Разбудил меня, конечно же, милый, с легкой язвинкой голосок Юань-чу:
      — Господин ученик… Господин учении-ик… Господин учитель просил передать, что если вы не появитесь во дворе через десять минут, он будет вынужден отправиться в путь без вас!…
      Я открыл глаза и увидел… что в комнате еще темно. Потянувшись, я сонно пробормотал:
      — Раз он ждет меня через десять минут, то я могу еще пять минут поспать…
      — Но он сказал это полчаса назад, просто я была занята и не смогла сразу к вам заглянуть… — мило проговорила язва служанка.
      Естественно, что уже через секунду меня на кане не было. Прыгая на одной ноге, я лихорадочно впихивал другую в штанину джинсов, пытаясь одновременно натянуть майку, и при этом хриплым спросонья голосом орал:
      — Если бы я был злой, я превратил бы тебя в маленькую зеленую лягушку, а еще лучше в черепаху, которая никудане поспевает!… Но поскольку я добрый и ласковый, я желаю тебе, гнуснейшая из служанок, чтобы ты влюбилась в нетопыря и вышла за него замуж и народила ему двенадцать нетопырят!…
      — Я не знаю, кто такой… нетопырь, — донесся до моих ушей совершенно спокойный голос Юань-чу. — Но, судя по отвращению, звучащему в вашем голосе, это нечто неприятное… Так что смею вас заверить, я ни в коем случае не влюблюсь в… то, что вы назвали… Тем более что я предупреждена!…
      Затем раздался короткий стук двери, и я понял, что остался в комнатке один.
      Минуты через две и я покинул свою спаленку, а спустя еще двадцать секунд я, ураганом промчавшись по коридору нашего розового павильона, выскочил во двор.
      На улице было еще довольно темно и… пусто!
      «Та-а-а-к… — подумал я немного растерянно. — Значит, мой дорогой учитель меня все-таки не дождался… Старый…» — прибавил я про себя не совсем приличное слово. Чуть успокоившись и оглядевшись повнимательнее, я слегка удивился отсутствию каких бы то ни было следов на песке, которым была присыпана дорожка перед крыльцом павильона. Ведь если Фун Ку-цзы ушел, то хотя бы следы его ног должны были бы остаться. Я поднял голову, звезды еще не все погасли на чуть засветлевшем небе, а звездочка, стоявшая прямо надо мной, так шутейно вдруг подмигнула, что в мою невыспавшуюся голову вдруг закралось страшное подозрение. Тихо поднявшись по ступенькам крыльца, я проскользнул за дверь и неслышно направился в ту сторону, куда, как я помнил, наша служанка провожала учителя. Свернув за угол, я услышал доносившийся из-за ближней двери… храп! Естественно я заинтересовался…
      За тяжелой двойной, украшенной резьбой дверью находилась огромная комната с толстенной циновкой на полу и с самой настоящей огромной кроватью под высоким балдахином, установленной у дальней от входа стены. Около кровати на маленьком темном столике горел круглый стеклянный ночник. Плавающий в масле фитилек едва разгонял предутреннюю темень и тем не менее позволил мне вполне отчетливо рассмотреть, что храп издавал мой дорогой учитель, беззаботно почивавший и пока что никуда не собиравшийся уезжать!
      «Значит, моя догадка верна!… — подумал я. — Эта… стерва меня разыграла!…»
      И вдруг мне самому стало смешно — действительно, я, должно быть, очень комично выглядел, пытаясь надевать сразу штаны, майку и носки. Однако, несмотря на мое гипертрофированное чувство юмора и беззлобность, такая жестокая шутка, как мое пробуждение часа на два раньше, чем нужно, требовала адекватного отмщения!
      Аккуратно прикрыв дверь в покои Фун Ку-цзы, я, ориентируясь по аромату свежей сдобы, вышел к кухне, слабо освещенной крошечной лампой. Дверь была прикрыта неплотно, и в образовавшуюся щелку я увидел, что «шутница» сидит спиной ко мне за столиком и со смаком уплетает свежеиспеченные ватрушки, запивая их чаем из огромной чашки. Я тоже очень люблю ватрушки с чаем. Тихонько протиснувшись в дверь, я подкрался к лакомившейся служанке и негромким, но очень «серьезным» голосом осведомился:
      — Вот, значит, почему ты так желала моего срочного отъезда?… Чтобы схарчить предназначенные мне ватрушки?!
      Тонкая рука, как раз поднимавшая чашку ко рту, остановилась на полпути и задрожала. При этом мне было непонятно — трясется она от испуга или от сдерживаемого хохота!… Решив, что вторая догадка ближе к истине, я немедленно рассердился:
      — Придется мне за это… съесть тебя!…
      — Ой, не надо, господин ученик, — тоненьким голосом пропищала Юань-чу, продолжая, не оборачиваясь, поглощать ватрушки и явно издеваясь надо мной.
      — Ой, надо, дорогуша!! — тут же ответил ей не менее писклявый голос моего ученика. — Раз учитель решил тебя… откушать, значит, так тому и быть!… Вот только не знаю, будет он тебя разогревать и мазать маслом или так, всухомятку сжует!…
      Чашка со стуком опустилась на столик, и Юань-чу начала медленно оборачиваться ко мне.
      Видимо, этот странный, противный голосок если не испугал, то весьма удивил шутницу, так что медленный, я бы сказал — осторожный ее поворот дал мне время развить свою шутку. Проведя ладонью перед своим лицом и пробормотав несколько коротких слов заклинания «Не своей Личины», я с довольной улыбкой дождался ее глаз. Наконец взгляд Юань-чу упал на мое преображенное лицо…
      И тут она… завизжала!!!
      Я думаю, что до главного здания усадьбы это визг, может быть, и не долетел — все-таки расстояние было довольно значительным, но половину жителей Цуду он точно разбудил!
      Когда воздух в груди Юань-чу кончился и она поневоле замолчала, снова раздался голосок Поганца Сю.
      — И не надо так орать, — недовольно пропищал он. — Он такого плохо модулированного крика твое мясо может коагулировать, и тогда оно станет ну очень невкусным. Неужели ты хочешь, чтобы мой господин все здесь заплевал?! А если хочешь дать выход своим чувствам, то лучше… пой!…
      Это простое, казалось бы, предложение просто смело служанку с ее места. Буквально в одно мгновение она оказалась у дальней стены кухоньки. Причем девчонка с такой силой вжалась в эту стену, что я испугался, как бы она не продавила ее и не вывалилась наружу. Поэтому я, от всего сердца желая успокоить бедную девушку, с самым радушным видом улыбнулся ей…
      Окрестности потряс новый взрыв визга, причем на этот раз в нем, по-видимому, была значительная ультразвуковая составляющая. Немедленно пробудилась вторая половина жителей Цуду, а также все имеющиеся в окрестностях собаки, которые не замедлили сообщить о своем пробуждении отчаянным лаем!
      — Если ты заорешь еще раз, — угрожающе пропищал невидимый Поганец, — мой учитель проглотит тебя целиком, даже не разжевав! Думаешь, это очень приятно, сидеть в полной темноте, постепенно растворяясь в желудочном соке?!
      Эти слова дошли до сознания служанки, и она немедленно собралась разразиться новой порцией визга. Судя по вытаращенным глазам, широко распахнутому рту и глубочайшему вдоху, Юань-чу решила перещеголять самое себя! Я совершенно растерялся и не знал, что мне сделать, чтобы ее успокоить, но в последний момент ко мне на помощь пришел… мудрый Фун Ку-цзы. За мгновение до того, как милая девушка собралась испустить новую неповторимую… трель, за моей спиной раздался его заспанный недовольный голос:
      — Дорогая моя, ну кто же поет по ночам, да еще так громко?!
      Девушка молнией метнулась вдоль стены кухоньки и через мгновение оказалась за спиной учителя. Ухватившись одной рукой за его ночную рубашку, она другой суматошно тыкала в мою сторону, что-то громко, но невнятно бормоча.
      Фун Ку-цзы с трудом раскрыл глаза, посмотрел на меня, потом попытался повернуться в сторону Юань-чу, но это ему не удалось, она просто не дала ему это сделать, с невероятной силой удерживая старика между собой и мной. Учитель наконец-то немного проснулся и недовольно проговорил:
      — Я ничего не могу понять! Что ты там бормочешь?!
      — Посмотрите на это… страшило!!! — удалось более-менее внятно произнести девчонке. — Оно хотело меня… съесть!!!
      — Кто хотело тебя съесть?! — изумился Фун Ку-цзы. — Сор Кин-ир… э-э-э… хотело тебя съесть?! И почему… э-э-э… оно… то есть он… страшило?!
      Он снова пожелал посмотреть на служанку, и снова это ему не удалось. С невиданной для хрупкой девушки силой она продолжала удерживать старичка лицом ко мне.
      — Да какой Сор Кин-ир, — взвизгнула Юань-чу, — вы что, не видите?! Вот же оно стоит!!!
      Старик снова посмотрел на меня сонными глазами и растерянно поинтересовался:
      — Слушай, Сор Кин-ир, может, ты мне объяснишь, что с ней происходит?…
      Я с самым невинным видом пожал плечами:
      — Не знаю, учитель… Я поднялся пораньше, поскольку боялся проспать, и решил спуститься позавтракать, но стоило мне войти на кухню, как она… принялась визжать… Право, не понимаю, что такое на нее нашло!…
      — Ничего на меня не нашло!!! — заверещала служанка из-за спины Фун Ку-цзы. — Посмотри на себя в зеркало, так на тебя еще не так «найдет»!!!
      Щелкнув пальцами, я развеял заклинание «Не своей Личины», шагнул ближе к свету и одновременно грозно заорал:
      — Да ты, я гляжу, зачарована!!! Немедленно закрой глаза!!!
      Одновременно я мысленно подтолкнул своего все еще сонного учителя, и тот, неожиданно вырвавшись из рук Юань-чу и повернувшись к ней лицом, внушительно повторил:
      — Делай, как тебе сказано!
      Служанка охотно зажмурилась, снова вцепившись обеими руками в рукав старика.
      Я встал напротив нее и приказал:
      — Теперь медленно, осторожно открывай глаза и при этом повторяй: «Спади пелена, спади пелена…»
      — Спадипелена… спадипелена… спадипелена… — забормотала девчонка, еще плотнее зажмурившись.
      — Открывай глаза! — повторил я, но она отрицательно затрясла головой, продолжая бормотать свое «спадипелена».
      — Хочешь стать жмуриком!!! — завопил я. — Если ты сейчас же не откроешь глаза, то так на всю жизнь и останешься… зажмуренной!!!
      Она немедленно распахнула глаза, и последнее «спадипе…» застряло у нее в горле. Оглядывая комнатенку растерянным взглядом, она с трудом выговорила:
      — А… это где?…
      — Да не было здесь никого, кроме нас!… — убежденно воскликнул Фун Ку-цзы. Видимо, его убежденность немного успокоила Юань-чу. Однако, когда я сделал шаг в ее сторону, она снова спряталась за учителя.
      — Я хочу посмотреть на тебя поближе, возможно, мне удастся выяснить причину твоего странного наваждения, — внушительно проговорил я, едва сдерживая рвущееся наружу хихиканье.
      Служаночка осторожно выглянула, словно проверяя, насколько я серьезен. Видимо, мой вид соответствовал ее ожиданиям, потому что через секунду она сама сделала шаг в мою сторону и с ожиданием уставилась на меня.
      Внимательно рассмотрев ее личико, протянув руку и помахав ладонью у самого ее носа, я глубокомысленно произнес:
      — Ну что ж, мне все ясно…
      — Да?… — с надеждой в голосе отозвалась девушка. — Это… что-то серьезное?…
      — Ну, это как сказать!… — медленно, словно раздумывая о чем-то важном, проговорил я. — Видишь ли, моя дорогая, все зависит от тебя самой… Вернее, от твоей способности обуздать собственное… чревоугодие. Вследствие неумеренного употребления по утрам сдобного теста с вкраплением жирного творога и яиц твое мировосприятие смещается в противоход звездному круговороту, в результате чего в твоем истощенном перееданием мозгу возникают стойкие галлюцинации различного порядка — зрительные, слуховые, обонятельные, осязательные… Я, к примеру, уверен, что сейчас ты чувствуешь странное, почти ласковое прикосновение к… ну, в общем… пониже спины…
      В то же мгновение Юань-чу снова пронзительно взвизгнула и одним прыжком отскочила в сторону от Фун Ку-цзы, прикрывая обеими ладонями собственную попку.
      — Вот видишь, — назидательно произнес я, мысленно благодаря Поганца Сю за поддержку. — Теперь ты понимаешь, что именно я имею в виду?…
      — По… по… понимаю… — заикаясь, отвечала девчонка, одновременно озираясь по сторонам. — Так что ж мне теперь, значит, и ватрушечку скушать нельзя?…
      — Можно, — милостиво разрешил я. — Но помни о возможных галлюциногенных последствиях!…
      — Мне тоже хочется ватрушку, — неожиданно раздался гораздо более бодрый голос моего учителя. — И у меня тоже… эти… галлюциногенные последствия… Гляньте-ка!…
      Мы с Юань-чу «глянули»…
      В стоявшей на столике тарелке еще оставалось штук шесть-семь ватрушек, причем две из них были надкушены,
      И оба надкуса стремительно, но строго по очереди увеличивались!…
      — Ой!… — пискнула служанка и мгновенно переместилась таким образом, чтобы между ней и надкусываемыми ватрушками оказался я.
      В этот момент небольшой надкус появился на третьей ватрушке, и мне было вполне понятно, кто сжевывает предназначенный нам с учителем завтрак.
      — Ты что это делаешь! — грозно спросил я.
      — Ш'ешть не ушпею, так фоть наткуфу!… — раздалось в ответ от стола.
      — Вот!… — вскинулась из-за моего плеча Юань-чу. — Вот тот самый голос, который меня предупреждал!…
      — О чем?… — поинтересовался Фун Ку-цзы, не отрывая взгляда от оставшихся ватрушек.
      — О том, что меня съедят!… — торжествующе пояснила девчонка.
      — И ты поверила?… — укоризненно посмотрел на нее старик. — А ведь взрослая девочка.
      «Похоже, учитель тоже понял, кто ватрушки жрет!» — подумал я и, проследовав быстрым шагом к столу, выхватил тарелку из-под невидимой, но жадной ручонки своего ученичка.
      — Хватит! — строго рявкнул я. — Лопнешь от переедания!
      — Ага!… — немедленно заныл писклявый голосок. — Как мне, так две… три ватрушки много, а как тебе, так целую служанку в самый раз!…
      — Великий правитель Тянь Ши, — неожиданно раздался от дверей кухоньки могучий бас, — велел передать учителю Фун Ку-цзы и его ученику, хитроумному Сор Кин-иру, что поезд к Великому магу Поднебесной, сиятельному Цзя Лянь-бяо, отправляется через тридцать минут… Великий правитель просит своих гостей поторопиться со сборами!!!
      Немая сцена, должен я вам сказать, получилась у нас не хуже, чем у самого Николая Васильевича в его «Ревизоре», конечно, у него было побольше персонажей, но мы трое взяли достоверностью. Вот только длилась наша «пауза» слишком недолго — не знали мои «партнеры» законов театра, уже через пару секунд Фун Ку-цзы испарился из кухоньки, и только его мгновенно проснувшийся голос долетел до нас издалека в душераздирающей фразе:
      — Сор Кин-ир, прихвати для меня ватрушечку!!!
      Я укоризненно воззрился на нашу служанку:
      — Ну?! Видишь, что ты наделала?! Из-за твоих истерик достойный старичок голодным остался… Не говоря уже про меня!…
      — Из-за моих истерик?!! — немедленно взвилась служаночка. — Ты бы посмотрел, кто здесь был!!! Твоя… это… лицо по сравнению с… тем… с этим… с которым…
      — Не будем переходить на лица! — перебил я. — Тем более на мои! Давай-ка быстренько заворачивай ватрушек и еще там чего-нибудь… Мне учителя кормить надо!
      И тут Юань-чу как-то сникла и поспешно принялась укладывать в выхваченный из шкафчика мешок оставшиеся ватрушки, вяленое мясо, какие-то баночки и крыночки. Уже через минуту у меня в руках была довольно увесистая торба с харчами, которых должно было вполне хватить для нашего с учителем дорожного завтрака, да и на долю Поганца Сю тоже.
      С довольным видом взвесив на руке мешок, я посмотрел на служанку и самым серьезным тоном промолвил на прощание:
      — А с этими твоими… видениями, — я покрутил растопыренными пальцами около виска, — надо что-то делать… Иначе они тебя до беды доведут…
      Продолжить свою мысль я не смог, поскольку от входных дверей нашего Розового павильона раздался призывный голос Фун Ку-цзы:
      — Сор Кин-ир, ты готов, наконец, или нет?!!
      — Уже иду, учитель! — крикнул я и бросился к выходу, оставив бедную девушку в полной растерянности.
      Во дворе перед входом в павильон нас поджидал слуга в темном халате, державший за повод двух оседланных лошадей. Меня это обстоятельство весьма обрадовало, а вот Фун Ку-цзы как-то слишком уж неуверенно подошел к своему «средству передвижения», хотя предоставленная ему лошадка и не выглядела этаким неукротимым скакуном. Увидев их обоюдное смущение — в смысле, моего учителя и его лошади, я подошел к обоим и поинтересовался:
      — А вы, учитель, на лошадке-то ездить умеете?…
      Старик немедленно вскинул голову и гордо ответствовал:
      — Я скакал верхом, когда ты еще и ходить не умел!…
      Правда, еще один взгляд, брошенный на лошадиную спину, сразу уменьшил его гордыню, и дальнейшие слова были им сказаны не слишком уверенно:
      — Только… понимаешь… езда на лошади требует повышенного внимания и совсем не оставляет времени на… э-э-э… научные размышления!… Иное дело, когда ты шагаешь пешком — ноги сами собой переставляются, а голова… э-э-э… освобождается для раздумий!…
      — И что, — переспросил я с несколько излишней иронией, — ваши ноги ни разу не приводили вас в… канаву?…
      — Ни разу, — с немедленно вернувшейся гордостью ответствовал старик и тут же совсем другим тоном добавил: — И вообще, чем задавать всякие глупые вопросы, ты лучше помог бы мне забраться на… вот это…
      И он похлопал ладонью по седлу.
      Я, конечно, помог.
      Усадив учителя с грехом пополам на его лошадь, я привязал к своему седлу оба мешка, по ходу дела подумав, что можно было бы обойтись и одним, а затем лихим прыжком забросил свое тело в седло и выпрямился, подхватив поводья. В ту же секунду я перехватил взгляд учителя, наблюдавший за мной с неким подозрительным интересом.
      — Не удивляйся, учитель, — с улыбкой проговорил я. — Мне пришлось поездить на лошадях, так что верховая езда для меня занятие привычное.
      И тут же в моей памяти возникла… фея Годена на своей белоснежной лошадке. Видение было настолько живое, что мне пришлось тряхнуть головой, чтобы отогнать его, не дать тоске снова овладеть моим сердцем.
      — Мне будет очень интересно послушать о твоих путешествиях! — заинтересованно воскликнул Фун Ку-цзы, помогая мне отвлечься от невеселых воспоминаний. — Похоже, ты обладаешь самыми разными и… необычными для твоего статуса умениями!
      — Да, учитель, ты, как всегда, прав, — поклонился я с седла в его сторону. — Я порой и сам не подозреваю о каких-либо из своих… умений, а оно раз — и тут как тут! Разбирайся с ним! Прям-таки теряюсь порой!
      — А не надо теряться… — наставительно произнес старик. — Надо обратиться к знающим, опытным людям за пояснением, например, ко мне, и тебе все разъяснят, даже то, как пользоваться своим вновь обретенным умением!…
      И он со значением посмотрел на меня.
      Разговаривая таким образом, мы неспешно подъехали ко двору хозяйского дома, в котором накануне ужинали, и тут оказалось, что к отъезду готовы… только мы с учителем. Я быстренько выудил из мешка, врученного мне служанкой, несколько ватрушек и предложил Фун Ку-цзы легкий завтрак. Тот с готовностью принял мое предложение, и мы принялись жевать, наблюдая за подготовкой правителя к отъезду.
      Во дворе дома царила совершенно невероятная суета и суматоха. Ржали лошади — и верховые под седлами, и опутанные какой-то странной сбруей с широкими петлями по бокам, между лошадей носились люди с самой разнообразной поклажей, посудой, одеждой, а также свиньи, овцы, птицы, очень похожие на кур, и некие существа, напоминающие собак, но переругивающиеся громкими голосами и совсем по-человечьи. Приглядевшись, я понял, что это действительно довольно крупные собаки с… человеческими морда… лицами, причем лица эти были весьма серьезны, даже строги!
      — Похоже, тебя заинтересовали синсины?… — спросил Фун Ку-цзы. В его голосе прозвучали едва заметные наставительные нотки, и я понял, что он готов прочитать своему ученику, то есть мне, очередную просветительную лекцию. Поскольку до отъезда, судя по всему, было еще довольно далеко, я согласился ее прослушать:
      — Конечно, заинтересовали! Я таких… гм… существ никогда в жизни не видел!…
      — Да, это действительно довольно редкие животные, — немедленно приступил к изложению своей лекции старик, не переставая жевать ватрушку. — Они водятся в горах отдаленной провинции Сяоян и настолько умны, что даже умеют говорить по-человечьи! Правда, людей они боятся, хотя очень любят нас ругать и делают это… хи-хи-хи… мастерски!
      Создавалось впечатление, что учителя очень забавляла именно способность этих говорливых… собачек к ругани.
      — Однажды я видел, как люди провинции Сяоян ловили синсинов! — хвастливо заявил Фун Ку-цзы и тут же начал рассказ об этой ловле: — Эти существа очень осторожны и, завидев человека, немедленно скрываются. Однако они, как я уже говорил, любят дразнить и ругать людей. Так вот, чтобы поймать таких животных, люди страны Сяоян пошли далеко в дикие горы и там, в некоей укромной расщелине, расставили на камнях несколько кувшинов с красным вином, а около них разложили деревянные чашки, черпаки и сандалии. Затем люди спрятались и принялись.ждать. Наконец показался синсин. Как только он увидел расставленное угощение, он немедленно убежал, но очень скоро вернулся в сопровождении нескольких десятков своих сородичей. И все они немедленно принялись на чем свет стоит бранить людей, расставивших кувшины и чашки, перебирая их родственников до восьмого колена! Ты, конечно, спросишь, почему они это делали? — мудро улыбнувшись, произнес Фун Ку-цзы, хотя я и не думал ни о чем его спрашивать, а, наоборот, молча и очень внимательно слушал. — А потому, — ответил старик сам себе, — что синсины догадывались, что люди расставили им какую-то ловушку, но никак не могли понять, в чем же она заключается!… Так они и бранились, пока у них у всех не пересохло в горле и им не понадобилось срочно напиться. А в это время аромат вина из открытых кувшинов уже достиг их ноздрей. И тогда самые смелые из них, не переставая ругаться охрипшими голосами, приблизились к вину и, хотя они по-прежнему боялись попасться в ловушку, налили себе по чашечке, потому что жажда становилась невыносимой. Менее отважные, увидев, что их сородичи спокойненько попивают себе что-то очень вкусно пахнущее и ничего с ними не делается, тут же присоединились к смельчакам, и у них началась самая отчаянная попойка, какую только мне приходилось видеть! И вот, утолив жажду, а вернее, напившись допьяна, синсины обнаружили валявшиеся рядом с кувшинами деревянные сандалии. Они немедленно нацепили обувку на ноги и принялись прохаживаться, продолжая ругать людей и заявлять, что ничем их не хуже — даже и с людской обувью вполне управляются. Вот только на ногах они уже еле держались, так что выскочившие из засады люди почти всех их переловили, ведь убежать в сандалиях синсинам было очень трудно!
      Тут старик так посмотрел на меня, что я сразу засомневался — то ли он и вправду участвовал в ловле этих… синсинов, то ли с ходу придумал занимательную историю, чтобы подурачить недалекого деревенщину.
      — Зато, если синсин привыкает к человеку, найти друга вернее просто невозможно! — закончил Фун Ку-цзы свою историю.
      Я с глубоким уважением покивал, изображая понятливого ученика, а затем снова оглядел двор.
      Пока мой учитель травил мне анекдот про говорящих собачек, «броуновское» движение во дворе пришло к некоему порядку. На верховых лошадях появились всадники, несколько лошадей было нагружено поклажей, а в показавшиеся мне странными упряжные петли самой рослой четверки были продеты длинные жерди, на которых расположилось некое подобие крытого паланкина, явно предназначенного для дамы. В тот же момент появилась и сама дама — не кто иная, как малышка Шан Те. Она была одета в скромный и тем не менее роскошный дорожный костюм, состоявший из атласных лимонного цвета шаровар, белоснежной, с широкими и длинными рукавами рубашки и коротенькой курточки, скорее даже жилетки из темно-вишневого плотного бархата, расшитого цветной нитью. На ногах у младшей дочери четвертой наложницы повелителя уезда красовались бархатные же, украшенные шелковой вышивкой туфельки, а на голове — крошечная шапочка с довольно длинным пером. Ее длинные, густые иссиня-черные волосы были уложены замысловатым узлом на шее, под шапочкой. Личико Шан Те на этот раз не было накрашено и выглядело совсем юным и… открытым.
      Один из здоровенных телохранителей правителя встал перед конным паланкином на четвереньки, и юная дева, наступив ему на спину, со спокойным достоинством поднялась на свое место. Следом за ней в паланкин незаметно юркнула еще одна женщина, одетая просто и неброско, видимо, служанка. Шелковые шторки немедленно были задернуты.
      И в то же мгновение весь поезд принял стройный, упорядоченный вид. Впереди расположились пятеро одетых в багряные халаты конных всадников. Каждый из них держал в руках длинный цзи, боевой трезубец, а к их поясам были пристегнуты простые прямые мечи семейства цзянь. Признаться, мне самому захотелось ощутить на своем поясе такую железку, она придала бы мне гораздо больше уверенности. За этой внушительной пятеркой на прекрасном вороном жеребце гарцевал сам Тянь Ши, а рядом с ним я неожиданно увидел верхом на невысокой, смирной лошадке толстяка Шу Фу в простом синем халате и с мечом у пояса. Выглядел он, надо сказать, весьма комично, потому что пытался изобразить из себя классного наездника и рубаку. То и дело советник правителя принимал горделивую осанку и со значительным видом укладывал ладонь на рукоять меча, однако тут же снова хватался обеими руками за поводья и наклонялся вперед, чуть ли не ложась на шею лошади.
      Следом за этой парой пристроилось еще трое гвардейцев, а за ними конный паланкин Шан Те, управляемый слугой, сидевшим верхом на одной из передних лошадей. Позади группы маячили еще пятеро воинов в багряных халатах.
      Когда кавалькада покидала двор дома, правитель увидел нас и махнул рукой моему учителю, предлагая присоединиться к нему, я же, поскольку такого предложения не получил, пристроился позади паланкина, втиснувшись между ним и замыкающими поезд гвардейцами.
      Кавалькада, сопровождаемая по обеим сторонам несколькими синсинами, свернула на одну из парковых аллей и направилась к выходу из усадьбы. Аллея эта, как и все аллеи небольшого парка правителя уезда, была неширока, а потому паланкин едва вписывался в ее повороты, особенно в тех местах, где края дороги были обсажены высокими, сильно разросшимися кустами. Впрочем, как оказалось, возница этого странного экипажа был весьма искусен, так что сидящих внутри паланкина девушек вряд ли беспокоила недостаточная ширина дороги.
      Через несколько минут поезд правителя выбрался на улицу селения, которая оказалась ненамного шире аллеи парка. Но и здесь паланкин прошел без задержки, хотя мне очень часто казалось, что он вот-вот застрянет между домами. Когда же мы покинули селение, я совершенно успокоился, теперь, как мне казалось, нашему путешествию ничто не могло помешать.