9

– Как это произошло? – прошептал Кидди, чувствуя, что рука его тяжелеет, но не решаясь пошевелить ею. – Когда?

– Так и произошло, – ответила Моника. – Сердце. Полгода назад. Я не стала тебе сообщать. Да ты ведь и не очень жаждал общения со мной?

– Что за бред? – не понял Кидди. – Разве он был болен? Какое сердце? Легче из купе выпасть, чем упустить больное сердце! Чиппер был у него на руке?

Она сама слетела, сползла, снялась с его пальцев, изогнулась, повернулась к нему гневным напряженным лицом, неожиданно красивая и молодая, и отрывисто вымолвила дрожащими губами:

– Я не хочу об этом говорить. Не хочу об этом говорить! Не хочу!!! За ним приезжали Рокки и Брюстер. У них и спрашивай, что у него с сердцем!

– А что ты думаешь сама? – спросил Кидди.

– Ничего! – выкрикнула Моника, и тут Кидди понял, что он должен сделать с собственной рукой. Не сводя взгляда с дрожащих губ Моники, потому что смотреть ей в глаза Кидди не мог, он положил пальцы в рот, почувствовал ее солоноватый вкус и подумал, что вкуса Сиф не помнит, да и при чем тут Сиф, если Моника уже ползла по нему, чиркая сосками по коленям, животу, груди. Ползла, чтобы отнять собственный вкус, слизать с его языка и губ и утопить клокочущую в горле истерику у него на плече.

10

Марк Котчери, советник корпорации «Тактика» на Луне, сидел в баре на месте Кидди и разговаривал через высокую стойку с его женщиной. Остановившись в дверях, Кидди раздраженно осмотрел пустой в неурочный час зал, шагнул в сторону и устроился в углу. Магда бросила на него быстрый взгляд и включила тихую музыку. Древний хрипловатый голос чернокожего трубача в который раз показался Кидди неуместным среди мягкого пластика на фоне огромных окон, за которыми переплетались щупальца и ангары базы и рассекала звездное небо близкая линия ломаного горизонта, но это была его музыка. С закрытыми глазами она засасывала в себя мгновенно. И включена она была именно для Кидди.

И все же раздражение не проходило. С первого же появления на базе советника в Котчери раздражало все – и подчеркнутая высокомерность, и безупречная выправка, которая странным образом сочеталась со свободной, дорогой одеждой, и показная любезность, и несомненный ум. Но теперь больше всего – то, что он разговаривал с Магдой, с женщиной, которая еще несколько часов назад лежала у Кидди на груди и водила тонким пальцем по его губам.

– Не злись, – Магда поставила перед Кидди чашку с дымящимся напитком и коснулась подушечкой пальца кончика его носа. – Причины нет.

– Не буду, – постарался улыбнуться Кидди и тут же спрятал невольную гримасу в пар.

Марк Котчери, пошатываясь, шел к его столику с бокалом пива.

– Разрешите?

– Разрешение все-таки требуется? – поднял брови Кидди.

– Не злитесь, – развязно поморщился советник. – Ваша неприязнь ко мне понятна и заметна, кстати, но абсолютно беспочвенна. Да, я вторгся, так сказать, со своими проектами на вашу территорию и заставляю вас выполнять эти проекты! Но у корпорации договор с вашим министерством! Любой бы на вашем месте занимался тем же. Все отличие в том, что вы не пытаетесь извлечь дивиденды из очевидно выигрышного положения! Отчего вы так раздражительны? Посмотрите, даже первая красавица базы – ваша. Причем не в том смысле, какой вкладывают в это слово мужчины, а в самом прямом. Она сама считает себя вашей! Это редкость в наше время. Хотите узнать, о чем мы с ней говорили?

– Мне показалось, что говорили вы, а не она, – поставил чашечку Кидди, с сожалением коснувшись обожженным языком зубов.

– Вы ведь вошли только что? – удивился Котчери, но тут же махнул рукой и торжественно объявил: – Так вот, мы говорили о вас.

– Вряд ли она решила поделиться с вами личными переживаниями, – процедил Кидди.

– Она и не делилась, – легко согласился советник. – Она всего лишь ответила на один мой вопрос о вас.

– Отчего же вы не подошли с этим вопросом ко мне? – вновь приложился к фарфоровому краешку Кидди.

– Бросьте, – брезгливо зажмурился Котчери. – И вы бы стали говорить со мной? Теперь – станете. Потому что я вас зацепил! А так… Нет, у всякого человека есть мнение о самом себе, но себялюбец никогда им не делится, особенно если он умен.

– Я так понимаю – это комплимент? – спросил Кидди. – Или мне следует обидеться на «себялюбца»?

– Это попытка разобраться, – наклонился над столом Котчери.

– Во мне? – не понял Кидди. – На кой черт я вам сдался?

– Ну как же? – глотнул пива Котчери и с видимым удовольствием оглянулся на Магду. – Мне так и не удалось найти с вами общий язык, несмотря на все мои, может быть, неуклюжие попытки. От вас многое зависит! Думаю, я поторопился тогда, при нашем знакомстве, предположив в вас единомышленника. Надо было приглядеться к вам сначала. Человека, от которого многое зависит, следует изучать с максимальной тщательностью! Вот вы старший инспектор всей лунной пенитенциарной системы. Человек необычный, только восемь лет в этих интерьерах чего стоят! Я бы не выдержал здесь и двух месяцев! Хотя, черт возьми, два месяца уже здесь и торчу! Да, пиво тут неплохое… Опять же ваша карьера вызывает уважение – от рядового советника до одного из первых лиц управления. Никто, кроме вас, не продержался на Луне так долго! Конечно, кроме осужденных! Но они умирают здесь, понимаете, умирают! А у вас все в порядке!

– Я всего лишь честно выполняю служебные обязанности, – оборвал смех Котчери Кидди. – И выполняю их неплохо, смею заметить.

– Не сомневаюсь, – с трудом сделал серьезное лицо Котчери. – Правда, сомневаюсь, что остальные служащие управления выполняли их плохо, но никто из них не задержался здесь больше положенных трех лет даже с учетом используемого, подчёркиваю – используемого, ежегодного отпуска. Вы скрываетесь здесь, Кидди? Что мешает вам вернуться на Землю?

Советник уставился в глаза Кидди, словно хотел разглядеть что-то внутри его головы, но тот вновь поднял чашечку к лицу.

– Не хотите разговаривать? – скривил губы и понимающе кивнул Котчери. – Но говорить нужно. Это важно, Кидди! Для моей корпорации, для нашей новой программы, для нескольких тысяч заключенных, которые отбывают наказание здесь, на обратной стороне Луны. Для вас, наконец! Для вашей карьеры, может быть, даже для будущей карьеры!

– С моей карьерой все и так ясно, – отрезал Кидди.

– В какой-то степени, в какой-то степени, – погрозил ему пальцем Котчери. – Нет! Я понимаю. Ваши восемь лет – это отличный расчет! Выслуга! Лунные годы! Беспрерывный стаж! Хоть завтра на пенсию с неплохим пожизненным содержанием, но этого ли вы хотели? Крохотный, но заслуженный коттеджик от управления исполнения наказаний в зеленой зоне? Ради него вы топтали восемь лет псевдограв? Ведь вы самолюбивы, не так ли? А всякое самолюбие поддерживается и питается здоровым эгоизмом! Или вы исключение?

– Котчери! – поморщился Кидди. – А не. пойти ли вам… в ваши апартаменты до наступления трезвости?

– Это успеется, – чмокнул губами Котчери. – Хотя мой номер, я бы даже сказал, мою камеру сложно перепутать с апартаментами. Ничего, Кидди. Вы еще узнаете, что такое апартаменты. Если не сглупите, конечно. Кстати, говорить пьяным весьма удобно. Сказать вам нужно многое, а если вы будете оскорблены слишком уж сильно, всегда удастся сослаться на собственную временную невменяемость. Вы слушайте, Кидди, это полезно! Я еще не сказал главного! Знаете, чем вы меня очаровали? Вы удивительным образом поставили себе на службу вымышленный образ справедливого чиновника! Вы никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах не сделали ни одной ошибки. Вы ни единожды не нарушили закон. Никогда не пошли против каких-либо правил. Сумели подняться по служебной лестнице и избежать какой-либо зависимости! Я бы назвал вас службистом и занудой, но и тут вы неуязвимы! Все считают вас замечательным парнем, я тут говорил со многими и с нашими компрессанами в том числе, что странно, даже эта… девушка повторяет то же самое, в то время как я, очевидно, угадываю в вас самовлюбленного, уязвленного собственной участью интеллектуала. Вы как яблочко с невидимой червоточинкой, в которое забрался червячок через розеточку напротив плодоножки! Что это за червячок? Уж не сама ли злодейка-судьба, забросившая вас в это пластиковое чистилище? Неужели вы никогда не мечтали, чтобы какой-нибудь болид весом килограммов в сто пробил крышу ваших, как вы называете, апартаментов и не убил бы вас мгновенно и безболезненно?

– Да, – кивнул Кидди. – Нечто похожее как раз теперь меня очень привлекает. Я поменялся бы с вами комнатами, Котчери, если бы наверняка знал о подобной перспективе.

– Хе-хе! – вновь погрозил пальцем Котчери и отодвинул пустой бокал. – Вы талантливы, Кидди, не спорьте, и талант ваш необычен, поверьте мне! К примеру, все ваши поступки в тех ситуациях, когда у вас был выбор в действиях, диктовались долгосрочной, подчеркиваю – вашей долгосрочной, выгодой! Я восхищался, когда изучал ваше досье! Не прошлая ли ваша, еще долунная, служба в системе опекунства служит причиной вашей столь тщательно культивируемой безупречности?

– Не знал, что у вас есть доступ к моему досье, – отрезал Кидди.

– Это не то досье, – неловко отмахнулся Котчери. – Я тоже не делаю ничего противозаконного. Корпорация сама ведет ваше досье, не используя, кстати, никаких секретных источников. Это обычная практика, которая диктуется прежде всего уважением к нашим партнерам. Вот только я не знаю, продолжится ли это досье или закроется? Я слышал, что вы собираетесь в отпуск? Или уходите в отставку? Выслуга это вам позволяет!

– Послушайте! – стукнул чашечкой о стол Кидди. – Вы сами только что сказали, что я не совершаю ошибок. Хватит уже лежать на орбите! Я понимаю, вам необходимо положительное заключение по испытанию компрессии. Возможно, вы его получите, но это произойдет только после завершения всей программы!

Кидди почти вышел из себя и из-за осознания этого злился еще больше. Он прекрасно знал, что программа корпорации отработана и отшлифована до мелочей и что тестированием в компрессии Ридли Бэнкса начинается ее третий этап. Кидди лично контролировал второй этап испытаний, который только что завершился и который касался заключенных с короткими сроками, но он злился и сдерживал себя от грубости с каждым мгновением все с большим и большим усилием. Не из-за отвращения, которое испытывал к Марку Котчери с момента его появления на базе, а из-за Магды.

– Не сомневаюсь, – оперся локтем о стол Котчери. – Все идет по плану! Полсотни первых компрессанов по второй программе уже отправились на Землю. Последнее испытание закончится на этой неделе, все будет так, как должно быть.

– И что же тогда вас беспокоит? – Кидди вновь глотнул кофе, хотя язык саднило нестерпимо. – И при чем тут мое досье? Закончится испытание, я составлю отчет, рекомендации и, если не будет срывов, подпишу акт. Надеюсь, все неполадки, что были отмечены месяц назад, не повторятся? Только ведь моя подпись – это только моя подпись. Она всего лишь даст возможность ввести компрессию в некотором количестве тюрем. Да, это начало массового использования вашей системы, но срок ее испытания останется прежним – десять лет. Многое будет зависеть от того, что станет с компрессанами в дальнейшем. Будет ли отличаться их послетюремная адаптация от адаптации освобожденных в обычном порядке. Выдержит ли их психика, наконец! Десять лет, Котчери, вы понимаете? Десять лет! Нужна положительная статистика. Государственный совет не издаст нужный вам закон без положительной статистики. Куда вы спешите? Но даже эти десять лет начнут отсчет только тогда, когда будет закончена третья программа. Вот тогда мы и расстанемся… к взаимному облегчению. Ждать осталось недолго. Только тогда я отправлюсь на Землю в отпуск… или в отставку. Подождите!

– Корпорация не может ждать, – неожиданно трезво улыбнулся Котчери. – Она находится не в безвоздушном пространстве, хотя да… здесь на Луне воздух только под куполами ангаров. Ваш авторитет способен помочь нам сократить срок испытаний с десяти до пяти лет. Или даже до трех. Десять лет – это много. Мы вложили в компрессию миллиарды. Через десять лет наши конкуренты могут догнать нас и получить лицензию на аналогичный продукт, вовсе не пребывая в ожидании, как мы теперь!

– Зачем вам это надо, Котчери? – Кидди поставил чашечку и стиснул пальцами край стола. – Я не о сокращении срока испытания, я о компрессии. Я не могу понять! Уж не знаю, чем еще ваша корпорация занимается на Земле, кроме этой программы, но здесь вы прежде всего разрабатываете полезные ископаемые. У вас заводы, рудники на Луне. Вы едва ли не монополисты по гелию-3, вы весьма весомы по алюминию, железу, титану, я уж не говорю о редких металлах! Зачем вам эта головная боль? По договоренности с правительством вы используете труд заключенных и теперь собственными руками лишаете себя рабочей силы? Я смотрел ваши предложения – то, что вы просите за внедрение компрессии, даже частично не покроет ваших убытков! Или вы думаете, я поверю тому, что вас беспокоит судьба семей осужденных?

– Правильно делаете, что не верите, – довольно кивнул Котчери. – Вот! Люблю конкретный разговор! И здесь вы обстоятельны и скрупулезны! Хотя использование заключенных ненамного дешевле труда вольнонаемных, ведь заключенных еще приходится и охранять. Да и работники из них еще те, несмотря на все ваши усилия, майор. Дело в самом проекте! Компрессия – это будущее! Это триллионы прибыли! Неужели вы думаете, что мы хотим ограничиться тюрьмами? Тюрьмы – это только обкатка. Моделирование наведенного сна с реальностью одиночного заключения посреди пустынной местности просто более экономично, но мы уже теперь можем большее! Компрессия способна восполнить главный дефицит современности – дефицит времени! И это больший дефицит, чем дефицит редкоземельных металлов! Знаете, сколько талантливых людей на Земле мечтают, чтобы в сутках было двадцать пять часов? Компрессия способна вместить в сутки годы! Предположим, что вы – только что создавший семью юнец. Вы нашли хорошую работу, которая способна вас обеспечить, но не имеете достаточных профессиональных навыков. Вам нужно на обучение два года, которых у вас нет. Теперь они есть, Кидди, есть! Вот, пожалуйста, вы ложитесь спать и проживаете эти два года во сне за одну ночь, просыпаясь прекрасным специалистом! Сфера применения компрессии неограничена! Компрессия необходима! Но на пути ее применения стоят эти ваши десять лет!

– Наши десять лет, – упрямо мотнул головой Кидди. – Наши с вами десять лет, советник. Не спешите. Я смогу помогать вам только в рамках утвержденной программы. Хотя, скорее, именно ваши, ваши, Котчери, десять лет. Без меня. Для вас слишком длинны десять лет, а мне показались утомительно долгими мои восемь, но я их отслужу безупречно от первого до последнего дня.

– Вы могли бы после отставки поступить на работу в корпорацию, – прищурился Котчери. – И даже сделать там карьеру еще более блистательную, чем на государственной службе!

– Вы покупаете меня? – в упор спросил Кидди.

– Что вы! – рассмеялся Котчери. – Не сомневаюсь, что вы для этого слишком законопослушны и выполните третью программу испытаний в полном объеме, включая личное тестирование. Считайте, что переманиваю перспективного работника. Те, кто не продается, всегда в цене. Простите за оксюморон. Кстати, основатель нашей корпорации, изобретатель компрессии Уильям Буардес, был верен ей до конца жизни, а ведь он был инвалидом! Вы подумали о смертельно больных? О тех, кого не может спасти даже современная медицина, или тех, кто уже прожил отпущенный им судьбой срок? Вы подумали о несчастных, которых обделила судьба? Компрессия позволит им продлить собственную жизнь почти до бесконечности, почувствовать себя здоровыми людьми!

– В искусственном мире? – скривился Кидди. – В качественном симуляторе?

– Подождите, – отодвинул бокал Котчери. – Подождите выносить суждения до того, как протестируете компрессию лично. Сколько там вам положено? Неделю? Бьюсь об заклад, что вы не сможете отличить ее от реальности! Кстати, Уильям Буардес включился в систему за пять дней до своей физической смерти, и за эти пять дней прожил огромную жизнь! И прожил ее здоровым человеком!

– В одиночестве? – нахмурился Кидди.

– Это его тайна, – успокаивающе подмигнул Котчери. – Но он мог найти там себе компанию, уверяю вас. Кстати, банальное подключение компрессии к системе опекунства Земли позволит создать иллюзию нашей родной планеты и даст возможность любому из нас жить в этой иллюзии, как в реальном мире, и общаться почти с реальными людьми. Более реальными, чем эти собеседники в разговорниках. Более реальными, чем киберразвлечения с симуляторами. По крайней мере, с теми, кто носит или носил контрольный чиппер на запястье. Но пока это почти невозможно. Этические проблемы возникают, знаете ли! Заманчиво поквитаться со смертельным врагом, будучи уверенным, что наяву с ним ничего не случится? Заманчиво заслужить благосклонность девицы, которая в реальной жизни не заслуживает долгого ухаживания? Да. Я мог бы гарантировать почти стопроцентное соответствие! Вам ли не знать возможности опекунства? Но это все баловство, которое всего лишь демонстрирует безграничные возможности нашего продукта! А теперь представьте, что десятки обреченных людей получат в дар долгую и яркую жизнь. Скольким нам придется отказать за эти десять лет испытаний? Сколько их умрет за эти десять лет, не испытав счастья ощущать себя здоровым? Ведь, несмотря на те чудеса, что совершают врачи, они все еще не всесильны! Уверяю вас, Уильям Буардес думал не только о себе, когда занимался научными изысканиями!

– Я был знаком с ним, – процедил сквозь зубы Кидди.

– Я знаю, – улыбнулся Котчери. – Мне рассказывал о вас… Стиай Стиара. В восхищенных тонах, кстати. Да, ваша девушка… Магда… согласна, что вы эгоист. Конечно, она не признала этого прямо, но я спросил ее, что может удерживать такую красавицу возле такого, простите меня великодушно, чудовища? Ведь старший инспектор Кидди любит только самого себя. Бережет только самого себя. Да и всякий человек без недостатков – это чудовище для окружающих, не находите? А уж тем более себялюбец! Она ответила, что готова с этим смириться, поскольку готова быть частью вас, а значит попадать в сферу вашей любви к самому себе.

– Послушайте, Котчери, – Кидди глубоко вдохнул и мысленно досчитал до пяти, чтобы успокоиться. – А вы подумали, что тот… предполагаемый молодой парень, который на два года уйдет в компрессию, чтобы получить нужную специальность, вернется оттуда другим человеком? Вы подумали о том, что он может забыть о своей девушке? Вы подумали о том, как может измениться жизнь человека с учетом новых возможностей?

– Два года – это ведь не восемь лет? – ухмыльнулся Котчери. – Прогресс – это прежде всего новые возможности! К тому же, что помешает тысячам молодых парней и девчонок посетить компрессию за день до бракосочетания, чтобы избежать скоропалительных решений? Вы способны придумать более гуманное испытание чувств? Сколько семей мы сохраним таким образом, Кидди! Вы представить себе не можете!

– А если там, в состоянии компрессии, там, в этой качественной иллюзии, человек раскроет свои худшие стороны? Что вы там говорили о смертельном враге? О привлекательной девице? Если он будет убивать и насиловать? Вы не боитесь, что человек, окруженный реальными, но программируемыми фигурами, соблазнится вседозволенностью? Он может перенести ее и в реальность!

– Я мечтал бы об этом! – восторженно прошептал Котчери. – Да, оператор компрессии не может в режиме реального времени контролировать поведение клиента, если, конечно, он не отправлен в иллюзию вслед за ним, но сама система не дает сбоев! Она вычленяет любые противоправные действия клиентов и выделяет их в отчете! Система сверхнадежна! Разве вы сами не убедились в этом месяц назад? Помните психопата Макки, который пытался повеситься в компрессии на четвертом году срока? Система сама не только сгенерировала его выздоровление, но просигнализировала нам об этом! Уверяю вас, Кидди, система вылечила бы Макки, даже если бы он отрезал себе голову! И если бы Макки, находясь в компрессии, убил бы кого-нибудь, мы бы узнали об этом первыми и, не рискуя настоящими жизнями, отправили его в суд для продления срока заключения! Ответственность за виртуальную агрессию еще никто не отменял!

11

– Ты нашла работу? – спросил Кидди, когда пришла пора подниматься с постели, принимать душ и разговаривать, чтобы заполнить вдруг напомнившую о себе пустоту. – Или вернулась в академию? Помнится, ты хотела возобновить преподавательство?

Моника замерла, бросила полотенце на пол, стянула волосы лентой, спросила:

– У тебя кто-нибудь остался там?

Кидди вздохнул, шагнул к столу. На матовой поверхности лежали капсулы симуляторов, шайба разговорника.

– Где блок-файл Михи? – Кидди посмотрел на Монику через плечо.

Она наклонила голову, словно прислушивалась к его голосу, собрала на груди халат и шагнула в арку коридора.

– На завтрак рыба! Ведь ты любишь рыбу?

– Люблю, – пробормотал Кидди и крикнул в ответ: – Где вещи Михи? И как, черт возьми, это произошло?

– Кидди! – донесся голос Моники. – Красное вино с рыбой – нормально?

– Включи музыку! – повысил голос Кидди. – Ту, что любил Миха!

Она не ответила, но вдруг запахло дождем и раздающееся с кухни громыхание затихло. Зазвучала музыка. Именно ее и хотел услышать Кидди. Невидимый музыкант теребил гитарные струны и пел тонким голосом что-то непонятное, наверное, вовсе бессвязное, но все издаваемые им звуки, дыхание, скрип струн, когда он перемещал вдоль грифа ладонь, – все это вместе всякий раз заставляло Миху замирать и затаивать дыхание.

– Вот! – говорил Миха. – Вот! Так звезды шелестят, Кидди, как поет этот парень! Он умер в двадцать семь! Нам уже всем по двадцать семь, скажи, мы создали хоть что-то, что оставит о нас память? Это по-настоящему, Кидди, понимаешь? Ну, как первый секс!

Да. Тут возразить было нечего. Первый секс однажды случился у каждого, и ни у кого он не был первее остальных, независимо от метки в календаре.

Кидди стряхнул накатившее на него оцепенение, положил палец в центр шайбы разговорника. «Пароль», – раздался в голове знакомый голос. «Моника», – наугад сказал Кидди. «Разблокировано», – как показалось Кидди, с сожалением произнес Миха, и Кидди немедленно спросил:

– Что случилось с Михой Даблином?

– Его погубил Кидди Гипмор, – раздалось в ответ.

– Еще раз! – Кидди почувствовал, что у него взмокли ладони. – Что случилось с Михой Даблином?

– Его погубил Кидди Гипмор, – упрямо ответил разговорник.

Чиппер задрожал и в ушах послышался голос отца:

– Кидди! Дорогой мой! Малыш! Ты где? Почему не сообщил, что прилетаешь? Вещи прислали из космопорта!

– Папа, привет! – постарался бодро ответить Кидди. – Хотел сделать тебе сюрприз! Но вот… тут оказалось, что Миха… умер.

– Да, да, я знаю, – забился в ушах тонкий отцовский выговор. – Я знаю, Моника сообщила мне. Очень жаль. Он был лучшим среди вас, Кидди, лучшим. Когда ты появишься, сынок? Что это за компрессия? Я видел тебя в выпуске новостей. Не меньше десятка репортеров с утра уже наведывались ко мне, Кидди! Они были очень назойливы, мне даже пришлось пригрозить им полицией! Расскажи мне об этой компрессии, сынок! Эти репортеры далеко не убрались, они теперь дежурят на парковочной площадке и у лифта внутри здания. Это правда, что вместо наказания теперь преступников будут укладывать спать? Там еще что-то говорилось о продлении жизни, ты мне все расскажешь?

– Непременно, – пообещал Кидди. – Я появлюсь, как только смогу.

Отец заговорил еще о чем-то, но Кидди сбросил линию и шагнул в кухню.

Моника торопливо вытирала слезы. Кидди сел напротив, протянул руку, чтобы коснуться ее предплечья, она вскочила и вытащила из автомата исходящие паром блюда. Кидди сорвал с розовой мякоти тонкую пленку, втянул сладкий аромат, потянулся за бутылкой.

– Я сама, – прикусила губу Моника, неуверенно плеснула в бокалы, не дожидаясь Кидди, глотнула, отщипнула кусок рыбы, отправила в рот, обожглась, снова хлебнула, уставилась на замершего с бокалом в руках Кидди.

– Это твой разговорник? Там на столе? Симуляторы?

– Нет, то есть да… – Она отвечала торопливо, словно от ее слов зависело, останется ли Кидди или немедленно, сию минуту встанет и уйдет. – Разговорник Михи, у меня нет. Этот Миха сам зарядил. Залил в него все, всю базу с чиппера, даже свои юношеские дневники. Он часто задерживался в институте, наверное, хотел, чтобы я не скучала, но почему-то не отдал мне его. Разговорник принес Рокки, когда Михи уже не стало. После. Наутро, наверное. Наведывался, чтобы проверить, не свихнулась ли я. Перед тем как исчезнуть. Он ведь пропал куда-то. А симуляторы мои, но они… порченые. Мне Рокки той же ночью сказал, когда с Михой это случилось. Сразу сказал: «Если не хочешь, чтобы копались в твоих файлах, обнули симуляторы». Я их в шкаф засунула и пропекла. Там ничего не осталось. Точно. Рокки проверял. Только не пригодилось ничего. Никому они не нужны. И разговорник никому не нужен.

– Ты не включала его?

– Я же не знаю пароль, – испуганно сжалась Моника, словно Кидди замахнулся на нее кулаком.

– Почему не разблокировала через систему опекунства? Ведь ты его жена?

– Я не хочу слышать его голос, – она вытерла слезы. – Я боюсь.

Несколько мгновений они молчали. Кидди начал рассеянно есть, рыба была очень вкусна. Глядя на него, и Моника принялась отправлять в рот кусок за куском. Вряд ли она чувствовала вкус.

– Блок-файл Михи забрал Стиай, – вымолвила она минут через пять. – Но Рокки проверил его и вычистил все оттуда. А вещи я сама уничтожила. В пепел. Вот мячи оставила.

– Почему у тебя нет разговорника? – спросил Кидди.

– Был. – Она посмотрела на Кидди неожиданно сухими глазами. – Все, что могла твоего, туда загрузила. К отцу твоему ходила. Даже детские файлы твои сбросила. Только вот слишком похоже на тебя получилось. Прямо как в жизни. Неразговорчивым разговорник вышел. Пару раз включила, такое чувство было, словно я допрашиваю тебя. «Да» или «нет», и ни слова больше. Выбросила я его, когда одежду Михи… Или ты не такой?

– Спрашивай, – не отвел взгляда Кидди и щелкнул пальцами, заставив замолчать музыку. – Вот я перед тобой.

– С кем ты там… – она повела глазами в сторону комнаты, – разговаривал?

– Отец линию бросил, – пожал плечами Кидди. – Веши мои из космопорта доставили. Ждет.

– Ты вернешься? – спросила она.

– Я уже вернулся, – ответил Кидди.

– Я тебе фуражку не отдам, – захлопала она ресницами.

– Хорошо, – серьезно кивнул Кидди, чувствуя, что тоска, исходящая из объемов пустого, покинутого Михой дома, из глаз несчастного существа напротив начинает его душить и гнать, гнать, гнать куда подальше! Отчего же так было легко с Сиф, даже когда она перестала смотреть Кидди в глаза?