Однако цвет аметиста - спокойный, умиротворяющий, в то время как светин таинственный кристалл всё время находится в движении. Это, несомненно, камень, но, тем не менее, он всё-таки живой, потому что вечно переливается изнутри, его узоры постоянно, хотя и очень медленно, меняются, как будто он наполнен каким-то тяжёлым газом, не знающем покоя. И, к тому же, он, действительно, всегда немного теплее, чем окружающие его неживые предметы - это Света хорошо чувствует собственной ладонью.
Может быть, этот волшебный фиолетовый кристалл - какой-нибудь неизвестный людям новый элемент таблицы Менделеева? Может быть, это пока не открытый наукой минерал, обладающий бесценными для человечества свойствами? Проще всего, конечно, показать его преподавателю и спросить, но этого Света как раз и боялась больше всего: во-первых, преподаватель мог его просто отбрать для кафедральной коллекции или научного изучения. Ну и, во-вторых, Света хотела определить свой кристалл самостоятельно, без чьей-либо посторонней помощи. К тому же, а вдруг она была на пороге какого-то потрясающего открытия? Тайны мироздания бесконечны, а, значит, такое тоже вполне возможно. И она хотела сделать это открытие сама...
В кабинет зашёл её сокурсник - наглый и самодовольный Виктор Хряков. Света его терпеть не могла, в то время как многие девушки были от него просто без ума. Кажется, его фамилия удивительно ему соответствовала: у Виктора были маленькие глазки на массивном круглом лице и крупная, не по летам округлая фигура. Себя он с большой претензией называл на французский манер - с ударением на последнем слоге своего имени, что ещё больше отталкивало Свету. Однако со Светой он вёл себя совсем не так, как со всеми остальными девицами. Дело в том, что он был к Свете очень и очень неравнодушен.
- Свет, опять сидишь за образцами? Уж кто-кто, а ты-то всегда любой зачёт сдашь с первого раза! Пошли, сходим в столовую.
- Некогда. Я уж потом, дома наемся и за обед, и за ужин. Зачёт, конечно, сдам, но я ещё не все образцы наизусть выучила. Это во-первых. А во-вторых - мне это самой надо, знать на зубок все породы и минералы, а не для зачёта. Я, в отличие от тебя, для себя учусь, а не для преподавателя - ему-то, собственно говоря, на самом деле всё равно. Так что, иди Хряков, и иди, не морочь мне голову.
- Слушай, а завтра на физфаке студенческий вечер. У меня там приятель учится, он может пригласительные билеты достать. Пойдём? У них всегда самодеятельность обалденная. А потом танцы будут.
- Ты что?! Когда мне по вечерам ходить, мне до дома больше двух часов добираться. Я ведь не в Москве живу, а в пригороде. До пяти часов - занятия. Потом библиотека. А у нас в Люблино знаешь как страшно поздно ходить - полно пьяной шпаны, ко всем цепляется. Без конца кого-нибудь убивают. После библиотеки бегом домой побегу.
- Всегда ты так. Могла бы и на вечер сходить, и на ночь у девчонок в общежитии остаться, что у тебя подруг нету, что ли?
- У меня и подруги есть, и свой дом, кстати, тоже. Ну ладно, иди, иди, не мешай!
Виктор и сам удивлялся, чем эта девчонка его так зацепила? Другие на шею вешаются, а эту он никак уломать не может. Наверное, дело отчасти в том, что задето его самолюбие, а также и в том, что уж очень она красива, хотя не осознаёт этого. И одета плохо, не как факультетские модницы: так и ходит в старой коричневой школьной форме, и ей, повидимому, просто всё равно, во что она одета. Если бы её нарядить так же, как этих факультетских проституток, то они бы ей и в подмётки не годились!
* * *
Света кончила заниматься и вышла из кабинета. Было уже довольно поздно, а ведь она будет дома не раньше, чем через два часа! Ужасно хотелось есть - и так каждый день: в двадцатиминутный перерыв между лекциями поесть в студенческой столовой просто невозможно - там всегда огромные очереди. А после лекций - вечная спешка: библиотека, потом дорога домой, преступно отрывать от занятий минут тридцать-сорок на какой-то там борщ с котлетами.
* * *
На следующее утро Дирк Вагнер, мехматовский студент-второкурсник из ГДР, подошёл к книжному прилавку на первом этаже главного здания университета. Прилавок, как всегда, был облеплен студентами, которые листали, а иногда и покупали интересующие их книги. Дирк взглянул на плотную толпу и в противоположном углу случайно увидел девушку, внимательно изучающую какую-то нестандартно большую книгу типа художественного альбома, непохожую на обычный учебник или научную монографию.
Дирк мельком взглянул на лицо девушки и вдруг испытал что-то вроде шока. Больше он не мог отвести глаз от этого лица. Таких иконописных лиц он не видел ни на старинных портретах, ни на фотографиях мировых кинозвёзд. Типичное славянское лицо, огромные тёмнокарие украинские очи, точёный нос, облако каштановых кудрявых волос, ладная спортивная фигурка, бедное коричневое платьице и, самое главное - удивительная строгость, праведность, цельность сильной, глубокой натуры, что интуитивно угадывалось и в лице, и во всём её облике. Она была именно из тех, о которых какой-то русский поэт девятнадцатого века сказал потрясающие слова: "коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт", и что-то ещё вроде того: "пройдёт - словно солнцем осветит, посмотрит - рублём подарит", если, конечно, Дирк правильно запомнил то, о чём в прошлом году говорилось на уроках русского языка для иностранцев.
Дирк стоял и смотрел на девушку, но она этого не замечала - всё так же листала и рассматривала свою книгу. Дирк забыл, куда и зачем шёл, весь мир вокруг просто исчез для него, ему хотелось только одного - вот так стоять и смотреть на её лицо вечно. Девушка вздохнула, положила книгу обратно на прилавок и направилась к лифтам. Разумеется, Дирк пошёл следом за ней. Густая толпа студентов, спешивших на занятия, не позволяла девушке догадаться о том, что её кто-то преследует.
Света вошла в огромную аудиторию - сегодня была общая лекция по научному атеизму для всего первого курса. Дирк, устремившись следом за ней, поднялся по лекционному амфитеатру на один ряд повыше и сел как раз за светиной спиной на следующий ярус деревянных откидных стульев. Он следил за каждым движением девушки, одетой в слишком скромную коричневую школьную форму. Тем временем Света вынула из своего чемоданчика толстую общую тетрадь, ручку и положила их перед собой. На обложке тетради Дирк прочёл: Мартова Светлана. 1 курс, 8 группа. Научный атеизм.
Не помня себя от счастья, Дирк вышел из аудитории и направился к расписанию всех курсов и всех групп, висевшему на стене рядом с учебной частью геологического факультета. Там он тщательно списал все часы занятий и все аудитории восьмой группы - теперь он не только знал имя и фамилию этой необыкновенной девушки, но и все её ежедневные перемещения в течение первой половины дня, кроме, разумеется, воскресенья. Затем он спустился снова на первый этаж и подошёл к книжному киоску. Занятия вот-вот должны были начаться, и теперь у киоска уже почти никого не было.
Дирк взял в руки тот самый альбом, который Света десять минут тому назад с таким сожалением положила обратно на прилавок, и, даже его не открыв, сразу купил у продавца два экземпляра. Красочный альбом оказался довольно дорогим, но Дирк мог себе это позволить - ведь стипендия немецких студентов была в несколько раз выше, чем советских.
Как настоящий аккуратный и ответственный немец, Дирк всегда на всякий случай приходил на занятия минут на пятнадцать-двадцать раньше, тем более, что сделать это было совсем легко: студенческое общежитие находилось в крыле того же самого главного здания, где читались лекции, и Дирку не приходилось пользоваться общественным транспортом. Так что, несмотря на непредвиденные задержки, Дирк, в отличие от множества русских студентов, которые так же, как и он сам, проживали в общежитии, в этот день даже не опоздал на собственные занятия.
Он с нетерпением ждал вечера, чтобы в своём студенческом блоке спокойно и без помех рассмотреть тот самый альбом, который так заинтересовал эту удивительную девушку по имени Света из восьмой группы первого курса геологического факультета. Купленная книга тоже оказалась совершенно необыкновенной - это был популярный труд археолога-спелеолога Алексея Павловича Окладникова под названием "Утро искусства", снабжённый многочисленными рисунками и цветными иллюстрациями. Сначала Дирк внимательно рассмотрел все рисунки, отложив чтение текста на время студенческих каникул - ведь сейчас семинары, лекции и практические занятия занимали всё его время.
С громадным удивлением Дирк узнал, что в мире когда-то существовал целый мощный пласт изумительного искусства, о котором он никогда даже и не слышал. Родом из культурной семьи, Дирк с детства привык видеть иллюстрации к книгам по средневековой европейской скульптуре и живописи, ходил с родителями в музеи, обожал классику - Рафаэля, Мурильо, Рембрандта. Но это невообразимое первобытное палеолитическое искусство его просто потрясло. Оно гениально сочетало в себе совершенно несовместимые вещи: дикую, звериную мощь - и нежность, воздушность линий, грубый натурализм - и возвышенную стилизацию, которую повзрослевшее человечество снова откроет для себя уже многие тысячелетия спустя.
От цветных фотографий невозможно было оторвать взгляд - казалось, что, глядя на них, Дирк уносится в прошлые эпохи, бродит по пещерам вместе с первобытными охотниками, сам видит или даже рисует красной охрой на каменных стенах пещер диких животных той эпохи - бизонов, мамонтов, оленей, львов. Как странно: эти изображения были обнаружены в Европе целое столетие тому назад - в середине девятнадцатого века, причём не только во Франции или Испании, но даже и в его родной Германии - но об этом Дирк не слыхал никогда. Ещё удивительнее то, что он открыл для себя пещерное искусство далёкой эпохи палеолита не на родине, а в этой холодной России, причём совершенно случайно - благодаря русской красавице по имени Светлана. Но сама она пока и не подозревает об этом...
* * *
Расписание занятий восьмой группы первого курса геологического факультета Дирку так и не понадобилось - по счастливой случайности ему удалось познакомиться со Светой гораздо раньше, чем он собирался.
Дирк Вагнер, в компании своего приятеля из немецкого землячества, стоял перед доской объявлений у студенческого клуба, который также находился на Ленинских горах на первом этаже в главном здании МГУ с золотым шпилем. Большой плакат гласил, что на днях в клубе пройдёт концерт знаменитого на весь мир скрипача Давида Ойстраха. Приятели обсуждали - стоит ли тратить столь дефицитное время на этот концерт перед очень страшным очередным зачётом. С другой стороны - не пойти на такой уникальный концерт тоже было бы очень обидно...
Разумеется, между собой они вполголоса говорили по-немецки. Вдруг стоящая впереди девушка оглянулась. Какое счастье - это была Света! В ту же секунду Дирк догадался, что Света повернулась к ним не случайно - она поняла всё, что только что услышала. Дирк был счастлив, что ему предоставлен судьбой удивительный шанс завязать знакомство с этой славянской богиней. План созрел мгновенно. Весь дальнейший, такой счастливый для Дирка разговор, состоялся между ними по-немецки.
- Вы говорите по-немецки?
- Да, я учила его в школе, но теперь пришлось заниматься во французской группе, так как немецкие переполнены. Конечно, знать два языка совсем неплохо, но ведь жалко забывать немецкий!
- У вас отличное произношение, и говорите вы так свободно, как будто окончили инъяз, а не обычную десятилетку!
- Потому что я всегда очень любила немецкий - сама много читала и занималась дополнительно. А вот теперь - никакой практики.
- А знаете, ведь у нас в культурном центре посольства ГДР часто показывают фильмы на немецком языке, мы можем иногда сходить туда вместе. Давайте ваш телефон, и я вам позвоню, когда будет что-нибудь интересное.
- Ну, во-первых, я не даю свой телефон незнакомым людям. А во-вторых, всё-таки спасибо. Если будет что-нибудь интересное, вы можете заранее оставить мне записку на немецком языке у вахтёра в общежитии зоны "В", третий этаж, там живут мои сокурсницы, они передадут.
- Но кому же я оставлю, если не знаю вашего имени?
- Там живёт Карина, я её предупрежу...
- Нет, так дело не пойдёт! Это просто несерьёзно. Ну хорошо, если не хотите говорить даже своего имени, то я его просто угадаю сам. Вы знаете, в шестнадцатом веке моя пра-пра-прабабушка была сожжена инквизицией на костре как ведьма. С тех пор в нашей семье из поколения в поколения передаются способности ясновидения. Дайте правую руку, и я вам многое скажу о вас.
Конечно, материалистка Света, только что сдавшая на отлично очередной зачёт по научному атеизму, не очень-то верила всей этой мистической чепухе, но её женское любопытство всё-таки пересилило осторожность, тем более, что ведь она, собственно говоря, ничем не рисковала. Дирк со Светой отшли в сторонку, девушка доверчиво протянула свою руку. Разумеется, на ней не было ни маникюра, ни какого-нибудь даже самого маленького и скромного колечка. Ладошка оказалась по-мужски твёрдой. Дирк закрыл глаза и сделал вид, что прислушивается к каким-то потусторонним сигналам. Он впервые в жизни дотронулся до девичьей руки...
- Так, так... Имя начинается на букву..., на букву С. Сейчас, сейчас скажу точнее. Надо сосредоточиться. Точно! Ваше имя - Светлана!
Света вздрогнула. Ей стало страшно, но и ещё более интересно. Она приготовилась слушать дальше.
- Теперь фамилия. Фамилия..., фамилия. А, Б, В, Г, Д... Нет, это не то. И, К, Л, М... Да, кажется на М. Сейчас, напрягусь, и считаю информацию о следующих буквах. Вторая буква, это, точно, А. И ещё одна А, где-то в конце фамилии. Кроме того, в голове носятся буквы Р , О и Т. МА...МАР... Всё ясно: МАРТОВА! Светлана Мартова. Правильно?
- Ну, ладно, угадал. Это вполне может быть и случайностью. А вот попробуйте узнать, где я учусь!
- Мне надо сосредоточиться. Так, вижу какие-то камни, кристаллы... Ещё вижу дорогу, карту, рюкзак, пещеру... А, знаю, знаю: на геологическом факультете. Могу даже точно сказать, на каком курсе и в какой группе. Но мне для этого надо знать несколько других ваших персональных цифр, лучше всего день рождения.
- Тут нет никакого секрета: двадцать третье февраля.
- О, майн Гот! Да ведь это же и день рождения моего отца!
Дирк сказал эту фразу каким-то совсем тихим, дрогнувшим голосом и вдруг запнулся. А потом, как ни в чём не бывало, продолжил громко и спокойно:
- Ого, день Советской Армии! Это что-нибудь да значит! Отсюда могу, соответственно, представить и ваш характер: в чём-то очень женственный, но в принципиальных вопросах - твёрдый, как алмаз. Значит, двадцать три и два. Сейчас, сейчас, посмотрим какие другие магические цифры будут притянуты этими двумя. Вот, вижу: вокруг меня кружатся цифры. Они маленькие-маленькие, но есть две покрупнее. Они растут, приближаются - теперь чётко видно, что это единица и восьмёрка. Ну конечно: первый курс, восьмая группа! Угадал?
Потрясённая Света молчала - она не могла вымолвить ни слова. Чертовщина какая-то! Поневоле задумаешься. А ведь на научном атеизме им говорили, что на свете не существует никакой мистики, ничего сверхъестественного! Понятно, что от такого мощного экстрасенса как этот молодой немец, не скроется ничто - и ей всё-таки пришлось дать ему свой телефон - ведь в конце-концов он так и так всё равно вычислил бы его телепатическим путём.
Глава 6.
Вскоре после невероятных приключений Светы и Нины их отцу по состоянию здоровья пришлось уйти в отставку - он так никогда и не поправился окончательно от последствий своего фронтового ранения.
Семья переехала из Калининграда в Подмосковье. Сначала Мартовы получили так называемую "квартиру" - клетушку в полуподвале. Сидя по очереди за уроками за одним и тем же крохотным столиком, притулившимся у окна, Света и Нина, поднимая глаза, видели только убого обутые ноги прохожих послевоенного времени - то в бурках, и лишь иногда в валенках, то в галошах или резиновых ботиках, то в парусиновых туфлях. Хорошо ещё, что Андрюшка пока ходил не в школу, а в ясли (Наталья пошла учительствовать в школу), иначе делать уроки ему было бы просто негде.
Никто и никогда не говорил на запретную тему кёнигсбергского подземелья, хотя все, и взрослые, и девочки, ничего не забыли и знали, что их связывает страшная, в буквальном смысле этого слова смертельная тайна. К счастью, в конце-концов кончилась кровавая сталинская эпоха - состоялся ХХ съезд КПСС с его разоблачением культа личности, а затем наступило и время реабилитации и возвращения из тюрем и ссылок тех, кого не успели расстрелять и кто тогда ещё оставался жив. Антон и Наталья почти перестали бояться, что ночью за ними приедет чёрный воронок, их оторвут от детей, и они навеки сгинут неизвестно где на просторах своей великой и могучей родины, "где так вольно дышит человек".
Наступили новые времена, Н.С.Хрущёв провозгласил массовое жилищное строительство, и по всей стране, на шестой части земной суши, от Балтийского моря до Тихого окена начали возводить стандартные пятиэтажки, куда въезжали безмерно счастливые новосёлы. Люди выбирались из подвалов и подсобок, из сараев и бараков, из железнодорожных вагонов, приспособленных под жильё.
Наконец-то и Мартовы тоже получили неслыханно прекрасную двухкомнатную квартиру на пятом этаже панельного дома без лифта всё в том же Подмосковье на улице Советской. Они просто не верили своему счастью. Дети перестали готовить уроки, сидя закутанными в платки и обутыми в валенки, перестали болеть вечными простудами. Наконец-то семья купила настоящий письменный стол, правда, теперь уже - один на троих: для одной студентки и двух школьников, но всё-таки письменный стол! Наконец-то и взрослые, и дети после долгих лет сумеречной подвальной жизни увидели настоящее солнце в окнах своего дома.
Уже давно настольной книгой стали для Светы "Десять лет под землёй" Норбера де Кастере. После своего удивительного приключения в Калининграде девочка просто "заболела" пещерами. Она как будто стала жить двойной жизнью, которая продолжалась и потом - все последующие годы её взросления. Ещё там, в Калининграде, ложась спать, она каждый вечер закрывала глаза и снова видела себя в этом прекрасном Королевском зале, бродила вдоль подземного ручья, трогала ладонями громадные цветные кристаллы, растущие из-под земли, любовалась немыслимой белизной сталактитов и сталагмитов. А родной, тёплый сиреневый кристалл, посланец этого волшебного подземного мира, всегда лежал у неё под подушкой...
Студентка геологического факультета МГУ Светлана Мартова с громадным трудом записалась в секцию спелеологии - секция была переполнена, к тому же, туда предпочитали брать мальчиков, а не девочек. Тем не менее, Света всё-таки добилась своего, и это была её первая жизненная победа. Она научилась выносить холод, темноту и одиночество пещер, пользоваться карабином и спасательным тросом, пролезать в самые узкие щели, исследовать каменные мешки, часами брести по колено в ледяной воде, в любой ситуации сохранять хладнокровие.
Разумеется, всё это были очень полезные навыки. Но, если сказать честно, Света ожидала от спелеологии гораздо большего. Она ждала встречи с прекрасным, таинственным, волшебным миром подземелий, но ничего похожего на
тотмир, который она увидела когда-то там, в Кёнигсберге, она не нашла больше нигде и никогда, хотя облазила множество пещер в самых разных уголках своей огромной советской страны. Конечно, и в этих пещерах была своя романтика, своя притягательная сила, но не было той неописуемой красоты, того волшебства, которые она ощутила там, в Калининграде, и которые она вновь создавала перед собой каждый раз, как только закрывала глаза.
Отец болел долго и тяжело. У него открылся диабет - результат голодовки на Ленинградском фронте. Теперь Свете приходилось вставать ещё раньше - в пять часов утра, чтобы перед выездом в университет успеть вскипятить шприц на газовой плите, остудить железную коробочку с водой и шприцом до комнатной температуры и сделать отцу ежедневный укол спасительного инсулина. Многие диабетики делают себе уколы сами, но ведь однорукий Антон сделать этого, разумеется, никак не мог.
Кёнигсбергское подземелье и особенно Королевский зал стали для Светы как бы вторым местом её существования - она мысленно уходила туда каждый раз, когда сильно уставала, когда что-то не ладилось или же окружающая жизнь подмосковного городка, с её убогостью, повальным пьянством и беспросветностью, становилась для неё слишком уж невыносимой. Только теперь девушка поняла, что такое настоящая ностальгия, о которой она читала в книгах. Уже столько лет Свете мучительно хотелось вернуться в свою потерянную сказку - Королевский зал и остаться там навеки! Никто из окружающих, в том числе и родители, даже и не подозревал, что в душе у такой смелой, энергичной и настойчивой девушки постоянно болит эта невидимая, тайная, никогда не заживающая рана...
Между тем, Антону становилось всё хуже и хуже. Однажды, когда дома никого не было, он подозвал к себе Свету и заговорил с ней на тему совсем для неё неожиданную:
- Дочка, ты знаешь, скоро меня не станет, вы останетесь с матерью одни. Ты, как старшая, отвечаешь за Нину и Андрюшку. Ведь и у матери здоровье тоже не очень-то хорошее, не знаю, на сколько она меня переживёт. Держитесь друг друга, помогайте друг другу всегда - ведь никого больше у вас на свете нет...
- Папа, не говори так! Держись, ведь теперь нам так хорошо живётся - и квартира есть, и с продуктами полегче стало. На инсулине можно жить много лет, не поддавайся болезни, ты ведь у нас герой.
- Я знаю, дочка, что говорю. Слава богу, я всё-таки успел вырастить вас всех. Правда, Андрюшка ещё школу не кончил, но и он теперь не такой уж маленький. Но я с тобой хотел поговорить о другом. После моей смерти в моём ящике письменного стола возьми пакет - на нём будет написано твоё имя. Это только тебе, не показывай никому чужому. Теперь другое время, может быть, когда-нибудь потом, ты сможешь с этим что-то сделать, а пока храни до лучших времён.
- С чем сделать, папа, о чём ты говоришь?
- Откроешь пакет, поймёшь, в чём дело. А пока я могу сказать только это. Потом догадаешься сама...
* * *
Когда после смерти отца Света вскрыла пакет, она увидела там знакомый медальон с немецкими готическими буквами и сложенный вчетверо листок бумаги. Да, это были те самые вещи, которые она видела в ту ночь в подземном бункере. Медальон она тогда взяла с собой, а потом отдала родителям, чтобы они наконец-то поверили ей. Но вот письмо... Ведь она его не трогала - оно так и оставалось лежать рядом с трупом немецкого солдата. Значит, отец и мама всё-таки спускались в это подземелье, видели всё, о чём она им рассказала. Кто знает, может быть, они даже похоронили этого солдата где-нибудь там же в секретном фашистском подземелье.
Теперь Света легко смогла прочитать то, что было написано по-немецки и на медальоне, и в предсмертном письме - посланце далёкого прошлого не только самой девушки, но и того незнакомого немца, которого она видела всего два раза в жизни и которого уже давным-давно больше нет на белом свете:
Курт Вагнер. 23.02.1913 г. Кёнигсберг. в.ч. 6/7-48
Света вздрогнула - от родился в тот же самый день, что и она, только на двадцать три года раньше! Опять эта цифра двадцать три - прямо мистика какая-то. К тому же, что ещё удивительнее - однофамилец Дирка. А вдруг он ему не просто однофамилец, а какой-нибудь родственник? Кто знает, всё на свете может быть...
Света развернула листок. Вот что она там прочла:
Мои дорогие Дирк и Ханна!
Когда вы почтёте это письмо, если вообще оно когда-нибудь попадёт к вам в руки, то меня уже не будет в живых. Я погиб под Кёнигсбергом - моим родным городом, но не могу сказать точнее, где именно. Я не знаю, что с вами и где вы сейчас. Но я молюсь о том, чтобы вы пережили эту кошмарную войну и у вас всё было хорошо. Я вас очень люблю. Мой дорогой Дирк, вырастай большим и никогда не становись солдатом. А ты, Ханна, дай Бог, вырастишь нашего сына хорошим человеком и сама проживёшь долгую и, может быть даже счастливую жизнь. Я вам желаю всего-всего хорошего, счастья и здоровья.
16 августа 1946 года
Ваш Курт Вагнер.
Света вздрогнула ещё раз - господи, Дирк, да ещё и Вагнер! Нет, не может быть, это просто совпадение и всё... Мало ли сколько Дирков в этой Германии! И Вагнеров, наверняка, тоже хватает. К тому же она знала, что семья Дирка живёт в Дрездене, а о Кёнигсберге он не упоминал никогда. Но вдруг в её ушах прозвучала фраза, которую она когда-то услышала от него в первый же день их знакомства, когда они стояли около объявления о концерте Давида Ойстраха: "О, майн Гот! Да ведь это же и день рождения моего отца!" Тогда она не обратила на неё внимания, но теперь вспомнила, что сказано это было каким-то совсем другим голосом, после чего Дирк почему-то запнулся и продолжал разговор неестественно бодрым тоном.
Значит, это всё-таки тот самый Дирк, сын Курта Вагнера, который теперь вырос и, как и мечтал его отец, не стал солдатом. Каким-то мистическим образом именно Света соединила их судьбы: сначала увидела смерть отца, а теперь, столько лет спустя, подружилась с его сыном. А сам Дирк, скорее всего, не видел своего отца никогда...
Глава 7.
Нельзя говорить о том,
о чём следует хранить молчание.
Света была очень довольна, что теперь у неё появилась возможность хоть иногда слышать немецкую речь: она не только говорила с Дирком исключительно по-немецки, но и несколько раз сумела выбраться с ним в посольство ГДР на немецкие фильмы. Сам же Дирк, со своей стороны, был просто счастлив проводить с любимой девушкой как можно больше времени.
Однако он прекрасно знал, что никогда не сможет на ней жениться и даже просто признаться в любви: ведь студентов неоднократно предупреждали в посольстве, что партия посылает их за границу учиться, а не заводить романы на стороне. Жениться студентам и аспирантам категорически запрещено. Любое несогласие с этой директивой влечёт за собой исключение из института и немедленную высылку обратно на родину.
И ещё одно удерживало Дирка от малейшего проявления нежности по отношению к любимой девушке: он боялся испортить ей жизнь. Ведь они никогда не смогут быть вместе, даже если она и ответит на его чувства. Так зачем же кружить ей голову и подавать надежды на то, что не сможет сбыться... Пусть уж лучше обратит внимание на какого-нибудь хорошего русского парня, выходит за него замуж и будет с ним счастлива. А свою горькую тайну Дирк увезёт с собой на родину, когда через несколько лет окончит МГУ и вернётся в свой Дрезден. Он с ужасом считал каждый день до того времени, когда защитит дипломную работу и будет обязан вернуться домой...
Ради того, чтобы почаще быть возле Светы, Дирк даже пытался записаться в спелеологическую секцию, но ему было в этом отказано: экспедиции проходили по самым разным районам страны, многие из которых официально закрыты для иностранцев. Честно говоря, Дирк был этому даже рад: у него заранее вызывала отвращение необходимость лезть куда-то под землю - в темноту и холод, неизвестно для чего торчать часами в узких и грязных каменных щелях, шлёпать мокрыми ногами по жидкой грязи или в ледяной воде.
Двадцать третьего февраля Дирк дождался Свету у дверей аудитории после окончания её последнего занятия. Он поздравил её с днём рождения и вручил подарок: красную розу и альбом Окладникова о палеолитическом искусстве первобытного человека. Света только охнула - Дирк опять оказался экстрасенсом - ведь она давно мечтала об этой книге. Сначала всё не было денег, а потом книга просто исчезла с прилавков, и её уже нигде невозможно было достать.
Однако Света сумела взять реванш: она вдруг оказалась ещё большей ясновидящей, чем сам Дирк. Стоя у окна в факультетском коридоре, русская девушка и немецкий юноша, сами того не ведая, вели между собой разговор, который, как оказалось потом, определил всю их дальнейшую судьбу.
- Дирк, не думай, что только ты можешь читать чужие мысли. Хочешь, я угадаю кое-что о тебе? Например, как звали твоих родителей, откуда они родом, когда родились и так далее.
- Светочка, это просто невозможно. Ведь я никогда не говорил тебе об этом!
- Вот именно поэтому я и говорю "угадаю", а не "вспомню".
- Ну что ж, попробуй!
- Значит так. Твоя мама: какие буквы вертятся у меня в голове? А, Б, В - нет, совсем не то. Л, М, Н... Пожалуй, Н подойдёт, только это не первая буква, а где-то посредине. И ещё Х, А... Получается что-то вроде Ханна. Правильно?
Тут пришла очередь Дирка остолбенеть от удивления. Он помнил точно, что этого имени не знал никто даже из его товарищей, не было оно написано и на конвертах тех писем, которые он получал из дома, если даже когда-нибудь Света вдруг могла их случайно увидеть. А Света продолжала:
- Так, теперь отец. Назови любую цифру или число и я угадаю день его рождения.
- Ну что ж, попробуй. Десять.
- Десять? Ладно. Прибавим тринадцать - будет двадцать три. Отнять восемь, будет два. Получается февраль, двадцать третье число. И ещё год: так, надо подумать... Пожалуй, тысяча девятьсот тринадцатый. Я даже и не спрашиваю, правильно или нет, я точно знаю, что угадала.
- Света, что за мистика, скажи мне честно, что ты знаешь обо мне и откуда? Ведь раньше ты никогда не говорила со мной о моих родителях. Или, может быть, тебя запугали в КГБ и заставили в такой странной форме проверять мои анкетные данные? Я ведь никогда не скрывал, что мой отец погиб на фронте, воюя против Красной Армии, вернее говоря, пропал без вести.
- Дирк, ты что, с ума сошёл! Разве я похожа на стукачку? Дело гораздо хуже: я сама видела своими глазами смерть твоего отца! Это было в 1946 году, мне тогда было десять лет, но я до сих пор всё помню до мельчайших деталей. Я тебе сейчас всё расскажу.
И Света рассказала Дирку о своем давнем приключении в Калининграде - о подземном ходе, бункере, складах продуктов и оружия, о немецкоом солдате и его самоубийстве, о могиле Канта, наконец. Умолчала она только о волшебной пещере, Королевском зале, Хрустальной друзе, фигурах животных, о подземном ручье и фиолетовом кристалле, который, как амулет, всегда был с ней. Ведь это была её личная тайна, которая имела очень мало отношения к немецкому солдату и истории его гибели.