Глава 13

— Миссис Смит сказала, что утром вы разговаривали с Недом, — проговорил Филипп, как только они уселись в карету.

Маргарет внимательно прислушалась к его тону, чтобы понять, зачем он заговорил об этом. И не поняла. Голос его звучал совершенно безразлично. По крайней мере настолько, насколько он бывал безразличным в общении с ней. Обычно же он казался раздраженным. Ее вдруг охватило едва уловимое чувство сожаления. Но почему ее должно заботить, что Филипп относится к ней как к колючке в боку, с которой приходится мириться? Она ведь не собирается долго притворяться его женой.

— Ну? — Голос его стал резче.

— Что — ну? — спросила Маргарет, — Вы констатировали факт. Вы просите меня прокомментировать его?

Маргарет увидела, что его худое лицо от раздражения окаменело.

— Я спрашиваю вас, по какой причине вы посетили Неда.

— Потому что я уже видела его жену,

— Возможно, для женского ума в этом и есть какой-то смысл, но я нахожу это алогичным.

Маргарет заставила себя удержаться от резкого замечания. «Мягкий ответ смягчает гнев», — напомнила она себе, Хотя у нее и не было достаточных подтверждений этому при разговорах с Филиппом, она предпочла бы в настоящий момент не злить его. Сейчас, когда ей предстоит пережить бал у Ливенджеров.

— Неужели мой вопрос требует такой работы мысли? Или вы не понимаете, что значит «алогичный»?

— Нет, сэр. — Маргарет бросила на него невинный взгляд. — Я просто удивилась, что вы это знаете.

— Что? — рявкнул Филипп и тут же сморщился, потому что кучер от неожиданности дернул поводья и карету тряхнуло.

— Что же касается вашего вопроса, то, когда я разговаривала с Лорейн, она высказала беспокойство о своем муже и мне захотелось поговорить с ним.

— Ей незачем беспокоиться. Я сказал, что позабочусь о них.

— Скажите, Филипп, что бы вы почувствовали, если бы вдруг потеряли все ваши деньги, а лорд Хендрикс сказал бы: не беспокойтесь об этом, я беру вас на содержание? — Глаза его сузились, отвергая это предположение, и Маргарет понимающе кивнула. — Милостыня — плохое утешение.

— Мы говорим не обо мне, а о Неде.

— И поскольку Нед принадлежит к низшему классу, его чувства нельзя сравнивать с чувствами графа. Филипп нахмурился.

— Речь совсем не об этом! Неду нужно…

— Вернуть самоуважение, — сказала Маргарет, не понимая, зачем ей вообще понадобилось спорить с Филиппом. Его ведь не переделаешь. Аристократы не меняются, даже те, у которых есть какие-то представления о милосердии. И пока Филипп не поймет, что объекты его милостыни — живые люди с надеждами и мечтами, такими же, как и у него, милостыня эта неизбежно будет ущербной.

— Должен ли я понимать это так, что, как вы считаете, он должен сам выбрать свой путь?

— Вы ничего не понимаете! Я полагаю, что вы должны дать ему возможность обеспечивать свою семью, найдя ту работу, которую он в состоянии выполнять.

— И что же это за работа?

Этот искусственный тон, словно Филипп приноравливался к слабоумному собеседнику, привел ее в ярость. И все же ей пришлось согласиться, что его вопрос, произнесенный даже таким тоном, сам по себе серьезен.

«Что же может делать Нед, чтобы обеспечить свою семью? — размышляла она. — Он не может быть солдатом, не может быть фермером, но никаких других занятий он не знает».

— Я все еще жду ответа на свой вопрос.

— Мануфактура, — проговорила наконец Маргарет. — Он мог бы работать на фабрике, где производят разные вещи.

— И где же это он найдет такую фабрику, хозяин которой возьмет его на работу? Уровень безработицы высок, можно нанять сколько угодно трудоспособных людей. Зачем же ему нанимать калек?

— Значит, вам нужно завести собственную фабрику,

— Фабрику! — повторил Филипп так, словно это была непристойность. — Я граф. Я владею землей, а не фабриками.

— «Будущее за фабриками», — процитировала Маргарет статью, которую она прочитала в «Тайме».

— Галиматья!

— Будущее Неда — на фабрике.

— Я ничего не знаю о фабриках.

— Станьте партнером того, кто знает. — Это упрощенное разрешение сложной проблемы.

— Нет, это практическое разрешение проблемы Неда и, осмелюсь предположить, множества других демобилизованных. «Как это по-женски — взять и проигнорировать все проблемы, сопряженные с таким невероятным планом», — с сарказмом подумал Филипп. «Найдите партнера», — сказала она. А где, интересно, он найдет партнера? Среди его знакомых, разумеется, нет владельцев фабрик.

Хотя его поверенный, наверное, кого-нибудь знает. Старый Бландингс удивительно проницателен. Но все равно… Филипп вздрогнул, подумав, что сказал бы его отец, если бы он позволил связать имя Морсби с какой-то профессией.

Карета остановилась перед домом Ливенджеров, и Филипп отпустил свои мысли на все четыре стороны. Он займется идеей Маргарет позже. Сейчас же он должен сосредоточиться на проталкивании своего законопроекта.

Но сначала он решил протанцевать с Маргарет. Исключительно ради приличия. Только чтобы убедиться, что о нем не говорят, будто бы он — самодовольный муж. Либо слепой муж. Боль пронзила его при воспоминании о Роксане и его невероятной доверчивости. «Больше никогда!» — пообещал он себе, властно беря Маргарет за руку и направляясь к парадной двери.

Маргарет поморщилась, когда его пальцы обхватили ее запястье. Она быстро взглянула на него, но замкнутое выражение его лица не располагало к замечаниям. Выражение это не сулило ничего хорошего этому вечеру, от которого она и раньше ничего не ждала.

Хорошо хоть Джордж, кажется, счастлив во Франции. Она напомнила себе о том, что в темницу ее заглянуло солнце, Пока же она будет всеми способами стараться протолкнуть законопроект Филиппа — ведь когда он будет принят, она сможет вернуться к своей прежней жизни. Вернуться туда, где все проще и все правила понятны.

Расправив плечи, она вошла в особняк и приготовилась выдержать этот вечер.

— Будут ли еще какие приказания на сегодняшнее утро, милорд? — спросил камердинер Филиппа.

— Нет, можете идти, — ответил тот; все его внимание было сосредоточено на двери, ведущей в комнату жены. Его глаза устремились на каминные часы. Только девять, а они вернулись с бала у Ливенджеров после двух. Спит ли еще Маргарет?

Его обдало жаром, когда воображение услужливо нарисовало ему Маргарет, лежащую посредине кровати, с золотистыми волосами, разметавшимися по белой наволочке, и со щеками, порозовевшими от сна.

Филипп почувствовал, что задыхается. Он может войти в ее комнату. В конце концов, вчера ночью, когда они Вернулись домой, он ведь устоял перед искушением и не сделал этого, несмотря на то что хотел ее. Нет, не хотел — он посмотрел в глаза неприятной правде, — он вожделел ее тела. Вожделение это было столь могучим, что он встревожился.

Но ему удалось обуздать свой порыв. Это его утешило. Он повернулся к ней спиной и ушел в свою комнату, доказав самому себе, что владеет собой. И посему может спокойно войти в ее комнату сегодня утром и узнать, что она сделала за вчерашний вечер, чтобы помочь ему с законопроектом.

Поспешно пройдя через общую гостиную, он тихо открыл Дверь и вошел в спальню. Маргарет стояла перед гардеробом, РУКИ ее были заведены за спину. На лице у нее было недовольное выражение.

— Что это вы делаете? — спросил Филипп. Маргарет вздрогнула от неожиданности, услышав его голос. Она беспокойно посмотрела на него, не понимая, что ему нужно. Вдруг щеки ее вспыхнули — она вспомнила, когда он в последний раз был в ее комнате и что тогда произошло. Но это было всего лишь вчера. Конечно, он еще не может хотеть повторения.

«Интересно, как часто мужчина ласкает женщину?» — подумала она. У нее не было ни малейшего представления об этом, и вряд ли она могла обратиться к кому-то с таким вопросом.

— По-видимому, госпожа супруга, вам следовало бы пребывать в постели, если вы еще не проснулись. При слове «постель» Маргарет покраснела еще гуще,

— Я, право же, проснулась. Просто меня испугало ваше неожиданное появление.

— Где ваша горничная?

— Мне не нужна горничная, чтобы одеться. — Маргарет незаметно попыталась дотянуться до пуговиц на спине.

— Когда я вошел, вам это не очень-то удавалось. Повернитесь.

— Повернуться?

— Я застегну вам платье.

— В этом нет необходимости, я могу…

— Повернитесь.

Маргарет еще немного поупиралась, но природный здравый смысл заставил ее признать тщетность этих попыток. Лучше уж пусть застегнет ей пуговицы и, может быть, уйдет.

Она неохотно повернулась и вздрогнула, ощутив у себя на спине его пальцы. Кожа ее ощутила череду тонких уколов, а когда Филипп соединил на ее спине обе части платья, покрылась пупырышками. Ткань плотно обтянула ее груди и терлась о чувствительные соски.

К счастью, он все проделал быстро, и она поспешно отступила назад.

Филиппа охватила ярость, когда он увидел, как она торопится отойти от него. Как будто в его прикосновении есть что-то дурное.

Он отвернулся, и тут его взгляд упал на письмо, лежащее на столике у кровати.

Письмо от Гилроя. Он вдруг вспомнил, что вчера вечером пришел к ней, чтобы поговорить об этом, но разговор их не был закончен.

— Вы не должны переписываться с Гилроем. Я напишу ему и сообщу, что с вами все в порядке, — добавил он на тот невероятный случай, если он действительно ее родственник.

— Даже Бог не требует слепого подчинения своим указаниям! — сказала Маргарет, зная, что обязательно должна написать Джорджу. Иначе он станет волноваться, а тогда ему может прийти в голову отправиться на ее поиски. Она с трудом подавила дрожь при мысли о том, какой разразится скандал, если Джордж обнаружит, что она разыгрывает роль жены Филиппа.

— Вы никому не должны писать без моего разрешения! Вы меня слышите?

— Слышу, и, без сомнения, вас слышит вся прислуга. — Маргарет хотела нанести ему удар, достаточно сильный, чтобы поколебать его неизменную уверенность в том, что только его точка зрения имеет значение.

— Это мой дом, и если мне хочется орать, я буду орать! А вы моя жена — и будете делать то, что я скажу! Смяв письмо в руке, он швырнул его в камин и вышел. Маргарет устало потерла лоб; в висках начинала пульсировать боль. Вчера она поздно легла, и теперь сражение с Филиппом оказалось последней соломинкой, сломавшей спину верблюду. Хотя эту перепалку никак нельзя назвать сражением. Сражение предполагает, что обе стороны в состоянии нанести вред друг другу, а она способна только испортить настроение Филиппу, и вряд ли это можно считать победой.

— Он ушел?

Подняв глаза, Маргарет увидела Аннабел, которая тревожно замерла в дверях, выходящих в коридор, словно не зная, войти ей или уйти.

— Если вы говорите о вашем отце, то да, он ушел.

— Он так страшно кричал на вас.

— Неужели? — отозвалась Маргарет, не зная, как ей следует на это реагировать. Конечно, Аннабел ребенок, но она достаточно взрослая, чтобы распознать ярость, звучащую в человеческом голосе.

Девочка продвинулась немного дальше в комнату.

— Уф-ф. Он все время кричит на меня. А на вас он почему кричал?

— Мы немного разошлись во мнениях.

— Бабушка говорит, что мнения разрешается иметь только мужчинам. Женщинам положено соглашаться. А я не понимаю, почему только мальчикам можно иметь свое мнение. Я ничуть не хуже любого мальчишки! — выпалила Аннабел.

— Вы проповедуете перед новообращенными.

— Что? — Аннабел посмотрела на нее непонимающим взглядом.

— Я хочу сказать, что меня не нужно в этом убеждать. Я вам и так верю.

— А-а. — Аннабел обежала взглядом комнату. — У меня от этой комнаты портится настроение. Бабушка говорит, что в ней ничего не изменилось с тех пор, как моя другая бабушка вошла сюда молодой женой.

— Другая бабушка? — спросила Маргарет, не понимая, что имеет в виду Аннабел. Разве это не комната великолепной Роксаны?

— Ну, знаете, папина мама. Она умерла, когда я была маленькая. Это была ее комната. Бабушка говорит, что мои мама и папа жили в доме поменьше, когда другая бабушка была еще жива. Бабушка говорит, что это неправильно. Что раз папа граф, то он должен был потребовать, чтобы его матушка переехала из этого дома, а он не потребовал.

Маргарет перебрала мысленно разные варианты бабушек, и настроение у нее поднялось, когда она поняла, о чем говорит Аннабел. Несравненная Роксана никогда не жила в этом доме. Но почему? Если Филипп был так опьянен Роксаной, как твердят все вокруг, почему он не вынудил свою мать переехать, чтобы его молодая жена смогла жить в более просторном доме? Правда, может, это Эстелла хотела, чтобы ее дочь жила здесь, а Роксана не возражала против желаний Филиппа?

— Почему вы здесь все не перемените? — спросила Анна-бел. — Бабушка говорит, что папа богат, как Крез, и, каким бы он ни был, он не злой. Я могу вам помочь.

— Буду вам очень признательна за помощь, но, наверное, мне лучше подождать, пока ваш папа будет в более подходящем настроении для подобных просьб. А сейчас вы могли бы помочь мне решить, какую гувернантку следует вам пригласить.

Аннабел нахмурилась.

— Они все одинаковые, и какое это имеет значение, если все равно они никогда не остаются надолго?

— Надеюсь, что та, которую мы наймем, останется так долго, что научит вас грамоте, и вы сможете читать стихи, которые, без сомнения, будут писать в вашу честь молодые люди.

— А вам посвящал стихи ваш кавалер?

— Нет, но ведь я не графская дочь, как вы.

— Да, я графская дочь, — проговорила Аннабел самодовольно, а потом повернулась и взбежала вверх по лестнице к детской.

Маргарет смотрела ей вслед, пытаясь осмыслить их разговор. Видимо, несчастье привлекает людей друг к другу, раз дочь графа прониклась к ней сочувствием, когда граф накричал и на нее. Нет, это не совсем сочувствие. Девочка просто стала относиться к ней с меньшей враждебностью. Но это гораздо лучше, чем когда ребенок просто срывает на тебе свое дурное настроение. Только бы найти гувернантку, которая смогла бы продолжить начатое дело, когда ее, Маргарет, здесь не будет.

Она в задумчивости направилась вниз завтракать.

— Ах, вот и вы. Скажите, Чедвик очень рассердился, когда я упомянула вчера о вашем письме? — спросила Эстелла, оторвавшись от остатков своей трапезы.

— Вовсе нет. Мне только кофе, пожалуйста, — обратилась Маргарет к лакею, стоявшему у буфета.

— Неужели? Но несколько минут назад, уходя из дому, Филипп был в ярости. У него было такое лицо, что я просто задрожала.

Маргарет подавила желание сказать что-то очень грубое, Мало того, что ей приходится иметь дело с Филиппом и его необъяснимыми настроениями, — нужно еще выслушивать рассказы Эстеллы об этих настроениях!

— В какой газете можно поместить объявление о том, что я ищу гувернантку? — решительно переменила она тему разговора.

— Гувернантку?!

— Не могу понять, почему упоминание о такой обычной профессии вызывает бурную реакцию. — И, положив в кофе сахар, Маргарет отпила из чашки.

— У нас была гувернантка, — возразила Эстелла.

— Прошедшее время говорит само за себя.

— Что? — Эстелла уставилась на Маргарет. Та подавила вздох. Временами ей казалось, что в этом доме она говорит на иностранном языке. Единственный, кто ее понимает, — Филипп, но его понимание не идет дальше чисто словесного уровня.

— Я хочу сказать, что Аннабел необходима гувернантка сейчас. Вы знаете, что девочка не умеет читать? Эстелла ощетинилась, заподозрив упрек в свой адрес.

— Эстелла не такая умная, как некоторые, и нехорошо дразнить ее тем, чего она не может изменить.

— Приехала мисс Мейнуаринг, она в гостиной, — доложил Комптон.

Друзилла приехала, чтобы они отправились на свидание с мистером Дэниелсом, иу Маргарет просто гора с плеч свалилась.

Всю свою жизнь она ничего не могла сделать, чтобы отомстить Мейнуарингу, она только мечтала об этом; и вот наконец сегодня Маргарет сделает первый шаг к цели.

— Благодарю вас, Комптон. Вы не знаете, в какую газету лучше поместить объявление о найме гувернантки для леди Аннабел?

— Осмелюсь доложить, что миледи могли бы найти подходящую кандидатуру в агентстве по найму, услугами которого пользуется миссис Смит.

— Прекрасно. — Маргарет пропустила мимо ушей раздраженное фырканье Эстеллы. — Будьте добры, сообщите в агентство о том, что нам нужно.

— Конечно, миледи. — Комптон кивнул и удалился. Маргарет быстро допила кофе и встала; ей не терпелось приступить к выполнению своего плана.

— Почему это дочка Мейнуаринга делает визиты в такой час? — спросила Эстелла.

— Я как-то сказала, что в Лондоне мне страшно не хватает движения, и мисс Мейнуаринг любезно предложила показать мне место в парке, где можно совершать пешие прогулки.

— Пешие прогулки?! — Эстелла воззрилась на Маргарет.

— Самое обычное времяпрепровождение, — сказала Маргарет, удивляясь, уж не относятся ли пешие прогулки к бесконечному списку занятий, запретных для женщин.

— Но вдруг вы… — Эстелла бросила взгляд на дверь, чтобы убедиться, что вблизи нет никого из прислуги и никто ее не услышит, — вспотеете! — прошептала она.

Маргарет в растерянности уставилась на нее. Интересно, а как она думает — что бывает с горничными, которым то и дело приходится наводить порядок после нее же? Или с кухаркой, которая целый день стоит у горячей плиты? Или считается, что светское общество не опускается до обычных человеческих функций?

— Я буду помнить об этой опасности. — Маргарет бросила салфетку на стол и ретировалась.

— Ах, кузина Маргарет! — Друзилла вскочила, когда Маргарет вошла в гостиную; личико ее горело от нетерпения. — Я приехала, как и обещала. И мне удалось не взять с собой горничную. Я объяснила папе, что мы поедем гулять в Гайд-парк с вами, и он сказал, что в таком случае мне не нужно других сопровождающих. Папа так всегда беспокоится за меня!

Маргарет опустила глаза, чтобы скрыть вспышку гнева, который охватил ее при напоминании о том, как по-разному Мейнуаринг относится к своим двум дочерям.

— Мама говорит, это потому, что мой бедный братец Эн-Дрю в таком состоянии.

— Эндрю? — Вопрос этот выскочил сам собой, Маргарет не собиралась его задавать. Она не хочет знать о трудностях в жизни Эндрю, ей хватает своих. И вряд ли она когда-нибудь встретится с ним. Дети редко появляются в обществе, а когда этот ребенок вырастет и станет показываться там, ее здесь уже давно не будет. При мысли об этом ей стало как-то не по себе. Она подавила слабую пульсацию, возникшую у нее в голове.

— Бедный милый Эндрю. Это лучший из всех братьев на свете, но он такой слабенький. Мама говорит, что он приводил ее в отчаяние, когда был еще младенцем. Это легкие, понимаете? — На нежном лице Друзиллы отразилась боль. — Ему очень трудно дышать, — продолжала она. — Иногда он просто ловит ртом воздух, и это так страшно. — Друзилла вздрогнула. — Он синеет и иногда теряет сознание. Мама говорит, что с ее старшим братом было точно так же, но он умер, когда был еще маленьким.

— Какой ужас! — сказала Маргарет. Судя по всему, вместе с приличным приданым и безупречным именем выбранная Хендриксом невеста принесла в семью и склонность к легочным заболеваниям. Мысль эта мгновенно исчезла, оставив смутное чувство стыда. Одно дело — замышлять месть тому, кто заслуживает все оскорбления, какие она может обрушить ему на голову, и совсем другое — получить удовлетворение от страданий маленького мальчика, который так же не мог выбирать себе отца, как и сама Маргарет.