Получилось так, что оставшееся до начала праздника время все мои товарищи были чрезвычайно заняты. Шан Те отрывалась от своих тряпочек только для того, чтобы хоть немного перекусить. Гварда как тень следовал за нею по пятам, а ночами дежурил вблизи «Яшмовых ворот», вынюхивая изменения в дислокации наших врагов. Поганец, всерьез воспринявший свое назначение кассиром, вдрызг поругался с Вэнь Ди, требуя, чтобы тот капитально отремонтировал продаваемый нам паланкин, и добился-таки, что какой-то ремонт был сделан. Кроме того, малыш принял купленных нами и доставленных в усадьбу лошадей, устроил их в конюшне и тщательно наблюдал за их уходом. Занимался он и закупкой продуктов для дальнейшего пути, и разведкой хода подготовки к празднику в городе.
      И только я практически ничего не делал. На меня вдруг напала апатия, меня снова начали мучить сомнения в правильности своих действий и размышления о том, каким образом мне устроить свое возвращение домой. Почти все время я проводил в спальне, валяясь в раздумьях на кане или рассматривая купленный меч — почему-то его вид действовал на меня успокаивающе. Правда, вечером, накануне дня открытия праздника, мне пришлось выползти из своей комнаты, поскольку ко мне заявился какой-то оборванец, причем ни с кем, кроме меня, он разговаривать не соглашался. Оказалось, что это никакой не оборванец, а сам глава местных «братков», господин Нянь Бо, никому не доверивший получение гонорара за участие в налете на «Яшмовые ворота». Мы обсудили план освобождения правителя Тянь Ши и моего учителя, и надо сказать, что Нянь Бо поразил меня знанием обстановки и численности противостоящих нам сил. Он, конечно, не стал раскрывать своих источников информации, но я остался в полной уверенности, что у него в усадьбе имеется свой человек. Жемчужиной, которую я ему вручил, наш помощник остался очень доволен.
      После разговора со «старшим братом» как-то разом исчезли и все мои сомнения. Я решил, что завтра постараюсь перехватить Цзя Лянь-бяо до начала церемонии Сбора Дани и забрать у него экспонаты Алмазного фонда, в конце концов, просто обменяю их на имеющиеся у меня камни!
      И немедленно домой!!!
      Поздним вечером, накануне открытия праздника, мы вчетвером собрались в столовой на ужин, после которого Шан Те продемонстрировала нам наряды, изготовленные местным законодателем мод. И тут я огорчил свою подопечную. Когда она вернулась после показа своих обновок в столовую, я улыбнулся, покачал головой и с сомнением сказал:
      — Все эти… наряды весьма хороши и очень тебе идут, но вот сможешь ли ты покрасоваться в них на празднике, я не знаю…
      — Почему?… — горько удивилась девушка, и ее веселое возбуждение мгновенно сменилось разочарованием.
      — Ну, посуди сама, — попробовал я объяснить свое сомнение. — Ребята Нянь Бо начнут операцию сразу же после того, как Великолепный Цзя покинет «Яшмовые ворота», или, если он остановится в другом месте города, в момент начал Сбора Дани. Организатор этого дела сказал, что вся работа займет у них не более двадцати — тридцати минут, после чего они доставят твоего отца и моего учителя сюда, в «Полет зимородка». Как ты думаешь, где тебе надо находиться в это время.
      — Здесь… — едва слышно произнесла Шан Те.
      — Правильно, здесь, — стараясь говорить как можно дружелюбнее, подтвердил я. — Мы с Гвардой пораньше утром отправимся на площадь Нечаянной Радости, ведь именно там, по сведениям моего расторопного ученика, будет происходить выплата Дани Великими магами Поднебесной. Если все пройдет тихо и мирно, вы с отцом сможете быстренько перебраться в резиденцию Неповторимого Цзя, но скорее всего вам придется со всей возможной скоростью уносить ноги из Пакита!… Вот почему я сомневаюсь в возможности продемонстрировать эти наряды в столице… в ближайшее время.
      Шан Те опустила голову и тихо, сквозь слезы спросила:
      — Зачем же тогда… я тратилась?…
      Вообще-то она хотела спросить, зачем я сам предложил ей заняться этими обновками, поэтому я и ответил ей:
      — Разве ты плохо провела эти два дня?…
      Девушка подняла глаза и, увидев на моем лице улыбку, ответила мне своей.
      — Ну а теперь нам надо отправляться спать, — закончил я вечерний разговор. — Завтра у нас трудный день.
      Предыдущую ночь я спал очень спокойно, никакие сны меня не беспокоили. Ночь перед праздником также прошла без сновидений, только совсем уже под утро мне привиделось, будто я просыпаюсь у себя дома, в своей постели… Я действительно проснулся и принялся вглядываться в окружающую темноту, пытаясь разглядеть зеленые цифры моего электронного будильника, и только через мгновение вспомнил, насколько этот будильник от меня далеко.
      На мой взгляд, вокруг еще стояла глубокая ночь, но очень далеко, похоже, на противоположном конце города, уже слышался глухой грохот барабанов. Значит, празднество уже начиналось.
      Мой всезнающий ученик поведал мне, что именно с барабанного боя, в котором участвовало не меньше восьмидесяти больших барабанов, начинался праздник Сбора Дани. Барабанный бой давал сигнал к началу построения шествия, которое с первыми отсветами утра начинало свой путь от Желтых ворот, тех самых, через которые мы вошли в столицу, и, причудливо петляя по узким улочкам города, двигалось к Синим воротам. По пути это шествие вбирало в себя все новых и новых участников, разодетых самым причудливым образом и несущих огромные, слепленные из бумаги куклы самых разных животных. Конечно, до Синих ворот доходили далеко не все участники шествия, большинство из них оставались на шести главных площадях города, и тем не менее к самому Сбору Дани Желтому Владыке приступали только после того, как от Синих ворот города запускались двенадцать синих ракет, сигнализирующих, что шествие закончилось.
      Как правило, этот многолюдный поход через весь город продолжался не меньше чем до полудня, но нам надо было выйти пораньше, чтобы добраться до площади Нечаянной Радости, занять удобное место и вовремя засечь появление на площади Неповторимого Цзя. А как к нему пробраться, я должен буду решать на месте.
      Учитывая всю эту информацию и намеченный план действия… мне пора было подниматься со своего теплого кана.
      Умывшись и приведя себя в порядок, я отправился в столовую, где уже обретался Поганец. Очень скоро туда же вошла Шан Те в сопровождении своего верного синсина.
      Позавтракали мы быстро и в полном молчании, а когда я, вооружившись, собрался уходить, выяснилось, что Поганец решил идти со мной.
      — Нет, мой друг, — остановил я его, — тебе придется остаться!…
      — Это почему?… — набычился он. — Разве ученику не надлежит быть всегда около своего учителя?…
      — Но не в этот раз, — строго ответил я. — Когда Нянь Бо приведет сюда пленников, здесь должен быть тот, кто может быстро организовать дальнейшие действия. Так что я на тебя рассчитываю!
      — Так, может быть, и тебе незачем тащиться на эту площадь?… — попробовал внести новое предложение Поганец, но я отрицательно покачал головой:
      — Я должен посмотреть на главных действующих лиц этой… вашей заварушки, оценить их возможности и… дать вам сигнал, какие действия надо предпринимать. Со мной пойдет Гварда, и то только потому, что он сможет гораздо быстрее меня добраться с моими рекомендациями назад в усадьбу.
      — Кто?! Этот… синсин доберется быстрее меня?! — немедленно возмутился Сю. — Да я его обставлю, даже если он побежит на час раньше!…
      Гварда только хмыкнул на эту наглую похвальбу.
      — У тебя другая задача! — напомнил я Поганцу, не вступая в спор. — И помни, что я на тебя очень рассчитываю!
      Малыш только махнул рукой и отвернулся.
      Я подошел к Шан Те и протянул ей на раскрытой ладони небольшой специально приготовленный камень из своего запаса. Голубой, прекрасно ограненный сапфир бросил вокруг себя сноп ярких лучиков.
      — Я не знаю, принцесса, увидимся ли мы еще, и потому хочу оставить тебе на память эту вот… игрушку. К тому же, если вдруг у вас возникнут трудности с выездом из города, надеюсь, она вам поможет!
      Девушка приняла камень в свою ладонь и тихо прошептала:
      — Спасибо тебе, Сор Кин-ир… — В ее голосе слышались слезы, и потому я постарался ответить как можно беспечнее:
      — Не за что, принцесса… Лучше пригласи меня к себе на свадьбу!…
      Она улыбнулась и… отрицательно покачала головой:
      — У меня пока что нет подходящей кандидатуры на роль мужа…
      Я хотел было спросить: «А как же твой садовник?» — но неожиданно понял, что эта история осталась для нее в прошлом. Повернувшись к терпеливо дожидавшемуся меня синсину, я кивнул на дверь:
      — Пошли, Гварда, посмотрим на это знаменитое шествие!…
      И мы быстро вышли в едва наступающий рассвет. Ночной мрак выцвел, посерел, и вместе с ним поблекли краски города. Вернее сказать, они еще не набрали присущей им яркости. Узкие улочки столицы были свободны, но отнюдь не пусты, вот только народ толпился на них как-то… локально. Возле каждого дома, рядом с каждыми воротами суетились кучки людей, вытаскивая на улицу некие странные куски разноцветного папье-маше, составляя эти куски вместе, скрепляя их проволокой, веревками, густым, странно вонявшим клеем. Чем дальше в глубь города мы продвигались, тем яснее становилась эта суетливая деятельность горожан, а пройдя примерно половину пути, мы наконец увидели первого полностью собранного зверя. Это был тигр, но какой это был тигр!!
      Оранжево-черное чудовище метров десяти в длину и четырех в высоту, с широко открытой пастью, в которой красовались клыки размером чуть ли не с бивень взрослого слона. Голова, лапы и хвост гигантской куклы были прикреплены к телу на шарнирах, так что когда толпившиеся около нее люди по команде какого-то горластого старикана начали ее передвигать, у меня тут же возникло ощущение, что огромная хищная кошка ожила и, мягко переступая лапами, крадется вдоль улицы!
      Прежде чем мы с Гвардой добрались до площади Нечаянной Радости, нам повстречались самые разные звери и птицы, рыбы и пресмыкающиеся, насекомые и членистоногие, и весь этот экзотический бумажный зверинец объединяло одно — его обитатели были гигантских, чудовищных размеров!
      Правда, все это фантастическое зверье пока еще никуда не двигалось, оно топталось у ворот, выползало на середину улиц, неожиданно пыхало коротким огнем, угрожая крышам окрестных домов, пускало из всех своих естественных и неестественных отверстий разноцветные клубы дыма, а порой ревело, свистело, урчало или пищало!
      Когда мы наконец-то вступили на тесаные камни площади Нечаянной Радости, предрассветная мгла полностью рассеялась. Народу на площади было на удивление мало, а бумажное зверье отсутствовало вообще! Посреди площади, как и положено, стояла бронзовая статуя, изображавшая не то большого мальчика, не то маленького старичка, впрочем, и для того и для другого выбранная скульптором поза была крайне неприличной — у этого мальчика-старичка были спущены штаны, задраны жилетка и рубашка, далеко откинуты в стороны полы короткого халата… В общем, этот непонятного возраста тип готовился справить малую нужду. Необходимо отметить и тот факт, что скульптура не стояла на месте, а медленно вращалась на своем фундаменте, так что рано или поздно распоясавшийся нарушитель общественной этики оказывался лицом к лицу с любым добропорядочным гражданином, прогуливающимся по площади.
      Вот и сейчас около десятка таких добропорядочных граждан Поднебесной, разинув рты, обступили хулиганскую статую и вовсю таращили на нее глаза. По всей видимости, это были провинциалы, впервые посетившие столичный мегаполис. Я, признаюсь, тоже в течение нескольких минут таращил глаза на это произведение искусства, однако подходить не стал, мое внимание привлек невысокий, но весьма обширный помост, сооруженный в одном из углов площади, где два перпендикулярно стоящих двухэтажных дома образовывали глухой угол. Помост, не превышавший в высоту шестидесяти сантиметров, был обтянут яркой желтой тканью, и на нем, у самого левого его края, размещался низкий стол и приземистое креслице. Насколько я мог разглядеть, на столе стояли небольшие лабораторные весы, лежали коробка, судя по всему, с разновесами и большая лупа в медной окантовке с большой медной же ручкой.
      Я начал пробираться поближе к помосту, и в этот момент позади нас раздался резкий заливистый визг и громкий, довольный хохот. Резко обернувшись, я увидел, что бронзовый мальчик-старичок справил-таки свою нужду, причем сделал это прямо на заинтересованно запрокинутое лицо доверчивого провинциала, в его простодушно распахнутые глаза! Визжала, по всей видимости, его стоявшая рядом супруга, а хохотали все остальные.
      — А вот и нечаянная радость!… — индифферентно прокомментировал события мудрый, все знающий синсин.
      — Надо же, — потрясенно промолвил я, — у вас, оказывайся, любое наименование имеет свой потаенный смысл!…
      Гварда посмотрел на меня добродушным взглядом и поинтересовался:
      — Господин ученик хочет обосноваться вплотную к помосту?…
      — Да, — коротко ответил я, полагая, что услышу от своего спутника какой-нибудь дельный совет.
      — На твоем месте, Сор Кин-ир, я не стал бы этого делать… — как всегда, тактично высказался синсин и, не дожидаясь дальнейших расспросов, добавил: — Это место очень опасно именно своей близостью к помосту и крайне неудобно в смысле возможности бегства с площади.
      Я огляделся и понял, что Гварда, как всегда, прав.
      — И что ты предлагаешь?… — поинтересовался я.
      — Обрати внимание на угол фасада вон того здания. — Он кивнул в сторону одного из домов, образовавших угол с помостом. — На мой взгляд, его колоннада полностью отвечает необходимым условиям.
      Действительно, ширина приземистого цоколя первой от угла здания колонны вполне позволяла разместиться на нем и мне и синсину, что давало, с одной стороны, прекрасный обзор, а с другой — позволяло мгновенно исчезнуть с площади по улице, начинавшейся прямо от угла здания!
      Мы с Гвардой переместились на выбранную позицию и заняли места на цоколе колонны. Площадь медленно наполнялась народом, люди становились все более… раскрепощенными, я бы даже сказал — возбужденными. Толпа крутилась водоворотными воронками, то тут, то там вспыхивал смех, громкий говор, неожиданное и очень задорное пение. Статуя продолжала веселить собравшихся, поливая головы зазевавшихся гостей столицы через неравные промежутки времени, и всегда в самый неожиданный момент.
      Скоро где-то в отдалении возник ровный грозный гул, который постепенно приближался, нарастая, давя все остальные звуки, покрывая собой и песни, и смех, и крики. В этом гуле смешалось все — и крики людей, и их пение, смех и вопли, грохот барабанов и рев неких варварских труб, скрежет огромных несмазанных колес и завывание, похожее на звук сирены воздушной тревоги! Этот гул катился через город, с каждым мгновением приближаясь к площади Нечаянной Радости, и наконец…
      Из узкого зева улицы, вливавшейся в площадь с противоположной от нас стороны, вырвалась огромная, совершенно неописуемая толпа, возглавляемая колоссальной фигурой животного, слегка напоминающего слона. Фигура была такого же серого цвета, но отличалась от пришедшего мне на ум прототипа тем, что имела хобот, клыки и огромные развевающиеся по ветру уши с обеих сторон своего неохватного тулова. Кроме того, эта, на мой взгляд, мифическая животина была необычайно гибкой и подвижной, казалось, что она каждое следующее мгновение поворачивается к тебе совершенно другой, неведомой еще стороной.
      По бокам от этой зверюги вышагивал, выплясывал, маршировал удивительный оркестр из двух десятков разодетых в яркие тряпки мужиков, тащивших по два-три самых необыкновенных музыкальных инструмента. Можете мне не поверить, но играли они одновременно на всем, что было в их руках! Никакой мелодии, конечно же, не было, но грохот, рев, визг, хрип и завывание были настолько оглушительны, что я невольно сотворил заклинание, понизившее порог моего звукового восприятия.
      Голову вступившего на площадь шествия охватывала настолько плотно сбитая толпа, что, выплеснувшись на площадь, она мгновенно смяла сильно разреженную по сравнению с ней людскую массу. Людей буквально бросило к противоположному краю площади, а с улицы на площадь продолжали вливаться все новые и новые толпы народа!
      Вот над площадью показалось зеленое, похожее на гигантский заградительный аэростат, чучело крокодила с разверстой алой пастью, усаженной метровыми белоснежными зубами. Это чудо фантастической фауны сопровождал собственный оркестр, составленный из двух с лишним десятков почти полностью обнаженных женщин. Причем играли они в основном на… собственных глотках и шума производили при этом ничуть не меньше, чем оркестр, открывавший шествие! Перед плывущим по воздуху зеленым чудовищем выступал маленький седой старичок, время от времени пускавший вверх крошечные белые шарики. И каждый раз зеленый монстр щелкал пастью, словно пытался схватить этот шарик, и каждый раз шарик плавным движением ускользал от беспощадных зубов чудовища, и каждый раз толпа ревела от восторга, увидев очередную неудачу чудовища!
      Впрочем, все эти чудеса я разглядывал только краем глаза — как только шествие выползло на площадь, толпа притиснулась к нашей колоннаде и в следующий момент пошла на приступ, пытаясь смести нас с законно занятых мест! Некоторое время мы сдерживали завоеванные позиции силой, но вскоре стало ясно, что наших сил нам не хватит, и тогда в некоем отчаянном откровении я прибег к довольно эффективной магии. Раздув свой магический кокон до возможно больших размеров, я представил себе самое мерзкое зрелище, какое только видел в своей жизни — здоровенную дохлую крысу с копошащимися в ее разорванном брюхе белесыми червями, а затем запустил собственное ощущение от этого зрелища сквозь свой кокон!… С соответствующим усилением, разумеется!!
      Эффект был умопомрачителен!!! Толпа, хотя это представлялось совершенно невозможным, мгновенно отхлынула от нас на несколько метров и продолжала бесноваться, не в силах переступить некоей незримой черты, отделявшей ее от непреодолимых позывов к рвоте. Правда, мне пришлось подхватить Гварду на руки, чтобы тот с жутким воем не исчез в толпе, — видимо, мои руки снимали действие запущенного мной… э-э-э… ощущения.
      На площади между тем установилось некоторое равновесие. Шествие следовало через площадь, закручивая возле себя людские водовороты и утягивая вместе с собой наиболее невезучих индивидуумов. Большинство решивших остаться на площади Нечаянной Радости сомкнулись в монолитную массу по бокам от бурлящего потока шествия и, пропуская мимо себя беснующийся, ревущий радужный поток, стояли насмерть, как скала, не давая унести себя в сторону Синих ворот!
      Я не заметил, когда шествие закончилось, просто вдруг оказалось, что два зависших над площадью бумажных монстра никуда не торопятся, что середина площади потеряла свое стремительное, строго направленное движение, что толпа вновь приобрела вид отдельных локальных водоворотов и потеряла свое неистовое шумовое оформление — ни один из оркестров не остановился на площади. Люди, составлявшие эту толпу, видимо, вздохнули посвободнее, но наш «интимный уголок» они продолжали тщательно обходить.
      — Сделай что-нибудь… — неожиданно попросил Гварда.
      — В каком смысле?… — не понял я.
      — Мы слишком заметны… вызывающе заметны в этой… пустоте!
      Действительно, я был, как бы это точнее сказать, слишком на виду в окружающем меня пустом пространстве, с синсином на руках… Пробормотав заклинание, я снова по возможности ужал свой магический кокон и выветрил из него свое «могучее» ощущение. Уже через несколько мгновений я смог спустить Гварду с рук, а свободное дотоле пространство начало быстро заполняться бушующей толпой.
      Я очень внимательно оглядывал все пространство площади, но Великие маги Поднебесной на ней не появлялись.
      Мы простояли на площади среди ревущей, беснующейся, веселящейся по неизвестной причине толпы еще около двух часов, пока наконец над городом не взмыли двенадцать дымных хвостов и в бледно-голубом небе, рядом с мутновато-желтым солнцем не расцвели двенадцать огромных васильков. В этот момент вся площадь, да что там площадь — весь город внезапно смолк, и в наступившей звенящей тишине серебряным голосом пропела одинокая труба.
      Вместе с этим довольно тоскливым звуком на желтом помосте неизвестно откуда появился Мэнь-Шэнь с зажатым в лапе огромным да-дао, а в креслице за столиком образовался старичок небольшого роста в весьма скромном, темном халате и крошечной черной шапочке. Грохнув по столу зажатым в кулаке черным деревянным молоточком, старик, словно завзятый аукционер, оглушительно заверещал на всю площадь:
      — По повелению Желтого Владыки я, его ничтожный слуга, хранитель казны Ю Синь, начинаю прием Дани этого года! Кто готов внести положенную Дань?!
      Над площадью повисла мертвая тишина, а я, не обращая внимания на нервное напряжение минуты, наклонился и лихорадочно зашептал на ухо Гварде:
      — Слушай, этот громила на помосте, это — Мэнь-Шэнь?! Я его видел… во сне!… Ты не знаешь, кто это такой и почему он считал, что я должен его бояться до смерти?!
      Гварда бросил на меня удивленный взгляд, но ответил немедленно:
      — Мэнь-Шэнь — дух-хранитель врат! Их всего четверо, и служат они Желтому Владыке. — Затем он мгновение помолчал и добавил: — А боятся их действительно все, потому что ничего хорошего от встречи с ними не ждут!
      — Так значит, этот Мэнь-Шэнь знает, где проживает этот ваш Желтый Владыка?…
      — Ну, это не большой секрет, — чуть усмехнулся синсин. — Желтый Владыка живет в Светлом Дворце, Светлый Дворец стоит на горе Фанчжан, гора Фанчжан стоит на спине черепахи Ао, а черепаха Ао…
      — Лежит в ларце, а ларец в утке, а утка в зайце… — перебил я синсина скороговоркой. — Знаем, проходили!…
      — Не понимаю, почему ты решил, что черепаха Ао может лежать в каком-то ларце?… — совершенно спокойно ответил Гварда. — И не представляю, какой должна быть утка, чтобы в нее поместился ларец с черепахой Ао… Это все твои фантазии, а настоящая черепаха Ао пасется в Западной пустыне.
      — Много же она напасется… в пустыне, да еще с горой на спине… — буркнул я себе под нос, но дальше спорить с синсином не стал. Мое внимание привлек здоровенного роста и поразительной худобы мужик, с ног до головы закутанный в темную накидку или плащ, неизвестно каким образом оказавшийся в самой середине помоста. Из-под натянутого на брови капюшона высверкивали темным огнем глаза, пристально всматривавшиеся в окружавшую помост толпу.
      — Первым явился вносить Дань Желтому Владыке Великий маг Поднебесной Цзя Шун Великолепный! — заорал на всю площадь хранитель Ю Синь.
      — Как это — первый?! — неожиданно раздался не менее зычный вопль с помоста, чуть в стороне от столика, за которым восседал хранитель казны. — Я давно уже здесь стою!…
      И в тот же момент рядом со столом хранителя прямо из воздуха, словно на листе опущенной в проявитель фотобумаги, начал возникать маленький… да что там, маленький — крошечный старичок. Сначала блеснули золотые вставки на алых сафьяновых туфлях, затем роскошный парчовый халат замерцал драгоценным шитьем, и на его фоне белой завитой полосой тумана проступила длинная седая борода, конец которой был перекинут через коротенькую левую руку со странно шевелящимися пальчиками. Расплывчатая вначале фигура становилась все отчетливее, объемнее, ярче. Наконец начало проявляться круглое сморщенное личико, изрезанное морщинами и обрамленное седой, упорядочение растрепанной гривой. И вот меж морщин личика блеснули узенькие горящие глазки, а на седых волосах проступила крошечная шапочка из переливчатой тафты.
      Перед изумленно притихшей толпой, перед откинувшимся на спинку кресла и раскрывшим рот хранителем Ю Синем, перед чуть пригнувшимся, словно для прыжка, Великолепным Цзя, перед неподвижной и бесчувственной глыбой Мэнь-Шэня появился не то один из семи гномов, не то пушкинский Черномор… Правда, бороденка для Черномора была, на мой взгляд, коротковата.
      — А вот и Неповторимый Цзя Лянь-бяо!… — едва слышно пробормотал рядом со мной Гварда.
      «Как это его Шан Те назвала?… — вдруг подумал я, разглядывая карлика, и тут же моя память услужливо подсказала: — Юин-гун!»
      И тут снова дурным голосом заревел аукционер Ю Синь:
      — Первым явился вносить Дань Желтому Владыке Великий маг Поднебесной…
      И замолчал, переводя растерянный взгляд с одного Великого мага Поднебесной на другого Великого мага Поднебесной.
      Пауза несколько затянулась… Ю Синь быстро посмотрел на Мэнь-Шэня, словно надеясь, что тот подскажет некое… оригинальное решение, которое устроит всех. Однако дух врат, похоже, не собирался вмешиваться в развязавшуюся распрю. Великолепный Цзя в момент появления своего противника мгновенно переместился к правой стороне помоста, и теперь оба мага молча пожирали друг друга взглядами, а толпа на площади превратилась в безмолвный монолит, с трепетом ожидающий развязки!
      И тут впервые заговорил долговязый Цзя Шун. Низкий, скрипучий, совершенно непохожий на человеческий голос прополз над площадью Нечаянной Радости и опустился на головы замерших людей:
      — Я, Великий маг Поднебесной, Цзя Шун Великолепный, своевременно уплативший Дань Желтому Владыке, вызываю недостойного карлика, именующего себя Цзя Лянь-бяо, на магический поединок. Причина поединка — оскорбление, которое нанес Цзя Лянь-бяо Желтому Владыке, пытаясь опередить Великого мага Поднебесной на празднике Сбора Дани. Основание для поединка — наглость Цзя Лянь-бяо, называющего себя магом. Время поединка — немедленно!
      Толпа, застывшая на площади, казалось, окаменела. Гварда тихонько поскуливал у моих ног, а я сам с почти мистическим ужасом слушал ритуальную формулу вызова на магический поединок.
      Едва Цзя Шун смолк, хранитель Ю Синь поднялся со своего места, и я увидел, что растерянность исчезла с его лица и сменилась некоей уверенностью, смешанной с облегчением. Он громко и четко произнес затверженные, вероятно, давным-давно слова:
      — Своевременную уплату Дани Желтому Владыке Великим магом Поднебесной Цзя Шуном подтверждаю! Причина поединка принимается! Основание для поединка принимается! Время поединка принимается!!
      И снова над площадью повисла мертвая тишина. А затем раздался резкий голос карлика Цзя Лянь-бяо:
      — Я, Великий маг Поднебесной, Цзя Лянь-бяо Неповторимый, своевременно уплативший Дань Желтому Владыке, принимаю вызов на магический поединок недостойного… выродка, именующего себя Цзя Шуном. Причина — оскорбление Желтого Владыки попыткой опередить со своей ничтожной Данью Великого мага Поднебесной. Основание — наглость выродка Цзя Шуна, называющего себя магом. Время — немедленно!
      Едва карлик с белой бородой смолк, в разговор снова вступил хранитель Ю Синь:
      — Своевременную уплату Дани Желтому Владыке Великим магом Поднебесной Цзя Лянь-бяо подтверждаю! Причина поединка принимается! Основание для поединка принимается! Время поединка… утверждается!!
      Тут он на секунду замолчал, а потом крикнул совсем уж на пределе своих возможностей:
      — Пусть не пострадает невиновный!!!
      Этот чудовищный рев прокатился над площадью, и в то же мгновение народ отхлынул от помоста, хотя еще секунду назад это казалось совершенно невозможным!
      Впрочем, несколько человек остались на месте и даже немного придвинулись к ярко-желтому ристалищу. Шестеро в темных глухих плащах столпились справа от помоста, четверо в крикливо-ярких халатах — слева.
      Хранитель Ю Синь вдруг исчез с помоста вместе со своим столом и креслицем, и только неподвижный Мэнь-Шэнь продолжал возвышаться над всеми. По помосту вдруг побежали черные полосы шириной сантиметров по тридцать, в мгновение ока разделившие ярко-желтой настил на некое подобие шахматной доски, имевшей с каждой стороны по шесть квадратов. И эти только что образовавшиеся квадраты тут же изменили свой цвет — половина из них потемнела до охряного оттенка, а вторая половина посветлела до лимонно-желтого. Помост стал еще больше походить на шахматную доску.