из носа, хотя капельницы пока стояли.
      Меня он встретил как родную:
      - Вот и жертва моя пришла. А чем я вас пытался .убить, позвольте спросить?
      - Бандитами, я ж вам сказала. Двумя.
      - Били?
      - Нет, пихали. Сумку отняли, с документами, кошельком и диктофоном.
      - Сумку? - он сделал попытку улыбнуться. - Сумку - это мои. Тем более с кошельком.
      - Ладно, я на вас уже не сержусь. К тому же мне поручено вас разговорить и составить список тех, кто мог хотеть вас убить.
      - Не знаю. Правда, не знаю.
      - А вот, к примеру, возлюбленный вашей бывшей жены как к вам относился?
      - Гена? Никак.
      - Но любить вас у него нет поводов, правда?
      - Правда. Но и не любить - тоже. Я ему не мешаю, а однажды даже помог. Освободил его возлюбленную от моей навязчивой опеки. Теперь он может ею располагать практически в любое удобное для него время.
      - А корыстные побуждения? Он ведь бедный человек. Представьте, если бы вы умерли, все ваше состояние досталось бы вашей жене.
      - Да. Ради того, чтобы этого не произошло, стоит жить вечно. - Кусяшкин принялся ухмыляться и строить рожи каким-то своим мыслям. Видно было, что он радуется, но вместе с тем радуется не по-доброму.
      - Гм, гм, - я осмелилась-таки прервать его раздумья, - мы, собственнр, об убийстве.
      - Слабоват он для убийства. Тихий он, забитый. Неудачник к тому же. Но если окажется, что он... Хотя вряд ли. Но если... он ведь в дом к ним ходит. А там Алеша и Лиза. Я тогда детей к себе заберу. А она пусть живет со своим Геной-убийЦей и с младшеньким.
      - Вообще-то убийцы, вина которых доказана, У нас, как правило, проживают в отрыве от семьи.
      - А, ну да, ну да. Но ведь надо же еще доказать, что он убийца.
      - Вот именно. Я предлагаю вам взять его с поличным. Поверьте мне, это самый надежный способ.
      - Вы МНЕ предлагаете его брать? - Кусяшкин так удивился, что даже попытался приподняться в постели.
      - Нет, конечно, - успокоила я его. - Брать будут специально обученные люди, а вас мы еще раз подставим под удар. То есть вы будете приманкой. И когда он опять будет вас убивать, в этот самый момент его и возьмут.
      - Спасибо, конечно, за доверие, но нельзя ли придумать что-нибудь менее рискованное. А, потом, почему вы думаете, что он придет меня убивать?
      - Ну это как раз элементарно. Он же хочет вас убить? Хочет.
      - Почему вы так уверены?
      - Потому что он уже однажды пытался.
      - А вдруг он или не он, ведь неизвестно кто, этим ограничится? Кусяшкин явно старался увильнуть от операции по поимке опасного преступника.
      - Вот этого-то как раз допустить нельзя! - Я твердо решила пресечь его малодушие.
      - Вы думаете? А я бы... .
      - Нет, нет и нет. Надо вынудить его совершить последнюю попытку.
      - Последнюю? То есть - удачную?
      - Не обязательно. Мы постараемся этого не
      допусти,...
      - Постараетесь, ага... А как?
      - Ему, вашему убийце, нужно от вас избавиться с целью завладеть вашим имуществом. Так?
      - Допустим.
      - Вот. Значит, нужно пустить слух, что вы распродаете все свое имущество.
      - Зачем?
      Ну вот, опять началось.
      - Не зачем, а почему. Потому что испугались покушения и собираетесь уехать за границу. Навсегда.
      - Я?!
      Может, он идиот? Или яд так сильно влияет на мозги? Казалось бы, математик, бизнесмен, считать умеет.
      - Да, вы. Тогда уже, даже если вы там умрете...
      - Да что вы все время об этом? - Кусяшкин почти кричал. Зато я была спокойна, как Вася.
      - Я же сказала: "если". Так вот, тогда никто не сможет завладеть вашим имуществом, которого, впрочем, уже и не будет, если вы его продадите. Заберете денежки и отвалите за рубежи отечества.
      -Я?!
      - Ну не я же! На меня, конечно, тоже покушались, но, в отличие от вас, не из-за многочисленного имущества.
      Кусяшкин, наконец, понял меня и даже внес свою лепту в построение ловушки для убийцы Гены.
      - Давайте тогда скажем, что я уже отдал материалы на экспертизу. У кого чего болит...
      - На какую экспертизу?
      - На генетическую. Как же вы не понимаете? Если я точно узнаю и смогу доказать, что этот ребенок - не мой, теоретически я могу меньше Ирине помогать.
      - Можете?
      - Нет, конечно, но она наверняка так подумает. Она так всегда думает. И тогда она испугается, о чем и расскажет своему Гене. И он постарается побыстрее со мной разделаться.
      - Он и так постарается побыстрее. Ему нужно будет успеть вас убить ДО продажи имущества, иначе - что будут наследовать ваши дети? Деньги, полученные в результате продажи, ищи-свищи потом.
      - Отлично. Давайте. Только про экспертизу тоже скажем, ладно?
      - Кстати, какие такие материалы вы отдали на экспертизу? полюбопытствовала я.
      - Там годится любой биологический материал. Кровь, волосы, ногти. Чувствовалось, что Кусяшкин хорошо подготовился к вопросу.
      - Откуда у вас кровь, волосы, ногти невинного младенца?
      - Из детского сада. Куда-то они там его водят, в какое-то дошкольное учреждение. Скажем, что я подослал своего человека и он отрезал волосок.
      - Ладно, скажем. Только мне теперь надо договориться с капитаном Коноваловым. Будем надеяться, что он наш план одобрит. И в засаде посидит.
      - Да, пожалуйста, - обрадовался Кусяшкин, - пусть обязательно посидит в засаде. И пусть, если можно, будет повнимательнее.
      Капитан одобрил. Распускание слухов велел проконтролировать. Наивный человек - завтра Кусяшкина навещает Алиса, и для того, чтобы нужный нам слух охватил широкие слои населения, более сильного и надежного средства придумать невозможно. Что касается меня, то я намеревалась покинуть стены гостеприимного института Склифосовского еще до прихода этой милой Девушки. Пусть уж сами.
      Глава 32 ВАСИЛИЙ
      То, что главными конкурентами прославленной фирмы ВИНТ была фирма ГСМ, старший оперуполномоченный узнал без труда, ибо об этой коммерческой тайне говорил весь околокомпьютерный мир. Проверку ГСМ Василий решил поручить своей "младшей", то есть последней жене. Капитан Коновалов, как уже упоминалось, женат был трижды. Первая, то есть "старшая" его жена Ксюша работала врачом "Скорой помощи", так что к расследованию убийства Гарцева - Грушиной ее привлекать было бесполезно. Вторая, то есть "средняя" (хотя "старшая" Ксюша была моложе ее на восемь лет) жена Алла Михайловна по профессии была психологом, а Василий считал, что представитель столь странной профессии не то что следствию, а вообще никому и ничем помочь не может. "Психология - продажная лженаука империализма", - любил повторять старший опер, что, собственно, и привело к скоропостижному разводу - Василий и Алла Михайловна прожили вместе всего десять месяцев. Зато последняя его жена Елена трудилась на ниве выколачивания налогов из тех, кто уклонялся от конституционной обязанности их платить. Бюджсет, благодаря стараниям Елены Коноваловой, в девичестве Мухиной, пополнялся активно, а потому и карьера ее складывалась удачно: в свои относительно юные годы - всего тридцать - бывшая жена старшего оперуполномоченного имела должность начальника отдела налоговой полиции. И сведениями, порочащими компьютерные фирмы, должна была располагать по долгу службы.
      Как только Василий набрал первые три цифры номера телефона Елены, в дверях появился известный телепат полковник Зайцев.
      - Старшенькой своей позвони, - велел он. - Пусть конкурентов пощупает по своим налоговым каналам.
      - По налогам у меня младшенькая, - холодно поправил начальника Василий.
      - Ладно, младшенькой, - добродушно согласился Сергей Иванович. Немудрено запутаться в толпе твоих жен. Вот в мирное время (так полковник называл застойные годы) тебя бы с такой анкетой и с такой головой (не мозги имел в виду полковник, а прическу) близко к органам не подпустили.
      В целом клички бывших жен ("старшая", "средняя", "младшая") Василия устраивали и окружающим были ясны, смущала только туманность перспектив. Как он будет называть четвертую жену? "Самая младшая"? А пятую? Во время обсуждения этой острейшей проблемы в коллективе второго отдела полковник Зайцев придумал выход: во избежание путаницы с нумерацией жен больше не жениться. Василию совет понравился, но пока чисто теоретически. Как устроить это на практике, то есть как можно жить на свете - и не жениться, он себе представлял слабо.
      Старший оперуполномоченный никогда не претендовал на то, чтобы его называли интеллигентным человеком. Более того, он категорически против этого возражал. Вместе с тем с бывшими женами он поддерживал исключительно теплые и нежные отношения, чем промышляют гнилые и мягкотелые интеллигенты.
      Василий считал, что дружба с Ксюшей, Аллой Михайловной и Еленой, равно как и дружбы вышеупомянутых дам друг с другом, - это всецело его заслуга. Он считал, что "просто так" или "само собой" хорошие отношения между бывшими супругами сложиться не могут. Кто-то, либо он, либо она, должен очень этого захотеть. Он считал также, что если не удастся втереться бывшей жене в доверие и подружиться с ней после развода, то придется занести ее в список своих злейших врагов. То есть отношения между бывшими супругами могут быть либо очень хорошими, либо очень плохими. Третьего не дано.
      Василий был убежден, что плодить лишних врагов - дело неблагодарное и опасное, но опасность эта возрастает во сто крат, если во вражеском стане оказываются твой главный бухгалтер, телохранитель или жена (муж), потому что каждый из этих троих располагает множеством компрометирующих тебя сведений. Вывод? Во-первых, расставаться с бухгалтерами, телохранителями и женами надо деликатно; во-вторых, по возможности держать их в поле зрения.
      Бухгалтера и телохранителя у старшего оперуполномоченного никогда не было, зато практика расставания с женами была отработана до мелочей.
      Первое правило капитана Коновалова звучало так: "Как бы ни складывались обстоятельства, уходить от одной женщины к другой нельзя ни в коем случае". Это можно делать только тогда, когда требуется не просто уйти, но и нанести сокрушительный удар по ее драгоценному самолюбию, отомстить, отыграться за собственные страдания. Вот тогда нужно не просто известить ее о том, что уходишь к другой, но и обязательно добавить, что та, другая - лучше. КПД акции многократно усилится, если сопроводить это сообщение подробным перечнем позиций, по которым ТА лучше ЭТОЙ. Если же мстить особо не за что, уходить надо якобы в никуда.
      Василий, инструктируя муровскую молодежь, с цифрами и фактами в руках доказывал, что любая нормальная женщина простит "несходство характеров", но не простит соперницу. Появление другой женщины в жизни бывшего мужа возможно, но потом, позже. Практика Василия показывала, что карантин между одной и другой (между той, от кого ушел, и той, к кому в результате прибился) должен быть не менее шести месяцев. В таком случае "бывшая" и "будущая" могут даже стать подружками.
      Второе правило капитана Коновалова звучало так: "Не оставляй девушку, с которой расстался, своим вниманием". Женщины, учил Василий желторотых сержантов и лейтенантов, не терпят пустоты. Ушел? Прекрасно. Но почему не позвонить, не поболтать по-дружески? Почему не поздравить с праздничком и не подарить цветочек? Им же приятно! Они же будут благодарны! А благодарность - это страшная сила и практически единственное противоядие против накопленных за годы (месяцы, дни) семейной жизни обид.
      Третье правило было таким: "Уходя, не говори, что. уходишь навсегда". Зачем сеять панику?
      Зачем угрожать бедной женщине тем, что "я никогда не вернусь"? Это так же глупо, как истерически орать "Пожар!" в переполненном концертном зале могут как задавить, так и затоптать. Куда гуманнее сказать на прощание нечто вроде:
      "Нам надо отдохнуть друг от друга" и "Поживу-ка я пока на вокзале".
      Правила капитана Коновалова действовали безотказно, правда, с "младшей" женой Еленой Василию пришлось труднее, чем с предыдущими. Первый год - целый год! - после развода ни видеть Василия, ни разговаривать с ним она не хотела. Дело в том, что Елена ("знать бы заранее" - говорил он потом) оказалась болезненно ревнива. Уход капитана из семьи был воспринят Еленой как подтверждение ее давних подозрений. Василий, разумеется, был смертельно оскорблен подобными предположениями. "Так нельзя, дорогая, - говорил он, - твоя маниакальная ревность приобретает масштабы стихийного бедствия".
      Развеять подозрения бывшей жены было непросто прежде всего потому, что они были абсолютно обоснованными. Василий действительно ушел к той самой девушке, к которой Елена его более всего ревновала в последние месяцы совместной жизни.
      - Ты представляешь, - жаловался Василий Леониду, - она уверена, что я живу у Наташи!
      - Как ты только терпишь эти гнусные инсинуации? - соглашался Леонид.- И ведь самое обидное, что она говорила бы то же самое, даже если бы ты не жил у Наташи. Вот что отвратительно.
      По официальной версии Василий жил то на работе, то у Леонида, то у Гоши и, разумеется, соблюдал строжайшую конспирацию. Его появление с девушкой Наташей в общественных местах было совершенно исключено, а сам Василий появлялся в тех местах, где могла быть Елена, в "прикиде" одинокого холостяка, то есть небритым, в нечищеных ботинках, в грязных свитерах и с авоськой, в которой явственно просматривалась банка килек в томате, пакет кефира и четвертушка бородинского хлеба. Причем если по ошибке он надевал утром чистый свитер, то перед выходом в свет старательно посыпал его пеплом и елозил рукавами по грязным муровским подоконникам.
      - Если бы капитан работал с таким усердием, как он жену бывшую тешит, любил сказать полковник Зайцев на летучке, - у нас бы нераскрытых преступлений не было.
      Но Василий линию свою гнул усердно, и через год отношения с Еленой наладились, что и требовалось доказать.
      Кстати, капитан Коновалов свое второе правило "науки расставания" трактовал довольно широко. Так, к знакам внимания он относил и просьбы служебного характера, которые, как он уверял окружающих, помогают женщине почувствовать свою значимость. "Не рубашки же я ее прошу стирать, - говорил Василий младшему оперативному составу. - Хотя и это иногда допустимо".
      Василий считал святым долгом подчеркивать превосходство знакомых дам по поводу и без повода, потому что, в соответствии с его учением, самоутверждаются за счет женщин только сирые и убогие. В дружеском общении с бывшей женой Еленой он мог ненавязчиво давить на ее превосходство как по должности, так и по званию. Она это любила. И на этот раз разговор он начал с правильной ноты:
      - Товарищ майор, разрешите обратиться?
      - Обращайтесь, капитан, - устало, но снисходительно разрешила она.
      - Всем известна твоя доброта. Помоги бедному оперу, родная. Надо бы фирму одну проверить.
      - Вот сейчас я все брошу...
      - Ты посмотри, у вас наверняка по ней что-то есть, - ныл Василий жалобно.
      - Не знаю, не знаю. Что за фирма-то?
      - Компьютерная. ГСМ-групп.
      - Есть, как же. Но ничего ТАКОГО.
      - ТАКОГО и не нужно. Мне интересно, насколько они не поделили рынок с компьютерной же фирмой ВИНТ; какого рода противоречия, пытались ли договориться и какова динамика продаж. Конфликтов хочу. Допустим, у одних все резко похужело, а у других - поперло. Или каким-то новым компьютером они конкурентов сильно потеснили, не сказать - задвинули.
      - Хорошо, сделаем, - согласилась Елена, которой не хотелось разрушать "известный" имидж "доброй" и "родной". - Завтра позвони.
      К вечеру следующего дня Елена выдала Василию пухлую папку с красивым названием "Данные на ГСМ", из которой Василий узнал, что в тяжелой рыночной схватке ВИНТа с ГСМ по объему продаж уверенно лидировал ГСМ. Правда, у ГСМ вырос большой зуб на ВИНТ после того, как к нему "уплыл" чуть ли не из-под носа заказ Нефтепрома. За заказ Нефтепрома ГСМ бился несколько месяцев, но достаточный ли это повод для физического устранения руководителей ВИНТа?