Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Посол Урус-Шайтана (Тетралогия - 1)

ModernLib.Net / История / Малик Владимир Кириллович / Посол Урус-Шайтана (Тетралогия - 1) - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 3)
Автор: Малик Владимир Кириллович
Жанр: История

 

 


      Никогда не думал Звенигора, что и ему доведется идти по этой проклятой дороге в неволю. А вот довелось! Связанным, грязным, измученным рабом...
      После Перекопа еще целый день шли перешейком, и только под вечер Али остановил отряд на берегу большого неприветливого озера с затхлой мертвой водой. Здесь он дал знак делить ясырь.
      Поднялся страшный крик. Татары соскочили с коней и начали выстраивать рядами отдельно мужчин, женщин, детей. В лохматых коротких кожухах шерстью наружу, в бараньих и лисьих шапках малахаях, в несуразных башмаках из телячьей и лошадиной кожи, крымчаки походили на стаю волков, которые накинулись терзать свою беззащитную добычу.
      Когда всех пленников выстроили, Али первым отобрал свою долю.
      Он еще в дороге присмотрелся к невольникам и взял себе самых сильных мужчин и молодых, миловидных женщин. Два воина неотступно стерегли трех пленниц-красавиц и Звенигору. В долю Али попал и Яцько.
      Звенигора обнял мальчонку, вздрагивавшего от плача. Хотел хоть как-то утешить его и снова не смог. Что-то до боли терпкое петлей перехватило горло. Сдерживался, чтоб и самому не уронить слезу. Яцько прижался к груди казака, притих.
      На солонцеватой равнине волновалось, рыдало, билось в отчаянии и боли человеческое горе. Женщины цеплялись за мужей, вырывали из рук захватчиков своих детей. Дети тянулись к матерям, умоляли взять их с собой, вопили. Мужчины пытались порвать веревки и сыромятные ремни, напирали на татар и тут же откатывались назад под свирепыми ударами плетей, от которых лопалась кожа. Плач, крики, стоны, проклятия смешались с руганью и угрозами. Тревожно ржали испуганные кони.
      Но худшее было еще впереди.
      Когда мурза Али отделил свой ясырь, воины, тесня друг друга, начали выхватывать из рядов более сильных пленников и самых молодых пленниц. Началась такая свалка, что Али выхватил саблю и с криком бросился утихомиривать озверевших соплеменников.
      - Остановитесь, дети шайтана! Заткни рот, Шариф, а не то я заткну его саблей! Всем хватит, шайтан бы вас забрал! - кричал он, бегая от группы к группе.
      Его глаза дико блестели. Из-под рыжего малахая пылало гневом жирное, в черных оспинах лицо.
      К воплям невольников добавилась ругань разбойников, готовых перегрызть друг другу горло.
      - Отойди, мурза! Ты уже свое получил и не лезь к нам! - выкрикнул великан Шариф, неся в обнимку молоденькую русоволосую девочку, кричавшую и судорожно отбивавшуюся ногами. - Лучше отойди!
      Он бросил девчушку на землю, наступил на нее ногой и вытащил длинную кривую саблю, всем своим видом показывая мурзе, что будет отстаивать добычу силой.
      Али остановился, опустил саблю.
      - Тьфу, проклятые собаки! Чтоб вас шайтан забрал! Делите сами, хоть с ума посходите!..
      Он повернулся и отошел к своей группе, не обращая внимания на гвалт и дикие вопли, раздававшиеся сзади.
      А там разгорелся спор между двумя разбойниками из-за подростка, мальчика лет двенадцати. Они чуть было не разорвали его, растягивая в разные стороны. Мальчик кричал, упирался, но не мог вырваться ни от одного, ни от другого и впился зубами в руку татарина. Тот взвыл от боли, затопал ногами, вырвал руку, выхватил саблю и одним махом снес мальчику голову.
      - Ха-ха-ха! Забирай его теперь себе! - крикнул убийца отскочившему в сторону сопернику.
      Но тот только оскалил зубы в ухмылке, довольный тем, что мальчик никому не достался.
      Не желая вмешиваться в распри своих людей, мурза вскочил на коня и приказал трогаться. Несколько его ближайших родственников, вырвавших свою часть добычи, присоединились к нему.
      Став меньше почти наполовину, его отряд быстро оставил берег озера и помчался сухой степью на юг, в сторону Кафы.
      Отряд разбойников почувствовал себя здесь в безопасности, и пленников развязали. Куда убежишь? Вокруг чужбина, море.
      Шли быстро. Останавливались только на ночлег да на обед. Татары ели сырую конину, нарезанную тонкими пластинками и разопревшую под войлочным чепраком на спине коня. Ту же пищу кидали и пленным. Звенигора сначала отворачивался от нее, но голод стал нестерпимым, заставил есть. Закрыв глаза, грыз сырое, в красной пене мясо, запивал из канав, изредка встречавшихся на пути, горьковатой мутной водой.
      Наконец сверху открылось бескрайнее море и показался большой город с высокими стройными башнями минаретов. Али остановил отряд, снял с шеи пештимал21, разостлал на земле, стал на колени, - долго молился, благодаря аллаха за счастливый поход на неверных.
      Кафа встретила их шумом приморского рынка, запахом рыбы и жареной баранины.
      Али погнал свой живой товар в караван-сарай. На следующий день бойкие горластые цирюльники-греки постригли и побрили мужчин, а слуги принесли на деревянных подносах вареную баранину, густо приправленную перцем. Теперь Али не скупился на еду: сытый, не изможденный раб ценился на рынке значительно дороже. Женщин он приберегал на будущее. Их еще нужно подкормить, принарядить, а некоторых и заново одеть, особенно пленниц Чернобая. Перед тем как вести на базар, цирюльники натрут их маслом и пахучими травами, подровняют брови, положат под глазами легкую голубоватую тень.
      Али хорошо знал, как продавать товар для гаремов, и надеялся получить солидный барыш. Сегодня же вывел только мужчин и подростков.
      Широкая базарная площадь на берегу залива была вся запружена народом. Шумная пестрая толпа прибрежных и степных татар, греков, турок, венецианцев, караимов, абхазцев бурлила, гоготала, куда-то спешила, что-то покупала и продавала.
      Горный хребет защищал город от холодных северных ветров, и, несмотря на то что стоял декабрь, здесь было тепло и тихо.
      Вся левая сторона базара - невольничья. От города ее отделяла высокая каменная стена, выложенная из ноздреватого белого известняка. Вдоль стены в землю вбиты колья. К ним привязывали невольников.
      Живого товара было немного, и довольный Али подметил, как за его обозом ринулась гурьба покупателей.
      Расторопные слуги быстро попривязывали мужчин к столбам. Они старались: мурза пообещал каждому хороший бакшиш - вознаграждение.
      Звенигора был крайним. Его соседом слева оказался плотный бородатый человечище. Несмотря на зимнюю пору, он был до пояса голый и зябко кутался в сермягу, наброшенную на плечи. Из-под пшеничной копны взъерошенного чуба выглядывали огромные голубые глаза.
      - Греемся, батька? - невесело спросил Звенигора.
      - Греемся, сынок, - усмехнулся бородач, сверкнув белыми крепкими зубами. - А с чего так величаешь? Откуда ты взял, что я старше?
      - Кто тебя знает, - ответил Звенигора. - У нас в Запорожье даже деды бреют бороды. Ты, я вижу, русак?.. Откуда, брат?
      - Донской казак я. У нас борода - дело обычное.
      - Тогда мы действительно браты. От Дона до Запорожья - рукой подать.
      - Давно с Украины?
      - Две недели. Все время были в дороге.
      - Я тоже. В Кафу пригнали только вчера. А куда дальше погонят, кто знает... Видишь, эвон откормленный турок прется? Чего доброго, купит и загонит в Туретчину! А оттуда попробуй не то что убежать - даже подумать о доме!.. Нет, лучше б сразу погибнуть, чем мучиться на их каторге22 или подыхать рабом на камнеломнях Египта!
      - Не каркай, друже, не кликай беду, она сама нас найдет.
      Дончак угрюмо улыбнулся.
      - А-а, наверно, кто-то раньше накаркал. Какая еще беда может быть горше? - Он приподнял свои связанные руки. - Нет ничего хуже татарской или турецкой неволи!
      - Всякая неволя хороша, чтоб ее век не видать! - сказал Звенигора и добавил: - Гляди, купец сюда направляется... Заметил, старый коршун, где добычей пахнет!
      К ним приближался богато одетый толстый турок в тюрбане. За ним степенно выступали два дюжих телохранителя.
      Хозяин донского казака и мурза Али стали издали кланяться богатому покупателю, наперебой зазывать к себе.
      - Ага, прошу сюда! - выкрикивал Али. - У меня все невольники, как дубы! Каждый за двоих отработает! Отдам дешево! Вот пощупайте мускулы этого запорожца - они как из железа! Не обходи мой товар, высокочтимый ага, такого больше ни у кого в Кафе не найдешь!
      - Посмотри, эфенди23, на этого казака! - взывал сосед Али, указывая на полуголого дончака. - Это дикий степной тур! Сила его неизмерима! Умеет ухаживать за конями и домашней скотиной! На каторге будет грести за троих! Пожалеешь, если не купишь такого батыра!
      Турок подошел к пленникам Али, начал ощупывать груди и руки невольников, заглядывал в рот, будто коням. Телохранители отводили в сторону тех, кого облюбовал их хозяин. Яцько забрали тоже.
      Перед Звенигорой турок остановился, вытер роскошным шелковым платком жирный выбритый затылок. Ему было лет сорок, но чрезмерная полнота старила его. Он прищурил припухшие веки и положил тяжелую руку на плечо казака.
      Звенигора нетерпеливым движением сбросил ее, как что-то мерзкое.
      Турок вспыхнул от гнева. Вытаращив мутные глаза, готовые выскочить из орбит, он сжал кулак и что есть силы ударил невольника в лицо.
      Ярость затуманила разум Звенигоры. Вне себя рванулся вперед, даже веревки затрещали. Покупатель отшатнулся, вскрикнул, но было поздно. Могучий удар головой в левую скулу свалил его на землю. Тюрбан купца слетел с головы и упал в пыль.
      Все это произошло так неожиданно - даже для самого Звенигоры, - что на какой-то миг все остолбенели. Али побледнел и судорожно шарил у бока, ища рукоятку нагайки. Телохранители кинулись поднимать хозяина. Невольники притихли, с ужасом глядя на перекошенное от злобы лицо турка и на Звенигору, который, тяжело дыша, отошел под стену.
      Первым опомнился купец. Его увесистая нагайка обвилась вокруг головы Звенигоры. За ухом у казака лопнула от удара кожа, по шее потекла кровь.
      Потом подскочили телохранители. Сбили Звенигору с ног. Он закрыл лицо руками, чтоб не выбили глаза. Кто-то сорвал с него жупан. Кожух, в котором было зашито письмо Серко, забрал Али еще в караван-сарае. Удары сыпались беспрерывно... Плети рвали сорочку и тело. Звенигора подкатился под стену, чтобы хоть чуть уменьшить силу ударов. Но телохранители стали возле головы и ног, как молотильщики на току - напротив друг друга. Теперь стена не мешала им. От вида крови, выступившей на спине казака, они озверели и били смертным боем.
      Звенигора извивался, как уж. Сцепив зубы, чтобы не кричать, только глухо стонал.
      Али хватал купца за руки, кричал:
      - Ага, кто мне заплатит за невольника? Они же забьют его насмерть!..
      Дончак внезапно оттолкнул Али и упал на окровавленного Звенигору, закрывая его своим телом. Сермяга свалилась у него с плеч. Несколько ударов сразу провели багровые полосы на белой спине. Хозяин кинулся к нему, чтоб оттащить: может пропасть ни за что такой сильный раб! Но тут вмешался турок. Он уже надел тюрбан и мрачно наблюдал, как избивают невольника.
      - Осман! Кемаль! Хватит! Вы забьете его до смерти. Оставьте немного и для меня. Я куплю его... И этого тоже, - показал он на дончака. - Сколько они стоят?
      Телохранители опустили плетки, отошли, переводя дыхание.
      Али вмиг стал услужливым и хитро прищурил глаза. Кажется, аллах помутил разум купца, можно нагреть руки. И он заломил такую цену, что сосед только ахнул: ай-вай! Но тут же запросил за дончака столько же.
      Турок не торговался, сразу отсчитал деньги за обоих невольников.
      Дончак помог Звенигоре подняться.
      - Спасибо, друже, - тихо промолвил запорожец. - Как тебя зовут?
      - Роман... Роман Воинов. Туляк я, а стал донским казаком... Удрал от немца-барона на волю, а попал в турецкую неволю... Эхма!.. Дай я тебе кровь оботру - ишь как уходили, проклятые! Кожа клочьями висит...
      Роман, как сумел, перевязал сорочкой спину Звенигоре, набросил на плечи жупан.
      В тот же день их загнали на большой сандал24 - быстроходный парусник и заперли в тесном вонючем трюме. Здесь было темно, сыро, разило плесенью и овечьими шкурами.
      НА БЕРЕГАХ КЫЗЫЛ-ИРМАКА
      1
      За несколько дней, пока корабль плыл к Турции, Звенигора стал приходить в себя, спина покрылась шершавыми струпьями и начала зудеть. Это был верный признак того, что раны заживают.
      Подплыли к маленькому турецкому городку, и невольников вывели на палубу.
      С моря дул холодный ветер, швырял в лица людей колючую изморось и соленую морскую пену. Почему-то долго не спускали трап.
      С кормы долетали возбужденные голоса капудан-аги25 и владельца рабов Гамида. Сначала Звенигора не обращал внимания на их разговор, но потом стал прислушиваться.
      - Не нужен мне невольник! - раздраженно кричал капудан-ага. - Мы договаривались, Гамид-ага, что ты заплатишь мне деньгами!
      Гамид настаивал на своем:
      - Не рассчитал я, капудан-ага. Потратился в Кафе. Дорога мне еще далекая - деньги нужны. Ты ничего не теряешь. Вот часть платы деньгами, вместо остальной выбирай себе какого хочешь раба. Продашь - получишь деньги. Еще с барышом будешь...
      - Не нужен мне барыш! Раб сдохнет или убежит, и я останусь в дураках. Заплати мне мое - и освобождай корабль! Если б знал я, ага, что ты такая дрянь, то не связывался бы с тобой!
      - Привяжи свой язык, капудан-ага, а не то потеряешь! - повысил голос Гамид. - Так вот: бери раба! Не хочешь - ничего не дам!
      - Это на тебя похоже! Давай! Шайтан не брат - с ним подобру не договоришься! Только сам выберу...
      - Я давно тебе об этом твержу, а ты, как ишак, уперся!
      После обмена этими любезностями капудан-ага и Гамид сошли с кормового мостика. Остановились возле невольников.
      - Этого, - ткнул капудан-ага пальцем в грудь Романа. - И убирайся ко всем чертям с моего корабля!
      Телохранители Осман и Кемаль поволокли Романа снова в трюм.
      - Прощай, Арсен! - крикнул дончак. - Не поминай лихом! Удастся вернуться домой - передай в станицу Бобровскую.
      За ним с лязгом захлопнулась ляда26.
      По шатким доскам невольников свели на берег. Здесь же, в небольшой закопченной кузне, всем на руки надели кандалы. А Звенигоре - еще и на ноги. Только Яцько остался незакованным.
      Выступили в полдень. Гамид ехал на коне впереди каравана, состоявшего из десятка ослов, нагруженных покупками. За невольниками следили Кемаль и Осман. Комичную картину представляли со стороны эти длинноногие верзилы, горбившиеся на маленьких осликах. Однако длинноухие, с торчащими ребрами животные будто не чувствовали их веса и потихоньку топали, кивая головами.
      Как-то под вечер, на седьмой день пути, караван Гамида спустился с плоскогорья в широкую долину и направился к мрачной, выложенной из дикого неотесанного камня крепости, что стояла на холме, недалеко от широкой и бурной реки.
      Гремя кандалами, невольники в сопровождении надсмотрщиков прошли через узкую дверь в воротах крепости и остановились под развесистым орехом, который одиноко стоял посреди каменных стен. Утомленные долгой изнурительной дорогой, они сразу же опустились на холодные каменные плиты, которыми был вымощен весь двор.
      Молчаливая крепость сразу наполнилась шумом и гамом. Засуетились на внутренних галереях дома женщины в темных одеждах, завизжали от радости, ожидая подарков, дети, которые, словно стайка воробьев, высыпали навстречу Гамиду. Выбежали слуги.
      Звенигора безучастно смотрел на чужую жизнь. Ныли натертые железом ноги, нестерпимо хотелось пить. Услышав, что где-то журчит вода, он поднялся и заглянул через колючую живую изгородь, отделявшую от остального двора небольшое местечко. Там в большой каменной чаше бурлил прозрачный родник. Вода спадала в обросший мохом желоб, накрытый каменными глыбами, и по нему, очевидно, вытекала за границы замка.
      Казак вышел из толпы, стал на колени над родником и зачерпнул пригоршнями холодную как лед воду. Она была немножко горьковата, словно настояна на зверобое, и тоненькими иголочками покалывала во рту.
      Вытерев рукой темное, обросшее лицо, Звенигора стал подниматься. Внезапно прозвучал крик:
      - Берегись, Арсен!
      Оглянуться не успел: тяжелая нагайка хлестнула по голове. От неожиданности и боли он чуть не упал в воду, но кто-то сзади схватил за складки жупана и оттолкнул в сторону. Нагайка снова и снова со свистом прорезала воздух.
      - Поганый гяур! - шипел над невольником Гамид. - Ты осквернил источник, из которого пьют правоверные!.. Но ты еще посягал на мою жизнь! О, хорошо запомнил я тебя! - Он невольно потрогал щеку. - Запомнил так, что ты долго будешь жалеть, что не сдох до сих пор! Тебя стоило повесить за эти две провинности, но смерть - не наибольшая кара. Вот когда твоя жизнь станет нестерпимой и ты сам захочешь отойти в лучший мир, тогда ты поймешь, о чем я сейчас говорю, собака! А теперь прочь с моих глаз!
      Гамид снова ударил казака нагайкой, и тот кинулся в толпу невольников, которые прикрыли его собой.
      Надсмотрщики загнали их в глубокий мрачный подвал под домом. Сквозь маленькое зарешеченное оконце под самым потолком пробивался пучок серого света. Где-то шуршали крысы. С каменного потолка и со стен стекали струйки ржавой воды.
      Невольники сгрудились посреди погреба.
      - Вот тут нам, ребята, и могила, - глухо промолвил один из невольников, называвший себя сыном крестьянским - Квочкой. - Хорошенькую хату приготовил для нас проклятый турок, чтоб он пропал! Даже соломки подстелил, чтоб не отлежать бока. И солома небось гнилая... Так и есть! Тут еще и до нас полоненные жили. От них и осталась... - Он со злостью пнул ногой кучу ячменной соломы.
      К великому удивлению невольников, оттуда послышался хриплый голос, словно захрюкал больной поросенок.
      - Какая там зараза толкается? Ты что, ослеп или буркалы тебе засыпало? Не видишь, что тут люди спят?
      - Тю на тебя! - воскликнул удивленный крестьянин. - Откуда ты тут взялся, леший тебя побери? И кто ты такой, что по-нашему гуторишь?
      Куча соломы зашевелилась, и из нее вылезло какое-то странное существо.
      Невольники со страхом разглядывали незнакомца.
      Он стряхнул с себя солому, и все увидели худущего, истощенного человека с глазами, горящими болезненным блеском. Сквозь лохмотья просвечивало желтое костлявое тело. От холода он клацал зубами.
      - Что? Хорош? - вдруг хрипло засмеялся он. - Что, смотреть страшно? Не бойтесь, скоро сами такими станете... Пробудете, как я, лет десять в этом, богом и людьми проклятом месте, кто знает, выживете ли. Был и я когда-то такой же, как вы, молодой, сильный... А теперь одна кожа да кости. Как повернусь в соломе, будто сухари в мешке гремят.
      - Как же тебя звать, человече? - спросил Звенигора.
      - Звали когда-то Свиридом Многогрешным... Не знаю, кто из моих предков так много нагрешил, что прозвище такое пристало к нашему роду. Но кто бы что ни нагрешил, а расхлебывать за всех приходится мне.
      - Так ты родич гетмана Дёмка Многогрешного?
      - Было когда-то... Было, - неопределенно ответил тот.
      - Сколько ж тебе лет, дед?
      - Лет? Хе-хе! - скривился в усмешке бесцветный рот. - Лет мне всего сорок...
      - Не может быть!
      Звенигоре вспомнилось, что Метелице под шестьдесят и он мог еще кулаком оглушить вола. А этот от ветра качается.
      - Посмотрим, что с тобой будет через десять лет, когда Гамид выжмет все соки, всю силу, когда руки твои повиснут как плети и зубы выпадут изо рта, и суставы распухнут на ногах, и вши тебя заедят, как паршивое порося... Вот тогда ты вспомнишь Многогрешного: правду, мол, говорил бедолага...
      - Мы и так тебе верим. Видать, что спишь ты не мягко да, должно быть, и ешь не сладко...
      - Тут тебя накормят! Догонят да еще и добавят! - Многогрешный засмеялся.
      Он трясся от смеха, от кашля и от холода сразу. В косматой бороде торчали колючие остюки. Острые колени подгибались; казалось, что они вот-вот переломятся и этот мешок с костями с грохотом свалится вниз.
      Все стояли молча, понурившись. Каждый воочию увидел свое будущее. Квочка тяжело вздохнул, начал причитать:
      - Боже мой, боже, пропала моя головушка!..
      Звенигора оглянулся на него, строго прикрикнул:
      - Ну, нечего нюни распускать! И без того кисло. А если еще каждый будет хныкать, то мы и вправду богу души отдадим в этой вонючей яме.
      - Да я ничего, - начал оправдываться Квочка. - Просто на душе заскребло...
      - Всем не легко... Но и казак не без удачи. Глядишь, и вывернется когда-нибудь!
      - Болтаешь пустое... Я тоже так когда-то думал, - прошамкал Многогрешный. - Все надеялся - убегу... Дудки!.. Куда, к черту, убежишь? Куда пойдешь, когда до моря недели две хода и на каждом шагу тебя схватить могут! Если и до моря доберешься, то что? Нешто перепрыгнешь или по воде перейдешь?
      Звенигору стала разбирать злость. Это пугало, стоящее одной ногой в могиле, хочет сеять в их сердцах неверие, тянуть всех за собой... Нет, не выйдет! Они еще молоды, сильны и не должны терять надежды. Не зря говорят: надежду потерял - все потерял.
      Сдерживая раздражение, он взял Свирида за плечи и мягко сказал:
      - Ты вот что, дядько Многогрешный, полезай обратно к себе в нору и не болтай лишнего. Не растравляй наши сердца. Нам и без того тяжело...
      Почувствовав, что Многогрешный пытается упираться, Звенигора легонько подтолкнул его сзади, и тот покорно полез в свой угол. Кто-то притрусил его лежалой соломой.
      Утомленные многодневной дорогой, невольники начали устраиваться на ночлег. Ложились вповалку, прижимаясь друг к другу, чтоб было теплее. Вскоре свет в окошке совсем померк, стало темно. От множества тел, от тяжелого дыхания в погребе стало тепло, даже душно. Всех стал придавливать сон.
      Но заснуть не удалось. Снова открылись двери, и наверху зазвенели кандалы. В погреб спустилось еще несколько человек.
      Кому-то наступили на ноги. Послышался стон.
      - О холера ясна, - выругался по-польски какой-то, судя по зычному голосу, верзила, - тут уже полно непрошеных гостей! Грицько, высеки огонь, зажжем свечку.
      Из-под кресала сверкнули искры. Вспыхнул желтый огонек и осветил мрачные черные фигуры. Впереди стоял высокий человечище с жесткими, острыми, как спицы, усами и большим крючковатым носом.
      - Разрази меня гром, - снова загремел великан, - если эти новички, эти хлопы не заняли моего места! Это же такое свинство - припереться в чужую хату и занять лучший уголок, проше пана! Эй, хлоп, - толкнул он ногой Квочку, скрючившегося в углу, - освобождай место!
      Тот сонно хлопал глазами. Недовольно буркнул:
      - А ты что за птица?
      - О, стонадцать дзяблов!27 Он еще спрашивает! Здесь каждый знает пана Спыхальского... Потомственного шляхтича! Я был войсковым товарищем маршалка28 Яблоновского, проше пана! А какой-то хлоп смеет называть меня птицей! Га?!
      - Ну и что с того, что ты войсковой приятель маршалка Яблоновского? Невелика цаца! А я вот Гервасий Квочка... Слыхал?
      - Не приходилось, проше пана, - на минуту смутился пан Спыхальский.
      - То-то и оно! Ты про меня не слыхал, а я про тебя не слыхал. Не знаешь, что за человек перед тобой, а кричишь! Негоже так, пан.
      - Так, проше, кто же вы будете?
      - Бывший холоп твоего любимого маршалка Яблоновского, чтоб его гром сразил! Потом вольный крестьянин, хлебороб, так как бежал я из Закопаного на свободные земли... Теперь и ты и я - рабы турка Гамида. Выходит, мы одного поля ягоды... Так что не важничай, пан, а ложись рядом в эту берлогу и спи, если хочешь спать. А нет - ложись там, где стоишь, и не мешай людям сил набираться.
      - О матка боска! - подскочил пан Спыхальский. - То пан есть земляк? Из Закопаного? Что же пан сразу не сказал? Прошу прощения, пан Квочка. Что нового в Закопаном?
      - Как давно пан оттуда?
      - Уже два года.
      - А я - четыре... Так что пан мало от меня узнает про своего маршалка... Разве что пану интересно послушать, как я с товарищами когда-то отдубасил пана маршалка розгами...
      - О! Как то было?
      - А так. Надумал я с друзьями бежать в степи. Но не хотелось расставаться с паном не попрощавшись. Надо вам сказать, с ним была у меня сердечная дружба: он частенько гладил мою холопскую спину плетьми, а я пускал иногда на его стога и скирды красного петуха. Как раз случилось так, что должок за мной оставался. Как же уйти от пана, не рассчитавшись с ним? Вот я и подговорил хлопцев подстеречь пана. Встретили мы его у самой Матвеевой пасеки. Пан Спыхальский помнит тот лесок в долине, что по дороге из Закопаного к хутору Круглик?
      - О так! Разве можно забыть то райское место? Во всем Прикарпатье, наверное, не найти красивее. Самой природой, проше пана, оно создано для любви...
      - Вот то-то и оно, так же думал и пан маршалэк. И не только думал, но и был влюблен там в женку одного шляхтича, что жил вблизи Закопаного. Вот мы и подстерегли его, когда он к ней ехал верхом. Один схватил коня, придержал, а я с товарищем стянул ясновельможного пана на землю, содрал с него штаны, положил голым пузом на муравейник, а с другой стороны хорошенько всыпал березовой каши...
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3