Глава 20

Девочку нашли в центре города среди бела дня. Она сидела на скамейке на одном из бульваров и вяло играла какой-то щепочкой. Платьице на ней было красивое, но грязное и мятое, носочки почернели, один башмачок был расстегнут и почти сваливался, длинные белокурые волосы свисали жалкими кудельками. Она была совсем одна. Проходившая мимо молодая женщина с коляской обратила внимание на заброшенного ребенка, подошла, спросила девочку, где ее мама. Девочка с трудом подняла на нее сонные глаза. Женщина встревожилась, но добилась от девочки только одного – она хочет пить. Про маму так ничего и не сказала. Позже, в милиции, куда женщина привела ребенка, девочка держалась все так же сонно, ничего не говорила, не плакала, ничего не просила. Напилась воды и тут же задремала. Фотография Оксаны была во всех отделениях милиции.

Но и позже, когда она прошла медицинское обследование и восстановительный курс лечения, Оксана разговорчивей не стала. На все расспросы отвечала только, что все время спала, спала и больше ничего не делала. Ее организм был совершенно истощен большими дозами снотворного, нервная система расшатана, пищеварение работало с трудом. Она не узнала Ибрагима. Не узнала женщину, еще не старую, которую теперь должна была называть бабушкой. Впрочем, не удивительно – ведь Оксана раньше редко ее видела. Нана Георгиевна плакала. К тому времени, когда ей разрешили забрать ребенка, Оксану ждал гардероб из самых красивых и нарядных вещей, которые только смогла найти женщина. Девочка покорно позволяла себя наряжать, как куклу, покорно сидела у бабушки и дедушки на руках и вообще была тиха и послушна. Но по ночам ее мучили кошмары, и она просыпалась с криком, вся в поту, растрепанная и дрожащая. Все свои сны она тотчас забывала, и Нана Георгиевна ничего не могла от нее добиться. Единственное, что девочка вспомнила как-то из своего кошмара, – это было женское лицо, которое склонялось над ней. Эта женщина не была ее матерью, у нее были черные волосы и темные глаза. Оксана говорила, что она брала ее на руки и быстро уносила куда-то.

Среди всех этих переживаний и радостей Нана Георгиевна не забыла сделать одну вещь. Когда она узнала от следователя все подробности похищения Оксаны, она поехала по тому адресу, где прежде жила дочь. Нашла квартиру Александры, позвонила, и, когда растрепанная рыжая женщина открыла дверь, Нана Георгиевна, не говоря ни слова и не переступая порога, быстро и уверенно отхлестала ее по щекам, так что они приобрели багрово-свекольную окраску. На правой руке Нана Георгиевна носила кольцо с бриллиантом, так что Александра, помимо неприятных воспоминаний, обзавелась еще и глубокими царапинами на лице.

Когда Ибрагиму стало известно, что девочка нашлась, он пожал плечами и равнодушно сказал:

– Я же говорил – убежала или ее украли. Откуда я знаю как?

Следователь был потрясен тем, что девочка нашлась, и сам теперь не знал – верить этому человеку или нет? В конце концов, тот сам во всем признавался. Его приговорили к высшей мере.

Документы Арифа быстро привели в порядок. Правда, для этого ему пришлось на время вернуться в Дамаск, зато, когда он снова приехал в Москву, Мухамед встретил его на своей роскошной белой машине и поцеловал, когда тот подошел к нему. Все-таки они родственники.

Ариф стал работать на том складе, где сперва торговал Сафар, а потом – Гамат. О Сафаре иногда спрашивали покупатели, приехавшие из провинции за товаром. О Гамате почти никто не спрашивал, возможно потому, что работал он всего несколько дней и к нему не успели приглядеться. И Ариф был этому очень рад. Только как-то раз на склад зашла вдова Сафара, Марина. Она еще больше располнела, приоделась, ее волосы были теперь обесцвечены до самых корней, держалась она уверенно. Выпила кофе с финиками, рассказала, что работает в магазине, не в арабском, нет. Копалась в товаре, выбирая для себя приличный костюм, и Ариф не смел ей ничего возразить, хотя у него было указание торговать только оптом. Уже уходя, она спросила:

– Где же Гамат? Уволили? Странно. В чем же он провинился?

И Ариф, вместо того чтобы ясно и четко ответить: «Да, Гамат уволился, уехал на родину», что-то забормотал и долго еще ощущал неприятную слабость в спине. Вспоминать было тяжело и страшно, и ему казалось, что о Гамате она спросила с умыслом. Впрочем, она больше на склад не приходила.

О жене он вспоминал часто. Хотел позвонить в Питер, но не решился. Он боялся всего: Лены, ее матери, Мухамеда, даже собственного сына. Но больше всего – воспоминаний. Иногда он давал себе слово: когда заработает побольше денег, съездит в Питер, пойдет по тому адресу, который записан в блокноте, позвонит в дверь. Она откроет, ахнет, он подарит ей хороший подарок, может быть даже золото. А потом… Но вот это «потом» как раз и заставляло его отказываться от этой идеи. Что будет потом – он боялся даже думать.

Ариф и сам не знал, насколько эти планы неосуществимы. Лена в Питер не вернулась. Из тех денег, которые оставила ей Фатиха, она расплатилась с долгом и сняла комнату в Москве. Решение пришло само собой. Ей даже казалось, что она действует не по собственному разумению, а по чьей-то подсказке. Несколько дней она отъедалась, утром делала усиленную гимнастику, посетила парикмахерскую, сделала маникюр. Как-то после обеда надела подаренный Инной костюмчик, тщательно подкрасилась и поехала в ночной клуб «Черная стрела». Дождалась менеджера, попросила работы. Он ответил, что вакансий пока нет. Девушка, которую взяли на место Инны, работает старательно. Если у нее получается пока несколько суховато, то по неопытности. Кроме того, Лена и сама никогда не работала стриптиз, и если она думает, что это банальная аэробика., нет, он ее взять не может, но кое-что придумал… Он переговорил по телефону и отправил ее в ресторан где-то на окраине.

Там Лену взять согласились. Условия, правда, были похуже. Ей обещали максимум триста долларов в месяц. Правда, в обязанности входил только танец. Она не должна была спускаться в зал и общаться с подвыпившими клиентами. Лена помнила, сколько слез проливали девушки в «Черной стреле» именно из-за этого общения, и согласилась.

Первый месяц она протанцевала закрыв глаза. И в прямом смысле, и в переносном. Когда она смотрела из-за кулис на танец Инны, ей казалось, что это игра, сказка, немного пугающая своей откровенностью и все же красивая. Разницу она поняла, когда впервые вышла перед залом и исполнила стриптиз. На нее навели свет, звучала музыка, и она чувствовала себя припертой к стенке, как на расстреле или допросе. И все же надо было танцевать. Она импровизировала, не зная, насколько это получается сексуально, но ею остались довольны. Разница между рестораном и «Черной стрелой» была ощутима. Зал был оформлен без фантазии – весь в зеркалах, и только. Музыка была не «живая» – шла запись. Публика попроще и пошумнее, но как раз на публику она старалась не смотреть. «Круг света и я – убеждала она себя. – За этот круг света на сцене никто не проникнет, никто меня не достанет… Открой глаза! Не надо бояться!»

Она изображала райскую птичку – юбочка из разноцветных газовых перьев, символический лифчик в блестках, перышки на голове. Красилась она для сцены ярко и умудрялась так изменять внешность макияжем, что была уверена, когда она, умывшись, выходит из ресторана через служебный ход, ее никто не может узнать. Но как-то узнали. Ее спасло подвернувшееся такси. Пока посетители, пьяные, затискивались в свою машину, они потеряли ее из виду. Таксист смеялся, но в конце поездки заломил баснословную цену.

– За что такие деньги? – возмущенно спросила она, крепко сжимая сумочку.

– За риск, красавица, – убежденно ответил шофер. – В меня и пальнуть могли бы.

Пришлось платить. Она уже столкнулась с тем, что при ее нынешней профессии за все приходится переплачивать. Квартирная хозяйка (ее комната была через стенку от Лены) пока не догадывалась, чем занимается ее жиличка, и Лена тщательно хранила тайну. Она боялась, что ее либо сгонят с квартиры, либо заставят платить больше. При ее доходах она себе этого позволить не могла.

– Заведи себе друга с тачкой, – посоветовала ей одна из девушек, которая тоже работала стриптиз в ресторане. – Иначе на такси разоришься!

– А на друге? – усмехнулась Лена. – Осточертели мне эти «друзья»!

Девушки были классом пониже, чем в «Черной стреле», – не такие красивые, не такие профессионалки. Танцевали кое-как, лишь бы уложиться в отведенные десять минут. В перерывах между танцами говорили о деньгах, о тряпках, сплетничали, завидовали. Золотая мечта каждой – снять богатого клиента и удерживать его подольше. Многим это удавалось. Лена ловила на себе недружелюбные взгляды – она явно была не их поля ягода. Как-то ей даже бросили.

– А ты не такая же дешевка, как мы?

Все произошло только из-за того, что она отшила очередного поклонника, который рвался в уборную. Тогда Лена ничего не ответила, но, вернувшись на рассвете домой, проплакала почти час, пока уснула. Она старалась просидеть в ресторане до половины шестого, пока откроется метро, деньги Фатихи подходили к концу, машина была уже не по карману.

Тяжело приходилось и с ребенком. Она уходила на работу в восемь часов вечера, приходила на рассвете. Сашку запирала, чтобы не шлялся по квартире и не раздражал хозяйку, – та еле согласилась взять жиличку с ребенком.

Сашке было скучно, он часто вспоминал Иссу, но только на первых порах, потом обо всем забыл. Лена гуляла с ним во дворе перед уходом на работу, и тут он давал себе волю – бегал с мальчишками, орал, пытался драться. Иногда в его речи мелькали арабские словечки, которых он нахватался у Иссы, но скоро и они исчезли. О прошлом уже ничто не должно было напоминать, но оно само напоминало о себе. Лена даже не пыталась предугадать, когда эти воспоминания отойдут на второй план, а потом на третий, когда же они совсем уйдут в тень, когда она сможет спокойно жить.

Она рассчитывала в будущем получить место в хорошем клубе, только поэтому и оставалась в ресторане. Ходить туда становилось все труднее, каждый вечер она преодолевала себя, старалась не обращать внимания на крупные и мелкие неприятности. Администрация ее ценила – девушка вела себя скромно и работала с отдачей. Однако повысить ей зарплату не могла – это вызвало бы негодование других стриптизерок. Лена и сама не настаивала.

Как-то вечером, когда была выходная, Лена поехала в «Черную стрелу». К менеджеру заходить не стала, прямо направилась в уборную. Охранник пропустил – он помнил ее по первому посещению. В уборной сидели Ира и Наташа. На обеих были сценические костюмы, до боли напоминавшие ту ночь в клубе. Девушки узнали ее, удивились, заказали коктейль.

– Вас двое? – спросила она, робко оглядывая комнату.

– Третья на сцене. А что? – Это, конечно, спросила Наташа. Ее холодноватый взгляд смущал Лену, та как будто в чем-то ее подозревала.

– Я просто думала, место освободилось.

– Здесь места редко освобождаются, – подала голос Ира. – Не успеешь оглянуться – набегают со всех сторон. Как только Инку убили, сразу взяли эту… – Она пренебрежительно фыркнула.

Лена поинтересовалась:

– А что за девушка?

– Колода, – процедила Наташа. – Да ты всерьез решила на место Инны?

– Если бы можно… – Лена вздохнула. – Работаю стриптиз в ресторане за триста баксов.

– Да ты что? С твоими данными?

– Ну, вот так получилось. Я хотела к вам.

– Ас кем говорила?

– С менеджером вашим.

– Отказал?

– Ну, ясно.

– Слушай. – Ира возбужденно обратилась к Пантере:

– Чем эту терпеть, давай лучше за Ленку попросим? Нет, серьезно?

– Ты и проси.

– И попрошу. Эта стерва у меня помаду украла. – Ира передернула обнаженными плечиками. – «Ив Сен-Лоран». Сто тридцать тысяч. Что я – подарить их ей должна?

– Кстати, о кражах, – заметила Наташа, поворачиваясь к Лене. Она сидела перед зеркалом, наводя последние штрихи на лицо. – О кошельке ничего не слыхала?

– О чем? – удивилась Лена.

– А, ну так я и думала.

Наташа снова отвернулась, но Ира возмутилась:

– Слушай, ты бы по-человечески Ленке объяснила. Не видишь – это не она.

– Да о чем вы? – Лена недоумевала, глядя в спину Наташи. – Какой еще кошелек?

– Инка в ту ночь… – Ира сморщила хорошенький носик. – В ту ночь, когда ее убили, кошелек не могла найти. Мы ей даже денег дали, чтобы она до дому могла доехать. Понимаешь? – Ира вздохнула. – Понимаешь ты, она решила, что кто-то из нас взял. Сдурела от злости. Разве мы у нее что-то брали? Ясно, в клуб она без кошелька явилась. А где он? Значит, дома пропал или по дороге потеряла. Ну, мы и сказали ей – это или твоя гостья украла, или твой хахаль.

– Я?!

– Да я как раз думала на Серегу. Он сволочь, это же ясно.

– Это он! – задохнулась Лена. – Господи, он! Я точно тот день помню, весь-весь! Я пошла гулять с детьми, пришла домой, а он в квартире шарит. Мы еще поругались. Девчонки, неужели вы думаете, это я?

– А если не ты, зачем волнуешься? – спокойно ответила Наташа.

– Ты бы тоже волновалась, если бы на ее месте была, – возразила сердобольная Ира. – Я же говорила – Серега взял. Сволочь! Лен, ты успокойся.

Лена была близка к тому, чтобы разреветься. Так и случилось. И когда в уборную вошла третья стриптизерка – высокая блондинка в том самом костюме, в котором выступала когда-то Инна, – Лена сидела, скорчившись, в углу дивана и быстро вытирала выступающие слезы. Ира сострадательно смотрела на нее, повторяя:

– Да хватит тебе. Мало ли у нас неприятностей! Из-за каждой плакать.

– Нет, все плохо, все… – тихо твердила Лена. – Работа паршивая, еле выдерживаю. Сына не с кем оставить. Сидит, наверное, сейчас один и плачет. А сколько до этого было, не расскажешь…

Наташа встала из-за гримировального столика, сухо ей сказала:

– Не расстраивайся. Оставь Ирке свой телефон.

Новенькую девушки демонстративно не замечали.

Только когда та присела перед своим зеркалом и закурила, Ира обернулась и шикнула:

– Кури в коридоре!

– Да вы же сами курите, – ответила та неожиданно визгливым голосом.

«Да, хорошо, что стриптизерки не поют… – машинально подумала Лена, вытирая последние слезы. – Иначе она бы сразу отсюда вылетела. Как же она в зале общается?»

– Я тебе говорю – кури в коридоре, – повторила Ира.

Наташа уже ушла, ей пора было выступать.

– Да кто ты такая?

– Скажи спасибо, что я тебе помаду не припоминаю! – завелась Ира, уперев руки в голые бедра. – Приняли воровку!

– Ты че плетешь?

– Я пойду. – Лена торопливо встала. Она не желала присутствовать при начинающемся скандале, записала свой телефон и ушла, повторяя про себя, что со всем этим надо кончать, либо искать другую работу, либо возвращаться в Питер. Но возвращение домой она откладывала на крайний момент. Это была бы капитуляция. Она не хотела снова оказаться под чьим-то гнетом, а уж мама умела угнетать не хуже дешевого стриптиза.

На другой день утром, когда она еще спала, в коридоре зазвонил телефон. Старуха хозяйка постучала в дверь, крикнула, чтобы Лена вышла. В трубке звучал незнакомый мужской голос, спросонья Лена долго не могла понять, чего от нее хотят, а когда поняла – удивилась. К ней обращался менеджер из «Черной стрелы».

– Вы искали место, – сказал он. – Мы могли бы вас посмотреть. Можете показать номер?

– Конечно!

– Сегодня в два, устроит?

Она сама не верила такому счастью. Было ясно – девушки вчера о ней похлопотали. Она больше не ложилась. Погуляла с Сашкой, потом сделала более энергичную, чем всегда, гимнастику, приняла душ, растерлась суровым полотенцем, накрасилась, принарядилась. С трудом уговорила Сашку посидеть в одиночестве – днем он привык быть с матерью. Расцеловала его и уехала.

Просмотр проходил в пустом зале под фонограмму. Присутствовал менеджер, еще какой-то мужчина, пожилая, хорошо одетая дама тоже присела за один из столиков. Лену спросили, что ей поставить из музыки.

– То, подо что танцевала Инна.

– Она что, была вашей подругой? – поинтересовалась дама.

Лена подтвердила, что они дружили. Видела одно ее выступление… Ей очень запомнилось. Она может сделать то же самое. Ей сказали, что то же самое делать не стоит. Пусть придумает свое. А где она теперь работает? Лена назвала ресторан, дама скривила губы:

– Понятно Вы себя подороже оценили? Захотелось больших денег?

– А разве это удивительно? – спокойно ответила Лена. – Мне можно начинать?

Она была одета в многострадальный костюм Инны. Черные шортики, черный лифчик, белая шубка… Все эти вещи уже не пахли Инной, они приняли запах другой девушки – запах пота и крепких духов. Лене пришлось преодолеть брезгливость, чтобы натянуть на себя эти тряпки. Когда зазвучала музыка, ей показалось, что произошла ошибка – поставили не ту мелодию. Она не могла сосредоточиться, поймать настроение, свет слепил глаза. Переждала начало, почти не двигаясь, но надо было как-то начинать. Она помнила все движения, которые делала Инна, и ей казалось, что она сейчас делает то же самое, но нет, музыка уходила от нее, оставался только беспощадный свет, вышибающий слезы из глаз, и запах пота, и запах духов, и чей-то взгляд на ее обнаженной груди. Когда музыка умолкла, она осталась стоять в странной позе, словно ожидая продолжения. Ей уже было ясно, что ничего не получилось, но неожиданно предложили:

– Попробуйте еще.

Говорил менеджер. Она неуверенно посмотрела на него и предложила.

– Что-нибудь другое поставьте.

– Вот именно. И повеселее, поагрессивней.

– Боюсь, что с лирической героиней у нас будет трудно, – отозвалась дама. – Вот Инночка это делала, не спорю. Вы в самом деле дружили? Не знаете, чем дело кончилось? Кто убил Инну?

Она сказала, что какой-то араб. Засудили его или нет – она не знает… Лена подобрала с пола разбросанные во время стриптиза вещи и снова натянула на себя. Провела ладонями по бедрам, подняла повыше подбородок. Приказала себе расслабиться, ни о чем не думать. Некстати они заговорили об Инне.

– Ну, давайте. Послушайте музыку.

Лена обрадовалась, услышав начало. Она сразу узнала «Фальшивую музыку» Патрисии Каас. Подняла руку, громко сказала:

– Можно запустить сначала? Я сразу буду танцевать.

И когда снова раздались первые такты, она встала, широко раздвинув ноги, слегка согнув их в коленях, руки сцепила замком на затылке, локтями закрыла лицо… Потом отмахнула в сторону правый локоть, отбросила руку, потом левый локоть – и другая рука отлетела в сторону, как чужая. Она улыбалась, не думая об этом, – многозначительно, знающе, слегка. Ее спину холодил металлический шест, она терлась об него, шубка из страусовых перьев задиралась, опадала вниз… Эту музыку она хорошо знала, и хорошо знала, что нужно делать, и знала еще лучше – все нужно делать хорошо. Когда музыка умолкла, она, не глядя в зал, снова стала собирать разбросанные вещи, взяла их в охапку, прикрыв вздымающуюся грудь, тяжело дыша, услышала: