Глава 20

Маргарет смотрела на помятое выцветшее свидетельство о браке, которое ее мать всегда носила с собой, даже после того, как узнала, что свидетельство это поддельное. И снова в Маргарет пробудились ее прежние чувства — горе и бессильный гнев.

Она порывисто прошла по комнате и, раздернув тяжелые занавеси, выглянула в окно на серое утро, полностью соответствующее ее настроению. Все ее грандиозные намерения отомстить Мейнуарингу ни к чему не привели.

Маргарет снова посмотрела на документ, вспоминая подробности последней ужасающей ссоры между родителями, невольной свидетельницей которой она оказалась.

Она смутно припомнила слова матери о том, что они не могут не быть обвенчаны, потому что церемония происходила в церкви, а отец отвечал, что человек, делавший вид, будто венчает их, — всего-навсего брат настоящего священника.

В какой церкви? Глаза ее пробежали по документу. Церковь Святой Агнессы, площадь Лэнхем, Лондон. Главный священник — некий Джон Янгер.

Если бы она смогла отыскать этого Джона Янгера и высказать ему, что она думает о нем, разрешившем своему брату использовать церковь для таких низких целей, это принесло бы ей хоть какое-то утешение. Если даже Джон Янгер не является больше священником в этом храме, тот, кто пришел ему на смену, может помочь ей найти его.

Внезапная решимость прогнала ощущение краха. Это, конечно, не месть, но все же лучше; чем вообще ничего.

Церковь Святой Агнессы, площадь Лэнхем, — эти слова она вверила своей памяти. Она приступит к поискам немедленно, сегодня же утром, как только Филипп уедет в парламент.

При мысли о Филиппе ее глаза непроизвольно устремились к двери, ведущей в их общую гостиную. Почему он больше не приходит в ее комнату? Вопрос этот, преследовавший Маргарет всю неделю, снова принялся терзать ее.

Неужели она ему уже надоела?-Маргарет нерешительно закусила губу. Неужели он ищет утешения где-нибудь в другом месте? Страшный приступ ревности охватил ее, по коже побежали мурашки. Одна мысль о том, что Филипп обнимает другую женщину, привела ее в отчаяние.

Маргарет беспокойно принялась ходить по ковру. А может быть, ее распутная готовность тогда, в карете, показалась ему настолько противной, что ему неприятно прикасаться к ней? Сердце у нее мучительно сжалось при мысли о том, что она никогда больше не ощутит, как его жаркое гибкое тело накрывает ее.

— Почему вы хмуритесь, глядя на ковер? — Глубокий голос Филиппа вывел Маргарет из путаницы мыслей. Она резко повернулась и увидела, что он стоит в дверях гостиной.

Ее охватила бурная радость при виде его худощавого лица, но она торопливо постаралась скрыть это под маской беспечности, которая хорошо подходила к его бесцеремонному вторжению.

— Он вряд ли заслуживает, чтобы на него смотрели. По правде говоря… — Филипп оглядел комнату так, словно впервые видел ее, — эта комната выглядит устрашающе. Почему вы ничего с ней не сделаете?

— Например? — рассеянно спросила Маргарет; голова ее была погружена в размышления. Зачем он пришел в ее комнату? Явно не для того, чтобы ласкать ее, иначе он не был бы одет с ног до головы. Она посмотрела на его сюртук неяркого синего цвета и коричневые панталоны,

Филипп пожал плечами.

— Например, новая мебель? Китайские обои или, может быть, какая-то светлая краска? — «Бледно-розовая, — подумал Филипп. — Как ее чудесная кожа. Или может быть, смугло-розовая, как ее соски». Трепет от реакции на образ, который внезапно появился в его голове, пробежал по нему, и он сглотнул, почувствовав инстинктивную реакцию своего тела.

Филипп не хотел вспоминать, какие у нее груди. Он хотел видеть их, целовать. Хотел слышать очаровательные тихие звуки, которые возникали где-то глубоко у нее в горле, когда он ласкал ее,

Но прошло еще слишком мало времени. И он безжалостно подавил свое желание. Сначала он должен дать ей время забыть о своем варварском поведении в карете. Тогда он снова попробует прокрасться к ней в постель.

Маргарет ждала в нерешительности, удивляясь его отсутствующему виду. Почему у него такой вид? Может быть, он не хочет думать о том, чтобы что-то менялось в комнате его матери, как заявила Эстелла? Или ему это безразлично и мысли его витают где-то в другом месте? «Наверное, безразлично, — решила Маргарет. — Потому что Филипп — это Филипп, и если бы ему было небезразлично, он бы прямо запретил мне поменять хотя бы одну протертую подушку».

— Вы должны… — начал было Филипп, но его прервал громкий стук в дверь, и в тот же миг в комнату вбежала Аннабел.

— Посмотрите, Маргарет! Посмотрите, что я… — Увидев Филиппа, девочка резко остановилась.

— Я сначала постучалась, — сказала она ему.

— Да, так и было, — согласилась Маргарет, размышляя, нужно ли добавить, что обычно человек ждет позволения войти, а потом открывает дверь, и решила, что не нужно. Слишком много новых правил, высказанных сразу, только обескуражат ребенка.

Филипп вгляделся в худенькое личико девочки, стараясь отыскать в нем хоть какой-то отзвук красоты Роксаны. И не нашел. Единственным сходством, которое Роксана передала своей дочери, были темные волосы, но у волос этих не было того блеска, который был присущ волосам Роксаны.

Должно быть, Аннабел унаследовала невыразительную внешность от своего отца. При мысли об этом на лице Филиппа появилось ожесточенное выражение.

— Что там у вас такое, Аннабел? — Маргарет поспешила переменить тему разговора, потому что ей не понравилось выражение лица Филиппа. Стоит ему сказать что-то резкое, и девочка, конечно же, отплатит ему тем же, а значит, еще день этого быстротечного месяца будет потрачен впустую.

— Камешки. Видите? — И Аннабел протянула потертую кожаную сумку. Маргарет взяла сумку и высыпала содержимое на кровать.

— Я не видел их с тех пор, как был в возрасте Аннабел. Филипп взял кусочек дымчато-голубого мрамора и повертел его в пальцах. Он чуть было не сказал Аннабел, что собирать камешки — занятие для мальчиков, но вдруг вспомнил, как он сам обрадовался, найдя старые игрушки в шкафу в детской. Почему-то они казались лучше тех игрушек, которыми осыпали его любящие родители. А у Аннабел даже нет любящих родителей. Все, что у нее есть, — ее бабка, глупая тщеславная старуха.

«И замечательный, хотя и неожиданный, защитник в лице мачехи», — напомнил себе Филипп. Порывшись в камешках он нашел свой любимый «чертов палец» исподнее его к скудному свету, проникающему в окно, чтобы проверить, нет ли на нем трещин,

— Вы умеете играть в камешки? — спросила Аннабел у Маргарет. Та покачала головой.

— Нет, моя матушка всегда говорила, что это мальчишеская игра.

— Я вас научу, — услышал Филипп собственные слова, вырвавшиеся у него при виде разочарованного личика Аннабел.

— И меня тоже, — поспешно подхватила Маргарет; нужно было поддержать его предложение, прежде чем Аннабел успела бы сказать что-то такое, отчего он сразу же вспомнил бы об очередной деловой встрече. Она не знала, является ли это предложение результатом его обещания или просто его охватило ностальгическое желание поиграть в мальчишескую игру, но как бы то ни было, она намерена воспользоваться им.

Филипп разделил камешки на три части, одну протянул Маргарет, другую — Аннабел.

— Это нечестно, — обиделась Аннабел. — Вы взяли себе самые красивые.

— Они все одинаковые, — сказал Филипп.

— А мне больше нравятся красные, — возразила девочка, и это я их нашла.

— Тогда поменяйтесь с папой, — предложила Маргарет. — Он не станет возражать, ведь для него они все одинаковые.

Филипп заглянул в ее веселые глаза и совершенно забыл о камешках. Совсем в другие игры хотелось бы ему поиграть с ней. В гораздо более интимные. Он так погрузился в свои мысли, что даже не заметил, как Аннабел подменила половину своих камешков, забрав себе почти всю его кучку.

— Так как же нужно играть? — спросила Маргарет.

— Сначала мы выкладываем круг из самых маленьких. — Филипп оглянулся, увидел коробочку с пудрой для тела на туалетном столике и использовал ее, чтобы обозначить круг на коричневом ковре.

— Теперь по очереди стараемся выбить большими камешками маленькие из этого круга. У кого получится, тот берет себе выбитый камешек и получает право бросить еще раз.

— Мне это напоминает карточную игру, — сказала Маргарет, разложив в круг свои камешки. — Неудивительно, что игра в камешки — мужское занятие.

Аннабел прыгала на одной ноге от нетерпения.

— Я буду первая.

— Ладно, но пусть ваш папа покажет нам, как нужно кидать их.

Филипп покорно опустился на колени и, тщательно расположив на ладони свой камешек, бросил его, выбив из круга один камешек Аннабел.

Положив камешек на место, он кивнул Аннабел. Та присела на корточки, и на лице у нее появилось сосредоточенное выражение, показавшееся Маргарет очаровательным. Затем. девочка бросила камешек, но промахнулась.

— Я попробую еще раз, — сказала она.

— Нет, — возразил Филипп, — если вы такая взрослая, чтобы играть, значит, вы достаточно взрослая, чтобы играть по правилам.

— Маргарет… — обратилась Аннабел к мачехе.

— Мне кажется, это справедливо, — отозвалась та. — Теперь моя очередь.

И, став на колени, она постаралась положить свой камешек на ладонь так, как это делал Филипп. Камешек никак не хотел держаться.

— Дайте я вам помогу, — сказал Филипп.

Склонившись над ней, он положил камешек между ее большим и указательным пальцами.

От его прикосновения кожу у нее начало покалывать, и она глубоко вздохнула, пытаясь избавиться от этого ощущения.

— Теперь попробуйте, — предложил Филипп. Она послушно бросила камешек; ей удалось задеть его камешек, но удар был недостаточно сильным, и тот не вылетел из круга.

— Моя очередь. — Филипп пристроил свой камешек на ладони и метнул его. И не только попал в камешек в круге, но выбил еще один. — У меня есть еще один ход, потому что я…

— Что здесь происходит? — В раскрытых дверях раздался разъяренный голос Эстеллы. — Чедвик, вы что же, играете в камешки с моей внучкой?

— Нет! — бросил в ответ Филипп, смутившись оттого, что его застали стоящим на коленях и играющим в детскую игру; кроме того, мелодраматический тон Эстеллы подействовал на него самым раздражающим образом. — Я играю в камешки со своей дочерью и женой.

Маргарет опустила голову, чтобы Филипп не заметил, как ее обрадовало то, что он назвал Аннабел своей дочерью. Она не сомневалась, что слова эти — всего лишь неосознанная реакция на неудачную фразу Эстеллы, но все-таки это начало. Если только ей удастся сделать так, чтобы он думал об Аннабел как о своем ребенке, рано или поздно он примет девочку в свое сердце.

— Игра в камешки — неподходящее занятие для молодой леди, — не унималась Эстелла.

— В таком случае я отправляюсь в парламент, с чего я и должен начинать свой день.

И, поднявшись с ковра, Филипп вышел.

Маргарет с сожалением смотрела, как он уходит, так и не поняв, для чего же тогда он начал свой день, явившись к ней,

— Ну и ну! Какие грубые манеры! — Эстелла сердито смотрела ему вслед.

— У-у, бабушка! Вы все испортили! Я бы сейчас выиграла! И, собрав камешки в сумку, Аннабел выскочила из комнаты.

— Попрактикуйтесь как следует, а потом мы еще попробуем! — крикнула ей вслед Маргарет.

— Знаете, Маргарет, вы меня разочаровываете, — заявила Эстелла. — А еще воспитывались в монастыре. Что бы подумали добрые сестры, узнав, что вы сбиваете ребенка с пути истинного?

Маргарет заморгала. С пути истинного? Детской игрой? Ничего дурного в камешках она не видела. Разве что в этой игре заключено еще что-то такое, о чем Филипп не рассказал. Хотя…

Дыхание ее участилось от внезапного толчка, когда она вспомнила восхитительное, захватывающее дух ощущение, пробежавшее по ее телу, когда Филипп склонился, чтобы помочь ей. Может быть, Эстелла права? Может быть, в камешки лучше играть взрослым? Как-нибудь вечерком она непременно предложит Филиппу поиграть. Она заманит его в свою комнату, а потом…

— Маргарет, вы меня слышите?

— Да, и ваши слова так подействовали на меня, что я собираюсь сходить в церковь и помолиться. Эстелла широко раскрыла рот.

— Что?!

— Я собираюсь сходить в церковь и попросить прощения за свои грехи, — повторила Маргарет, с трудом удерживаясь от смеха при виде ошарашенного лица Эстеллы.

— Но…

— Мне нужно поторопиться. Нельзя терять ни минуты. Маргарет вынула из гардероба свою ротонду, наугад схватила какую-то шляпку и вышла, прежде чем Эстелла успела сообразить, как остановить ее. Или, что еще хуже, предложить пойти вместе. В присутствии Эстеллы она, уж конечно, не сможет высказать преподобному Янгеру то, что ей хочется.

Церковь Святой Агнессы оказалась маленьким зданием, выстроенным из известняка и втиснутым между двумя гораздо большими домами. Площадь, на которую она выходила, имела какой-то жалкий вид, словно для нее наступили тяжелые времена.

Войдя в массивные дубовые двери, Маргарет остановилась, чтобы глаза привыкли к полутьме, царящей в храме.

— Не могу ли я помочь вам? — спросил тонкий голос справа, и Маргарет от удивления вздрогнула. — Прошу прощения, если испугал вас, сударыня, но вид у вас немного… растерянный.

Маргарет повернулась к худощавому пожилому человеку на котором был надет воротник церковнослужителя. Кустистая кайма седых волос обрамляла его голову от уха до уха, глаза у него были голубые и добрые.

Маргарет инстинктивно почувствовала, что этот человек никогда не стал бы сознательно присутствовать при церемонии, обрекающей на гибель наивную молодую женщину.

— Я — преподобный мистер Хейвергел. Чем могу служить вам, мисс… — Он взглянул на ее руки, заметил обручальное кольцо, бугорком выступающее под перчаткой, и поправился: — миссис?..

— Марч. — Маргарет назвала заранее придуманное имя. Ей не хотелось говорить ничего такого, что выдавало бы ее отношения с Филиппом. Хотя, судя по виду мистера Хейверге-ла, он не очень-то осведомлен о жизни светского общества. — Последние пятнадцать лет я прожила на континенте и, возвращаясь в Лондон, обещала своей матушке побывать в той церкви, где она венчалась. Дело в том, что матушка все еще живет на континенте, а моего отца уже нет в живых, — солгала Маргарет.

Мистер Хейвергел пробормотал что-то соболезнующее.

— Матушка попросила меня сходить в церковь и взять копию ее брачного свидетельства, потому что во время всех этих беспокойных событий в Европе она потеряла свое свидетельство. Для нее было очень важно, чтобы я поговорила со священником, который венчал ее, и чтобы он сделал копию. — И Маргарет с надеждой улыбнулась мистеру Хейвергелу.

— Ну что же, миссис Марч, мы должны сделать все возможное для вашей бедной матушки, но, боюсь, это будет нелегко.

— Почему же? — спросила Маргарет, прекрасно понимая, что он никогда не найдет записи о венчании ее родителей; но ее заинтересовало, откуда он знает, что здесь будут трудности.

— Когда ваша матушка венчалась унас?

— Двадцатого августа 1785 года.

— Боже мой! Этого-то я и опасался… Судя по вашему возрасту, понимаете, — добавил он, бросив на нее смущенный взгляд. — В то время пастором здесь был мистер Янгер, да упокоит Господь его душу. — Он покачал головой, словно пытаясь отогнать горькие воспоминания. — Удивительный служитель Божий, он был для всех нас вдохновителем, но, увы, его уже нет в живых.

Маргарет была разочарована. Конечно, такая возможность существовала. Тридцать лет — долгий срок. Плечи ее поникли.

— Ну, ну, — пробормотал мистер Хейвергел, заметив ее расстроенное лицо, — хотя вам и не удастся побеседовать с ним, мы все же можем сделать для вашей матушки копию с церковной записи. Не поможете ли вы мне поискать?

— В церковных книгах? — спросила Маргарет, предчувствуя, что все утро будет потеряно на поиски того, чего не существует.

— Нет, к несчастью. Видите ли, в 1796 году в церкви случился пожар. И все записи сгорели.

— В 1796 году? — повторила Маргарет.

— Да, двадцать девятого июня, если быть точным. День Святого Петра и Святого Павла. Никогда не забуду этот день. Я был помощником мистера Янгера. Мы с ним находились в доме священника и обсуждали воскресную проповедь, когда вбежал служитель с криками о пожаре. Мистер Янгер послал меня за пожарной командой, а сам направился в церковь, поскольку служитель сказал, что видел входившего туда человека как раз перед тем, как начался пожар, и мы побоялись, что человек этот окажется в ловушке. Когда я вернулся с пожарной командой, — продолжал мистер Хейвергел, — мистер Янгер был мертв. Горящая балка упала на него и убила. А следов того человека, которого видел служитель, мы так и не нашли. — Мистер Хейвергел снял очки и вытер их о свою куртку, словно ему было слишком Тяжело вспоминать об этом. — Смерть — это такая потеря.

— Да, — сурово отозвалась Маргарет, вспомнив свою мать.

— Так что, как вы понимаете, здесь записей нет. Вам придется побывать в Кентербери.

— В Кентербери?

— Да. Каждый год приходской священник обязан копировать все записи о рождениях, смертях, бракосочетаниях и крестинах и отсылать их на хранение в кафедральный собор в Кентербери.

— Понятно, — пробормотала Маргарет. Из головы у нее все не шла дата пожара. Церковные книги были сожжены ровно через три дня после того, как отец бросил их с матерью.

— Разве только… — Внезапно взгляд мистера Хейвергела просветлел, как будто он что-то вспомнил. — Может быть, мистер Янгер внес запись о бракосочетании ваших родителей в свой дневник. Обещать не могу, конечно, но обычно он вел дневники очень педантично. Он всегда говорил, что ему легче увидеть дела своей церкви в перспективе, если он все записывает в конце дня.

— А они не сгорели при пожаре? — спросила Маргарет.

— О нет. Он держал их вкабинете своего дома. Пойдемте. Поскольку дата вам известна, проверить будет нетрудно.

Маргарет послушно пошла следом за ним, хотя знала, что он ничего не найдет. Но не может же она сказать, что вдруг передумала, не вызвав у него именно те размышления, которых ей хотелось избежать.

Мистер Хейвергел ввел ее в просторный кабинет, который, наверное, был кошмаром для хозяйственных поползновений его бедной жены. Книги стояли вдоль каждой стены и были рассыпаны по полу, где боролись за место со стопками бумаг.

— Здесь небольшой беспорядок, — рассеянно пробормотал мистер Хейвергел, осматривая стопку тоненьких черных книжек в книжном шкафу со стеклянными дверцами, стоящем около двери. — Ага! — Он вытащил одну из книжек и поднял ее кверху. — Вот дневник восемьдесят пятого года. — Так в какой день, вы говорите, они венчались?

— Двадцатого августа.

Мистер Хейвергел пролистал страницы и наконец остановился.

— Вот здесь. Мистер Янгер сообщает, что это был прекрасный день и красота невесты, которую он обвенчал, сделала день еще прекраснее.

Мистер Хейвергел с сияющим видом посмотрел на Маргарет, и та слабо улыбнулась в ответ. Наверное, мистер Янгер в тот день обвенчал кого-то еще, а мистер Хейвергел решил, что это-то и есть ее родители.

— Он пишет, что мисс Эбни была так взволнована, что он с трудом слышал ее ответы, но сердечность мистера Мейнуа-ринга более чем примиряла с этим.

Головокружение словно волной окатило Маргарет, по коже ее пробежал холодок, мысли спутались. Как мог мистер Янгер записать правильные имена ее родителей? Это совершенно бессмысленно!

— Дальше мистер Янгер пишет, что на вашей матушке было красивое синее платье, напомнившее ему дельфиниум, который выращивала в своем саду его матушка, и что ваш батюшка носил мундир своего полка и казался очень привлекательным. Он пишет также, что с ними не было свидетелей, так что ему пришлось призвать свою экономку и церковного служителя. Он опасался, что семьи жениха и невесты, вероятно, не одобряют этого брака, в особенности потому, что у них не было обычных оглашений, а только особое разрешение. — Мистер Хейвергел посмотрел поверх очков на Маргарет. — Я надеюсь, это неправда?

— О нет, — сказала Маргарет, которая чувствовала себя ужасно, будучи вынужденной лгать этому славному старику. Но что она могла сделать? Сказать ему правду и потрясти до глубины его неземной души? И где здесь правда? И как быть с пожаром?

Маргарет чувствовала, что запутывается все больше. Она провела указательным пальцем по лбу, пытаясь остановить странный звон в ушах.

— Ах Боже мой! — Мистер Хейвергел вдруг заметил ее бледность. — Все это слишком вас взволновало. Сядьте же. — Он торопливо смахнул с кожаного кресла пачку книг и подтолкнул к креслу Маргарет.

Та поспешно опустилась в кресло, пытаясь справиться со своим дыханием. Будет просто ужасно, если она, как барышня, упадет в обморок.

— Со мной все в порядке. Просто это… — Ей показалось что собственный голос доносится до нее откуда-то издалека

— Я понимаю, милая. — Он неловко погладил ее дрожащие пальцы. — Пожалуй, я попрошу экономку отвести вас в комнату для гостей, и вы там ненадолго приляжете.

— Нет, благодарю вас. — Маргарет глубоко втянула воздух, отогнала дурноту и встала. — Мне уже пора домой.

Ей нужно было уйти, чтобы поразмыслить; тогда она могла бы попытаться докопаться до смысла того, что только что узнала. Она чувствовала себя так, словно факты, составляющие основу ее жизни, внезапно сдвинулись и теперь она увидела мир в совершенно другом свете.

Маргарет позволила мистеру Хейвергелу усадить себя в экипаж. Ей потребовались большие усилия, чтобы ответить более или менее обычным голосом на его слова о том, что он напишет в кафедральный собор и попросит сделать копию брачного свидетельства ее матери; ей следует зайти за копией, прежде чем она уедет из Лондона. Мысли кружились у нее в голове разрозненными обрывками, и она никак не могла сосредоточиться.

Как только экипаж отъехал от церкви, Маргарет закрыла глаза и постаралась думать хотя бы приблизительно на уровне своей обычной рассудительности.

Один факт, судя по всему, являлся главным: мистер Янгер был действительно посвящен в сан священника англиканской церкви, и он по-настоящему обвенчал ее родителей, Из этого следовало, что она вовсе не незаконнорожденная. Она — законная дочь Чарльза Мейнуаринга. А ее мать действительно была его женой. Но хотя он не мог этого не знать, он бросил их с матерью не задумываясь. И еще он не мог не знать, что у ее нежной, не приспособленной к жизни матери нет ни возможности, ни силы воли бороться с ним. Что она просто поверит в его ложь и…

И что? Маргарет тупо смотрела на мелькающие за окном лондонские пейзажи. Зачем он это сделал?

Ответ был очевиден: Мейнуарингу хотелось получить деньги, прилагавшиеся к его титулу, и он боялся, что Хендрикс их ему не отдаст, узнав, что он уже женат на дочери торговца.

И все те годы, когда ее мать таяла, сокрушенная стыдом чз-за того, что она, по ее мнению, сожительствовала с Мей-нуарингом в грехе и произвела на свет незаконного ребенка… Маргарет испытала чувство такой ярости, что оно грозило удушить ее.

Презренные мужские увертки! Но тут Маргарет осенила еще одна мысль. Ведь ее мать умерла не сразу после разрыва, Она прожила еще около шести лет. А Мейнуаринг женился на нынешней леди Мейнуаринг почти сразу же после того, как бросил их.

Дыхание замерло у нее в груди, когда она полностью осознала значение этих двух фактов.

Не только второй брак Мейнуаринга недействителен — человек этот еще и двоеженец. Или был двоеженцем. Перестает ли человек быть двоеженцем, когда одна из жен умирает? Этого Маргарет не знала, но в одном она была уверена: второй брак Мейнуаринга недействителен. А это означает, что Друзилла и ее младший брат — незаконнорожденные.

Маргарет закусила губу, обдумывая эту ужасную мысль. Незаконное рождение — это проклятие, которое преследовало ее всю жизнь. Общество плохо относится к детям, родившимся вне брака.

Что почувствует леди Мейнуаринг, узнав правду? Будет ли дух ее сокрушен, как это случилось с матерью Маргарет? «Впрочем, ей по крайней мере не придется беспокоиться, что ее бросят и заставят голодать», — размышляла Маргарет. Судя по словам Хендрикса, у нее есть собственные средства. Но .даже если она и ее дети не будут испытывать материальных |затруднений, доступ в общество им будет закрыт навсегда.

Маргарет представила себе реакцию Мейнуаринга, когда он поймет, что его драгоценным деткам предстоит стать изгоями, и ее охватило свирепое удовлетворение. Его дочь никогда не сможет вступить в достойный брак, а сын будет не в состоянии УЧИТЬСЯ в своей школе и унаследовать его титул, и…

Она беспокойно заерзала, вспомнив, что сказал Хендрикс о хрупком здоровье этого мальчика. Не станет ли оно еще яуже от такого удара? А как же Друзилла? Что она подумает, потеряв все, что ей принадлежит, как она считает, ло праву рождения?

«Это убьет ее», — ответила Маргарет на свой вопрос. У Друзиллы нет внутренней силы, чтобы встретиться с превратностями судьбы лицом к лицу. Она во многом напоминает мать Маргарет — гораздо больше, чем сама Маргарет.

Она нахмурилась. Жизнь трех ни в чем не повинных людей будет полностью разрушена; мысль об этом омрачит сладость возмездия, вполне заслуженного Мейнуарингом. И разрушение это будет делом ее рук.

Право и закон на ее стороне, но это не означает, что вторая семья ее отца будет страдать меньше. А страдать они будут непременно. Никаких иллюзий относительно того, как отнесется к ним узколобое английское общество, Маргарет не питала.

— Вот он, адрес, что вы мне дали. — В путаницу ее мыслей проник голос извозчика. — Вы, может, передумали?

— Нет, нет, благодарю вас. — Маргарет порылась в ридикюле и, нащупав монету, протянула извозчику.

Она выбралась из экипажа, даже не слыша его бурных изъявлений благодарности по поводу щедрой платы, и посадила грязное пятно на юбку.

Когда она шла по мощеной дорожке к парадной двери, маленький мальчик, от которого сильно несло конюшней, выскочил из-за чугунных перил соседнего дома и бросился к ней.

— Простите, мэм, вы, это… леди… — Он замолчал, словно пытался что-то припомнить, а потом выпалил: — Чедвик?

Маргарет кивнула, удивляясь, откуда взялся этот постреленок. Несмотря на то что пахло от него так, будто он не мылся много месяцев, он выглядел сытым, а одежда его, хотя и грязная, не была потрепанной и явно не с чужого плеча.

— Ладно. Мисс Мейнуаринг… это самое… она мне сказала отдать вам эту вот записку. Только больше никому, говорит. — И он протянул Маргарет замызганный листок бумаги, сложенный вчетверо.

Испуганная Маргарет молча смотрела на записку, не понимая, зачем понадобилось Друзилле писать ей.

Пожалуйста, мэм. — Он потряс запиской. — Мне надо обратно в конюшню.

— Ах да, — пробормотала Маргарет. Порывшись в ридикюле, она нашла шиллинг, который и отдала мальчишке в обмен на записку.

От такой огромной суммы он широко раскрыл глаза и, прежде чем убежать, несмело ухмыльнулся, словно боялся, что она передумает и потребует монету обратно.

Маргарет живо развернула послание и нахмурилась при виде почти неразборчивых строк. Каким бы дисциплинам ни обучалась Друзилла, чистописание явно к ним не относилось. Маргарет пришлось трижды прочесть её каракули, прежде чем она в них разобралась, а когда разобралась, то очень об этом пожалела. Расстроенно скомкав записку, она торопливо поднялась по ступеням к парадной двери,

— Граф дома, Комптон? — спросила Маргарет, едва тот отворил дверь.

— Нет, миледи. Граф еще не вернулся из Уайтхолла. «Это хорошо», — подумала Маргарет. Гораздо лучше, если ей самой придется иметь дело с поступком Друзиллы — чтобы Филипп не узнал ни об этом поступке, ни об участии в нем Маргарет.

Проскользнув в строгий кабинет Филиппа, она перечитала письмо Друзиллы в надежде, что, может быть, она неправильно его поняла. Увы, это было не так. В своем письме Друзилла снова и снова бессвязно повторяла, что ее родители твердо вознамерились разлучить ее с единственным человеком, которого она любит, и, поскольку Маргарет больше не желает оставаться их другом, Друзилла выбрала единственный путь, открытый для нее, и убежала из дома со своим верным возлюбленным.

— Проклятие! — пробормотала Маргарет, опускаясь в кресло, стоящее рядом с письменным столом.

Что там говорится в старой пословице насчет того, что нужно быть осторожным со своими желаниями — ведь они могут осуществиться? Ну вот ее желания осуществились. Ее изначальный план осуществился. А она ничего не чувствует, кроме досады и злости. Досады из-за того, что Друзилла оказалась такой легкомысленной простофилей. Убежать из дома! Злости из-за того, что Дэниеле оказался таким беспринципным и воспользовался наивностью Друзиллы. А ко всему этому примешивалось недовольство собой. Потому что она тоже воспользовалась наивностью Друзиллы и подтолкнула ее к этому необдуманному поступку. Хотя и оказалось в конце концов, что Маргарет не способна довести свой план мщения до конца, ее вина от этого не становилась меньше. Если бы она не поощряла Друзиллу, та никогда не решилась бы на такой поступок.

Маргарет вздрогнула в порыве раскаяния. Она ничуть не лучше Мейнуаринга, потому что решилась разрушить чью-то жизнь ради достижения собственной цели… Хотя, пожалуй, еще не поздно попытаться все исправить. Маргарет взглянула на каминные часы.