Шагнув чуть вперед и оглядев нашу компанию, баггейн пискляво поинтересовался:

– Ну, зачем пришли?…

Я было посмотрел на сэра Вигурда, но тот явно не хотел больше беседовать с этим местным мазуриком, хотя и руки с рукояти меча не снял. Пришлось мне вести дознание:

– Ты знаком с фрау Холле, которая живет недалеко отсюда? – вполне миролюбиво спросил я.

– Кто ж эту Бабу Ягу не знает, – насупившись ответил баггейн.

– Так вот, фрау Холле жалуется на тебя, говорит, что ты ей просто житья не даешь… Знаешь, она со слезами на глазах просила нас приструнить тебя, а еще лучше… изничтожить.

Я сочувственно-выжидающе посмотрел на фейри, и тот немедленно ответил:

– Она?! Со слезами на глазах?!! – Чуть подумал и добавил: – Лук, наверное, чистила…

– Твое ироничное замечание нисколько не объясняет твое невозможное поведение! – построжал я. – Ты зачем ей в кастрюли лягушек с пауками суешь, зачем чистое белье в лужу сбрасываешь, и с какой это стати ты задумал лишить бедную бабушку крова?!

Баггейн попятился назад к кустам и судорожно сглотнул, но затем, сообразив, что никто не собирается его хватать и немедленно тащить на расправу, писклявым голоском спросил:

– Это что, я все делаю?…

– По словам фрау Холле, именно ты! – подтвердил я.

– Может быть, она сама все это… невозможное поведение делает? – пропищал баггейн и вдруг неожиданно и смешно округлил глаза. – Я ж около ее дома ни разу не был…

– Как не был?! – в один голос спросили мы с сэром Вигурдом. И немедленно по дну баггейновского оврага заметалось: «Не был… не… быллл… неее… быллл… нееее… ллл…»

– Да не люблю я из оврага вылезать, ну разве что в ночь на праздник выскочу на дорогу пугануть кого-нибудь. А чтобы по лесу шастать или в чужой двор залезать – этого ни-ни! – самым правдивым тоном пропищал допрашиваемый. – А вот бабка ваша, эта… «храу Холля», она почти каждый день приходит сюда и злыднит… Она даже такие заклятия наводила, что я совсем… это… облысевал. То есть вся шкура без волос осталась… Целый месяц сквотом притворялся – сами понимаете, какой зверь, кроме сквота, лысым может быть? Чуть совсем в сквота не превратился, хорошо хоть змеей можно было быть… Только мне змеей быть не нравится…

– Так если тебя бабка так третирует, что ж ты здесь все еще живешь? – не выдержал я.

– Нет, – покачал головой баггейн. – Она меня не тре… ри… ти… не то, что ты сказал, она меня выселить отсюда хочет, а я не хочу уходить. Это ж мой дом…

– Как твой дом? – не выдержал наконец маркиз. – Берта говорит, что это ее земля, а ты незаконно ее занял.

– Да я здесь поселился, когда никакой бабки и в помине не было, а дом этот стоял совсем заброшенный. Я сам мог его занять, только я сквотских домов не люблю! А когда я совсем обжился, овраг себе выкопал, кустов-деревьев в нем насадил, ключ нашел и ручеек пустил, приходит эта старая карга и выгоняет меня! Разве это справедливо!!

В писке баггейна явственно просквозили слезы.

Мы с сэром Вигурдом растерянно посмотрели друг на друга – было похоже, что разобраться в этой распре нам не под силу. Кроме того, я понял, что шинковать баггейна маркизу уже тоже не хотелось.

– А вот понравилось бы вам… – продолжал между тем фейри, – …если бы у вас память отобрали? Вот проснулись бы вы, ан – ничегошеньки и не помните! А ваша бабка, зараза, два раза мне это заклинание подсовывала, надеялась, гадина, что я забуду дом родной и пойду куда глаза глядят! Хорошо, что я память назад гонять умею!! – Баггейн все больше горячился. – И еще этого своего, невидимый который, подсылала, думала, я его не разгляжу и он ко мне подобраться сможет! А я его разглядел!! И вообще, если она еще колдовать сюда придет, я ее колдану пеньком по башке и еще Демиургу пожалуюсь, что честного фейрю обижают… это… как ты сказал?… Тиртируют… Вот!

– Ну и что же ты до сих пор Демиургу не пожаловался? – неожиданно успокоившись, с улыбкой спросил я.

Баггейн смущенно почесал голову и ответил:

– Так у нас здесь его теней не бывает, значит, жалобу передать не с кем, значит, надо самому Демиурга искать. А одному Демиурга искать – дело безнадежное… – Он секунду помолчал и добавил каким-то обреченным тоном: – Да и ленивый я…

И тут у меня в голове что-то щелкнуло, и из всего обличительно-жалобного монолога баггейна в моей памяти всплыла одна фраза, которой я сразу не придал должного значения:

– Постой-ка!… Ты сказал, что можешь память назад гонять?!

– Конечно, могу! – гордо заявил баггейн.

– Слушай, мэтр Барбат, научи меня память назад гонять! У меня, понимаешь, тоже какие-то странные провалы в ней!

– Научу, – немедленно согласился фейри и, сделав шажок вперед, добавил: – А вы за это бабку Берту прикончите!

И он с большой надеждой уставился на нас с маркизом.

Я посмотрел на сэра Вигурда, и тот ответил мне беспомощной улыбкой.

– Э-э-э… – неуверенно протянул я. – А может, мы лучше твою жалобу Демиургу передадим? – предложил я. – Мы ж как раз от фрау Холле едем, а возвращаться назад, сам знаешь, не принято – дороги не будет!

– А вы к Демиургу едете?! – немедленно заинтересовался «мэтр Барбат».

– К Демиургу, – подтвердил я.

– А зачем?… – Баггейн сделал еще шажок вперед, от любопытства совершенно забывая об осторожности.

– А по личному делу… – пресек я его неуместное любопытство.

Баггейн почесал косматую голову и на минуту задумался, а затем попросил:

– А вы возьмите меня с собой!…

Мы с сэром Вигурдом снова переглянулись, в его глазах читалось сомнение, зато мне просьба Барбата понравилась. Однако я решил кое-что уточнить:

– С чего это ты решил оставить свой дом и присоединиться к нам?…

Баггейн снова почесал макушку:

– Если вы даже и повезете мою жалобу Демиургу, то по пути половину забудете, а половину переврете, и получу я в результате вместо удовлетворения щелчок по носу. Сам я свою жалобу не забуду, изложу кратко и доходчиво, вот и получу вместо щелчка по носу полное удовлетворение. Дом я свой оставляю на время, и когда вернусь, полностью рассчитаюсь с бабкой Бертой. И одному мне искать Демиурга не придется, ваша компания мне очень даже подходит!…

– Это почему же ты решил, что тебе наша компания подходит? – неожиданно спросил сэр Вигурд.

– А потому что, кроме тебя, в этой компании никто меня не обидит! – быстро ответил баггейн и показал маркизу язык. Сэр Вигурд почему-то покраснел и не стал отвечать на нахальный выпад фейри.

– Ну, в общем, мы тебя, конечно, можем взять с собой… – с некоторым сомнением произнес я. – Только вот… как ты за нами поспеешь, мы-то, как видишь, верхом, а ты на своих двоих… Я бы тебя взял к себе, да…

– Да вижу я, вижу, – перебил меня Барбат. – Только мне-то лошадь совершенно не нужна, я сам себе и лошадь, и пантера, и… кто захочу.

– Ну что ж, – согласился я. – Собирайся, только быстро…

– А чего мне собираться, – пожал плечами баггейн. – Я весь тут.

– Тогда… – Я хотел сказать «поехали», но оборвал сам себя. – А когда ты меня будешь учить память назад гонять?

– Да хоть сейчас… – немедленно предложил баггейн. – Только ты тогда с лошади слезай.

Я взглянул на сэра Вигурда, и тот согласно кивнул. Тогда я спустился на землю и присел на торчавший рядом пенек. Баггейн подошел поближе и сказал:

– Смотри мне прямо в глаза и слушай очень внимательно!

Я уставился в его небольшие темные глазки, затененные выпуклыми надбровными дугами и густыми бровями, и приготовился «очень внимательно» слушать. Мэтр Барбат в свою очередь уставился прямо мне в глаза, набрал полную грудь воздуху, готовясь заговорить, но почему-то не торопился начинать. Эти молчаливые «гляделки» продолжались около минуты, а затем фейри с шумом выдохнул и обиженно заявил:

– Ты чего надсмехаешься?…

– Я?! – Моему удивлению не было предела.

– Именно ты! – подтвердил он.

– И не думал!… – воскликнул я.

– Не думал, да?… – возмущенно запищал баггейн. – Так чего ж ты просишь тебя учить, когда и без меня все умеешь?!

– Что умею? – не понял я.

– Все умеешь!… Память назад гонять умеешь!…

– Да если б я умел! – приподнявшись с пенька, воскликнул я… и тут же замолчал. Совершенно неожиданно я понял, что действительно могу «сгонять назад» свою память и посмотреть, что произошло прошлым вечером и этой ночью. И сделать это не так уж и сложно, только…

Я пошарил глазами вокруг себя и сразу же отыскал подходящую травинку. Аккуратно сорвав ее, я поднес к носу тоненький стебелек и вдохнул чуть пряный травяной запах. Затем я откусил измочаленный кончик и взял травинку в зубы таким образом, что ее кончики более или менее равными частями торчали из уголков рта, а середина стебелька оказалась прикусанной.

После этого я выпрямился на своем пеньке и, уставившись прямо перед собой чуть прикрытыми глазами, попытался припомнить, что я видел, подъезжая к оврагу. Моя шустрая память немедленно и в деталях показала мне окружающий пейзаж, причем в его движении – мы все-таки ехали к оврагу. Едва этот пейзаж поплыл мимо моего внутреннего взора, как я быстро, стараясь не выпустить травинки изо рта, пробормотал коротенькое заклинание, сидевшее, как оказалось, в моей голове, и пейзаж чуть дернулся, на мгновение как бы размылся и в следующий момент… поплыл в другую сторону!…

Несколько секунд я понаблюдал это «обратное» движение, а затем попытался, используя его как своеобразный разгон, перекинуть память в события прошлого вечера. В следующую секунду на мои глаза опустилась непроницаемая тьма, но едва я успел подумать, что теряю сознание, как она рассеялась, и я увидел перед собой стол в старухиной столовой, за которым мы вчера ужинали!

– …ело у нас к Демиургу!… Секретное!… – услышал я собственный голос.

Мамаша Берта тяжело вздохнула в ответ:

– Вот… Все с делами… И никто к нему не заедет просто так… поболтать!…

«Вперед, вперед!» – поторопил я свою память, и она послушно перескочила чуть вперед.

– Чтоб ты знал, милый, – довольно проговорила Берта, – я лучшая нянька на всем белом свете!

– Лучшая кто?!!

– Нянька лучшая!… И представь себе, недоверчивый сэр, что сам Демиург умолял меня нянчить его малыша!…

– Выходит, у ва… нашего Демиурга… ребеночек появился?…

В моем вчерашнем голосе выразилось самое неподдельное изумление, а в моей сегодняшней голове изумление было не меньше – так вот что мне вчера сказала старуха и что я никак не мог вспомнить утром! А разговор между тем продолжался:

– И давно это случилось?

– Я ж тебе сказала – почти восемь лет назад…

– А, ну да!… А почему ты… домой вернулась?

– Я занимаюсь только малышами!… – гордо ответила фрау Холле и неожиданно звонко икнула, чуть не сбив мою работающую память. – А Кушамандыкбараштатун уже сильно подрос…

– Кто… прости… подрос?…

Я сам, сидя на пеньке, чуть было не повторил этот вопрос, но вовремя спохватился, что… вспоминаю.

– Да ты что, совсем, что ли, запьянел?! – уставилась на меня матушка Берта с нескрываемым возмущением, затем как-то странно повела из стороны в сторону глазами, пошевелила бровями и продолжила: – Я ж тебе объясняю – я нянька, занимаюсь совсем маленькими детьми… Когда малыш Демиурга – Кушамандыкбараштатун подрос, я ушла из горной резиденции. А уж он так ревел, так ревел! Никак не хотел со мной расставаться!

Бабка замолчала и погрузилась в воспоминания, но я-вчерашний был, по-видимому, совершенно бесчувствен, поскольку грубо их нарушил:

– Кто ревел? Демиург ревел?…

Однако слушать то, что ответила фрау Холле, я не стал, первый вопрос был для меня ясен.

«Вперед, вперед!…» – снова подстегнул я свою память, и она снова послушно метнулась вперед, смазав пропускаемые события и разговоры.

Я увидел, что нахожусь в маленькой комнате и, сидя на кровати, стаскиваю с себя камзол. Сделать это было необычайно сложно, поскольку нижняя часть камзола застряла между мной и матрацем, а приподняться мне почему-то не приходило, в голову. Тем не менее мне удалось справиться с непослушной частью своего костюма, после чего я в один миг расправился с рубашкой и упал головой на подушку, совершенно позабыв о штанах. Накрыться одеялом я тоже позабыл… А потом все погрузилось во мрак, видимо, я заснул…

Через минуту я толкнул свою память вперед, но и там был беспросветный мрак. Я повторил эту операцию, и снова оказалось, что мне вспоминать нечего.

Тут я решил, что, по-видимому, можно прекратить «гонянье» памяти назад, поскольку свое утреннее пробуждение и все последовавшее за тем я помнил прекрасно, как вдруг в окружавшую меня темноту вкрался узенький, едва заметный лучик света… Я понял, что дверь в нашу с маркизом спальню бесшумно приоткрылась.

На несколько секунд все вокруг замерло, и только этот едва заметный лучик колебался в темноте, а затем дверь все так же бесшумно распахнулась, и в комнату вплыла янтарно светящаяся свеча, бросая чуть колеблющийся свет на очень выразительное лицо нашей хозяйки. Мне сразу показалось, что старуха совершенно пьяна, хотя держалась на ногах она довольно твердо.

Бесшумно вплывя, иного слова я подобрать не могу, в комнату, она с минуту разглядывала по очереди меня и лежащего напротив сэра Вигурда, пока наконец не решила, кто же ей все-таки нужен. Определившись, она повернулась в мою сторону и, не глядя протянув руку, прилепила свою свечу прямо у моего изголовья.

Не успел я подумать, что старая карга может закапать мое благородное лицо свечным воском, как та вдруг рыгнула и злобно зашептала:

– И не надо меня торопить!… Я же сказала, что все сделаю, как надо!…

При этом она явно обращалась не к тем, кто присутствовал в комнате. Еще что-то нечленораздельно, но очень сердито прошипев, старуха снова сосредоточила свое внимание на моей персоне. Фрау Холле так пристально посмотрела мне в лицо, что я невольно попытался зажмурить глаза, и она немедленно отреагировала басовитым шепотом:

– Ишь, помаргивает, лиходей… Сразу видно, вспоминает что-то… Ничего, щас ты у меня перестанешь что-то вспоминать!…

И она нетвердой рукой полезла в карман своего фартука.

Из кармана появилась тряпица, завязанная в небольшой узел. Старуха плохо слушающимися пальцами развязала узел и начала выкладывать его содержимое прямо мне на живот, шепотом бормоча:

– Корень бузины… лягушачьи лапы… слеза сизого селезня… а это что? Это зачем же я это взяла?… Ах, ну да!… Крокодилья чешуя это для… ага… Омела?! Ну вот уж омела здесь совершенно ни при чем!… Или при чем… Надо собраться… с мыслями… Петрушка!… Корень!… Но это же для завтрашнего супа!… Так! начнем все сначала! Это сюда…

И она уложила что-то холодное и скользкое на мои плечи.

– Это под сердце…

И на грудь мне легла шероховатая, чуть теплая ветошь.

– А это на голову… Ведь он сквот, значит, помнит головой.

И мне на лоб упали три… нет, четыре горячие капли.

– Так, готово… – проворчала старуха. – Начнем!… Хорошо, что ты спишь!

Она набрала в грудь воздуху и дунула мне в лицо с такой силой, что пламя свечи на стене заколебалось. Выдохнув весь запас воздуха, старуха вместо того, чтобы вдохнуть, принялась быстро и на первый взгляд бессистемно размахивать надо мной руками. Прошла минута, другая, и вдруг мне показалось, что эти темные мятущиеся руки превращаются в узкие длинные крылья… нет, в плавники… нет, снова в крылья! Послышался шорох воздуха, разрезаемого перьями на тоненькие ломтики, и вдруг в тон этому шороху старуха тихо завыла!

Сначала шорох и вой звучали отдельно и… дисгармонично, но вскоре они стали переплетаться самым странным, неожиданным образом, тонуть друг в друге, выталкивать друг друга на поверхность звучания, и наконец из них сложилась тоскливая, заунывная мелодия. Эта мелодия, казалось, просачивалась внутрь моего тела сквозь поры кожи, наполняла меня, растворяла мое существо, поглощала меня. Мне стало вдруг все безразлично, сонно, вяло…

И именно в этот момент мелодия кончилась, причем смолкли и шорох воздуха, и вой старухи. Я снова увидел ее лицо, оно было совершенно трезво и бесконечно устало. Бабка медленно провела сухой прохладной рукой по моей груди и тихо шепнула:

– Ну вот… Ты все и забыл… И ладушки!…

Она повернулась и медленно пошаркала к выходу, не забыв прихватить с собой свою свечу. В комнате снова наступил мрак.

«Все», – подумал я и… открыл глаза. Передо мной в каком-то призрачном тумане плавало мутное, черно-белое изображение редкого леса, заросшего оврага и напряженно-выжидающих физиономий сэра Вигурда, баггейна Барбата и… моей любимой кобылы.

Спустя секунду после того, как я открыл глаза, баггейн пискнул:

– Смотри, глаза открыл, значит, в себя приходит…

«Мало мне Фоки, – безразлично подумал я. – Еще одна пищалка навязалась…»

Я снова закрыл глаза и тряхнул головой. В голове явственно что-то звякнуло, и когда я вновь открыл глаза в мир, тот ответил мне утренней, яркой, цветной улыбкой. Такой же улыбкой встретили мое возвращение и мои друзья, включая мою кобылу.

Я встал с пенька и осторожно погладил лошадь по носу, а затем повернулся к сэру Вигурду:

– А ты знаешь, маркиз, я ведь… вспомнил, что разболтала мне бабка за вчерашним ужином!… Совершенно невероятная вещь!…

– Это секрет? – без всякого видимого интереса спросил сэр Вигурд.

– Да нет… Услышал я это в застольном разговоре, никаких клятв с меня не брали, так что… А известие такое, что у нашего Демиурга малыш имеется!…

– Кто имеется?! – изумился маркиз, почти так же, как изумился я вчера вечером.

– Малыш, ребенок, киндер!… – пояснил я для несообразительных и сомневающихся.

– И ты думаешь, что это правда?

– Фрау Холле утверждала, что она была у отпрыска Демиурга нянькой, поскольку она – самая лучшая нянька в мире! И мне почему-то кажется, что эта информация очень нам пригодится!

– И каким образом?… – состроил скептическую физиономию сэр Вигурд.

– Не знаю… – честно признался я. – Пока не знаю… Вот найдем Демиурга, тогда, возможно, узнаю…

Я еще раз оглядел окрестности и добавил:

– А сейчас, мне кажется, мы вполне можем продолжить наше путешествие.

Сэр Вигурд молча кивнул и направился к своему бронированному коню, привязанному к тоненькому стволику.

Я поднялся в седло, повернулся к баггейну и увидел вместо остроухого сквота некую, весьма неказистую, помесь… осла с трепетной ланью. Вернее сказать, это был осел с рогами. И этот осел с довольной улыбкой смотрел на меня.

«Он еще к тому же и шутник!» – подумал я, а вслух сказал:

– Ну, двинулись… перевертыш!…

Первым двинулся сэр Вигурд. Его закованный в броню конь неторопливо шагал вперед, прокладывая тропинку для моей лошадки, а позади меня трусил осел Барбат, помахивая рогатой головой. Минут через пять я заметил, что каргуши о чем-то перешептываются, но не успел спросить в чем дело – они вдруг исчезли с крупа моей лошади и образовались на спине Барбата.

Болтливый Фока тут же пояснил: «Ты, сэр Владимир, не обижайся, но у нас теперь своя лошадка имеется».

«Да на здоровье, – спокойно ответил я. – Только смотрите, чтобы эта лошадка вас куда-нибудь не туда не завезла».

Барбат, видимо, тоже уловил мою мысль, поскольку немедленно прибавил ходу и пошел, буквально наступая на задние копыта моей лошади. При этом он еще энергичнее принялся кивать, так что его прямые, острые рожки того и гляди могли воткнуться в ногу моей кобыле. Лошадь вроде бы никакой опасности не чуяла, а вот я забеспокоился. Повернувшись в седле, я бросил взгляд сквозь решетку забрала, а затем съехал с протоптанной тропинки и предложил:

– Топай-ка ты, Барбат, вперед…

Осел остановился и вопросительно посмотрел на меня, явно не желая оставлять свою позицию в арьергарде.

– Если вдруг на нас нападут сзади, тебя прикрою я, а если спереди – сэр Вигурд, – пояснил я, и сообразительный баггейн, мотнув башкой, тут же проскочил вперед. Я двинулся следом, замыкая нашу компанию и радуясь, что теперь в опасности не моя кобыла, а конь маркиза. Правда, конские доспехи вполне могли защитить лошадь сэра Вигурда от «головного украшения» баггейна.

Вскоре мы выехали на Северную имперскую дорогу, и наши лошади перешли на рысь и пошли рядом, оставив сопровождавшего нас осла чуть сбоку.

Я с интересом оглядывал окрестности, тем более что лес отодвинулся от дороги довольно далеко, давая место полям, лугам, маленьким, не часто встречающимся деревенькам.

Так, без особых приключений мы проехали километров десять, и тут я заметил, что дорога стала сужаться. Потом с нее как-то незаметно исчезло каменное покрытие и копыта наших лошадей начали утопать в мягкой дорожной пыли. Северная имперская дорога превратилась в самый заурядный сельский тракт, принялась петлять, ухабить, ветвиться.

– Интересно, – прервал я молчание. – А принц уверял меня, что шикарный, мощеный северный тракт тянется до самого Темста! Куда ж он подевался!

– Никуда он не подевался, – усмехнулся сэр Вигурд. – Подевались деньги, отпущенные казной на строительство этого тракта…

– Ты хочешь сказать, их разворовали?

– Я хочу сказать, что их хватило только на… часть дороги, а чтобы не огорчать принца, ему доложили об успешном окончании строительства.

– А если принц узнает об… э-э-э… неточности этого доклада?

– Откуда? – Усмешка не сходила с губ маркиза.

– Ну, мало ли… Кто-нибудь расскажет, или сам сэр Каролус отправится по этой дороге…

– Никто ничего ему не расскажет, поскольку все знают, как он гордится имперскими дорогами, и сказать ему, что дорога плоха, это значит нажить себе могущественного врага – он просто не поверит такому сообщению. Ну а насчет поездки принца… Члены императорского дома никогда не путешествуют на север.

– Почему?… – искренне удивился я такому сообщению.

– Как я слышал от отца, а он хорошо знает двор, все венценосные особы, начиная с прапрадеда нынешнего императора, очень не любили горы… И принц Каролус не исключение.

Ответ сэра Вигурда был сказан совершенно серьезным тоном, но я тем не менее не удержался от иронии:

– Неужели до такой степени, что даже не желают прогуляться на несколько километров в их сторону?…

– Именно! – подтвердил сэр Вигурд мое ироничное замечание. – Говорят, это как-то связано с горными гномами, но точно никто ничего не знает.

«Императоры, горы… – неожиданно вмешалась в наш разговор писклявая мысль Фоки. – Ты, сэр Владимир, посмотри вокруг, по-моему мы просто заблудились!…»

Я, как и было посоветовано, посмотрел вокруг. Синий лес снова подступил к самым обочинам дороги, превратившейся уже в какой-то заброшенный проселок. Местами короткая синяя трава перехлестывала проезжую часть, показывая, насколько часто пользуются этим императорским трактом. А стоявшая вокруг тишина и впрямь наводила мысль на то, что мы безнадежно заблудились! И только мягкий топот копыт наших лошадей несколько успокаивал, да еще юное, безмятежно-уверенное лицо сэра Вигурда, со спокойно глядящими вперед глазами.

Тут мне в голову пришла мысль о том, что я слишком давно не видел Кроху, – мысль тревожная и тоскливая. Посмотрев на двух каргушей, трясущихся на осле-баггейне, я, чуть поколебавшись, спросил как можно безразличнее:

«Фока, ты у нас все знаешь, не подскажешь, куда подевалась наша фея, что-то я ее давненько не видел…»

Оба каргуша как по команде повернули свои остроносые мордочки ко мне и даже, как мне показалось, перестали трястись. Потом оба ощерились в своих ехидных улыбочках, и Фока пропищал:

«Что, сэр Владимир, уже соскучился?»

«Ну и соскучился, – признался я. – А что в этом странного? Я и не скрываю, что мне Кроха очень нравится!»

И вдруг Топс самым серьезным тоном заявил:

«А ты знаешь, Человек, что фею на самом деле зовут совсем не Кроха?»

«А как?!» – удивился я.

«Мы не знаем, но в ее наказание включено и изменение имени».

«Почему?» – еще больше удивился я.

«Неизвестно… – Топс почесал свой зеленый затылок. – Может быть, чтобы ее любезный сквот не смог ее отыскать?»

Почему-то это упоминание о бывшей пассии моей феи задело меня самым неприятным образом, но я пересилил себя и сказал:

«И все-таки мне кажется, что Демиург слишком строг к Крохе!… Ну, подумаешь, колдовала она для этого сквота, ну и что?! Не верю я, что от этого был какой-то большой вред!»

Обе остроносые мордочки снова повернулись ко мне, и две пары темных глаз-бусинок уставились под мое забрало.

И на этот раз на мордах каргушей читалось удивление и тревога.

«Ты не понимаешь, – строго проговорил Топс. – Если Демиург не запрещает в общем-то фейри обучать сквотов магии, это не значит, что можно передавать этим… калекам скрытое знание. Одно дело научить сквота поджигать с ладони огонь в камине и совершенно другое – поджигать вздохом дома или гасить взглядом звезды!…»

«Подожди! – остановил я Топса. – Разве Кроха учила своего… ну, этого, гасить взглядом звезды?! Зачем?! И потом, почему ты называешь сквотов калеками?!»

«Ой, ой, – темпераментно запищал Фока. – Сколько вопросов, сколько вопросов!…» – но, получив толчок в спину от Топса, обиженно замолчал, а Топс продолжил свои объяснения:

«Я не знаю, чему учила Кроха своего любимчика. – „Какое хорошее словечко!“ – подумал я. – А только не за что Демиург облика и имени лишать не будет! Ну а насчет „калек“, так сквоты и есть калеки – они же не чувствуют разлитую вокруг магическую силу, они не ощущают ее течений, концентрации, ее готовности к действию и ее спокойствия! Кто ж они, если не калеки?…»

Объяснение было исчерпывающим, но в нем меня очень заинтересовали некоторые слова!

«Судя по тому, что ты только что сказал, Демиург лишил Кроху облика и имени… Значит, она на самом деле выглядит совсем не так, как… выглядит?…»

Топс пожал плечами, и Фока вслед за ним пожал плечами, но ответил Топс:

«Феи… очень красивые… Может быть, даже красивее, чем Белые Дамы…»

«Но ты не станешь отрицать, что Кроха очень хороша собой?!» – воскликнул я, и вдруг моя кобыла резко пошла боком, едва не въехав в придорожные кусты.

Сэр Вигурд с удивлением посмотрел в мою сторону, а осел шарахнулся от меня в сторону. Фока вцепился ослу в гриву, а Топс ухватился за Фокины трусы, и вместе они смогли все-таки удержаться на ослиной спине. Секунду спустя на мой вопрос ответил Фока:

«Кроха хороша, никто не спорит, но феи – очень, очень красивы!»

В этот момент в глубине сгустившегося леса резко вскрикнула какая-то тварь, и в тот же момент сэр Вигурд, выдвинувшийся во время моего разговора с каргушами вперед, остановил своего коня и предостерегающе поднял руку.

– В чем дело?… – шепотом спросил я, подъезжая к маркизу.

– За поворотом кто-то есть… – так же шепотом ответил он.

Шагах в десяти – пятнадцати впереди нас дорога резко сворачивала вправо и была совершенно скрыта высокими, густо разросшимися кустами. После короткого лесного вопля вокруг воцарилась прежняя тишина, и мне было непонятно, что остановило сэра Вигурда, но он явно был уверен в том, что за поворотом нас кто-то поджидает.

Несколько секунд мы простояли неподвижно, вслушиваясь в окружающую нас тишину, а затем я резко бросил забрало на лицо и тронул лошадь. Сэр Вигурд немедленно двинулся за мной следом, отставая на пол лошадиного корпуса.

Мы миновали поворот и вначале я ничего не увидел – впереди все также вилась едва наезженная просека, по бокам которой высились деревья и кусты всех оттенков синего цвета. И только несколько секунд спустя я заметил, что на правой обочине совсем недалеко от поворота, на поваленном, полусгнившем стволе примостился… карлик – совсем маленького роста мужичок неопределенного возраста, наряженный в неброский синий кафтанчик, такого же цвета штаны и сапоги, на голове у него красовалась ярко-голубая тюбетейка, расшитая синими нитками.

Карлик сидел совершенно неподвижно, однако его ярко светившиеся желтоватым огнем глаза внимательно наблюдали за нашим приближением.

Я остановил свою лошадь шагах в пяти от него и, с интересом разглядывая занятную маленькую фигурку, произнес:

– Добрый день…

Карлик мигнул, поскреб пальцем свой намек на нос и неожиданно спросил:

– Добрый?…

– Я надеюсь…

– Для кого?…

– Ну… вообще…

– Ты ведь – Черный Рыцарь?… – неожиданно сменил тему разговора карлик.

– Совершенно верно… – ответил я.

– Значит, для тебя он не добрый!… – ощерился карлик в довольно противной ухмылочке.

– Это почему же?… – ответил я улыбкой на улыбку.

– Потому что ты повстречал меня… Или потому что я повстречал тебя… Выбирай, как тебе больше нравится… – снова ухмыльнулся карлик.

– Ну что ты! – вполне добродушно воскликнул я. – Мне попадались морды и пострашней твоей, и, как видишь, заикой я не стал!

Ухмылка сползла с морщинистой физиономии карлика, он соскочил со своего бревна, чуть ли не по пояс утонул в густой траве и в своей синей одежке сразу стал похож на какой-то уродливый цветок.

– Посмотрим, как ты будешь шутить, когда твою безмозглую голову насадят на пику и выставят у входа в мой замок! – прошипел он враз посиневшими губами, и после этой его угрозы я как-то сразу рассердился. Чуть тронув лошадь, я склонился к земле, как будто что-то высматривая в траве, и проговорил:

– Слушай ты, незабудка бородатая, смотри как бы моя лошадь на тебя копытом не наступила!…

И тут раздался голос моего юного друга:

– Не соизволит ли неведомый нам карла назваться и объяснить причину, по которой он соизволил угрожать Черному Рыцарю!