Мятеж

Бросок в безумие

      Каменистая тропа, по которой они шагали, пролегала между двумя почти отвесными, совершенно гладкими скальными стенками. Казалось, огромный топор рухнул на непокорную горную гряду, и теперь они идут по следу от его острия. Солнце здешнего мира, до тоски похожее на земное, только-только встало над горизонтом, и расщелина была залита мраком, так что принявшие форму человека и скользящие по ее дну шестеро потенциальных суперов были совершенно невидимы. А по верхнему обрезу этих отвесных стен медленно, внимательно вглядываясь в открытое на много километров пространство, плыли бесцветные, чуть забеленные мутью «капли». Если бы одна из этих «капель» опустила свои зрительные рецепторы в расщелину, она, может быть, и не увидела бы шагающих там людей, но их движение уловила бы обязательно. И это был бы конец, но вниз они пока не заглядывали.
      А ведь с орбиты эта трещина казалась самой короткой и, пожалуй, единственной дорогой к «замку», к этому странному, излучающему сильнейший радиоактивный фон сооружению, похожему на гигантский средневековый замок... Нет, не на замок – на огромный, обнесенный каменной стеной металлургический комбинат, брошенный, с погашенными мартенами и остановленными прокатными станами...
      Он снова поднял голову, внимательно вглядываясь в мутноватые, причудливо преломляющие свет тусклого солнца «капли», а в голове быстро, сменяя друг друга, бежали мысли:
      «Все это просто разыгравшееся воображение! И металлургический комбинат, обнесенный шестиметровой стеной, и средневековый замок с подвалами, забитыми радиоактивными отходами!! Надо просто и честно сказать себе, что мы не знаем предназначения этого сооружения, мы не способны понять цели и намерения создавших его... существ. Но самое главное, мы не способны понять, зачем нас послали внутрь этого сооружения, зачем вообще нас заставили опуститься на эту странную планету, наполовину выжженную дотла... до пепла, наполовину опустошенную!! Что потеряли они в этом пустом мире!!»
      По черной, кажущейся отполированной каменной стене пробежал упавший сверху многоцветный блик, мгновенно раскрасивший ее поверхность искристо мерцающей полосой. Он остановился и поднял руку, давая знак шагающим за ним десантникам.
      Вся пятерка замерла, слившись с окружающим камнем. Замерла и искристая бегущая полоса, как будто поджидая малейшее движение, чтобы стремительно броситься и задушить его.
      Несколько секунд длилась эта неподвижность, затем искристая радуга чуть дрогнула, дернулась в сторону и, стремительно рванувшись вверх, исчезла за обрезом каменной стены.
      «Они начали поглядывать вниз!.. – мелькнула в голове посторонняя, словно бы чужая мысль. – Значит, до конца расщелины осталось совсем немного... Но что мы будем делать, когда эти каменные стены останутся позади?.. Что нас прикроет?»
      А ноги, не слушая эти «чужие» мысли, уже пришли в движение, размеренно и неутомимо переступая по присыпанной каменной крошкой тропе.
      Действительно, уже через сотню шагов впереди показалась размытая светлая полоса пролома. Не доходя до конца расщелины метров пяти, он остановился, и десантники молча сгрудились вокруг него, ожидая дальнейших приказаний. Вот только что именно приказывать, он не знал!
      Расщелина и в самом деле была самым безопасным и коротким путем к «заводу», но по ней уже пыталась пройти одна шестерка, и только один из шести вернулся назад. Пятеро человек... пятеро полных суперов просто исчезли на трехсотметровой каменистой полосе, отделяющей скальную гряду от стены, окружающей огромное, явно искусственное сооружение. И никакие данные телеметрии не смогли объяснить, что именно с ними произошло на этом открытом пространстве. Они просто исчезли, просто растворились в сухом, разряженном воздухе странной... страшной планеты!
      Теперь пришла их очередь решать эту задачу... Теперь они должны были пересечь открытое пространство и проникнуть за серую каменную стену...

      Н а берегу озера среди высоченных красноствольных сосен стоял большой дом, срубленный из матерых, в полтора обхвата, бревен. Вокруг дома не было ни забора, ни изгороди, не было даже таблички, указывающей, что это чьи-то частные владения. И уж конечно, не было никаких хозяйственных построек, огородов и сада. Просто дом, но дом явно жилой – в крайнем окне второго этажа каждый вечер до самого позднего часа светилось окно, и небольшая параболическая антенна, установленная на срезе крыши, едва заметно меняла свое положения, словно отслеживая в небе какой-то конкретный объект. Вот и в этот вечер в урочный час окно под крышей засветилось...
      Адмирал Космофлота Земного Содружества в отставке Андрей Кузнецов сидел за небольшим письменным столом, заваленным рулонами звездных карт, таблицами каких-то расчетов, голубыми бланками оперативных отчетов командиров кораблей Звездного патруля. Создавалось впечатление, что отставной адмирал все еще продолжает руководить Космофлотом, все еще держит в своих руках огромную силу Звездного патруля! Хотя, может быть, такое заключение и не слишком противоречило истине.
      Адмирал Кузнецов семьдесят лет назад нашел и разгромил гнездо космических пиратов, более столетия терроризировавших коммерческие космические корабли и благополучно избегавших контактов с боевыми звездолетами Земли. Эта победа будущего адмирала, стоившая чести и жизни многим из тогдашнего руководства Земного Содружества, одновременно принесла победителю колоссальный авторитет, который он еще более увеличил своей последующей деятельностью. Именно поэтому после своей отставки, с которой многие офицеры высшего эшелона управления Космофлотом были не согласны, адмирал Кузнецов продолжал оставаться пусть неформальным, но самым крупным лидером Звездного патруля.
      Назначение на должность командующего Космофлотом вместо Кузнецова вице-адмирала Эльсона стало еще одной ошибкой высшего руководства Содружества. Эльсон не имел в военной среде ни необходимого авторитета, ни характера, чтобы этот авторитет завоевать. Адмирал Кузнецов, обосновавшийся в своем старом, фамильном гнезде, на берегу древнего русского озера, продолжал получать оперативные отчеты командиров кораблей, аналитические и стратегические разработки штабов соединений Звездного патруля, да и материалы штаба Космофлота в обязательном порядке ложились на стол опального адмирала. Причем все эти документы были гораздо более информативными, чем те, что направлялись номинальному командующему Космофлотом, вице-адмиралу Эльсону. Командиры кораблей и начальники штабов знали, что Кузнецову нужна точная информация вне зависимости от ее содержания, и быстро разобрались, что Эльсон с доверием относился только к такой информации, которая подтверждала его предположения и выводы.
      Однако сейчас вся огромная корреспонденция, с которой ежедневно работал адмирал, была отложена в сторону, в своих руках он держал небольшой листок плотного писчего пластика с гербом Земного Содружества в правом верхнем углу.
      Текст, который внимательно изучал Кузнецов, был рукописным, а подпись под ним собственноручной.

       Адмиралу Космофлота Земли
       А. Кузнецову
       Господин адмирал, вынужден признать, что решение о Вашей отставке было ошибочным. Высший Совет Земного Содружества готов немедленно рассмотреть вопрос о Вашем возвращении на должность командующего Космофлотом Земного Содружества, в случае, если Вы выразите согласие ее занять.
       С глубоким уважением,
       Председатель
       Высшего Совета Земного Содружества А.К. Соутс

      Эта короткая записка была весьма неожиданной для адмирала, хотя причины ее появления не были для него секретом. Автор записки скорее всего даже не подозревал, насколько велика была степень осведомленности адмирала о положении дел в Солнечной системе, иначе он или составил записку по-другому, или вообще отказался бы от такого способа заинтересовать старого вояку. И тем не менее адмирал, получив это послание, надолго задумался.
      С одной стороны, ему возвращали бразды правления Космофлотом... Звездным патрулем, и он мог всю эту мощь направить на борьбу с новым и пока еще малоизвестным, но очень опасным врагом. С другой стороны, прошло чуть больше двух лет с тех пор, как его, обвинив в некомпетентности, отправили в отставку. Ему даже не дали возможности предъявить Высшему Совету собранные им доказательства чужого присутствия в Солнечной системе!! Было ясно, что господин Соутс, как только удастся хоть немного прояснить ситуацию с этим неведомым врагом, а уж тем более после того, как будут нащупаны пути отражения агрессии, снова постарается убрать чересчур энергичного адмирала с поста командующего Космофлотом... Даже в тексте этой, казалось бы, извинительной записки содержался прозрачный намек на то, что Высший Совет Земного Содружества примет такое решение, какое будет угодно его председателю!.. В конце концов, именно Соутс считался сейчас главнокомандующим вооруженными силами Земли, и он не мог позволить кому-то другому завоевать славу «спасителя Земли»!!
      Хотя до этой... славы было ох еще как далеко!!!
      Адмирал вздохнул, отложил послание председателя Высшего Совета в сторону и повернулся к расположившемуся сбоку от письменного стола компьютерному блоку. Положив пальцы на клавиатуру, он на секунду задумался, а затем быстро набрал короткую, жесткую фразу:

       Председателю Высшего Совета
       Земного Содружества
       Г-ну Соутсу А.К.
       Благодарю Вас за лестное предложение, но я слишком стар, чтобы участвовать в Ваших политических играх. Кузнецов.

      Не перечитывая и не правя этот оскорбительный отказ, он отправил его на официальный портал Высшего Совета Земного Содружества – еще одно оскорбление председателя Совета, и снова вернулся к столу. Листок с личным посланием главы земного правительства был помещен в надорванный конверт, отложен на край стола, и адмирал пододвинул ближе несколько листков тонкой бумаги. В левом углу верхнего листка алели два коротких слова «Совершенно секретно», а чуть ниже, посредине листа, крупным шрифтом было выведено «Аналитическая записка о контактах с х-объектами».
      «Ишь ты, с х-объектами!.. – усмехнулся про себя Кузнецов. – „Плавно обтекаем... правду!“
      Затем, еще раз вздохнув, адмирал склонился над столом и полностью погрузился в чтение.
      «Первый из документально зарегистрированных контактов с х-объектом произошел более трех лет назад. Патрульный звездолет „Варяг“ класса „Глубокий космос – 2“, возвращаясь из системы Вольфа-359, засек в нанопарсеке от орбиты Плутона внесистемное космическое тело, двигавшееся по направлению к Солнцу и имеющее явно искусственную орбиту. „Варяг“ отслеживал движение этого тела в течение пяти часов, и за это время оно дважды корректировало направление своего движения, при этом работа двигательной установки зафиксирована не была. При попытке ГК-2 приблизиться к этому космическому телу оно взорвалось. На месте взрыва „Варяг“ не обнаружил никаких крупных обломков, однако область пространства, в которой произошла самоликвидация данного х-объекта, имела повышенное содержание неорганических соединений главным образом на основе кремния, а также фрагменты органических соединений.
      Операция Космофлота, проведенная собственными силами с привлечением кораблей коммерческого флота, позволила выявить в разных частях Солнечной системы еще шесть х-объектов. Четыре из них были обнаружены боевыми кораблями Космофлота, и при попытке приблизиться к ним они самоликвидировались. Два х-объекта были обнаружены яхтой «Коршун» и транспортом «Северное сияние», сообщения об этом были получены штабом Космофлота. Однако высланные на помощь «Коршуну» и «Северному сиянию» боевые корабли не обнаружили в указанных местах Солнечной системы ни яхты, ни транспорта, ни замеченных ими х-объектов. Транспорт был атакован и уничтожен обнаруженным х-объектом, что подтверждается спасшимися на приписанном к транспорту челноке пилотом-стажером Вячеславом Мальковым, профессором Сбигневом Клотом и гидрологом Станиславой Шиминской. Можно предположить, что яхту «Коршун» постигла аналогичная участь, но никто из команды этого планетолета не спасся.
      Гибель транспорта «Северное сияние» и яхты «Коршун» послужило причиной отстранения от занимаемой должности командира Космофлота Земного Содружества адмирала Кузнецова... – на этих словах адмирал поморщился, словно ему на язык попало что-то кислое, но продолжал читать, не отрываясь, – ...и в продолжение восьми месяцев никаких контактов с х-объектами не наблюдалось.
      Однако затем пропало без вести первое крыло Шестой эскадры Заездного патруля в составе семи звездолетов. Спустя три месяца один из пропавших кораблей был обнаружен в полной сохранности на гиперболической орбите вне плоскости эклиптики. ГК-1 «Афина» направлялся в сторону Солнца. Попытка перехватить обнаруженный корабль закончилась неудачей, поскольку он оказался макетом (муляжом, копией) звездолета, выполненным в натуральную величину. Во время нахождения на этом макете десантной группы была приведена в действие автоматическая установка, осуществившая демонстрацию записи разгрома первого крыла Шестой эскадры. Технология производства и воспроизведения записи осталась неизвестной, поскольку сразу же после окончания демонстрации этой записи данный х-объект самоликвидировался.
      Сразу после этой встречи в соответствии с приказом командующего Космофлотом в Солнечной системе было введено боевое дежурство силами Звездного патруля, причем звездолеты действовали тройками: одному звездолету класса фрегат или ГК-1 придавалось два корабля класса ГК-3, либо тройка стояла из трех звездолетов класса ГК-2. В течение последующих восьми месяцев патрульными кораблями было обнаружено двенадцать х-объектов – три в поясе астероидов, три на орбите Юпитера (два «троянца», один «грек»), шесть в поясе Койпера. Все указанные х-объекты были одиночными и после их обнаружения самоликвидировались, не оставив после себя обломков, достаточных для детального изучения их состава, строения и принципов действия.
      Шесть месяцев назад х-объекты одновременно атаковали все объекты научной и промышленной инфраструктуры Урана, научно-исследовательскую станцию Тритона (спутник Нептуна) и три научно-исследовательские станции дальнего Внеземелья, расположенные на Цербере, Прозерпине (пояс Койпера), Хароне (спутник Плутона). Все атакованные объекты (кроме автоматических шахт и обогатительных комбинатов) успели послать сообщение о нападении, однако прибывшие к ним на помощь корабли Звездного патруля нападавших не обнаружили. В результате этой атаки были полностью уничтожены восемь научно-исследовательских станций, три шахтных комплекса и три обогатительных комбината. Погибло более четырех тысяч человек, причем десантными командами были обнаружены только триста двадцать шесть трупов, тела остальных погибших не найдены. В вакуум-лаборатории станции Тритона десантниками найден информационный кристалл с записью, как считается, последних четырех часов станции (кристалл не копировался, находится в секретном архиве штаба Космофлота)...»
      Адмирал оторвался от текста, закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Да, он прекрасно помнил эту запись – хотя «кристалл не копировался», копия была получена им спустя десять суток после обнаружения самого кристалла! Запись была страшной... кошмарной... мало что объясняющей, но до настоящего времени это был единственный источник хоть каких-то сведений о неведомом агрессоре.
      Кристалл в самом деле содержал четырехчасовую информацию, более того, картинка имела цифровой тайм-код, но вот были ли это последние четыре часа станции?.. Адмирал очень в этом сомневался. Демонстрируемая кристаллом запись явно не могла быть сделана одной из стационарных камер слежения – на картинке присутствовали изображения открытого пространства и разных помещений станции. Кто выполнил запись, было неясно – человек, производивший ее, ни разу не попал в поле зрения камеры. И, кроме того, кто-то спрятал информационный кристалл в приборный шкаф вакуум-лаборатории, и сделано это было, конечно же, после окончания записи!
      Ответов на эти вопросы не было. Но один из вопросов даже не был задан ни одним из ознакомившихся с записью специалистов – в начале записи виден пролет над станцией трех крупных астероидов с ясно видимыми хондритовыми вкраплениями. Это наверняка произошло в самом начале нападения, тайм-код при этом показывал время 12:22:36, а сообщение о нападении на станцию ушло в 12:43:41! Почему произошла эта более чем получасовая задержка?! Ведь, возможно, именно этих тридцати минут не хватило звездолетам Земли, чтобы успеть оказать помощь атакованной станции!!
      «Что же там произошло?! – в который раз подумал адмирал. – Что именно и каким образом уничтожило станцию и всех находившихся в ней людей?! И откуда появились те странные... невероятные существа, которые видны на последних минутах записи?!!»
      Рабочий день на научно-исследовательской станции Тритона строился по привычному для людей двадцати четырех часовому графику. Соблюдать этот график было совсем несложно – рассветов и закатов на спутнике Нептуна не бывало, Солнце здесь было лишь немногим ярче других звезд, а собственный, зеленовато-голубой свет материнской планеты был тускл и ровен. Шестьдесят восемь человек, составлявших научный и технический штат станции, работали вместе уже больше полугода, так что вполне притерлись друг к другу и даже сдружились, хотя мелкие трения возникали, как и в любом изолированном коллективе.
      Второй астрофизик станции Герман Шольц заступал на рабочее дежурство утром. Когда он добрался до рабочего зала обсерватории, оборудованной в километре от основных помещений станции, часы, вмонтированные в глухую стену над пультом управления главным телескопом станции – системой из трех десятиметровых рефлекторов, показывали 11:02:16.
      Шольц не считал свое опоздание на две с небольшим минуты каким-то существенным нарушением, а вот профессор Клаус Карреган, заведующий астрофизической службой станции и его научный руководитель, был явно другого мнения. Во всяком случае, физиономия профессора выражала серьезное недовольство. Посмотрев на второго астрофизика из-под седых бровей, Карреган недовольно пробурчал:
      – Как можно заниматься астрономией и быть столь несобранным?..
      Шольц в ответ только слегка пожал плечами и виновато улыбнулся – профессор, конечно, забыл, что второй астрофизик этой ночью вернулся практически с другой стороны Тритона после отладки забарахлившего привода установленного там радиотелескопа.
      Главный, двухметровый экран компьютерного монитора, на который подавалось изображение, получаемое телескопом, был включен, но профессор не обращал на него внимания, перед ним мерцал экран личного монитора, на который выводилась запись «ночного» дежурства, сделанная в автоматическом режиме.
      Шольц осторожно прошел к своему рабочему месту, не забыв взглянуть сквозь прозрачный колпак, заменявший рабочему залу потолок, на мерцавшие в черноте Пространства звезды и голубовато-зеленый диск Нептуна. Затем он уселся в кресло и вывел на малый экран перечень задач, поставленных профессором Карреганом на это дежурство. Бегло просмотрев план работы, астрофизик невольно поморщился – ему снова предстояло наблюдать за спутниками Нептуна. У профессора Каррегана была какая-то навязчивая страсть к этим спутникам, а сегодняшнее положение Тритона давало прекрасную возможность их исследования. Мало того что орбита Тритона была круговой и орбиты всех остальных спутников, кроме скиталицы Нереиды, располагались внутри нее, Тритон вращался в сторону, противоположную вращению всех остальных спутников, что позволяло увидеть их несколько раз за дежурство. Вот только ничего интересного с этими спутниками не происходило.
      Правда, сегодня Протей, имевший самую удаленную среди внутренних спутников орбиту, должен был пройти на минимальном расстоянии от Тритона – всего в каких-нибудь двухстах тридцати семи тысячах километров, так что, возможно, это дежурство будет достаточно интересным!
      Взгляд Шольца привычно скользнул по контрольным приборам – обсерватория работала в нормальном режиме, так что можно было полностью сосредоточиться на поставленной руководителем задаче. Астрофизик установил в дубль-камеру новый записывающий кристалл на случай, если удастся заметить нечто действительно необычное, и поплотнее устроился в кресле, готовясь к долгому сидению на одном месте.
      – Герман, вы не рассказали мне, как закончилась ваша экспедиция... – раздался вдруг голос профессора Каррегана, – ...насколько серьезна оказалась поломка?
      – Ничего серьезного, профессор, – отозвался Шольц, не поворачиваясь, – повело втулку крепления поворотной оси антенны. Естественно, сработала защита, и к нам поступил сигнал о неполадке. Шторм говорит, что, возможно, металлопласт втулки не выдержал температурного перепада. Мы заменили втулку, и все дела.
      Профессор скептически хмыкнул и спустя минуту неожиданно поинтересовался:
      – А вы доставили эту втулку на станцию?..
      – Какую втулку? – переспросил Шольц, поправляя фокусировку изображения на своем персональном мониторе.
      – Ту, что поменяли на радиотелескопе! – мгновенно раздражаясь, пояснил Карреган. Голос его прозвучал настолько резко, что Шольц невольно оглянулся. Старый профессор стоял в трех шагах позади него, и весь его вид требовал немедленного ответа на заданный вопрос.
      – Зачем... – чуть растерявшись, пожал плечами астрофизик. – Хотя... Может быть, Шторм и захватил ее, но, право, не знаю, зачем бы это она ему понадобилась?..
      – Хотя бы затем, чтобы сделать анализ материала, из которого она была изготовлена! – с еще большим раздражением проговорил профессор и отвернулся от своего несообразительного помощника.
      – Зачем?.. – еще больше растерялся молодой ученый. – Что особенного в том, что сломалась какая-то мелочь?!
      – Молодой человек, – голос старого профессора был до краев наполнен сарказмом, – эта, как вы изволили выразиться, мелочь не справилась со своей работой, хотя была специально изготовлена для этой работы и для этих условий. Никаких экстраординарных перепадов температур на поверхности Тритона отмечено не было, значит, надо разобраться, почему деталь не выдержала предназначенных для нее нагрузок в предназначенных для нее условиях!.. Чтобы это не повторилось еще раз! Неужели вам это неясно?!!
      Карреган долго жег пристальным взглядом растерявшегося астрофизика, а затем довольно ядовито добавил:
      – Кстати, вы именно для того и были посланы к радиотелескопу, чтобы разобраться в причинах... подчеркиваю, в причинах возникших неполадок! Чтобы их устранить, достаточно было одного механика!
      И старый профессор, громко фыркнув, снова повернулся к большому монитору телескопа.
      Шольц, едва заметно вздохнув, переключил на свой монитор изображение, получаемое с главного телескопа. На экране появился голубовато-зеленый в половину экрана сегмент планеты, по которому плыла черная точка самого крупного после Тритона спутника этой планеты. До максимального сближения Протея с Тритоном оставалось около двух часов – пора было запускать второй из тех трех зондов, которые профессор планировал послать навстречу приближающемуся спутнику. Первый зонд, запущенный в автоматическом режиме, был уже в двух тысячах километрах от Протея и скоро должен был начать передачу получаемой информации.
      Астрофизик проверил готовность зонда к запуску и включил предстартовый отсчет.
      Автомат запуска еще не досчитал до конца положенную сотню, как от первого зонда поступило сообщение, что он готов начать передачу получаемых данных, и Шольц переключился на диалоговую связь с работающим зондом. На экране его монитора появилась новая картинка – на бледно-голубом фоне планеты медленно проплывала огромная каменная глыба Протея, заплывшая синеватыми тенями, отбрасываемыми неровностями скальной поверхности. Мертвый мир, напоминающий земную Луну до высадки туда людей.
      Зонд проходил перед шестой луной Нептуна, пересекая ее орбиту в направлении материнской планеты. Неяркий зеленовато-голубой свет Нептуна освещал половину Протея, и эта освещенная часть медленно увеличивалась. Зонд начал неторопливый облет спутника, располагаясь в пятистах семидесяти километрах от его поверхности.
      На экране, поверх изображения величаво вращающегося Протея, побежали данные телеметрии. Все было как всегда – температура на поверхности спутника, температура на глубине до километра с шагом в сто метров, состав горных пород, скорость вращения вокруг своей оси, скорость перемещения по орбите...
      Герман едва заметно вздохнул, и вблизи Протей оставался точно таким же, каким был всегда, чего, собственно говоря, и следовало ожидать.
      Именно в этот момент его взгляд наткнулся на странную строчку поступающей информации: «...гравитационное поле объекта нестабильно, наблюдаются его возрастание на 0,0012 процента в секунду и переменное смещение центра тяжести объекта относительно его геометрического центра».
      «Что за ерунда?! – подумал второй астрофизик станции, уставившись на эту бессмысленную строку. – Каким образом обычная и к тому же не слишком большая по меркам Пространства камененюка может иметь переменное гравитационное поле?!! Центр которого к тому же еще смещен относительно геометрического центра!! Тем более что никогда раньше таких... выкрутасов не наблюдалось – Протей всегда был солидным, стабильным спутником!»
      – Интересно!! – раздался за его спиной голос профессора Каррегана. – Это что же такое прихватил наш сосед на своем пути вокруг Нептуна?!
      Шольц повернулся и увидел, что руководитель обсерватории рассматривает на малом экране своего монитора точно такую же картинку, как и на его дисплее, и при этом довольно потирает руки.
      – И самое главное – каким образом ему удается удерживать то, что он прихватил?! – продолжал между тем профессор, быстро набирая что-то на клавиатуре своего компьютера.
      Зонд, перемещаясь по своей траектории, оказался практически точно между Нептуном и Протеем, и в этот момент из-за неровного горизонта Протея показалась... обглоданная каменная скала, похожая на мелкий астероид. Прошло, наверное, секунд двадцать, прежде чем этот каменный обломок, напоминавший своей формой кособокую грушу, полностью выполз из-за скрывавшего его спутника и, медленно вращаясь, начал перемещаться по очень пологой дуге над четко изломанной линией горизонта спутника. Шольц на глаз определил его длину в двадцать с небольшим километров, а ширину в четырнадцать.
      К сожалению, траектория движения зонда была запрограммирована перед стартом, и переориентировать его в полете не представлялось возможным, хотя главным желанием молодого астрофизика в этот момент было именно это – подвести зонд поближе к странной, невероятной, невозможной... луне луны!
      – Но это же совершенно невозможно!!! – снова раздался голос старого профессора, наполненный на этот раз самым чистым, неподдельным изумлением. – Это противоречит самим основам небесной механики!!!
      И тут Герман Шольц понял, что имел в виду его научный руководитель – странная каменная глыба двигалась вокруг Протея... перпендикулярно плоскости его вращения вокруг Нептуна и всего лишь в нескольких десятках километров от поверхности!!
      Но как-либо выразить свое удивление молодой астрофизик не успел, из-за медленно отодвигающегося горизонта спутника показалась еще одна каменная глыба, двигающаяся точно следом за первой! Это было настолько невероятно, что в зале обсерватории повисла мертвая тишина.
      И тут в голове Шольца с некоторым даже облегчением пронеслось: «Ну, теперь хотя бы стало понятно, почему зонд выдает такие невероятные данные о состоянии гравитационного поля Протея! Видимо, телеметрия учитывала влияние этих странных... спутников!»
      Спустя минут двадцать поверхность Протея впереди по движению зонда стала покрываться темнотой, а низко над его горизонтом друг за другом медленно проплывали три каменных астероида.
      – По-моему, первый зонд должен выйти на низкую орбиту вокруг Протея?.. – неожиданно спросил профессор Карреган, и Шольц, подчиняясь давнишней привычке отвечать на вопросы своего научного руководителя, какими бы эти вопросы ни были, быстро проговорил:
      – Да, максимальное удаление – сто шестьдесят километров, минимальное – сто двадцать. – И, не дожидаясь нового вопроса, добавил: – Задано шесть оборотов в плоскости вращения Протея вокруг Нептуна, а затем еще двенадцать витков при импульсном изменении орбиты с шагом в пятнадцать градусов.
      – В таком случае просчитайте, каково будет наименьшее расстояние до этих... к-хм... интересных камешков в течение всего времени нахождения зонда на орбите Протея.
      Герман быстро сформулировал несложную задачу и ввел ее в компьютер, спустя минуту на экране появился ответ. Получалось, что на первых шести витках, когда плоскости вращения зонда и неизвестно откуда взявшихся каменных спутников Протея оставались перпендикулярными, их наибольшее сближение должно было прийтись на четвертый виток – зонд должен был пройти всего в семидесяти километрах от первой из каменных глыб. А десятый виток зонда приводил его практически точно к орбите, на которой находились астероиды, причем он должен был следовать за последним из них на расстоянии около пятидесяти километров.
      Видимо, профессор вывел полученный ответ на свой монитор, поскольку Шольц услышал его довольный голос:
      – Ну вот, мы сможем в деталях рассмотреть хотя бы один из этих странных астероидов и получить о нем самую исчерпывающую информацию!
      – Профессор, – не слишком уверенно проговорил астрофизик, – а вам эта странная... троица ничего не напоминает?..
      – А что она может мне напомнить? – немедленно отозвался Карреган. – Я, молодой человек, столько всего повидал в Солнечной системе, что теперь любая, самая обычная вещь может мне что-нибудь напомнить!
      – Я имею в виду сообщение штаба Космофлота, которое зачитывал нам начальник станции четыре месяца назад... Ну... об х-объектах.
      – А-а-а! Вы имеете в виду то смешное письмо военных, в котором они рассказывали о своих... видениях?! – В голосе старого профессора сквозила откровенная насмешка. – Я думаю, коллега, это... Как вы сказали?.. Сообщение?.. Так вот, это сообщение имеет отношение не к астрономии, а к совсем другой отрасли человеческих знаний – медицине!
      – Что вы имеете в виду?.. – осторожно поинтересовался Шольц, оглянувшись через плечо.
      Профессор, увлеченно наблюдавший за странными спутниками Протея, не заметил этот быстрый взгляд, но на вопрос ответил:
      – Типично психологическая проблема! Военные люди, всю жизнь готовящиеся к боевым действиям, вдруг обнаруживают, что вся их... эта... боевая мощь совершенно никому не нужна! Не нужна просто потому, что для них в Пространстве нет противника!! Как вы думаете, что они должны предпринять после такого... к-хм, прозрения?!
      Ответа от своего подчиненного профессор, видимо, не ждал, поскольку сам знал этот ответ и тут же его озвучил:
      – Они, естественно, выдумают для себя такого противника! К тому же именно незримого, неуловимого, страшно замаскированного!!
      И Карреган довольно расхохотался. Возможно, именно этот смех подзадорил молодого астрофизика, и тот неожиданно даже для самого себя возразил:
      – Но согласитесь, профессор, что эти три астероида ведут себя весьма необычно... именно так, как описывалось в том самом сообщении военных – группа объектов, очень похожая на некрупные астероиды и имеющая параметры орбиты, противоречащие законам небесной механики...
      – А в чем вы видите противоречие законам небесной механики в данном случае?!! – немедленно рассердился Клаус Карреган.
      Однако у его ученика имелся ответ на заданный вопрос, он получил его только что на экране своего монитора.
      – Вероятность естественного выхода трех метеоритов данной массы на данную орбиту вокруг данного спутника Нептуна составляет ноль целых двенадцать десятитысячных процента!! – торжествующе объявил он. – Согласитесь, профессор, что данный факт весьма маловероятен!!
      В зале повисло недолгое молчание, после чего профессор недовольно поинтересовался:
      – Откуда у вас такие сведения?..
      – Эти сведения выдал компьютер на мой запрос! – пояснил Шольц.
      Снова в зале воцарилась тишина, а затем Карреган спросил с язвинкой в голосе:
      – Ну и что вы в свете этих... к-хм сведений предлагаете?!
      – Я считаю необходимым доложить начальнику станции об обнаруженных нами астероидах. – Голос Шольца значительно окреп. – Возможно, он сочтет необходимым сообщить об их появлении на ближайшую базу Звездного патруля.
      – Ну-да, ну-да... – совсем уж язвительно проворчал профессор, – сюда явятся вооруженные до зубов звездолеты и бравые молодчики, разодетые в щегольские комбинезоны, и станут вволю потешаться над трусливыми штатскими... э-э-э... учеными!
      «...Вооруженные до зубов... звездолеты? – мысленно пожал плечами Шольц. – Ну и образное же мышление у моего научного руководителя!.. И почему это он так ненавидит Звездный патруль?.. Видимо, ему уже приходилось иметь дело с... „бравыми молодчиками, разодетыми в щегольские комбинезоны“.
      – Нет, коллега, – продолжил между тем Карреган, – мы не будем торопиться, не будем поднимать панику... Мы вспомним, что вероятность естественного возникновения такой странной орбиты все-таки есть, хотя она и довольно... невелика. Подождем, не проявится ли что-нибудь еще... э-э-э... «противоречащее законам небесной механики»!
      В этот момент легкое сотрясение «почвы» Тритона подтвердило, что из отнесенной от жилой части станции шахты стартовал второй зонд. Главный экран обсерватории наискось прочертила яркая, отчетливо мерцающая звездочка разгонного двигателя и, не дойдя до его края, погасла – отработавший двигатель был сброшен.
      Профессор и его подчиненный не обратили внимания на старт второго зонда, поскольку их занимало то, что на их экраны передавал первый. Этот зонд как раз заканчивал третий виток вокруг Протея, очень скоро троица странных астероидов должна была вынырнуть из-за горизонта и ринуться наперерез зонду. Однако прошли положенные минуты, а каменные обломки не показывались!
      Первым не выдержал профессор. Неожиданно выругавшись, он поднял руки над клавиатурой, и его пальцы забегали по клавишам, вводя какую-то новую задачу. Работа эта продолжалась недолго, после чего Карреган откинулся на спинку кресла, барабаня пальцами по подлокотнику, и принялся что-то немузыкально намурлыкивать.
      «Профессор вне себя, – подумал Шольц, осторожно поглядывая в сторону своего руководителя, – не дай бог, он запоет в голос!»
      Но профессор не запел – он просто онемел. Оба малых экрана, на которые выводилась информация, поступающая с зонда, вдруг погасли, и на них появилась одинаковая короткая красная надпись: «Связь нарушена!»
      Руки Шольца взметнулись сами собой, вводя запрос: «Определить причину нарушения связи!»
      Ответ компьютер выбросил сразу же:
      «Причина нарушения связи – уничтожение зонда».
      Герман невольно бросил короткий взгляд в сторону профессора и уже медленнее сформулировал следующее задание:
      «Прошу проанализировать ситуацию и изложить возможные варианты причин, приведших к уничтожению зонда».
      Над этой задачей компьютер работал около двух минут, после чего на экране монитора начала прорисовываться штриховая схема. Скоро стало ясно, что на этой схеме изображено положение зонда относительно Протея, пары «зонд – Протей» относительно Нептуна и Тритона, пунктиром намечена орбита, по которой зонд двигался вокруг Протея. Как только схема была закончена, изображение зонда увеличилось и на нем появились красная точка и красная пунктирная линия, идущая от этой точки... А затем под схемой возникло резюме:
      «С сорока пяти процентной вероятностью зонд был уничтожен лучевым ударом по силовой установке. Удар мог быть нанесен с любой точки, расположенной на указанном пунктире, данное направление в данный момент по технологическим причинам не контролировалось телеметрией зонда».
      Поддавшись невольному импульсу, Герман быстро набрал на клавиатуре вопрос:
      «Какова вероятность случайного попадания в зонд мелкого метеорита?»
      «Нулевая, – немедленно и категорично ответил компьютер. – Пространство вокруг зонда не содержало достаточно крупных метеоритных масс».
      Шольц повернулся в сторону профессора, ожидая, что теперь-то уж он точно сообщит о случившемся начальнику станции. Однако по упрямому выражению лица Каррегана и молчаливой сосредоточенности, с которой он изучал представляемую компьютером информацию, стало ясно, что «поднимать панику» он по-прежнему не собирается. Вместо этого профессор вывел на экран своего монитора изображение, получаемое главным телескопом обсерватории, и быстро набирал на клавиатуре какое-то новое задание.
      Астрофизик снова повернулся к своему монитору и растерянно подумал: «А что же теперь мне-то делать?..»
      И в этот момент снова раздался голос профессора:
      – Знаете, коллега, оказывается, эти ваши камушки не являются спутниками Протея, как вы ошибочно полагали!
      В голосе Каррегана звучала привычные уверенность и непоколебимость, а Шольц удивленно подумал: «Интересно, почему это „камушки“ вдруг стали... моими... вместе с „...как вы ошибочно полагали“?! Я-то думал, что „ошибочно полагали“ мы оба!»
      – Они захвачены Нептуном, – продолжал профессор, – и захвачены совсем недавно! Их орбита, судя по произведенным мной расчетам, весьма близка к орбите Протея и, конечно же, очень неустойчива. Масса-скорость всех трех метеоритов явно недостаточна, чтобы долго удерживаться на этой орбите, так что их ожидает весьма скорое падение на Нептун!
      – Ну-у-у... – неуверенно протянул Герман, – я думаю, нам еще представится возможность разглядеть эти «камешки» поближе. Второй зонд будет около Протея через полтора часа, вряд ли они отойдут от своей теперешней орбиты на достаточно далекое расстояние...
      – Вне всякого сомнения! – впервые за все время дежурства согласился со своим помощником профессор. – Либо эти... к-хм... х-объекты покажутся наконец-то из-за Протея, либо второй зонд отыщет их между Протеем и Нептуном! Так что давайте-ка сосредоточим свое внимание на приближающемся к нашей станции небесном теле!
      «А что на нем сосредотачиваться, – с внутренней усмешкой подумал Герман, – мы и так на нем сосредоточены!»
      Однако пространство между Нептуном и Тритоном, на котором «сосредоточили свое внимание» астрономы станции, оставалось чистым. Искра Протея неторопливо для человеческого глаза перемещалась по огромному зеленовато-голубому диску планеты, а вот его странные спутники не показывались. Дежурство вроде бы вошло в привычную, ничем не нарушаемую колею, но Шольц продолжал ощущать некоторое беспокойство, и он прекрасно осознавал истоки этого беспокойства – информацию об обнаружении трех странно себя ведущих астероидах необходимо было передать на ближайшую базу Звездного патруля!
      Наконец Протей вышел в точку орбиты, наиболее близко расположенную к идущему на встречном движении Тритону. К этому моменту земная станция оказалась довольно близко от края обращенной к планете стороны Тритона, но рефлекторы главного телескопа станции продолжали следить за пространством между материнской планетой и спутником. Кроме того, антенна радиотелескопа, располагавшегося на расстоянии трех тысяч четырехсот километров от базового комплекса станции, вместе со спутником развернулась в сторону Нептуна. Теперь и этот инструмент астрономы могли задействовать для наблюдения за интересующей их областью пространства.
      Именно этим и занялся молодой астрофизик. Вызвав управляющую систему радиотелескопа, он задал новые параметры для ориентации антенны и вдруг подумал, как своевременно удалось произвести ремонт привода радиотелескопа – как раз тогда, когда необходимость в нем стала столь велика.
      Спустя три минуты антенна развернулась в указанном направлении, и получаемая информация начала поступать в главный зал обсерватории. А еще через минуту тишину, царившую в зале, нарушил ошеломленный голос Шольца:
      – Профессор! Между нами и Протеем фиксируются четыре объекта!..
      – Как – четыре?!! – вскинулся профессор, но Герман продолжил, не обращая внимания на этот возглас:
      – Первый, самый удаленный от Тритона, – наш зонд. Три остальных – метеориты. Метеоритный рой приближается к Тритону, расстояние до поверхности спутника составляет сорок тысяч километров, скорость движения...
      На мгновение голос астрофизика прервался, а затем прозвучал до краев наполненный изумлением:
      – Профессор! Получается, что рой должен столкнуться с Тритоном!!
      И тут раздался совершенно спокойный, полный насмешливой иронии голос Каррегана:
      – Коллега, вы уверены, что ваша... э-э-э... бригада устранила все неполадки радиотелескопа?!! Он докладывает о наличии объектов, не существующих в природе!! Метеоритный рой, расположенный в сорока тысячах километров от нас, должен быть прекрасно виден в наш главный телескоп, а между тем никаких признаков этих ваших метеоритов не наблюдается! Или вы не доверяете оптике?!! Каким образом каменный метеорит может спрятаться от оптического наблюдения, находясь вблизи планеты, излучающей в оптическом диапазоне?!!
      – Если каменный метеорит в свою очередь излучает всей своей поверхностью в том же диапазоне! – немедленно отозвался Шольц.
      – Сударь, вы в своем уме?!! – взревел старый профессор. – Как вы себе представляете механизм создания такого излучения?!! Как?!!
      – Я вижу, профессор, что три астероида приближаются к Тритону, на котором расположена наша станция! – Шольц поднялся со своего кресла и повернулся в сторону начальника обсерватории. – Это, без всякого сомнения, те самые астероиды, которые мы обнаружили около Протея. Если бы наша обсерватория вовремя засекла их приближение, сработала бы противометеоритная защита – эти астероиды были бы попросту расстреляны, а теперь... до их столкновения с Тритоном осталось не больше двух десятков минут, и...
      На секунду у Германа перехватило горло, но он, проглотив комок, уже спокойнее продолжил:
      – Я прекрасно понимаю, что именно по нашей вине станция не готова к этому столкновению и что, возможно, погибнут мои товарищи!!! Мне некогда, профессор, строить теоретические умозаключения о механизме какого-то там излучения, когда перед нами, без всякого сомнения, х-объекты, о которых нас предупреждало руководство Космофлота!! Потому простите, профессор, но мне надо действовать!!!
      И правый указательный палец астрофизика опустился на сенсор внутренней связи.
      Практически в тот же момент в рабочем зале обсерватории раздался голос дежурившего по станции инженера-электронщика Леверенца:
      – Слушаю вас, Шольц.
      – Немедленно свяжите меня с начальником станции! – потребовал астрофизик.
      – Профессор сейчас в лаборатории низких температур, у него сложный эксперимент... – начал было Леверенц, но Герман его перебил, хотя и достаточно мягко, переходя на дружеское «ты»:
      – Хельмут, речь идет о безопасности станции, будь любезен, немедленно вызвать профессора Борвина!..
      – Хорошо, я попробую... – ответил Леверенц, раздался громкий щелчок, и в рабочем зале обсерватории на секунду повисла тишина, а затем раздался недовольный голос профессора Вальтера Борвина:
      – Ну, в чем дело господин Шольц?! Я надеюсь, у вас действительно что-то чрезвычайно неотложное, раз вы решились прервать мою работу?!
      – Дело в том, что к Тритону приближается группа из трех весьма странных объектов, похожих на крупные метеориты. Они были замечены нами на орбите Протея чуть больше двух часов назад с помощью отправленного к Протею зонда, но затем зонд вышел из строя, и мы их потеряли. После того как стало возможным использовать радиотелескоп для наблюдения пространства между Тритоном и Нептуном, мы снова обнаружили эти объекты, но уже на совершенно другой орбите. Судя по произведенным расчетам, они движутся наперерез Тритону и должны упасть на его поверхность через двадцать две минуты стандартного времени. Учитывая их довольно значительную массу, столкновение должно быть весьма серьезным. Но главное не это! Их способность менять траекторию движения, собственную скорость, да и само их появление в системе Нептуна очень сильно напоминает свойства х-объектов, описанные в сообщении штаба Космофлота, полученном вами четыре месяца назад...
      Возможно, у Германа было еще что сказать, но профессор Борвин сухо прервал его:
      – Господин Карреган на дежурстве?!
      – Да, я здесь, Вальтер, – громко проговорил старый астроном.
      – Вы согласны с оценкой ситуации вашим подчиненным?!
      Последовала едва заметная пауза, после чего профессор ответил достаточно обтекаемо:
      – Да, Шольц верно изложил ход событий, приведших к сложившейся ситуации.
      – И вы согласны с тем, что обнаруженные вами метеориты являются х-объектами?!
      – Я в этом... сомневаюсь... – недостаточно, впрочем, уверенно пробормотал в ответ Карреган, однако и этого обтекаемого ответа было достаточно для начальника станции, чтобы принять немедленное решение:
      – Профессор, задействуйте противометеоритную защиту обсерватории и постарайтесь не выпускать из поля зрения этот странный метеоритный рой! Не забудьте, что обсерватория оснащена противометеоритным убежищем, а в шлюзовом выходе имеются скафандры. Связь поддерживаем по авральной схеме!
      После того как начальник станции отключился, Карреган устало посмотрел на своего товарища и негромко проворчал:
      – Ну и кашу вы, Герман, заварили... Мне-то наплевать, если завтра над нами будет смеяться вся Солнечная система, а вот вам придется с этим жить... Долго жить... всю оставшуюся вам жизнь!
      – Я, профессор, – неожиданно жестко ответил Шольц, – скорее готов жить дураком и трусом, чем умереть... дураком и трусом!
      Старик бросил в сторону своего молодого подчиненного короткий, странно задумчивый взгляд и пробормотал скорее для себя, нежели для юноши:
      – Боюсь, что, пожив лет пять со славой дурака и труса, ты изменишь свое теперешнее суждение!..
      В этот момент поверх прозрачного колпака рабочего зала обсерватории раскрылась полиольстальная диафрагма противометеоритной защиты, компьютерные мониторы мигнули и погасли – рефлекторы главного телескопа обсерватории также прикрылись защитными плитами, но в следующий момент главный экран и двенадцать развернувшихся по его периметру малых экранов снова засветились. На них в автоматическом режиме начала выводиться информация, получаемая с тринадцати камер наблюдения, установленных вокруг главного комплекса станции. На как бы одном гигантском мозаичном экране появился уже привычный темно-серый, похожий на скалистый, но странно «зализанный» пейзаж, посреди которого выделялось темное, почти черное, идеально круглое пятно полиольстального купола противометеоритной защиты, накрывшего прозрачный купол станции, под которым располагалось помещение большой кают-компании.
      Основные помещения станции были скрыты метрах в трех-четырех под скальной поверхностью спутника, только большая кают-компания с маленьким «зимним садом» и несколько вспомогательных помещений были вырублены в толще замерзшей до каменного состояния смеси азота, метана и угарного газа, покрывавшей Тритон шестиметровой коркой. На поверхность спутника, кроме трех шлюзовых ворот, выходили только этот прозрачный купол, или, как его называли работники станции, «глаз», да антенна дальней связи, похожая на гигантское ухо, прикрытое выдвинувшимся противометеоритным козырьком и вслушивавшееся, казалось, в «музыку сфер». Камеры наблюдения были расставлены с таким расчетом, что картинка получалась достаточно четкой, хотя и не слишком объемной. Зато значительная часть пространства над станцией также была прекрасно видна.
      – Ну вот, теперь нам не страшны никакие метеориты! – удовлетворенно проговорил Карреган, с удовольствием рассматривая этот пейзаж. – Правда, работать стало совершенно невозможно!! – добавил он вдруг резко изменившимся тоном. – Непонятно, каким образом в данной ситуации мы сможем не выпускать из виду этот... э-э-э... метеоритный рой?!!
      – А что его наблюдать, – с удивительным спокойствием отозвался вдруг Шольц. – Если это обычные метеориты, то через десяток минут нам придется пережить три обычных, хотя и довольно сильных метеоритных удара. Даже если эти удары придутся прямо по комплексу станции, мы это переживем без особых потерь. А вот если это... ну... не совсем метеориты, тогда!.. Тогда не знаю, что нас ожидает!
      – Вы все еще считаете, что эти метеориты могут быть х-объектами?.. – насмешливо переспросил старый профессор, развернувшись вместе с креслом в сторону своего коллеги. – Хм, а я, признаться, не слишком верю в саму возможность существования этих... объектов. Если признать свойства этих объектов установленным и проверенным фактом, то тогда надо будет признать, что они управляемы и что ими управляют вполне разумные существа. Но тогда почему эти... к-хм... существа не вступили с нами в контакт, не сообщили о своих намерениях?!! Как-то это... не вполне разумно!.. Поэтому я считаю...
      – Вот они!!! – перебил своего руководителя Герман.
      Карреган мгновенно замолчал и повернулся к большому экрану. Довольно высоко над недалеким горизонтом Тритона появились три едва заметные голубовато-зеленые звездочки. Впрочем, они достаточно быстро набирали объем, превращаясь из чуть поблескивающих точек во вполне отчетливо видимые объекты! Пока еще было непонятно, произойдет ли столкновение спутника Нептуна с этими непонятными астероидами или Тритону удастся его избежать, но второй астрофизик станции вдруг почувствовал, что траектория движения этих непоседливых космических тел с того момента, как он просчитывал орбиту их движения, снова изменилась. Его пальцы быстро забегали по клавиатуре, вводя новое задание для компьютера, и через пару минут на экране монитора появился очередной расчет. Он точно показывал, что все три астероида должны будут пройти прямо над станцией на высоте около четырех километров. Причем их скорость была вполне достаточной для того, чтобы покинуть сферу притяжения Нептуна и уйти в открытый космос!
      Шольц облегченно вздохнул и тут же, непроизвольно протянув руку, включил дубль-камеру и переключил на нее сигнал с видеокамер наблюдения, хотя отлично знал, что запись с них и так ведется в автоматическом режиме на главном комплексе станции.
      Три астероида быстро приближались. Впереди продолжал двигаться самый больший, тот самый, что напоминал кособокую грушу. И вращался он точно так же, как и тогда, когда Шольц увидел его в первый раз. Два других астероида были значительно меньше первого, но при этом имели почти идеальную сферическую форму, нарушаемую лишь невысокими, торчащими наподобие корявых наростов скалами. Теперь уже Герману казалось, что астероиды и впрямь без особых сложностей разойдутся с Тритоном, хотя сомнения все-таки оставались – последний астероид летел много «ниже» своих сотоварищей, так что удар по касательной был вполне возможен.
      Прошло еще около пяти минут, и вдруг Шольц заметил, как последний астероид, не снижая своей крейсерской скорости, начал медленно менять траекторию движения, «отдаляясь» от поверхности спутника!.. И почти сразу же вслед за этим скорость всех трех астероидов стала быстро падать!! Молодой астрофизик не верил своим глазам, а между тем три каменные глыбы продолжали тормозить, причем два малых астероида чуть разошлись в стороны, образовав со своим лидером почти правильный треугольник, и наконец прошли прямо над комплексом станции!
      Молодой астрофизик облегченно вздохнул и услышал неразборчивое бормотание своего старшего товарища:
      – Торможение... около минус двенадцати g... двигательных установок... возможно... гравитационное или... магнитное поле... но... торможение в магнитном поле... нагрев... температура плавления... а если...
      Но тут внимание Шольца снова привлекли пролетевшие над поверхностью Тритона астероиды. Удалившись от купола станции километров на двадцать, они, продолжая оставаться в треугольном строю, развернулись с небольшим набором высоты и направились в обратную сторону. Их скорость к этому моменту упала настолько, что они буквально плелись над зализанными скалами Тритона, словно высматривая что-то среди зеленовато-голубых теней. Наконец они снова оказались над куполом станции и... остановились! Это было совершенно невероятно – три огромные каменные глыбы вопреки всем законам небесной механики просто зависли в четырех-пяти километрах от поверхности самого большого спутника Нептуна!!
      Около минуты они неподвижно висели над станцией, а затем из-под полиольстального козырька противометеоритной защиты в самый крупный астероид ударил узкий ярко-белый луч света – включился один из лазерных прожекторов, используемых для посадки грузовых челноков. Поверхность астероида, на которую упал свет, мгновенно вспыхнула тысячей ярчайших бликов, разноцветные лучи брызнули во все стороны, переливаясь всеми цветами радуги, пропадая и вспыхивая снова. А в следующую секунду эти хаотически вспыхивающие лучи вдруг сплелись в единую, ослепительно сияющую «спицу», и эта «спица» едва заметно мазнула по поверхности Тритона. Ледяной монолит скалы, на которой размещался включившийся прожектор, мгновенно вскипел, а вот полиольсталь защитного козырька выдержала этот «мазок», и только узкая темная полоса осталась следом от энергетического удара. Прожектор погас, и поверхность Тритона снова окутал зеленовато-голубой полумрак, лишь все еще плясавшие в глазах зайчики подтверждали, что исчезнувшая фантасмагория света не привиделась!
      В этот момент включилась внутренняя связь, и Шольц услышал встревоженный голос профессора Борвина:
      – Обсерватория!! Вы слышите меня?!! Ответьте начальнику станции!!
      Герман мгновенно отреагировал на призыв профессора Борвина. Его рука метнулась к сенсору связи, а голос прозвучал почти спокойно:
      – Обсерватория слушает вас, господин профессор!..
      – Над станцией зависли три астероида! – Голос профессора прозвучал гораздо четче. – Вне всякого сомнения, это х-объекты, они только что пытались уничтожить один из наших прожекторов!..
      – Да, мы видели это! – подтвердил астрофизик, но начальник станции его, казалось, не слышал.
      – ...и мы не можем сообщить о них, антенна дальней связи по непонятной причине вышла из строя! Старший лейтенант Бауэр хочет использовать для связи с ближайшей базой Космофлота антенну вашего радиотелескопа, но для этого необходимо перепрограммировать комплекс ее управления. Сейчас Готлиб расскажет вам, что именно надо сделать, и... постарайтесь все выполнить как можно быстрее!!!
      Последние слова профессора Борвина были наполнены нескрываемой тревогой.
      Шольц хотел было сказать в ответ хоть что-то успокаивающее, но не успел – раздался медленный, чуть глуховатый голос Готлиба Бауэра:
      – Мы тут набросали небольшую программку для вашей антенны, но оказалось, что ориентировать ее можно только из обсерватории. Программу я тебе сейчас перешлю, а ты введи ее в блок управления антенной... И еще, тебе надо будет передать дублирующий шлейф антенны радиотелескопа в аппаратную дальней связи, я напишу, как это можно сделать прямо из рабочего зала обсерватории. Включай запись.
      Герман машинально включил запись поступающей информации, а сам торопливо спросил:
      – Вам удалось сделать анализ излучения?! Ну... того, которое х-объект применил против полиольстальной плиты защиты?!
      – Так вы видели?.. – без всякого удивления констатировал старший лейтенант и сразу же ответил: – Пока неясно, слишком коротка была атака... Какая-то комбинация широкополосного излучения в оплетке поля Шлозгера конфигурации «труба». Полиольсталь не резалась в прямом смысле этого слова, скорее это излучение расшатывало решетку полимерных связей... процесс для нас совершенно неизвестный.
      – Но это значит... – Шольц чуть запнулся в растерянности, – ...это значит, что они имеют возможность уничтожить всю противометеоритную защиту?! Если у них будет достаточно времени!..
      – Ну, это не так-то просто! Плита над куполом станции в четыре раза толще, чем прожекторные козырьки, – по-прежнему сохраняя спокойствие, ответил Бауэр, – а кроме того, у нас имеются и активные средства противометеоритной защиты! – И старший лейтенант прервал связь.
      «Две стационарные гравитационные пушки и эмиссионный излучатель антиматерии!» – мгновенно вспомнил Шольц.
      Эти три единицы боевого вооружения, предназначенного для уничтожения угрожающих станции небесных тел, еще ни разу не использовались – Тритон давным-давно очистил пространство своей орбиты от мелких осколков, а залетных метеоритов вблизи Нептуна можно было не опасаться. Тем не менее оружие у станции было и его можно было применить!
      «Правда, – тут же подумалось Герману, – гравипушки вряд ли справятся с астероидами такой массы, а использовать излучатель против объектов, зависших всего лишь в нескольких километрах от поверхности спутника, довольно опасно... Но, если прижмет, можно рискнуть!»
      И тут же в его голову пришла другая мысль, и он чуть было не высказал ее вслух: «Надо было крошить их на подлете к Тритону!! Вот только времени-то было маловато!»
      В этот момент звякнул сигнал окончания записи, и Шольц быстро вывел на экран полученные указания. Ничего сложного, как и предупреждал Бауэр, в этих указаниях не было, но предстоящая работа требовала времени.
      Секунду подумав, астрофизик решил не привлекать к этой работе своего старшего товарища, внимательно наблюдавшего за нависшими над станцией астероидами и быстро заносившего в электронный блокнот какую-то информацию.
      С адаптацией программы никаких трудностей не возникло, блок управления антенной радиотелескопа принял ее без возражений. А вот перекоммутация дублирующего шлейфа заняла минут пятнадцать – в дежурном комплекте не хватало нужных инструментов. Тем не менее Шольц справился с задачей и, довольно хмыкнув, собирался связаться с аппаратной дальней связи, чтобы доложить о выполнении задания, однако Бауэр вышел на связь с обсерваторией сам:
      – Спасибо, Герман!.. У нас все готово. Отсылаем сообщение на Япет, а затем попробуем отогнать эти странные каменюки своими силами...
      – Вы уверены, что это просто каменюки?.. – неожиданно для самого себя переспросил Шольц.
      – Абсолютно! – твердо ответил Готлиб. – Базовый анализ показывает, что над станцией находятся три обычных хондритовых астероида...
      – Тогда как вы объясняете столь странное для «обычных хондритовых астероидов» поведение. С каких это пор «обычные хондритовые астероиды» двигаются в пространстве, как сами того желают?!
      – Мы думаем, что... ими кто-то управляет... Возможно, с Протея. Ведь именно там вы впервые обнаружили эти... объекты! Правда, механизм такого управления мы себе даже представить пока не можем...
      «Не лишено логики! – подумал Шольц, удивляясь, как эта мысль не пришла в голову ему самому. – Таким образом, действительно, можно объяснить странное поведение этих камушков!.. Хотя... Получается, что у них в любом случае должны быть какие-то двигательные установки!»
      Однако свой вопрос он задать не успел.
      – Слушай, мы ведем запись... событий, но у нас идут какие-то странные помехи, – проговорил Бауэр. – Ты там, в обсерватории, тоже сделай запись, мы потом сведем обе и, возможно, получим цельную картинку.
      И старший лейтенант отключил связь.
      «Умник какой, – усмешливо подумал Шольц, – без тебя я бы не догадался включить запись!»
      Развернувшись в кресле, он посмотрел на дубль-камеру... Индикатор записи не светился!!
      Это было странно – он отлично помнил, как сам вставил в записывающий блок камеры новый кристалл и включил камеру при подлете астероидов, и вот оказалось, что камера не работала! Впрочем... нет! Счетчик емкости кристалла показывал, что какая-то информация в нем все-таки имелась!
      «Может быть, я сам случайно выключил ее?..» – чуть растерянно подумал он.
      Быстро проверив техническое состояние камеры и не обнаружив поломок, Герман снова включил ее в режиме воспроизведения записи. Картинка появилась на экране его монитора. Над обрезом зеленовато-голубой поверхности Тритона, на фоне черного неба, медленно приближались три отсвечивающих голубоватым сиянием каменные глыбы. Вот они прошли над темным куполом станции и исчезли за краем экрана, и... сразу же по экрану побежали черно-белые вибрирующие полосы высокочастотных помех, а затем запись и вовсе прервалась.
      «Ну, точно! – уже гораздо увереннее подумал Шольц. – Задел случайно выключатель и сам не заметил!»
      Снова включив запись передаваемой с камер наружного наблюдения информации, астрофизик откинулся на спинку кресла и повернулся к большому экрану, куда также выводилось изображение окружающего станцию пространства. Три астероида продолжали висеть над станцией, едва заметно вращаясь. Видимо, именно из-за этого вращения поверхность астероидов чуть отблескивала короткими яркими вспышками, словно преломляя и усиливая отражающийся от поверхности Тритона свет Урана. Спустя чуть более минуты Шольц заметил, как один из полиольстальных козырьков медленно втянулся в базовую щель, открывая импульсную антенну гравитационного орудия. На кончике центральной иглы антенны тускло светилась багровая точка. Прошло всего мгновение, и вокруг этой точки вспыхнули еще четыре багровых огонька, и сразу вслед за этим погасли все пять... Гравипушка произвела залп!
      Атмосферы на Тритоне не было, так что выброшенный вверх столб гравитационного удара был совершенно невидим. Однако астероиды располагались настолько близко к поверхности спутника, что практически мгновенно на самом маленьком из них появился небольшой, абсолютно черный круг, он был прекрасно виден на фоне отблескивающей крошечными цветными бликами поверхности. Казалось, что эта совершенная в своей форме клякса продавливает каменное тело астероида, пытаясь пробить в нем дыру, сломать его в самой середине, хотя бы надколоть!.. Сам астероид также несколько переместился, словно бы приподнятый тяжелым ударом снизу, но это перемещение было слишком незначительным, слишком... невнятным!
      А затем началось совершенно непонятное!
      На месте черного пятна вдруг расцвело яркое, чисто-алое сияние, из которого вырвался резкий желтый луч... Он не был ответом на гравитационный залп землян, он ударил не в поверхность спутника, не в открытую шахту гравипушки! Луч ушел в сторону и уперся в посверкивающий бок самого крупного астероида, вызвав на этом боку точно такую же алую вспышку, а затем, словно бы срикошетировав от поверхности каменной кособокой груши, метнулся к третьему астероиду, и его посверкивающая поверхность поглотила золотисто-желтый луч... Весь... без остатка! И в месте поглощения также вспучился сноп алого, нестерпимо яркого сияния!!
      Прошло около минуты, и вдруг Шольц ясно увидел, что поверхность всех трех астероидов, в тех местах, где она было охвачена алым светом, начала... плавиться!.. Сначала хондритовое крошево сгладилось, как будто по нему прошли плазменной горелкой, потом по нему прошла нереальная, невозможная в действительности рябь, а затем расплавленный камень начал течь, неторопливо вытягиваясь в направлении поверхности Тритона тремя гигантскими, нестерпимо пылающими «каплями»!!
      – Коллега, вы понимаете, что происходит?! – донесся до слуха Шольца азартно вздрагивающий голос профессора Каррегана.
      Нет, молодой астрофизик не понимал, что именно происходит на его глазах. Вместо того чтобы раскрошить малый астероид или хотя бы отбросить его на более высокую орбиту, гравитационный удар вызвал какую-то странную... лавинообразную реакцию во всех трех астероидах, приведшую, похоже, к их уничтожению! Какое-то мощное, непонятно откуда взявшееся пламя буквально растапливало, плавило, пожирало каменные громадины, и они истекали каменной лавой! Во всяком случае, выглядело это именно так!!
      Первая «капля», набухавшая на самом крупном астероиде, отделилась наконец от каменного тела и неторопливо, как в замедленной съемке, поплыла в сторону поверхности Тритона. Шольц быстро прикинул и понял, что это новое космическое тело, если ничего не произойдет, опустится совсем рядом с прикрытым полиольстальным куполом «глазом» станции. Конечно, полиольсталь должна была выдержать этот не слишком сильный удар расплавленной «капли», но Шольцу вдруг почему-то нестерпимо захотелось, чтобы она вообще не добралась до поверхности Тритона!
      Тем временем от двух других астероидов отделились точно такие же раскаленные «капли» и так же неторопливо двинулись к поверхности спутника, под которой прятались помещения научной станции, но астрофизик не обратил внимания на них. Его глаза неотрывно следили за теми изменениями, которые происходили с первой «каплей»!
      Она выплыла из пылающего нестерпимо ярким огнем каменного расплава, из алого ореола, окружавшего место гравитационного удара, и вдруг начала превращаться в странного вида субстанцию. Спустя всего несколько секунд «капля» стала практически полностью прозрачной, почти терявшейся на фоне темного, расцвеченного звездами неба. Но все-таки ее можно было различить за счет некоей белесой мути, колышущейся внутри нее и колышущую саму эту «каплю» И самое странное заключалось в том, что «капля» не превратилась в шар, медленно опускаясь к поверхности спутника, она продолжала сохранять вытянутую, каплеобразную форму.
      Чуть меньше четырех километров, отделявших астероид от поверхности спутника, эта прозрачная, чуть подбеленная изнутри «капля» преодолела за какие-нибудь десять минут, хотя ее движение казалось очень неторопливым. Когда между нею и станцией осталось не более пятидесяти метров, она как-то судорожно дернулась в сторону и через несколько секунд плавно опустилась почти точно на центр полиольстального купола станции... и застыла на его округлой поверхности!
      Это было поразительно! Некий, почти прозрачный объем каплеобразной формы стоял вертикально и совершенно неподвижно на полиольстальной полусфере в паре метров от ее верхней точки! Конечно, сила тяжести на Тритоне была не слишком велика, но каким образом этой, явно не твердой «капле» удавалось удерживаться на гладкой наклонной поверхности полиольстали, сохраняя при этом свою каплеобразную форму и вертикальное положение, было совершенно непонятно?!!
      В этот момент Шольца отвлекло от наблюдения за происходящим негромкое покашливание старого профессора, а затем и его негромкий голос:
      – Герман, в обсерватории не работает записывающая аппаратура. Я попытался вывести на свой монитор запись поведения астероидов над Трионом, но ни на стационарной камере, ни на дубль-камере этой информации нет! Дубль-камерой зафиксирован только пролет астероидов над станцией, затем короткие помехи, и все!
      Шольц, чуть отклонившись вправо, посмотрел на индикаторную панель дубль-камеры – судя по показаниям выведенных на панель датчиков, запись велась в обычном режиме. Однако его попытка вывести на экран монитора хотя бы часть записанной информации показала, что профессор абсолютно прав – кристаллы и стационарной камеры, и дубль-камеры были практически пусты!..
      Этот факт донельзя расстроил молодого астрофизика. Во-первых, не осталось самых важных свидетельств контакта с х-объектами – записи этих контактов, а во-вторых, судя по всему, записывающей аппаратуре обсерватории требовался серьезный ремонт, а может быть, и полная ее замена. Это было не только неприятно, но и очень странно – камеры такого типа, как правило, работали безотказно!
      Впрочем, оставалась надежда, что в главном комплексе станции запись все-таки ведется, там были установлены четыре автономных записывающих модуля, так что проблем с фиксированием того, что творилось в пространстве, окружающем станцию, быть не могло!
      И тут он снова услышал профессора:
      – Мне придется вернуться на станцию!
      – Зачем? – Шольц невольно повернулся в сторону Каррегана.
      Профессор уже встал со своего рабочего места и, задумчиво потирая щеку, смотрел на большой экран обсерватории невидящим взглядом.
      – У меня появилась некая мысль по поводу способа передвижения этих ваших... э-э-э... х-объектов, но чтобы ее проверить, мне нужна полная информация об их эволюции!
      – Профессор, но на станции наверняка нет того, что мы видели на орбите Протея... – попробовал возразить Шольц, однако Карреган ответил ему улыбкой:
      – Как раз эта информация у меня имеется! – И он показал кристалл, извлеченный из стационарной камеры часа два назад. – Как только я доберусь до своего кабинета, я тут же сделаю копию!
      Молодой астрофизик хорошо знал, что спорить с профессором, когда он уже принял решение, бесполезно, но у него невольно вырвалось:
      – Вы хотя бы скафандр наденьте!.. Мало ли что может случиться, пока вы будете добираться до основного комплекса!
      Старик захихикал, покрутил головой и, не отвечая на последнюю фразу своего младшего коллеги, направился к шлюзу тоннеля, ведущего из обсерватории в главный комплекс станции.
      Когда за старым профессором закрылся люк шлюза, Шольц вздохнул и снова повернулся к экрану. Волноваться вообще-то было нечего, дорога от обсерватории до главного комплекса станции проходила под поверхностью Тритона и не превышала полутора километров, так что профессор должен был быть в своем кабинете не позднее чем через восемь – десять минут – именно столько времени требовалось электрокару, чтобы добраться до шлюза станции. И все-таки на душе у Германа было тревожно! Но когда он снова взглянул на главный экран обсерватории, эта его тревога сразу же отошла на второй план.
      Еще две «капли» опустились на поверхность Тритона – одна «присела» рядом с комплексом эмиссионного излучателя антиматерии, а вторая, оказавшись довольно далеко от «глаза» станции, высилась на невысоком сглаженном холме, под которым располагались складские помещения и ремонтный комплекс. Первая «капля» к этому моменту все-таки «стекла» по полиольстальному куполу в сторону выстрелившей гравипушки, оставив за собой странный, маслянисто поблескивающий след, но не просто стекла... После нескольких минут наблюдения Шольцу стало ясно, что все три «капли» медленно передвигаются... ползают по голубовато-серой поверхности спутника, но если две из них перемещались на первый взгляд достаточно хаотично, то третья – та, что располагалась над складами, двигалась наподобие волчка, медленно вращаясь вокруг своего центра, который, в свою очередь, неторопливо перемещался по расширяющейся спирали.
      Астрофизик еще несколько минут неотрывно наблюдал за последней «каплей», улавливая в ее движении некий, пока еще неясный смысл, а затем перевел взгляд на первую из «капель». Та прошла уже полпути от купола до гравипушки, двигаясь при этом не напрямую, а каким-то замысловатым зигзагом. И Герману вдруг показалось, что это какое-то... ослепшее, оглохшее, неуклюжее животное отыскивает на ощупь что-то очень важное для себя!.. Вот только на ощупь ли?!! И еще... след, который оставляли после себя все три «капли», поблескивал все сильнее и сильнее, словно наливаясь какой-то иррациональной, невозможной силой!
      Шольц оторвал взгляд от «капель», продолжавших свое, казавшееся таким неторопливым движение, и невольно посмотрел вверх, на нависшие над поверхностью Тритона астероиды... Те, постепенно увеличивая скорость, удалялись от спутника Нептуна, словно собираясь навсегда покинуть его негостеприимные окрестности! Однако, поднявшись на высоту двадцать – двадцать пять километров, они снова зависли, неприятно посверкивая вкрапленными в их тела хондрами.
      Астрофизик несколько минут наблюдал за неподвижно висевшими астероидами, а затем снова обратил свое внимание на непонятные «капли», уроненные астероидами на поверхность Тритона. Те продолжали свое неспешное вроде бы движение, а вот следы, тянувшиеся за ними!.. Их блеск стал еще ярче, превратившись в самое настоящее сияние, и замерзшая смесь азота, метана и угарного газа, из которой состояла поверхность спутника, начала... словно бы плавиться в этом ярком сиянии. Прозрачный «дымок», вившийся над этими «следами», неопровержимо свидетельствовал о повышении температуры на поверхности Тритона!!
      И тут в голову Шольца пришла интересная мысль! Быстро развернувшись в кресле, он затребовал на экран монитора программу работы третьего зонда, предназначенного для исследования Протея, и начал быстро вводить в нее изменения. Закончив в три с небольшим минуты эту свою работу, Герман еще раз проверил правильность внесенных поправок и коснулся пускового сенсора. Кресло под ним едва заметно дрогнуло – зонд покинул стартовую шахту.
      На этот раз разгонный двигатель зонда не включался, поскольку заданная орбита была в зоне доступности шахтной катапульты. Шольц отслеживал подъем зонда по включившимся на десятой секунде полета навигационным огням, которые были отлично видны через вспомогательную оптику обсерватории. Заданной орбиты зонд достиг спустя тридцать шесть секунд полета, затем двумя короткими толчками маневренных двигателей аппарат стабилизировал свой полет и привел в рабочее положение имеющуюся на борту исследовательскую аппаратуру.
      Как только с зонда поступил сигнал готовности, астрофизик переключил всю развертку главного экрана обсерватории на прием выдаваемой им информации. На экране возникло четкое, детальное изображение поверхности Тритона, взятое с высоты семи километров, и теперь Герман мог с гораздо большей точностью оценить, что же именно происходило над станцией.
      Прямо посередине экрана идеальным темным кругом на голубом фоне выделялась полиольстальная броня противометеоритной защиты купола главной кают-компании. В пятистах метрах правее виднелся еще один купол, раза в два меньше первого, под которым скрывался излучатель антиматерии. Полиольстальные козырьки, скрывавшие гравипушки, прожектора и приборные комплексы, вынесенные на поверхность Тритона, с такой высоты были практически неразличимы, а увеличивать картинку Шольц не хотел – ему надо было видеть всю площадь станции!
      Да в общем-то он и не обратил особого внимания на эту недостаточную детализацию изображения, то, что его занимало, было видно очень хорошо – след, оставляемый ползущими «каплями», продолжал светиться. Молодому астрофизику, несколько секунд пристально рассматривавшему контуры этого свечения, сразу показалось, что они что-то ему напоминают, а спустя пару минут он уже точно знал, что «капли» передвигаются точно над теми помещениями станции, которые не были углублены в скальную породу Тритона, а располагались сразу под коркой смерзшихся газов! «Оконтуривание» этих помещений было еще не закончено, но сомнений в предназначении этого свечения у Германа не было!
      Шольц, не отрывая взгляда от экрана, включил внутреннюю связь и тут же услышал официальный голос дежурного по станции:
      – Что у вас, Шольц?..
      Леверенц говорил напряженно, словно его оторвали от какого-то важного и срочного дела.
      – Во-первых, я хочу узнать, добрался ли до станции профессор Карреган? – Спросил Герман и только после этого вопроса понял, что его беспокойство за старого профессора не исчезло. – И еще... я хотел сообщить, что эти... «капли»... ползают точно над помещениями станции, не заглубленными в материковую породу... ну, над теми, что лежат прямо подо льдом!
      – С чего ты это взял?!
      В голосе электронщика прозвучало не только удивление, но и странная настороженность.
      – Я наблюдаю за этими «каплями» с высоты семи километров и ясно вижу, как именно они перемещаются! – твердо проговорил Шольц и добавил: – Так вот, светящиеся следы, оставляемые этими... «каплями» точно очерчивают контур именно этих помещений!
      – Хорошо, я сообщу о твоем наблюдении начальнику станции... А твой профессор добрался нормально. Сейчас он в своем кабинете что-то считает.
      – Слушай, Хельмут, – немного неуверенно начал Шольц, – сообщение на Япет отправили или...
      – Отправили, – перебил его Леверенц, – еще до гравитационного удара. А сейчас Бауэр и лейтенант Шлигель готовят эмиссионный излучатель – астероиды ваши поднялись, так что можно попробовать их на прочность!
      Электронщик секунду помолчал, а затем спросил, понизив голос:
      – Слушай, Герман, как получилось, что вы так поздно засекли эти три камешка?.. Мне казалось, что ваша аппаратура позволяет вам...
      – Эти три камешка, – перебил его Шольц, – мы обнаружили еще около Протея!.. Только вот мы и подумать не могли, что они могут самостоятельно менять орбиту и, кроме того, управлять собственным излучением в оптическом диапазоне!
      – Что значит – управлять собственным излучением?.. – не понял Леверенц.
      – А то и значит! – достаточно резко ответил астрофизик. – Мы не видели эти камешки в оптику и считали, что они все еще болтаются около Протея, а когда я смог задействовать радиотелескоп, оказалось, что они в двадцати минутах полета от Тритона!!
      – Значит, это и в самом деле х-объекты... – не то спросил, не то констатировал Леверенц, и в его голосе просквозила тоска.
      – Ничего, – попробовал успокоить его Шольц, – если нам удастся использовать эмиссионный излучатель, все будет в порядке... – И тут же задумчиво добавил: – Хотя неплохо было бы разобраться с механикой их движения и... вообще...
      – А я хотел бы, чтобы история с этими вашими астероидами побыстрее закончилась! – резче, чем нужно, ответил Леверенц и отключил связь.
      Разговор отвлек Шольца от созерцания поверхности Тритона, и теперь, снова вернувшись к главному экрану обсерватории, он увидел, что движется только одна «капля» – та, что располагалась над складским комплексом станции. Две другие замерли, почти слившись с собственным светящимся следом, пролегшим точно над помещениями станции. Впрочем, и еще двигавшаяся «капля» практически завершила свою работу – «незакрашенным» оставался крошечный угол, в котором, как помнил Шольц, располагалась литейная мастерская.
      Едва охватив взглядом отраженную на экране картину, Герман вдруг почувствовал, что сейчас должно что-то произойти!.. Что-то совершенно неожиданное для... него... для всех людей, находящихся на станции. И сразу же до его сознания дошла причина этого странного, внезапно возникшего чувства – «капли» завершили предназначенную им работу, и, значит...
      Что именно «значит», он додумать не успел, да, пожалуй, и не смог бы. В этот момент темный круг полиольстальной плиты, прикрывавшей антенну эмиссионного излучателя, дрогнул и стал... таять с одного конца, сменяясь угольно-черным пятном открывающегося провала шахты.
      «Вот и все! – с облегчением подумал астрофизик. – Еще пара-тройка минут, и от этих трех сумасшедших астероидов останется только сгусток неуправляемой энергии!»
      Но шахта эмиссионного излучателя не успела открыться и выпустить антенну. Бледный зеленовато-голубой свет Нептуна вдруг растворился в ярком солнечном сиянии, павшем на поверхность Тритона золотой невесомой накидкой, и вслед за этим сиянием, пронзая его насквозь неестественной, словно бы впитывающей свет чернотой, к скрытым под ледяной коркой помещениям станции ринулось около четырех десятков крупных, изломанных острыми гранями метеоритов!
      Это был не хаотичный метеоритный дождь, казавшиеся каменными глыбы рушились на Тритон, сохраняя четкий, выверенный строй. Практически правильное кольцо из летящих очень близко друг к другу метеоритов составляли его середину, а еще десятка полтора метеоритов летели широкой россыпью, словно каждый из них имел на поверхности спутника свою конкретную цель! Этот строй миновал висевший над станцией зонд, пропустив его через центр «кольца», и теперь Шольц мог вполне отчетливо видеть, как несущиеся практически в одной плоскости метеориты неотвратимо приближаются к обозначенной ровным ясным блеском поверхности, лишь слегка размытым вившейся над ним дымкой. У астрофизика, хотя он и не наблюдал за стоявшими над станцией астероидами, была твердая уверенность, что это именно они каким-то непостижимым образом разделились на четыре десятка метеоритов и атакуют станцию. На секунду ему стало страшно, но он тут же сообразил, что этим «камням» вряд ли удастся пробить шестиметровую ледяную, каменной твердости поверхность спутника, прикрывающую помещения станции. А если даже это и произойдет, автоматика сразу же изолирует немногие разрушенные помещения от остального объема станции перегородками, взломать которые вряд ли будут способны эти странные метеориты, кто бы ими ни управлял!!
      Зонд продолжал бесстрастно передавать изображение станции с высоты семи километров. Шольц видел, как метеориты, стремительно уменьшаясь в размерах, канули наконец в сияние, оставленное «каплями», уложив свое «кольцо» точно вокруг темной шапки полиольстального купола, а затем... Тритон дрогнул! Кресло под астрофизиком дернулось вверх-вниз так, что Герман едва удержался в нем, но при этом он продолжал неотрывно смотреть на экран. Над долиной, под которой располагалась станция, медленно, неторопливо поднималось темное, клубящееся облако, пронизанное длинными белыми жгутами вырвавшегося из помещений станции и мгновенно замерзшего воздуха!
      Несколько секунд Шольц продолжал сидеть неподвижно, а затем резко выбросил тело из кресла и бросился к выходу из обсерватории. Однако у самого шлюза его остановил сигнал внутренней связи. Мгновение он раздумывал, а потом все-таки вернулся назад и включил связь. Изображения на экране не появилось, но из динамика неожиданно раздался очень довольный голос профессора Каррегана:
      – Коллега... – коллегой профессор называл Германа, только когда был в отличном настроении, – ...я действительно разгадал механизм движения этих ваших... х-объектов!! Вы знаете, они разгоняются и тормозятся, используя магнитное поле Нептуна. И, кроме того, владеют противоинерционной технологией, что и позволяет им так резко и непредсказуемо менять направление движения! Это просто до гениальности!!
      – Профессор, – стараясь держать себя в руках, заговорил Герман, – вы что, не знаете, что наши «гениальные» х-объекты только что разгромили купольную часть станции?! Вы что, не понимаете – нам угрожает смертельная опасность!!
      Секунду Карреган помолчал, а затем снова раздался его голос, лишь слегка озадаченный:
      – Разгромили станцию?.. Х-объекты?.. Нет, я ничего не видел... Правда, я не наблюдал за их действиями... расчеты, знаете ли, заняли все мое внимание... Да, меня сильно тряхнуло, но я подумал, что это... э-э-э... привели в действие эмиссионный излучатель...
      – Профессор, – снова заговорил Шольц чуть более торопливо, – ни в коем случае не выходите из своего кабинета. Я постараюсь вернуться на станцию, разобраться в обстановке и спуститься к вам. Вы меня поняли?.. Ни в коем случае не покидайте свой кабинет!!
      – Я понял... – дрогнувшим голосом подтвердил Карреган, – ...понял! Ни в коем случае не выходить... но я и не собирался выходить... – И после мгновенной паузы добавил: – Я вас жду...
      Профессор отключил связь, и Шольц после минутного колебания переключился на дежурного по станции. Леверенц отозвался сразу, хотя его физиономия на экране также не появилась:
      – Герман, ты видел, что произошло?!! Объясни, я ничего не понял!! Видел, как на нас падали... камни, а потом экран погас и... трясло... трясло!..
      – Сейчас трясет? – жестко перебил его Шольц.
      – Что?.. – не понял Хельмут.
      – Сейчас трясет, спрашиваю?! – повторил Шольц.
      – Нет... – растерянно ответил электронщик, – ...нет, не трясет, но я ни с кем не могу связаться! Может быть, на станции уже никого кроме нас не осталось!!!
      Герман понял, что Леверенц находится на грани истерики и способен на любой, самый дикий поступок. Поэтому он как можно спокойнее и даже чуть насмешливо проговорил:
      – Ну почему же никого не осталось?! Я только что говорил с профессором Карреганом, который совершенно спокойно работает в своем кабинете. Да и я сам собираюсь перебираться на станцию, хочешь, зайду и к тебе... Ну, а по поводу срыва связи – такой удар вполне мог повредить и приборы, и коммуникации. Разберемся, поправим... главное – не терять спокойствия.
      Не дожидаясь ответа от дежурного, астрофизик отключил связь, откинулся на спинку кресла и, закрыв глаза, с минуту переводил дух. Затем, выбравшись из кресла, он достал из дубль-камеры информационный кристалл и, зажав его в кулаке, направился к выходу из обсерватории. Пульт управления входным шлюзом работал в штатном режиме и показывал, что тамбур, отделяющий обсерваторию от тоннеля, заполнен воздухом. Перейдя в тамбур, Шольц тщательно задраил люк шлюза и, не раздумывая, принялся натягивать скафандр. Закончив одеваться, он вставил в записывающее устройство скафандра снятый с дубль-камеры кристалл и подошел к внешнему люку тамбура. Датчик, установленный на панели управления шлюзом, показывал наличие атмосферы в переходном тоннеле, но Шольц почему-то не верил этим показаниям!
      И он оказался прав. Едва механизмы открывания внешнего люка сдвинули полиольстальную крышку с места, в образовавшуюся щель со свистом начал выходить воздух. Спустя несколько секунд эта щель увеличилась и свист исчез, однако автоматика скафандра бесстрастно фиксировала, что давление в переходном тамбуре стремительно падает. Кроме того, в проеме люка было темно – освещение тоннеля не работало!
      Через минуту Шольц смог переступить порог обсерватории, луч нашлемного фонаря высветил чуть отблескивающие стены тоннеля, уходящие темной трубой в направлении основного комплекса станции. Астрофизик оставался на месте до тех пор, пока люк за его спиной не закрылся, а затем шагнул вперед. Два электрокара стояли в нише рядом с входным люком, но Герман даже не взглянул в их сторону – было ясно, что воспользоваться ими нельзя, их энергоснабжение осуществлялось с распределительного щита станции.
      В момент метеоритного удара шестнадцать сотрудников станции находились в большой кают-компании, у огромного информационного экрана, наблюдая за непонятными действиями странных астероидов. С виду несокрушимая ледяная скорлупа Тритона, на которой покоился купол, оказалась вдруг пористой, словно какой-то из составлявших эту замерзшую смесь газов был непонятным способом нагрет и переведен в жидкое состояние. При ударе метеоритного кольца в основание купола ледяной монолит рассыпался в крошку, и прикрывавший кают-компанию полиольстальной купол вместе с управляющими им механизмами рухнул вниз. Все шестнадцать человек погибли мгновенно, частью раздавленные обломками конструкций, частью задохнувшиеся!
      Метеориты, не входившие в состав основного ударного кольца, действительно имели свои собственные цели. Один из них попал точно в практически полностью открывшуюся шахту эмиссионного излучателя, покорежил наконечник излучающей антенны и застрял между стеной шахты и несущей фермой антенны. Еще два метеорита врезались в поверхность спутника рядом с шахтой и обрушили значительную часть прилегающего к ней ледяного монолита. Это обрушение лишило опоры несущую конструкцию прикрывавшего шахту купола, и ее перекосило. Одиннадцать метеоритов угодили в ледяную плиту, прикрывавшую складские помещения и ремонтные мастерские. Шесть из них смогли пробить и ставшую пористой корку Тритона, и проложенный под ней сэндвич из пенополистерольного пластика и полиольстальной фольги. Три дыры мгновенно вспенившийся пластик смог закрыть, а еще три, оказавшиеся в потолке продуктового склада, литейной мастерской и ангара дальних вездеходов, были слишком велики, так что автоматике станции пришлось изолировать эти, потерявшие герметичность помещения от общего объема станции. Через две минуты после этого в продуктовом складе задохнулся трюм-мастер станции.
      Механик-энергетик станции Петер Шторм в момент метеоритного удара находился в лаборатории ремонтного комплекса. Его, в отличие от Шольца, весьма заинтересовала втулка, которую они накануне ночью заменили в механизме поворота радиотелескопа. Он как раз заканчивал анализ материала втулки, когда помещение лаборатории содрогнулось от удара и за стеной раздался резкий свист выходящего через пробоину воздуха. Шторм вскочил со своего места, но уже в следующее мгновение свист прекратился. Еще с минуту механик, застыв на месте, прислушивался, а затем быстрым, неслышным шагом подошел к двери, ведущей в цех металлообработки. Однако сразу открывать дверь он не стал – ему вдруг показалось, что за дверью кто-то есть и этот кто-то так же, как и он сам, прислушивается к происходящему в соседних помещениях.
      С минуту Шторм стоял неподвижно, вцепившись пальцами в дверную ручку, но за дверью царила тишина. Тогда он медленно, осторожно повернул ручку и толкнул дверную створку. В образовавшуюся щель цех металлообработки был виден почти полностью – дверь располагалась в самом углу этого цеха. Механик обежал открывшееся помещение быстрым взглядом.
      С потолка свисали неряшливые лоскутья полиольстальной фольги, между которыми свежим, ослепительно белым сталактитом красовалась большая сосулька вспененного пластика. В воздухе висела поднявшаяся с пола пыльная завеса, сквозь которую, однако, было отчетливо видно, что цех пуст. Во всяком случае, никого, кто бы мог «прислушиваться к окружающему», не было видно.
      Однако Шторм, в силу своей профессии, был очень осторожен – пробой в потолке свидетельствовал о том, что нечто должно было находиться в цехе. Он проскользнул сквозь дверную щель и, чуть пригнувшись, мягким крадущимся шагом двинулся мимо многоцелевого автомата в сторону главного пролета, пересекавшего все пространство цеха и находившегося как раз под запененной пробоиной. Уже находясь буквально в двух шагах от начала пролета, он вдруг увидел на кожухе автомата плазменный резак-горелку, и рука сама потянулась к инструменту. Едва его пальцы сомкнулись на удобной тяжелой рукояти, Шторм ощутил, что к нему полностью вернулась привычная уверенность в себе. Он уже гораздо смелее шагнул вперед и выглянул из-за кожуха автомата. Вдоль трехметрового главного пролета выстроились всевозможные металлообрабатывающие агрегаты, а прямо посреди него, на начищенных металлокерамических плитках пола, стояла, посверкивая многочисленными грубыми сколами, каменная колонна высотой около двух метров. Ее нижнее основание было квадратным, где-то восемьдесят на восемьдесят сантиметров, к вершине колонна сужалась, но совсем немного.
      Несколько секунд механик, застыв на месте, не сводил глаз с этой странной колонны, а затем вышел из-за скрывавшего его автомата и, вытянув вперед руку, включил горелку. На кончике рабочего стержня открылась маленькая форсунка, и из нее выпрыгнуло четырехсантиметровое фиолетовое пламя. Шторм медленно двинулся по пролету в сторону колонны, стараясь боковым зрением фиксировать происходящее вокруг. Но все было спокойно, только вот сколы камня на двухметровом камне... Впрочем, скоро Шторм понял, что это вовсе не сколы – в камень без всякого порядка были вкраплены разновеликие поблескивающие шарики. Как только механик их разглядел, у него возникло стойкое ощущение, что это не просто оплавившиеся вкрапления каких-то минералов, что это... чужие, внимательно разглядывающие, оценивающие его глаза!!
      Но каменная колонна продолжала стоять на месте совершенно неподвижно, а потому Шторм после секундного колебания снова двинулся вперед. Пройдя еще пару шагов, он снова остановился, новая мысль пришла ему в голову. Он осторожно перевел взгляд вверх и убедился, что пробоина в потолке расположена точно над колонной и по своим размерам соответствует ее основанию. Но это не успокоило механика. Высота цеха была чуть больше четырех метров, и он был твердо уверен, что, пробив потолок и упав на пол, колонна вряд ли смогла бы остаться в вертикальном положении!
      До колонны оставалось около трех метров, когда механик снова остановился, а затем двинулся вправо – туда, где просвет между колонной и кожухом оборудования был чуть больше. Прижимаясь к ощутимо теплому кожуху, Шторм обошел колонну и, отступив подальше, принялся рассматривать незваную гостью с другой стороны. Впрочем, и здесь она представляла собой все тот же камень с вкрапленными в него блестящими шариками.
      И тогда Шторм шагнул вперед, подняв перед собой горелку и увеличив ее мощность до отказа. Фиолетовое пламя вытянулось изящным узким лепестком сантиметров на пятьдесят, а его кончик окрасился в ярко-желтый, солнечный цвет.
      «А теперь мы посмотрим, какой ты есть камень?..» – подумал Шторм, вытянув вперед руку и осторожно касаясь кончиком пламени одного из поблескивающих в камне шариков.
      Но ничего не произошло. Камень, как ему и положено в плазменном пламени, начал постепенно наливаться багровым светом, этот свет становился все ярче, переходя в ярко-красный, а затем в алый. Когда в алом пятне появились желтоватые тона, Шторм подумал, что вот сейчас камень должен потечь... И словно в ответ на его мысль, вкрапление, на которое он направил пламя резака, вдруг с резким звуком лопнуло, и из образовавшейся впадины медленно потек... нет, не расплавленный камень, а какая-то странная субстанция, напоминающая жидкий полупрозрачный дым.
      Шторм немедленно отступил на шаг назад и отвел в сторону пламя горелки, но необычный дым продолжал неторопливо сочиться из выбоины в камне. Более того, если вначале он выталкивался наружу большими, чуть вытянутыми каплями, то спустя несколько секунд эти капли слились в неторопливый, но достаточно обильный поток.
      С минуту механик наблюдал за этим странным «истечением», не зная, что предпринять, а затем снова шагнул вперед и принялся водить по камню пламенем резака немного выше выплевывающей дым впадины. На этот раз камень разогрелся до красного свечения гораздо быстрее, и поток дыма стал вдвое интенсивнее. Шторму вдруг показалось, что камень колонны вовсе не плавится, что материал колонны под воздействием огромной температуры горелки попросту преобразуется в какое-то другое состояние!
      И тут он вдруг почувствовал, что его ноги что-то неприятно холодит. Он опустил взгляд и увидел, что дым, опускавшийся вниз густой струей, не растекается по полу, а каким-то непонятным образом концентрируется около его ног, образовав уже приличный холмик высотой до его колен. Шторм попытался отступить назад, выбраться из напоминавшей чуть замутненную воду субстанции, но ноги неожиданно отказались повиноваться. Он чувствовал свои ноги, но вот сделать хотя бы шаг не мог!
      Грязно выругавшись, он опустил резак и начал водить пламенем по дымному холмику, но доселе всесильное пламя плазмы вдруг съежилось, покраснело и с шипением исчезло!
      Шторм с изумлением поднес к глазам рукоятку резака и уставился на счетчик плазменного горючего. На крошечном дисплее безразлично светились нули! Размахнувшись, механик швырнул ставший бесполезным резак в высившийся перед ним камень. Инструмент врезался в колонну, и Шторм неожиданно услышал глухой шлепок, словно металл ударился о мягкую, влажную глину, а не о твердый, не поддававшийся плазменному пламени камень!
      И тут механик на секунду забыл о своих непослушных ногах. Подняв взгляд, он увидел, что стоявший перед ним каменный монолит уменьшился на четверть, что его вершина оплыла странными размягченными потеками, а жидкий, чуть замутненный поток изливается уже из оплывшей вершины двумя волнистыми струями. Он снова опустил взгляд – мутноватый холм, просвечивающий до самого пола, вырос уже до уровня паха! Шторм рванулся вверх, пытаясь выпрыгнуть из этого холма, но непослушные ноги не смогли оттолкнуться от пола, и его тело начало беспомощно заваливаться вправо!..
      И в ту же секунду из замутненного холма выбросило плотный упругий жгут не то воды, не то дыма. Этот жгут уперся в правое плечо заваливающегося набок механика, и Шторм почувствовал легкий, странно успокаивающий холод. Ему вдруг все стало совершенно безразлично, как бывало безразлично в детстве в кабинете директора школы, когда он получал очередной нагоняй за очередную шалость.
      И тут он сделал то, что ему всегда хотелось сделать в детстве, – он смачно плюнул во все выше поднимающийся белесоватый холм, и его плевок беззвучно канул в чуть замутненной не то воде, не то дыме...
      Спустя десять минут каменная колонна, украшавшая главный пролет цеха металлообработки, полностью исчезла. Вместо нее в пролете высилась прозрачная, чуть подкрашенная белым капля, внутри которой можно было ясно различить неподвижное, с запрокинутой вверх головой тело механика-энергетика станции Тритон Петера Шторма. Тело было голым, и у него отсутствовали ноги до колен... Они как будто растворились в поглотившей его капле, равно как и бывшая на теле одежда.
      Центр оперативного управления станцией во время атаки метеоритов практически не пострадал. Углубленный в скальное тело Тритона на двенадцать метров, он не боялся такого рода ударов, и только установленная в нем автоматика лихорадочно регистрировала все происходящее в других помещениях главного комплекса, выводя данные на монитор начальника станции:

      Уничтожены полностью:
      большая кают-компания (погибли шестнадцать человек),
      большой и малый просмотровые залы,
      продуктовый склад (погиб один человек),
      ангар челноков вместе с находившимися в нем челноками,
      литейная мастерская,
      хранилище видео– и аудиозаписей (погибли три человека),
      подстанция бытового энергоснабжения,
      два резервуара с водой,
      шесть посадочных прожекторов...
      Повреждены без возможности восстановления:
      эмиссионный излучатель антиматерии,
      два антигравитационных орудия,
      тоннель между главным комплексом станции и обсерваторией,
      сеть силового энергоснабжения (на 86 процентов),
      сеть бытового энергоснабжения (на 52 процента),
      комплекс обеспечения станции воздухом (на 64 процента)...

      Строчки продолжали выпрыгивать на мерцающее окно монитора, но ни начальник станции, профессор Борвин, ни находившиеся вместе с ним в центре старший лейтенант Бауэр и лейтенант Шлигель уже не обращали на них внимания. И так было ясно, что удар неизвестно откуда взявшегося метеоритного роя – очень странного роя – стал для станции гибельным!
      Профессор сидел в своем кресле, ссутулившись и опустив голову, руки его безвольно лежали на столе, а глаза были закрыты. Возможно, он о чем-то думал, но не торопился поделиться своими размышлениями с двумя находившимися рядом офицерами. Лейтенант Шлигель, несмотря на сообщение о невосстановимом повреждении всего вооружения станции, продолжал попытки активировать автоматику эмиссионного излучателя, а старший лейтенант Бауэр выяснял, кто из состава станции жив, где именно находится и в каком состоянии.
      Все работники станции имели в своем теле вживленные чипы, обеспечивающие, в теории, подробную информацию не только о месте нахождения каждого, но и о его физическом состоянии. Однако на этот раз у начальника службы связи станции возникли затруднения с определением не только физического состояния людей, но и их местонахождения.
      Наконец Бауэр развернулся вместе с креслом и с отчаянием в голосе воскликнул:
      – Я ничего не понимаю!!!
      Этот возглас словно бы вывел профессора Борвина из его глубоких раздумий. Подняв голову, но, не поворачиваясь в сторону своего собеседника, он переспросил:
      – Чего вы не понимаете, Готлиб?.. – А затем, усмехнувшись, добавил: – Тут и понимать нечего – станция разгромлена из-за халатности руководства, вовремя не принявшего меры к ее защите. Меня скорее всего лишат всех званий и осудят до конца жизни, вас... Ну, ваше военное руководство определит степень вашей вины.
      Он чуть помолчал и едва слышно закончил:
      – Только бы Марты не коснулся весь этот ужас!..
      Пока профессор рассуждал на столь тревожащую его тему, Бауэр внимательно смотрел ему в затылок, а когда тот закончил, проговорил резко:
      – Боюсь, профессор, что лишать званий и судить будет просто-напросто некого!
      Борвин вздрогнул и медленно повернулся в сторону старшего лейтенанта:
      – Что вы имеете в виду, Готлиб?..
      – То, что на станции в живых не останется никого! – еще более резко ответил связист. – Тридцать шесть человек уже погибли, верхняя часть главного комплекса станции практически уничтожена, и самое главное, что уничтожен продуктовый склад... Но страшно даже не это!
      Профессор смотрел на офицера непонимающим взглядом, словно не мог придумать, что же еще может быть страшнее уже происшедшего. И Бауэр пояснил, что он «имеет в виду»:
      – Главный компьютер выдал мне наконец информацию о нахождении и состоянии каждого человека, работающего на станции. Тридцать шесть, как я уже сказал, мертвы, тридцать идентифицированы точно, они живы и их местоположение определено. А вот еще двое – Петер Шторм и Франц Перельман... С ними что-то странное... Их чипы запеленгованы, но компьютер не может определить, живы они или нет!
      – Что значит – «не может определить»?.. – переспросил профессор, и по его тону стало ясно, что сообщение Бауэра отвлекло его от размышлений на тему своего будущего.
      – Именно то, что я сказал, – чип откликается на запрос, но не может доложить о состоянии своего хозяина ничего определенного. Но самое неприятное, что в тех же помещениях, где находятся Шторм и Перельман, фиксируются активные биомассы, не принадлежащие людям!
      – Вы хотите сказать, что на территории базы находятся живые существа, не... э-э-э... люди?!! – изумился Борвин.
      – Нет, это не я хочу сказать, это докладывает автоматика станции! – с чуть заметной язвинкой ответил Бауэр. – Вот, смотрите, я выведу эту информацию на ваш монитор.
      Пальцы связиста пробежали по клавиатуре информационного модуля, и на экране командирского монитора возник штрих-план двух помещений станции.
      – Справа, – начал свои пояснения старший лейтенант, – выведен план цеха металлообработки. В этом цехе произошел пробой потолка, но пенополистерольный сэндвич затянул пробоину. Сейчас там нормальное давление воздуха и нормальная температура, работают автономные системы жизнеобеспечения, ресурс которых составляет двадцать четыре часа. Красной точкой обозначено расположение Петера Шторма, судя по моим наблюдениям, он перемещается по цеху, вот только связаться с ним мы не имеем возможности – коммуникации уничтожены. А вот... – последовали небольшая пауза и новое пощелкивание на клавиатуре, – ...та самая неизвестно откуда взявшаяся активная биомасса, которую зафиксировала наша автоматика!
      Красная точка вдруг оделась неяркой, красновато святящейся аурой.
      – Такой большой объем?! – удивленно воскликнул профессор Борвин.
      – Не это важно, – быстро отозвался старший лейтенант, – а то, что Шторм, судя по всему, находится внутри этого «большого объема»!
      – Н-да... внутри, – как будто бы нехотя согласился профессор.
      – Выходит, что эта... биомасса... съела нашего механика?! – неожиданно подал голос доселе молчавший Шлигель.
      Борвин и Бауэр одновременно посмотрели на лейтенанта, и на их лицах читалось удивление – Шлигель необыкновенно точно охарактеризовал то, что сами они просто не решались назвать!
      Лишь секунду спустя Бауэр нехотя согласился:
      – Да... Действительно... «съело»!
      Несколько секунд в центре висело молчание, а затем Бауэр, словно бы спохватившись, продолжил свои объяснения:
      – Точно такая же картина в ангаре дальних вездеходов. Правда, я не могу понять, что там делал врач станции...
      – Он, если мне не изменяет память, – пояснил профессор Борвин, – собирался как раз сегодня провести ревизию походных медицинских комплектов.
      – Ясно! – кивнул старший лейтенант и продолжил: – Перельман также идентифицируется как личность и также не дает ответа, жив он или нет. Слева – план ангара, красная точка – Перельман, и точно такое же, как в первом случае, свечение, определяемое, как активная биомасса. Вот, видите?..
      Последний вопрос прозвучал вполне риторически – красное свечение вокруг Франца Перельмана было видно вполне отчетливо!
      – Конечно, эта... э-э-э... биомасса могла проникнуть в помещения цеха и ангара сквозь пробоины в потолке, но каким образом она сохранялась, находясь в открытом космосе?.. Ведь подойти к станции она могла только через открытый космос...
      – Может быть... какие-то споры на этих странных астероидах?.. – неуверенно предположил профессор Борвин, который, будучи специалистом по физике низких температур, плохо представлял себе возможности «спор». Но его предположение тут же отверг Бауэр:
      – Споры, которые в течение нескольких минут развились в такое массивное существо?.. Вряд ли!..
      И тут снова в разговор вмешался Шлигель. Довольно громко хмыкнув, он сказал:
      – Да эти самые камни, которые пробили потолок станции и превратились в эти... биомассы!
      – Как вы себе представляете такое превращение?.. – насмешливо поинтересовался профессор, взглянув на разговорившегося лейтенанта.
      Однако тот ничуть не смутился:
      – Я видел запись... ну... мне парень с «Олимпа» показывал запись, как они высаживались на «Афину»... Ну... на корабль, про который они думали, что это «Афина». Так там целый звездолет за какие-то десять минут превратился из... звездолета в каменный астероид. Причем сначала он стал мягким, как нагретый формпластик.
      Несколько секунд профессор молчал, а затем повернулся к старшему лейтенанту:
      – Вы что-нибудь поняли, Готлиб?.. Какой это звездолет стал мягким, как нагретый формпластик?!
      Тон его был донельзя ироничным, но Бауэр эту иронию не поддержал:
      – Да, я слышал об этом случае, – задумчиво проговорил старший лейтенант, глядя в унылое лицо своего подчиненного. – Но думал, что ребята с «Олимпа» малость присочинили...
      – Ничего они не «присочинили», – буркнул Шлигель, упрямо не отводя взгляда, – я сам видел запись и говорю вам – запись чистая, без фокусов!..
      – В конце концов, сейчас не важно, каким образом эти... э э э... биомассы оказались на станции! – несколько раздражаясь, оборвал Шлигеля профессор. – Меня гораздо больше интересует, что они здесь собираются делать!..
      – Нас по одному отловят и сожрут! – с самым мрачным видом буркнул себе под нос лейтенант и преувеличенно внимательно принялся рассматривать экран своего монитора, на котором повисла информация, доказывающая, что все вооружение станции выведено из строя.
      «А ведь Шлигель прав! – с неожиданной тоской подумал Бауэр. – Именно – отловят и сожрут, и вполне возможно, что и не по одному! У нас даже и оружия-то никакого нет... Разве что в мастерских можно было бы подобрать какой-нибудь инструмент!»
      Но вдруг его мысль перескочила на другое.
      «Интересно, приняли наше сообщение на Япете?.. Если приняли, то когда к нам может подойти помощь?.. Если наше сообщение вообще сочтут серьезным!.. Хотя после гибели крыла Шестой эскадры и этого странного случая с „Афиной“ Звездный патруль должен быть на стороже!..»
      Тут его размышления были нарушены начальником станции. Явно недовольный ворчанием лейтенанта и молчаливой поддержкой, которую оказывал этому ворчанию старший по званию офицер, профессор сухо проговорил:
      – Старший лейтенант, проверьте другие помещения станции. Может быть, такие же биомассы проникли еще куда-нибудь?!
      Бауэр бросил быстрый взгляд в сторону профессора, но тот сидел, отвернувшись к своему монитору, словно бы перестав замечать своих подчиненных. Старший лейтенант вздохнул и принялся вводить поставленную задачу в главный компьютер станции. А мысли, неостановимые, горькие мысли снова закружили в его голове: «Интересно, что может обнаружить компьютер, если информационная система станции практически уничтожена! Хотя из цеха металлообработки и ангара дальних вездеходов информацию получить удалось!.. А попробуем-ка мы действовать систематически!»
      Старший лейтенант изменил поставленную компьютеру задачу – вместо поиска неизвестного вида биомасс он затребовал данные о состоянии информационной системы станции в целом, о возможности сбора информации по каждому помещению.
      Компьютер подтвердил принятие программы к выполнению, и Бауэр откинулся на спинку кресла, ожидая, когда тот закончит свое обследование. Однако спустя всего три минуты на экране компьютера возникла зловеще-алая надпись: «Сбой в выполнении поставленной задачи!»
      Руки старшего лейтенанта потянулись к клавиатуре, однако практически тут же надпись на экране сменилась другой: «Несанкционированное проникновение в базовую зону Главного компьютера!»
      Готлиб Бауэр оторопел – в «базовую зону главного компьютера», проще говоря, в полиольстальной куб размером пять на пять на пять метров, внутри которого располагался мультипроцессор компьютера, вообще невозможно было проникнуть!! Он даже представить себе не мог, каким образом можно вскрыть люк базовой зоны, единственный экземпляр электронного ключа от которого находился на заводе-изготовителе! А уж пробить стену этого куба, пробить почти метровую литую полиольстальную плиту было просто невозможно! И тем не менее компьютер сообщал, что кто-то проник в его святая святых!!
      И тут надпись на экране снова сменилась. По экрану быстро побежали крупные строчки обычного шрифта:
      «Внимание оператору, находящемуся в базовой зоне!!! Введенная вами программа противоречит обеспечению жизнедеятельности на станции. В случае ее выполнения все сотрудники станции прекратят свое существование в течение двенадцати минут, плюс-минус две минуты. Электронное оборудование станции прекратит функционирование в течение двадцати двух минут, плюс-минус шесть минут. Энергоресурс станции будет исчерпан в течение сорока семи минут, плюс-минус три минуты! Прошу отозвать введенную программу и покинуть базовую зону компьютера!»
      – Готлиб, вы понимаете, что происходит?!! – раздался рядом с ухом старшего лейтенанта хриплый шепот профессора Борвина. – Какая программа вводится из базовой зоны?! Кто вообще мог проникнуть в базовую зону?! Каким образом из базовой зоны можно ввести программу в компьютер, там же нет контактного терминала?!!
      – Профессор, вы задаете слишком много вопросов... – процедил старший лейтенант вдруг онемевшими губами, и тут же раздалось угрюмое ворчание Шлигеля:
      – Все очень просто, профессор... Они не станут нас ловить и жрать по одному. Они прикончат нас всех разом!
      Полтора километра, отделявшие обсерваторию от основного комплекса станции, Шольц преодолел за двенадцать минут, и это, даже учитывая малую силу тяжести на Тритоне, было весьма неплохим временем. Вот только шлюза, ведущего в переходной тамбур станции, астрофизик не обнаружил – последние полтора десятков метров тоннеля были обрушены и намертво завалили подход к шлюзу. Ближайший переход, ведущий из станции на поверхность спутника, находился недалеко от шахты эмиссионного излучателя, но, вспомнив, что сделали метеориты с самой шахтой, Шольц решил, что и этот шлюз вряд ли находится в рабочем состоянии. Еще один шлюз, через который Шольц несколько раз выходил на поверхность Тритона, располагался в ангаре дальних вездеходов, но для того чтобы попасть к нему, надо было пройти по поверхности Тритона больше километра. Герман присел на ледяной обломок и задумался.
      Только через пяток минут он вспомнил, что метрах в трехстах находится еще один законсервированный шлюз. Когда нынешний состав экспедиции прибыл к месту работы, через этот шлюз закачивали в станционные емкости воду. С тех пор шлюзом не пользовались, но, как вспомнил Шольц, он имел внешнюю панель управления, и через него можно было попасть к складу технических материалов.
      Астрофизик включил видеокамеру скафандра, осторожно выбрался из разрушенного тоннеля на поверхность спутника и попробовал сориентироваться. Он достаточно часто видел станцию «сверху», но это мало помогло ему теперь, когда он стоял на ее территории. Кроме того, не было привычных ориентиров – купола над глазом и «уха» антенны дальней связи. Перед ним расстилалась совершенно незнакомая, исковерканная гигантским взрывом местность. Тогда Шольц поднял взгляд к темному небу, по знакомым звездам определил расположение наиболее приметных точек станции и только после этого наметил нужное направление движения. Как ни странно, его путь пролегал по относительно чистой местности, на которую не упал ни один метеорит. Правда, часть пути, метров восемьдесят, все еще покрывало то самое сияние, которое оставляли за собой ползающие по поверхности Тритона «капли».
      Шольц раздумывал недолго. Во-первых, обход занял бы довольно много времени, потому что ему пришлось бы карабкаться на довольно крутые, хоть и не слишком высокие льдистые срывы, образовавшиеся после удара метеоритов о поверхность спутника, а во-вторых, это чуть мерцающее желтовато-оранжевое свечение почему-то не слишком тревожило Германа, его скафандр казался ему вполне надежной защитой.
      Астрофизик двинулся напрямую, внимательно оглядываясь по сторонам и стараясь следить за состоянием льдистого «грунта» под ногами. Поверхность спутника оставалась пустой, ни малейшего движения не было заметно на всем доступном зрению пространстве. И не только зрению – весьма чувствительная автоматика скафандра также сигнализировала, что в радиусе двух километров все неподвижно. Шольц прошел около ста метров и оказался на границе свечения. Это была удивительная граница – зеленовато-серый льдистый «грунт» Тритона резко, без всякого перехода превращался в довольно яркое желто-оранжевое свечение, причем под этим невесомым, можно даже сказать, призрачным свечением «грунта» уже не было... Под ним вообще ничего не было!! Казалось – сделай один, последний шаг и будешь без конца, всю оставшуюся жизнь падать в это ровное желто-оранжевое «ничто»!!
      И все-таки Шольц, почти не раздумывая, сделал этот «последний шаг». Его нога, облитая жестким ботинком скафандра, встретила привычную, чуть скользящую поверхность Тритона, но при этом до середины икры ее... не стало! Шольц видел сгибающееся в шаге колено, а в десяти сантиметрах ниже нога исчезала, как бы растворяясь в продолжавшем оставаться неподвижном свечении.
      «Наплюем на сей обман зрения! – немного истерично подумал астрофизик, продолжая двигаться вперед. – В конце концов, мы вполне явственно ощущаем, что наши ноги находятся на полагающемся им месте!»
      Кроме того, его успокаивали две мысли: первая, что автоматика скафандра никак не реагировала на наличие оранжевого свечения, и, значит, оно не угрожало его жизни, и вторая, что в этой странной субстанции ему надо было пройти меньше восьмидесяти шагов. Незаметно для самого себя он принялся считать шаги, и этот счет его совсем успокоил. На цифре «шестьдесят восемь» его ноги вынырнули из неподвижного свечения, и оказалось, что с ними совершенно ничего не произошло!
      Невольно, но вполне облегченно вздохнув, Шольц двинулся дальше, инстинктивно стараясь побыстрее удалиться от чужеродного свечения, и эта вполне объяснимая торопливость едва не сыграла с ним злую шутку. Поверхность спутника в этом месте шла довольно круто вверх и заканчивалась зазубренным гребнем – видимо, старым следом удара метеорита в смерзшийся монолит. Почти добравшись до этого гребня, Шольц неожиданно поскользнулся и начал падать. При этом забрало его скафандра попало точно на торчащие вверх стальной твердости зубцы. Конечно же, забрало выдержало, но инерция, она и в мирах с малой силой тяжести инерция, так что Герман здорово приложился физиономией о внутреннюю часть закаленного пластика. Этот довольно чувствительный удар на несколько секунд ошеломил астрофизика, а когда он пришел в себя, то увидел, что лежит свесив голову с другой стороны гребня и перед его глазами открывается глубокий провал, заваленный кусками рваного льда и покореженными фрагментами металлоконструкций.
      Шольц приподнялся на локтях и внимательно оглядел открывшийся перед ним котлован. Уже через несколько секунд ему стало ясно, что два из четырех резервуаров с водой полностью уничтожены, однако шлюз, к которому он продвигался, как ни странно, уцелел – справа, на самом срезе котлована, метрах в пятидесяти от того места, где лежал Шольц, ясно виднелся овальный люк переходного тамбура.
      Астрофизик осторожно поднялся на ноги – ему совершенно не улыбалось скатиться внутрь забитого остатками взрыва котлована, и потихоньку двинулся к открывшейся цели. Спустя десять минут он стоял у входа на станцию и набирал на пульте управления стандартную комбинацию, открывающую люк.
      Шольц дважды повторил набор, однако люк не срабатывал, и тогда астрофизик чисто машинально толкнул здоровенную плиту, закрывавшую ему путь на станцию. К его изумлению круглая полиольстальная плита подалась под его толчком, и тогда он налег на нее всей своей массой. Люк медленно, словно бы неохотно открылся, в тамбуре было темно.
      «Если вышла из строя только автоматика внешнего люка, мне не пробраться на станцию... – мгновенно подумал Шольц, вглядываясь в темноту тамбура. – Люк не закроется, и мне не удастся подать воздух в тамбур! Придется искать другой переход!!»
      Он не хотел думать, что будет, если не работают приводы обеих – внешнего и внутреннего – люков!
      Включив нашлемный фонарь, он шагнул в темноту и мазнул узким лучом по противоположной стене. Внутренний люк был распахнут, и за ним также царила темнота!!
      «Если так... То тогда... Тогда все погибли?!!» – метнулись в его голове растерянные мысли.
      Под сердцем у Германа похолодело, но он, сдерживая растущий ужас, двинулся вперед. В конце концов, надо было до конца разобраться, что же здесь случилось и... и может быть, кому-то все же удалось спастись?!!
      Короткий коридор, соединявший переходный тамбур с насосной станцией, подававшей воду во внутренние помещения станции, Шольц прошел быстро. Насосная стояла непривычно тихая – подающие насосы не работали, но на панели управления дежурным светом тлели индикаторы, два из которых пламенели тревожно красным.
      «Сигнал аварийной ситуации на двух емкостях!» – догадался Шольц. Задерживаться в насосной не имело смысла, и астрофизик двинулся дальше.
      Когда под нажимом его плеча открылась дверь, ведущая в короткий переходный тоннель, идущий в жилые помещения, Герман с облегчением увидел, что здесь освещение работало, хоть и в аварийном режиме. Светящиеся в пятую часть своей номинальной мощности плафоны, тем не менее, давали возможность вполне сносно видеть окружающее. Шольц отключил нашлемный фонарь и быстро пошагал вперед, в надежде, что, может быть, следующий шлюз, отрезающий бытовые помещения от технических – насосная станция относилась к технической зоне, – работает нормально. Однако его надежда не оправдалась – и на этом переходе механизмы шлюза не работали.
      Миновав последний тамбур, астрофизик оказался в жилой зоне, автоматика его скафандра бесстрастно указывала на отсутствие атмосферы на станции. Шольц прислонился к стене и огляделся, раздумывая, что же делать дальше? Короткий вестибюль вел к лифтовой шахте, соединявшей все четыре уровня станции, а влево уходил длинный, широкий вестибюль, вдоль которого располагались информаторий с двумя просмотровыми залами, малый конференц-зал, три малые лаборатории. Заканчивался этот вестибюль большой кают-компанией, украшением которой был прозрачный купол, ныне полностью разрушенный.
      Шольц не пошел в сторону купола по вполне понятным причинам – там ему делать было нечего. Он решил для начала все-таки спуститься в кабинет профессора Каррегана, располагавшийся на последнем, четвертом уровне.
      Лифт не работал, хотя освещение в лифтовом холле было вполне исправно. Шольц вышел через располагавшуюся слева от лифтовой шахты дверь на лестничную площадку и начал спускаться по лестнице. Однако, прошагав всего несколько ступеней, он вдруг остановился – его поразила царившая на лестнице тишина! Такой тишины на станции никогда не было!!
      Неожиданно ему на ум пришло старинное выражение «мертвая тишина», и, невольно вздрогнув, он снова заторопился вниз.
      Добравшись до последнего уровня без приключений, Шольц вышел на лифтовую площадку и двинулся по короткому вестибюлю вправо. Помещений на этом уровне было совсем немного: справа – рабочие кабинеты Каррегана и Борвина, слева – вакуум-лаборатория, тест-камера преобразователя элементарных частиц и никогда не открывавшийся люк, ведущий к базовой зоне главного компьютера станции. Пройдя по коридору несколько шагов, Герман толкнул дверь, располагавшуюся справа, и перешагнул порог довольно большого, хорошо освещенного кабинета.
      Профессор Карреган любил, чтобы в кабинете было яркое освещение, он говорил, что и без того слишком много времени проводит в темноте, чтобы не побаловать себя светом хоть немного. Шольц быстро огляделся, кабинет был пуст. На рабочем столе отблескивал ярким бликом погашенный экран монитора и лежало несколько листков писчего пластика. Астрофизик, не закрывая входной двери, быстро прошел вперед и склонился над столом. Листки были распечаткой профессорских расчетов напряженности магнитного поля для масс, сопоставимых с массами атаковавших станцию астероидов, находящихся в магнитном поле Нептуна. Расчеты были, конечно же, весьма грубыми, но и на их основании можно было сделать заключение, что догадка профессора Каррегана о способе передвижения х-объектов в Солнечной системе вполне могла быть правильной!
      Шольц несколько минут изучал листки, а затем сгреб их непослушными пальцами и засунул в наружный карман скафандра на левом бедре. Еще раз оглядев кабинет, словно надеясь отыскать в этом замкнутом и хорошо освещенном пространстве своего руководителя, он направился к выходу.
      Вновь оказавшись в вестибюле, Герман осторожно прикрыл дверь кабинета и, пройдя еще пару шагов вправо, остановился у двери с другой стороны вестибюля. Это был вход в кабинет руководителя станции, профессора Борвина, поэтому Шольц несколько секунд помедлил, прежде чем толкнуть дверь. Когда же дверь распахнулась, астрофизик с удивлением увидел, что в кабинете начальника станции также горит яркий свет, хотя сам профессор должен был находиться в центре оперативного управления. Шагнув за порог, Шольц неожиданно заметил позади рабочего стола профессора, рядом с полками для информационных кристаллов, что-то темное... грязное...
      На этот раз Герман двинулся вперед осторожнее, вдоль стены, далеко обходя рабочий стол слева. Оказавшись сбоку от стола, он снова увидел какие-то рваные ошметки темного цвета, кучей валявшиеся на полу, а недалеко от них какой-то темный, круглый предмет, откатившийся чуть в сторону. Еще раз внимательно оглядев кабинет, Шольц быстро шагнул вперед, наклонился над этой странной кучей и тут же отпрянул назад – темные, почти черные рваные куски, словно бы специально собранные в кучу, оказались... останками человека! Человека, порванного на части с какой-то жуткой, звериной жестокостью!! Эти разлохмаченные куски странно ссохлись и почернели, но ошибки быть не могло. Кроме того, на них сохранились лохмотья одежды, заляпанной кровью...
      Преодолевая отвращение, Шольц снова шагнул вперед и, нагнувшись, попробовал разглядеть тот самый округлый предмет, который он заметил минуту назад. Предмет лежал на прежнем месте, но несколько секунд Герман никак не мог разобрать, что это такое... И вдруг он понял, что видит перед собой человеческую голову!!
      Астрофизика замутило. Он ухватился за край столешницы, закрыл глаза и отвернулся в сторону. Когда Шольц почувствовал себя немного лучше и снова открыл глаза, он увидел, что на столешнице лежит небольшой, неаккуратно оторванный кусочек писчего пластика. Протянув руку, он пододвинул листок поближе и немедленно узнал почерк профессора Каррегана. Правда, почерк был не по-профессорски неразборчивым, рваным, но своеобразное начертание букв не оставляло сомнений в личности автора текста:
      «Герман, я не мог оставаться в своем кабинете, там падало атмосферное давление. У Вальтера в кабинете происходит то же самое. Попробую добраться до медкабинета, там есть дыхательные аппараты».
      Шольц снова перевел взгляд на то, что осталось от профессора Каррегана. В его голове билась всего одна мысль... один вопрос, не имевший пока ответа: «Кто сделал это со старым астрономом?!!»
      Несколько минут Герман стоял неподвижно, а затем его остановившиеся глаза снова прочитали: «...Попробую добраться до медкабинета...»
      И тут же в голове побежали сумбурные мысли, заставившие его действовать: «Значит, потеря воздуха на станции не была одномоментной! Он постепенно выпускался из помещений. Но тогда мысль отправиться в медицинский кабинет за дыхательным аппаратом могла возникнуть не только у профессора!..»
      Быстро развернувшись, он направился к выходу из кабинета.
      Медицинский кабинет располагался на третьем уровне станции рядом с оранжереей. Хозяином здесь был Франц Перельман, биолог и врач экспедиции. Шольц вернулся в лифтовый холл и поднялся по лестнице на третий уровень. Оранжерея и медицинский кабинет занимали всю правую половину уровня, причем оранжерея отделялась от лифтового холла двойными, плотными, застекленными цветным стеклом дверями, а в медицинский кабинет, располагавшийся напротив, вела обычная, облитая пластиком дверь. Именно эту дверь астрофизик распахнул первой просто потому, что она уже была приоткрыта. И в тот же момент ему послышался тихий, идущий вроде бы из-за этой двери шорох. Он быстро заглянул в кабинет, огромное белое помещение было практически пусто. Люки двух секций главного медицинского диагноста были распахнуты, кресло, стоявшее у рабочего стола, развернуто, словно Перельман только что покинул свой кабинет. Шольц осторожно прикрыл дверь и, пройдя к диагносту, по очереди заглянул в каждую из диагностических камер. Они были пусты.
      И тут он снова услышал шорох, на этот раз он, без всякого сомнения, доносился из вестибюля! Астрофизик быстро переместился обратно к входной двери, но открывать ее не стал – щель между дверью и косяком давала достаточный обзор вестибюля вплоть до лифтового холла. С минуту ничего не происходило, а затем застекленные двери оранжереи начали медленно раскрываться, и Шольц снова, теперь уже вполне явственно, услышал короткое сухое шуршание. Двери оранжереи распахнулись настежь, за ними, в глубине главной оранжерейной аллеи, между поникших, странно съежившихся растений, стояло нечто странное, ни на что не похожее. Высотой около двух с половиной метров, это нечто своей формой напоминало каплю, опущенную широким концом вниз. Капля эта была почти прозрачной, хотя и содержала некую тонкую, мутную взвесь, а внутри нее колыхалась что-то темное, смутно знакомое.
      Пока Шольц рассматривал это странное то ли существо, то ли некое органическое образование, капля стояла совершенно неподвижно, если не считать колебание темной фигуры внутри нее, а спустя минуту медленно двинулась по аллее в сторону выхода. Вот тут Шольц снова услышал уже знакомое шуршание. Капля медленно плыла над присыпанной кварцевым песком аллеей, а в наушниках шлема также медленно нарастало приближающееся шуршание!
      В дверях оранжереи капля снова остановилась, словно бы давая астрофизику рассмотреть себя во всех деталях. У нее не было ничего похожего на конечности или органы чувств, однако Шольцу почему-то казалось, что она осматривается... принюхивается... прислушивается. Он и сам, не отрываясь от щели, внимательно разглядывал каплю, пытаясь понять, на что похож находящийся внутри нее сгусток. Гораздо плотнее самой капли, а может быть, просто темнее нее, он напоминал сильно вытянутую вниз пятилучевую звезду с короткими, скругленными лучами.
      Капля, постояв в дверях несколько секунд, выплыла в вестибюль и свернула в сторону лифтового холла. Астрофизик невольно отпрянул от щели, но тут же снова выглянул в вестибюль и посмотрел ей вслед... Капля медленно удалялась, а из ее глубины прямо в забрало скафандра Шольца широко открытыми глазами смотрел Франц Перельман!! Это он плавал внутри капли!! Его руки и ноги, свободно раскинутые в стороны, были то ли обкусаны выше локтей и колен, то ли... растворились в несшей его капле, волосы и часть кожи на голове также отсутствовали, голое тело большей частью потеряло кожный покров, выставляя напоказ перевитые словно в некоей судороге мышцы, но глаза врача, полные муки, боли, продолжали жить, смотреть!..
      Шольц оторвался от своей щели и привалился плечом к стене, стараясь сдержать дурноту и головокружение, одновременно с ужасом прислушиваясь к удаляющемуся шуршанию. Наконец это шуршание совершенно стихло...
      Герман выбрался из кабинета и на непослушных ногах двинулся в оранжерею. Он и сам вряд ли мог бы объяснить, зачем идет туда – перед его внутренним взором продолжали стоять широко открытые глаза Перельмана, и он знал, что не сможет забыть этот жуткий взгляд до конца своей жизни!
      Растения в оранжерее поникли, листья были вялыми и обвисшими, словно всю зелень поразила какая-то неизвестная науке болезнь. Шольц шагал по песку дорожки, сворачивая то налево, то направо без всякой цели, пока вдруг не оказался в своем любимом месте – у настоящего земного дуба, красы и гордости всей станции. Астрофизик уселся под деревом и глубоко вздохнул – надо было наконец решать, что делать дальше. То, что станция полностью выведена из строя, не оставляло сомнений. Видимо, погибли и все ее сотрудники, кроме самого Шольца, хотя этот факт стоило бы проверить... если удастся это сделать. Герман не был уверен, что сможет еще раз взглянуть на человека в капле! И тут ему пришла в голову вроде бы спасительная мысль – надо попробовать добраться до радиотелескопа. Там было небольшое жилое помещение с автономной системой жизнеобеспечения, в котором вполне можно было пересидеть до прихода помощи с Япета!
      Шольц поднялся с земли, и тут ему вдруг подумалось, что кристалл из видеокамеры скафандра надо бы спрятать здесь, на станции. Если он спасется, то сможет по памяти восстановить все здесь происшедшее, в конце концов, просто пройдет базовое сканирование мозга, а если вдруг эти непонятные капли его перехватят, то кристалл, вполне вероятно, будет найден спасательной экспедицией. Только вот куда его положить?!
      После минутного раздумья он понял, что такое место есть! Быстрым шагом астрофизик двинулся к выходу из оранжереи.
      Спустя пару минут он без всяких приключений вернулся на четвертый уровень станции, свернул из лифтового холла налево и открыл дверь вакуум-лаборатории. Как ни странно, помещение лаборатории было освещено. Быстро оглядевшись, Шольц направился к большому приборному шкафу, стоявшему у противоположной стены. Как он и ожидал, среди других приборов в шкафу нашелся и диффузионный кореллятор, оснащенный стандартным записывающим устройством. Именно в этот прибор Шольц и поместил свой кристалл. Когда он уже собрался отправиться наверх для выполнения своего плана бегства, ему на глаза попался лабораторный компьютер, и астрофизик наудачу ткнул в пусковой сенсор пальцем. К его немалому удивлению компьютер включился, и на экране появилась стандартная надпись «Готов к работе».
      Секунду подумав, Шольц, осторожно касаясь пальцами клавиатуры, набрал свой главный вопрос: «Кто из работников станции остается в живых?»
      Экран мигнул, и по нему побежала короткая строка ответа:
      «Шольц Герман, второй астрофизик».
      Целую минуту Шольц ждал продолжения, но его так и не последовало.
      Герман аккуратно выключил компьютер и двинулся к выходу из лаборатории. Когда он оказался в лифтовом холле четвертого уровня, его слуха коснулось отдаленное сухое шуршание, но оно было столь слабым, что Герман не обратил на него внимания. Миновав первый пролет лестницы, он вскинул глаза кверху и увидел, что на следующей площадке возвышается двухметровая голубовато-прозрачная капля, несущая в себе странную, едва различимую мутную взвесь. Отпрянув в сторону, Шольц быстро развернулся и увидел, что в конце лестничного марша, который он только что преодолел, также мерцает голубоватая капля.
      «Вот и все... – тупо подумал человек и осторожно присел на верхнюю ступеньку марша.
      «Что толку гадать?!! – раздраженно подумал старый адмирал, открывая глаза и выпрямляясь. – Даже то, что пролет метеоритов над станцией можно было расценивать как готовящуюся атаку, только наш домысел... А может быть, специалисты станции гораздо раньше засекли нечто, говорившее о возможности нападения, но... не оценили этой подсказки! Чтобы знать точно, надо присутствовать на месте самому, а это, к сожалению, невозможно!!»
      Тут он невольно улыбнулся: «Если б ты там присутствовал, то скорее всего сейчас не рассуждал бы о загадках разгромленной станции... Тебя просто-напросто не было бы в живых!.. Так что остается только домысливать, что там случилось на самом деле. Что случилось на самом деле?!!»