"Самурай живёт, ни на мгновение не забывая о смерти"
      Из "Хакагурэ" - Кодекса самурая
      Летом 1946 года при въезде в разбомблённый немецкий Кёнигсберг висел громадный красный транспарант с белыми русскими буквами: "Восстановим наш родной Калининград!". Именно его-то и увидела первым делом семья офицера-фронтовика, потомственного уральского казака из Оренбурга Антона Мартова, когда подъезжала к вокзалу, от которого фактически ничего не осталось, кроме железнодорожных путей.
      От Москвы до Калининграда поезд шёл три дня и три ночи, и дорога для однорукого инвалида войны Антона Мартова, для его жены красавицы-украинки Натальи и троих детей, из которых самому младшему был всего один годик, оказалась очень утомительной. Однако старшие дети - десятилетняя Света и шестилетняя Нина - были в восторге от путешествия: всю дорогу они смотрели в окно, с удовольствием пили сладкий чай из стаканов с подстаканниками, который регулярно приносила проводничка, и самостоятельно залезали на верхнюю полку. Ведь такое прекрасное и такоё далёкое путешествие они совершали впервые в жизни!
      Антона Мартова, дослужившегося на фронте до звания капитана, теперь переводили вместе с семьёй в Калининградское Военно-инженерное училище для преподавания курсантам основ фортификации и сопротивления материалов. Правда, до конца войны ему дослужить не удалось: в 1944 году он получил смертельное ранение в левое лёгкое и левую руку и попал в госпиталь. Он так бы и истёк кровью, лёжа на земле среди других раненых, если бы, в отличие от них, простых солдат, не был уже офицером, почему его и положили на операционный стол первым, что только и спасло ему жизнь. Антону ампутировали руку, вынули пули из лёгкого, зашили спину, оставив на ней глубокие длинные рубцы, и отправили в тыловой госпиталь.
      Когда же он, умирающий, в конце-концов всё-таки выжил благодаря безответной любви одной из медсестёр, подкармливавшей его из своего голодного пайка, и попал домой, то весил всего сорок четыре килограмма. Антон целый год молча лежал отвернувшись к стене, ничем не интересуясь и просто не желая жить, потому что на войне видел такое, что высасывает душу из живого человека и делает из него мертвеца. Много лет спустя он как-то случайно упомянул при детях, что на Ленинградском фронте у них в части был толстый бухгалтер, который однажды вышел на улицу и не вернулся: его просто поймали и съели голодные советские люди. И это было единственное, что за всю свою жизнь дети услышали от отца про войну, о которой в стране-победительнице десятки лет без конца писали газеты, создавались оптимистические кинофильмы, издавались художественные книги и мемуары.
      Уже потом, став взрослой, Света узнала, что в Ленинграде за многие месяцы блокады погибло от голода более миллиона человек, то есть чуть ли не всё население города. При этом, в буквальном смысле слова умирающие от голода сотрудницы ВИРа (Всесоюзного Института Растениеводства) свято хранили уникальную коллекцию семян, в том числе и мешочки с различными сортами гороха, чечевицы, гречки, пшеницы... Они не тронули ни одного зёрнышка и, погибая сами, всю гигантскую коллекцию сумели сохранить для людей, для будущего и для науки... А ещё позже оказалось, что громадные городские склады с запасами продовольствия в самом начале войны были по приказу сверху специально подожжены НКВД (Народный Комиссариат Внутренних дел), чтобы они не достались фашистам, так как Кремль был уверен, что Ленинград не устоит и сдастся врагу...
      Скорее всего, Антон либо сошёл бы с ума, либо тихо зачах в своём тёмном углу, если бы через год у них с женой не родился сын - очаровательный, похожий на девочку, спокойный и улыбчивый Андрюшка. И вот этот крохотный ребёнок - наконец-то сын! - потихоньку вытащил своего отца практически с того света. Глядя на его милое личико, на маленькие ручки и ножки, Антон постепенно оттаял душой и снова научился разговаривать и даже улыбаться. Понятно, что он любил своего Андрюшку-спасителя больше всего на свете.

* * *

      Военный городок располагался на отшибе - в близком пригороде Калининграда. Он состоял из нескольких десятков очаровательных немецких домиков под красными черепичными крышами, окружённых миленькими палисадниками, где, в зависимости от летнего месяца, всегда что-нибудь цвело: яблони, вишни, маттеолы (ночная красавица) или же белая и фиолетовая сирень. Каждый пряничный домик имел парадный и чёрный вход, чердак, жилую комнатку-мансарду под самой крышей, три большие смежные жилые комнаты, а также просторный зацементированный подвал - хотя и без электричества, но зато с небольшим застеклённым окошком у самой земли, которое давало достаточно света и делало подвал уютным и нестрашным даже для детей. Кроме того, каждый дом имел вторую зеркальную, совершенно отдельную и тоже трёхкомнатную половинку с кухней, где проживала соседняя семья другого военнослужащего. Конечно, совсем недавно здесь жили другие люди - немцы, но после войны все они из своих бывших владений были куда-то выселены, и теперь эти совсем нерусские, почти что сказочные пряничные домики заселяли советские военнослужащие...

* * *

      Это лето на крохотной Львовской улице военного городка было для Светы и Нины, наверное, самым счастливым из всего их послевоенного детства. К восторгу детей, в их новом доме обнаружилась полосатая серая кошка тигровой окраски, которую за миниатюрные размеры назвали Манюней. Теперь дети без конца играли с ней в садике под вишнёвыми деревьями и кормили сырой килькой. К счастью, в эти голодные послевоенные годы, когда в казённых магазинах практически не имелось ничего, кроме соли и чёрного хлеба, а за кусочком сливочного масла, если его вдруг привозили один раз в два-три месяца, приходилось стоять в очереди несколько часов, в Калининграде на рынке иногда можно было купить свежую рыбу, даже деликатесных копчёных угрей, а летом и осенью - ещё и дары местных садов и огородов - яблоки и помидоры.
      Этим летом Света впервые открыла для себя Жюля Верна. Сидя на лавочке под вишнями, с Манюнькой на коленях, она запоем читала "Пятнадцатилетнего капитана", "Таинственный остров" и "Детей капитана Гранта". Окружающий мир казался ей полным необыкновенных тайн и приключений. Стоит напомнить, что тогда человечество ещё не знало телевидения, а эра Гарри Поттера должна была наступить более чем через полвека...
      Единственным, что связывало семью Антона Мартова со всем остальным миром был громадный ламповый радиоприёмник, стоявший на столе в комнате родителей. Из-за большой удалённости Москва по нему почти не прослушивалась, зато Польша, "самый весёленький барак социалистического лагеря" - просто отлично, и Наталья, крутясь по хозяйству, постоянно слушала эстрадную музыку и польские песни, а потом постепенно даже начала понимать польскую речь. В военном городке электричество было единственным бытовым удобством, в то время как воду приходилось носить из колодца, а готовить на большой печке, которая стояла на кухне и топилась дровами.
      Однако у немцев, разумеется, всё было не как у людей: колодец оказался не деревянным со сгнившим срубом, как в русских деревнях, а чистым, аккуратным, с цементнымии кольцами до самого верха и с плотной крышкой, чтобы в воду, не дай бог, не упал ни один листок с соседнего дерева. А в печку был вмонтирован большой чугунный котёл, в котором Наталья ловко купала детей и грела воду для стирки и других хозяйственных надобностей. Подвал же, чистый и сухой, предназначался для дров: их предстояло напилить и наколоть на всю зиму, которая, к счастью, была здесь совсем тёплой - часто с плюсовыми температурами, холодным дождём и почти без снега, так что калининградские (а до этого - кёнигсбергские) ребятишки совсем не знали, что такое санки, коньки или лыжи.

* * *

      Сегодня, как и всегда, Антон пришёл из Училища поздно. Но Наталья, уложив детей, сама ещё не спала - она ждала его, чтобы вместе напилить очередную партию дров. К счастью, было полнолуние и палисадник озарялся ярким, каким-то сюрреалистическим светом, а деревья, отбрасывавшие контрастные чёрные тени, казались театральными декорациями. Однорукий Антон с женой ещё часа два пилили дрова, сбрасывая с козел на землю толстые деревянные кругляши, которые предстояло затем наколоть, просушить, если позволит погода, в поленницах на улице, а потом через слуховое окошко сбросить в подвал.
      Вернувшись домой, обессиленная Наталья для порядка заглянула в детскую, убедилась, что дети спят, а затем и сама рухнула в постель. Но на самом деле заснули не все: Света всё ещё жила приключениями жюльверновских героев, о которых сегодя, как вчера, как позавчера, читала целый день. Там был удивительный, прекрасный мир, попасть в который не представлялось никакой возможности. И надо ещё ждать всю ночь до завтра, чтобы засесть за следующую книжку, а затем рассказать младшей сестре о том, что она прочитала.
      Света думала о том, что приключения могут быть везде, надо только внимательно смотреть вокруг, наблюдать, делать выводы. И тут она вспомнила, что прямо напротив их дома за живой изгородью из буйно цветущего шиповника стоит точно такой же дом, как их. Кажется, он полон тайн. Света живет на этой улице уже три месяца, но ни разу не видела, чтобы из его трубы шёл дым, чтобы кто-то входил или выходил из дома, чтобы люди собирали цветы или яблоки в саду. Здесь что-то не так! Может быть, там кто-то скрывается, немецкие шпионы, например. И поэтому они не появляются днём - ведь они должны вести ночную жизнь, чтобы их не разоблачили. А что, если они собираются отравить колодец? Никто пока и не догадывается об этом, но Света должна выследить врага и всех предупредить.
      Нельзя было терять времени. Света тихонько оделась, но сандалии, чтобы не стучать по полу, надевать не стала. Она залезла на подоконник, открыла окно и ловко спрыгнула в сад. Пробираясь босиком по мокрой траве, нагибаясь под росистыми кустами сирени, она почти обогнула свой дом сзади и приблизилась к чёрному ходу, чтобы затем выйти на парадную дорожку к калитке, ведущей на улицу. И вдруг девочка остановилась: она услышала чьи-то тихие рыдания. Прячась за сиренью, она прошла ещё несколько шагов и увидела сидящего на крыльце ...солдата в немецкой форме. Он смотрел на луну, а по его лицу текли слёзы. Свете стало очень страшно, она попятилась назад, добралась до спасительного окна, подтянулась на руках и бросилась в постель. Утром она всё расскажет родителям, и тогда все, вооружившись, пойдут в тот дом напротив и поймают этого фашиста. А потом она об этом напишет книгу, как Жюль Верн или даже ещё интереснее...

* * *

      Утром у Светы неожиданно поднялась температура, и она даже бредила - всё говорила о каком-то немецком шпионе, который сидит у них в саду.
      - Мама, мама, ну я же сама его видела сегодня ночью! Он был в немецкой форме - сидел на нашем заднем крыльце и плакал. Я правду говорю. Давай пойдём туда ночью - сама всё увидишь.
      - Успокойся, Светочка, какие тут могут быть фашисты? Ты же сама знаешь: война-то ведь уже кончилась. Просто тебе приснилось что-то не то. Начиталась книжек про всякие приключения - вот и результат.
      - Мама, но ведь это был не сон, я тебе точно говорю!
      - Ладно, не спорь, лучше ещё раз померяй температуру и выпей аспирин. Потом пропотеешь и может быть поспишь. И перестанешь думать про каких-то там фашистов.
      Наталье пришлось вызвать военного врача Софью Владимировну и несколько дней ставить горчичники и лечить ребёнка аспирином. У Светы, как это ни странно, оказалась сильная простуда - и это несмотря на тёплую летнюю погоду, которая вот уже много дней держалась в городе. К счастью, аспирин удалось купить в аптеке, а горчичники, вечный дефицит советской жизни, были припасены у Натальи заранее на всякий случай.
      После болезни Света как-то вдруг сразу сильно вытянулась и повзрослела. Она стала более замкнутой и задумчивой, но по-прежнему увлекалась приключенческими книжками, проводя оставшиеся до начала учебного года дни в садике под вишнями с очередной книжкой Жюля Верна в руках.
      Света поняла, что снова говорить с родителями о немецком солдате совершенно бесполезно - они ей так и не поверили. Поэтому выследить и обезвредить его она должна сама, полагаясь только на собственные силы. А ведь до начала учебного года оставалось всего несколько дней. Начнутся занятия, дни станут короче, и тогда ей уже будет совсем не до этого - Света всегда была отличницей и к урокам относилась крайне серьёзно.
      В одну из ночей девочка снова открыла окно и, захватив с собой папин фонарик "летучая мышь", спрыгнула с подоконника в сад. Но на этот раз она предусмотрительно скинула вниз свои сандалии, чтобы опять не простудиться и не заболеть. Крадучись под кустами сирени, она пробралась к заднему крыльцу, но там на этот раз, к сожалению, никого не было... Значит, он, точно, скрывается в вечно пустующем доме напротив, окружённом сплошной изгородью из кустов цветущего шиповника.
      Света вышла за калитку, вошла в палисадник загадочного дома. Как и всегда, в доме не светилось ни одно окошко. Впрочем, сейчас это было совершенно естественно - ведь стояла глубокая ночь. Света обошла дом вокруг. В палисаднике не видно никаких признаков жизни - не сушилось на верёвке бельё, не валялись игрушки, не стояла, как у всех, кадка с водой, а под деревьями не было даже лавочки, где вечерами обычно сидят русские жители этих прелестных немецких домиков под красными черепичными крышами.
      Свете было очень страшно - а вдруг он набросится на неё из какого-нибудь куста. Тогда он, точно, её просто задушит, чтобы она его не выдала. Однако ради спасения колодцев от отравления наша героиня была готова даже умереть. Но в саду не было слышно ни шороха, ни звука, и это немного успокоило девочку. Она вплотную подошла к дому, заглянула в окошко, но ничего не увидела. Светить внутрь фонарём не решилась - ведь этим она сразу разоблачит себя. Она неслышно подкралась к чёрному входу и поднялась на цементное крыльцо. Тихонько взялась за ручку и толкнула дверь. Удивительно, но дверь оказалась не заперта! С бьющимся сердцем и дрожащими коленками Света вошла внутрь.
      Впрочем, пока что она не очень-то и рисковала - ведь во всех этих немецких домиках задняя дверь вела не в жилые комнаты, а прямо в кухню. Разумеется, ночью в кухне никого не было и быть не могло. Тихонько ступая, Света прошла дальше. Она не включала фонарика, и глаза её быстро привыкли к ночной темноте. Следующая комната оказалась совершенно пустой - в ней не имелось даже мебели. Осмелев, Света двинулась дальше - то же самое она увидела и во второй, и в третьей комнате. Никакого признака того, что здесь кто-то живёт или хотя бы иногда бывает. На пыльном полу не видно никаких следов. Девочка почувствовала одновременно и разочарование, и облегчение: а она-то готовилась к необыкновенным приключениям, чуть ли не к самому страшному...
      Вернувшись домой, Света никак не могла заснуть. Во-первых, она только что сильно перенервничала. Ну а во-вторых, она пыталась понять, куда же делся тот вражеский солдат, и где он теперь скрывается. Уйти он вряд ли сможет - кругом бдительные советские люди, только что пережившие Отечественную войну против немецких фашистов. Каждый сделает всё, чтобы его остановить. Значит, он всё-таки где-то прячется, и, что вполне вероятно, может быть, даже в светином доме! Однако ни на кухне, ни на чердаке, ни в жилых комнатах, ни в саду это просто невозможно - и взрослые, и особенно дети, облазили здесь, причём неоднократно, каждый уголок. Значит, остаётся только подвал...
 

      Наталья очень торопилась. Лето кончалось, а она ещё не заготовила достаточно дров на зиму. Последние два воскресенья она целыми днями пилила с мужем дрова на деревянных козлах в палисаднике перед своим домом. Однорукий Антон мог работать только правой рукой, следовательно, Наталья - только одной левой. Она быстро уставала, и поэтому ей приходилось часто отдыхать. Девочки крутились рядом. Они оттаскивали подальше короткие кругляши, падающие с козел, чтобы они не мешались под ногами родителей. Всю последующую неделю, пока муж был на работе, Наталья сама рубила кругляши на поленья, а девочки складывали их в поленницы прямо на улице. Им всем очень повезло, что вот уже две недели стояла тёплая, солнечная, совершенно нетипичная для Кёнигсберга погода, и дрова удалось хорошо подсушить прежде чем скидывать в подвал.
      Сегодня Света не смогла ни минуты посидеть в саду под вишнями и почитать очередную книжку своего любимого Жюля Верна. Целый день девочки разрушали поленницы, стоящие на улице перед домом, через маленькое окошко у земли сбрасывали поленья в подвал, а затем уже там - снова складывали другие поленницы на долгое зимнее хранение.
      Света первой спустилась в подвал, захватив с собой папин фонарик. Пока что, если не считать пары лопат, тяпки и топора, подвал был совершенно пуст. Освещая метр за метром пол, потолок и стены подвала фонариком, Света внимательно рассматривала всё, что видела в неярком плящущем электрическом кругу. Стена и потолок оказались совершенно обычными и неинтересными. А вот цементный пол был какой-то странный. Он казался выложенным отдельными плитами, однако внимательно присмотревшись, Света поняла, что пол всё-таки был монолитным. Просто на нём застыли борозды, когда-то проведённые строителями, заливавшими цемент, что теперь и создавало иллюзию отдельных каменных плит. Пока Света совершенно не понимала, для чего собственно была сделана эта явно лишняя работа. Для красоты? Но какая же красота в полутёмном подвале, куда люди заходят лишь изредка, только для того, чтобы набрать дров для печи или же отсыпать картошки из мешка с зимними запасами. К тому же, эти борозды даже создавали определённое неудобство: в них набивалась грязь и песок, что было совсем ни к чему, когда весной приходилось мыть или подметать освободившийся подвал, засыпанный землёй и кусочками коры, упавшей с поленьев.
      Света снова обошла всь подвал, внимательно вглядываясь в фальшивые квадраты. И вдруг она обнаружила, что, в отличие от остальных, один квадрат представляет собой не монолит, а настоящую, отдельную плиту с очень узкими, но глубокими щелями по периметру. Света постучала топориком по плите - под ней была пустота...
      Шестилетняя Нина прилежно таскала поленья и сбрасывала их в слуховое окошко. На цементном полу подвала их накопилась уже целая горка. Света попробовала поддеть край плиты топором, но он никак не проходил в слишком узкую щель. Теперь Света знала, что ей надо делать дальше. А пока принялась подбирать поленья и складывать их в поленницу, которая, разумеется, находилась в самом дальнем углу подвала. Главное заключалось в том, чтобы оставить свободной именно эту часть подвала - не загородить плиту ни дровами, ни картошкой, которую на днях должны были привезти из соседней деревни для семьи военнослужащего Антона Мартова.

* * *

      - Нин, ты ещё не спишь?
      - Нет, а что?
      - Слушай, я знаю такой секрет, такой, ты просто не представляешь! Я тебе расскажу, если ты поклянёшься никогда, никому о нём не рассказывать, даже папе с мамой.
      - Света, ты что, конечно никому никогда! Клянусь тебе!
      - Ну смотри! Знаешь, у нас в подвале есть подземный ход. Давай туда пойдем и посмотрим, куда он ведёт.
      - Давай! А вдруг там кто-нибудь сидит?
      - А мы спустимся тихонько. Если кто-то сидит, то он нас не увидит, ведь он же не знает, что мы открыли его тайну. Мы тогда вылезем обратно и позовём папу. А уж он-то с кем хочешь справится.
      - Что, прямо сейчас пойдём?
      - Нет, ты что! Надо ещё подготовиться - взять с собой фонарик, припасы, вдруг ход такой длинный, что нам придётся долго идти. Я насушу на печке сухарей, возьму папину военную фляжку с водой, тогда и пойдём. Всё сами исследуем, а уж потом, может быть, и им тоже расскажем.
      - Как интересно! Только, давай, готовься быстрее, а то я долго ждать не могу...

* * *

      В одну из ночей, когда родители уже спали в соседней комнате, девочки, захватив папин кинжал, который он, как и свою походную алюминиевую фляжку, тоже принёс с недавней войны, тайком спустились в подвал, где теперь у противоположной стены ровными рядами стояли поленницы, приятно пахнущие свежей древесиной. На самом деле, это был не совсем кинжал, а примкнутый трофейный штык с немецкой винтовки, о чём девочки даже и не подозревали, а сам отец никогда не говорил об этом. Кинжал - это вам не топор, и его лезвие легко вошло в щель на полу подвала. С трудом Света приподняла плиту, а затем навалилась на неё всем телом. К её удивлению, плита легко поднялась вертикально и стала неповижно. Похоже было, что одна её сторона, видимо, была даже укреплена на каких-то шарнирах.
      Дети заглянули внутрь, но не увидели ничего, кроме темноты. Света бросила вниз камешек - звук падения раздался где-то глубоко внизу. Но воды там не было - камешек сухо, без бульканья, стукнулся о твёрдое дно. Фонарик тоже помог мало - его луч не проникал так далеко, как требовалось. Были только видны бесконечные бетонные, как в колодце, кольца, уходящие вниз, да тоненькая металлическая лестница, вделанная в цемент и ведущая в таинственную глубину.
      - Ну что теперь будем делать? Пойдём домой или полезем вниз?
      - Ты что, зачем же мы так долго готовились, неужели чтобы вернуться домой? А ты боишься, что ли?
      - Нет, конечно! Ничего я не боюсь. Только ты лезь первая, а я - за тобой, ладно?
      - Правильно, разве же я тебя первой пущу? И не думай. А если что - то сразу вылезай наверх.
      Света спустилась в тёмный провал первой, Нина за ней, а потом старшей сестре, чтобы замести все следы, ещё и пришлось с большим трудом, балансируя на тоненькой лестнице, опускать за собой плиту, ведущую в подземелье.
      Спуск по металлической лестнице оказался очень долгим. Руки болели от непривычной гимнастики, было страшно и почти что темно. Фонарик, ничего не освещал внизу, а только лишь ближайший кусочек бетонной стенки. Он, скорее, мешал, чем помогал, так как его приходилось держать в руке, стараясь одновременно покрепче цепляться за холодные металлические перекладины, вонявшие ржавчиной. Вертикальный колодец наконец-то всё-таки кончился, и девочки снова ощутили под ногами твёрдый цементный пол. К счастью, внизу было совсем сухо и даже не очень страшно.
      Оказалось, что подземный ход ведёт ещё дальше: из колодца под прямым углом куда-то уходили тоже цементные кольца, но только теперь такого большого диаметра, что по ним могли не сгибаясь пройти взрослые люди совсем не маленького роста. Девочки остановились, не зная, на что им теперь решиться - то ли идти дальше, или же всё-таки вернуться домой к маме и папе. И вдруг Света заметила, что в конце тёмного тоннеля виднеется слабый свет. Она обрадованно прошептала сестрёнке: "Теперь я точно знаю! Это же выход в тот самый дом напротив, где никто не живёт. Конечно, он где-то там и скрывается. Мы найдём его, и тогда они мне поверят". И дети, светя "летучей мышью" себе под ноги, осторожно пошли вперёд.
      По мере приближения к освещённому участку тоннель всё больше и больше расширялся и наконец превратился в довольно просторный квадратный коридор с настоящими стенами, потолком и полом. С изумлением сёстры увидели, что в коридоре желтоватым светом горят пыльные электрические лампочки. В коридоре, как и везде до этого, не было ни души и не слышалось никаких звуков. Теперь по бокам коридора, слева и справа, находились толстые металлические, как в бункере, двери, но все они оказались закрыты. Впрочем, девочки и не собирались их открывать, ведь это им было бы и не под силу. Свете и Нине почему-то вдруг стало очень страшно. Какой-то мёртвый коридор, мёртвый свет, неестественная тишина. Всё это было похоже на затянувшийся кошмарный сон, в котором время остановилось навеки. В этот момент Света ужасно пожалела, что влипла в эту странную и опасную историю, а, главное, втянула в неё свою малышку-сестрёнку.
      Пройдя мимо нескольких наглухо закрытых бронированных дверей, девочки наконец заметили, что дальше по коридору имеется ещё и несколько дверей распахнутых настежь. Что ждало их там, за этими дверями? Фашисты с автоматами, привидения, мертвецы, скелеты, мины под ногами? Всё возможно в таком страшном месте, где нельзя ждать помощи ни от кого на свете. Света с ужасом подумала, что если они здесь погибнут, то так и останутся погребёнными навеки в этом подземелье, на сером цементном полу, и никто из оставшихся наверху людей, так и не догадается, куда же это они исчезли, никто не найдёт их больше никогда...
      Девочки стали двигаться с ещё большей осторожностью. На цыпочках подошли они к первой открытой двери и, прячась за её створкой, заглянули внутрь. Большое помещение с глухими стенами тоже освещалось несколькими тусклыми электрическими лампочками. Это был какой-то склад. Снизу до самого потолка поднимались стеллажи, заставленные деревянными ящиками. Некоторые из них были взломаны, оторванные доски валялись на полу. А, кроме того, пол был усеян пустыми консервными банками - такими же банками, только невскрытыми, были забиты и ящики. Видимо, кто-то, питаясь этими консервами, устроил из склада что-то вроде столовой. Консервы - это, конечно, неслыханная роскошь, но они слишком тяжёлые, да и вскрыть банки девочкам было просто нечем, поэтому ни взять их с собой, ни поесть прямо на месте не представлялось никакой возможности.
      Вторая открытая дверь тоже привела детей на похожий продовольственный склад, только здесь ящики были наполнены сухими и лёгкими армейскими галетами, которыми девочки с удовольствием пополнили свой запас сухарей, да ещё и набили все карманы.
      В третьем помещении не было ничего интересного - ящики оказались забиты какими-то бутылками, то ли с минеральной водой, то ли с чем-то другим. Много уже пустых бутылок и пробок от них валялось на полу. Приходилось ступать как можно осторожнее, чтобы случайно не задеть их ногами и не загреметь. Правда, здесь нашлось и кое-что поинтереснее: на стене висела солдатская фляжка в зелёной брезентовой оплётке, но от неё тоже было мало толку, так как фляжка оказалась пустой. На всякий случай Нина повесила её себе на шею.
      Девочки прошли ещё несколько комнат и везде увидели примерно одно и то же, правда, на одном из складов они обнаружили снаряды, а на другом - ящики с патронами, но это, тем более, было совсем неинтересно.
      К каждой двери они подходили как можно осторожнее - а вдруг там кто-нибудь сидит и готов на них напасть? И, действительно, в конце-концов их бдительность оказалась не напрасной: к своему ужасу за предпоследней дверью они обнаружили живого человека. К счастью, он, совершенно неподвижно, стоял к ним спиной, но, тем не менее, Света сразу же узнала в нём именно того самого немца, которого видела той лунной ночью на заднем крыльце своего дома.
      Девочки отпрянули от двери. Они словно окаменели. Света просто не знала, что же им теперь делать? Если броситься бежать назад, то он их, несомненно, услышит, догонит и убьёт. Если же идти на цыпочках, медленно и тихонько, то будет слишком долго - за это время он, конечно, выйдет из своего убежища и увидит их в пустом освещённом коридоре. А это значит, что он их всё равно тоже пристрелит как смертельно опасных свидетелей.
      Вдруг Света решилась: она дёрнула Нину за руку и прошептала: "Бежим, спрячемся за той дверью!" Дети проскочили мимо опасной комнаты и вбежали в следующую, последнюю открытую дверь в самом конце коридора, дальше за которой была только глухая цементная стена. Дети стояли за бронированной створкой и не знали, что же им теперь делать? За этой дверью, в отличие от всех предыдущих, была полная темнота. Нина начала беззвучно плакать, а Света - лихорадочно соображать, как можно выпутаться из этого безвыходного положения. Но ей не приходило в голову абсолютно ничего. Она поняла, что они оказались в ловушке.
 

      
       Человек, который желает стать самураем, должен быть твёрдо уверен: не существует ничего такого, чего бы он не мог совершить.
      Из "Хакагурэ" - Кодекса самурая
      Нина продолжала хныкать, и Света испугалась, что тихие всхлипывания в конце-концов перейдут в громкий рёв, и тогда их гибель станет просто неизбежной. Ситуация осложнялась с каждой минутой. Света поняла, что пути назад уже нет. Оставалось идти только вперёд. Но впереди были лишь глухая цементная стена да эта последняя дверь, ведущая неизвестно куда, потому что за дверью, в отличие от всех предыдущих, было совершенно темно и ничего не видно.
      Вдруг раздался металлический скрежет той, другой двери и шаги вышедшего из помещения солдата. Он направлялся прямо в сторону девочек. Негромкие сами по себе звуки гулко отдавались в пустом пространстве коридора. Девочки замерли от ужаса. Пройдя пару шагов, солдат остановился совсем рядом. От девочек его отделяла только дверная створка, за которой притаились просто окаменевшие Нина и Света.
      Потом наступила тишина. Солдат стоял тут, на расстоянии вытянутой руки, но ни он, ни девочки не видели друг друга. И он не знал, что здесь есть ещё кто-то, кроме него самого. Трудно сказать, сколько времени длилась эта жуткая тишина, но вдруг раздался страшный грохот - Света поняла, что услышала звук выстрела, многократно усиленный эхом пустого пространства. Потом что-то звякнуло и покатилось по полу. И опять наступила долгая страшная тишина.
      Невозможно было, конечно, так и стоять вечно за этой металлической дверью. У девочек ныли руки и ноги от недавнего лазанья по лестнице и долгой ходьбы по подземному коридору. Им хотелось только одного: рухнуть на пол, закрыть глаза, заснуть, а потом проснуться утром опять в своей комнате, рядом с мамой и папой и понять, что всё это было лишь страшным сном, который надо поскорее забыть.
      Но страшный сон никак не кончался. Надо было в конце-концов что-то предпринять, хотя бы узнать, что произошло там, в коридоре за дверью. Света побоялась выглянуть из-за двери. Она просто легла на пол и заглянула в щель. То, что она увидела, привело её в ещё больший ужас. Солдат лежал на полу, рядом с ним валялся пистолет, недалеко от него белел сложенный вчетверо лист бумаги, похожий на письмо, а совсем близко от лица девочки блестел овальный металлический жетон с готическими немецкими буквами. Из головы солдата на пол натекла целая лужа крови. Солдат был мёртв.