Филипп медленно опустил голову и поцеловал нежную выпуклость ее груди.

У Маргарет пересохло во рту, руки задрожали, по ним побежали мурашки. Ей хотелось… «Но мысли разлетелись, когда он коснулся кончиком языка ее соска. Ей показалось, что тело пылает, подожженное нарастающим желанием, глубина которого приводила ее в ужас. Не следовало позволять ему делать это. Надо остановить его. Остановить сейчас, пока она еще может хоть как-то управлять своими эмоциями.

Вырвавшись наконец из рук Филиппа, она испуганно смотрела на него. На скулах его горел яркий румянец, а в глазах была странная пустота. Словно он смотрел куда-то в глубь себя, а не на окружающий мир.

Нет! — выдохнула она, когда он снова потянулся к ней. — Не нужно!

Она видела, как в глаза его медленно возвращается сознательное выражение, и надеялась, что он услышит ее слова. Если же нет… Она содрогнулась. Если он решил овладеть ею, здесь некому его остановить. Даже если она закричит, никто в доме не осмелится вмешаться в то, что происходит между мужчиной и женщиной, которая считается его женой.

— Почему же нет? — Слова его прозвучали, как бы слившись в одно, но все же Маргарет почувствовала облегчение.

Он не стал бы отвечать, если бы намеревался взять ее силой. Он просто сделал бы это. Придерживая рубашку, она пробормотала:

— Потому что я этого не хочу.

— Не лгите! Я чувствовал, как ваше тело дрожит от желания. Он оторвал ее пальцы от рубашки, распахнул ее и накрыл грудь Маргарет своей рукой. Ладонь его казалась жаркой и шероховатой по сравнению с ее мягкой кожей. Ощущение было почти невыносимым.

— Я чувствую, что сердце у вас трепещет как пойманная' птичка. — Он опустил руку и с недоумением посмотрел на нее. — Вы не хотите не самого акта. Так в чем же дело? Или я забыл упомянуть, что охотно заплачу за возможность насладиться вашим телом? Презрение, исказившее его черты, уязвило ее. Он повернулся и направился к двери, ведущей в коридор.

— Будьте внизу через пятнадцать минут.

Маргарет увидела, как за ним захлопнулась дверь, и рухнула на кровать. Она задыхалась, голова у нее кружилась, словно она долго бежала под жгучим летним солнцем. Она заглатывала воздух в тщетной попытке прийти в себя. Но ничто не помогало. «Почему? — стучало у нее в голове. Вопрос этот причинял ей почти физическую боль, разбивая ее чувство собственного достоинства. — Почему я реагирую на него таким образом? Что такое есть в Филиппе Морсби, что ее тело вдруг стад чужим для нее, чужим, обладающим своей собственной линией поведения, отрицающим здравый смысл и даже самосохранение? Может быть, Филипп наделен каким-то странным свойством, которое она никогда еще не встречала в мужчинах? Или это она обладает каким-то дотоле неведомым а качеством, которое делает ее такой податливой?

«Неужели в моем нравственном воспитании что-то упущено?» — подумала она, холодея. И не важно, что она столько времени пытается разумно объяснить свою податливость: поведение ее просто неприлично. Маргарет приходилось признать этот отвратительный факт. Ни одна женщина, достойная уважения, не должна вести себя так ни с каким мужчиной, не говоря уже о мужчине, которого она совершенно не знает. «Bee это слишком глубоко, слишком бесконтрольно, слишком… эмоционально, — думала она, переживая происшедшее, — а ведь я никогда не была эмоциональной». Всю свою взрослую жизнь она гордилась своими логичными поступками и вот вдруг оказалась вовлеченной в ситуацию, в которой логика совершен» беспомощна.

Единственное, что она могла констатировать хоть сколько-то определенно, — это то, что, как бы ни были ей приятны поцелуи Филиппа, само по себе это очень плохо. Это усложняет и без того запутанную ситуацию, в которой она оказалась и по сравнению с которой гордиев узел выглядит чем-то вроде детской головоломки.

Она должна найти какой-то способ не реагировать на Филиппа. Но как? Она нервно закусила губу. Как можно контролировать то, чему даже не находишь объяснения? Не понятно. Ясно только, что сделать это необходимо. Потому что в противном случае… Дрожь охватила ее при мысли, что может случиться, если она позволит ему и дальше ласкать себя всякий раз, как его охватит желание.

Ее размышления прервали каминные часы, пробившие четверть. Маргарет вскочила, внезапно вспомнив, что Филипп велел ей поторопиться, бросилась к гардеробу, вытащила оттуда наугад одно из своих новых платьев и натянула его, застегнув ПУГОВИЦЫ непослушными пальцами. Ни за что не хотела бы она чтобы Филипп снова появился в ее комнате — узнать, почему она опаздывает.

Схватив расческу, она с трудом расчесала спутанные локоны и вдруг остановилась, вспомнив, что Филипп вышел от нее через дверь, ведущую в коридор. А ведь вошел он иначе…

Нетерпеливо откинув раздражающие ее завитки, на которых настоял парижский парикмахер, она тихонько подошла к двери в которую вошел Филипп. Прижав к ней ухо, Маргарет прислушалась, но ничего не услышала. Она осторожно нажала на серебряную ручку и медленно приоткрыла дверь. Заглянув в щелку, она увидела просторную гостиную. Там никого не было, и, расхрабрившись, Маргарет открыла дверь и оглядела комнату. Она была убрана в тех же давящих тонах — темно-бордовом и темно-коричневом, как и ее спальня.

Означает ли это, что гостиная примыкает к ее спальне? Или… Внутри у нее все сжалось. Неужели эта гостиная предназначена и для графа, и для графини? Неужели дверь, которую она заметила с противоположной стороны, ведет в спальню Филиппа?

Маргарет поспешно закрыла дверь. Она вовсе не намерена открывать ту дверь и проверять, так ли это. Более того, будь у нее такая возможность, она заколотила бы ее навечно.

Маленькие часы из золоченой бронзы, стоящие на мраморном камине, внезапно зазвонили, и Маргарет встрепенулась. Как ни ужасала ее мысль, что ей придется увидеть Филиппа теперь, когда память о его прикосновениях так свежа, выбирать не приходилось. Филипп сказал «пятнадцать минут», и хотя вряд ли он ожидал от нее точности, рисковать не следует. Ни к чему навлекать на себя новые неприятности. У нее и без того их достаточно.

Сунув за манжету батистовый носовой платочек, она поспешно вышла из комнаты.

На верхней площадке широкой парадной лестницы Маргарет остановилась и посмотрела вниз. Она позволила себе на одно мгновение просто насладиться красотой резных панелей и блеском отполированного мрамора, оттягивая момент, когда ей придется встретиться с Филиппом.

— Что вы делаете? — требовательно спросил позади нее детский голосок.

Маргарет вздрогнула, а потом нахмурилась. Будет просто чудом, если после пребывания в семействе Морсби она не заработает неизлечимое нервное расстройство.

— Я восхищаюсь холлом, — ответила Маргарет, игнорируя презрительное выражение на личике Аннабел.

— Он вам не принадлежит. Он принадлежит моему папе.

— Верно, но это еще не значит, что другие не могут восхищаться его собственностью. Аннабел сверкнула на нее глазами.

— Бабушка говорит, что вам нужны только его деньги. Я Она говорит, что вы просто-напросто интриганка, котораяд заманила его и заставила жениться!

«Бабушка явно говорит лишнее», — подумала Маргарет, но ее мгновенное раздражение сразу же исчезло, потому что она увидела, как несчастно это голубоглазое личико. Ей хотелось прогнать это несчастное выражение с лица ребенка, но она не знала, как это сделать. Вряд ли можно сказать Анна-бел, что ей не стоит волноваться. Что она, Маргарет, не по-настоящему замужем за ее отцом. Что он просто использует ее, а перестав быть ему полезной, она исчезнет. — Аннабел… — Меня зовут леди Аннабел! — закричала девочка. — И вы не…

— Хватит! — Резкий голос Филиппа, донесшийся из холла, прервал Аннабел на полуслове.

Маргарет заметила с сочувствием, как бледное личико Аннабел вспыхнуло, а на глазах внезапно сверкнули слезы. |

— Ничего страшного, — сказала Маргарет.

— Это не так, — возразил Филипп. — Я не потерплю грубостей с ее стороны.

— Я вас ненавижу! — выкрикнула Аннабел, обращаясь к Маргарет, а потом повернулась и убежала в задние комнаты.

Маргарет подавила вздох, глядя вниз. Филиппу следовало бы предвидеть, что Аннабел отнесется к ней с антипатией, Любой ребенок был бы потрясен, внезапно обретя мачеху, в особенности такой избалованный и заласканный бабушкой, как Аниабел.

— Прощу прощения за грубость Аннабел, — чопорно произнес Филипп, когда Маргарет подошла к нему. — Она совершенно вышла из-под контроля.

Маргарет побледнела, потому что на какой-то жуткий миг к ней вернулось воспоминание о том, что ее отец употребил почти такие же слова в ее адрес, когда она крикнула ему, чтобы он не бросал ее мать. «Дурно воспитанный ублюдок, который совершенно вышел из-под контроля», — сказал он, после чего повернулся и ушел из их жизни.

— Ей необходима строгая гувернантка.

— Нет! — порывисто возразила Маргарет. Нельзя отвечать жестокостью на детское смятение и злость по поводу событий, которые ребенок не в состоянии осмыслить.

— Нет? — Филипп удивленно посмотрел на нее. — Вы же ее слышали. Ей нужен контроль.

— Ей нужен не контроль. Ее нужно научить контролировать самое себя. Какой у нее распорядок дня? Филипп пожал плечами.

— Понятия не имею. Спросите у Эстеллы. Она может рас-. сказать вам.

«А он не может?» — удивилась Маргарет. Она всегда полагала, что ее родной отец не интересовался ею потому, что не видел смысла заниматься незаконным ребенком. Но в случае с Аннабел это не так, и все же Филипп, кажется, не испытывает к ребенку никаких нежных чувств. Неужели в аристократах есть нечто такое, что мешает им быть хорошими отцами?

Войдя в столовую, Маргарет послушно села на стул, отодвинутый для нее Филиппом, и лакей, стоявший у двери, подскочил, чтобы налить ей кофе. Маргарет с улыбкой взяла У него чашку и покачала головой, когда он предложил подать то, что ей хочется, с буфета, заставленного тарелками.

Нетерпеливым жестом Филипп выслал его из столовой, а потом обратился к Маргарет: — Съешьте что-нибудь. — Я не голодна, — сказала она.

Реакция на давешний расстроивший ее случай в спальне, тревожное ожидание, что вот-вот появится Хендрикс, — все это лишило ее аппетита.

— Съешьте что-нибудь, — настойчиво повторил он. И словно желая усилить свое приказание, он взял с буфета тарелку из тонкого фарфора, положил туда разной еды и поставил ее перед Маргарет.

Та с трудом сглотнула, ощутив запах какой-то рыбы.

— У меня такое впечатление, будто над моей головой висит дамоклов меч, — пробормотала она.

— Что? Маргарет подняла глаза.

— Дамоклов меч. Помните, это из…

— Я знаю, откуда это, — сказал он. — Я только удивлен, что вы это знаете.

— Образование не является прерогативой одной лишь знати!

— Нет, но это скорее область, принадлежащая мужчинам.

— Почему вы так считаете? — спросила Маргарет, чрезвычайно довольная, что можно поговорить о чем-то без эмоций и скрытых намеков.

— Это очевидно.

Маргарет молча смотрела на него и ждала. — Женщины не учатся в учебных заведениях. В настоящих учебных заведениях, — проговорил он наконец.

— Учебные заведения вовсе не обязательны, чтобы получить образование. Насколько я заметила, в действительности они являются даже помехой образованию.

— Вы что же, поклонница Мэри Уолстонкрафт и этих умалишенных, которые ей подпевают? — спросил Филипп.

— Я преклоняюсь перед ней — у нее достало храбрости сказать то, что она думает.

— Ради…

— Прошу прощения, милорд. — В дверях появился Комптон. — Вам только что принесли письмо.

И он подал Филиппу толстое письмо на бумаге кремового цвета. Торопливо сломав печать, Филипп прочел его.

— Один из членов палаты, с которым я пытался поговорить о моем законопроекте, приехал наконец в Лондон и будет сегодня утром в Вестминстере. — Он нахмурился и с сомнением окинул Маргарет взглядом. — Не хочется мне оставлять вас одну с Хендриксом, — пробормотал он, словно размышляя вслух.

Маргарет промолчала, зная, что от ее слов ничего не зависит.

Он снова взглянул на письмо.

— Но возможность поговорить с Фули слишком важна, чтобы я мог ее упустить. — Встав из-за стола, он сказал: — Если Хендрикс придет без меня, сделайте все, что можно. — Он направился к двери, но обернулся. — Чуть было не забыл. Сегодня вечером мы идем на бал. Наденьте темно-синее платье. И съешьте ваш завтрак, — бросил он свое последнее приказание.

Маргарет подождала, пока за ним не закрылась парадная дверь, а потом убрала противную тарелку подальше от глаз. Она почувствовала сильнейшее удовлетворение, не подчинившись ему хотя бы в такой мелочи.

— О-о! Обернувшись, Маргарет увидела в дверях Эстеллу.

— Если вам нужен Филипп, то он уехал в Вестминстер, — сказала Маргарет. Эстелла посмотрела на нее как на сумасшедшую.

— Мне нужен Филипп?! С какой стати?

«Потому что он ваш зять! Потому что вы гостите в его доме! Потому что вам хочется поговорить с ним о его дочери!» Маргарет могла бы, не задумываясь, найти несколько подходящих причин, но она была слишком хорошо воспитана, чтобы высказать вслух хотя бы одну из них. Кроме того, ей не хотелось вызывать у Эстеллы неприязнь без особой надобности. У тещи Филиппа могло бы возникнуть желание рассказать кое-что из того, что Маргарет хочется узнать.

Может статься, Эстелла даже знакома с ее родным отцом! Следует быть очень осторожной, формулируя свои вопросы. Маргарет быстро справилась с внезапным волнением. Совершенно не нужно, чтобы Эстелла задалась вопросом, почему она интересуется бароном Мейнуарингом.

Эстелла вошла в столовую и направилась прямиком к буфету.

— Я завтракала в детской с милочкой Аннабел, но это было час назад. Чувствую, что могу поесть еще немного.

Взяв тарелку, Эстелла положила туда целую груду еды и, усевшись напротив Маргарет, с аппетитом принялась завтракать. При виде того, с какой скоростью исчезала еда с тарелки, Маргарет содрогнулась. Неудивительно, что Эстелла толста, как рождественский гусь.

— Аннабел — очень красивый ребенок. — Маргарет пробовала прибегнуть к похвале в качестве уступки для получения дальнейшего преимущества.

Эстелла проглотила похвалу вместе с едой.

— Да, хотя лицо у нее бледноватое, как вы, наверное, заметили. Но я советую ей не беспокоиться. Если это не пройдет, можно будет использовать рисовую пудру. Вы пользуетесь рисовой пудрой? — И Эстелла уставилась на Маргарет, у которой был безупречный цвет лица.

— Нет. «Нужно обладать умением, чтобы прибегать к искусственным средствам и сохранять естественный вид», — процитировала Маргарет свою матушку.

Эстелла энергично кивнула.

— Как вы правы! Посмотрите только, на что похожи некоторые из тех женщин, которые считают себя первыми в обществе! — Эстелла подалась к Маргарет. — Раскрашенные распутницы, вот и все!

— Вот как! — пробормотала Маргарет, стараясь не замечать яркие пятна румян на толстых щеках Эстеллы. Та кивнула.

— Именно так. А вот моя дочь Роксана почти не прикасалась к баночке с румянами. Она… Тут Эстелла осеклась.

— Но вам, вероятно, не хочется слушать рассказы о первой жене Чедвика. Вторая жена обычно делает вид, будто первой никогда не существовало. Я столько раз это видела, — Слова Эстеллы прозвучали несколько неразборчиво, потому что она жевала кусок ветчины. — Вполне естественно — ведь второй жене хочется, чтобы наследниками были ее дети. Маргарет окинула взглядом изящную комнату, и ее светлые брови выразительно поднялись.

— Я бы сказала, что любой ребенок Чедвика будет обеспечен более чем достаточно. Эстелла вздохнула.

— Но когда мужчина влюблен, им так легко управлять. Маргарет прищурилась, пытаясь вообразить управляемого Чедвика или хотя бы Чедвика-влюбленного, и не смогла.

— Ах, я помню, как Чедвика представили Роксане, — продолжала Эстелла. — Он взглянул на нее один раз, и уже ничего нельзя было поделать — он женился на ней тут же. Она была так хороша со своими черными волосами и молочно-белой кожей. Чедвик подарил ей ожерелье из крупных изумрудов — это был подарок от жениха. Он сказал, что изумруды подходят к ее глазам. У Роксаны были изумительно красивые зеленые глаза. Все молодые щеголи писали оды о ее глазах.

— Кажется, я никогда не встречала людей с зелеными глазами, — сказала Маргарет, чувствуя, что от нее ждут какой-то реакции.

— Такие глаза были только у моей Роксаны, — сообщила Эстелла. — У всех остальных глаза обыкновенные — синие либо карие.

Маргарет поспешно закрыла свои обыкновенные синие глаза, напомнив себе, что Эстелла пристрастна к своей дочери и что это в порядке вещей. И в данном случае это не важно, потому что Маргарет не намерена играть роль жены Филиппа так долго, чтобы Эстелла успела потрепать ей нервы.

Эстелла положила в чай три полные ложки сахара, энергично размешала его и, сделав большой глоток, спросила с кажущейся небрежностью: — А что, Чедвик подарил вам ожерелье Роксаны? Маргарет с трудом подавила неудержимое желание ответить, что единственное, что подарил ей Чедвик, — это кучу неприятностей, и сказала:

— Конечно, нет. Вряд ли это было бы уместно, не правда ли?

— Стал бы Чедвик беспокоиться о таких вещах! Но если он не подарил его вам, то где же оно? — Ее голос стал заметно жестче.

— Может быть, он убрал его, чтобы подарить Аннабел, когда она будет выходить замуж?

— Вы действительно так думаете? — спросила Эстелла, и в Маргарет вспыхнула жалость. Возможно, Эстелла глупа и тщеславна, но ясно, что она любит внучку и обеспокоена ее будущим теперь, когда Чедвик, по ее мнению, снова женился.

— А вы не могли бы узнать у него, что он намерен сделать с этим ожерельем?

— Узнать у него? — повторила Маргарет, мысленно содрогнувшись при мысли о том, как может истолковать Чедвик ее слова, если она примется расспрашивать у него о местонахождении дорогого ожерелья.

Эстелла энергично кивнула.

— Узнайте у него, когда… Это вроде того, что я говорила моей Роксане, когда она вышла за Чедвика. Подождите, когда он захочет, чтобы вы исполнили ваши обязанности, а потом просите у него то, что вам хочется. Мужчины готовы обещать все, чтобы добиться своего. Подобная стратегия вызвала у Маргарет отвращение, и одновременно она почувствовала симпатию к Филиппу. На сколько она поняла, нет никакой разницы между тем, чтобы пользоваться тактикой Эстеллы, и быть содержанкой мужчины. В действительности быть содержанкой даже честнее. Содержанки по крайней мере не пытаются затушевать тот факт, что они продают свои милости из корыстных соображений.

— Не пренебрегайте моими словами. У вас нет матери, которая могла бы дать вам совет, а что могут знать о супружеском ложе монахини? Вот уж право! — Эстелла рассмеялась. — Я с радостью расскажу вам, как себя вести.

— Благодарю. Светская дама вроде вас, наверное, знает все. — Маргарет очень постаралась, чтобы в голосе ее прозвучало восхищение. Она уже поняла, что Эстелла падка на лесть.

Эстелла просияла, обрадовавшись, что Маргарет признала ее светскую проницательность.

— Это действительно так. Любой, принадлежащий к светскому обществу, стоит того, чтобы с ним познакомиться. И пэр и мать семейства, и юнец, и дебютантка, которую только что начали вывозить в свет.

Дебютантка? Слово это привлекло внимание Маргарет. Среди последних слов своего отца она запомнила фразу о том, что он намеревается жениться на женщине своего круга. Если он сделал это сразу же, у него, возможно, есть дочь, достаточно взрослая, чтобы выезжать.

— А в этом сезоне кто-нибудь из пэров вывозит свою дочь? — Маргарет постаралась, чтобы ее вопрос прозвучал небрежно.

— Очень мало. Большинство предпочитает подождать до начала весеннего сезона, но все же кое-кто есть. Дайте-ка подумать. — Эстелла захватила свою мясистую нижнюю губу большим и указательным пальцами. — Вторая дочь Уолфор-да. У нее двадцать тысяч фунтов, но в придачу прыщи. Наверное, леди Уолфорд полагает, что сейчас конкуренция не столь велика. Потом малышка Мейнуаринга.

У Маргарет внутри все сжалось от волнения.

— Мейнуаринг? Кажется, Филипп упоминал его. Эстелла пренебрежительно фыркнула.

— Понятия не имею, с какой стати. Мейнуаринг — вполне заурядный тип. Обычным путем он никогда не получил бы титула. Ну как же, я ведь помню, когда…

— Прошу прощения, миледи.

К огорчению Маргарет, воспоминания Эстеллы прервал Комптон.

— Только что прибыл мистер Хендрикс, миледи. Он в гостиной.

— Ах, как мило! — Эстелла хлопнула в ладоши, подражая жесту ребенка. — Скажите ему, что мы сейчас придем, Комптон.

— Он спрашивал леди Чедвик, — начал было Комптон, но Эстелла, пропустив его слова мимо ущей, направилась в гостиную.

Маргарет начала подозревать, что Эстелла пропускает мимо Ушей все, чего не желает слышать.

Она нехотя встала и пошла следом за Эстеллой. Ей вовсе не улыбалось снова начать лгать старику.