Корнуолл, Англия, весна 1812 года
      Лучшей ночи для грабежа на Ламорна-роуд не придумаешь. Дженна надвинула на лоб широкополую шляпу и притаилась в рощице, молясь, чтобы длинный черный плащ скрыл изгибы фигуры. Из-под маски на лице виднелись только глаза. Лошадь нервно переступала ногами и фыркала, но Дженна была опытной наездницей и быстро успокоила ее. Нужна полная тишина. Разбойник, выстрелив, остановил карету всего в нескольких ярдах. В прохладном ночном воздухе плыл едкий запах пороха, примешиваясь к появившемуся во рту металлическому привкусу страха, крови, смерти.
      Дженна проглотила ком в горле. Пассажиры кареты – хорошо одетая пара аристократов – выбрались на дорогу. В полутьме сверкали бриллиантовые сережки женщины, мерцали серебряные пряжки на башмаках мужчины и галстучная булавка. Разбойник, отвлекшись на блеск украшений, ничего вокруг не видел.
      Дженна вытащила из-под плаща пистолет и взвела курок.
      Лицо под черной шелковой маской покрылось холодной испариной. Пот ручейком стекал по ложбинке на груди, по спине пробежал холодок. Дженна вздрогнула. Как до этого дошло? Что она, дочь баронета, делает глубокой ночью на корнуолльской дороге, прячась в кустах с парой заряженных пистолетов?
      Но на сожаления и размышления о прошлом времени нет. Ее охватило странное смешение ужаса и радостного возбуждения. Движимая этими эмоциями, она выстрелила в воздух, сунула пистолет за пояс, вытащила другой и выехала из рощицы.
      – Кошелек или жизнь, сэр! – крикнула она, меняя, голос, и без того приглушенный маской.
      Разбойник повернул свою лошадь к ней. Он был одет точно так же, как и она, за одним исключением: на его лице была полумаска, открывавшая широкий чисто выбритый подбородок и рот, сжатый в тонкую линию.
      Дженна подъехала ближе. Робкие лучи тонкого серпа луны, пробивавшиеся сквозь плотную завесу туч, создавали вокруг разбойника жуткий ореол.
      – Бросайте оружие, сэр, и добычу, – потребовала она, размахивая пистолетом. – Сейчас же!
      Вскинув подбородок, мужчина заколебался.
      – Кто вы, черт побери? – спросил он.
      – Не ваше дело, сэр. Говорят вам, бросайте пистолет и остальное! Мое терпение на исходе.
      Извозчик и форейтор, подняв вверх руки, застыли с разинутыми ртами. Старомодный мушкетон, который разбойник заставил бросить, отлетел далеко, они не могли до него дотянуться. Дженна краем глаза следила за ними и за трясущейся от страха парой средних лет. На их лицах было красноречивое выражение. Они меньше всего ожидали, что один бандит ограбит другого. Дженна едва не рассмеялась. Если бы они знали, что один из разбойников женщина!
      Разбойник бросил пистолет и спешился, но не расстался c добычей. Вместо этого он смело подошел ближе. Его походка показалась Дженне довольно скованной.
      – Я могу поделиться, – сказал он. Голос выдавал образованного человека. – Что скажете? – Он не ждал ответа. – Тут добра не только на двоих хватит.
      – Ни с места, – отрезала Дженна.
      Он подошел на опасно близкое расстояние, так что лошадь взволнованно зафыркала. Дженна почувствовала запах табака и недавно выпитого вина. Она окинула взглядом высокую мускулистую фигуру в тесном пальто с пелериной. Да, ошибки нет, это тот, кого называют Ястребом. Высокомерная заносчивость выдала его.
      Глаза Ястреба в свете луны сверкали синим огнем в прорезях полумаски. От этого взгляда Дженну обдало жаром. Ее ненависть требовала удовлетворения, и Дженна вскинула пистолет, чтобы заставить бандита подчиниться.
      – Руки вверх! – скомандовала она. – Ваше дело кончено. Вы идете со мной.
      – Пешком? – выпалил он. – Куда?
      – Скоро увидите. Марш!
      Разбойник заколебался, но рук не поднял. А вдруг у него под одеждой другой пистолет?
      Так и есть! Он мгновенно выхватил оружие, прицелился и выстрелил, но Дженна опередила его, потому что курок ее пистолета был уже взведен. Ее пуля сбила разбойника с ног, вонзившись ему в плечо… или грудь? Все произошло столь быстро, что Дженна не успел разобраться.
      Его пуля просвистела мимо нее, не задев. Верховые лошади взвились на дыбы, запряженные в карету шарахнулись, кучер быстро схватил вожжи и изо всех сил натянул их. Не успела Дженна успокоить свою бьющую копытами в воздухе лошадь, как ошеломленные аристократы вскарабкались в карету.
      – Но-о! – крикнул кучер, хватая кнут. И карета умчалась прочь в облаке густой корнуолльской пыли. Лошадь разбойника галопом помчалась за ней.
      Дженна взглянула на корчащегося от боли мужчину. На мгновение их глаза встретились: его – сощуренные от боли и ее – распахнутые от ужаса и триумфа. Кровь вспыхнула в ее жилах текучим пламенем под пристальным взглядом этих глаз. Потом они закрылись, и разбойник затих на грязной дороге. Он умер?
      Встревоженная шелестом, Дженна огляделась. Они не одни. Кто-то наблюдал за ней? Она не осмелилась задержаться. Дав лошади шпоры, она скрылась в подлеске.

       Два месяца спустя
      В Мурхейвен-Мэноре, загородной резиденции виконта Руперта Марнера, жениха леди Дженны Холлингсуорт, предстояло трехдневное празднество. Поместье находилось на восточной окраине Бодмин-Мур. Половина корнуолльской знати, не говоря уже об аристократах из Лондона, собралась в Мурхейвен-Мэнор. Праздник начнется в пятницу костюмированным балом, на котором будет официально объявлено о помолвке виконта и Дженны. На субботу запланированы пикники, состязания в верховой езде, стрельбе из лука и огнестрельного оружия, день закончится официальным обедом. В воскресенье блистательным завершением уик-энда станет охота, разумеется, если позволит погода. В Корнуолле такие мероприятия нельзя планировать с уверенностью. Печально известные корнуолльские ветры, как местные жители назвали непредсказуемые штормы, терзавшие берег, могли сорвать самые продуманные планы.
      Дженне было бы гораздо легче, если бы праздник состоялся в Тисл-Холлоу, фамильном имении Холлингсуортов рядом с Лонсестоном. По этикету так и полагалось, но когда леди Марнер посетила мать Дженны и предложила устроить празднество у себя, вдова ухватилась за этот шанс. Хотя долгий год траура по мужу закончился, леди Холлингсуорт не упускала возможности продлить сочувственное отношение к себе. На взгляд Дженны, мать ловко извлекала пользу из своего вдовства.
      Правду сказать, сама она предпочла бы не устраивать празднеств и, если уж на то пошло, не вступать в брак. Дженна не имела желания выходить замуж, и уж тем более за Пустоглазого Руперта, как она его прозвала. Не то чтобы виконт был некрасив, совсем наоборот. Но он был напыщенным, манерным и, ходили слухи, неразборчивым в связях. Однако ее отец хотел этого союза, чтобы породнить два дома, и она должна сделать это в его память. Кроме того, независимость теперь для нее непозволительная роскошь. После того, что она совершила, она нуждается в защите. Не в вялой защите утомительного двадцатидевятилетнего зануды, каким был ее будущий муж, но в защите, которую даст его имя. Марнеры – уважаемые аристократы. Никто не посмеет обвинить жену виконта, когда ее грехи в конце концов всплывут. А это обязательно произойдет. Разве не стал достоянием гласности скандальный союз лорда Форденбриджа с мародерами спустя два года после свершившегося факта? Хоть и защищаясь, но она совершила убийство.
      О том, что она сделала бы, если бы разбойник не выхватил второй пистолет, Дженне было страшно представить. В ту ночь она думала только об отмщении. Но убийство никогда не входило в ее планы. Она была полна решимости сделать то, чего не сделали представители закона: отдать виновного под суд. Даже если ее не узнали, ее видели. Все случившееся походило на ночной кошмар, только она бодрствовала и ужас был реален. Руперт – лишь страховка. Брак с ним был ловким ходом, только и всего. Дженна почти убедила себя в этом.
      Весь день в Мурхейвен-Мэнор прибывали высокие и низкие фаэтоны, одноконные закрытые кареты, парные двуколки, кабриолеты с откинутым кожаным верхом, экипажи всех цветов и форм. Они запрудили круглую подъездную аллею. Глядя в окно, Дженна размышляла, как все они поместятся в каретном сарае, а Эмили, ее горничная, тем временем пересказывала подслушанные разговоры: один лакей говорил, что непоместившихся устроят в деревне на почтовой станции. Как почтовая станция справится с таким наплывом экипажей, Дженна понять не могла, а кареты все подъезжали.
      – Дженна, отойди сейчас же! – сердито сказала леди Холлингсуорт. Вздрогнув от голоса матери, Дженна повернулась к ней. Вдова тоже вздрогнула и отступила. – Не надо таращить глаза, как судомойка, – сказала она. – Что о тебе подумают? Тебя могут увидеть.
      – А разве не за этим все они приехали? – спросила Дженна. – Чтобы оценить меня?
      – Не дерзи. Для этого нет повода, дорогая. Что тебя беспокоит? В последнее время ты очень взволнована, я тебя никогда такой не видела.
      Дженна не ответила на вопрос. Она не могла рассказать матери, что темной весенней ночью на Ламорна-роуд убила человека. Это произошло всего два месяца назад, но казалось, прошла целая жизнь. Нечего и говорить, что Дженну мучила совесть. Среди юных аристократок не принято в одиночестве разъезжать по ночам и совершать гнусные убийства. К тому же не успели еще объявить о ее помолвке с Рупертом, а Дженна уже жалела об этом шаге. Не соверши она убийство, то в здравом уме никогда бы не подчинилась воле матери. Будь отец жив, она никогда не согласилась бы на это замужество, даже если оно было его самым большим желанием. Она уговорила бы отца… но Ястреб убил его, отняв у нее такую возможность.
      – Там! Видишь? – сказала мать, возвращая ее к настоящему. – Да ты ни слова не слышала из того, что я сказала.
      – Я слышала, мама, – вздохнула Дженна и снова повернулась к окну. – Я ищу знакомые лица. И пока ни одного не увидела.
      – Увидишь, милая, – успокоила ее мать. Оглянувшись, она вытянула шею. – Вот Маркемы, леди Честер-Уайт, а там… Уорренфорды с двумя дочерьми. Ты их помнишь? Старшая дебютировала в прошлом сезоне. Как ее зовут… Ровена… Регина…
      – Розмэри, мама.
      – У садовой ограды карета Эклстонов. Видишь? – Леди Холлингсуорт указала в сторону подъездной аллеи, на толстом пальце сверкнул огромный изумруд. – Не успеет маскарад закончиться, как ты не только встретишь старых друзей, но и найдешь новых, важных для тебя и Руперта, дорогая. – Она огляделась вокруг и снова вытянула шею, на сей раз в сторону спальни Дженны. – Эмили распаковала твой костюм?
      – Нет еще, – ответила Дженна.
      Она выбрала для маскарада костюм лебедя. Знаменитая французская модистка Мари Флобер, о салоне которой на Бонд-стрит говорили исключительно в восторженных выражениях, сшила ей шелковое платье, полностью покрытое белыми перьями, и элегантную накидку с капюшоном, которая придавала рукам сходство с крыльями. Покрытый перьями капюшон с изящным клювом облегал голову как вторая кожа. Подумав о костюме, утрамбованном в чемодан вместе с платьями, вечерними нарядами и амазонками, Дженна почти услышала пронзительный возглас модистки «Mon Dieu!», вручную пришившей каждое перышко.
      – Я сейчас же позову эту глупую девчонку! – возмущенно фыркнула леди Элизабет. – Пусть отпарит перья или что там с ними делают, чтобы привести их в должный вид. А ты тем временем спустись в столовую и поешь немного, Дженна. Ты почти замужняя леди. Мне не пристало напоминать тебе о таких мелочах. Где твоя голова, девочка?
      Внизу, в столовой, был устроен роскошный фуршет: на тарелках разложены разнообразные холодные закуски, мясо и сыры, всевозможные горячие блюда стоят на специальных жаровнях, поскольку гости, будут прибывать весь день. Столы заставлены восхитительными десертами, тут же бокалы для шампанского и миндального ликера, серебряные чайники. Лакеи в зеленых с золотом ливреях следят, чтобы чай был горячим, а закусок не убывало. Так будет продолжаться весь вечер, чтобы гости могли ускользнуть с маскарада в бальном зале и поесть, когда пожелают.
      Дженна была бы не прочь перекусить у себя в комнате, но есть в столовой среди льстивых любопытных незнакомцев ей не хотелось. Она хотела насколько возможно сохранить инкогнито. Следовательно, до маскарада надо сторониться гостей. Но леди Элизабет была также решительно настроена выставить дочь напоказ, как та – спрятаться. Крепко взяв Дженну за руку, вдова вывела ее в холл и направилась к лестничной площадке.
      Протестуя, спускалась Дженна по покрытой ковром лестнице и вдруг застыла на ступеньке. Снизу за ними наблюдал джентльмен, вокруг него кружилась толпа, но казалось, он был там один. На вид ему было немного за тридцать, такой поразительной фигуры и глаз Дженна в жизни не видела. Их оттеняли длинные темные ресницы, которым позавидовала бы любая женщина, они придавали незнакомцу романтический, соблазнительный вид. Мужчина стоял под канделябром, и огоньки свечей, отражаясь в его глубоко посаженных глазах, превращали их в живые сапфиры. Каштановые волосы с треугольным мысом на лбу (примета, якобы предвещавшая раннее вдовство) своевольно вились. Они были отброшены назад и завязаны в хвост. Темно-серая визитка безупречного качества подчеркивала высокую фигуру. Вышитый белый жилет, черные панталоны, гессенские сапоги и тщательно завязанный галстук, дополнявшие костюм, по сравнению с его глазами были сущей мелочью. Все бледнело перед их сиянием, и Дженна едва не оступилась.
      Что-то неведомое закружилось в ней, к чему она не была готова. Мать тащила ее за руку, все еще разглагольствуя о важности регулярного питания и опасности упасть в обморок от недоедания. Дженна едва слушала. Взгляд наблюдавшего за ней незнакомца словно наэлектризовал воздух и парализовал ее.
      – Кто это? – выдохнула она, разглядывая широкий подбородок, бакенбарды и твердые губы, которые как будто хотели улыбнуться, но не сделали этого.
      Пока она спрашивала, к джентльмену присоединилась молодая пара. Юная красавица в синем платье из органди и шляпке, подчеркивающей белокурые волосы, встав между мужчинами, подхватила их под руки, и все трое повернулись. Предмет внимания Дженны немного прихрамывал, но это ничуть не уменьшало его роста.
      – Кто, дорогая? Где? – спросила мать, смешно вертя головой.
      – Там, – кивнув, шепнула Дженна. – Тот, с длинными волосами.
      Вошедшие в моду короткие мужские прически, будучи последним писком в Лондоне, пока не взяли штурмом побережье. Некоторые мужчины все еще носили длинные волосы и перевязывали их шелковой лентой, но это было скорее исключением, а не правилом.
      – Ба, да это Саймон Радерфорд, граф Кевернвуд, – сказала леди Холлингсуорт. Прищурившись, она впилась взглядом в свою цель как хищный хорек. – Я не знала, что он возвратился.
      Дженна в замешательстве посмотрела на мать.
      – Он был за границей, дорогая, пока его по инвалидности не демобилизовали из флота. Знаешь, он служил под началом Нельсона. Я слышала, что он был ранен в сражении при Копенгагене. Видишь, он хромает.
      – Как получилось, что он у нас ни разу не был?
      – Лорд Кевернвуд мало времени проводит на побережье, милая. Он предпочитает городской дом, а не Кевернвуд-Холл. Я удивлена, увидев его здесь. Обычно он держится особняком. С этим семейством связан какой-то скандал, касавшийся старшего брата Саймона, который умер в Индии. Отец лишил его наследства задолго до гибели, оставил без гроша. Это было что-то неделикатное, дорогая, но тише, тише. Там камердинер Саймона. Видишь?
      Дженна проследила взглядом за пальцем матери, указавшим на высокого стройного седовласого мужчину, спешащего за графом и его спутниками.
      – Саймон останется на уик-энд, – не унималась леди Холлингсуорт. – Как странно. Он так редко бывает в обществе. Я уверена, что леди Марнер будет что рассказать. Ты ее знаешь.
      Граф не оглядывался. Трио, казалось, направилось в столовую, и Дженна остановилась.
      – Я не пойду, мама, – сказала она. – Вернусь в свою комнату и распакую вещи. Пока ты найдешь горничную, перья уже не поправить. Эмили заглядывается на одного из лакеев. Займись этим, а не то мы получим выговор от леди Марнер.
      Леди Холлингсуорт сердито возражала, но Дженна не обращала на нее внимания. Воспользовавшись подозрительностью матери, она вернулась в свою комнату. Живые сапфировые глаза графа не давали Дженне покоя. Почему его взгляд так сразил ее? И почему ее расстроило, что он стал свидетелем ее разногласий с матерью? Она этого не понимала, но смутилась и пришла в замешательство.
      Странные, тревожные ощущения, которые она испытала, когда взгляд этих глаз пронзил ее, снова вернулись. Жар залил ее щеки, когда она распаковывала костюм. Ее тонкая кожа легко вспыхивала румянцем. Это всегда тяготило Дженну и было для нее настоящим проклятием. Она задумалась, не покраснела ли на лестнице, и ее сердце подпрыгнуло при мысли, что незнакомец, возможно, это заметил.
      – Слава Богу, что это костюмированный бал, – подумала она вслух, расправляя помявшиеся перья на платье.
      Немного позже появилась служанка Марнеров с подносом, а следом за ней раскрасневшаяся Эмили. Дженна не знала, что причиной этому румянцу: тайная встреча с лакеем или стычка с леди Холлингсуорт. Последнее казалось более правдоподобным.
      Эмили исчезла с костюмом, а Дженна подвинула чиппендейловский стул к столу, на который горничная поставила поднос. Под серебряной крышкой на блюде лежали мясной пирог, тушеные овощи, разнообразные сыры и хлеб. Налив себе чашку чаю, Дженна лениво жевала сыр с хлебом. Мясного пирога ее желудок от волнения не вынес бы.
      Наряд Дженны вернулся во всей красе, два лакея принесли ванну и поставили в гардеробной. Затем служанки наполнили ванну водой и оставили Дженну с Эмили.
      Вода была божественная, благоухавшая маслами лаванды и розмарина. Дженна с наслаждением окунулась в ласкавшее тело ароматное тепло. Она закрыла глаза, но перед ее внутренним взором тут же возник образ графа, и жаркой волной нахлынули острые ощущения, которые он вызвал в ней. Они мучительно возбуждали и немало пугали Дженну, казалось, усиливаясь оттого, что она нагая лежит в ванне, полной ароматной воды. То, что эмоции у нее вызвали живые сапфировые глаза графа, а не тусклые карие Руперта, тревожило. Так тревожило, что она выскочила из ванны.
      Эмили высушила ей волосы и помогла надеть костюм. Дженна сидела, тщеславно размышляя, как убрать под капюшон свою длинную белокурую гриву, когда в маскарадном костюме из смежных покоев вошла мать. Леди Холнингсуорт, судя по всему, изображала Елену Прекрасную, из-за которой разразилась Троянская война, но выглядела так, будто забыла надеть платье, решила Дженна. Для такого костюма вдова была слишком маленькая и пышная, поддерживающий грудь огромный корсет только ухудшал положение.
      – Помоги нам, мама. Мы в растерянности, – сказала Дженна, пряча улыбку. – Что мне делать с волосами? Они слишком густые и не уместятся в шапочку, а если их распустить, они слишком длинные и будут видны из-под капюшона.
      Сначала попробовала найти решение задачи Эмили, потом и леди Холлингсуорт приложила руку. Модистка создала превосходный головной убор для лысой женщины, думала Дженна. Наконец волосы свернули кольцом на шее, уложили в сетку и замаскировали шелком.
      – Такие длинные волосы уже не в моде, Дженна, – ворчала леди Холлингсуорт, суетясь над дочерью. – Давно надо было их отрезать. Ладно, ничего страшного. Когда ты снимешь костюм, дорогая, выпусти локоны вокруг лица. Середина вполне приличная, и волны падают естественно. Так и надо сделать.
      Поглядев в большое зеркало, Дженна должна была признать, что мадам Флобер превзошла себя. Голова лебедя совершенна. Прорези для глаз были сделаны под нужным углом, следуя за естественным изгибом ее серебристо-серых глаз, ниже клюва виднелись рот и подбородок. Она была просто великолепна.
      Заблаговременные приглашения на танец в этот вечер отменили, поскольку забавно было угадать под маской партнера, что в большинстве случаев не составляло труда. Руперт узнает ее? Дженна надеялась, что нет. Она хотела веселиться, получать удовольствие или по крайней мере попытаться это сделать. Костюм позволял ей притвориться, что она вовсе не леди Дженна Холлингсуорт, которая, совершила убийство и собиралась из-за этого погубить свою жизнь. Она была прекрасным беззаботным лебедем и стремилась расправить крылья и летать.
      Эта восхитительная фантазия растаяла, однако, в ту минуту, когда Дженна вошла в бальный зал. Оркестр играл Баха, а гости в костюмах один причудливее другого текли через сводчатый проход. Она почти сразу узнала Руперта, одетого фараоном в соответствии с очень популярным в свете стилем. Дженна до сих пор не обращала внимания, что архитектор Джон Нэш, обновляя интерьеры Мурхейвен-Мэнора в стиле ампир, привнес египетские элементы, ставшие популярными после Египетской кампании. Как она могла не заметить? Везде чувствовались революционные прикосновения знаменитого архитектора. Дженна не была уверена, что ей это нравится.
      Какое-то время ей удалось избегать Руперта, поскольку его тут же окружили несколько членов палаты лордов, ради такого случая прибывших из Лондона. Помолвку должны были объявить в полночь. Сигналом к этому было бы появление отряда лакеев с серебряными подносами, уставленными бокалами с шампанским. Однако до этого события было еще больше двух часов, а в таком заметном костюме в зале спрятаться трудно.
      Танцы начались с кадрили. За галопом последовал дерзкий венский вальс, затем снова кадриль… до объявления помолвки четырнадцать танцев. Дженна танцевала первую кадриль с маркизом Роксбури. Полный пожилой человек с одышкой, от которого пахло луком, он нарядился судьей и не мог удержать на голове парик. Это было тошнотворно, и Дженна возблагодарила судьбу, что ее желудок пуст. Своего партнера по вальсу она не узнала. На нем были просторное домино и маска, напоминавшая ястреба. Многие из гостей нарядились птицами. В бальном зале были крылатые создания всех сортов, одно краше другого – совы, соколы, вороны, – и все щеголяли грозными клювами. Но птицы были не единственными представителями фауны. Дженна особенно восхищалась маской льва лорда Эклстона, которого выдал глубокий мрачный голос. Точно также как и в ее костюме, капюшон полностью скрывал голову лорда. Лорд Эклстон танцевал с Дженной галоп.
      Герцог, нарядившийся монархом, был ее партнером во второй кадрили. Во время этого танца Дженна рассматривала костюмы дам, начиная от нарядов буколических пастушек и заканчивая платьями принцесс всех мыслимых цветов. Молодая белокурая женщина, которая днем увела графа Кевернвуда, нарядилась малышкой в белом кисейном платьице с поводками. Это ей шло. Наблюдая, как она без усилий скачет в танце с сэром Джеральдом Маркемом, Дженна почувствовала укол ревности. Эта девочка казалась такой счастливой, такой невинной. В ее мире не было забот.
      «Как она смеет веселиться, когда это мой бал, и я так несчастна?» Кстати, кто она такая? Эта дама достаточно хорошо знакома с лордом Кевернвудом, чтобы взять его под руку. Да, острая боль, кольнувшая Дженну, была ревностью. Ошибки нет. Она нисколько бы не возражала, если бы мисс Златовласка, как про себя окрестила белокурую гостью Дженна, взяла под руку ее нареченного. В лучшем случае это просто резало бы глаз.
      Руперт все еще беседовал с гостями из Лондона. Удастся ли хоть мельком увидеть графа? Он будет танцевать, учитывая его хромоту? Когда кадриль закончилась, Дженна оглядела зал, пытаясь найти его среди гостей, но народу было слишком много. А каково было бы скользить по полу в его объятиях? Дженна, фантазируя, воображала себе мимолетное соприкосновение их тел, его теплую руку на своей талии, легко ведущую ее по мозаичному полу. Иллюзия была навеяна оркестром, заигравшим вальс. Закрыв глаза, Дженна погрузилась в мечты, когда позади раздался глубокий, чувственный голос:
      – Вы окажете мне честь танцевать со мной, миледи?
      Сначала она подумала, что ей послышалось. Но когда обернулась, то в ужасе застыла, поскольку увидела не восхитительную грезу, а свой самый страшный кошмар: разбойника, всего в черном – от треуголки до начищенных гессенских сапог. Его синие глаза сверкали сквозь прорези шелковой полумаски.
      Задохнувшись, Дженна покачнулась и, лишившись чувств, упала в сильные руки незнакомца.

      Дженна пришла в себя в вестибюле бального зала. Она лежала в желтом полосатом шезлонге. Над ней склонились Руперт и мать, которая, причитая, неистово обмахивала ее носовым платком лорда Эклстона. Граф, снявший треуголку и черную полумаску, стоял позади шезлонга. Белокурая девушка прижалась головкой к его плечу и, сжав руку, кулачком касалась его мускулистого бедра, оба смотрели на Дженну.
      С нее сняли капюшон, и длинные волосы рассыпались по плечам и груди, которая начала судорожно подниматься, когда взгляд Дженны сосредоточился на графе. Устремленные на нее синие глаза потемнели и стали кобальтовыми. Теперь в них были серьезность и замешательство.
      Руперт смерил графа презрительным взглядом.
      – Я ей говорила, что нужно хоть немного поесть, – причитала леди Холлингсуорт. – Она за весь день лишь кусочек проглотила.
      – Какая ты глупая, Дженна, – подбоченясь, выпрямился во весь рост Руперт. – Ты испортила маскарад.
      Явно ошеломленный, Кевернвуд, застыв, переводил взгляд с Руперта на Дженну. Его красивое лицо было непроницаемым. Если бы в его окаймленных роскошными ресницами глазах было что-то, кроме сострадания, Дженна растаяла бы под их пристальным взглядом. От навернувшихся слез образ графа расплылся. Хотя он снял маску, ужас Дженны не прошел, и она скорее походила на испуганного воробья, а не горделивого лебедя, которого изображала.
      – Кевернвуд, – окликнул от двери грубый голос.
      Он принадлежал лорду Эклстону, неловко держащему под мышкой голову льва. Высокий и широкоплечий, лет шестидесяти с небольшим, лорд был одним из ближайших соседей Холлингсуортов и старинным другом отца Дженны на побережье.
      Граф в ответ вскинул подбородок и, когда лорд Эклстон приблизился, отцепился от мисс Златовласки и шагнул к нему.
      Молодой человек, который составил Кевернвуду компанию днем, со смущенным видом занял место графа рядом с девушкой. Дженна предполагала, что юноша был в столовой, когда она упала в обморок, и понятия не имел, что произошло.
      Мать без умолку трещала у нее над ухом. Дженна едва слышала ее. У нее все еще кружилась голова. В висках немилосердно стучало, щеки пылали. Она не могла встретиться взглядом с Рупертом и с трудом удерживалась от того, чтобы не вскочить на ноги и не хлестнуть его по раздраженной физиономии.
      Дженна взглянула на дверной проем, где к Кевернвуду и лорду Эклстону присоединились несколько мужчин. Внезапно граф повернул к ней голову, и его глаза – эти живые сапфиры, которые так гипнотизировали ее, – на миг дрогнули.
      Когда он быстрым шагом двинулся к ней, его хромота стала заметнее. Поняв наконец, что Кевернвуд не призрак и не оживший разбойник, Дженна его не боялась. Однако ее захлестнул такой водоворот эмоций, что она едва не упала в обморок во второй раз. Она не могла отделаться от ошеломляющего желания оказаться в его объятиях, хотя едва помнила их контакт. Как жестоко провидение! Она воображала себе, как он поведет ее в танце, а когда его рука коснулась ее, даже не осознала этого.
      – Простите меня, миледи, – пробормотал граф. – Поверьте, если бы я знал, я бы никогда.
      – Вам следовало бы знать, – перебил его Руперт. – Снимите свой дурацкий наряд, Кевернвуд. Что вы задумали?
      – Откуда его сиятельство мог знать, Руперт? – вступился, подойдя ближе, лорд Эклстон. – Он только что вернулся.
      Дженна неловко кивнула графу, принимая извинения, и попыталась подняться.
      – Нет, не делайте этого! – порывисто сказала мисс Златовласка. – Полежите, миледи. Вы ужасно выглядите. Правда, Криспин? – обратилась она к молодому человеку, с которым появилась днем.
      Дженна изумленно уставилась на них. Черт возьми! Кто эта женщина?
      – Простите меня, миледи, – сказал граф, словно прочитав ее мысли. – Позвольте представить вам леди Эвелин Сент-Джон и ее брата, Криспина Сент-Джона, они гостят у меня в Кевернвуд-Холле.
      Дженне удалось изобразить подобающую любезность.
      Внезапно толпа у двери расступилась, и появилась высокая царственная дама. Леди Каролин Марнер абсолютно соответствовала своему костюму валькирии, за ней по пятам плелся ее бестолковый муж в совершенно неподходящем ему костюме викинга.
      – Ты нездорова, Дженна, милочка моя? – нараспев произнесла леди Марнер. – Маркиз сказал, что ты упала в обморок в бальном зале.
      – Кевернвуд напугал ее своим костюмом, – вставил Руперт.
      – Я уверена, что он этого не хотел, Руперт, дорогой, – промурлыкала она. Потом ему на ухо, но так, что слышали все, добавила: – Откуда его сиятельству знать, что ее отца убил разбойник?
      – Покончим мы с этим или нет? – нетерпеливо воздел руки Руперт. – Мы можем наконец снять маски и объявить о помолвке. Все это становится смешным.
      – Пожалуйста, не надо, – перебила Дженна.
      Гнев, ревность и смущение подняли ее на ноги. Она не смела встретиться с графом взглядом. Иначе она погибла. Меж ними словно вспыхнула электрическая дуга, и Дженна была в замешательстве. Граф воздействовал на самые потаенные уголки ее души.
      – Не позволяйте мне портить бал, – запинаясь, продолжила она. Ее нижняя губа задрожала, но она не доставит им удовольствия своими слезами. – Продолжайте праздник, – пробормотала она. – Никто не виноват. Пожалуйста, извините меня.
      Едва Дженна добралась до лестничной площадки, как слезы хлынули потоком. Она почти не видела ступенек. Колени у нее все еще дрожали от потрясения, гнева и унижения.
      – Как ты могла это сделать, Дженна? – звенел в ее ушах голос матери. – Руперт ужасно зол!
      – Руперт может отправляться… ко всем чертям! – воскликнула она.
      Большего Дженна вынести не могла и, заткнув руками уши, чтобы не слышать сдавленных воплей матери, побежала к себе в комнату, прежде чем вдова нашла подходящие слова.
      Эмили ждала, чтобы помочь Дженне раздеться. Изящное творение мадам Флобер бесформенным комом упало к ее ногам на цветастый ковер. Дженна пнула платье, и перышки взвились в воздух. Как Руперт посмел оскорбить ее перед всеми гостями? Как посмела мисс Златовласка… Сент-Джон… леди Как-Ее-Там сказать ей, что она выглядит ужасно? Эта женщина остановилась в Кевернвуд-Холле, под одной крышей с этими чувственными сапфировыми глазами.
      Едва горничная помогла ей надеть ночную рубашку, как стук в дверь положил конец атакам Дженны на крылатый наряд.
      – Если это мама, я уже легла, Эмили, – предупредила девушку Дженна. И, закрыв дверь в спальню, вскарабкалась на кровать под балдахином на тот случай, если мать не поверит горничной.
      Секунду спустя ее насторожил свет.
      – Это я, миледи, – предупредила Эмили.
      – Входи, – облегченно вздохнула Дженна.
      Горничная протянула ей запечатанное послание. Дженна не потрудилась взглянуть на печать. Как Руперт смел думать, что может исправить ситуацию, нацарапав на бумаге несколько пустых слов? Дженна смяла письмо в комок и отбросила в сторону.
      – Оставь меня! – всхлипнула она, зарывшись вспыхнувшим заплаканным лицом в подушку.
      Внизу продолжался бал. Должно быть, уже объявили о помолвке, и гости сняли маскарадные костюмы. Все официально свершилось: она обручена с виконтом Рупертом Марнером. Дженна почти слышала, как скрипки играют очередной скандальный венский вальс, похожий на тот, когда Кевернвуд пригласил ее на танец. Он, вероятно, сейчас скользит по полу с мисс Златовлаской, и, как в ее воображении, их тела чуть касаются друг друга, его теплая рука твердо держит девушку за талию и ведет в такт музыке. У Дженны упало сердце. Если бы на нем не было этого ужасного костюма! Новые слезы, горячие и соленые, потекли из-под опущенных век. Когда она превратилась в фонтан слез? Дженна безжалостно колотила подушку и, наплакавшись вдоволь, уснула.
      Наутро Дженна не спустилась к завтраку. Поднос принесли ей в комнату, но она не притронулась к еде. Мать не появлялась, это означало, что она все еще сердится. Дженна была почти благодарна ей за это. Она нежно любила мать, но бывали моменты, когда леди Холлингсуорт ее раздражала. Сейчас был именно такой случай. Неужели стремление матери породниться домами и воспользоваться выгодами этого союза важнее счастья дочери? Неужто легче усугубить унижение дочери, чем защитить ее, из страха потерять расположение могущественных Марнеров? Очевидно, так. Отец никогда бы этого не потерпел.
      Поднявшись с кровати, Дженна посмотрела в зеркало. Глаза безнадежно покраснели и припухли от слез. Она ополоснула лицо холодной водой, но это не помогло. Как всегда бывало после слез, она напоминала сейчас бурундука, именно поэтому она редко позволяла себе выплакаться.
      Возвращаясь к кровати, она наступила на брошенное накануне письмо и подняла его с ковра. Разгладив бумагу, Дженна рассмотрела печать. Письмо вовсе не от Руперта: на печати не готическое «М» – Марнер, – а изящное «Р».
      Дрожащими руками она сломала печать и развернула письмо.
 
      « Миледи Дженна, я очень обеспокоен тем, что произошло сегодня вечером в бальном зале. Если Вы позволите, я хотел бы лично принести Вам надлежащие извинения. После завтрака я буду в библиотеке.
       Ваш покорный слуга Кевернвуд».
 
      Подобные встречи были приняты среди гостей, когда два человека хотели говорить конфиденциально. Библиотека была типичным и совершенно безупречным выбором. Граф прислал безукоризненное с точки зрения этикета письмо. Но почему оно похоже на приглашение на свидание… или она пытается принять желаемое за действительное?
      Завтрак давно кончился. Эмили нигде не было видно. Дженна поспешно уложила волосы в высокий узел с локонами, которые во влажную погоду вились сами, и надела розовое батистовое платье, приемлемое для дневного времени, хоть и неотразимо соблазнительное.
      Когда она появилась, граф уже выходил из библиотеки. С непроницаемым лицом он шагнул назад через порог и проводил ее в комнату. Дженна приняла его поклон, скромно извинилась за опоздание, не объясняя причин, и ждала его первого шага.
      На нем был прекрасно скроенный коричневый костюм с кремовым жилетом. Сдержанные манеры, без сомнения, следствие военно-морской дисциплины.
      – Миледи, выразить не могу, как я сожалею, что вчера вечером напугал вас, – произнес граф. – Я должен был сказать это вам лично.
      – Не вы напугали меня, милорд, а ваш костюм. Теперь вы, очевидно, знаете причину, и я сожалею, что поставила вас в неловкое положение.
      – Меня нелегко смутить, миледи, – сказал он с улыбкой, от которой у нее растаяло сердце. – Хотя есть и такие, кто находит удовольствие, пытаясь этого добиться. Но уверяю вас, я толстокожий человек.
      Горячая кровь застучала у нее в висках, щеки залил румянец. Смотреть в эти глаза вблизи все равно что тонуть в сапфировом море.
      – Простите, но вы плакали, – сказал он. – Я могу чем-нибудь помочь?
      – Нет, милорд, – пробормотала Дженна. Ее лицо пылало. Как она могла забыть попудриться? Теперь лицо наверняка покрылось пятнами. Она опустила глаза и взяла первую попавшуюся книгу, радуясь возможности отвлечься. – Я расстроилась, что испортила маскарад, – сказала она. – Леди Марнер вложила в него столько сил.
      – Никаких неприятностей, кроме вашей, не было. – Он улыбнулся, и это тронуло ее душу. – Пожалуйста, не упрекайте себя. Маскарад был чудесный.
      Дженна задумалась на мгновение, прежде чем задать вертевшийся на языке вопрос, но любопытство все-таки одолело здравый смысл.
      – Почему вы выбрали такой костюм, милорд? – спросила она. – Вы, конечно, знаете, что грабежи на дорогах в наши дни – это настоящий бич?
      Граф задумался, ребячливо сведя брови, и это выбило ее из колеи. Сейчас он больше походил на нашкодившего школьника, чем на военного героя.
      – Из-за протеста против аристократии, миледи. Мой костюм – своего рода политическое заявление.
      Дженна положила на откидной столик книгу, которую просматривала, чтобы спрятать глаза, и невозмутимо взглянула на Кевернвуда.
      – Но вы, милорд, сами аристократ, – напомнила она.
      Граф откровенно рассмеялся. У него были прекрасные белые зубы, в уголках рта появились соблазнительные ямочки.
      – Только по рождению, миледи, уверяю вас, – сказал он. – У меня весьма провинциальная душа. Маскарадный костюм, признаю, был низкой выходкой, которая, как и полагается, повлекла за собой неприятные для меня последствия. К несчастью, вы попали под перекрестный огонь, о чем я чрезвычайно сожалею. Клянусь, я бы все что угодно отдал, чтобы этого не случилось.
      – Не думайте больше об этом. Ваше извинение с благодарностью принято, милорд, – уверила его Дженна со всем достоинством, какое могла собрать в непосредственной близости от него.
      – Когда свадьба? – поинтересовался граф. – Сомневаюсь, что после случившегося меня пригласят, и хотел бы должным образом поздравить вас, когда придет время.
      Дженна, помрачнев, замялась. Она совсем забыла о Руперте. На лице Кевернвуда снова появилось странное непроницаемое выражение. Она видела его, когда впервые взглянула на графа и когда пришла в себя после обморока. Он изучал ее, и этот загадочный взгляд вблизи обезоруживал сильнее, чем все случившееся.
      – Мы планируем пожениться зимой, милорд, – сказала она. Несмотря на охвативший душу хаос, ее голос звучал твердо. – Точная дата не установлена. Сначала я должна съездить в Париж, пополнить приданое.
      В ответ тишина. Граф все еще разглядывал ее.
      – В-во всяком случае, до Нового года, – запнулась Дженна, заполнив неловкую паузу.
      Он подошел опасно близко, так близко, что жар тел был ощутим. Опьяняющий аромат табака поплыл в воздухе, кружа голову и провоцируя. Как граф возвышается над нею! Они почти касались друг друга, и Дженне пришлось откинуть голову назад, чтобы встретить его взгляд, изучавший изгиб ее стройной шеи и декольте. Черт возьми! Почему она не надела сорочку, отделанную брюссельским кружевом?
      Внезапно он взял ее руку и поднес к теплым губам. Шокирующие волны жара разбежались по ее дрожащему телу, захватывая потаенные уголки. От прикосновения его влажного дыхания она вся затрепетала.
      – Мне крайне неприятно прерывать эту восхитительную встречу, – сказал, выпрямляясь, Кевернвуд. – Но, учитывая ситуацию, думаю, что нам неразумно дольше задерживаться здесь. Я доставил вам много неприятностей своим визитом. Усугублять их было бы непростительно. Позвольте мне уйти раньше вас. Думаю, что так будет лучше.
      – Конечно, милорд, – пробормотала Дженна, удрученная тем, что встреча так скоро закончилась. Ошеломленная, она покачнулась, когда он отпустил ее руку. – Значит, вы здесь останетесь?
      Она тут же пожалела о вырвавшихся словах. Дурочка! Почему бы ему не остаться? Надо же было сказать такую глупость!
      – Да, миледи. – Он одарил ее просто дьявольской улыбкой, приподняв левую бровь. – Ни за что на свете такого события не пропустил бы. – Граф поклонился, но, дойдя до двери, обернулся. – Кстати, о свадьбе, миледи, – сказал он, взявшись за ручку. – Из дружеских побуждений прошу вас прислушаться к мысли человека, который старше… и опытнее вас.
      – Да, милорд?
      – Подумайте хорошенько, миледи, – мягко сказал он, шагнув через порог; – Вы его не любите.
      Ее щеки вспыхнули, глаза прищурились, но дверь уже закрылась за ним. Сердце ее неистово стучало, лиф розового платья поднимался с каждым вдохом. Как он смеет давать указания! Хоть его предположение и верно, кто он такой, чтобы делать подобные заявления при столь кратком знакомстве? Ее кровь закипела. Нет, это определенно не свидание. Почему его глаза говорят одно, а губы другое? Он смеется над ней?
      Слезы снова брызнули у нее из глаз, но дверь библиотеки внезапно открылась, и Дженна заморгала, прогоняя их. В комнату в облаке светлого муслина, гармонировавшего с цветом волос, вплыла леди Эвелин. В этот момент Дженна меньше всего хотела ее видеть, но оказалась в ловушке. Сбежать невозможно, это было бы невежливо. Схватив с полки книгу, Дженна снова притворилась, что читает.
      – Доброе утро, леди Дженна, – прощебетала девушка. – Надеюсь, вам лучше?
      – Значительно, – кратко ответила Дженна.
      – Мы не видели вас за завтраком.
      – Мне принесли поднос в комнату.
      – А-а-а!! Это хорошо, вы значительно лучше выглядите. Вчера вечером у вас вид был ужасный. Вы нас перепугали. Саймон страшно расстроился. Я видела, как он выходил из библиотеки. Уверена, он объяснил вам, что все было совершенно невинно.
      – Вы давно знаете лорда Кевернвуда? – не удержалась от вопроса Дженна.
      – Давно ли я знаю Саймона? – повторила девушка. – Целую вечность. Мы много видимся с Саймоном в городе. И часто гостим там у него. Когда вы приедете в Лондон, вам нужно пойти с нами в «Олмак». Вы там бывали?
      – Нет.
      В жизни Дженны не было вихря развлечений, праздников, приемов и поездок на знаменитые балы в «Олмаке». Но она промолчала. Она не собиралась поверять этой пустой бабочке, что пошатнувшееся здоровье отца отложило ее дебют, пока ей не исполнилось двадцать. И конечно, не расскажет этой бессердечной белокурой кукле, что безвременная смерть отца и последовавшая за ней показная меланхолия матери положили конец ее светским сезонам. Она не вынесла бы жалости этой девочки, тем более что жалеть было не о чем. Дженна была совершенно счастлива без шума и суеты лондонских развлечений. В конце концов, она не охотилась за мужем. Едва ли нужно выходить на ярмарку невест, поскольку Руперт Марнер всегда был предопределенным решением.
      – Я нечасто бываю в Лондоне, – сказала она в ответ на недоверчивый вздох девушки. – И вполне довольна жизнью на побережье.
      – Вы должны пойти… вы и виконт, конечно. Оркестр там просто чудесный. Там я научилась танцевать кадриль. Сама леди Джерси меня научила! Можете себе представить? Она там одна из патронесс и добрый друг Саймона. А атмосфера! Такого, как в «Олмаке», нигде нет. Вот увидите. Там бывают все важные персоны. Это исключительное место с ограниченным доступом, нужно получить одобрение, но я уверена, что у вас трудностей не будет. Саймон все может.
      Дженна присмотрелась к девушке. Она была красива, молода, полна жизни. Неудивительно, что граф питает к ней нежные чувства.
      – Ой, нам, вероятно, придется обойтись без Саймона, – не умолкала леди Эвелин. – После Копенгагена он стал неповоротливый. Но с его ногой и всем остальным этого следовало ожидать. Саймон особенный и чужд условностям. Мы с Криспином целую вечность пытались уговорить его отрезать волосы. Этот ужасный хвост давно вышел из моды. Это прошлый век. Больше никто не носит длинные волосы, даже мы, женщины. Но Саймон есть Саймон. Знаете, он в самом деле революционер. Он всегда бросает вызов условностям. Но отчасти в этом заключается его обаяние, правда? Я его просто обожаю.
      Дженна заморгала, отгоняя вновь подступившие слезы, и поставила на полку книгу, в которую смотрела, не понимая слов. Леди Эвелин с немалым интересом рассматривала ее прическу. Эта болтушка намеревается высказаться и относительно длины ее волос?
      – Извините, – пробормотала Дженна и сбежала, не дав ей такого шанса.

      Погода днем подходила для пикника и состязаний в стрельбе. Дженна больше не видела графа, а Руперт в его отсутствие был заметен. Он явно все еще сердился. Она вздохнула с облегчением, почувствовав, что желание не видеть друг друга было взаимным. Дженна даже попыталась отговориться от пикника, не желая больше встречаться с леди Эвелин, но мать и слышать об этом не хотела.
      – Ты не можешь испортить остаток уик-энда, Дженна, – заявила леди Холлингсуорт. – Я этого не позвоню. Что на тебя нашло? Руперт ждет твоих извинений, дорогая. Я дала ему слово, что…
      – Что ты сделала? Мама, как ты могла? Ты слышала, как Руперт разговаривал вчера со мной при всех. Никогда не забуду, что ты была на его стороне. Как ты могла? Ты все слышала и действительно думаешь, что это я должна извиниться перед ним?
      – Он этого ждет, дорогая. Это твоя помолвка, Дженна. Тебе двадцать два года. Если ты ее расторгнешь, то тебе придется серьезно задуматься! Для сезона теперь уже слишком поздно. Ты хочешь остаться старой девой? Леди Марнер только сегодня утром говорила…
      – Тьфу на леди Марнер! Надо было устроить этот фарс в Тисл-Холлоу… или совсем не устраивать. Мне противно смотреть, как ты кланяешься и расшаркиваешься перед леди Каролин Марнер и ее мужем. Руперт за десять лет палец о палец не ударил, он маменькин сынок, а еще требует к себе уважения! Я хочу домой. В родных местах у меня было бы преимущество.
      – Это невозможно. Марнеры любезно приняли гостей у себя из сочувствия ко мне… к нам, из-за твоего отца, дорогая.
      – Отец умер больше года назад, мама. Не впутывай его в это дело. Но ты прекрасно знаешь, чью сторону он бы принял, будь он жив. Ничто не мешало устроить эту пародию в Тисл-Холлоу.
      – Теперь уже поздно, дорогая. Мы в Мурхейвен-Мэно-ре, и тебе придется довести дело до конца. Ты оденешься и отправишься на пикник. При первом удобном случае ты принесешь извинения Руперту. И когда мы спустимся вечером к обеду, ты будешь улыбаться. Ты не сделаешь меня мишенью насмешек и сплетен, Дженна. Я этого не переживу!
      Дженна надела на пикник белое муслиновое платье. Пикник устроили точно в полдень на ухоженной восточной лужайке, живописно спускавшейся к саду. Присутствовали несколько пожилых джентльменов, остальные отправились состязаться в стрельбе.
      Дженна сторонилась леди Эвелин Сент-Джон, выбрав себе в компанию двух дочерей Уорренфорд. Уорренфорды много времени проводили в Лондоне, и она попыталась выведать у них, что могла, о Сент-Джонах. Урожай был скуден. Ей лишь удалось выяснить, что брат и сестра близнецы, они сироты и дальние родственники герцога Йоркского и что Саймона Радерфорда, самого завидного холостяка в свете, редко видят без них. Он всюду бывает с ними.
      Как приклеенный – так выразилась Розмэри Уорренфорд. Это все равно что посыпать солью свежую рану.
      Разговор с Рупертом прошел не совсем гладко. Виконт появился на пикнике поздно днем, обменявшись любезностями с дочерьми Уорренфордов, взял Дженну под руку и повел к саду.
      Граф появился приблизительно в то же самое время. Его хромота была заметнее, чем прежде, но, несмотря на это, его движения были изящны. Он направился прямо к леди Эвелин, подал ей руку и помог подняться с покрывала, где она сидела с несколькими молодыми людьми, которых Дженна не узнала. Она намеренно повела Руперта мимо Кевернвуда и леди Эвелин. Прижавшись к нареченному, Дженна одарила Руперта лучезарной улыбкой, не обращая внимания на графа. Это научит его сиятельство держать свои советы при себе.
      Руперт скептически разглядывал ее через лорнет. Он был высок и строен, коротко подстриженные волосы цвета спелой пшеницы завиты а-ля Брут. Его костюм всегда соответствовал последнему писку моды и был уместен.
      – Как я вижу, ты чувствуешь себя лучше, – сказал Руперт.
      – Намного лучше, спасибо. А как ты? После стрельбы ты в более приятном настроении?
      – Я слышал, у тебя сегодня утром было свидание с Кевернвудом, – ответил Руперт, демонстративно игнорируя ее вопрос.
      – Вряд ли это можно назвать свиданием, Руперт. Граф принес извинения за прошлый вечер, и я приняла их. Все было абсолютно прилично.
      – Мм-м… – протянул Руперт, сунув лорнет в жилетный карман.
      – Кто тебе сказал?
      – Это следовало сделать тебе, – вспыхнул он. – И тогда мне не пришлось бы выслушивать сплетни от слуг.
      – Мы еще не женаты, Руперт. Я не должна отчитываться перед тобой за каждую секунду своей жизни. По крайней мере, у него достало хороших манер извиниться.
      – Я хочу, чтобы ты держалась от него подальше, Дженна, – сказал он. Они подошли к саду, и Руперт повернул ее к себе. – Я не шучу! Он наглец! Только посмотри на его прическу. Он знает, что длинные волосы давным-давно вышли из моды, и все-таки носит этот нелепый хвост. Он делает это, чтобы привлечь внимание.
      – Не знаю, мне кажется, это довольно мило.
      Руперт приоткрыл рот, из горла у него вырвалось недоверчивое ворчание.
      – Вчерашняя история была оскорбительным выпадом, – сказал он. – Так с хозяевами себя не ведут.
      – Он не знал об отце, Руперт.
      – Но он знал, что костюм дурного вкуса. Он надел его умышленно.
      – Я приняла его извинения.
      – Да-да, ты уже говорила. Хватит об этом. Оставим его Сент-Джонам. Пусть губят свою репутацию, общаясь с ним.
      – Ты ведешь себя так, будто я притащила их сюда. Ты пригласил их, Руперт.
      – Вовсе нет; Мать пригласила его. А он привез Сент-Джонов, этих нахлебников, которым потакает. Какая наглость!
      – Он спросил разрешения привести их?
      – Какое это имеет значение?
      – Так он спросил разрешения или нет?
      – Да, он это сделал, но не должен был их привозить, мы незнакомы.
      – Хорошо, теперь мы познакомились, не так ли? – Дженна поверить не могла, что защищает Сент-Джонов и право графа включить их в число гостей. Лучше бы ее глаза всех их не видели.
      – Знаешь, я победил его в стрельбе.
      – Ты? Руперт, ты ужасно стреляешь.
      – Именно я.
      – Должно быть, он позволил тебе победить.
      – Нет! Он паршивый стрелок, несмотря на его бахвальство о рекордах. Хорошо, что он служил под командованием Нельсона, а не Веллингтона. Ясно как день, что ему надо стрелять из пушки, чтобы куда-нибудь попасть.
      – Руперт, будь выше этой мелочности.
      – Хорошо. – Его безупречная осанка поникла, он фыркнул. – Давай не будем ссориться, – сказал он вполголоса.
      – Как я полагаю, это извинение?
      – Ты его ждешь? – вздрогнув, проронил он.
      – Не отвечай вопросом на вопрос, Руперт. Ты знаешь, что сделал. Это ужасная невоспитанность. Да, я ждала извинений. Ты хамски вел себя вчера вечером и поставил меня перед всеми в неловкое положение.
      – Я ожидал извинений от тебя, – недоверчиво протянул Руперт.
      – За что? За то, что я лишилась чувств, увидев человека, похожего на убийцу моего отца?
      – Нет, за голодный обморок, когда дом так набит едой, что можно накормить армию Веллингтона.
      – Ты согласен с моей мамой.
      – Она беспокоится о тебе, Дженна.
      – Она беспокоится, что я могу расторгнуть помолвку, а это повредит ее положению в обществе.
      Руперт уставился на Дженну.
      Почему в этих пустых ореховых глазах ничего нет? Почему от его взгляда не стучит ее сердце, не слабеют колени?
      – Так вот что у тебя на уме? – мрачно спросил Руперт. – Я люблю тебя, Дженна.
      – Тогда я предлагаю тебе до конца уик-энда обдумать, кто перед кем должен извиниться. От этого будет зависеть, что у меня на уме.
      День прошел без происшествий. Дженна вернулась в свои покои переодеться к обеду, назначенному на восемь. Леди Холлингсуорт настаивала, чтобы она надела вышитое платье из узорчатого шелка цвета полыни, уверяя, что это придаст ее серебристо-серым глазам оттенок морской волны. Дженна предпочла бы платье цвета бургундского с бутонами роз по краю, но согласилась на зеленое, чтобы не спорить. Это ее первый торжественный обед после траура, и она с радостью надела бы платье любого цвета после года мрачных черных материй.
      Ее усадили между Криспином Сент-Джоном и Рупертом. Кевернвуд сидел по диагонали от нее между леди Эвелин и Розмэри Уорренфорд. Дженна пыталась не смотреть в сторону графа, но его глаза притягивали ее взгляд словно магниты. Ливрейные лакеи разносили блюда. Меню выставлено перед приборами на специальных фарфоровых табличках. Блюд было множество, начиная с рейнского супа, за которым последовали палтус, лосось и форель с соответствующими соусами. Затем были дичь, седло барашка, ветчина, тушеная говядина, цыплята. На десерт подавали компот из фруктов, яблочную шарлотку, мороженое и приличествующий ассортимент сладких вин.
      Дженне все это на вкус казалось опилками.
      Стол был накрыт изысканной камчатой скатертью, сервирован прекрасным хрусталем. Розовые и голубые цветы душистого горошка стояли в круглых серебряных вазах. Дженна изучила свое искаженное отражение в вазе, стоявшей между ней и графом. К ее тревоге, лицо сильно раскраснелось, хотя она едва пригубила вино.
      Леди Эвелин непрерывно болтала. Никто, казалось, против этого не возражал. Было ясно, что джентльмены находят девушку в розовом шелковом платье и с диадемой из бутонов роз в волосах совершенно очаровательной. Леди Холлингсуорт выбрала в качестве украшения прически дочери бледно-зеленый плюмаж, настаивая, что он исключительно подходит ее белокурым волосам, но Дженна чувствовала себя цирковой лошадью. Почему она согласилась на зеленый цвет? Почему не настояла на своем и не надела бордовое платье?
      Обед шел своим чередом. После третьей перемены блюд лакеи убрали все со стола, включая скатерть. Дворецкий начал выставлять на стол ратафию и сладкие вина, горничные расставляли десертные тарелки и раскладывали столовые приборы. Именно в этот момент беседа опасно переключилась на политику.
      Граф Кевернвуд и сэр Джеральд Маркем обсуждали экономику. Экономические связи между высшими и низшими классами начиная с войны с американскими колониями сильно пошатнулись.
      – Почтовые тарифы снова увеличились, и мои арендаторы не могут их осилить, – сказал сэр Джеральд. – Когда им приходят письма, они просят меня заплатить. А письма приходят постоянно. Низшие классы плодятся как кролики. У них есть родственники по всей Британской империи. Я сам не получаю столько писем. Но этого мало. Они еще и крадут у меня. Как вы справляетесь со своими арендаторами, Кевернвуд? Вы нечастый гость в своих владениях. Как вы препятствуете вашим арендаторам грабить вас? Мне пришлось устроить западни, установить пружинные ружья и нанять надзирателей.
      – Мои арендаторы не крадут, потому что им это не нужно, – коротко ответил граф, пряча улыбку.
      – Полагаю, в этом есть нечто разумное, – пробурчал Руперт.
      – Есть, – согласился граф. На этот раз он улыбнулся, но такой ледяной улыбкой, что у Дженны холодок пробежал по спине. – Арендаторы бунтуют, когда вынуждены жить в нищете и тесноте у черствых владельцев. Если быть чутким к нуждам арендаторов и не давать поводов для неприязни, у них не будет причины красть. Следовательно, нет никакой необходимости тратиться на надзирателей, убивать браконьеров или калечить их западнями.
      – Вы не разделяете мнения своего отца, дружище, – заметил сэр Джеральд. – Вот был истинный дворянин. Он держал своих арендаторов в узде. Помилуй Бог, никакого баловства!
      – Мы живем в другое время, сэр, – сказал граф, откидываясь так, что стул заскрипел под ним. – Оно требует другой тактики и более либеральных взглядов. Существуй они во времена моего отца, мы бы сейчас не оказались в таком положении.
      – Вы действительно верите в эту чепуху? – сказал Руперт.
      – Мои арендаторы это подтвердят.
      – Да не может быть, Кевернвуд! – усмехнулся Руперт. – Низшие классы ненавидят аристократию.
      – И на это есть причины, – ответил граф. – Мы впустую спустили хорошие деньги, за их счет, заметьте, и проиграли войну. – Он сделал жест рукой. – Оглянитесь вокруг. Кто пострадал? Конечно, не мы, всемогущая аристократия, мы процветаем. А порядочные, преданные люди, сражавшиеся за свою страну, которых комиссовали из-за ран, оказались в нищете. Они теперь просят милостыню на улицах Лондона, сэр. А мы в их отсутствие конфисковали за неуплату налогов их собственность и со вкусом расположились на их землях.
      – По моему мнению, в состоянии экономики виноваты фальшивомонетчики, – сухо вставил маркиз Роксбури. – Поддельные векселя наводнили рынок с девяносто седьмого года. А если низшие классы столь обеспокоены экономикой, они должны принять активное участие в ее развитии. Но у них не хватает ума. Именно поэтому это дело аристократии.
      – Легко обвинять кого угодно, кроме тех, на ком лежит вина, – сказал граф, положив вилку. – А виноваты именно мы.
      – Так что, по-вашему, мы должны делать, Кевернвуд? – повысил голос Рунерт. – Открыть казну и сделать их всех богатыми как Крез? Что за дикие взгляды! Это пристало дикарям Америки, а не цивилизованной Англии.
      В дальнем конце стола леди Марнер кашлянула, будя задремавшего мужа.
      – Правильно! – крикнул он, выпрямляясь.
      – Успокойся, Арчибальд, – тихо сказала хозяйка дома, смиряя мужа мрачным взглядом, и сосредоточила внимание на обедающих. – Разве нельзя отложить эти разговоры, пока леди не удалятся? Вряд ли это подходящая тема для застольной беседы, Руперт.
      – Нет, я хочу, чтобы он ответил, – настаивал Руперт, жестом останавливая мать.
      – Колонисты имеют основание отстаивать свои взгляды, – ответил граф. – В конце концов, они выигрывали войну.
      – Осторожнее, Кевернвуд. Вы зашли слишком далеко, – предупредил Руперт.
      – Если аристократия не заинтересуется бедственным положением низших классов, мы увидим революцию, – высказал свое мнение граф. – Вы только подтолкнете голодных. Перед нами пример Франции. Мы ничему не научились на ее ошибках. Наш король то приходит в себя, то впадает в безумие. Его наследник, которого мы только что сделали регентом, помогай нам Господь, игрок, бабник и отъявленный пьяница. Этот человек не может даже с собственной семьей справиться. Как он будет управлять Британской империей?
      – Это государственная измена, сэр! – взвизгнул Руперт, вскакивая со стула.
      – Я говорю правду.
      – Руперт! – резко одернула сына леди Марнер. – Его сиятельство – наш гость.
      – Он твой гость, мама, а не мой.
      – Ее сиятельство права, – сказал граф, вставая из-за стоила. – Здесь не место для подобной дискуссии. Мы, джентльмены, обсудим это между собой в другое время.
      – Мы обсудим это на поединке, – заявил Руперт, отшвырнув салфетку. – Вы не оставляете мне другого выбора, кроме как вызвать вас, сэр. За последние два дня вы не раз оскорбляли этот дом и в придачу завели в его стенах предательские разговоры! Поскольку принято откладывать подобные дела до дневного времени, прошу вас задержаться здесь, пока мои секунданты не посетят вас утром.
      – К вашим услугам, сэр, – поклонился граф.
      Взгляд Дженны метался от Кевернвуда к Руперту и обратно. Щеки горели огнем. Ей хотелось броситься вон из-за стола, но ноги подвели ее. Она не могла двинуться. Вокруг нее все смешалось. От женских криков и разговоров у нее голова пошла кругом. Мужчины встали, их монотонные голоса невозможно было разобрать. Напротив поднялась леди Эвелин. Бросившись к графу, она заплакала. Ее брат, обойдя стол, направился к ней. Взгляды Кевернвуда и Дженны встретились. Она не могла понять выражение его глаз, но этот пристальный взгляд пронзил ее насквозь, потом метнулся к Руперту. Взгляды двух мужчин скрестились словно шпаги. Дженна буквально оцепенела, и Руперт увел ее.

      Едва Дженна успела переодеться в отделанный оборками пеньюар, как от стука в дверь по спине пробежал холодок. Она была одна. Эмили помогала с туалетом матери, которая едва не лишилась чувств от разыгравшейся за обедом сцены, что Дженна приписывала скорее туго затянутому корсету, чем искренней тревоге из-за дуэли.
      Стук повторился, быстрый, настойчивый, почти отчаянный. Дженна распахнула дверь и увидела леди Эвелин Сент-Джон.
      Какое-то мгновение они смотрели друг на друга через порог.
      – Позвольте, миледи… – дрожа, пробормотала девушка. Ее глаза покраснели и припухли.
      – Уже поздно, леди Эвелин, – сказала Дженна, отступив в сторону, чтобы впустить неожиданную гостью, – у нас был неприятный вечер. Я собиралась лечь спать.
      – Как вы можете спать? Они собираются убить друг друга! Разве вас это не волнует, миледи?
      – Что я могу сделать?
      – Вы можете поговорить с виконтом. В поединке нет никакой необходимости.
      – Уже слишком поздно.
      – Так вас это действительно не волнует? – обвиняющим тоном произнесла леди Эвелин, повысив голос. – Когда один из них умрет, как вы будете себя чувствовать, зная, что могли это предотвратить?
      – Вы сильно преувеличиваете мои возможности. Почему бы вам не поговорить с его сиятельством?
      – Именно ваш нареченный вызвал Саймона, миледи. Саймон пытался этого избежать, вы сами все слышали. Теперь он не может отказаться от дуэли. Он джентльмен. И скорее умрет в этом несправедливом поединке. Я не могу этого допустить. Виконт должен отозвать вызов.
      – Вы не знаете Руперта, леди Эвелин. Он никогда этого не сделает.
      – Тогда мы пропали. Кто-то из них умрет. Я не вынесу, если это будет Саймон…
      Дженна не могла заставить себя задать прямой вопрос. Она не хотела никаких подробностей. Почему у нее такое чувство, будто эта безутешная девушка пронзила ее сердце кинжалом? Дженна уставилась на гостью. Так вот какова любовь. Такие чувства она должна испытывать к Руперту. Но не о Руперте она думала. Дженна сейчас была не в силах углубляться в потаенные уголки своего израненного сердца. Она осознала, что любви в нем нет. Это был удар.
      Никогда она не чувствовал себя столь одинокой, как сейчас, став невольным свидетелем разбитого сердца, которое обнажила перед ней эта отчаянная девочка.
      – Сожалею, леди Эвелин, – пробормотала Дженна. – Не знаю, что вы думаете о связывающих нас с Рупертом отношениях, но я уверяю вас, он сам себе хозяин. Правильно он поступает или нет, по закону или вопреки ему, мои слова ничего не изменят.
      Леди Эвелин, понурив голову, обреченно кивнула.
      Дженна смотрела на сжавшуюся фигурку гостьи. Граф знает о ее визите? Нет. Кевернвуд производит впечатление самостоятельного человека, он не из тех мужчин, кто позволит женщине бороться за него. Бедная девочка. Дженна действительно пожалела ее. Причиной поединка были не слабость британской экономики, бедственное положение фермеров и арендаторов или безумие бедного короля. Это ревность Руперта бросила перчатку.
      – Идите и отдохните, – сказала Дженна, поворачивая девушку к двери. – Теперь осталось только молиться, чтобы у них хватило здравого смысла не продолжать это безумие.
      Проводив гостью, Дженна упала на кровать. Полночь давно миновала, но она была слишком расстроена, чтобы спать.
      Подойдя к окну, она смотрела на садовую ограду. Высокая, фигурно подстриженная живая изгородь мешала ей разглядеть купы распускающейся сирени у беседки. Дженна распахнула окно, закрыла глаза и глубоко вдохнула запахи, витающие в тихом ночном воздухе. Сирень здесь не такая, что растет в их имении Тисл-Холлоу, тут она глубокого аметистового цвета и в тысячу раз более ароматная, если такое возможно.
      Дженна хрипло вздохнула и закрыла окно. Нужно все обдумать. Не этого она хотела. Мысли лихорадочно одолевали ее мозг, но в этом доме она размышлять не может.
      Роясь в своей одежде, которую Эмили аккуратно развесила в платяном шкафу, Дженна вытащила длинную кашемировую накидку, набросила ее на пеньюар и вышла в сад.
      Но не восхитительный аромат французской сирени защекотал ее ноздри, когда она вошла в беседку. Это был возбуждающий запах табака, экзотическая смесь, которую она никогда прежде не встречала, и все же в ней было что-то неуловимо знакомое. Она была не одна среди зарослей сирени, и ее сердце чуть не остановилось, когда от высокого соседнего дерева к ней шагнул мужчина.
      Кевернвуд.
      Ее быстрый вздох застрял в горле. Граф был в том же костюме, что и на обеде, только снял черный сюртук и галстук. Распахнутый ворот рубашки открывал завитки темных волос на груди.
      – П-прост-тите меня, милорд. – Дженна запнулась. – Я не могла заснуть. Я не знала… Я не думала… – Это было бесполезно. Предательские эмоции, пульсирующие в теле, сковали язык.
      – Я хотел покурить, – сказал он, подходя ближе, – и подумал, что неразумно делать это в доме. Бог его знает, что взбредет в голову вашему нареченному, вдруг он сочтет это оскорблением, а у меня, увы, только одна жизнь, которую я могу отдать за короля и страну.
      – И я ее вам испортила, – с сожалением сказала Дженна, игнорируя его сарказм.
      Он начал вытряхивать пепел из маленькой глиняной трубки, постукивая ею о ствол дерева.
      – Не делайте этого! – воскликнула ока. – Пожалуйста. Я уйду. Здесь есть где погулять, милорд.
      – Нет-нет, не беспокойтесь. Я действительно уже закончил, – отмахнулся от ее объяснений граф, и Дженна неловко разглядывала его, пытаясь придумать новые причины ухода.
      – Мой отец имел обыкновение курить трубку, – сказала она. – Я любила запах его табака. Похожего на ваш я прежде никогда не встречала, и все же… есть в нем что-то неуловимо знакомое. Эта смесь сделана на заказ?
      Граф кивнул.
      – Мне готовит ее торговец табачными изделиями в Лондоне, – сказал он, пряча трубку в карман. – В ней аромат лакрицы, виски, рома и крепкой сирийской латакии. Большинство женщин считают такую смесь запахов невыносимой, но мне она нравится.
      Дженна повернулась, чтобы уйти. Она поверить не могла, что среди ночи, полуодетая, беспечно обсуждает запах табака с мужчиной, который, вероятно, собирается убить на дуэли ее жениха.
      – Мне не следовало быть здесь. Извините, – пробормотала она.
      – Почему вы пришли сюда в этот час? – Его глубокий голос заставил ее обернуться.
      – Цветы производят на меня тот же самый эффект, как трубка на вас, милорд, – ответила она с бьющимся сердцем. – Я не могла уснуть. Я хотела подумать, а у меня это всегда лучше получается на природе.
      Граф подошел ближе, чуть хромая. Дженна подумала было рассказать ему о леди Эвелин. Она почти отбросила эту мысль, но он приближался, и она больше не могла управлять своими эмоциями, пульсировавшими в средоточии ее женственности, ускоряя биение сердца и отзываясь сигналом тревоги в мозгу.
      – Леди Эвелин навестила меня сегодня. Она боится за вас.
      Его улыбка исчезла, он остановился. Луна сияла над ними, и было что-то в его глазах, чего она не могла разобрать, но по спине у нее пробежал холодок. Кевернвуд был совсем рядом, разглядывая в свете луны ее лицо.
      – Ей не следовало этого делать, – сказал он.
      – Она хотела, чтобы я повлияла на Руперта… и убедила его отозвать вызов.
      Лицо графа было непроницаемым.
      – Она была ужасно расстроена, – продолжала Дженна. – Боюсь, я не слишком обнадежила ее в этом отношении. Руперт весьма упрям.
      Они долго смотрели друг на друга в призрачном лунном свете, прежде чем он шагнул ближе. От вечерней сырости локоны вились вокруг ее лица, и он отвел выбившуюся прядь.
      – Я говорил вам, что вы не любите его, – пробормотал он, притянув ее к себе сильными руками.
      Не успела Дженна перевести дух, как его губы накрыли ее рот. У них был вкус табака и сладкого вина. Он углубил поцелуй и заглушил ее стон, его язык умело разомкнул ее зубы и медленно скользнул внутрь.
      Это неправильно, но она не сопротивлялась. Она ставит под угрозу свою репутацию, одна, глубокой ночью, полуодетая, в объятиях другого, в то время как ничего не подозревающий жених спит в особняке всего в нескольких ярдах отсюда. Если их кто-то увидит, ее репутация погибла. Но граф пробудил в ней чувства, и она была околдована, опьянена им. Крепкая рука, проникнув под пелерину, обняла ее талию и медленно поползла вверх. Его язык, дразня, отступал, затем погружался глубже, и хриплый стон вырвался из его горла, когда ее дрожащий язык ответил.
      Сердце запрыгало у нее в груди испуганной птичкой. Пульс бешено стучал в глубинах лона, разливая восхитительные, болезненные волны по самым потаенным уголкам тела, когда он прижал ее еще теснее к себе, к своему возбужденному мужскому естеству.
      Вдруг Дженна вспомнила, где она и что с ней происходит. Он решил, что если она не просила пощадить Руперта на дуэли, то это ее не волнует? Или он думает воспользоваться ее благосклонностью в оплату за безопасность Руперта? Эти мысли резкими вспышками вторгались в бушевавший чувственный поток, разрушая волшебные ощущения от близости с ним.
      Он шире распахнул ее накидку, пробормотал ее имя, почти касаясь губ, а его пальцы скользили ниже. Но когда его огрубевшая ладонь легла на ее грудь, Дженна пришла в себя. Произошедшее в ней от его прикосновения было настолько ужасно, что она высвободилась и изо всех сил хлестнула его по лицу.
      Он от неожиданности отпрянул.
      – Как вы смеете! – возмутилась Дженна, ее грудь от страсти и негодования вздымалась под плотно запахнутой накидкой. – Я только что рассказала, как боготворящая вас женщина пришла умолять меня уговорить моего жениха отменить поединок. И вы готовы предать это сердце?
      Тяжело дыша, граф смотрел на нее. Его красивое лицо не выражало никаких эмоций.
      – Руперт предупреждал меня, что вы наглец, – сказала Дженна в ответ на его молчание. – Теперь я сожалею, что не поверила ему. Вы не джентльмен, милорд.
      – Значит, я ошибся, – мрачно сказал граф. – Вы его действительно любите? – Он откинул волосы назад. Его нахмуренный влажный лоб поблескивал в лунном свете. – Хорошо, можете не волноваться, миледи, – сказал он. – Ваш драгоценный Руперт на дуэли не пострадает, и его не арестуют за подстрекательство к поединку. Напрасно вы пытались купить его безопасность своими прелестями.
      – Ч-что?
      – Не нужно было унижаться. Я уже проинструктировал секундантов, что мы будем драться на шпагах, а не на пистолетах.
      – На шпагах? – Такая возможность не приходила Дженне в голову. – На каких шпагах?
      – На дуэльных, с защищенным острием. Поединки в Англии вне закона, миледи. Сейчас, убив противника шпагой, нельзя оправдаться тем, что действовал в целях самозащиты. Поэтому используются специальные дуэльные шпаги, что исключает смертельный исход… если, конечно, один из дуэлянтов не пройдоха. Дуэль идет до первой крови. Если один из нас будет разоружен, поединок также закончится.
      – Но… я не понимаю… Почему вы предпочли шпагу пистолету?
      – Потому что ваш нареченный совершенно не в ладах с огнестрельным оружием, миледи; – Из его горла вырвался хриплый смех. – Я, конечно же, убил бы его.
      – Он почти то же самое говорит о вас, милорд, – надменно ответила Дженна.
      – Давайте не будем сейчас разбираться, кому вам следует верить, хорошо? – Его глаза потемнели, и он улыбнулся, но в его улыбке не было ни тепла, ни веселья. – Меня забавляет, что вы напрасно поставили под угрозу свою честь. Но ваша добродетель не пострадала, а я вопреки вашим уверениям джентльмен, так что ваша тайна в полной безопасности. Доброй ночи, миледи. – Граф легко поклонился и быстро вышел.
      Запах его экзотического табака дразнил ее ноздри, перекрывая аромат сирени. Где она встречала этот запах прежде? В библиотеке, когда он пришел извиниться? Ее мозг слишком устал, чтобы вспомнить. Губы онемели от его поцелуя, кожа помнила прикосновение его рук. Грудь все еще покалывало от ласки его огрубевших пальцев. Как он мог подумать, что она пожертвует своим целомудрием? Но он подумал, и, хуже того, она почти уступила ему. Дженна поежилась. Вместе с графом из сада ушло тепло. Поднявшийся холодный ветер ерошил кусты сирени, и пробирал до костей. Покрывшись гусиной кожей, Дженна плотнее запахнула пелерину и незамеченной проскользнула в свою комнату.
 
      Кевернвуд, потирая левую щеку, на которой виднелся отпечаток руки Дженны, вошел в гардеробную, где его терпеливо ждал камердинер Фелпс. Правая бровь камердинера поднялась. Этого было достаточно, чтобы заработать уничтожающий взгляд.
      – Не начинай, – предупредил граф.
      Бровь камердинера, прежде чем опуститься, поднялась еще выше.
      – Я ни слова не сказал, милорд, – заметил он.
      – Но собирался, – сказал Саймон. Выдернув рубашку из брюк, он плюхнулся в кресло около погасшего камина и поднял ноги. – Сначала помоги мне, если не возражаешь. Из-за этой сырости я насквозь промок.
      Камердинер ухватился за сапоги графа и, щелкая языком, сдернул их один за другим. Лужайки недавно косили, и сапоги были покрыты обрезками травы.
      – Придется мне использовать новую ваксу на основе шампанского, – заметил Фелпс. – Вы обувь в такое состояние привели, что старая вакса не справится.
      Заворчав, граф расправился с остальной одеждой и встал, когда камердинер помог ему облачиться в бордовый парчовый халат. Безжалостно затянув пояс, он снова уселся в кресло.
      – Как я понимаю, виконт не отказался от своего намерения? – Отложив одежду, Фелпс налил графу бренди.
      – Гм, – проворчал граф, взяв бокал.
      Он сейчас меньше всего думал о поединке. Его губы все еще покалывало от поцелуя Дженны, жаркие волны пульсировали в паху. Как он мог так ошибиться в этой девушке?
      Как превратно понял ее брошенные украдкой взгляды? Он неловко шевельнулся в кресле. Он все еще ощущал ее прижавшееся к нему стройное тело, их разделяла лишь пелерина да тонкая ночная рубашка. Он готов был биться об заклад, что она не любит Руперта Марнера, этого фата и самодовольного хлыща, которого нельзя даже назвать прожигателем жизни и богатым любителем спорта. Что произошло? Холлингсуорты оказались в лапах кредиторов и вынуждены заключить этот союз? Он об этом не слышал. А это его дело: знать, у кого из аристократов карманы распухли от денег, а кто по уши в долгах. Значит, Дженна любит Марнера. Как можно в этом сомневаться? Разве она только что не доказала это? Разве она едва не пожертвовала своей честью, чтобы гарантировать безопасность жениха? Кевернвуд задумался. Да, его гордость уязвлена, но есть нечто большее. В тот миг, когда он увидел ее на лестнице, он получил прямой удар в сердце. Такого удивительного создания он в жизни не видел. Камердинер, кашлянув, вернул его к реальности.
      – Виконт, милорд, – напомнил он. – Возможно, у него хватит здравого смысла отозвать вызов?
      – Разумеется, нет.
      – Я не думаю, что вы…
      – Что? Чтобы при дворе пошли слухи, что граф Кевернвуд трус? Как ты мог такое сказать?
      – Я предупреждал вас, что не нужно принимать приглашение Марнеров, милорд. Зачем вы это сделали, если знали, что вас выставят на посмешище?
      Фелпс был с ним с детства, и Саймон относился к нему скорее как к отцу, а не как к верному слуге и часто закрывал глаза на вольности, которые тот себе позволял. Их отношения были такими, что язык тела графа часто заменял слова. И сейчас его красноречиво сжатые кулаки означали предупреждение, которое, к его большому огорчению, редко ставило камердинера на место.
      – По двум причинам, – ответил Кевернвуд. – Во-первых, я думал, что не помешает вывести Эви и Криспина в общество. Ты прекрасно знаешь, что Эви скоро дебютирует в свете, а Криспин начнет военно-морскую карьеру. Такие празднества важны для них. Их не должны избегать в свете из-за того, что я подвергнут остракизму ревнивыми хлыщами вроде Марнера. Я приложил слишком много усилий, чтобы добиться обратного.
      Камердинер выдержал дипломатическую паузу и, когда продолжения не последовало, сказал:
      – А вторая причина?
      – Ты прекрасно знаешь вторую причину, – нахмурился граф. – Оглянись вокруг, Фелпс. Ты не глупец. Этих жирных цыплят грех не ощипать, как я мог сопротивляться искушению?
      – Но костюм, милорд! О чем вы думали? Я вам говорил…
      – Позволь мне немного позабавиться, – перебил Саймон.
      – Леди не оценила ваше остроумие, милорд, – неодобрительно покачал головой камердинер.
      – Шутка оказалась неудачной, – согласился граф. Помрачнев, он хрипло вздохнул.
      – Как я понимаю, это ее… э-э… подпись у вас на лице, милорд?
      – Эта чертова кукла представила себя в ложном свете, – проворчал Кевернвуд, протирая щеку.
      – Странно. Мне она показалась весьма милой.
      – Ну, тебя вряд ли назовешь экспертом по женским уловкам, старина.
      Камердинер никогда не улыбался, но Саймон всегда знал, когда его юмор оценен.
      – Она обручена, милорд, – подчеркнул Фелпс. – Что заставило вас думать, что ваши авансы будут приняты?
      – Я не думал, я надеялся.
      – Значит, это не рядовая интрижка. Вы питаете к леди нежные чувства.
      – Ничего подобного, – огрызнулся Саймон.
      Черт побери! Как этот человек ухитряется читать в его сердце и душе? Неужели его видно насквозь? Это злило больше всего.
      – Я за эти годы повидал ваши похождения, милорд, – сказал Фелпс, – но ни разу не видел, чтобы вы потеряли сердце. А это лишает здравомыслия… и, позволю себе заметить, весьма опасно, учитывая… м-м… ваше занятие, ну, вы меня понимаете.
      – Я потерял не сердце, а голову, и то временно. Если помнишь, это мой брат совершил фатальную ошибку, в которой ты обвиняешь меня. Я не из того теста.
      Фелпс опустил взгляд, было ясно, что он не поверил ни единому слову.
      – Вижу, мне покоя не будет, пока я тебе все не расскажу. Она готова была рискнуть своей репутацией, чтобы гарантировать безопасность этого хлыща на дуэли.
      – Это другое дело, – сказал Фелпс. – Вы не в том состоянии, чтобы драться на дуэли. Да к тому же на шпагах! Что с вами? Подумайте о физической нагрузке. Вы едва оправились от раны в плечо. Пистолеты были бы лучшим выбором.
      – Это было бы несправедливым преимуществом. Кроме того, Марнер едва ли стоит того, чтобы из-за него болтаться на виселице.
      – Так вы уступите ему поле битвы?
      – Как бы не так! Я себя знаю.
      – Я надеюсь, милорд. Очень надеюсь.
      Граф снова шевельнулся в кресле. Дженна словно была все еще с ним, он чувствовал ее, погрузился в ее аромат: опьяняющий запах лаванды, смешанный с розмарином.
      – Я хочу принять ванну, – объявил он, поднимаясь на ноги.
      – Ванну, милорд? – изумился Фелпс. – Где я найду горячую воду в этот час?
      – Сойдет и холодная.
      – Холодная? Хорошо ли это для вашей ноги, милорд?
      – Нога это не та часть тела, которая меня сейчас заботит, Фелпс. Черт побери, наполняй ванну.

      Дуэль должна была состояться на укромном участке Бодмин-Мур, недалеко от легендарного Стоуз-Хилл, излюбленного места для поединков знати на побережье. Это была ровная площадка среди лоскутного одеяла холмов, покрытых папоротником, колючим утесником и ароматным диким вереском. С севера ее окружали низкорослые сосны, искривленные постоянно дующим корнуолльским ветром. Поскольку охота была запланирована на воскресенье, поединок назначили на рассветный час следующего утра. Криспин Сент-Джон вызвался быть секундантом графа, а сэр Джеральд Маркем – секундантом Руперта. Лорд Эклстон был судьей.
      Кевернвуд не изменил свои планы, и это тревожило Дженну. Он имел право выбрать оружие и площадку. Это действительно были шпаги, а участок выбран из-за его близости к Мурхейвен-Мэнору и удаленности от Кевернвуд-Холла, который стоял на величественном утесе над морем в предместьях Ньюкуэя. Именно туда граф отправил Эвелин вместе с личной горничной, подальше от событий. Дженна расценила это как желание избавить юную леди от переживаний, если он будет ранен. Хотя фехтовальные шпаги были самым безопасным выбором, ими вполне можно нанести серьезную рану.
      Граф не задержался во владениях Марнеров. Как только условия поединка были оговорены, он уехал вместе с Фелпсом и Криспином Сент-Джоном в «Герб Хизервуда», трактир с претенциозным названием и довольно сомнительной репутацией неподалеку от места дуэли.
      С отъездом графа Дженна вздохнула с облегчением. После случившегося в беседке ее обуревали гнев и смущение. Но еще больше тревожили волны мучительного экстаза, в который ее привели объятия графа. Эти ощущения возвращались всякий раз, когда его образ появлялся перед ее внутренним взором.
      Ее также обрадовало отсутствие леди Эвелин. Дженна не смогла бы посмотреть ей в глаза после того, что произошло в саду. Хуже того, она страдала от мысли, как его сильные руки ласкают девушку, вызывая у леди Эвелин те же чувства, что испытала она. Об этом было невыносимо думать. Увы, отсутствие леди Сент-Джон не слишком помогло изгладить из воображения эти образы.
      К десяти утра подъездная аллея заполнилась всадниками. Собаки суматошно носились по внутреннему двору и лаяли на разные голоса. Ливрейные лакеи сновали между собравшимися с серебряными подносами, уставленными серебряными кубками с вином. В царившем веселье не было и намека на грядущий поединок.
      Когда дело касалось верховой езды, Дженна была среди лучших, но сейчас ее сердце к этому занятию не лежало. Ей хотелось дать лошади шпоры и словно ветер умчаться прочь, как можно дальше от происходящего. Но Руперт пристально наблюдал за ней, и ее желания остались лишь фантазией.
      – Ты сегодня довольно бледная, дорогая, – сказал он, направив своего горячего жеребца к ее кроткому гнедому. – Ты нездорова, Дженна? Если так, тебе лучше остаться. За эти дни было достаточно неприятностей, не хватало еще, чтобы ты во время охоты упала в обморок.
      – Я прекрасно себя чувствую, Руперт. Не нужно волноваться, что я испорчу охоту.
      – М-м… Что ты сделала с губой?
      Дженна постаралась замаскировать припухлость, оставшуюся после страстного поцелуя Кевернвуда. Очевидно, ее попытка потерпела неудачу.
      – Ты прекрасно знаешь, что я, расстроившись, всегда кусаю губы, – солгала она.
      – Какое ребячество.
      – Как насчет дуэли, Руперт?
      – Тебе не о чем волноваться, любимая, – промурлыкал он. – Я прекрасно владею шпагой, хотя в наши дни это старомодное оружие. Не понимаю, почему этот болван его выбрал. Я фехтую гораздо лучше, чем стреляю. Не подумай, что я робкий стрелок, – поспешно добавил Руперт. – Я говорил тебе, что победил его в стрельбе.
      – Говорил. – Дженна прерывисто вздохнула.
      – Ты предпочла бы, чтобы этот мерзавец прострелил мне голову? – недоверчиво проворчал он.
      Дженна метнула на него злой взгляд:
      – Не говори чепухи, Руперт.
      – Знаешь, Дженна, тебе нужно критически относиться к себе. Ты с каждым днем все больше походишь на свою мать. Я не хотел бы жениться на гарпии.
      Самое прискорбное, что в этих словах была правда. Впрочем, это проявлялось только там, где дело касалось Руперта. Дженна не была готова признаться в этом себе, и меньше всего – ему.
      – Прекрасно, а я не хотела бы выйти замуж за бесчувственного грубияна, который при всех оскорбляет будущую невесту, – отплатила ему той же монетой Дженна. – И коли мы уж заговорили о родителях, поскольку ты набирался благородства и отваги под опекой своей матери, тебе лучше спасаться бегством, если на охоте дикие животные на тебя набросятся!
      Ответом ей было очередное недоверчивое молчание.
      – Что? Ты и меня собираешься вызвать на дуэль, Руперт?
      Конюхи вынесли лису, сейчас начнется хаос, но Дженна кипела от гнева и не желала менять тему.
      – Насколько я понимаю, ты об извинении и не думал?
      Руперт, разинув рот, уставился на нее.
      – Ты их получишь до полуночи.
      Не успел он договорить, как лису выпустили и крик виконта Арчибальда Марнера «Ату!» возвестил начало охоты.
      Дженна, демонстрируя мастерство верховой езды, не отставала от Руперта, который, когда того хотел, был исключительным всадником. Она сосредоточилась на этом, чтобы отвлечься от мыслей о Саймоне Радерфорде. И задавалась вопросом, хорошая ли наездница леди Эвелин. Дженне хотелось щегольнуть своими талантами перед этой девушкой и, если уж на то пошло, перед Кевернвудом.
      Охота продолжалась, лиса нашла глубокую нору и забилась в нее. Дженна и Руперт были на переднем крае событий. Маленькие гладкие гончие начали яростно разрывать нору, и самая проворная из них проскользнула в логово лисы.
      Воздух наполнился пронзительным ржанием, фырканьем, лаем. Резкий запах взмыленных лошадей смешивался с ароматом влажного чернозема. Охота дошла до той стадии, которую Дженна всегда считана отвратительной. У лисы были детеныши, и собаки начали вытаскивать их искалеченные тела и гордо складывали к ногам хозяев. Затем бросились в нору за лисой, а охотники подбадривали и науськивали их. Дженна слышала рычание собак, рвущихся к загнанной в угол добыче, видела, как они, борясь за первенство, тянут из норы окровавленную, судорожно дергавшуюся едва живую лису.
      Потом пошло в ход оружие, и безумные залпы охотников разорвали бедняжку на куски.
      Дженна смотрела вдаль. Она забыла, как омерзителен этот ритуал. И вдруг на месте лисы ей почудился человек, весь в черном, корчившийся в грязи на Ламорна-роуд. Сцена убийства лисы живо воскресила в ее памяти собственное преступление.
      Застонав, Дженна развернула лошадь, пустила ее в галоп мимо удивленных охотников, мимо надрывно лающих собак с окровавленными пастями и прямиком помчалась в Мурхейвен-Мэнор.
 
      Рассвет занимался над Бодмин-Мур тоскливый и влажный, из свинцовых туч брызнул мелкий дождичек. Надежно укрытая невысокими соснами и густыми кустами, Дженна спешилась и выбрала место, откуда можно было наблюдать за дуэлью, оставаясь незамеченной. Она приехала незадолго до того, как карета Руперта появилась у площадки. Ее сердце подпрыгнуло, когда она осознала, насколько он близко. Четырехместная коляска графа вскоре появилась в тумане с противоположной стороны. Выбравшись из карет, мужчины встретились в центре площадки.
      Над пустошью висел жутковатый зловещий туман, который тут же окутал дуэлянтов. Дождь еще не прогнал его с низин. Лорд Эклстон предложил выбрать шпага. Кевернвуд выбирал первым, потом вручил выбранное оружие Криспину, Пока Руперт раздумывал, Фелпс отозвал графа в сторону в опасной близости от кустов, в которых пряталась Дженна.
      – Милорд, это явное безумие, – сказал камердинер. – Умоляю вас, одумайтесь.
      – Мы уже об этом говорили, Фелпс. Я должен, ты это знаешь.
      – Подумайте о физических усилиях, о своей ноге, не говоря уже об остальном. Вам еще рано участвовать в поединке. Кого волнует, что думают эти болваны? Умоляю вас, измените решение.
      – Послушай, Фелпс, это не дуэль до смерти. Я постараюсь разоружить этого ничтожного типа. Я не хочу его ранить. Его нареченная вряд ли этому обрадуется.
      – Пожалуйста, милорд…
      Граф бросил на камердинера взгляд, говоривший, что тот напрасно сотрясает воздух, быстро сжал его руку и вернулся к площадке.
      Только сейчас, глядя вслед прихрамывающему Кевернвуду, Дженна призналась себе, что в ней говорит не только физическое влечение. Она влюбилась в таинственного графа. Чем он пожертвовал, чтобы уберечь ее жениха? В ушах у нее стучало, кровь пульсировала в жилке на шее. Даже холодные капли дождя, которые уже просачивались сквозь амазонку, не могли охладить разгоряченную кожу.
      Криспин Сент-Джон взял сюртук графа, сэр Джеральд Маркем принял одежду Руперта. Лорд Эклстон встал между противниками, и, когда он заговорил, от его торжественного голоса горячая кровь в жилах Дженны застыла.
      – Господа, вашей мишенью является все тело противника, – сказал лорд Эклстон. – Любая травма, вызвавшая дрожь руки или другое свидетельство невозможности продолжать поединок, является окончанием дуэли. Когда я подам команду, вы встанете в позицию. Вы будете сражаться, пока один из вас не будет ранен, окажется безоружным или пока вы, Марнер, не запросите пощады…
      – Не теряйте времени, Эклстон, – перебил Руперт. – Уверяю вас, этого не произойдет.
      У Дженны пересохло в горле. Пока лорд Эклстон не огласил правила, ей и в голову не приходило, что один из дуэлянтов может получить серьезную рану. По спине у нее пробежал холодок, не имевший никакого отношения к погоде.
      – Разоруженный приравнивается к раненому, и дуэль заканчивается, – продолжал Эклстон. – Тот, кто остался с оружием, будет объявлен победителем. Условия понятны?
      Мужчины кивнули.
      – Секунданты, вооружите соперников! – провозгласил Эклстон.
      Криспин и сэр Джеральд подали дуэлянтам выбранное оружие, о «и приветствовали друг друга, поцеловав эфес шпаги.
      – К бою! – скомандовал Эклстон. Поединок начался.
      Руперт сразу ринулся вперед, сделав выпад. Дженна видела, как одна его нога напряглась, а другая двинулась вперед с безупречной грацией. Граф встретил его ответным выпадом, угрожая кончиком шпаги. Звон скрестившегося оружия эхом отдавался в тишине. Дженна вздрогнула. Холодный лязг металла пронзал ее словно сталь клинка.
      – Разойдитесь! – прогремел Эклстон. – Сходитесь! К бою!
      Противники подчинились каждой команде. Граф атаковал, Руперт ударом отвел его шпагу, Кевернвуд двинулся в контратаку, Руперт не уступал, но граф не прекращал атаковать.
      Руперт, отступив, попытался обмануть соперника. Граф сделал молниеносный выпад, но Руперт парировал его. Они двигались настолько быстро, что Дженна не могла сказать, кто имеет преимущество. Она наконец заметила неудобство, которое причиняла Кевернвуду раненая нога. Уставая, он оказывался в невыгодном положении. Его шаги стали неровными, хриплое дыхание было слышно даже ей. Только сейчас Дженна до конца поняла предупреждение камердинера и его тревогу. Кевернвуд страдает от боли, но не уступит, а Руперт, нападая как одержимый, не даст ему пощады. Казалось, поединок будет продолжаться целую вечность. Внезапно Руперт резко атаковал, но граф блестяще отразил нападение. Когда их шпаги скрестились, Дженна могла поклясться, что видела летевшие от клинков искры. Ее сердце замерло при виде боровшегося с болью Кевернвуда. Сквозь туман она едва различала ноги дуэлянтов. Но это продолжалось недолго. Внезапно небеса разверзлись, и из черных туч обрушился дождь. Туман пополз в сторону Дженны, словно ища укрытия среди деревьев.
      Снова глубокий голос лорда Эклстона повторил команды:
      – Разойдитесь! Сходитесь! К бою!
      И дуэлянты продолжили поединок. Граф короткими расчетливыми шагами двинулся в атаку, но резкие движения шпаги Руперта отклоняли его выпады. Граф не уступал. Руперт бросался в атаку, Кевернвуд ускользнул, изобразив ложный маневр, следом за которым последовал яростный выпад.
      Соперники тяжело дышали и вскрикивали при выпадах. Рубашки прилипли к покрытым испариной телам. Земля стала скользкой. Дождь лишал их равновесия, даже Руперт покачнулся, пытаясь удержаться на ногах. Дженна громко ахнула, увидев, что граф едва не поскользнулся в болоте, в которое теперь превратилась площадка. Наблюдая за движениями дуэлянтов, она так закусила рот, что нижняя губа онемела. Сердце готово было выскочить из груди при каждом ударе.
      Внезапно граф сделал резкий выпад. Дженна не могла себе представить, чего ему стоило так выпрямить ногу. Руперт этого не ожидал. Это было его ошибкой. Он парировал удар, но граф быстро контратаковал и разоружил Руперта, рассчитанным ударом выбив шпагу из его руки.
      – Конец! – крикнул Эклстон. – Кевернвуд победил!
      Рубашки обоих мужчин были запятнаны кровью. Дуэлянты двигались настолько быстро, что Дженна не заметила, когда были нанесены раны.
      Граф отдал свою шпагу и повернулся к Фелпсу, который держал его сюртук. Лорд Эклстон и сэр Джеральд поспешили к карете Руперта. Поднявшийся ветер гнал параллельно земле новые потоки дождя.
      Никто, кроме Дженны, не смотрел на Руперта, стоявшего под проливным дождем со стиснутыми кулаками. Его грудь вздымалась от ярости, прищуренные глаза не отрывались от спины Кевернвуда. Внезапно он схватил валявшуюся у ног шпагу и бросился к графу.
      – Саймон! Оглянитесь! Сзади! – закричала Дженна, выскочив из-за колючих кустов.
      Пораженный, граф на мгновение застыл, затем повернулся к камердинеру.
      – Фелпс! – скомандовал он.
      Камердинер поймал выбежавшую на поле Дженну, У нее перехватило дыхание, когда начался новый поединок. Криспин встал на пути Руперта и отвлек его.
      Отчаянно сражаясь, Руперт то защищался, то атаковал. Криспин парировал его выпады, но было ясно, что он Руперту не соперник, Дженна вскрикнула, когда Кевернвуд встал между ними, оттолкнув Криспина в сторону, и тут же получил рану в бок, от которой на мгновение упал на колени.
      Руперт колебался достаточно долго, и граф успел выхватить шпагу у Криспина. Поднявшись, он скрестил ее с клинком Руперта.
      На громовые команды лорда Эклстона никто не обращал внимания. Дженна, которую все еще держал камердинер, кричала во весь голос. Почему ее никто не слышит?
      Граф ловким ударом в мгновение ока второй раз выбил оружие из рук Руперта.
      Потом поднял отлетевшую шпагу, переломил через колено и бросил обломки к ногам Руперта. У всех вырвался дружный вздох. Кодекс дуэли не позволял ломать шпагу вызвавшего независимо от обстоятельств.
      – Это не конец, Кевернвуд, – прорычал Руперт, его глаза все еще горели безумным огнем сражения. – Наши шпаги еще скрестятся, сэр.
      – Тогда моя будет единственной, которой вам придется опасаться, – бросил граф. – Ни один уважающий себя джентльмен во всем королевстве не станет иметь дело с тем, кто наносит удар в спину. Вы сегодня не только проиграли поединок, Марнер. Вы потеряли репутацию. Я позабочусь об этом.
      Дженна, вырвавшись наконец из рук камердинера, бросилась к графу.
      – Вы ранены! У вас кровь! – кричала она, увидев алые пятна на его порванной рубашке. Рана была с правой стороны, чуть выше талии.
      – Так я все-таки был прав? – пробормотал Кевернвуд, всматриваясь в ее глаза. – Вы сейчас себя выдали… Вы назвали меня Саймоном. Я у вас в долгу, миледи.
      Они почти дошли до фаэтона графа, когда к ним подоспел Криспин.
      – Дядя Саймон, это опасно? – крикнул он.
      – Дядя?.. – выдохнула Дженна.
      Граф укоризненно посмотрел на Криспина.
      – Я… Я… Простите. Я забылся, – извинился юноша. – У вас сильное кровотечение, сэр.
      Только сейчас Дженна поняла, насколько молод Криспин.
      – Ничего серьезного, – уверил его Кевернвуд. – В деревне есть доктор. – Он повернулся к Дженне: – Вы приехали в карете?
      – Нет, верхом. Моя лошадь там, за деревьями, – махнула она рукой.
      – Лошадь ваша или Марнера?
      – Руперта.
      – Отвяжи, – велел граф Фелпсу, кивнув в сторону фыркающего животного. – Я лошадей не ворую.
      – Н-но… – пробормотала Дженна.
      – Лошадь вам не понадобится, – сказал он. – Вы не вернетесь. Вы поедете со мной.

      Саймон плелся по мощенной булыжником дорожке, ведущей к дому викария церкви Святой Троицы. Добравшись до арочной двери, он трижды ударил в нее кулаком, выдержал паузу, ударил еще раз и, ожидая, прижался лбом к толстому, окованному железом дереву. Он солгал Дженне относительно своей раны. Действие настойки опия, которую дал ему доктор, постепенно ослабевало, и боль в боку становилась невыносимой. Стиснув зубы, Саймон поглаживал бок рукой, На рубашке была свежая кровь, просочившаяся сквозь повязки во время тряской поездки. Пальцы стали мокрыми. Доктор предупредил его, что нужно ехать в госпиталь и наложить шов, но, конечно, об этом и речи не было. Он не оставит Дженну беззащитной перед угрозами Руперта.
      Саймон снова постучал в дверь в том же ритме, на сей раз громче. Время было позднее, и викарий наверняка спал, но он не станет возражать против вторжения. Сколько раз подобное случалось за эти годы? Саймон и сосчитать не мог. Прохладная древесина холодила лоб. Прижавшись к двери, вдыхая запах мореного дуба, Саймон наслаждался мирной тишиной. Она пришла как награда. Ничего не поделаешь, придется выслушать нотацию. Этого не избежать.
      Он собирался постучать в третий раз, когда дверь отворилась и на пороге, разинув рот от удивления, босиком, в ночной сорочке, поверх которой торопливо наброшен поношенный зеленый халат, появился викарий Роберт Нэст, самый близкий друг Саймона с их школьных дней. Его пшеничные волосы были взъерошены, глаза все еще затуманены сном.
      – Саймон? – выдохнул он, едва не выронив подсвечник. – Бог мой, да ты ранен! – Втащив друга в дом, Роберт выглянул на улицу. – Где твоя лошадь? Тебя преследуют? – Он захлопнул дверь и запер ее. – Я тебе говорил, что в один прекрасный день это случится.
      – Я приехал в карете и отослал ее в Кевернвуд-Холл, – объяснил Саймон. – Никто за мной не гонится.
      – Это меняет дело, – сочувственно сказал викарий, осматривая друга с головы до ног. – Позволь, я провожу тебя в кабинет. Судя по твоему виду, крепкое бренди тебе не помешает. Что случилось?
      – Я встретил… женщину, – ответил Саймон.
      Викарий, разинув рот, остановился.
      – И это результат? – вырвалось у него, когда он снова оглядел Саймона.
      – Не совсем, – проворчал Саймон, – да, в какой то мере это результат.
      – Надеюсь, ты ее спровадил, – сказал викарий, открыв дверь в маленькую, скудно обставленную комнату с книжными полками на стенах.
      – Я собираюсь жениться на ней, – категорически объявил Саймон. Знакомый аромат кожи, смешанный с лимонным запахом полировальной мастики, встретил его с порога. Саймон сделал глубокий вдох и расслабился.
      – Что ты говоришь? – взорвался викарий, поставив подсвечник на стол. – Тебя все-таки одурачили? Нет… не может этого быть… Ты серьезно?! Я должен это выслушать, но сначала мы приведем тебя в порядок. Садись. – Викарий налил Саймону бренди. – Выпей, – приказал он, – не двигайся. Я сейчас вернусь.
      Саймон опрокинул бокал, прежде чем викарий вышел, и налил себе еще порцию, которую потягивал с большей охотой. Он упал в кресло, оперся головой о прохладную кожаную обивку и глубоко вздохнул. Бокал предательски дрогнул в его пальцах, и Саймону пришлось приложить усилия, чтобы удержать его, поскольку он чувствовал, что сознание ускользает. Он почти проиграл сражение, когда викарий вернулся в комнату с тазом воды, бутылкой антисептика, бинтами и с чистой рубашкой под мышкой. Пока перебинтовывали рану, Саймон рассказал, как он встретил Дженну, и поведал в подробностях о дуэли.
      – Ты был безоружен? – с сомнением спросил викарий. – Значит, негодяй намеревался убить тебя и едва не преуспел. – Отставив таз, он уселся напротив, пока Саймон осторожно натягивал рубашку.
      – Этот балбес Криспин бросился ему наперерез и ввязался в бой, когда тот намеревался ударить меня в спину. Мальчишка Марнеру не соперник, Роб, этот негодяй распотрошил бы его. Я отпихнул его в сторону, и Марнер ранил меня прежде, чем я успел выхватить шпагу из рук Криспина.
      – Да, здорово он тебя отделал. Шов кое-как держится, но тебе нужно лежать, чтобы он зажил как следует. Скажи на милость, что ты тут делаешь? Ты должен быть дома в постели.
      – Я не могу ехать домой, – ответил Саймон. – Дженна там одна, без компаньонки. Я не могу компрометировать ее.
      – Ты привез ее в Кевернвуд-Холл? – воскликнул викарий. – Ты совсем разум потерял? Снова будет скандал на всю округу!
      – Утром я сделаю Дженне предложение и вернусь с близнецами в Лондон, – объяснил Саймон. – Я не хочу, чтобы она знала, насколько серьезна рана. Я сказал ей, что это царапина.
      – Уму непостижимо!
      – Я не шучу, Роб. Нет никакой необходимости ее расстраивать. Разумнее выздоравливать в городском доме без свидетелей. Я пробуду там по меньшей мере две недели, улаживая дела с патентом Криспина и готовя дебют Эви. – Саймон нахмурился. – Ума не приложу, как устроить бал для Эвелин. Надеюсь, Дженна приложит к этому руку, если примет мое предложение, или леди Джерси поможет, она всегда благоволила к близнецам. Нет! Я даже думать не хочу о плохом. Эту женщину мне сам Бог послал. Дженна должна согласиться.
      – Это безумие! Настоящее безумие! Сколько ты знаешь эту девушку? Меньше недели? И ты говоришь о браке? Ты?
      – Я люблю ее, Роб.
      – Но… брак, Саймон! Разве это разумно? Подумай! Вспомни, чем ты занимаешься. Хватит того, что мы с Фелпсом об этом знаем. А если все откроется? Ты же понимаешь, что рано или поздно это произойдет. Это лишь вопрос времени, и что будет с нею тогда?
      – Ты ведь не думаешь, что я ей все расскажу? – возразил Саймон. – Не считай меня круглым дураком, ради Бога.
      – Ты не можешь так начинать семейную жизнь! – повысил голос викарий, – Кроме того, неделю назад девушка была обручена с Маркером…
      – Она его не любит, – вспыхнул Саймон. – Я понял это в ту минуту, как увидел ее.
      – Позволь мне сказать! – оборвал викарий. – Насколько хорошо вы могли узнать друг друга при таком коротком знакомстве? Бурные романы почти всегда заканчиваются неудачей. Уж я-то знаю. В свое время я переженил массу умирающих от любви болванов. Теперь их кислые взгляды часто преследуют меня в церкви. – Роберт резко взмахнул рукой. – Я не хочу, чтобы ты был среди них.
      – Тебе не нужно об этом беспокоиться.
      – Надеюсь. Как давно ты переступал порог церкви? Ха! Я даже не могу вспомнить, когда ты был на воскресной службе.
      – Придержи язык!
      Викарий сник.
      – Саймон, неужели ты думаешь, что я не желаю тебе семейного счастья? Разве ты не знаешь, как я молюсь об этом? Но… слишком много поставлено на карту… это нецелесообразно. Тебе нужно критически оценить положение. Если ты действительно хочешь жениться, то пришло время отправить… твое второе «я» на покой. Затем, когда ты узнаешь девушку…
      – Я люблю ее, – сказал Саймон. – И не могу отказаться от своего дела. Пока не могу. Но скоро закончу.
      – Отлично! – воздел руки викарий. – Поступай как знаешь. Только не забывай, что любовь сделала с твоим братом. Она свела его в могилу. Он сейчас был бы с нами, живой и здоровый, если бы управлял своими… чувствами и подождал, пока ваш отец умрет. Ты хочешь последовать его примеру? Ради Бога. Но не жди, что я стану в этом, участвовать. И не думай просить.
      – Ты даже не знаком с ней.
      – Правильно, не знаком. Ты хочешь, чтобы я с ней познакомился? Ведь речь об этом?
      – Конечно, но я хочу, чтобы ты судил непредвзято.
      – Это смехотворно!
      – Нет, это необходимо, – поправил его Саймон. – Мне нужна твоя помощь, Роб. Мне нужно, чтобы ты в мое отсутствие присматривал за… обстоятельствами… за ней. Мне незачем говорить тебе, что Марнер отнюдь не в восторге от финала своей грандиозной помолвки. Он высказал довольно странные угрозы в наш адрес. Я не за себя волнуюсь, за Дженну, ведь я физически не могу защитить ее, пока мы не женаты. Я оставлю здесь Фелпса, ни один из слуг не впустит Марнера, если он настолько глуп, чтобы сунуться в Кевернвуд-Холл. Я позабочусь об этом, но мне было бы гораздо легче, если бы я знал, что и ты бдительно следишь за событиями.
      – И что, ради твоего безумного порыва защитить прекрасную деву в замке, пожертвовать всем и открыть, какие навыки скрывает скромный викарий?
      – Если потребуется.
      – Ты, кажется, совсем спятил. И не успокоишься, пока нас обоих не вздернут на виселице, – фыркнул Роберт и, сдаваясь, развел руками. – Ладно, твоя взяла. Я за ней присмотрю, но не показывайся мне на глаза, когда каша, которую ты заварил, тебя ошпарит. Я тебя предупредил.
      – Я знал, что ты меня не подведешь.
      Ответом ему был сдавленный смех, и Саймон криво улыбнулся. Он не раз слышал это насмешливое порицание, а результат был всегда один: Нэст никогда не отказывал ему в помощи. Досадно, что Роберт, вероятно, как всегда, прав, но это не имеет значения. Осталось только убедить леди Дженну Холлингсуорт стать его невестой.
      – Послезавтра я большую часть дня свободен, – проворчал викарий. – Тогда и заеду. С твоей стороны будет очень мило, если ты предупредишь даму о моем визите.
      – Прекрасно, – обрадовался Саймон, энергично кивнув. – Конечно, я подготовлю ее.
      – К инквизиторскому допросу? – мрачно поинтересовался викарий.
      – Смотри сам в нее не влюбись.
      – В тебя, должно быть, действительно попала стрела Купидона. Прежде ты мне своих девок доверял.
      – Она не «девка», Роб. Она леди. Не только по имени, но и по сути. Я достаточно навидался других, чтобы сделать правильный вывод.
      – Что ж, придется поверить тебе на слово. Поскольку я с ней не знаком, ничего другого мне не остается. – Викарий покачал головой. – Не знаю… на мой взгляд, все это слишком поспешно и опрометчиво… даже для тебя. Ничего я так не хочу, как видеть тебя женатым… и счастливым. Ты это заслужил. И может быть, она и есть твоя единственная. Я только хочу, чтобы ты не бросался в брак очертя голову и пренебрегая здравым смыслом.
      – Сначала познакомься с ней, прежде чем судить ее… или меня, если уж на то пошло. Будь справедлив. Ты же знаешь, что имеешь склонность к несколько субъективным суждениям.
      – Все выяснится во время визита.
      – Гм, не мучь меня сейчас проповедями. Это никогда не помогало в прошлом, не сработает и теперь, уверяю тебя. Если я собираюсь утром сделать предложение, то хороший сон сейчас мне нужнее нравоучительной лекции. Объявим перемирие? Добившись своего, я по пути в Лондон заеду к тебе и сообщу результат. Если все пойдет хорошо, она станет моей женой, Роб. Не будь чопорным. Ее зовут Дженна. Будь к ней радушен.
      – Ее зовут леди Дженна, пока она сама не предложит другого обращения, – поправил викарий. – Это должно исходить от нее. И хотел бы я знать, когда это я на твоей памяти был неприветлив с твоими подругами, леди они или нет?
      – Прости, старина. Прежде это не имело значения, – усмехнулся Саймон. – И коли уж ты настроен играть роль проповедника, по крайней мере, помолись за меня.
      – Это я сделаю. Можешь не сомневаться!

      Дженна проснулась поздним утром в просторных покоях третьего этажа Кевернвуд-Холла. На мгновение она растерялась в новой обстановке. Шум волн разбудил ее. Сильные порывы ветра швыряли в утес клочья морской пены. Постепенно события прошлых суток восстановились в ее памяти, и у нее сжалось сердце. Это не грезы. Руперт опозорил себя на дуэли, и они оставили его под дождем на пустоши. Он выкрикивал вслед карете Саймона отвратительные угрозы.
      Они прибыли в Кевернвуд-Холл очень поздно. Графу нужно было наложить шов на рану, и они задержались у доктора в Бодмин-Виллидж дольше, чем ожидали. Фелпс проследил, чтобы ее с Криспином тем временем накормили в «Гербе Хизервуда», поскольку они не остановятся до Ньюкуэя, чтобы опередить надвигавшийся на скалистое побережье шторм.
      В отсутствие графа у Дженны была возможность расспросить Криспина, но она ею не воспользовалась. Она помнила неодобрительный взгляд Саймона, когда Криспин назвал его дядей. Объяснение должно поступить от самого графа, а не из вторых рук. Она не станет вторгаться в его частную жизнь. Насколько это возможно в подобных обстоятельствах, Дженна вела непринужденную беседу, теряясь в догадках. Она воспользовалась временем, чтобы понаблюдать за молодым человеком, который был столь же красив, как и его сестра: белокурый, голубоглазый, с приятными манерами, выдававшими хорошее происхождение.
      Дженна умирала от любопытства, стремясь разгадать окутывающую близнецов тайну, но этой загадке придется подождать.
      Когда граф возвратился от хирурга, Фелпс уже загрузил в фаэтон багаж хозяина, вещи Криспина и собственный кожаный чемоданчик. У Дженны из вещей было только то, что надето на ней.
      Измученная больше эмоционально, чем физически, она проспала, под мерное покачивание кареты в объятиях графа до конца поездки. Они приехали в Кевернвуд-Холл в два часа утра, и хотя она засыпала графа вопросами, он настоял, чтобы они отложили разговор, пока не отдохнут. Теперь наступило утро, и она почти сожалела о своем поступке. Что она скажет человеку, которому позволила похитить себя?
      Она спустила ноги с резной кровати из красного дерева и едва коснулась обюссонского ковра, покрывавшего центр комнаты, когда послышался легкий стук в дверь. На Дженне была длинная фланелевая ночная рубашка, пожертвованная экономкой, миссис Рис, которую они вчера ночью бесцеремонно разбудили. Добродушная женщина средних лет забрала мокрую амазонку Дженны, чтобы высушить и выгладить. Стук повторился, и Дженна накинула поверх рубашки стеганое одеяло.
      – В-войдите, – сдержанно откликнулась она, опасаясь, что за дверью сам граф.
      К ее большому облегчению, появилась экономка с подносом. За ней по пятам вошла горничная с амазонкой Дженны и аккуратно повесила ее на спинку кресла. Потом, направившись к камину, принялась раздувать угасающий огонь и подбросила новое полено.
      Миссис Рис поставила поднос на столик и сложила руки на накрахмаленном белом переднике, как гигантская механическая кукла.
      – Хозяин хочет, чтобы в ваших покоях горел камин, миледи, – сказала она. – У воды в июне порой бывает холодно, когда штормит.
      – Как он себя чувствует? – спросила Дженна.
      – Он только что вернулся домой, миледи.
      – Только вернулся, говорите? – озадаченно нахмурилась Дженна. Интересно, куда он мог пойти в два часа ночи?
      – Совсем недавно, – кивнув, ответила экономка. – Он ждет вас внизу, в оранжерее.
      Дженна встала и потянулась за амазонкой:
      – Нет-нет, сначала поешьте, миледи, – протестующе подняла руку миссис Рис. – Хозяин очень об этом заботился. Не торопитесь, миледи.
      Горничная, скромная маленькая мышка, которую, как заметила Дженна, экономка называла Молли, закончив работу у камина, помогла миссис Рис перенести столик ближе. Объяснив дорогу в оранжерею, женщины вышли, и Дженна принялась за еду, состоящую из яиц в мешочек, жареных сосисок и теплых булочек, на которых таяло свежее масло. Несмотря на указания экономки, она ела быстро и запила все это замечательным чаем. Завтрак был чудесный, и она сожалела, что слишком встревожена, чтобы наслаждаться им.
      Помещения, куда не добирался жар огня, были холодные и влажные, и Дженна оценила зажженный в июне камин. Тисл-Холлоу, владение Холлингсуортов, находилось в глубине страны к востоку от Лонсестона, там было не так сыро, как на терзаемом ветрами и водой корнуолльском побережье. Оранжерея располагалась на первом этаже в юго-восточной части дома. Высокие стеклянные стены со свинцовыми переплетами выходили во внутренний двор. Там бушевали настоящие заросли местных и экзотических растений, пышно разросшихся в тщательно поддерживаемом климате. Солнце, когда оно осчастливливало своим появлением побережье, освещало оранжерею большую часть дня. Когда Дженна вошла, граф стоял около восточной стены, глядя на тяжелую пелену дождя, стекавшего по стеклам. Хотя ее походка была легкой, он обернулся и в три шага оказался рядом, с ней. Взяв ее руки в свои, он пристально посмотрел ей в глаза.
      – Вы хорошо спали? – спросил он.
      – Да, милорд, – пробормотала Дженна.
      – Мне больше нравилось, когда вы назвали меня Саймоном.
      – Я оговорилась. Едва ли это прилично. – Горячая кровь прилила к ее щекам. Она снова покраснела?
      Граф улыбнулся и притянул ее ближе.
      – В этом деле все неприлично. Почему мы должны церемониться с именами? Кроме того, я этого хочу… когда мы одни, если это устроит вашу чувствительность.
      – Осторожнее! Ваша рана! – воскликнула Дженна, случайно задев рукой повязку под его батистовой рубашкой.
      – Я говорил вам, что беспокоиться не о чем, это всего лишь царапина. – Он на мгновение замялся, потом спросил: – Почему вы приехали к месту дуэли?
      – Я не могла вынести неведения, мне нужно было видеть… быть там. Я так боялась…
      Его синие глаза смотрели ей в душу.
      – Знаете, земля, на которой мы сражались, богата легендами, – сказал граф. – Рассказывают, что в незапамятные времена святые и гиганты боролись на Бодмин-Мур. Святые, на взгляд гигантов, требовали себе слишком много источников и устанавливали слишком много крестов. Спор за обладание местом решался своего рода дуэлью, состоявшей в бросании камней. За гигантов сражался Утер, за святых – Святой Тью. Камни, которые они бросали, принимали форму столбов. Для святых все шло хорошо до последнего броска. Последний камень оказался слишком тяжел для Святого Тью, но, как гласит легенда, появился ангел и донес этот камень до вершины Чизринга, где он и стоит по сей день, бросая вызов гравитации.
      – Как чудесно, – пробормотала Дженна. – Я думала, что знаю все легенды, но такой никогда не слышала.
      – Коли мы уж заговорили о святых, здесь есть корнуолльский святой Кеверн. Я его тезка, но ничем на него не похож. Я не святой, Дженна, уверяю вас, и до сих пор никогда не верил в легенды или ангелов. Пока одно восхитительное неземное создание не спасло мне вчера жизнь на том самом месте. Спасибо, мой ангел.
      – Когда я увидела, что Руперт атакует вас в спину…
      – Я бы сам вызвал негодяя, после того как он унизил вас на маскараде, если бы он не избавил меня от этих хлопот, – сказал Саймон, успокаивая ее. – Но я бы выбрал более подходящее время и место для вызова. Титул джентльменом не делает. Что заставило вас принять его предложение, Дженна… предложение такого человека?
      Она помрачнела. С одной стороны, ей отчаянно хотелось признаться ему прямо здесь. Рассказать, что два месяца назад она совершила убийство на Ламорна-роуд и, боясь, что ее грех выйдет на явь, хотела найти защиту у Марнеров. Ей нужно сиять тяжелый груз со своей совести, между ней и графом не должно быть нечестности. Она не призналась бы в своем преступлении Руперту. Она не слишком доверяла ему. Но перед ней был человек, которого она любила.
      – Этого хотел мой отец, – сказала Дженна. – А после его смерти на этом настаивала мать.
      Это была полуправда.
      – Я полюбил вас с первого взгляда, когда увидел вас на той лестнице, – признался Саймой. – Я не способен это объяснить, но это так. Передать не могу, как на меня подействовала мысль, что вы ответили на мои поцелуи в том саду из-за любви к Марнеру… что вы хотели купить его безопасность.
      – А я думала, что вы предлагали мне такое решение.
      Отстранив Дженну, Саймон оскорбленно посмотрел на нее. По его взгляду было понятно, что подобная мысль никогда не приходила ему в голову. Дженна не могла посмотреть ему в глаза.
      – Кажется, мы ошибочно думали о целях друг друга, – сказал он, – но не более того. – Саймон вытащил из жилетного кармана золотое кольцо, украшенное рубинами и бриллиантами, и надел ей на палец. – Вы выйдете за меня замуж, Дженна?
      Она смотрела в эти потрясающие до глубины души сапфировые глаза и таяла. Они походили на водовороты, затягивающие ее в непостижимые глубины. Это было безумие. Она лишь пять дней назад узнала о его существовании. Она не знала о нем почти ничего: как это ни странно, он любит ее, и она любит его.
      – Да, Саймон, – пробормотала и подставила губы его поцелую.
      Это было мягкое, нежное объятие, а не тот краткий взрыв, который качнул ее в саду, но оно возбудило ее сильнее. И Дженна застонала в огненной буре восторженного волнения, вспыхнувшего в ней от малейшего прикосновения этих горячих, чувственных губ, которые были способны на гораздо большее.
      Она хотела большего.
      Отстранившись, Саймон всматривался в ее лицо.
      – Ты уверена?
      – Уверена.
      – Боже мой, – проговорил он, прижимая ее к себе и явно не желая отпускать.
      Но ей нужно кое-что выяснить. То, что терзало ее любопытную натуру с момента дуэли… Или все-таки подождать. Если бы он хотел, то все объяснил бы. Ей понадобилось время, чтобы собраться с силами.
      – Саймон, – начала наконец Дженна. – Криспин назвал тебя вчера дядей. Ты?..
      Его брови нахмурились, лицо помрачнело, улыбка исчезла. Взяв за руку, Саймон подвел Дженну к широкому белому плетеному, креслу у южной стены, и они уселись.
      – Дженна, я должен просить тебя забыть то, что ты слышала, – сказал он. – Ты вообразить себе не можешь, какого труда мне стоило сохранить инкогнито… ради их же пользы. Даже в этом доме Фелпс единственный знает правду. Он со мной с тех пор, когда я был мальчишкой, и посвящен во все мои личные дела. Он не раз спасал мне жизнь.
      – Конечно, я тебя не выдам. Не нужно рассказывать, я только…
      – Нет-нет, я хочу тебе рассказать, – перебил Саймон, прижав палец к ее губам. – Между нами не должно быть, секретов.
      Из-за мрачной тайны, которую Дженна решила скрыть от него, укор совести пронзил ее болью, и ее глаза затуманились. Но момент прошел, побежденный любопытством.
      – У меня был брат тринадцатью годами старше меня, – заговорил Саймон. – Мне не исполнилось и пятнадцати, когда он влюбился в дальнюю родственницу герцога Йоркского. Они были неосмотрительны, и девушка забеременела. Отец не одобрял их союз и лишил моего брата наследства, всего, кроме земли и титула. Если бы закон позволял, отец и это бы отнял, но, поскольку это было невозможно, он лишил Эдгара содержания, когда тот женился против его воли. Брат стащил у отца денег, чтобы купить военный патент, тайно сбежал с невестой в Гретна-Грин и увез ее с собой в Индию. Хотя это не поощрялось, для жен офицеров предусматривалось обеспечение, при надлежащих связях, конечно, а Эдгара хорошо знали и любили.
      Как ты понимаешь, дома разразился ужасный скандал. Лишение наследства старшего сына вряд ли пройдет незамеченным в свете. Семейство девушки реагировало почти так же, как наш отец. Вероятно, поэтому я так обижен на аристократию; корыстное лицемерие заставляет их вкладывать весь пыл души в материальные вещи, а не в человечность и гуманность. Это-то и убило моего отца. Он умер ожесточенным стариком.
      – Какой ужас, – сказала Дженна.
      – Я любил своего брата, – продолжал Саймон. – Я больше никогда его не видел. Его убили неподалеку от Дели бандиты, члены тайного общества религиозных фанатиков, которые совершают ритуальные убийства во имя какого-то индуистского бога. Британские офицеры были для них желанной целью. Эдгар повез обычную депешу, которыми обмениваются посты, и… пропал. Восемь месяцев спустя его останки нашли под грудой щебня. Близнецам было только три года. Их мать вскоре умерла от холеры.
      – Ох, Саймон, прости меня.
      – Армейские чины, конечно, связались с отцом, но он отказался признать детей. Точно так же, как родные их матери. Я был еще в школе. И ничего не мог сделать самостоятельно, не потеряв наследства. Я не мог рисковать им, если хотел помогать детям после смерти своего отца.
      Короче говоря, я обратился к церкви. Близнецов привезли в Англию и передали на воспитание в хорошую семью. Когда Эви подросла, ее отдали в католическую школу при монастыре в Йоркшире, а Криспина в англиканскую школу Я не мог пойти против воли отца и признавать их своими родственниками, тогда пришлось бы объявить их незаконными. Я не мог сделать этого из уважения к памяти моего брата и к ним. Но они знают. Во всяком случае, я получаю от этого удовлетворение, а Фелпс знает, потому что помогал мне во всем.
      Дождь барабанил в окна, словно прося впустить его, и Дженна вздрогнула. Саймон привлек ее к себе и рассеянно поглаживал.
      – Когда отец умер, – продолжал он, – мне пришлось восстанавливать их дворянство из-за того, что Эдгар был лишен титула. Я буквально шантажировал герцога Йоркского, чтобы близнецов признали законными дальними родственниками и, следовательно, титулованными. Поскольку в этом была замешана семья герцога, лишних вопросов не было.
      Я знал, что Мэри Энн Кларк, любовница герцога, торговала офицерскими патентами и продвижениями по службе, и пригрозил передать эти сведения в нужные руки, тогда он согласился признать Эви и Криспина дальними родственниками. – У Саймона вырвался загадочный смешок. – Но проделки его подруги все равно открылись, и бедняге два года назад пришлось оставить военную должность. Насколько я знаю, он думает, что всему виной я. Но уверяю тебя, это не так. Его подвела собственная небрежность. Но время от времени я позволяю себе иронизировать по этому поводу.
      В конце концов, все кончилось хорошо. Йорка восстановили в прежней должности, а я вывел из тени Эви и Криспина. Они наконец защищены, но все пойдет прахом, если правда сейчас откроется.
      – Тебе не нужно опасаться, что я предам это гласности, – сказала Дженна. Внезапно она помрачнела. – Мне стыдно перед Эвелин. Я очень ревновала к ней, Саймон, и скверно себя вела. Я ужасно жалею об этом.
      – Не расстраивайся, любимая, – сказал он со смехом. – А что касается ревности, я и подумать не мог, что ты ответишь на мои чувства.
      Дженна изумленно посмотрела на него.
      – У тебя все на лице написано, – сказал Саймон. – Это очаровательно.
      – Она любит тебя, ты знаешь.
      – Это детская влюбленность, которую я никогда не поощрял, – ответил он. – Ей только восемнадцать, Дженна, я ее благодетель, это вполне естественно.
      – Я думала, она гораздо старше, – задохнулась Дженна.
      – Они еще дети. По крайней мере, я так их воспринимаю. – От его улыбки таяло сердце, она была еще дороже из-за ее редкости. – Эви скоро дебютирует в свете и найдет подходящего жениха, я куплю Криспину военно-морской патент. Все это нужно было сделать давно и было бы сделано, если бы не Копенгаген.
      – Ты был ранен, – вставила Дженна.
      Саймон кивнул:
      – Вместе со ста шестьюдесятью тремя другими мужчинами только на нашем судне. Почти семьсот человек были ранены в этой баталии, более двухсот пятидесяти умерли. По сравнению с этим мои раны кажутся пустяком. Несмотря на все это, мы победили.
      – Много судов потеряли?
      – Ни одного, хотя многие были сильно повреждены. Наш корабль пострадал сильнее других. Я служил на «Монархе» под командованием Мосса. Натаниел Риджуэй, граф Стеншир, мой друг со школьных дней, тоже был на борту. Мы были скандальной парой, не раз вместе воевали, попадали в разные истории и всегда защищали друг друга. Но в тот день было не до шуток. Встретившись с датским флотом, мы оказались между песчаными отмелями. Мы оба были ранены. Он отделался легче, чем я, и продолжал участвовать в других сражениях. Мне повезло меньше. В тот день мы потеряли пятьдесят шесть человек. Это было грандиозное сражение. Когда-нибудь я тебе об этом расскажу.
      – И такое будущее ты готовишь для Криспина? – У Дженны это в голове не укладывалось.
      – Единственное оправдание моих связей с аристократией, – помрачнел Саймон. – Единственное, что может делать приличный человек, это приносить пользу своей стране, а не набивать карманы, как нынешние светские хлыщи вроде Марнера. Военный – благородная профессия, в ней бедный человек столь же достоин, как богатый. Этот урок я надеюсь преподать Криспину.
      Подход Дженны к этому вопросу был чисто материнский, Саймон же смотрел на это с позиций старшего брата. Они были, полной противоположностью друг другу. Конфликт старый как мир. Они никогда не пришли бы к согласию, но у Дженны хватило ума не настаивать на своем. Она лишь кивнула. Но тревога ее не улеглась.
      – Саймон, я хотела бы извиниться перед Эвелин. Мне нужно ее увидеть.
      – Придется подождать, – сказал он. – Будет еще время устранить преграды… масса времени. – Он взял ее руки в свои. – Дженна, я знаю, что ты планировала пышную свадьбу с Маркером, тебе для счастья действительно нужна вся эта мишура?
      Дженна посмотрела на Саймона. Выражение его лица было непонятным, и она не знала, как ответить.
      – Я не хочу ждать, – объяснил Саймон, – ни пока ты закончишь с приданым, ни пока скандал утихнет. Не хочу тебя тревожить, но мне не понравились угрозы Марнера. Он не джентльмен, он это доказал. Я хочу, чтобы ты осталась здесь, в Кевернвуд-Холле, пока мы не поженимся. Я хочу, чтобы ты была под моей защитой.
      – Мне не нужна пышная свадьба, Саймон. Приданое было поводом оттянуть брак с Рупертом.
      – Я куплю тебе на континенте самое красивое платье.
      – Я тоже не хочу ждать, Саймон, – сказала Дженна, приложив палец к его губам, как раньше это сделал он.
      – А как насчет леди Холлингсуорт?
      Дженна, вздрогнув, судорожно вздохнула. Она совсем забыла о матери.
      – Послать за ней в Мурхейвен-Мэнор Фелпса?
      – Нет! – воскликнула Дженна. – Ни в коем случае!
      – Мы не можем оставить ее там, – упрекнул Саймон, пряча улыбку.
      – Нет, но и сюда ее привозить не надо. Мама сама о себе позаботится, Саймон, она прекрасно с этим справится. Я не злая. Просто мама буквально расцветает в драматических событиях, так уж она устроена. Уверяю тебя, она прекрасно справится с ситуацией.
      – Не сомневаюсь, но я хотел бы произвести на нее хорошее впечатление. И хоть тебе, это безразлично, существуют, как ты знаешь, довольно жесткие правила этикета относительно родственников со стороны будущих супругов. Я чужд условностям, но, по моим наблюдениям, твоя мать другая.
      – Ты женишься не на маме.
      – Хвала Господу за это! Но пусть она лучше будет союзником, чем противником. Ты же знаешь, что сначала мне следовало поговорить с ней, но в нынешних причудливых обстоятельствах…
      – О нет! – перебила Дженна. – Не волнуйся о маме. Предоставь это мне. Я напишу письмо и отправлю его в Тисл-Холлоу, – засмеялась она. – Кстати, попрошу ее прислать кое-что из моих вещей. Это все, что у меня есть, – напомнила она, потеребив юбку амазонки. – Мой чемодан еще в Мурхейвен-Мэноре.
      – Оставь, – сказал Саймон, – в деревне есть модистка. Эви пользуется ее услугами и весьма довольна. Она приедет и позаботится обо всем, что тебе нужно.
      – Вряд ли это прилично, – возразила Дженна.
      Саймон от души расхохотался.
      – В этом деле нет ничего приличного с точки зрения этикета, – сказал он, – и все же, как это ни странно, никогда в моей жизни не было ничего более приличного.
      Он поднялся и потянул за собой Дженну. Воздух вокруг был напоен запахами буйно разросшихся растений. Она уловила ноты аканта, эвкалипта, руты, нескольких разновидностей мяты, росших в огромных фарфоровых горшках, и пышно разросшихся незабудок. Смешавшись с экзотическим ароматом табака Саймона, запах дурманил ее.
      Его пристальный взгляд снова словно затягивал ее в глубину, в самую его сущность. Саймон был невероятно красив, и все же в его глазах таился оттенок печали, придававший ему загадочность. Чего-то он не договорил, не все открыл ей. В его объятиях было отчаяние. Дикий огонь вспыхнул в его глазах, они расширились от желания. Запустив руку в волосы Дженны, Саймон отклонил ее голову назад и нагибался медленно… мучительно медленно, пока их губы не встретились.
      Он углубил поцелуй, и она почувствовала слабый вкус табака, подслащенный привкусом вина. Это распалило ее чувства. Он, вероятно, выпил для храбрости. Вино, не притупляет ум, как бренди, но смягчает предчувствие отказа. С каждой минутой Дженна обожала Саймона все больше.
      Его язык, раскрыв ее губы, скользнул между зубами, исследуя, лаская, и затеял с ее языком странный чувственный танец, которому она не в силах была сопротивляться. Она все горячее отвечала на его ласки, неистово погружаясь в шелковистые глубины его теплого рта. Их стоны слились, когда он обнял ее за талию и притянул к своему худому жилистому телу.
      Он был возбужден. Его пульсирующий жезл прижался к ней. Восхитительная истома влекла Дженну вперед. А она не понимала ее причины, не сознавала, какая необузданная сила скрывается в великолепном теле Саймона.
      Жакет амазонки открывал низкий вырез, отделанный рюшем. Саймон раздвинул его шире. Его губы скользнули по ее шее. Щетина на его подбородке возбуждала Дженну, жаркие волны разливались по телу к самым потаенным уголкам, которые он пробудил, когда впервые обнял ее несколько дней назад.
      У него на лбу выступила испарина. Экзотический аромат табака и вина становился сильнее, сквозь батистовую рубашку чувствовался жар его тела. Сердце Дженны торопливо стучало. Язык Саймона, скользя по ее шее, зажигал кровь. Дженна казалось, что она вот-вот превратится в язык пламени. Помнил ли Саймон ту ночь, когда он обнимал ее в залитом лунным светом саду, пахнущем сиренью, в Мурхейвен-Мэноре? Как его шершавая ладонь коснулась ее груди?
      Его рука скользнула ниже. У нее перехватило дыхание. Это непозволительно. Невозможно, чтобы его прикосновения так будоражили чувства. Она никогда не позволяла Руперту и, если уж на то пошло, никому интимно касаться ее и целовать так, как Саймон. Но с Саймоном это почему-то казалось совершенно естественным и правильным.
      Его пальцы ловко справились с завязками и распустили отделанный рюшами ворот сорочки. У Дженны захватило дух, когда его рука, скользнув внутрь, легла над ее сердцем… потом спустилась ниже. На мгновение Дженне показалось, что он поцелует ее там. Она едва дышала в ожидании прикосновения шелковистого языка и грубой щетины к нежной коже груди, почти ощутила, как чувственные губы смыкаются вокруг соска, отвердевшего от прикосновений, и новая волна экстаза захлестнула ее. Она была уверена, что если бы он сделал это, она бы позволила… или лишилась чувств… или умерла бы. Но он этого не сделал.
      Внезапно предательские пальцы, как ни странно, удивительно нежные, старательно застегнули ее жакет. Сжав ее в объятиях, Саймон зарылся влажным лицом в растрепавшиеся волосы.
      – Я должен уехать, – пробормотал он хриплым от желания голосом.
      – Уехать? Куда?
      – В Лондон, Дженна. Я не могу остаться здесь с тобой, в этом доме… не сейчас… не так. Я не стану тебя компрометировать.
      – Но, Саймон…
      – Ш-ш, – прошептал он. Его жаркий рот накрыл ее губы. Когда Саймон выпрямился, она увидела его голодный, затуманившийся взгляд. – Если я останусь, я не смогу сдержаться, – сказал он. – А я этого не хочу. Я хочу, чтобы между нами все было безупречно, любимая. Я хочу, чтобы мы всегда это помнили.
      – Я не хочу расставаться с тобой, – бормотала Дженна, борясь с подступившими слезами.
      – Мне не следовало здесь появляться, – продолжал он, – но нам нужно было поговорить. Я люблю тебя, Дженна. И никогда не причиню тебе вреда.
      Их губы снова встретились на миг, и, хотя он отстранил ее, признаки его возбуждения еще не исчезли.
      – Я по дороге заеду в деревенскую церковь и обо всем договорюсь, – сказал Саймон. – Викарий – мой близкий друг. Мы вместе учились в школе, потом он поступил в университет и принял сан. Он знает о близнецах. Именно он много лет назад подал мне идею обратиться за помощью к церкви. Он тебе понравится. Его зовут Роберт Нэст, он навестит тебя. Я провел сегодняшнюю ночь в его доме. После того как я при свидетелях буквально похитил тебя с дуэльной площадки, я не мог оставаться с тобой под одной крышей, поскольку у тебя нет компаньонки.
      Так вот куда он исчез! Она полюбила бы его еще больше, если это было бы возможно.
      – Долго ты будешь отсутствовать? – спросила Дженна, не в силах скрыть разочарования.
      – Ты не увидишь меня до нашей свадьбы, любимая, – сказал он. – Я не хочу, чтобы сплетни порочили нас, как чернили моего брата. – Он загадочно усмехнулся. – Поверь мне, – пробормотал он, – это будет недолго.

      Шторм бушевал на побережье всю ночь. Рассвет забрезжил в недвижном тумане, который потом большую часть дня упрямо цеплялся за поместье. Дженна пробудилась, тоскуя по Саймону. Если бы не изысканное кольцо с рубинами и бриллиантами на ее пальце, она поклялась бы, что недавние события были грезой.
      Утро она посвятила знакомству с домом и слугами. В Кевернвуд-Холле было множество лакеев, кухарок, судомоек, горничных и прачек. Были дворецкий и его помощник, кухарка, садовник с женой, егерь и несколько конюхов. Слуг было так много, что нечего и надеяться запомнить все имена при коротком знакомстве, и Дженна решила сосредоточиться на тех, с кем чаще всего придется иметь дело. Это лакеи Лоренс, Чарлз и Питер, экономка миссис Рис, дворецкий Хортон, горничные Анна и Молли и, конечно, Фелпс, который, к удивлению Дженны, не поехал в Лондон с Саймоном. Ее это озадачило, но ей так много надо было обдумать, что она недолго задержалась на этом вопросе.
      Перед отъездом Саймон спросил ее, хочет ли она послать за Эмили, но она отказалась. Эмили была еще и горничной матери, а та к ней привыкла и не перенесет разлуки. К тому же Дженна не хотела вырывать девушку из привычной обстановки. Кроме того, можно только догадываться, как возникшая ситуация повлияет на леди Холлингсуорт. Расстаться сейчас с Эмили будет для нее настоящим бедствием. Саймон предложил нанять личную служанку, но Дженна отклонила и это предложение, выбрав себе в горничные тихую мышку Молли, пришедшую в восторг от повышения, которое приведет ее в Лондон, к волнующей городской жизни. Это был хороший выбор. Все были довольны, и Дженна отправилась изучать Кевернвуд-Холл.
      Миссис Рис объяснила, что зданию почти три столетия, тут ничего не менялось, только покойный граф Кевернвуд пристроил оранжерею перед рождением Саймона. Каменный дом, наполовину заросший плющом, казался продолжением гранитного утеса, на котором стоял. Это было хаотичное четырехэтажное строение у моря. К изумлению Дженны, тут были даже зубчатые стены.
      В поместье было множество надворных построек, включая конюшни, каретный сарай, дом садовника, дом егеря и странного вида круглую каменную башню, спрятавшуюся в саду. Построенная из того же камня, что и главное здание, она напоминала миниатюрный средневековый донжон – сторожевую башню.
      В главном здании коридоры были узкие и сырые, комнаты напоминали огромные каменные мешки. Почти везде каминные доски огромных каминов поддерживали мраморные скульптуры. Хотя с годами большую часть дома отремонтировали, эффект он производил неожиданный. Современные атрибуты вроде мебели Чиппендейла и Дункана Файфа, персидских ковров и различных предметов мебели, обитых ситцем и парчой, казались неуместными и были выбраны скорее для комфорта, а не из претензий на эстетику. Мало женщин приложили руку к украшению жилища, решила Дженна. Это был типично мужской дом. Скрещенные шпаги, алебарды, трофеи и внушительного вида предки Радерфордов, враждебно смотревшие из золоченых рам, лишь подтверждали ее теорию. Дом был холодный, сырой, угнетающий и безрадостный, и Дженна начала понимать, почему Саймон нечасто здесь бывает.
      Четвертый этаж был закрыт. Миссис Рис объяснила, что им пользовались только в тех случаях, когда съезжалось много гостей. Они осмотрели спальни на третьем этаже и анфилады на втором. На главном этаже прошлись по столовой, бальному залу, салону, гостиным, библиотеке, комнате, залу трофеев. Всюду чувствовались отголоски елизаветинских времен. Дженне больше всего понравилась оранжерея, вероятно, потому, призналась себе она, что она почти отдалась там Саймону.
      Они закончили экскурсию в обеденном зале, где, как экономка сообщила ей, будет подана еда, и Дженна поразилась его размеру. Обеденный зал в Тисл-Холлоу был вдвое меньше. Здесь же сводчатый потолок украшали фрески на темы леса и австрийские хрустальные люстры, три из них висели над бесконечным банкетным столом, стоявшим в центре зала. Один конец стола был накрыт великолепной льняной скатертью.
      Стены, окрашенные в глубокий розовый цвет, украшала позолоченная лепнина, в таких же медальонах висели подсвечники. На восточной стене мраморные дриады поддерживали каминную доску. Напротив буфет красного дерева размерами под стать столу был уставлен подносами с мясом и сырами, серебряными блюдами с горячими закусками одна соблазнительнее другой. Несмотря на всю эту красоту, Дженна настаивала, что в отсутствие графа будет есть в маленькой столовой или в своей гардеробной. Огромный пустынный зал лишь усиливал ее одиночество и тоску по Саймону.
      Подкрепившись, Дженна решила осмотреть окрестности. Туман все стлался в низинах и плыл по внутреннему двору, спускавшемуся к саду, наполовину скрывая странную заброшенную башню. Солнце так и не выглянуло, и, посмотрев на хмурое небо, Дженна задумалась, появится ли оно сегодня вообще.
      Растрепанный ветром сад наполнял воздух удивительным ароматом. Хотя растительность была скрыта туманом, просачивающимся в фигурные проходы, сделанные в высокой живой изгороди, Дженна узнала запах роз, пионов, жимолости, сирени и других цветов. Пьянящий аромат пробудил чувства, напомнив другой сад, отчего у нее закружилась голова.
      Вокруг внутреннего двора и сада широкой подковой расположились надзорные постройки. Вдоль них шла узкая ухоженная дорожка, и Дженна двинулась в западном направлении, мимо чахлых вязов, растущих между домом и конюшнями. Несмотря на сырость, день был теплый, и это ее радовало, поскольку у нее не было накидки. У нее была только амазонка, поэтому она решила продолжить осмотр владений Саймона верхом.
      Конюшни находились сразу за деревьями. Рядом стоял каретный сарай, позади него загоны и колодец. Эмил Барстоу, главный конюх, сутулый кривоногий седовласый усатый мужчина лет шестидесяти, с радостью предложил ей породистую гнедую кобылу по кличке Патока. Он сразу оценил посадку Дженны и знание лошадей, и его искрящиеся синие глаза наполнились восхищением, обещавшим дружбу и преданность. Дженна с нетерпением ждала и того и другого. Все слуги в Кевернвуд-Холле прекрасно к ней отнеслись. Но этот человек был особенный. Он напомнил ей отца.
      Затем она миновала дом егеря. Около него стояла коптильня. Дом выглядел нежилым, как и дом садовника у стены рододендронов. Ограда из штакетника отделяла огород и грядки с пряными травами. Ветерок доносил запахи боярышника, горечавки, окопника, ежевики, шиповника, дикого ревеня. Кролики, шевеля носами, тоже принюхивались, и Дженна в голос рассмеялась, наблюдая за ними. Она давно не смеялась – с той ночи, когда убила Ястреба.
      Ее обрадовало, что никого нет дома. Хотя она не прочь познакомиться со всеми, но ей пока не до общения. Ей хотелось поближе взглянуть на странную башню в саду. Бесцельно блуждая среди рядов яблонь, туман цеплялся за ветки деревьев. Он до талии поглотил Дженну, когда она спешилась и привязала лошадь. Башня, сложенная из грубо высеченных камней, была наполовину скрыта побегами жимолости, буйно разросшейся вокруг. От узкой дорожки, по которой приехала Дженна, шла расчищенная тропинка, свидетельствующая, что за ней постоянно следят. Любопытствуя, для чего используют башню, Дженна подергала стрельчатую деревянную дверь, но она была заперта. Дженна пошла вокруг башни в поисках другого входа. Дверь оказалась единственной, но было маленькое окно почти на уровне глаз с темными стеклами в свинцовых переплетах. Выше находились два таких же окна.
      Поднявшись на цыпочки, Дженна начала отодвигать от нижнего окна стебли жимолости. Окно было черным как смоль, она стряхнула со стекла корку спекшейся просоленной пыли и, приставив ладони к глазам, попыталась заглянуть внутрь. Вдруг мужская ладонь сжала ее руку. Дженна, задохнувшись, обернулась.
      Это был Фелпс.
      – Как вы меня напугали! – выдохнула она, схватившись за грудь, словно пытаясь удержать готовое выпрыгнуть сердце. – Откуда вы, Фелпс?
      – Вам лучше уйти, миледи, – сказал он. – Мы не пользуемся башней.
      – Она заперта, – сказала Дженна, не обращая внимания на его совет. – Ключ есть?
      – У меня нет ключа, только у его сиятельства. Видите ли, башня очень старая. Она повреждена, миледи, здесь небезопасно. Вам лучше уйти.
      – На мой взгляд, она вполне крепкая, – сказала Дженна, хмуро оглядев башню.
      – Повреждения внутри, миледи, хотя и снаружи камни падают. Его сиятельство намеревался восстановить башню, но он здесь так редко…
      – Никогда ничего подобного не видела. Для чего ее использовали?
      Фелпс замялся, потом сказал:
      – Как хранилище, миледи. Тобиас Хит, садовник, держал здесь свой инвентарь, пока это не стало… опасно. Он хранит теперь свои инструменты в подвале. Пожалуйста, пойдемте, миледи. Его сиятельство никогда мне не простит, если с вами тут что-нибудь случится. На прошлой неделе с крыши упал камень. Это действительно небезопасно, миледи.
      – Вы следили за мной, Фелпс?
      – М-м… на самом деле… нет, миледи, – сказал камердинер, побелев как туман. – Дело в том… я шел навестить Тобиаса, когда увидел, что вы поехали в эту сторону.
      – Его нет дома.
      – Я это только сейчас сообразил, миледи, ведь сегодня базарный день. Я должен был помнить, но мы…
      – Да, да, я знаю. Вы так редко бываете на побережье, – перебила она, закончив не дававшееся ему предложение. Теперь она поняла, почему Саймон оставил камердинера. Его напряженное лицо подтверждало ее предположение. – Его сиятельство оставил вас здесь присмотреть за мной, Фелпс? – сказала она с самой обворожительной улыбкой.
      – Ну… фактически… да, если на то пошло, он это сделал, миледи.
      Дженна кивнула, подтверждая свой вывод. По крайней мере, этот человек честен.
      – Мне все-таки хотелось бы заглянуть внутрь, – упорствовала она. – Вы уверены, что нет ключа?
      – Уверен, миледи. Пожалуйста, пойдемте. Тут есть новые повреждения. Весной это часто случается из-за ветров. Один шторм тут же сменяется другим. Порой это длится неделями.
      – Боже милостивый!
      Нервная улыбка камердинера тревожила Дженну. Башня выглядела вполне крепкой, и это еще больше подогрело любопытство. Однако сейчас не время спорить, и Дженна пошла за Фелпсом назад к лошадям.
      Когда она отвязала кобылу, камердинер попятился к краю дорожки.
      – Разве вы не поедете, Фелпс?
      – Я подожду Тобиаса, миледи. Он должен скоро вернуться.
      Сев в седло, Дженна поехала к конюшням, всю дорогу чувствуя на себе взгляд камердинера. Пожалуй, опека зашла слишком далеко. Она непременно поговорит об этом с Саймоном. Правда, насчет шторма Фелпс прав. Дженна прекрасно знала корнуолльские ветра, хотя никогда не сталкивалась с ними у моря. Соль в воздухе и на губах предупреждала о грозящей опасности. Дженна вздрогнула, представив погоду, которая покрыла слоем соли окна в башне. Но как только она подъехала к конюшне, эти мысли мгновенно улетучились. У нее сердце упало при виде фаэтона с чужим конюхом. На карете была эмблема Холлингсуортов.
      Дженна поспешила к дому. У двери ее встретил дворецкий Хортон, высокий мужчина с длинным прямым носом, непроницаемыми серыми глазами и блестящей лысиной, окаймленной венчиком редких серебряных волос.
      – Прибыла ваша мать, миледи, – произнес он. – Я проводил ее в гостиную.
      – Спасибо, Хортон. – Дженна оглядела стоявшие на полу три чемодана. – Этот можно оставить. Пожалуйста, проследите, чтобы остальные положили в фаэтон, и велите конюхам не распрягать лошадей. Моя мать здесь не останется.
      – Да, миледи. Это все, миледи?
      – Она приехала одна?
      – Нет, миледи, с ней ее горничная. Я взял на себя смелость напоить девушку чаем в комнате для слуг. В гостиную тоже отнесли поднос. Это правильно, миледи?
      – Конечно, Хортон, благодарю вас.
      Отпустив дворецкого, Дженна расправила плечи и, пройдя по коридору через широкую средневековую арку, вошла в гостиную. Это была просторная, неприветливая комната с несколько устаревшей обстановкой и затхлым запахом запустения. Дженна мысленно похвалила дворецкого за его выбор.
      Вдова повернулась от ведущих на террасу дверей, плеснув чай из чашки на блюдце. Взглянув на угрюмое лицо матери, от одного вида которой молоко бы скисло, Дженна приготовилась к трудному разговору. Она слишком хорошо знала это выражение.
      – Дженна Холлингсуорт, как ты могла! – взвизгнула вдова, с силой звякнув чашкой с блюдцем о поднос.
      – Сядь, мама.
      – Я не сяду, Дженна. Объяснись сейчас же! – Мама, сядь!
      Скептически заворчав, леди Холлингсуорт камнем рухнула в стоявшее у камина кресло, обитое синим вылинявшим бархатом. Вокруг нее поднялось облако пыли. Атака бесславно провалилась, она вытащила носовой платок, и брови Дженны поднялись. Платок был обрамлен знакомой траурной каймой. Так вот как обстоит дело?
      – Убери это, мама, – сказала она. – Эта тактика банальна и недостойна тебя. Ты не хуже меня понимаешь, что если бы отец знал, какой человек Руперт, он никогда не одобрил бы нашу помолвку и не настаивал бы на ней.
      – Дженна, что ты наделала? – пронзительно вскрикнула мать. У нее перехватило дыхание. – Этот негодяй… погубил тебя? Ты позволила ему…
      – Нет, мама, я не позволила ему «погубить» меня, – невольно улыбнувшись, ответила Дженна.
      – Руперт ужасно зол, дорогая. Ты разбила бедняге сердце.
      – У Руперта нет сердца, мама. Он трус, и ты это знаешь. После того как Саймон выиграл поединок, твой драгоценный Руперт ранил его. В спину, мама! Он убил бы Саймона, если бы я там не оказалась. Там была масса свидетелей: сэр Джеральд, лорд Эклстон, тебе его честность и справедливость известны, камердинер Саймона Фелпс и Криспин Сент-Джон… гость Саймона, Не притворяйся, что никто из них не рассказал о случившемся. Поведение Руперта было бесчестным. Как ты смеешь его защищать?
      – А твое поведение, Дженна? Ты сбежала с мужчиной, одна, без компаньонки, на глазах у всего света, и живешь с ним в этой забытой Богом глуши. Как ты думаешь, кому придется за это расплачиваться? Не важно, что произошло, как говорится, между простынями, но расплачиваться будешь ты, моя девочка, своей репутацией. Она погублена.
      – Я не живу с Саймоном, мама. Его здесь нет. Он со своими гостями уехал в Лондон. Но я не собираюсь оправдываться. Я совершеннолетняя, мне двадцать два года, скоро пора будет чепец старой девы надевать, как ты постоянно мне напоминаешь. Если хочешь знать, Саймон привез меня сюда и сразу уехал. Все весьма пристойно. Я здесь, потому что Руперт угрожал мне, прежде чем мы уехали с места дуэли. В этом доме я нахожусь под защитой Саймона. В Тисл-Холлоу этого бы не было, и ты это знаешь. Ты не моргнув глазом впустила бы Руперта. Саймон же этого не сделает, как и все его слуги. Они позаботятся обо мне, пока мы не поженимся.
      – Поженитесь? – вскрикнула вдова. – Дженна, ты не можешь выйти за него сразу после помолвки с Рупертом. О чем ты думаешь? Что люди скажут? Ба! Ты прекрасно знаешь, что они скажут! Что ты должна была выйти за этого человека, как много лет назад его брат должен был жениться на той девушке.
      – Саймон сделал мне предложение, мы собираемся пожениться, мама. И ты не сможешь этому помешать. – Дженна вытянула руку, и леди Холлингсуорт уставилась на изысканное кольцо с рубинами и бриллиантами на пальце дочери. Выражение ее лица тут же смягчилось, и Дженна отняла руку. – Ох, мама, – презрительно бросила она.
      – Что ж, думаю, что мы сделали лучший выбор, – защебетала вдова, вертясь в кресле. – У него титул, и, должна сказать, более престижный, чем у Руперта. К тому же он герой войны. Я, конечно, обо всем позабочусь. Я отвезу тебя в Париж, чтобы пополнить приданое. Да! Мы сыграем свадьбу в Лондоне, поскольку его сиятельство предпочитает город побережью.
      – Так он уже «его сиятельство»? А куда делся «негодяй», погубивший мою репутацию? Ну знаешь, мама…
      – Этот брак избавит меня от беспокойства о реставрации Тисл-Холлоу… и от расходов, – лепетала вдова. – И конечно, я добавлю фамилию Радерфорд к Холлингсуорт. Двойные фамилии так модны сегодня, и Радерфорд гораздо внушительнее, чем Марнер! Как только я распакую вещи…
      – Нет, мама, – перебила Дженна. – Ты распакуешь их в Тисл-Холлоу. Я уже велела отнести твои чемоданы в фаэтон. Как только вы с Эмили закончите завтрак, ты уедешь. Теперь это мой дом, и тут все будет по-моему. Ни Саймон, ни я не желаем пышной свадьбы. Мы хотим, чтобы это было скромное событие. Не хочу показаться грубой, но прошу тебя впредь не появляться здесь без приглашения. По твоему лицу я вижу, что ты хочешь возразить. На твоем месте я бы не стала. Мне не хотелось бы выставлять тебя отсюда, но если ты будешь стоять на своем, мне придется это сделать. – Прекрасно!
      – И еще… если ты осмелишься добавить фамилию Радерфорд к чему-нибудь, я подам против тебя судебный иск.
      – Неблагодарная девочка, – завопила вдова, заливаясь крокодиловыми слезами. – Я едва не умерла, рожая тебя… два дня я мучилась родами, и вот моя награда! Как ты можешь быть такой жестокой с матерью? Если бы твой бедный отец был жив…
      Это затронуло больную струну.
      – Если бы отец был жив, – повысила голос Дженна, – мне бы не пришлось…
      – Чего бы тебе не пришлось? – злобно огрызнулась мать.
      – Не имеет значения. Пожалуйста, допивай чай и уезжай, пока я не наговорила такого, о чем мы обе пожалеем. И на будущее, пожалуйста, запомни: если я захочу тебя увидеть, то пришлю тебе приглашение. – Дженна выплыла из гостиной и, не оборачиваясь, добавила: – До свидания, мама.

      Модистка приехала следующим утром, и Дженна провела с ней большую часть дня. Ее звали Олив Рейнольдс, и Саймон дал ей карт-бланш на новый полный гардероб Дженны, включая свадебное платье.
      Мисс Рейнольдс прибыла с двумя помощницами и рулонами щелка, кашемира, муара и батиста. Привезла она и образцы тюля, валансьенских, брюссельских, малинских кружев и пачку картинок с фасонами. На них было представлено все – от шляп до бальных платьев. Саймон ничего не упустил, он даже заказал несколько новых нарядов для Молли, соответствующих ее новому статусу.
      Модистка, невзрачная женщина лет пятидесяти с острыми чертами лица и таким же язычком, дала понять, что на дом к заказчицам не ездит, но для графа Кевернвуда сделает исключение. Дженна сразу сообразила, что женщина пытается выяснить, почему новая клиентка не приехала к ней в салон, как остальные.
      Но поскольку Саймон не объяснил, Дженна тоже не собиралась этого делать. Модистка обладала безупречным вкусом и почти столь же умелыми руками, как мадам Флобер. Дженна была более чем довольна.
      Теперь, когда мать привезла ее чемодан, никаких проблем с гардеробом у Дженны не было. Но Саймон дал четкие инструкции сшить многочисленные платья: утренние, дневные, для приемов, балов, амазонки, жакеты-спенсер и накидки разных цветов, а также дамское белье и верхнюю одежду, включая две мантильи, одну меховую на холодную погоду, а другую из прекрасной мериносовой шерсти, отделанную шиншиллой. Он также поговорил с сапожником, который позаботится об обуви.
      Конечно, Саймону заниматься этим крайне неприлично, и Дженна не могла удержаться от смеха, представив, что заявила бы по этому поводу ее матушка. Нет сомнений, она будет просто шокирована. Но Дженна знала ум Саймона и, главное, его сердце. Он словно пытался стереть все следы ее жизни до него. И она обожала его за это, особенно потому, что против его принципов заниматься претенциозной мишурой аристократии. С его стороны это не было лицемерием, это была любовь, и ее сердце таяло. Как однажды метко выразилась леди Эвелин, Саймон Радерфорд действительно революционер. Общество сделало его таким, или он таким родился? Дженна не знала, но это не имело значения. Никогда в жизни не была она так счастлива, если бы не один вопрос, мучивший ее совесть, грозящий ее счастью, темным облаком застилавший радужный горизонт… если бы не тяготившая душу тайна, в которой ей так отчаянно нужно признаться.
      Дженну поразило, как быстро ей представилась такая возможность. Модистка едва отбыла, когда Хортон объявил, что викарий Роберт Нэст, напросившись на трапезу, ждет ее в маленькой столовой. Когда Дженна получила это известие, ее голова все еще была забита мыслями о шелке, батисте и кружевах. Она быстро переоделась в скромное сизо-серое платье из органди, отделанное бледно-розовыми шелковыми розами, благодаря Бога, что мать привезла ее чемодан.
      В маленькой столовой из дверей на террасу на южной стороне открывался вид на внутренний двор, а через широкий эркер, встроенный в юго-западный угол, был виден сад. Поэтому комната была любимой у викария. Дженна ее тоже полюбила. Когда она завтракала там утром, туман лишь немного приоткрыл высокую живую изгородь с большими арками, сквозь которые виднелись причудливые клумбы. Они походили на прекрасные произведения искусства. Даже без солнечного освещения от них дух захватывало, как бывало, когда она рассматривала миниатюрные пейзажи на пасхальных яйцах. Особенно Дженне нравилась клумба с примулой, дельфиниумом и наперстянкой. Их высокие стебли, казалось, упирались в облака. В Корнуолле все цвело рано. Дженне этот край всегда казался очарованной землей, но никогда он не был столь волшебным, как сейчас, когда она рассматривала сады Кевернвуд-Холла сквозь искрящиеся стекла.
      У эркера стоял стол, накрытый отделанной кружевом льняной скатертью. Лакеи только что закончили выкладывать на буфет сыр, свежий хлеб, чатни из яблок, ревеня и дыни. Были тут салат из свежей зелени, заправленный маслом с чесноком и уксусом, и горячие пироги. Лакеи поставили на стол чайный сервиз и отодвигали стулья, когда послышались легкие шаги Дженны.
      Она замерла на пороге, от неожиданности перехватило дыхание. Викарий оказался совсем не таков, как она ожидала. Воображение рисовало ей образ простоватого, пожилого и ужасно старомодного человека. Перед ней стоял мужчина лет тридцати, высокий, крепкого сложения, с волосами цвета спелой пшеницы и проницательными янтарными глазами. Мрачный черный костюм с белым воротником англиканского священнослужителя резко контрастировал с его живым лицом. В нем не было ничего от банального стереотипа. Дженна стояла лицом к лицу с еще одним загадочным революционером.
      Ее удивление было столь сильным, что она чуть не забыла подать гостю руку, которую он легко поцеловал. Она даже не сообразила, что стоит перед буфетом, пока викарий не протянул ей тарелку и не кивнул, предлагая сделать выбор. Он, очевидно, прочитал ее мысли, потому что со смехом сказал:
      – Все в порядке, миледи. И вы не такая, как я ожидал.
      – Извините, – пробормотала Дженна. – Пожалуйста, простите меня, отец Нзст, я не должна была вас разглядывать, но вы того стоите. Вы совсем не такой, как я ожидала.
      – А вы ожидали…
      – Кого-нибудь… постарше и… в общем, сердитого и ворчливого.
      – Страдающего церковным занудством? – пошутил он. – Выдумаете, что служение Богу делает людей мрачными? Совсем наоборот.
      – Увы, это относится к большинству духовных лиц, которых я видела, – искренне сказала Дженна.
      – В Боге есть радость. По крайней мере, должна быть. – Викарий улыбнулся, и словно солнечный луч осветил хмурый серый день. – Возможно, я положу начало новой тенденции. Я иногда думаю, что именно поэтому стал тем, кем стал: чтобы внести изменения. Это ужасный идеализм?
      – На мой взгляд, это замечательно.
      – Вы очень добры, миледи, но мне говорили, что этого следует ожидать.
      – Саймон упоминал, что вы зайдете.
      – Вначале позвольте сказать, что я обычно не напрашиваюсь на трапезу, – помрачнел викарий, накладывая себе чатни. – Саймон попросил меня навестить вас и представиться, а за едой это всегда происходит легче, как я заметил. Собеседникам есть чем занять руки… и глаза. Смею вас заверить, визиты без приглашения не входят в мои привычки.
      – Вы здесь желанный гость в любое время, отец Нэст. А есть миссис Нэст?
      – Нет, миледи, пока нет, – усмехнулся викарий и быстро добавил: – Боюсь, за меня никто не пойдет.
      Дженна рассмеялась, и оба заняли места за столом. Она почувствовала себя непринужденно. Викарий ей сразу, понравился, но она не могла вообразить обстоятельства, которые свели его с Саймоном.
      – Саймон мне сказал, что вы вместе учились. – Дженна налила гостю чаю.
      – Именно так. – Взяв у нее чашку, викарий поставил ее рядом с тарелкой. – Мы с Саймоном с самого начала оказались в одинаково затруднительном положении: оба вторые сыновья, он графа, я баронета. Должен вам сказать, что вторые сыновья – самые бесполезные существа на планете, никто, кажется, не знает, что с ними делать. Во всяком случае, я не разделял рвение Саймона к военной жизни – я еще к этому вернусь, – и у меня не было терпения и склонности посвятить себя политике или юриспруденции.
      – И вы приняли сан?
      – Да, – кивнул он. – Возвращаясь к отказу от военной службы, скажу, что я познал ее и пришел к выводу, что у нее есть духовные корни, поэтому я отправился в семинарию. И вот я здесь, викарий церкви Святой Троицы!
      – Как вам чай, преподобный отец? – спросила Дженна, отхлебнув из чашки.
      – Замечательный. Кухарка Саймона мастерица составлять смесь. – Глотнув, викарий задумался и объявил: – Китайский чай «ружейный порох», свернутый в маленькие шарики, и обычный зеленый – это ее традиционный «домашний чай», как она его называет. У нее есть смеси на каждый случай: для компании, для завтрака, дневной, к обеду. Неудивительно, что она запирает шкафчик с чаем на ключ, который всегда носит с собой. Этот чай действительно стоит того, чтобы его украсть.
      – Дома нам приходится посылать за чаем того, кто в нем разбирается, – сказала Дженна. – Бедный люд сушит использованную заварку и продает торговцам, которые придают чаю товарный вид и навязывают покупателям иногда по ценам высшего сорта. Можете себе представить?
      – Такое везде случается. Нельзя не посочувствовать несчастным, которые вынуждены идти на такое, чтобы выжить в наши дни. Тем временем богачи этой страны помешались на расточительности.
      Викарий явно разделяет взгляды Саймона, и Дженна задумалась, кто на кого повлиял.
      – Вы с Саймоном одинаково мыслите, – сказала она.
      – А каково ваше мнение об этом, миледи?
      – Видите ли, я никогда не задумывалась об экономике, пока не встретила Саймона. Но должна сказать, что совершенно с ним согласна. Потому что это… ведет к преступлениям. – Склонив голову, Дженна разглядывала викария, поднесшего к губам вилку. – Скажите, отец Нэст, вы обращаетесь к Саймону «ваше сиятельство»? – спросила она.
      – Нет, – рассмеялся викарий. – Если подумать, я его только Саймоном и называю.
      – Тогда, пожалуйста, оставим церемонии. В конце концов, я буду его женой. Мне будет приятно, если вы будете называть меня Дженна.
      – С удовольствием, – ответил он. – Саймон этого хотел, но предложение должно было исходить от вас. Саймон называет меня Роб.
      – Нет, – задумчиво сказала она. – Вы знакомы с Саймоном с детства. Я буду звать вас Роберт. Если позволите, конечно.
      – Согласен. И поскольку надеюсь, что мы станем друзьями, я хотел бы сделать признание. Даже два.
      – Признание? – вырвалось у Дженны, и она подавилась кусочком хлеба.
      – Что с вами, дорогая?
      – Крошка попала, – солгала она, отпив глоток чаю.
      – Во-первых, – начал викарий, – я уверен, вы понимаете, что Саймон попросил меня в его отсутствие присмотреть за вами. Он посвятил меня в то, что произошло в Мурхейвен-Мэноре и на Бодмин-Мур. Во-вторых… Я не знаю, как это выразить…
      – Я всегда считала, что лучше всего говорить откровенно, – ответила на его колебания Дженна.
      – Очень хорошо, тогда, если я начну повторяться, остановите меня. Мы с Саймоном фактически всю жизнь были близкими друзьями. Короче говоря, он несчастливый человек, а я хочу, чтобы он был счастлив. Всю свою жизнь он посвятил другим. Я хочу, чтобы он был счастлив в личной жизни. Вы намного моложе Саймона и…
      – Мне двадцать два, – перебила она. Почему ей все время напоминают о возрасте?
      – Одиннадцать лет между мужчиной и женщиной… это существенная разница, я очень встревожен стремительностью событий. Это не похоже на Саймона. Такое впечатление, будто он… голову потерял. Я знаю, что в последнее время он не раз попадал в тяжелое положение… был на волосок от гибели. Но мне показалось, что он… как бы это сказать… будто он действует безрассудно, а это ему несвойственно.
      Дженна напряженно выпрямилась на стуле. Еще слово, и гость перейдет за рамки приличия. Он друг или противник, этот загадочный викарий?
      – Пожалуйста, поймите меня правильно, – продолжил викарий прежде, чем она ответила. – Мы с Саймоном близки как братья. Меня беспокоило, что он мог поддаться… какому-то безумному отчаянию середины жизни.
      – Вы говорите в прошедшем времени. Значит, вы больше не тревожитесь?
      – Конечно, моя дорогая. Вряд ли бы я в этом признался, если бы придерживался прежнего мнения. Правда, я не представляю, что любовь может сделать со здравым смыслом мужчины. Знаете, я, конечно, видел Саймона с женщинами, но никогда не видел его влюбленным. Я его не узнаю. Теперь, когда я познакомился с вами, все приобрело совершенно иной смысл.
      Дженна облегченно вздохнула. Она смотрела в проницательные глаза сидящего напротив мужчины и стремилась рассказать ему все. Изпарка донесся крик павлина. Приехав в Кевернвуд-Холл, Дженна часто их слышала, но ни разу не видела этих птиц. От этого тоскливого, жалобного звука, похожего на плач, ее искрящееся радостью настроение внезапно исчезло.
      – Что-то не так, дорогая? – нахмурился викарий.
      Дженна заколебалась. Да, совершенно не так, ей хотелось ответить откровенностью на откровенность и снять груз с души, как это сделал он. Но сначала надо кое-что выяснить.
      – Когда исповедуются англиканскому викарию, он также соблюдает тайну исповеди, как католик? – спросила она.
      – Значит, вы не воцерковлены, – сказал он, отвечая на его собственный невысказанный вопрос.
      Слишком поздно поняв свою ошибку, Дженна опустила глаза, горячая кровь прилила к щекам. Какая она глупая! Не надо было задавать этот вопрос. Теперь он сочтет ее язычницей.
      – Я получила довольно отрывочное религиозное образование, Роберт, – ровно ответила Дженна, изображая уверенность, которой не испытывала. – Когда отец был жив… все было по-другому. – Ее голос затих, и она принялась изучать свое отражение в янтарном чае.
      – Саймон говорил мне, что вы недавно сняли траур, – мягко сказал Нэст.
      – Да, это правда.
      – Я ужасно сожалею о вашей потере. Вам не тяжело говорить об этом?
      Дженна покачала головой. Если бы он понял, что вывело ее в ту ночь на Ламорна-роуд, он не стал бы судить ее слишком строго.
      – Мой отец возвращался из Труро, когда разбойник нагнал карету и заставил его выйти, – начала она, потянувшись за пустой чашкой гостя, чтобы налить ему чаю. – У отца было больное сердце, – продолжала Дженна, передавая чашку. – Он болел долгие годы. Отец… сопротивлялся, и разбойник отобрал у него пистолет, ударил им, ограбил и… бросил окровавленного на дороге.
      – Когда это случилось?
      – Год назад, в феврале, – сказала, она, вдруг задрожав.
      – Не продолжайте, дорогая. Вас это расстраивает.
      – Нет, – настаивала Дженна. – Я не говорила об этом с тех пор, и мне нужно выговориться, если позволите.
      Хотя викарий кивнул, казалось, ему сделалось неловко. Его янтарные глаза потемнели от беспокойства.
      – Хорошо, только не расстраивайтесь, – уступил он.
      – Лайонел, наш кучер, положил отца в карету и привез домой. Мы сразу послали за доктором, но ночью у отца случился приступ, и он умер во сне.
      – Он приходил в сознание… описал разбойника?
      Дженна хотела рассказать викарию о том, что совершила. Ей нужно облегчить душу и получить прощение прежде, чем она посмеет открыться Саймону. Признание вертелось: у нее на кончике языка, но Дженна не могла заставить себя произнести ни слова. Ее тайна ужасна, а знакомство с викарием слишком кратко. Слезы выступили у нее на глазах, и она заморгала, отгоняя их.
      – Лайонел хорошо его разглядел, – продолжала она. – Он сказал, что разбойник похож на того, кого прозвали Ястребом. От стражников, конечно, не было никакого толку. Мне не нужно вам говорить, каким обманом оборачивается закон, когда с ним столкнешься. Разбойники платят стражникам, чтобы те присматривали за другими дорогами, в то время когда они грабят невинных путешественников. Это позор! В Лондоне есть констебли, сыщики с Боу-стрит и судьи, чтобы навести порядок, но здесь…
      – Ваш кучер был уверен? – перебил викарий. – Насколько я знаю, Ястреб никогда не причиняет вреда. У него репутация разбойника-джентльмена. Он охотится на богатых, грабит, но не убивает. По крайней мере, я никогда не слышал об этом. Он здесь местная достопримечательность, о нем легенды ходят.
      – По описанию Лайонела этот человек выглядел также, как Саймон на маскараде в Мурхейвеи-Мэноре, если бы не волосы, – ответила Дженна. – Волосы у него были короткие, не как у Саймона. У него не было косички.
      – Нарядиться в этот костюм было откровенной глупостью. Я так ему и сказал.
      – Саймон не совершил ошибки, Роберт. Это был бал-маскарад. Саймон не мог знать о моем отце.
      – Вы уже… рассказали все это Саймону… что ваш отец стал жертвой Ястреба? – запинаясь, спросил викарий.
      – Нет… не совсем. В Мурхейвен-Мэноре лорд Эклстон сказал ему, что отец погиб в результате грабежа на дороге, но не входил в подробности перед собравшимися из уважения ко мне. С тех пор события развивались так стремительно, что у меня не было возможности обсудить это с Саймоном.
      – Знаете, вы должны это сделать. Вам это нужно… говорят, признание облегчает душу. Кстати, мы отклонились от темы. Вы спрашивали меня об исповеди. Почему? Вы хотели… в чем-то признаться?
      Дженна смотрела на него поверх чашки. «Да, да», – молча кричала она, но слова не шли.
      – Нет… Я просто… полюбопытствовала, – пробормотала она.
      – Что ж, я отвечу на ваш вопрос. Мы связаны таким же обетом. Тайна исповеди священна. И если вам нужно будет с кем-то поговорить, надеюсь, вы без смущения пошлете за мной. Я искренне так думаю, Дженна.
      – Спасибо, полагаю, вы правы. Мне нужно сказать Саймону. Пожалуйста, сохраните в тайне мой рассказ о Ястребе. Я сама Саймону расскажу.
      – Конечно, дорогая, – ответил викарий. – Что касается свадьбы, Саймон хочет отказаться от оглашения имен вступающих в брак и жениться по специальной лицензии. Он сделает то, что хочет, но, поскольку дела задержат его в Лондоне еще недели на три, я собираюсь объявить имена вступающих в брак. Из-за специальной лицензии в этом нет необходимости, но мне будет приятно это сделать, и я себе это позволю.
      – Три недели? – Дженна была удручена.
      – Он покупает военный патент для Криспина и готовится вывезти в свет Эвелин. Бал состоится после вашей свадьбы, – сказал викарий. – Вам придется в этом поучаствовать. Саймону больше не к кому обратиться.
      – С удовольствием… – ответила Дженна, пытаясь изобразить энтузиазм.
      – Прекрасно! Саймон будет рад. – Викарий отложил салфетку и наклонил голову. Дженне стало ясно, что нечего и пытаться скрыть что-нибудь от этих проницательных янтарных глаз. – Вы ведь действительно его очень любите? – заметил он.
      – Да, Роберт, люблю.
      – Тогда поговорите с ним, Дженна. И если почувствуете потребность побеседовать о чем-нибудь со мной, пожалуйста, не колеблитесь, дорогая.

      За три долгие тоскливые недели викарий не раз заезжал в Кевернвуд-Холл. Дженна была благодарна ему за компанию, веселый добрый нрав Нэста помогал ей сносить тоску по Саймону. Один раз она сама послала за викарием, когда к концу первой недели приехал поверенный Саймона, Один Уикем, чтобы подготовить брачное соглашение.
      Юридический жаргон и такие темы, как акции, канцелярский суд, обособленное имущество, доля наследства вдовы, пугали Дженну. Она понимали, что такие вопросы ей не но плечу, и послала лакея за викарием.
      Отец Нэст не моргнув глазом обсуждал ошеломляющую сумму соглашения, а Дженну потрясло, что она теперь имеет владение в Шотландии, а также значительный участок пахотной земли неподалеку от ее фамильного поместья, и вольна делать с ними, что вздумается. Предусматривались богатый гардероб, ежемесячное содержание и, кроме того, огромная сумма, которую выплатят ей в случае смерти мужа. Дженна не хотела об этом слышать и сбежала в сад, оставив Роберта Нэста завершать дела с поверенным. Она думать не могла о смерти Саймона. Никакие деньги не компенсируют ей потерю. Но больше всего потрясло ее то, что Саймон подписал соглашение, не имея понятия о размерах ее приданого. А ведь именно приданое невесты обычно определяло размеры вложений жениха.
      Две недели спустя Олив Рейнольдс привезла свадебное платье для последней примерки. Поскольку свадьба будет скромная, Дженна настояла, чтобы это было простое элегантное платье цвета слоновой кости, отделанное кружевом, с тончайшей кружевной вуалью. Туфли сапожник шил из того же шелка, что и платье. В волосах у нее будет изящный венок из бутонов роз и цветов Кевернвуд-Холла… такой же букет в руках.
      Пройдет несколько месяцев, пока мисс Рейнольдс закончит ее гардероб. Но нарядов для свадебного путешествия хватит. Молодожены месяц пробудут в Лайон-Корт, новом владении Дженны на границе Роксборошира в Шотландии. Лайон-Корт достойнее, древнее, хоть по размеру и меньше стоявшего на другом берегу реки Твид замка Флорз.
      Тем же утром пришло письмо от Саймона, и как только карета модистки покатила по дороге, Дженна вышла в сад, чтобы прочитать послание в уединении. Ускользнув от Фелпса, пристальное наблюдение которого сводило ее с ума, она прокралась к беседке в восточном углу сада. Солнце наконец одолело непогоду, обещая погожие деньки. Воздух прогрелся, легкий ветерок шевелил письмо в руках. Дженна читала, изредка отвлекаясь на двух павлинов, которые кружили перед беседкой, прихорашиваясь и распуская роскошные хвосты. Она гордилась, что приручила их. Когда они несколько дней назад пошли вслед за ней к конюшне, даже Барстоу отметил, что необщительные птицы, появившись в Кевернвуд-Холле, никогда никому не симпатизировали.
      Саймон возвращается. Еще два дня, и они поженятся. Дженна не могла поверить этому. Она действительно видела или хотела видеть только эти слова. Она быстро пробежала глазами письмо, едва взглянув на абзац, сообщавший, что Эвелин и Криспин приедут с ним на свадьбу. Саймон возвращается домой!
      Дженна свернула письмо и положила в вышитую сумочку, висевшую на шелковом шнурке у талии. Солнце пригревало, лучи, пробиваясь сквозь решетку беседки, ложились у ног ярким узором. Запахи цветов сливались в экзотический аромат, и Дженна пожалела, что, торопясь улизнуть от Фелпса, не взяла с собой книгу. Она уже решила вернуться в библиотеку, как вдруг птицы, сердито закричав и взъерошив перья, разбежались. Когда Дженна вышла из беседки посмотреть, что их напугало, сильные мужские руки схватили ее. К ее ужасу, это был Руперт. Она закричала, но он закрыл ей рот.
      – Ты вообразила, что я откажусь от тебя без борьбы и оставлю тебя здесь, Дженна? – сказал он, притягивая ее ближе. Она укусила его, и он отдернул руку, разглядывая отпечатки зубов на своих пальцах. – Дрянь! – брызгая слюной, крикнул Руперт и хлестнул ее по лицу укушенной рукой. – Ты обручена со мной!
      – Была обручена, Руперт. Ты на Бодмин-Мур открыл мне глаза, я увидела человека, за которого никогда не смогу выйти замуж. Жаль, что я не видела этого раньше. Ты напал на безоружного Саймона со спины и ранил его. Я тебя видела! Как ты посмел сюда приехать? Мы с Саймоном помолвлены, и тебе лучше сейчас же уехать!
      – А иначе что? Он примчится спасать тебя и твою честь? Не смеши. Во-первых, его здесь нет. А во-вторых, у тебя нет чести, дорогуша. Ты потеряла ее в тот миг, когда переступила порог этого дома одна, без горничной и компаньонки.
      Дженна отчаянно сопротивлялась, колотила Руперта по ногам носком туфли, хватала за руки, но он был сильнее и тянул ее в сад.
      – Отпусти меня! Куда ты меня тащишь? – кричала она.
      – Ты думаешь, я настолько глуп, что пришел сюда средь бела дня пешком? В саду ждет карета. Я не один день наблюдал за этим местом.
      – Отпусти меня, Руперт! Я с тобой никуда не пойду. Я закричу!
      Это была пустая угроза. Он так сильно держал ее, что она едва могла дышать.
      – Я не позволю этому мерзавцу заполучить тебя, Дженна. Ты уже разделила его ложе? – тряхнул ее Руперт. – Отвечай! Я единственный жених, который согласится на подержанный товар. Ты должна быть мне благодарна. После этого тебя никто не возьмет.
      Дженна в отчаянной попытке задержать Руперта упиралась пятками во влажный дерн, оставляя на ухоженной лужайке глубокие уродливые борозды.
      – Мы с Саймоном собираемся пожениться, – скрипнула зубами Дженна. – Отпусти меня!
      – Ба! – взорвался Руперт. – Все знают о его отношениях с малышкой, которую он таскает по всему Лондону. Так что, дорогая, может, он и женится на тебе, но прекрасная леди Эвелин будет неотъемлемой частью вашего брака.
      Конечно, это была неправда, но демон ревности все еще терзал Дженну, когда речь заходила о Саймоне и Эвелин.
      Хоть она и знала, что физической близости между ними быть не может, но не могла не ревновать, пока они в Лондоне вместе наслаждаются удовольствиями светского сезона. Праздники, приемы, опера, театр «Друри-Лейн», балы в «Олмаке» – к их услугам все, что может предложить свет, а она, одинокая и несчастная, сидит в Кевернвуд-Холле. Всю свою досаду Дженна вложила в новый удар по ногам Руперта. Он снова хлестнул ее по лицу. На сей раз его пальцы оставили на ее щеке отпечаток.
      Зажав ей рот и заломив руку за спину, Руперт тащил ее все дальше от дома, к фыркающим за яблонями лошадям. Дженна отчаянно сопротивлялась, и Руперт держал ее уже двумя руками. Она во весь голос закричала. Внезапно Руперт дернул ее к себе и накрыл ее рот губами, заглушив крик. Она задыхалась и едва не лишилась чувств, когда его рука легла ей на грудь, рванув тонкую кружевную отделку батистового платья. Дженну охватила паника, какой она никогда не испытывала. Только сейчас она сообразила, что у него достаточно сил, чтобы справиться с ней.
      – Прекрати! – рявкнул Руперт, встряхнув ее. – Черт побери, Дженна, я делаю тебе одолжение. Наш союз спасет твою репутацию. Тебя по-прежнему будут принимать в свете. Я могу сделать это для тебя. А он может? Этот человек изгнан из приличного общества. Он – революционер. А я могу положить весь свет – весь мир! – к твоим ногам.
      – Я лучше умру! – пронзительно крикнула Дженна. – Это ты пария, Руперт. Свет презирает вероломных трусов. Это ты совершил грех.
      С расширившимися от гнева глазами Руперт толкнул Дженну в заросли жимолости и упал на нее, прижав ее руки к земле.
      – Ты покорилась ему, черт возьми. Ты принадлежишь мне, и я тебя заполучу.
      Дженна закричала во всю силу легких, но его губы снова закрыли ей рот. Все бесполезно. Придавленная им, она не могла вырваться на свободу.
      Внезапно рядом грохнул выстрел, и Руперт повернулся на звук. Пока он поднимался на ноги, Дженна выкатилась из-под него, вскочила и бросилась в объятия викария, бегущего от башни с дымящимся пистолетом в руке. Тем временем Эмил Барстоу, вооруженный старым кремневым ружьем, мчался по двору с проворством юноши, а Фелпс выбежал из дома. Они в считанные секунды добрались до Дженны. Руперт после второго предупредительного выстрела викария бросился к поджидавшей его карете и умчался.
      Размахивая дымящимся пистолетом, викарий, переглянувшись с Фелпсом, указал глазами на башню, которая мрачно вырисовывалась в тени сада. Дженна заметила, как переглянулись викарий и камердинер, увидела заминку Фелпса, но ее отвлек конюх.
      – С вами все в порядке, миледи? – спросил он.
      Она огляделась, оценивая ущерб; Платье запятнано травой, левый рукав порван, юбка отпоролась от лифа, волосы растрепаны и рассыпались по плечам, щека горит от удара, губа прокушена. Вытащив платок, Дженна промокнула кровь.
      – Да, спасибо, Барстоу, – сказала она. – Если не считать внешнего вида, я просто запыхалась.
      – Господи, да опустите вы эту штуковину, пока вы сами себя не ранили, – сказал конюху викарий, глядя на его ружье. – Это лучшее, что есть в конюшне? Оно давно устарело!
      Кучер нахмурился.
      – Может, оно и старое, но стреляет по-прежнему отлично и проделало бы дыру в панталонах сбежавшего нахала.
      – Хорошо, из уважения к этому раритету я не стану обсуждать его достоинства, но при первой же возможности поговорю с его сиятельством об обновлении арсенала в Кевернвуд-Холле, можете не сомневаться.
      – Как хотите, – сказал Барстоу, ласково поглаживая приклад ружья. – Спасибо, мистер Нэст, но я с ним не расстанусь.
      Викарий вручил свой пистолет Фелпсу. Дженне невыносимо было видеть оружие, но она не могла отвести от него взгляд. Пистолет напомнил ей о ночи на Ламорна-роуд. Это был большой пистолет с двенадцатидюймовым прикладом, гладкой рукояткой из грецкого ореха и покрытого патиной металла. Дженна заметила маркировку и королевский вензель в центре. Это не пистолетик светского модника. Такое оружие было на вооружении британских военно-морских сил, грабитель украл у ее отца похожий пистолет. Именно такой она хотела иметь в своем распоряжении в ту ужасную ночь два месяца назад и в другие ночи, когда выслеживала Ястреба. Но пришлось выбрать в коллекции отца меньшие, легкие кремневые пистолеты, которые выглядели не так внушительно, но были ей по руке. Дженна вздрогнула, вновь переживая момент, когда в ту ночь спустила курок, и викарий сильнее сжал ее руку.
      – Вы дрожите, – сказал он. – Пойдемте в дом, вы переоденетесь, а потом расскажете, что здесь произошло.
      – Послать Питера за констеблем, мистер Нэст? – спросил конюх.
      – Нет! – вскрикнула Дженна. – Пожалуйста, Роберт, я не хочу, чтобы Саймон знал!
      Подняв брови, викарий успокаивал ее и отрицательно покачал головой, отвечая конюху.
      – Мы поговорим об этом, Дженна, – сказал он, повернув ее к дому.
 
      Час спустя Дженна и викарий пили в беседке лимонад, конюх вернулся в конюшню, Фелпс исчез. С тех пор как они ушли из сада, камердинера не было видно.
      Дженна переоделась в платье цвета слоновой кости, скромно прикрыв декольте шарфом из брюссельских кружев. Следы на лице она замаскировала пастой, которую миссис Рис готовила из алтейного корня, чтобы уменьшить красноту и припухлость.
      Отпив глоток, она вздохнула и оглядела беседку. Они сидели в плетеных креслах за таким же столом, накрытым кружевной скатертью. В центре стояла ваза с садовыми цветами, рядом на подносе хрустальный графин с лимонадом.
      – Мне так тут нравилось прежде, чем это… случилось, – сокрушалась Дженна.
      – Именно поэтому я велел подать лимонад сюда, – признался викарий. – Чтобы отчасти стереть неприятные ощущения. Саймон не хотел бы, чтобы вы неловко чувствовали себя в его владениях.
      Склонив голову набок, Дженна изучала Нэста. Этот человек был загадкой.
      – Вы очень добры, – сердечно сказала она.
      – С вами действительно все в порядке? – настойчиво спросил викарий. – У вас на губе рана.
      Дженна кивнула. Ссадины заживут. Ее волновала реакция Саймона на них.
      – Роберт… Я действительно не хочу, чтобы Саймон знал, что случилось здесь сегодня. Не хочу, – сказала она.
      Викарий отставил, стакан и откинулся на спинку кресла, заскрипевшего под его весом. Его красноречивый взгляд сказал Дженне, что она напрасно сотрясала воздух.
      – Дженна, он должен знать, – пробормотал отец Нэст. – Больше того, я должен рассказать ему раньше, чем это сделает Фелпс, Барстоу или кто-то из слуг. Если я этого не сделаю, а история выплывет наружу, как это всегда бывает, он станет задаваться вопросом, почему вы ему ничего не рассказали. Вы же не хотите так начинать супружескую жизнь? Кроме того, посмотрите на себя! Если знаменитое лекарство миссис Рис не поможет, то мне не нужда будет ничего говорить Саймону.
      Сникнув, она отвела взгляд. Над букетом кружилась пчела, и Дженна сосредоточилась на ее движениях от одного цветка к другому.
      – Он решит, что должен вызвать Руперта на дуэль, и все повторится, простонала она. – Я второй дуэли не вынесу.
      – Вы недооцениваете Саймона. Руперту с ним не тягаться. Наглец заслуживает хорошей трепки. Он едва не изнасиловал вас!
      – Нет-нет, такая опасность мне не грозила, – опровергла Дженна, – Руперт рассматривает меня как свою собственность. Исходя из своих извращенных эгоистических позиций, он считает, что Саймон украл то, что принадлежит ему. Он просто пробовал вернуть потерю.
      – Ба! – вырвалось у викария. – А вы хорошо его защищаете.
      – Его поведению нет оправдания. Просто я понимаю ход его мыслей. Именно поэтому я оставила его.
      – И вы не думаете, что он опасен?
      – Я не думаю, что он снова попытается повторить это.
      Викарий гортанно рассмеялся, но смех был невеселым.
      – Сомневаюсь, что Саймон даст ему такой шанс, да и я ему бы этого не посоветовал. Не пытайтесь убедить меня, что справились бы с ситуацией, не окажись я рядом.
      Викарий, вероятно, прав, но Дженна не собиралась говорить ему об этом. Какое это имеет значение? В следующий раз она будет внимательнее.
      – Откуда вы появились? – сказала она, ловко меняя тему. – И как у вас оказался пистолет?
      – За садом есть узкая дорога, скорее даже тропинка, которая спускается к причалу. Я часто хожу этой дорогой, поскольку она короче, – объяснил отец Нэст. – Я заметил за деревьями карету. Кучер дремал. Я уже собирался разбудить его и поинтересоваться, почему он заехал в сад Саймона, когда услышал ваш крик. Какая удача, что я там оказался.
      – А пистолет? Это не карманный пистолетик, Роберт, это военное оружие, если не ошибаюсь, пистолет военно-морских сил. Как он оказался у викария?
      Подняв бровь, викарий пристально посмотрел на нее янтарными глазами. Дженна почти испугалась этого взгляда. Отец Нэст, казалось, насквозь видел мысли, которые она так отчаянно пыталась скрыть.
      – Какая вы проницательная! – сказал он. – Вы хорошо разбираетесь в оружии. Интересно знать, откуда?!
      – У моего отца была довольно обширная коллекция: ружья, шпаги, пистолеты, старинные пики, жезл шерифа. Думаю, он был несостоявшимся полицейским. Во всяком случае, у него был пистолет, очень похожий на ваш, но армейский. Отец пользовался им в колониях. Но что вы, викарий, делали с таким оружием?
      – Пистолет не мой. Саймон воевал с ним в Копенгагене, а когда вышел в отставку, отдал мне. В то время часто грабили церкви. Викария церкви в предместьях Уэйдбриджа жестоко избили пистолетом в его собственной, ризнице. Я часто езжу один, а поскольку в здешних, местах на дорогах встречаются грабители, Саймон решил, что лучше мне иметь защиту. Обычно я держу пистолет в карете и рад, что сегодня взял его с собой. Конечно, я никогда бы ни в кого не выстрелил, но пистолет производит ужасный шум. И сильно напугал Марнера, правда? Жаль, что приличным людям в наши дни приходится прибегать к такой тактике.
      – Вы… целились?
      – Конечно, нет. Я ведь мог попасть в вас. Я просто выстрелил в воздух. Я ужасный стрелок.
      – Я не люблю оружие, – искренне сказала Дженна, снимая со щеки подсохшую пасту, – и не люблю войну. Я рада, что Саймон вне этого. Понять не могу, как он покупает военный патент для Криспина. Ведь он еще мальчик.
      – Всех мужчин влечет оружие, Дженна, – ответил викарий. – Это у них в крови.
      – Но не в вашей.
      – Да, у меня этого нет. Но я понимаю мотивы. И вам нужно их понять. Можете, конечно, не соглашаться со мной, но если вы любите Саймона, то должны понять его потребность следовать этому зову и его печаль, поскольку он больше не может этого делать.
      – Значит, он реализует эту тягу через Криспина?
      Викарий вздохнул, обдумывая ответ.
      – В известной степени, я полагаю. С одной стороны, Саймон делает то, что его брат Эдгар сделал бы для мальчика. Это дело чести. С другой стороны, он хочет обеспечить будущее Криспина… на случай, если с ним самим, не дай Бог, что-то случится. Ну и крушение планов Саймона наложило свой отпечаток.
      – Мне никогда этого не понять, – горестно вздохнула Дженна.
      – Дженна, Саймон участвовал под началом Нельсона в Абукирском сражении на Ниле. Нельсон был тогда контр-адмиралом. Саймон боготворил его. Молодой лейтенант, он оказался в самой гуще событий, восхождение Нельсона происходило на его глазах. Он был на «Ослепительном», когда они захватили французский «Женеро», но другой, более опытный лейтенант, лорд Кокран привел захваченный корабль в Порт-Маон. Позже Кокрану дали под командование четырнадцатипушечный бриг «Быстрый».
      – И Саймон почувствовал себя ущемленным?
      – Нет, он хотел сам заслужить корабль и отправился в Копенгаген. Он добился бы этого, если бы не раны.
      – Как ужасно он, должно быть, себя чувствовал. Какое разочарование.
      – Не выдавайте меня, но когда Саймон не смог быть на переднем крае, он решил, что жизнь кончена. Его хороший друг, тоже лейтенант, Натаниел Риджуэй, граф Стеншир, тоже был ранен в Копенгагене, но не так ужасно. Он продолжал участвовать в других сражениях, а Саймон не мог. После этого Саймон погрузился в глубокую депрессию… пока не появились вы. Я хочу вам еще кое-что сказать по секрету. Я, конечно, не желал Саймону зла, но был почти рад, когда он пострадал в Копенгагене. Теперь, слава Богу, он не безумствует. Он бы в конце концов погиб. Клянусь, он искал смерти. Он спас жизнь трем морякам, когда «Монарх» получил повреждение: оттолкнул их от падающей мачты и принял удар на себя. Это положило конец его карьере, но спасенные моряки никогда не забудут его поступка. Конечно, Саймона наградили, но для него это маленькое утешение.
      – Он действительно упоминал своего друга Стеншира, но я больше ничего не знала, – с сожалением сказала Дженна.
      – Это один из недостатков поспешного брака, – ответил Нэст. – Вы действительно не знаете друг друга.
      – Спасибо за ваш рассказ, – сказала Дженна, не ответив на ремарку викария, поскольку это неминуемо повлекло бы за собой целую лекцию. – Я видела в нем печаль, еще сильнее любила его за это, хотела прогнать эту печаль, но не могла понять ее причины.
      – Она усилилась после того, как Испания объявила нам войну, – продолжал викарий. – Нельсон блокировал Тулон. Саймон хотел вновь воевать под его командованием и не смог. Потом… Трафальгар. Гибель Нельсона опустошила Саймона. Теперь пошли разговоры о крупных неприятностях в колониях, но он и туда не может отправиться. Всегда будут происходить события, в которых он не сможет принять участия.
      Помрачнев, Дженна тихо сказала:
      – Роберт, я не хочу, чтобы вы думали, что есть э-э… физическая причина для нашей поспешной женитьбы.
      – Я так не думаю.
      – Мы говорили о признании. Вы едва знаете меня, и я не хочу, чтобы вы предполагали…
      – Мне не нужно знать вас. Я знаю Саймона.
      Дженна замялась:
      – Коли уж мы заговорили об этом, я действительно хотела бы… кое в чем признаться. Я знаю, что это глупо, что для этого нет никаких причин, мне стыдно сказать, но я… ревновала к Эвелин.
      Викарий вдруг поморщился как от боли. Краски сбежали с его лица, а вслед за ними и хорошее настроение. Дженна пожалела, что не промолчала.
      – Вы же знаете ситуацию, – сказал он. – И понимаете, что это невозможно.
      – Я знаю, но… Руперт сказал… м-м… что они любовники и что все в Лондоне это знают.
      – Вы знаете, откуда это исходит.
      – Конечно, но она увлечена Саймоном, Роберт, и это меня пугает.
      – Марнер не знает, что Эви племянница Саймона, Дженна, никто этого не знает. Он видит их вместе и делает выводы в силу собственной испорченности и ревности. Этот человек ничтожество, дорогая моя.
      – Я это понимаю. Но меня тревожит чувство Эвелин к Саймону. Я хочу стать ей другом и не могу, когда это стоит между нами. Мне очень не хочется обременять вас, но… не могли бы вы… поговорить с ней? Она обидится, если я заговорю об этом, и положение лишь ухудшится.
      Викарий вдруг издал странный звук и вздрогнул словно от боли.
      Дженна прижала руку ко рту. Неужели он питает чувства к девушке? Конечно! Как она, глупая, могла этого не заметить! Теперь она видит. Ее мысли вернулись к разговору. Поведение викария изменилось, когда разговор коснулся Эвелин.
      – О Господи! – выдохнула Дженна. – Ох, Роберт… я… Роберт…
      – Теперь вы понимаете, почему я не женился, – сказал он. – Но кажется, это вы собирались сделать признание, а не я.
      – Как я могла быть такой бесчувственной… слепой? – простонала Дженна. – Руперт был прав, когда сказал, что мне нужно оценить обстановку. Роберт, умоляю, извините меня. Я не всегда такая. Я знаю, что нет мне прощения, но после смерти отца я сама не своя.
      – Довольно об этом! – выпрямился в кресле викарий.
      – Саймон знает?
      – Я ему никогда не говорил.
      – Но это ужасно. Простите меня, Роберт.
      – Надеюсь, вы умолчите об этом? Я не хочу, чтобы она знала…
      – Как вы можете сомневаться? – перебила Дженна.
      – Как вы сами сказали, я едва знаю вас.
      – Тем не менее вы можете доверить мне свое сердце. Я вас не выдам. – Возникла неловкая пауза, потом Дженна сказала: – Спасибо зато, что вы сделали сегодня. Вы правы. Я Руперта таким никогда не видела. Он обезумел. Не знаю, что произошло бы, если бы не вы…
      – Теперь вы понимаете, почему я должен рассказать Саймону?
      – Больше, чем когда-либо, – кивнула Дженна, понурив голову.
      – Простите, не понял.
      – Я сегодня получила от Саймона письмо. И читала его в беседке, когда Руперт подстерег меня. Я положила письмо в сумочку. Она пропала. Она могла слететь, когда я боролась с Рупертом, и, может быть, где-нибудь валяется. А если Руперт взял ее? В письме все наши планы… куда мы собираемся… все…
      – Я осмотрю сад перед уходом.
      – Как вы расскажете Саймону?
      – Он заедет ко мне, прежде, чем приехать к вам. План заключается в том, чтобы привезти Эви в Кевернвуд-Холл, а Саймон и Криспин будут ночевать у меня. Саймон не собирается компрометировать вас, Дженна. Тогда я ему и расскажу.
      – Саймон придет в ярость. Пожалуйста, не допустите нового поединка!
      – Не волнуйтесь, Дженна, дуэли не будет. Предоставьте это мне.

      – В чем дело? – спросил Саймон, как только дверь кабинета викария захлопнулась. – Ну-ка рассказывай. Я знаю, что-то случилось. Я почувствовал это в ту минуту, когда переступил порог твоего дома. Ты скверный актер, Роб. Лицо тебя всегда выдает. Ну! Выкладывай!
      Роберт Нэст никогда не мог скрыть свои чувства от Саймона. Он изо всех сил старался держаться беззаботно, но безмолвные взгляды Саймона за обедом были полны невысказанных вопросов. Когда Саймон буквально выставил Криспина после обеда и потащил Роберта в кабинет, викарий сдался.
      – Успокойся, Саймон, – сказал он. – Был инцидент в Кевернвуд-Холле, но с ним справились.
      – Почему ты не послал за мной? – требовательно спросил Саймон.
      – Это бы не помогло. Ты был уже в пути.
      – Какой инцидент? Не заставляй меня вытрясать из тебя слова, Роб. Что-то случилось с Дженной? Я просил тебя о простой вещи: присмотреть за ней.
      – И я это делал. Все мы делали.
      – Тогда…
      – Марнер пытался похитить ее из Кевернвуд-Холла средь бела дня, – перебил викарий, повысив голос. – Достаточно сказать, что мы сорвали его план, Фелпс, Барстоу и я. А если ты хочешь подробного рассказа, то налей себе бренди, раскури свою отвратительную трубку и сядь! Я отказываюсь говорить с движущимся объектом.
      В глазах Саймона вспыхнули холодные огоньки, и викарий, рассказывая, выбирал слова с осторожностью. Он ничего не пропустил, но ловко обошел подробности нападения на Дженну. Когда он закончил, Саймон вскочил на ноги и принялся шагать по комнате.
      – Она не пострадала?
      Лгать бесполезно, Саймон сам все увидит утром.
      – Не… серьезно, – уклонился от прямого ответа Роберт. Но решительная поза Саймона, его прищуренный взгляд и вскинутый подбородок ясно требовали большего. – Она немного покалечена, – продолжил он. – Она сражалась с ним, как тигрица, пока мы не подоспели, и….
      – Покалечена? – скрипнул зубами Саймон.
      Викарий кивнул.
      – Негодяй хотел ее запугать, – уточнил Роберт. – Он думал, что вы делите ложе, что, по его извращенным понятиям, дает ему право на то же самое. Тебе нужно винить за это себя, ты слишком уж стремительно увлек сюда Дженну. Все разделяют мнение Марнера. Вероятно, ты хотел как лучше, но оказал девушке плохую услугу. И твое бегство в Лондон тут не поможет. Свет поверит тому, чему хочет верить, и чем скандальнее будет сплетня, не важно, основанная на истинных или ложных фактах, тем лучше.
      – Ты защищаешь этого мерзавца? – рявкнул Саймон.
      – Ш-ш! Не кричи, иначе сюда примчится Криспин! Нет, я не защищаю Марнера. Я просто пытаюсь объяснить, что, похитив эту девушку, ты мог ожидать чего-то подобного. Какой бес в тебя вселился, что ты отбросил всякие приличия и совершил такую безрассудную, грубую ошибку? О чем ты думал?
      – Я думал, что не могу оставить ее в Мурхейвен-Мэноре с Марнером после того, что произошло на дуэли. И видит Бог, мои предположения были верны! «Инцидент», как ты выразился, это подтвердил. Что касается моих действий, то я не стану тратить время на объяснения. Сделай я это, ты бы их все равно не понял. Ты никогда не любил женщину.
      Викарий подавил стон. Сказать Саймону, что он ошибается, и сообщить о своих чувствах к Эвелин? Нет, от этого никакой пользы не будет, хоть соблазн есть. Однако нужно сделать что-то, чтобы привести Саймона в чувство.
      – Ты ее не одобряешь, – обвинял Саймон. – Я надеялся… когда ты ее узнаешь…
      – Я не Дженну не одобряю, Саймон, она восхитительна. Я этого поспешного брака понять не могу.
      – Если ты намекаешь…
      – Ничего подобного! Будь она беременна, в этом был бы смысл. Позволь тебя спросить. Тебе известно, что она разбирается в огнестрельном оружии лучше нас с тобой, вместе взятых?
      Ответом был озадаченный взгляд Саймона.
      – Думаю, нет! – продолжал викарий. – Ты знаешь, что она прекрасная наездница и умеет объезжать лошадей? Ха! Даже Барстоу это известно! Вы едва знаете друг друга. Вот на что я намекаю.
      – Мы знаем все, что должны знать, – защищался Саймон. – Что мы любим друг друга и хотим провести остаток наших дней вместе. Я никогда не думал, что это произойдет со мной, Роб. Теперь, когда это случилось, я больше всего боюсь это потерять. Не ожидал от тебя такой реакции. Я думал, учитывая все детали, ты порадуешься за меня.
      – Я счастлив за тебя, Саймон… хочу быть счастливым, но подумай здраво. Как насчет Ястреба? Он, хвала Господу, наконец канет в забвение? Ты ведь не думаешь вести двойную жизнь прямо под носом у молодой жены? Дженна умна, и ты это знаешь. Она мигом тебя раскусит! И что тогда? Мне не надо напоминать тебе, что у нее скверное мнение о грабителях с большой дороги.
      Откровеннее Роберт не мог сказать, не предавая доверия Дженны. Это опасная тема, будь у него больше здравомыслия, он нарушил бы данное Дженне обещание и рассказал бы Саймону о гибели ее отца. Но он дал слово викария. Единственное, что Роберт мог сделать, это дать Дженне шанс поступить по собственному желанию.
      – Ястреб еще не закончил свою миссию, – ответил Саймон. – Мне не нужно напоминать тебе, Роб, что я основал на эти деньги два госпиталя. Аристократия оплатит третий и земли, которые украла у призванных на войну, пока те сражались за родину в чужих краях. Оплатит с помощью Ястреба, конечно. Как только это свершится, Ястреб уйдет на покой.
      – А если Ястреб совершит ошибку и попадется, когда слепая страсть затуманит его прежде здравый ум, как это произошло в случае с Дженной? Ты должен поговорить с ней, Саймон, рассказать ей, Если она любит тебя, как ты уверяешь, это ничего не изменит. Если не любит, ты узнаешь это прежде, чем отправишься к алтарю.
      – Я не могу этого сделать. Я не могу рисковать и потерять ее. Если все пойдет по плану, то я закончу до зимы, и Дженна ничего не узнает. Если это тебя тревожит, тебе больше не нужно в этом участвовать. Мы с Фелпсом сами справимся. Я и так слишком долго подвергал тебя опасности.
      Участие викария Нэста в авантюрах Ястреба едва ли соответствовало его роду занятий и не было предметом гордости. Однако безопасность Саймона теперь, да и всегда, была на первом месте. Роберт не мог вспомнить, как впутался в безумную затею с Ястребом. Кажется, они всегда были с Саймоном в этом деле друг за друга. Это не означает, что он, надев маску, участвовал с Саймоном в набегах. Задачей Роберта было обеспечивать безопасность Саймона и безукоризненное алиби, если оно понадобится. Вопреки тому, что рассказал Дженне, Роберт был опытным стрелком, что не раз доказал в годы бурной, юности. Этот скрытый талант неоднократно пригодился ему с тех пор, как все началось. Последний раз это случилось два дня назад, в саду Кевернвуд-Холла.
      – Ты прекрасно знаешь, что не это меня беспокоит, – отрезал викарий. – В начале этого безумия я дал тебе слово, что помогу, и продолжу делать это теперь, когда ты, потеряв здравый смысл, погибнешь или окажешься на виселице в Тайберне. Но если мне предстоит болтаться там рядом с тобой, когда ты ошибешься и заработаешь для нас обоих веревку, я хотя бы должен понять. Расскажи мне, Саймон! Почему теперь? Почему после всех этих лет ты так мчишься к алтарю, словно на тебе штаны горят? Почему ты не можешь подождать с женитьбой, пока Ястреб не отойдет от дел?
      – Мои обязательства перед Эви и Криспином скоро закончатся. Эви, выйдя в свет, найдет себе подходящую пару. Конечно, это произойдет не слишком быстро, она очень привязана ко мне, и в этом нет ничего хорошего. Криспин вот-вот начнет военно-морскую карьеру, которая обеспечит ему будущее, я уже об этом позаботился. Я дожил до этого момента и теперь, когда нашел родственную душу, подругу сердца, не понимаю, почему я должен медлить. Кроме того, я… мы не можем так продолжать. Она не может оставаться в Кевернвуд-Холле без компаньонки, иначе она будет скомпрометирована. Не думаю, что ее мать станет держать Маркера на расстоянии, если Дженна возвратится в Тисл-Холлоу. У ее матушки от такого жениха слюнки текут.
      – Я согласен с большей частью твоих слов. Но как при таком кратком знакомстве между вами может быть что-то, кроме физического влечения? Для брака этого недостаточно. Страсть быстро проходит. И что тогда? Семью нужно строить еще и на эмоциональной и духовной привлекательности. На мой взгляд, который ты продолжаешь отвергать, ты слишком мало знаешь Дженну.
      – Я признаю, что сначала привлекательность была только физическая. Я с первого взгляда понял, что должен заполучить ее. Но Дженна почувствовала то же самое. Я не собираюсь объяснять это и не жду, что ты поймешь меня, Роб. Просто так обстоят дела.
      – Но тебя и раньше влекли женщины. Не рассказывай, что этого не было. Да только в прошлом году…
      – Вертихвостки, Роб, а не леди. Не стану отрицать, что меня привлекали женщины, умеющие доставить мужчине удовольствие без ритуала ухаживания, который требуется леди. Учитывая мой «замысел», как ты любишь выражаться, для меня это самое практичное решение. Я никогда не встречал леди, которая не была бы кисейной барышней. Тебе нужно съездить на светский сезон в Лондон, Роб. Тот, кто назвал это «выходом в свет», нашел правильные слова. Они как лемминги выскакивают из дверей, охотясь за подходящими мужчинами. Почему мужчины женятся на таких существах? Чтобы получить законного наследника. А тем временем заводят любовниц, чтобы было с кем поговорить, расслабиться, получить удовольствие в постели. Как эти чудеса прошли мимо тебя? До Дженны я никогда не встречал женщину, которую мог уважать за интеллект не меньше, чем за добродетель. Даже Эви, очаровательная вертушка и болтушка, едва ли надолго удержит мужчину от того, чтобы сбиться с пути истинного.
      – Эви еще молода, Саймон. Как ты можешь так резко судить о ней? – возмутился Роберт.
      Он ничего не мог с собой поделать. Не удержавшись, он бросился на защиту девушки, даже если Саймон был прав. Горячая кровь прилила к его вискам. Саймон догадался? Нет. Он слишком занят собственной проблемой.
      – То, что она росла без матери, не помогло, – продолжал Саймон. – Надеюсь, Дженна сумеет помочь в этом деле, – усмехнулся он, – И еще одно. То, что Дженна стала такой при ведьме матушке само по себе чудо и делает ей честь. Это отточило ее интеллект и обострило остроумие. Она полна жизни, яркая, страстная, Роб, и совсем не кисейная барышня. Я знаю все, что нужно знать. Я хочу заполучить ее прямо сейчас. Любой, кто решит встать у меня на пути, может отправляться к дьяволу.
      Викарий больше не спорил, хотя Саймон еще какое-то время бушевал. Было бесполезно взывать к его здравому смыслу. Когда он входил в раж, как сейчас, никакого здравого смысла у него не оставалось. Роберт не раз видел Саймона в таком состояний, но никогда это не было связано с женщиной. Это волновало викария, поскольку не было прецедента, который можно было взять за пример. Поэтому Роберт сделал то, что мог, что всегда делал, когда сталкивался с невозможным. Он слушал и молился.

      Свадьба, как и было намечено, состоялась в воскресенье утром в церкви Святой Троицы. Недовольная Эвелин в розовом тарлатановом платье была подружкой невесты, а Криспин – другом жениха.
      Роберт Нэст вел церемонию. Саймон в синем сюртуке, белом жилете, темно-желтых брюках стоял, словно аршин проглотил, сжав в кулаки руки в белых перчатках. Его глаза не отрывались от лица Дженны. Припухлость губы еще не прошла, а на щеке, несмотря на все ухищрения, остались следы пальцев Руперта. Дженне ни к чему было задаваться вопросом, рассказал ли викарий Саймону о ее столкновении с Рупертом. Ей было физически больно встретиться с Саймоном глазами, в его взгляде горела сложная смесь любви, желания и гнева.
      Со стороны невесты был только один гость: леди Холлингсуорт. Смягчившись, Дженна пригласила мать, главным образом потому, что она могла помочь с выходом в свет Эвелин. Поскольку дебют планировался в ближайшее время, им надо заняться, не откладывая, хотя из-за этого придется сократить свадебное путешествие. Хоть Дженне и не хотелось в этом признаться, ее мать в подобных делах сущая находка. У нее были и опыт, и связи, и дополнительные преимущества: она имела возможность представить Эвелин при дворе. А кто лучше ее ориентируется в водовороте праздников и балов? Тут леди Холлингсуорт в своей стихии.
      После долгах размышлений и неоднократных бесед с викарием Дженна наконец согласилась, что присутствие ее матери необходимо. Приглашение было послано с предупреждением; если произойдет что-то подобное последней встрече, гостье придется тут же отправиться в Тисл-Холлоу. Обиженная, леди Холлингсуорт прибыла к началу церемонии.
      Вдову не посвятили в родственные отношения Эвелин и Саймона. Она знала лишь, что Сент-Джоны дальние родственники герцога Йоркского и близкие друзья семейства Радерфордов. Саймон открыл счет на имя Криспина, чтобы создать видимость, будто он обеспечивает сестру. Продолжительное пребывание близнецов в Кевернвуд-Холле и лондонском доме Саймона вместо собственного дома в Дорсете объяснялось тем, что Саймон покровительствует военно-морской карьере. Криспина и заботится о дебюте Эвелин в свете, выполняя обещание, которое дал их родителям. Это была полуправда, но леди Холлингсуорт вопросов не задавала. Всем было ясно, что она счастлива заняться дебютом Эвелин взамен пышной свадьбы, от которой отказалась Дженна. Эвелин приняла покровительство внушительной вдовы с любезностью воспитанной молодой леди, но без сердечной склонности.
      Еще один человек не испытывал по этому поводу никакого восторга – викарий. По мнению Дженны, он опасался, что, как только Эвелин выйдет в свет, какой-нибудь молодой аристократ тут же подцепит ее. «Молодой» было ключевым словом в этих опасениях. Нет, Роберт Нэст был молод и к тому же красив. Но Эвелин просто не смотрела на него с этой точки зрения, и он это знал. Она вообще его не видела.
      Сердце Дженны болело за Роберта и Эвелин. В письмах Дженна убедила Саймона устроить для девушки первый бал не в лондонском доме, как сначала планировалось, а в Кевернвуд-Холле, в надежде, что здесь для Роберта Нэста произойдет чудо. Вся подготовка, конечно, будет происходить в Лондоне. Леди Холлингсуорт пройдется по магазинам Бонд-стрит, закажет визитные карточки, приглашения и другие необходимые мелочи. А это немаловажно, чтобы должным образом представить Эвелин в нужных кругах. Но время дорого, юные леди Лондона уже готовы к охоте на мужей. И чтобы довести задуманное до конца, вдове и Сент-Джонам, к великому облегчению Дженны, придется уехать сразу после свадебных празднеств.
      Леди Холлингсуорт, казалось, не замечала огорчения Эвелин. Свадьба Дженны занимала все ее внимание. Вдова смирилась с простой церемонией, но настаивала на торжественном обеде, утверждая, что это требование этикета. Дженна сдалась и позволила матери заказать у местного кондитера свадебный торт, поскольку у кухарки Саймона уже не было времени его приготовить. На столе вокруг торта, богато украшенного сахарными розами и живыми цветами апельсинового дерева, были выставлены холодные блюда: ветчина, язык, рыба, цыплята, пироги с дичью.
      Из подвала достали прекрасное французское шампанское. Все арендаторы и слуги Саймона были приглашены отведать угощение и поднять тост за очаровательную новобрачную. Все, кроме Фелпса, который почему-то отсутствовал на празднике.
      Саймон держался непринужденно, был весел и любезен, но его напряжение было очевидно. Он словом не обмолвился, но Дженна знала, его тревожит то, что произойдет дальше. Вдова и Сент-Джоны планировали отправиться в Лондон следующим утром, но солнце скрылось, и начавшийся дождь вынудил их уехать раньше срока. Саймону и Дженне тоже пришлось изменить планы. Они решили отложить поездку в Шотландию, поскольку надвигавшийся шторм осложнит путешествие в Роксборошир.
      Дженну это обрадовало. Брачная ночь будет достаточно трудной и в знакомой обстановке. В незнакомом месте ей было бы еще тревожнее. Вдова поверхностно коснулась темы брачных отношений в разговоре с дочерью накануне, помолвки с Рупертом. Она лишь сказала, что Дженне придется разделить ложе с мужем и покориться. Чему покориться, было не совсем ясно. Дженна, конечно, видела, как спариваются животные, но нет… не может быть…
      Уже давно стемнело, когда викарий и последний из арендаторов Саймона наконец уехали, и Дженна пошла в свою гардеробную, где ее ждала Молли. Саймон отправился в собственную гардеробную, примыкавшую к спальне с противоположной стороны. На этот раз ему помогал лакей Чарлз, поскольку Фелпс так и не появился.
      Дженна смотрела на свое отражение в большом зеркале, оценивая прекрасную ночную рубашку из столь тонкого батиста, что он казался почти прозрачным. Сорочка была отделана изящной вышивкой белой гладью и собрана у ворота на атласную ленту. Дженна только что приняла приготовленную Молли ванну. Горячая вода, пахнущая розмарином и лавандой, должна была расслабить, но лишь взбудоражила ее чувства. И хотя Дженна сделалась несколько вялой от шампанского, которого выпила больше, чем следовало, пульс ее торопливо стучал в ожидании неведомого.
      Она сидела за туалетным столиком, а Молли расчесывала ее длинные волосы. Они золотыми волнами обрамляли лицо. Дженна была рада, что не послушалась матери и не отрезала их в соответствии с требованиями моды. Она не могла понять, из-за чего такая суета. Длинные волосы можно причесать так, что они будут выглядеть короткими, а вот из коротких волос длинных не сделаешь. Саймон тоже не раб моды. Он не мчится к парикмахеру, а создает свой собственный стиль. Эта его черта восхищала Дженну.
      – Вы прекрасно выглядите, миледи, – хихикнув, сказала горничная. Ее большие круглые глаза сияли в пламени свечей. – И хозяин такой красивый, – смело добавила она.
      – Если бы только я так… не краснела, – сказала Дженна отражению горничной в зеркале. – От этого синяки выглядят гораздо хуже, чем есть на самом деле. О, как бы мне хотелось…
      – Вы ведь не боитесь, миледи? – спросила горничная. – Это вино сделало меня такой смелой, но вам не нужно волноваться. Мне говорили, что только в первый раз больно. Но говорят, после этого будет очень приятно… простите, миледи.
      Дженна собиралась поговорить о боли, когда раздался легкий стук в дверь. Вздрогнув, она поднялась из-за туалетного столика, бросив последний взгляд в зеркало.
      – Все, Молли, – пробормотала она. – Сегодня вечером ты мне не понадобишься.
      Снова хихикнув, горничная присела в реверансе и неслышно исчезла, подтвердив свое сходство с мышкой.
      Расправив плечи, Дженна открыла дверь и увидела на пороге Саймона в сером атласном халате. Молча взяв Дженну за руку, он повел ее в спальню.
      Горничные сняли с кровати из красного дерева покрывало. На чиппендейловском столике в серебряном ведерке со льдом стояла бутылка французского шампанского. Рядом два бокала. Но Саймон подвел Дженну к канделябру и, наклонив ее лицо к свету, легко провел пальцами по синякам на щеке.
      – Я в порядке, Саймон, – пробормотала Дженна.
      Его рот сжался в твердую линию, на скулах заходили желваки. Его глаза, в которых отражались огоньки свечей, стали похожи на синие угли и смотрели так, что у Дженны холодок пробежал по спине. Она никогда не видела такого взгляда, и все же…
      – Я должен был быть здесь, – сказал Саймон, и голос его опасно дрогнул.
      – Пожалуйста, Саймон, с этим покончено. – Она приложила палец к его губам. – Пожалуйста, не порти…
      Поведение Саймона изменилось, его взгляд стал таким нежным, что у Дженны подкашивались колени. Когда он взял ее лицо в свои ладони и нежно, почтительно поцеловал, она растаяла. Подойдя к столу, Саймон налил в бокалы шампанское.
      – Я хочу, чтобы ты это выпила, Дженна. – Заметив ее недоумение, он добавил: – Все в порядке, любимая. Это поможет тебе расслабиться.
      У Дженны еще немного кружилась голова от выпитого раньше, и она задавалась вопросом, разумно ли пить еще. Вряд ли это мудро.
      – Я уже пила шампанское, оно просто восхитительно, – увильнула она от прямого ответа.
      – Я знаю. Я хочу, чтобы ты еще немного выпила.
      Дженна отхлебнула вино. От сладких пузырьков защипало язык, защекотало в носу. Когда она допила, Саймон тут же снова наполнил бокал.
      – Еще один… за меня.
      Дженна хихикнула:
      – Ты пытаешься одурачить меня?
      – Что-то вроде этого, – криво улыбнулся Саймон. – Все хорошо. Просто выпей это, Дженна.
      – Саймон, – помрачнела Дженна, – я не уверена… Я хочу сказать, я толком не знаю, как…
      – Я знаю, – прошептал он, обняв ее. – Ты доверяешь мне?
      Она кивнула.
      – Хорошо. Я покажу тебе. Иногда в первый раз бывает немного больно. Именно поэтому я попросил тебя выпить вина. Это поможет. Ты получишь удовольствие, я обещаю. Я люблю тебя, Дженна. Не хочу причинять тебе боль и заранее прошу прощения.
      Опять разговор о боли. Она не покажет своего невежества. Дженна торопливо выпила второй бокал и отставила его. Сначала показалось, что вино не произвело никакого эффекта. Только когда Саймон обнял ее и начал целовать, пульс ее пустился вскачь, и она почувствовала приятное головокружение.
      После этого Саймон взял ее за руку и повел к кровати, одну за другой ладонью гася свечи, пока комната не погрузилась в полумрак. Только в камине горел низкий огонь. Подойдя к кровати, Саймон развязал пояс и распахнул халат, пряча сильно травмированное правое колено. Повернув Дженну к себе, он развязал атласную ленту у ворота ночной рубашки. Скользнув по плечам, батист светлой лужицей лег у ее ног, открыв взору все тело. Его горящие сапфировые глаза расширились от нетерпения. Взгляд скользил по изящной шее к груди, узкой талии, животу, изгибу бедер.
      – Бог мой, как ты хороша, – произнес Саймон хриплым от желания голосом.
      Его пальцы следовали тем же маршрутом, что и глаза. Когда его руки коснулись ее груди, у Дженны перехватило дыхание, лоно обдало жаром. Саймон притянул ее ближе, и она таяла в его руках.
      Его атласный халат холодил ее хожу, не в силах погасить лихорадку в крови. Сердце Саймона стучало совсем рядом. Его торопливый гипнотический ритм отдавался в ее дрожащем теле. Саймон положил ее руку на восставшее мужское естество, и Дженна изумленно выдохнула, когда оно ответило на ее прикосновение.
      Сбросив халат, Саймон поднял ее на руки и положил на кровать. Голова у нее кружилась. Шампанское подействовало. Оно затуманило ее взгляд, когда Саймон притянул ее ближе, бормоча ее имя. Ободренная и опьяненная его мужской силой, Дженна обняла Саймона и провела рукой по его спине. Когда она коснулась его тугих ягодиц, его тело конвульсивно дернулось и задрожало. Он застонал, прижимая ее к себе, шелковистые завитки волос на его груди щекотали ее.
      Кто этот загадочный человек, за которого она вышла замуж, этот мужчина, столь сильный и зрелый и все же способный на такую невероятную нежность? В ее объятиях он казался непосредственным и почти уязвимым. Ее сердце разрывалось от любви к нему.
      Саймон снова поцеловал ее, сначала сдерживаясь, потом все горячее. Эффект был головокружительный. Его язык приоткрыл ее губы, у него был привкус вина. От прикосновения его рук к ее груди жаркие волны покатились сквозь ее живот и бедра. Когда его губы последовали за рукой, Дженна выкрикнула его имя.
      Она грезила об этом с той минуты, когда Саймон обнял ее в саду в Мурхейвен-Мэноре. Теперь ее восхитительная фантазия становится реальностью, и самое смелое воображение не может сравниться с прикосновениями этих горячих губ, сомкнувшихся вокруг соска, болезненно набухшего под ласками языка.
      Дженна выгибалась ему навстречу. Казалось, ее тело жило собственной жизнью и рвалось к нему в пылу страсти. Из горла вылетали хриплые судорожные вздохи. Она не могла вынести сотрясавшей ее дрожи. И когда ее рот приоткрылся с очередным стоном, горячие губы Саймона накрыли его. Сливаясь, их стоны распаляли ее кровь, и ее движения приближались к неведомому эротическому ритму.
      Сердце Дженны неистово застучало, когда пальцы Саймона, скользнув по изгибу шеи, путешествовали по ее груди, и почти остановилось, когда его руки прошлись по ее животу и внутренней части бедер. Она затаила дыхание, когда он развел ее ноги, и напряглась. Что он подумает о ее экстравагантном поведении?
      – Все в порядке, – пробормотал Саймон. – Расслабься, Дженна.
      Она сделала, как он велел. Он исследовал мягкие влажные завитки между бедрами, которые она раскрыла навстречу его медленным ритмичным ласкам, отзывавшимся внутри болезненным жаром. Они становились интенсивнее, ритм ускорялся. Ее дыхание участилось, когда его пальцы проникли глубже, еще глубже! Его губы сомкнулись вокруг пика соска, дразня, его языком. Посасывая, Саймон слегка прижал твердый бутон зубами, и Дженна хрипло застонала. Звук был настолько чужой, что она едва узнавала собственный голос.
      Потом была боль, но роскошная боль, когда его умелые пальцы скользили в ней, покрытые первой росой ее пробуждения. Так, значит, разговор шел об этом мучительном экстазе, который пронизывал ее тело восторженным блаженством, какого она и вообразить не могла?
      Но нет!
      Внезапно Саймон остановился и пристально посмотрел на нее, его грудь тяжело вздымалась, в затуманенных страстью глазах отражались тлеющие в камине угольки.
      – Держи меня, Дженна, – задыхаясь, проговорил он.
      Она притянула его ближе, и он вошел в нее. Дженна вскрикнула, но он заглушил звук поцелуем, сомкнув вокруг себя ее ноги.
      Дженна дрожала от наслаждения и боли, он погрузился глубже, зажигая пожар в ее лоне. Она подстроилась под его ритм, и Саймон на мгновение замер, их сердца стучали в унисон. Но миг неподвижности был недолог. Они цеплялись друг за друга в безумии пьянящего забвения.
      Ее руки, кажется, действующие по собственной воле, скользили по его влажной коже, лаская, благоговея, исследуя потаенные уголки мускулистого тела с бесстыдной откровенностью. Какой шокирующий пыл он пробудил в ней! Какую примитивную силу, с которой она не могла справиться в объятиях этого мужчины! Но что бы это ни было, это было завершением того, что она чувствовала с первой встречи с Саймоном в Мурхейвен-Мэноре. Все правильно. Это не только слияние тел, это слияние душ.
      Когда она взяла его лицо в свои ладони, он откинул голову и сквозь зубы проговорил:
      – Сейчас, Дженна… пожалуйста… Я прошу тебя… сейчас…
      Дженна пробормотала его имя, и он со стоном двинулся глубже. Потом, содрогаясь в конвульсиях экстаза, наполнил ее своим семенем.
      Застонав, Саймон уронил голову ей на плечо и, тяжело дыша, обнял.
      Дженна больше не испытывала головокружения. Зрение стало почти четким, но все тело пульсировало. Прошло какое-то время, прежде чем его жаркий рот нашел ее губы, потом Саймон приподнялся на руках, не выходя из нее.
      – Тебе хорошо? – пробормотал он.
      Его теплое дыхание щекотало ей ухо, и она кивнула.
      – Было очень больно?
      – Немного, – ответила Дженна. Она испытала неземное блаженство, поэтому солгать ничего не стоило. – Но потом… ох, Саймон! – прошептала она. Как нежно он все это проделал!
      Он снова обнял ее, потом мягко отстранился, хрипло вздохнув.
      Дженна ласково, поглаживала его, но когда ее пальцы скользнули по его плечу, он напрягся. Ее рука коснулась какой-то неровности, еще чувствительной, судя по его реакции.
      В комнате было почти темно. Только угольки еще тлели в камине, но и в их свете Дженна разглядела грубый шрам ниже ключицы. Рана была недавняя и глубокая.
      – Саймон, что это? – выдохнула она.
      – Пустяки, – ответил он. Сняв ее руку со шрама, он поднес ее к губам и поцеловал сначала ладонь, а потом пальцы, мягко лаская их.
      Кровь застыла у нее в жилах. Время повернулось вспять. Аромат табака и вина вдруг завитал в воздухе, пробуждая память. Дженна смотрела в глаза, похожие на сине-черное пламя. Но она видела их не расширившимися, как сейчас, от страсти, а полными боли, сверкающими в прорезях черной шелковой полумаски. У нее ком застрял в горле.
      – Когда это… случилось? – с трудом выговорила она.
      – Несколько месяцев назад. До нашей встречи, – коротко ответил он.
      – К-когда?
      Саймон снова поцеловал ее. Накинув на нее одеяло, он прижал ее ближе.
      – Это пустяки, Дженна, сущие пустяки. Накройся. Ты дрожишь.
      – Саймон…
      – Ш-ш, – прошептал, уткнувшись в ее шею. – Сегодня был долгий, трудный день. Спи, любимая.
      Но Дженна не могла спать. Она с открытыми глазами лежала в объятиях Саймона, а он мирно спал после бурной ночи. Снаружи привидением-плакальщицей завывал ветер. Этот жалобный, печальный звук напоминал ей крик павлинов. Дождь стучал в окна, словно заблудшая душа, просящая приюта. Чувство вины заставило разыграться ее воображение, или действительно все обернулось хуже, чем в самом страшном ночном кошмаре?
      И хотя Дженна пыталась отмахнуться от одолевавших ее вопросов, они не давали ей покоя. Почему Саймон так уклончиво ответил о ране? Он почти рассердился из-за ее настойчивости. Мысли Дженны неотступно возвращались к той ужасной ночи на Ламорна-роуд. Разбойник, кажется, двигался скованно. Он маскировал хромоту, как это частенько делал Саймон? Когда разбойник приблизился к ней, она почувствовала запах экзотического табака и вина. Поэтому табак Саймона показался ей знакомым? Дженна вспоминала, глаза мужчины, синим огнем горевшие в прорезях полумаски. Она упала в обморок на маскараде не потому, что Саймон олицетворял ее ночной кошмар, а скорее из-за того, что наяву увидела призрак, который совесть не позволяла забыть. Что Саймон ответил, когда она спросила его о маскарадном костюме? Что это протест против аристократии, так он выражает свое неодобрение. Саймон высказал, тогда свои убеждения. И проводит их в жизнь? Тот костюм был пощечиной пресыщенному свету? Как он осмелился на такую азартную игру? Почему решил, что никто не поймет, кто он на самом деле? Возможно, риска не было. Он явно знал, что связи не увидят, иначе не рисковал бы. Но похоже, риск – это его стихия. В лучшем случае он парадоксальный человек. Неудивительно, что он сторонится света. Он скрывается, пряча свое второе «я». Это возможно?
      Тут же в памяти Дженны всплыли собственные слова «Длинные волосы можно причесать так, что они будут выглядеть короткими, а вот из коротких волос длинных не сделаешь». Саймон действительно революционер, как окрестила его Эвелин, или его необычная прическа – это хитрая уловка, чтобы отвести подозрение? Дженна голову сломала, пытаясь вспомнить, видела ли на маскараде его хвост или волосы были заправлена под треуголку – еще одна отличительная особенность Ястреба, – но не смогла. Тогда она упала в обморок, толком не разглядев его.
      Ее сердце неистово колотилось, мозг постоянно возвращался к ужасной мысли. «Господи, тот разбойник выжил Саймон – это Ястреб? Я влюбилась и вышла замуж за мужчину, повинного в смерти отца?» Во что бы то ни стало она должна узнать правду. Дженна под мерное дыхание Саймона провалилась в сон.

      Условный стук Фелпса в дверь гардеробной поднял Саймона с брачного ложа. Пока гости наслаждались изысканными яствами и пили французское шампанское, камердинер Саймона сидел в «Гербе Хизервуда» и накачивал темным элем одного из ливрейных грумов Руперта Марнера, чтобы развязать ему язык и выведать планы хозяина. Коварное варево сделало свое дело. Как и опасался Саймон, виконт действительно был посвящен в планы молодоженов и собирался отправиться в Роксборошир. Узнав эти новости, граф надел костюм разбойника и вместе с Фелпсом помчался верхом сквозь надвигающийся шторм, чтобы перехватить карету Руперта.
      Спрятавшись среди деревьев, которые создавали естественное укрытие, Саймон надел полумаску и зарядил пистолеты.
      – Милорд, это безумие, – умолял Фелпс. – Зачем так рисковать?
      – Мерзавец ответит за Дженну, Фелпс, – мрачно заявил Саймон. Он спрятал волосы под треуголку и поправил маску. – Ничто другое не вытащило бы меня из кровати, дружище. Я хотел проснуться в объятиях жены. То, что он сделал, не говоря уже о его планах, требует удовлетворения. И ты это знаешь.
      – Какое удовлетворение, милорд, когда он даже не узнает, что это были вы, и не поймет причину?
      – Мое удовлетворение в том, – ответил Саймон, стукнув себя в грудь кулаком, – что я получу по счетам.
      Камердинер только головой покачал, и Саймон нетерпеливо фыркнул, раздув. ая ноздри.
      – Ты предпочитаешь еще одну дуэль? – сказал он.
      – По крайней мере это было бы честно, милорд. Вы никогда не доходили до того, что планируете. Ястреб никогда не…
      – Я не собираюсь убивать его, Фелпс. Прекрати эту мелодраму.
      – А что вы намерены делать?
      – Я помешаю ему испортить мне свадебное путешествие. И нарушу его планы. А теперь езжай за поворот и крикни, когда увидишь карету подлеца. Сегодня я больше ни с кем не хочу связываться. Да, и еще, Фелпс, – добавил он, когда камердинер повернулся. – Что бы ни произошло, не вмешивайся.
      Камердинер молча поклонился и, направив лошадь в подлесок, исчез за зеленой завесой деревьев.
      Саймон одобрительно кивнул. Фелпс все сделает как надо. Все жертвы Ястреба слышали перед его появлением крик настоящего ястреба, отсюда его прозвище. Но Ястреб никогда сам не издавал этот крик. Это делал Фелпс, и голос хищной птицы был сигналом, что можно действовать согласно плану.
      Саймону не пришлось долго ждать. Капли дождя только начали капать с углов его шляпы на пелерину пальто, как он услышал пронзительный крик Фелпса. Выехав на дорогу, Саймон выстрелил в воздух, останавливая показавшуюся из-за поворота черную карету.
      – Кошелек или жизнь! – громовым голосом крикнул он. – Эй, кучер, брось оружие и подними руки, чтобы я их видел.
      Кремневое ружье, стукнувшись о землю, приземлилось в луже, и Саймой, прищурив глаза, заглянул в забрызганное дождем окно кареты.
      – А ну выходи! – скомандовал он.
      Поглядывая на испуганных лошадей, Саймон подъехал ближе. Дверца кареты медленно открылась, и негодующий Руперт Марнер шагнул на мокрую дорогу.
      – Отлично, – усмехнулся Саймон, сбив с него касторовую шляпу дулом пистолета. – Ого, господин-то знатного рода, будь я неладен!
      – К-как ты смеешь останавливать мою карету? Д-да ты знаешь, кто я такой, болван? – фальцетом закричал Руперт, слишком поздно потянувшись за шляпой, которая оказалась в луже рядом с ружьем кучера.
      Саймон выдавил гортанный смешок, давя шляпу копытами лошади. И рассмеялся в голос, когда Руперт отскочил в сторону, спасая панталоны от брызг грязи.
      – Знаю! Ты жирный цыпленочек, которого грех не ощипать, – ответил Саймон, коверкая слова. Спешившись, он привязал лошадь и подошел ближе. – Выворачивай карманы, приятель, – приказал он. – Давай сюда кошелек, лорнет, галстучную булавку и золотые часы, которые ты пытаешься спрятать.
      – Я еще увижу, как ты болтаешься на виселице в Тайберне, – рявкнул Руперт, бросая вещи в лужу.
      – Увидишь, говоришь? – произнес Саймон, растягивая слова. Сняв с седла веревку, он шагнул вперед и грозно сказал: – А ну снимай пальто.
      Руперт колебался, но Саймон ткнул пистолетом в его затянутый корсетом живот.
      – Жаль дырявить пулей такую хорошую шерсть, – сказал он, поглаживая пальцем курок.
      Руперт снял пальто и швырнул его на дорогу.
      – А теперь фрак и жилет, да поживее!
      Руперт подчинился и, окинув Саймона разъяренным взглядом, бросил ему под ноги прекрасный синий фрак и вышитый атласный жилет цвета слоновой кости.
      – А теперь рубашку и все остальное: корсет, сапоги, панталоны. Все, вплоть до белья.
      – Я отдал тебе кошелек и драгоценности…
      – Этого мало, – перебил Саймон. – Снимай сапоги!
      Руперт снова заколебался, жалобно бормоча что-то себе под нос и явно не желая расставаться с сапогами. Он сбросил правый сапог, но, стащив левый, выпрямился и замахнулся им, стремясь разоружить нападавшего.
      Саймон отступил, и сапог лишь сбил треуголку, выставив напоказ спрятанный под ней хвост. Сильный удар пистолетом положил конец инциденту. Взвыв, Руперт схватился за лицо. Изрыгая проклятия, которые не употреблял со времен службы на море, Саймон схватил треуголку и надвинул ее, надеясь, что Руперт не заметил его длинных волос.
      Подняв Руперта на ноги, он дернул его к себе.
      – Снимай остальное, – скомандовал он. – Или тебе помочь?
      Руперт подчинился. Босой, в одном белье, он дрожал под дождем.
      Подталкивая пистолетом, Саймон подвел Руперта к растущему у дороги дубу и привязал к нему.
      – Эй ты, – крикнул он перепуганному кучеру, – распряги лошадей!
      Безудержно дрожа, коротышка сполз с козел и под пристальным взглядом Саймона возился с упряжью. Наконец четыре жеребца оказались на свободе. Выстрелив в воздух, Саймон хлопнул правого по крупу, и четверка галопом бросилась прочь, вздымая брызги и втаптывая в грязь одежду Руперта.
      Всхлипывая, конюх карабкался обратно на козлы. Саймон подошел ближе.
      – Бросай багаж и дай мне кнут! – мрачно потребовал он.
      Кучер бросил на землю две дорожные сумки Руперта и кнут. Саймон приторочил сумки к своему седлу и зажал кнут в кулаке так, что костяшки пальцев побелели.
      – А теперь убирайся, – рявкнул он. – В карету. Живее!
      Кучер в панике скатился с козел, забился в карету и захлопнул дверцу, по-бабьи всхлипывая. Наверняка он в штаны наложил. Саймон коротко усмехнулся, заметив, что кучер с круглыми, как у совы, глазами прижался к окну кареты. Щелкнув кнутом, Саймон изо всех сил хлестнул Руперта по спине. Снова и снова он хлестал его, пока у Руперта не подломились колени. Виконт стонал и как тряпичная кукла повис на стволе дерева, теряя сознание. Удовлетворенный, Саймон бросил окровавленный кнут на землю и подобрал с дороги всю одежду.
      – Сиди на месте, – предупредил он кучера, – если не хочешь получить того же.
      Ответом ему было испуганное бессвязное бормотание. Саймон не обратил на него внимания. Связав вещи Руперта в аккуратный узел, он приторочил его к седлу рядом с дорожными сумками виконта. Потом вскочил в седло и, не оглядываясь, уехал прочь.
      Только когда пронзительный голос Руперта разрезал тишину, испуганный кучер наконец высунул седую голову из окна кареты.
      – Вылезай и отвяжи меня, Уилби, болван безмозглый! – верещал его хозяин.
      Кучер вылез из кареты и принялся распутывать веревку.
      – Бандит хорошо поработал, – сказал он, приходя в себя. – Тут нужно действовать осторожно. Он ужасно вас избил, сэр.
      – Хороший из тебя помощник! – скривился Руперт.
      – Я, сэр? А что я мог сделать?
      – Не имеет значения. Он мне за это заплатит, помяни мое слово.
      – Это правда был Ястреб, сэр?
      – Да. Принеси мою одежду, олух. И поищи лошадей. Нужно возвращаться. Я в таком состоянии не могу ехать в Шотландию.
      – Лошади давно убежали, сэр. Их в такую погоду не поймаешь.
      Руперт так выругался, что кучер даже отступил на шаг.
      – Одежду! Неси мою одежду! Я здесь насмерть промерзну, – взревел он.
      – Я… Я не могу, сэр. Он ее забрал.
      – И сапоги?
      Кучер кивнул.
      Руперт снова разразился проклятиями.
      – Тогда давай твою. Да поживее! – потребовал Руперт.
      – Мою, сэр?
      – А ты тут кого-нибудь еще видишь?
      – Но, сэр…
      – Давай хотя бы сюртук и бриджи. Я не могу оставаться в таком виде.
      Кучер неохотно снял сюртук и замусоленные бриджи.
      – Сукин сын мне за это заплатит, – поклялся Руперт, вздрогнув, когда сюртук коснулся спины.
      – На этом побережье многие дворяне хотели бы посчитаться с Ястребом, сэр, – озабоченно сказал кучер.
      – Да, но у меня есть преимущество, – ответил Руперт.
      – Сэр?
      – Я знаю, кто этот мерзавец! И в свое время накажу его. Клянусь, он мне щедро заплатит за эту ночь.

      Был уже почти полдень, когда Дженна проснулась в огромной кровати, и сердце перевернулось у нее в груди, когда она поняла, что проспала. Ее взгляд скользнул по постели, отмечая оставшееся в перине углубление от тела Саймона. На подушке лежали прекрасная роза и свернутый лист бумаги. Сев, Дженна начала читать.
 
      « Прости, любимая, что ты проснулась одна. Наше свадебное путешествие пока откладывается. Мне нужно срочно уладить дела с одним из арендаторов. Я возвращусь в среду, и мы уедем. Мое сердце с тобой, Дженна.
       Саймон».
 
      Дженна испытала нечто сродни облегчению. Она не смогла бы сейчас посмотреть Саймону в глаза. Сначала ей надо разобраться в своих мыслях. Подозрение все еще терзало ее, сон ничего не изменил.
      Надев утреннее платье из белого муслина, она спустилась вниз. Завтрак для нее был накрыт в маленькой столовой. На тарелках красовались сыры, свежий хлеб, цыпленок, копченый лосось и ветчина. Но Дженна только выпила чаю. Она была слишком расстроена, чтобы думатьо еде.
      Взглянув на нетронутые блюда, огорченная экономка рассыпалась в извинениях, что не принесла завтрак в спальню, но граф велел ее не тревожить. Нахмурившись, миссис Рис сказала, что оставит все на столе на случай, если Дженна передумает.
      По словам экономки, Фелпс появился также таинственно, как и исчез, и вскоре снова уехал с Саймоном. Дженна задавалась вопросом, почему Саймон на сей раз взял камердинера в такую непродолжительную поездку, а уехав в Лондон почти на месяц с Сент-Джонами, оставил его в Кевернвуд-Холле. Сумочка с письмом так и не нашлась. Нечего и сомневаться, ее взял Руперт, теперь он знает их планы и наверняка постарается помешать. Но эти мысли мало беспокоили Дженну. Она была рада отсутствию камердинера. Его постоянная опека сильно ей досаждала. Ей нужно время, чтобы в одиночестве, без помех все обдумать и составить план. Ее и без того отвлекали воспоминания о страстных объятиях Саймона и бурной ночи. Румянец снова окрашивал ее щеки, и волны удовольствия растекались по телу при каждом воспоминании. Для нее все это было новым.
      Дженна решила начать поиски правды с гардеробной Саймона, примыкавшей к главной спальне. Комнаты по соседству, согласно традиции, станут покоями Дженны, когда молодожены вернутся из свадебного путешествия.
      Горничные уже ушли. Хотя было только два часа пополудни, в комнате царил полумрак. Дождь прекратился, но небо все еще было затянуто темными тучами. Подняв подсвечник, Дженна приоткрыла дверь в гардеробную. Мерцающий свет осветил большое помещение, в котором во всем, начиная от турецкого ковра на полу и до большого шкафа красного дерева в углу, чувствовался мужской вкус. По сторонам окна стояли шифоньер и столик, на котором были аккуратно сложены туалетные принадлежности. У камина расположился подковообразный письменный стол, а у двери маленький столике курительными принадлежностями и графином бренди. В алькове с восточной стороны стояли ванна, кресло, а за ними койка Фелпса.
      Дженна глубоко вздохнула. Она отчаянно хотела опровергнуть свои подозрения. В какой-то миг, оглядывая комнату, она почти решилась уйти, закрыть за собой дверь и опустить завесу над тайной. Как это ни печально, Дженна знала: что бы она ни обнаружила, это не изменит ее любовь к Саймону, а лишь повлияет на совместную жизнь. Если ее опасения подтвердятся, она оставит его. Но момент колебаний прошел, она шагнула в комнату и, подойдя к платяному шкафу, открыла тяжелые резные дверцы.
      Ничего необычного. Внутри аккуратно развешена одежда Саймона. Дженна провела рукой по сюртукам, фракам, пальто, жилетам, костюмам для верховой езды. Перебирала брюки, бриджи, панталоны, батистовые и полотняные рубашки на все сезоны и случаи. Потревоженная одежда издавала аромат латакии – экзотического табака Саймона, виски и рома. Пьянящий запах защекотал ей ноздри, и Дженна быстро захлопнула дверцы шкафа. Этот аромат разжигал ее чувства и ослаблял решимость.
      Следующей ее целью был шифоньер. Один за другим она открывала ящики, заполненные аккуратными стопками бриджей, шелковых чулок, носовых платков и галстуков. Кроме обитого бархатом оружейного ящика с парой небольших пистолетов, тут ничего необычного не было.
      Дженна подошла к письменному столу. В его ящичках лежали обычные предметы – бумага, чернила, перья, сургуч и печать со знакомой витиеватой буквой «Р». Тут была корреспонденция из управления военно-морского флота, бухгалтерские книги и отчеты. Но один маленький ящик был заперт. Дженна поискала ключ, но не нашла. Внимательно осмотрев запертый ящик, она обнаружила, что в нем нет замочной скважины. Внезапно она вспомнила стол в кабинете отца с таким же ящиком, который открывали, нажав скрытую кнопку. Нагнувшись, она провела рукой по гладкому дереву, и ее пальцы нащупали потайной механизм. Ящик открылся. Дженна вздрогнула, хотя ожидала этого.
      Поднеся подсвечник ближе, она оглядела ящик, но там лежал лишь большой медный ключ на линялом красном шнуре. Витой шелковый шнур не был завязан, значит, на него вешали и другие ключи. Снова обыскав ящик, она ничего не нашла.
      Дженна закрыла ящик и вновь осмотрела комнату. Она ничего не обнаружила, и волна облегчения захлестнула ее. Ему вторило чувство вины от непрошеного вторжения. Тихо закрыв дверь в гардеробную, словно благоговея перед священной обителью, она вернулась в спальню.
      Ничего необычного не нашлось и в этой комнате, и Дженна уже собиралась лечь в постель и спокойно поспать до ужина, избавившись от страхов, как появилась Молли и сказала, что с визитом прибыл Роберт Нэст.
      – Это уже вошло у него в привычку, – проворчала себе под нос Дженна, хотя тут же пожалела об этом.
      В конце концов, не считая Фелпса, викарий самый близкий Саймону человек. Может статься, он прольет свет на загадку. Воодушевившись этой возможностью, Дженна уже прошла половину лестницы, когда задалась вопросом: откуда викарий знает, что она еще дома?
      В маленькой столовой горели лампы и свечи. В такой унылый день эта комната была самым радостным местом в доме. Проглядывавшие через садовую изгородь цветы расцвечивали мглу, пеленой накрывшую побережье.
      Глядя, как гость наполняет свою тарелку, Дженна обрадовалась, что миссис Рис оставила блюда на буфете. Викарий явно голоден, а есть в одиночестве неприлично. Поэтому Дженна отрезала кусочек хлеба, положила на тарелку немного копченого лосося и села напротив Роберта, налив гостю свежего чаю, который только что принес лакей.
      – Вы выбрали для визита ужасный день, – сказала она, указав на мрачное небо за окном. – Шторм явно не закончился.
      – Саймон хотел, чтобы я присмотрел… чтобы я заехал, – сказал Роберт, прихлебывая чай и спотыкаясь на каждом слове.
      Он хотел сказать «присмотрел за вами», поняла Дженна. Ничто не изменилось. Саймон увез Фелпса, но его заменил викарий, она все еще под охраной. Она почти рассердилась, но промолчала.
      – Значит, вы видели его сегодня утром, – вместо этого сказала она, пытаясь что-нибудь выведать. – Иначе вы бы решили, что мы уже на пути в Шотландию.
      – Да, видел. Поздней ночью или, вернее, ранним утром. Он поехал к Пиллсуортам, а это как раз мимо моего дома. Было уже поздно, но я еще не спал. Саймон так расстроился, что ему пришлось покинуть вас. Он попросил меня заехать и ободрить вас.
      – К Пиллсуортам? – озадаченно спросила. Дженна. – Это его арендаторы?
      – Да, вы видели их на свадебном обеде.
      – Я многих видела, – оправдывалась Дженна. – Боюсь, я никогда их всех не запомню. Я думала, Саймон к этому времени уже вернется. Они далеко живут?
      – Не очень. Он сказал, что вы отправитесь в Шотландию в среду.
      Она кивнула. Беседа была натянутой и лишена той непринужденности, которая так радовала Дженну в прежние визиты викария. Это плод ее воображения, или отец Нэст действительно сегодня не такой, как всегда?
      – Роберт, – пробормотала она, – когда на прошлой неделе мы говорили о моем отце, вы сказали, что Ястреб обычно… то есть, что он не жесток к своим жертвам. Почему вы в этом так уверены?
      – Я ничего не знаю наверняка, – тревожно шевельнулся на стуле викарий. – Просто это всем известно, Дженна, – пожал он плечами. – О делах Ястреба в здешних местах ходят легенды.
      – Но если он держит людей под прицелом и грабит…
      – Да, грабит, но грабит только очень богатых. И награбленное не забирает себе, а отдает неимущим.
      – Судя по всему, вы это одобряете.
      – Вовсе нет, – поспешно ответил Роберт. – Я просто пытаюсь доходчиво объяснить его действия. Жестокость, похоже, не в его характере. Он скорее склонен помочь тем, кто стонет под игом страшной нужды.
      – Предположим, жертва ему не подчинилась. Допустим, она… сопротивляется, как сделал мой отец. Что тогда?
      – Трудно сказать, Дженна, – шумно вздохнул, викарий. – Насколько я знаю, он никому не причинил вреда. – Роберт прочистил горло. – Пока.
      – И вы думаете, именно поэтому стражники закрывают глаза на разбой?
      – Я не знаю, что они делают.
      – Ничего они не делают! Они даже не пытались арестовать человека, повинного в смерти моего отца. Или этот человек платит им, или они его боятся. Но если он, по вашим словам, благородный разбойник, своего рода… Робин Гуд, то чего им бояться?
      – Дженна, у вас серьезные проблемы… из-за вашего отца, – запнувшись, сказал Роберт, – но я чувствую, что за этим кроется нечто большее. Вы ведь так ничего и не рассказали Саймону, хотя я вас об этом просил?
      – Нет, – ответила она. – У меня не было возможности. Времени не было.
      – Вас что-то сильно тревожит. Я понял это при нашей первой встрече. Вы должны довериться Саймону. А если это невозможно, я хотел бы, чтобы вы доверились мне. Вы знаете, что можете это сделать, я вам об этом говорил. Все, что вы мне скажете, останется между нами. Тайна исповеди священна. Даю вам слово.
      Дженна отодвинула чашку и отрицательно покачала головой. Отгоняя подступившие слезы, она опустила голову и двигала по тарелке кусочек хлеба, чтобы не встречаться с викарием глазами. Он был прав, сказав однажды, что подобные беседы лучше всего вести за едой.
      – Мы с отцом были очень близки, Роберт, – сказала она. – Без него я чувствую себя потерянной. Кто-то забрал его у меня на темной пустой дороге в южном Корнуолле. Отец ночью возвращался из Труро, чтобы, успеть на мой день рождения. Помните, я говорила вам, что у отца был пистолет, похожий на тот, которым вы напугали Руперта у башни?
      Викарий кивнул. Краски сбежали с его лица, взгляд янтарных глаз был прикован к Дженне.
      – В ночь ограбления этот пистолет был у отца. Когда разбойник попытался ограбить его, отец выхватил оружие. Разбойник отобрал у него пистолет и ударил им, а потом забрал вместе с другими ценностями и бросил умирать. Отец скончался через несколько часов, в мой день рождения.
      – Вы уверены, что это был Ястреб?
      – Наш кучер, кажется, в этом не сомневался.
      – Разбойник назвался?
      – Нет, но…
      – Дженна, вы представляете, сколько разбойников бродит по этому побережью? Вы не можете обвинять человека без доказательств. Ба, да Саймона два месяца назад тоже ограбил и ранил разбойник, который был определенно не Ястребом.
      – Г-где… это случилось? – пробормотала она. Оцепенев, она смотрела на викария. Ужас ледяным обручем сковал голову, перед глазами замелькали белые звездочки.
      – На старой Ламорна-роуд.
      – Почему вы уверены, что в него стрелял не Ястреб, Роберт? Саймон… он узнал… этого человека?
      – Нет. Саймон сказал, что это был юнец хрупкого телосложения и совершенно неумелый, но для новичка он неплохо справился со своим делом. Если бы не Фелпс, Саймон умер бы от потери крови. Они путешествовали вместе, но Фелпс задержался. Его лошадь потеряла подкову. Будь он рядом, тот разбойник был бы сейчас покойником. Фелпс – превосходный стрелок. Он был денщиком Саймона, когда тот служил под командованием Нельсона, и не раз совершал большее, чем входило в его обязанности, иначе Саймона сейчас бы с нами не было.
      Руки Дженны дрожали, она положила кусочек хлеба, который машинально крошила на тарелку. Так это Фелпс шуршал в кустах в ту ночь. Значит, камердинер обо всем знает, он в этом участвует. Ее память вернулась к дуэли и беспокойству камердинера. Тогда он предупреждал, что еще слишком рано, и его волновала не травмированная нога Саймона. Он беспокоился о ране, которую нанесла она. И все-таки ей нужно удостовериться.
      – Роберт, я заметила… у Саймона довольно свежая рана на плече, это…
      Викарий кивнул.
      – Я спросила его об этом. Он не захотел мне ответить.
      – Из-за вашего отца. Он не хотел напоминать вам. Он обожает вас, Дженна.
      Сухое рыдание застряло у нее в горле, она встала из-за стола, молясь, чтобы ноги не подвели ее.
      – Простите меня, Роберт. Я… Простите… – пробормотала она и бросилась вон из комнаты, пока он не заметил ее слез.
      Дженна отказалась от обеда, который принесли ей в спальню, и отослала Молли, когда та пришла раздеть ее. Сердце у нее разрывалось, мозг оцепенел. Ее худшие опасения оправдались. Не успокаивало даже то, что на ее совести нет убийства. Не раздеваясь, бросилась она на неразобранную кровать и рыдала, пока не заснула.
      Ее сны были мрачными и тревожными, в них появлялись одетые в черное разбойники с дымящимися пистолетами. Ей снилась та ночь, когда она бросила умирать в дорожной пыли человека, которого любила, как он бросил умирать ее отца. Грезились яркие сапфировые глаза, синим огнем горящие в прорезях полумаски, и они же, затуманенные желанием, зажигающие ее кровь, распаляющие страсть.
      Она проснулась перед рассветом. Муслиновое платье было измято, вышитая отделка отпорота и безнадежно испорчена. Сомнительно, что даже утюг спасет нежные цветы и листики, обрамляющие ворот. Это не важно. Теперь ничто не имеет значения.
      Шторм миновал, и яркая луна лила серебряный свет сквозь окна. В ее лучах танцевали пылинки. Они двигались взад и вперед, словно у них была цель. Неужели эта ночь никогда не кончится? Это была самая долгая и самая одинокая ночь в ее жизни.
      Ее опухшие глаза едва открывались, покрывало под лицом было мокрым и холодным. От этого она и проснулась – от ощущения холода и влаги под лихорадочно горевшей щекой. Волосы разметались. Гребни из слоновой кости, которые поддерживали высокую прическу, потерялись где-то в постели. Дженна не потрудилась их найти.
      Через некоторое время в комнате наступил полумрак. Луна опустилась к горизонту, и ее лучи уже не проникали в комнату. Дженна до рассвета лежала в унылой полутьме. Сон не шел, она поднялась и побрела к окну. Внизу были видны внутренний двор и живая изгородь, в саду устрашающе вырисовывался высокий темный силуэт башни. Дженна было отошла, но потом снова повернулась к окну. Глаза ее обманули? В башне горел свет.
      Загипнотизированная, она всматривалась в темноту: огонек в нижнем окне башни мигнул и исчез. Она готова была счесть это игрой воображения, но в блекнущем свете заходящей луны заметила около башни фигуру.
      Это был Саймон. Даже на таком расстоянии она узнала его неровную походку.
      Ее сердце замерло от страха, что конфронтация неизбежна. Саймон с первого взгляда поймет, что она плакала. Дженна не могла допустить этого сейчас, пока не решит, что делать. Но Саймон не пошел к дому. Он сел на лошадь, которую она не заметила, и поехал прочь. Дженна не отрывала от него глаз, пока он не исчез за деревьями сада.
      Она принялась шагать по комнате. Ее ум лихорадочно работал. Подойдя к окну, она вздрогнула, бросилась в гардеробную и выхватила из шкафа синюю шерстяную накидку, которую модистка в числе других нарядов сшила для свадебного путешествия. У моря по утрам было холодно и сыро. Набросив на ходу накидку на плечи, Дженна вбежала в гардеробную Саймона и, нажав пружину, открыла потайной ящик письменного стола. Дрожащими руками она зажгла свечу и уставилась на лежащий в ящике ключ. Это запасной ключ от башни? Доля секунды понадобилась ей, чтобы погасить свечу и схватить ключ. Потом Дженна неслышно прокралась в кладовую, зажгла фонарь и выбежала в предрассветный туман.
      Не успела она дойти до внутреннего двора, как подол одежды промок от утренней росы. Холодная мокрая ткань цеплялась за лодыжки. Сквозь заросли жимолости Дженна пробиралась к узкой тропинке, ведущей к башне. В висках стучало, во рту чувствовался металлический привкус удушающего страха.
      Вытащив из кармана накидки ключ, Дженна вставила его в замок, и дверь башни, заскрипев, повернулась на ржавых петлях. Шагнув внутрь на подгибающихся ногах, Дженна огляделась. Высеченная в круглой стене винтовая лестница вела на погруженные в темноту верхние этажи.
      Она подняла фонарь. Никаких признаков разрушения, о котором рассказывал Фелпс, никаких трещин в толстых сырых каменных стенах, покрытых плесенью и паутиной. В комнате ничего не было, кроме шкафа, набитой конским волосом кушетки да большого тикового сундука. Сундук был заперт, а шкаф – нет. Дрожащей рукой Дженна открыла дверцу и поднесла фонарь ближе. В этом не было необходимости. Первые бледные лучи рассвета уже высветили сквозь стекла содержимое шкафа: треуголку, которую она хорошо запомнила, шелковую полумаску, черный плащ, сюртук и брюки. Все это было тяжелым от влаги. Были там и другие похожие костюмы, в ящике из красного дерева лежали два пистолета, длинные, лоснящиеся, смертоносные.
      Отставив фонарь, Дженна вынула пистолет из пурпурного бархатного гнезда и провела пальцем по восьмигранному дулу. Погладила рукоятку из орехового дерева, обвела выгравированные узоры. Пистолеты были французские. Это было испытанное в боях оружие, из него недавно стреляли.
      Дженна мрачно положила пистолет обратно и закрыла оружейный ящичек. Выдвинув другой ящик шкафа, она увидела маленький карманный пистолет и что-то еще, завернутое в зеленое сукно. Развернув его, она обнаружила пистолет военно-морских сил, точную копию того, с которым Роберт Нэст примчался ей на помощь. Или тот же самый? Она вспомнила, как переглянулись викарий и Фелпс в тот день, когда Руперт напал на нее, и воздух застрял у нее в горле. Дженна вытерла взмокшие ладони о накидку и закрыла шкаф.
      Солнце поднялось над горизонтом, заливая побережье светом. Струясь через окно, солнечные лучи ласкали ее плечи и спину, но не приносили успокоения и тепла. День обещал быть прекрасным, но Дженна негодовала, что яркий свет сияет над ее страшным открытием и ее отчаянием.
      Она снова огляделась, задула ненужный теперь фонарь и отставила его. Закрыв дверь, она повернула ключ в замке и побрела через внутренний двор. Но она шла не к дому. Она направилась в конюшню.

      Церковь Святой Троицы стояла на небольшом склоне, усыпанном цветущими колокольчиками. Внизу виднелась пристань. Дженна добралась до дома викария, когда солнце уже светило в круглое окно высокой квадратной колокольни. На отчаянный стук открыл сам викарий. Распахнув дверь, он пристально взглянул на ее взъерошенный вид. Дженна опустила голову, смутившись от его взгляда и того, что перед ним предстало: накидка в пыли и паутине, мокрая одежда липнет к ногам, волосы растрепаны, руки грязные. Можно догадаться в каком состоянии ее лицо – со следами слез, грязи и дождя.
      Она едва не рухнула ему на руки.
      – Дженна! – выдохнул он. – Что с вами?
      – Роберт, пожалуйста… Я знаю, что еще рано, но… Вы сказали, что если мне когда-нибудь… ох, Роберт!
      – Входите, – ответил он на ее неразборчивое бормотание и, проводив в кабинет, усадил в кожаное кресло у камина. – Миссис Бейнз, моя экономка, еще не пришла. Я разожгу огонь и приготовлю кофе… или чай. Вам нужно выпить горячего. Вы насквозь промокли.
      – Нет! – вскричала Дженна, останавливая его, когда он склонился над деревянной коробкой. – Нет, Роберт. Позвольте мне сделать это, пока у меня еще не пропала храбрость… пожалуйста. Я должна кое в чем признаться. Мне давно следовало это сделать.
      – Вам… причинили вред? – Повернувшись, викарий снова посмотрел на нее.
      Дженна отрицательно покачала головой.
      – Хорошо, тогда отдышитесь, дорогая, – успокаивал он, подав ей носовой платок.
      – Я совершила нечто… непростительное, – пробормотала она, вытирая глаза.
      – Нет ничего непростительного, Дженна, если есть истинное раскаяние. На мой взгляд, вы очень сокрушаетесь. Думаю, Господь видит это, и не сомневаюсь, что ничто другое вас не заботит.
      Если не считать свадебной церемонии, Дженна никогда не слышала официальной речи Роберта. Все их беседы были непринужденными и сердечными. Теперь с ней говорил викарий Нэст, и его слова произвели на нее сильное впечатление.
      – Не знаю, с чего начать, – простонала она.
      – Не торопитесь, Дженна. Дело не может быть настолько мрачным, как это вам представляется.
      – Может, Роберт… еще как может.
      – Я помогу вам, – сказал викарий, опускаясь в кресло напротив.
      – Этому нельзя помочь. Я не знаю, что делать! Саймон станет презирать меня, если узнает об этом.
      – Вы были… неверны? – В голосе викария звучало недоверие.
      – Нет! Нет, никогда, Роберт. Хуже! Когда отец умер, я пошла искать правосудия к дорожной охране, но стражники только посмеялись надо мной. Этим должна была заниматься мать, но они с папой… ну… понимаете, они никогда не были близкими людьми. Такие же отношения ждали и меня, если бы я вышла замуж за Руперта, это настоящее бедствие, но оно характерно для супружеских пар в свете.
      Викарий вслушивался в каждое ее слово и так пристально смотрел на Дженну, что она не смела поднять на него глаз.
      – Охранники сочли меня истеричкой, – продолжала она. – Им было безразлично, что Лайонел, наш кучер, дал им описание разбойника. Они были бесчувственны, и я… Я взяла возмездие на себя.
      – Вы? Но… как? Простите, не понимаю.
      – У отца не было сыновей, чтобы мстить за него. Пришлось мне… по крайней мере, я так на это смотрела. Если закон ничего не сделал, то это сделаю я. План состоял в том, чтобы захватить этого человека и передать властям. Чтобы правосудие свершилось, и он ответил за смерть отца. Отец был бы доволен. Я говорила вам, что он был несостоявшимся следователем. Во время войны с колониями отец служил начальником военной полиции. Роберт, мне в голову не приходило, что план неразумный… или что мне придется воспользоваться пистолетом.
      – Продолжайте, – сказал викарий, и она не узнала, его голоса.
      – Нарядившись разбойником, я выехала ночью по маршруту почтовой кареты. Представителей закона я не боялась. Они закрывают глаза на такие ситуации.
      – Но почему вы оделись разбойником? Не понимаю.
      – Не могла же я отправиться в таком виде, – ответила Дженна, тряхнув юбкой. – Я не могла так рисковать. Женщина ночью одна на дороге в компании висельников? Одевшись разбойником, я надеялась по крайней мере разоружить бандита… а пока он будет приходить в себя, мне хватит времени, чтобы захватить его. Я знала, что рано или поздно найду этого человека. Старая Ламорна-роуд была самой опасной и самой печально известной дорогой. Я часто проезжала по тем местам, где происходили грабежи.
      И вот однажды ночью… я наткнулась на разбойника… которого называют Ястребом… Он остановил карету. Я… Я помешала ему. Тюрьма была недалеко, и я намеревалась отвести его туда пешком под дулом пистолета. Тогда от меня не смогли бы больше отмахнуться. Ведь я застала его на месте преступления.
      Викарий проглотил ком в горле. Он смертельно побледнел и, казалось, перестал дышать.
      – Мужчина бросил оружие, но не добычу и приблизился ко мне, предлагая поделиться, – продолжала Дженна. – Он… у него под пальто был спрятан второй пистолет. Разбойник вытащил оружие, направил на меня и выстрелил, но я его опередила. Я… у меня не было выбора. Я прекрасно стреляю, Роберт. Отец меня научил. У него не было сына, чтобы передать коллекцию оружия, а я так хотела порадовать его. Когда я услышала, что кто-то подъезжает, я сбежала. Я… оставила его там! Роберт, это был Саймон, и я… бросила его там умирать.
      – Так вот почему вы никогда не говорили о Ястребе с Саймоном?
      – Нет. Только когда я увидела рану на его плече, я задумалась. И потом вчера вы сказали мне, что разбойник…
      – Саймон не повинен в смерти вашего отца, Дженна, – перебил викарий.
      – Как вы можете это знать? – вспыхнула она, на ее полные презрения глаза навернулись слезы.
      – Потому что я знаю Саймона. А вы не знаете, иначе вы бы не усомнились в нем. Я сказал вам однажды, что два человека должны узнать друг друга, прежде чем…
      – Вы все знаете! – задыхаясь, закричала Дженна. – Вы знаете, что Ястреб – это Саймон, – наконец догадалась она и вскочила на ноги. – Вы все знали!
      – Я знаю, что он не повинен в смерти вашего отца. – Поднявшись, викарий подошел к ней.
      – В тот день, когда Руперт капал на меня, у вас в карете не было никакого пистолета. Вы ведь взяли его в башне? – снова задохнулась Дженна, уворачиваясь от его вытянутой руки. – У вас тоже есть ключ! Ведь есть? Я только что видела там пистолет с тремя другими и… костюмы Саймона. Ваши рассказы, что вы не умеете стрелять, ложь. Вы ведь знаете, как обращаться с пистолетом, Роберт? Господи, вы участвуете в этом!
      – Вы должны поговорить с Саймоном, Дженна. Я твердил вам это с нашей первой встречи.
      – Слишком поздно, – раздался холодный голос. Оба повернулись на звук.
      В дверях стоял Саймон.
      – Саймон, пожалуйста… Я просил тебя позволить мне уладить это, – умолял викарий, выразительно качая головой.
      Саймон остановил его жестом и взглядом, от которого у Дженны кровь застыла в жилах. В его глазах была скорее обида, чем гнев, синий огонь в них остыл, они были темными, несмотря на заливавшее кабинет солнце. Он здесь давно? Конечно! Это сюда он уехал из башни.
      Дженна отвернулась, не в состоянии вынести этот ужасный, полный боли взгляд. Этот человек ждет извинений? У нее их нет. Всеми фибрами души стремилась она к нему, хотела броситься в объятия сильных рук, зажигавших страсть, но… не могла уступить человеку, который ограбил, избил ее отца и бросил его умирать. Застонав от отчаяния, она оттолкнула викария, проскочила мимо Саймона в коридор и бросилась вон из дома.
      Саймон кинулся за ней, но викарий в два шага нагнал его и твердо сжал руку.
      – Нет, пусть идет, – сказал он, – Саймон, как ты мог? Ты ведь знаешь, что тайна исповеди священна. Я же говорил, предоставь это мне.
      – Предоставить тебе, говоришь? – вырвал руку Саймон. – О чем это вы сговаривались за моей спиной?
      – Считай, что я этого не слышал, – ответил викарий.
      Саймон уставился на него. Едва сдерживаемый гнев, боль, обида, горечь предательства захлестывали его, и он с трудом удерживался, чтобы не обрушить побелевший кулак на челюсть Роберта.
      – Ну давай, ударь меня, если тебе от этого легче будет. – Отец Нэст бесстрашно расправил плечи.
      Саймон откинул с покрытого испариной лба волосы, снова стиснул руку в кулак, но на сей раз прижал его к бедру.
      – Рассказывай! – вскипел он. – И без утайки.
      – Что рассказывать? – проворчал викарий. – Ты все слышал. Я был озадачен не меньше тебя.
      – Но ты знал, что… что-то есть.
      – Да, знал, – кивнул викарий. – Я знал, что она подозревает Ястреба в убийстве ее отца, и знал, что она ошибается. Я пробовал убедить ее в этом, не выходя за рамки по отношению к вам обоим, я неоднократно советовал ей говорить с тобой о том, что ее беспокоит. Теперь я понимаю, почему она этого не сделана. Саймон, она думает, что ты убил ее отца!
      – Ты знаешь, что это абсурд.
      – Я-то знаю, но я здесь ни при чем. Ты должен убедить в этом ее, иначе ваш брак распадется, едва начавшись.
      Саймон помрачнел. Вдруг перед его внутренним взором предстала нагая Дженна, в экстазе прижавшаяся к нему. Пьянящий аромат розмарина и лаванды всплыл в памяти. Воспоминания затмили обиду. Он вновь пережил тот пыл, с которым Дженна отдала ему свою невинность. Его чресла невольно напряглись.
      – Зря ты помешал, надо было идти за ней, – огрызнулся он.
      – Нет, Саймон, не в таком состоянии. Только когда ты успокоишься. В гневе ты становишься упрям, глуп и только дров наломаешь. Ты и так уже достаточно натворил.
      – Ты не дал мне закончить, – возразил Саймон. – Ты должен был позволить мне пойти за ней, когда я этого хотел. Теперь слишком поздно.
      – Саймон, ты пойдешь.
      Саймон покачал годовой.
      – Но… почему? Вы должны поговорить. Она знает, кто ты. Ты с ума сошел? Ты даже не сделал попытки защититься, слова не сказал!
      – Я не собираюсь оправдываться. Не перед ней, – вспыхнул он. – Ей следовало бы доверять мне. Я что, похож на человека, который до смерти изобьет старика, да еще бывшего военного? Ты знаешь, почему Ястреб выходит на дорогу и за кем охотится.
      – Но она-то этого не знает! Именно поэтому ты должен откровенно, рассказать ей все, и не откладывая. Тебе давно нужно было чистосердечно во всем признаться. Ты хочешь оказаться на виселице в Тайберне? Ха! Я, вероятно, буду болтаться рядом с тобой за компанию, я тебе с самого начала об этом говорил. Если тебя собственная шея не интересует, подумай о моей. Дженна теперь знает, что я тоже в этом деле замешан.
      – Если ты так волнуешься о свой шее, то сам с Дженной разговаривай, – хрипло усмехнулся Саймон. – Я уезжаю в Лондон.
      – Зализывать раны? – бросил викарий.
      – Оставь свои проповеди, Роб, мое терпение на исходе!
      – Тебе не надо было ввязываться в это безумие. Я предупреждал, что ты пожалеешь о том дне, когда взялся за грабеж, несмотря на благородную цель.
      – Ладно, не волнуйся. Я освобождаю тебя от участия в этом деле.
      – Это не смешно, Саймон.
      – Возможно, но ты должен признать, что это вполне соответствует «священной» атмосфере утра.
      – Саймон, поставь себя на место Дженны.
      Ответом был безумный смех.
      – Будь разумным человеком. В нашем разговоре не было ничего личного. Она не знала, что стреляла в тебя.
      – Я не из-за этого уезжаю. Я почти готов простить ей, что она меня едва не убила. Она пыталась отомстить за отца и явно не собиралась совершать убийство, – Саймон хрипло вздохнул. – Знаешь, я почти завидую ее решимости… и тому, что ее отец был достоин мести. Нет, я не могу винить ее за это.
      – Господи, тогда за что?
      – То, что произошло здесь сегодня, ранило меня гораздо сильнее, чем та пуля, Роб. Дженна должна была прийти с этим признанием ко мне, а не к тебе. Вот что стало мне поперек горла и пробило дыру в моем сердце. Этого я никогда не прощу.

      Дженна понятия не имела, куда отправиться. Она лишь знала, что должна как можно скорее покинуть Кевернвуд-Холл, и собиралась так поспешно, будто от этого зависела ее жизнь. Она не возьмет ничего из вещей, подаренных Саймоном, только собственные платья и одежду из привезенного матерью чемодана.
      Она взглянула на перепачканное грязью муслиновое платье. Это одно из чудесных творений модистки Олив Рейнольдс, заказанных Саймоном. Дженне понадобилось лишь несколько секунд, чтобы сбросить с себя платье. Порывшись в груде сваленной на кровати одежды, она вытащила амазонку. Прижав ее к груди, Дженна вспомнила, как Саймон обнимал ее в оранжерее, когда сделал ей предложение, вспомнила нежную силу его рук, когда он гладил ее сквозь тонкую шерсть, доводя до грани экстаза. Но это было лишь краткое забытье. Амазонка выпала у нее из рук, словно жгла огнем, и оказалась на полу рядом с муслиновым платьем.
      Дженна не хотела больше ее видеть.
      Выбрав сизо-серый дорожный костюм, который не вызывал никаких воспоминаний и не пробуждал страстей, Дженна надела его и продолжила упаковывать вещи.
      Ее сердце оцепенело. Страшный взгляд Саймона преследовал ее: в его синих глазах горели обида и гаев. Этот взгляд пронзил ее насквозь. Она будет помнить его до могилы. Саймон даже не пытался защищаться. Даже не сделал попытки отрицать свою вину. Его молчание было признанием. Оно разбило ей сердце, ее горе было настолько тяжелым, что она не могла радоваться тому, что в ту темную ночь, казалось, целую вечность назад, не совершила убийства.
      Дженна никогда не чувствовала себя настолько одинокой. За несколько коротких часов она потеряла и мужа, и духовника. Канифасовое платье, которое она складывала, выскользнуло из ее рук. Присев на край кровати рядом с чемоданом, Дженна смотрела в окно. Сквозь стекла струился теплый золотистый свет. Как смеет он сиять над ее печалями? Лихорадочные мысли вихрем кружились у нее в голове, и она застонала. Куда идти? Что делать? Хотя она любит Саймона больше жизни, как она теперь сможет с ним жить? И как сможет жить без него?
      Когда послышался стук, она спрыгнула с кровати так, будто ее выбросили из катапульты, и, дрожа с головы до ног, не сводила глаз с запертой двери.
      – Вы там, миледи? Это Молли. Хортон сказал, что вы велели заложить карету. Он сказал, что вы уезжаете! Он так расстроен! Мне собираться? Вы возьмете меня с собой, миледи? – Снова послышался стук. – С вами все в порядке, миледи? Почему дверь заперта? Вы меня пугаете. Хортон говорит, что вы были очень расстроены, а Барстоу и слышать не хочет, что кто-то другой повезет вас. Он сам сидит на козлах, мэм!
      Запихнув оставшиеся вещи в чемодан, Дженна захлопнула его и надела коротенький жакетик-спенсер, подходящий к ее костюму. Молли постучала снова, более настойчиво. Дженна, схватив чемодан, отперла высокую дверь и проскочила мимо замершей на пороге оторопевшей горничной.
      – Миледи! Разве я не еду с вами? – крикнула девушка.
      – Нет, Молли, – твердо ответила Дженна, направившись к лестнице. – Я не имею права забирать тебя из Кевернвуд-Холла. Твое место здесь.
      – Миледи, вы задумали что-то недоброе?
      – Извини, – бросила через плечо Дженна, торопясь вниз по лестнице с чемоданом.
      – Но вы не можете уехать одна, миледи. Это неприлично, это опасно! – умоляла горничная. Выхватив у Дженны чемодан, она побежала следом за ней. – Куда вы пойдете? Кто о вас позаботится?
      – Уверяю тебя, я вполне способна сама о себе позаботиться. Я еду… домой, – решила Дженна, сдерживая слезы. Меньше всего на свете она хотела оказаться в Тисл-Холлоу, но других вариантов не было.
      – Ваш дом здесь! – пророкотал голос, и Дженна замерла на полпути.
      На нижней площадке лестнице, уперши руки в бока, стоял Роберт Нэст.
      Лишь на мгновение замявшись, Дженна продолжила спускаться.
      – Не пытайтесь остановить меня, Роберт, – предупредила она. – Пожалуйста, отойдите в сторону.
      – У нас с вами есть незаконченное дело, Дженна, – ответил викарий. Взяв ее за руку и отобрав у Молли чемодан, он кивком отпустил горничную. – Послушайте, что я скажу, и идите с миром… если вы этого еще хотите. Но выслушайте меня… Идемте.
      Не сказав больше ни слова, викарий, несмотря на протесты Дженны, повел ее по коридору в оранжерею и усадил в то самое плетеное кресло, где Саймон сделал ей предложение. Роберт настолько жесток? Неужели он не понимает, как она страдает? Почему он не позволил ей уйти? Он знает, что это безнадежно. Он знает, что Ястреб – это Саймон. Он всегда это знал.
      – Роберт, пожалуйста, – пробормотала она, прогоняя подступившие слезы. Если он ее не отпустит, она через минуту покроется красными пятнами. – Я доверилась вам, а вы меня обманули, вы предали меня, – закричала она. – Нам нечего сказать друг другу.
      – Я не предавал вас, Дженна, – устало сказал викарий, садясь рядом с ней. – Я совершенно запутался, стараясь помочь вам обоим по отдельности. Это была ошибка, ужасная ошибка. А я причинил вам обоим боль, и нет мне за это прощения.
      – Теперь это не имеет значения, Роберт. Все кончено.
      – Только если вы этого хотите.
      Она смотрела в проникновенные янтарные глаза викария. Они казались такими искренними. Не важно, что он думает о случившемся. Он предал ее. Дженна не могла дать этому другого названия. Он все знал. И притворялся ее другом. Он знал, что она вынесла, с чем боролась, и позволил ей идти на страдания. Зная все, он поженил их. Нужно быть совершенно безмозглой, чтобы позволить этим вероломным проникновенным глазам сбить ее с толку.
      – Я с самой нашей первой встречи говорил вам, что Ястреб не убивает тех, кого грабит, Дженна, – сказал викарий, словно прочитав ее мысли. – Никогда не бьет и не оскорбляет их. Я говорил вам, что его миссия благотворительная. Я не могу назвать это обманом.
      – Какая благотворительность может быть в грабежах на большой дороге?
      – Я говорил вам, как страстно Саймон защищает бедных, особенно тех, кто пострадал на войне. Саймон обращался к властям, не стоит и говорить, что безрезультатно. Виной ли тому безумие нечастного короля или безразличие принца-регента, но, поскольку аристократия не предприняла никаких шагов, Саймон взял дело в свои руки. Украденное у аристократов он отдает тем, кто всего лишен и всеми забыт. Ведь у многих из тех, кого призвали на военную службу, – не стану скрывать, порой это были далеко не праведники, – за неуплату налогов отобрали земли, пока они сражались в чужих краях.
      Их жен отправили на каторгу, Дженна, а детей сажали в тюрьму, поскольку им приходилось красть и заниматься проституцией, чтобы прокормить семью. Многие из мужчин, воевавших за свою страну, искалечены. Награжденные медалями, они просят милостыню на улицах Лондона и Других городов. Некоторые из них воевали рядом с Саймоном, в Копенгагене. Многие сражались под командованием Нельсона в Трафальгарской битве, и одному Богу известно, сколько еще их бьется под началом Веллингтона и скоро пополнит ряды несчастных. Ради них действует Саймон.
      – И вы потворствуете его методам?
      – Нет. Я никогда их не одобрял, но Саймон мой друг, Дженна, и я буду рядом с ним в любом безумии, потому что я знаю его сердце и знаю, что он сделал бы то же самое для меня. Я буду защищать его, как могу. Я знаю, откуда он поднялся или над чем поднялся, если хотите. Он всю свою жизнь жил для других. То, что он сделал для Криспина и Эвелин, ни в какое сравнение с остальным не идет. Вы знаете, что он основал два госпиталя для ветеранов, продав для этого плантации в Индии и владения в горах Шотландии? Что половину своего состояния вложил в этих несчастных и их семьи? Нет, не знаете. И от Саймона вы этого никогда не услышите. Вы понятия не имеете, за какого человека вышли замуж.
      – И все-таки… – покачала головой Дженна.
      – Дженна, у Саймона было ужасное детство. Его отец был низким, жестокосердным тираном, столь же скупым на чувства, сколь богатым. Все свои надежды он связывал с наследником Эдгаром, старшим братом Саймона. Когда Эдгар разочаровал его, он не повернулся к Саймону, которого отшвырнул в сторону. Он замкнулся в себе и умер несчастным, озлобленным стариком. Я служил по нему панихиду. Кроме Саймона, на службе ни единой души не было.
      – И вы явились сюда защищать его? – ледяным тоном поинтересовалась Дженна. – Ему нет оправдания, Роберт. Ястреб – это Саймон. Он даже не пытался отрицать!
      – Да, он тот, кого называют Ястребом, – ответил викарий, – но Ястреб не повинен в смерти вашего отца, Дженна. Я приехал не по его просьбе. Разговор с вами – всецело моя идея. Саймон ничего не знает. Я привез записку Фелпсу.
      – Тогда вам лучше доставить ее по назначению. А мне нужно идти. Я хочу уехать прежде, чем Саймон вернется.
      – Саймон не вернется, – сказал викарий, поднимаясь. – Он отправился в Лондон. Я привез Фелпсу указание догнать его.
      У Дженны внутри словно что-то оборвалось, нижняя губа задрожала. Почему ее это так волнует? Она ведь собралась сбежать от Саймона? Так почему от этой новости льдом сковало сердце?
      – Дженна, вы с Саймоном любите друг друга, – сказал викарий, прерывая ее мысли. – Вам нужно поговорить. Бегство – это не ответ.
      – Скажите это Саймону! – бросила она. – Похоже, в ваших глазах у него есть преимущество передо мной.
      – Я только что это сделал.
      – Ну и прекрасно! – взмахнула руками Дженна.
      – Знаете, он не сердится, что вы стреляли в него. Его обидело, что вы сочли его способным на убийство и не верили его любви, поскольку предпочли признаться мне, а не ему.
      Дженна на дрожащих ногах поднялась с плетеного кресла.
      – Мне нужно идти, – сказала она. – Карета готова, я не хочу заставлять Барстоу ждать.
      – Куда вы поедете?
      – Домой… в Тисл-Холлоу. В Ньюокуэе я найму карету, Барстоу вернется обратно.
      – Вы, конечно, возьмете с собой Молли?
      – Молли прислуга Саймона. Мне ничего от него не надо, Роберт.
      – Но… это небезопасно, женщина… одна, без компаньонки! Есть опасности… есть…
      – Разбойники? – холодно улыбнулась Дженна. – Страдания, которые они мне могут причинить, не идут ни в какое сравнение с тем, что я вынесла от «друзей». А теперь извините. Я не хочу заставлять Барстоу ждать.
      – Дженна, вы собираетесь… Вы намерены выдать его?
      Она ожидала этого вопроса, но от этого ей не легче было его услышать, особенно от Роберта. Она не потрудилась скрыть своего презрения и долго смотрела на викария сквозь сердитые слезы.
      – Выдадите?
      – Всего хорошего, Роберт, – пробормотала Дженна и бросилась прочь.

      В «Гербе Хизервуда» было темно. Саймон, теряя терпение, сидел в углу с бутылью эля. Зализывал ли он раны, как сказал викарий? Возможно, но он не признался бы в этом даже себе. Он машинально вытащил глиняную трубку, Великолепный табак показался ему сейчас горьким, как эль. Саймон задумался, доставит ли табак ему когда-нибудь удовольствие.
      Служанка старалась привлечь его внимание хитрыми взглядами и выставляла открытую грудь напоказ. Были, времена, когда Саймон мог принять приглашение этих карих глаз, так обольстительно глядевших на него, но это было давно, прежде чем он влюбился в таинственную красавицу с золотистыми волосами и глазами, сияющими как ртуть.
      Внезапно в его памяти всплыл образ Дженны. Он увидел ее серебристо-серые глаза, расширившиеся от желания и затуманенные страстью, которую пробудил именно он. О, как она его любила. С нерастраченным пылом, раскрепощенной энергией юности она боготворила – да-да, это верное слово, – боготворила его. Никто из его возлюбленных так не относился к нему. И с упавшим сердцем Саймон понял, что он никогда больше не познает такую восторженную капитуляцию невинности. Какое блаженство почувствовать росу ее пробуждения. Ни одна женщина не примет его с такой чистотой, не отдастся всецело любви.
      Саймон заглушил вырвавшийся стон глотком отвратительного эля. И поморщился, когда обожгло пищевод и пустой желудок, отвлекая от сладостно-горьких воспоминаний, разжигавших его чресла. Печально известное варево, однако, было недостаточно крепким, чтобы погасить этот огонь. Какая-то первобытная сила все еще бушевала в Саймоне, воскрешая экстаз бурной ночи, и он неловко шевельнулся на стуле, заскрипевшем под его мускулистым телом.
      Он отпил еще глоток и снова поморщился. Нет, не совсем подействовало. Если уж эта отрава не помогает, он обречен. Неужели ничто не погасит этот проклятый огонь? Если бы в этот ужасный миг пришлось держать пари, Саймон поставил бы на то, что это невозможно.
      Фелпс оказался рядом с ним прежде, чем Саймон его заметил. Выколотив золу, Саймон сунул трубку в карман жилета и поднялся, резко отодвинув стул.
      – Вовремя, нечего сказать! – возмутился он. – Что тебя задержало? Через час будет темно, а нам предстоит долгая дорога. Кто на козлах?
      – Я без кареты, милорд, сказал Фелпс. – Но это не самое страшное.
      – Что еще случилось? – бросил Саймон по дороге к выходу.
      – Графиня взяла карету, чтобы уехать в Тисл-Холлоу, милорд.
      – И?..
      – Одна, – произнес Фелпс, приподняв бровь в своей неподражаемой манере.
      – Черт побери! – сплюнул сквозь зубы Саймон, вытащив камердинера из трактира в теплые туманные сумерки. – Какой дорогой она поехала, Фелпс?
      – Барстоу повез ее в Ньюкуэй. Мистер Нэст сказал, что она планирует нанять там карету до Лонсестона.
      – Одна, ночью? И Роб не мог остановить ее, поехать за ней?
      – Очевидно, нет, милорд. Похороны задержали его, поэтому он и послал меня за вами. Он очень обеспокоен, милорд. Он велел передать вам, что независимо от ваших чувств к миледи вам обоим не нужно, чтобы она взяла грех на душу. Прошу прощения, что он этим хотел сказать, милорд?
      – Не бери в голову! – огрызнулся Саймон. – Приведи мою лошадь и следуй за мной. Нам кое-что надо сделать до темноты.
 
      – О нет, миледи, я и слушать не стану! – Барстоу, облаченный в полный костюм кучера с красным шерстяным шарфом и пальто с пелериной, мял в руках шапку. Стоя у каретного сарая на почтовой станции в Ньюкуэе, он смело смотрел на Дженну. На его возгласы оборачивались, но он не унимался. – Я свое место знаю, – продолжал он в ответ на ее возмущенное бормотание, – но я знаю также и свой долг. Вы не поедете в Лонсестон темной ночью одна. Да хозяин меня убьет, если я вам это позволю. Он с меня шкуру спустит, если я отпущу вас ночью одну. Вы не раз ездили верхом в Корнуолле, миледи, и знаете, как быстро темнеет на побережье. Видите небо? Через час оно будет черным как смоль.
      Дженна сердито топнула ногой. Ей не нужна карета Саймона, его конюх, все, что ему принадлежит. Все должно кончиться здесь, на почтовой станции Ньюкуэя. Ее разбитому сердцу не нужны никакие напоминания.
      – Ты, кажется, не понял, – сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я не вернусь, Барстоу. Я уезжаю домой навсегда.
      – Это касается вас и хозяина, – пожал плечами кучер. – А что касается меня, то я хочу ночью спать спокойно, а не волноваться о том, что с вами стало. Я отвезу вас в Лонсестон, и делу конец. Старое ружье при мне, заряжено и в полной готовности. И я воспользуюсь им, если понадобится, чтобы в безопасности доставить вас туда, куда вам нужно. Дорога до Лонсестона неблизкая и довольно скверная. Я бы никогда здесь не остановился, если бы знал ваши планы, миледи.
      – Барстоу, пожалуйста, – умоляла Дженна. – Я знаю, что ты желаешь мне добра, и благодарна за это, но я действительно хочу продолжить путь одна.
      – У вас есть враги, миледи, вы не можете этого отрицать, я своими глазами это видел, – спорил кучер. Скрестив руки, он упрямо вскинул бороду. – Можете нанять себе экипаж, если хотите, тут я вам помешать не могу. Но вы напрасно тратите время, поскольку я все равно поеду за вами. Так что вы с таким же успехом можете ехать и в этой карете.
      Как ни разбита была Дженна, она почти улыбнулась. Барстоу имел дар располагать к себе, она поняла это еще при первой встрече. Его поведение говорило, что он от своего слова не отступится. Рассматривая ситуацию с его точки зрения, Дженна признала, что его присутствие, как и его проверенное кремневое ружье, успокаивает. Сумерки быстро сгущались. Скоро совсем стемнеет. Больше откладывать отъезд нельзя. Сникнув, она хрипло вздохнула.
      – Что ж, Барстоу, твоя взяла, – сдалась она.
      – Отдайте мне свои ценности, – сказал он, открыв заскорузлую ладонь.
      – Что? – не поняла Дженна.
      – Ну сережки, кольца, миледи, – сказал кучер. – Я вам не лгу, дороги тут кишат бандитами. И если вы не хотите пожертвовать эти побрякушки первому же встречному негодяю, то лучше отдайте их мне, я их спрячу.
      Дженна взглянула на свои руки. Она хотела оставить драгоценности с подарками Саймона, но уезжала в такой спешке, что совсем забыла об этом. Она сняла серьги, красивое кольцо с рубинами и бриллиантами, которое Саймон надел ей на палец, сделав предложение, и не моргнув глазом положила в ладонь Барстоу. Взявшись за обручальное кольцо, она заколебалась, но, сдернув с пальца, отдала и его.
      – Лучше отдайте мне и то, что находится в вашей сумочке, – торопил кучер.
      Дженна протянула ему кошелек.
      – Нет, миледи, – отмахнулся он, – оставьте пару фунтов и мелочь, а остальное отдайте мне. Если бандиты нас остановят, ваш пустой кошелек наведет их на подозрения, и дело может обернуться скверно. На мой взгляд, лучше отдать им немногое, чем подвергнуться обыску, поскольку они решат, что вы все спрятали на себе, миледи.
      Проглотив ком в горле, Дженна вручила ему банкноты. Саймон опускался до этого в своих набегах? Она содрогнулась при этой мысли, но от картины, услужливо нарисованной воображением, наряду с презрением возникла ревность.
      – Под сиденьем есть двойное дно, – объяснил Барстоу. – Хозяин встроил его во все свои кареты. Ваши деньги и безделушки под моим задом, простите за выражение, будут в полной безопасности.
      Дженна не ответила. Кровь вдруг отхлынула от ее лица. Конечно, Барстоу прав. Все это походило на ночной кошмар, и она молилась о том, чтобы проснуться рядом с мужем в просторной кровати из красного дерева. Чтобы на его плече не было раны, не было, костюма разбойника в башне и теплых, пахнущих порохом пистолетов. Но кошмар был реальностью. Дженна уселась в карету и в отчаянии вжалась в кожаные подушки. Кучер щелкнул кнутом, подгоняя лошадей.
      Вскоре стемнело, и Барстоу зажег фонари. Облака скрыли луну, напомнив Дженне другую ночь, темную и тихую. Холодок пробежал у нее по спине. Она не могла не думать о предостережениях кучера. Она слишком расстроена, а он чересчур осторожен? Ей хотелось в это верить, но она жалела, что под рукой нет пистолета из коллекции отца. Сквозь слюдяные окна кареты ничего не было видно. Высокие дубы и старые каштаны тянулись вдоль дороги, закрывая лунный свет, время от времени появлявшийся сквозь разрывы в тучах. Нигде ни огонька, дорога впереди и сзади пуста.
      Изредка Барстоу скрипучим голосом окликал ее, дорожные вехи невидимо мелькали в темноте. Теперь Дженна была рада, что вопреки своим намерениям уступила преданному кучеру. Она чувствовала себя с ним в безопасности и под ритмичный стук копыт и покачивание кареты начала засыпать. Наконец она провалилась в сон.
      Вскоре в ее сон ворвались странные звуки: щелканье кнутов, резкие окрики, ржание лошадей, которые вдруг понесли. Внезапно ей показалось, будто она не в карете, а, судя по крену, в раскачивающейся лодке. Вблизи раздались выстрелы. Дженна, очнувшись от кошмара, оказалась в жуткой реальности и, слетев с сиденья, упала на пол, когда карета со скрипом остановилась в темноте.
      – Кошелек или жизнь! – пророкотал у окна грубый голос.
      Едкий запах пороха ударил в ее ноздри. Барстоу что-то ответил, но она не могла разобрать из-за фырканья и ржания нервничающих лошадей. Не успела Дженна подняться и сесть на сиденье, как рука в черной перчатке, рванув дверцу, вытащила ее из кареты.
      – Отпустите меня! – сопротивляясь, пронзительно закричала Дженна, но разбойник, встряхнув, заставил ее замолчать.
      – Не сопротивляйтесь, миледи! – предупредил ее с козел Барстоу. – Делайте, что он говорит!
      – Мудрые слова, – сказал бандит. – А ну слезай оттуда! Живо, старик.
      – Хотите под копыта попасть? – крикнул Барстоу, стараясь удержать поднимающихся на дыбы лошадей. – Лошади понесут, если я поводья брошу!
      – Тогда бросай оружие!
      – Нет у меня никакого оружия. Делайте свое дело и поторапливайтесь. Говорю вам, я этих бестий не удержу.
      Тут же грянул выстрел, и шляпа слетела с головы кучера. В ее широких полях зияла дыра от пули.
      – Следующая тебя прикончит, – прорычал разбойник, перекрывая пронзительный крик Дженны. – Бросай оружие, я сказал.
      У Дженны сердце упало, когда старое кремневое ружье стукнулось о землю у ног разбойника.
      – Больше у меня ничего нет, – крикнул Барстоу. – Проверьте, если не верите.
      – Тогда подними руки, – приказал мужчина и, сдвинув дулом пистолета шляпку, обшарил Дженну бесцеремонным взглядом.
      Она задохнулась, когда разбойник сунул пистолет в карман и вытащил другой. Даже в темноте она его сразу узнала. Она слишком часто видела этот пистолет в коллекции отца в Тисл-Холлоу. Это был армейский пистолет, которым разбойник избил отца до смерти. Сомнений не было. Она узнала метки и инициалы, которые отец вырезал на рукоятке.
      Дженна взглянула на мужчину, и у нее снова перехватило дыхание. Треуголка и темная одежда почти такие же, как те, что она обнаружила в круглой башне Кевернвуд-Холла. Этот человек подражает Саймону, прикрываясь его образом? Он пятнает благородную репутацию Ястреба? Как бы то ни было, Лайонел принял этого бандита за истинного Ястреба. Сходство было несомненным.
      Мужчина безжалостно смотрел на нее. От него пахло виски и немытым телом. Нащупав сумочку, он сорвал ее с руки Дженны. Не заглядывая, в кошелек, бандит сунул его в карман и провел по ее рукам, нащупывая драгоценности.
      – У меня больше ничего нет, – крикнула она.
      – Да? – усмехнулся он. – Снимай жакет. Я сам проверю!
      Дженна завозилась с пуговицами. Разбойник, теряя терпение, помог ей и, зажав руки, снял с нее шляпку, повернул кругом. Жемчужные гребни поддерживали ее прическу. Он вытащил их, и ее волосы рассыпались по плечам.
      – Значит, ничего? А это что?
      – Возьмите их! – пронзительно крикнула Дженна.
      – Я их уже забрал, птичка. Что еще у тебя есть?
      – Н-ничего. Отпустите меня!
      – Эй вы! Отпустите ее! – крикнул Барстоу. – Возьмите мои часы, они золотые.
      Кучер бросил часы, и разбойник поймал их на лету.
      – Спасибо! – ухмыльнулся он, взвесив часы на руке, и запихнул их в карман.
      Если бы страх не парализовал ее, Дженна сквозь тонкие кожаные башмачки почувствовала бы, как задрожала земля от топота копыт. Но она решила, что ее просто сотрясает безудержная дрожь, пока в темноте не грохнул выстрел.
      Бормоча проклятия, разбойник отпустил Дженну, схватил уздечку, вскочил в седло и помчался прочь.
      Дженна глазом не успела моргнуть, как Саймон спрыгнул со взмыленной лошади и в два шага оказался рядом с ней. Она готова была поклясться, что он даже не хромал. Фелпс вихрем пронесся мимо них, преследуя разбойника.
      – С вами все в порядке, миледи? – спросил Барстоу, привлекая внимание Саймона. – Я старался опередить бандита. Когда я заметил, что он за поворотом остановил другую карету, то помчался так, что мы едва не опрокинулись. Но он оказался слишком быстрым.
      Только сейчас Дженна сообразила, что разбойник остановил их на обратной дороге в Кевернвуд-Холл. Ошеломленная эмоциями, в которых мешались страх, облегчение, смущение, она посмотрела в синие глаза Саймона и отвела взгляд. Они жгли ее, и она смогла лишь кивнуть.
      Хотя он стоял так близко, что его теплое дыхание щекотало ей лицо, Саймон не коснулся ее. Взглянув на его прижатые, к бокам побелевшие кулаки, Дженна обрадовалась этому. Когда он заговорил, то обратился не к ней, а к Барстоу. Ему понадобилась минута, чтобы переключить свое негодование на кучера.
      – У меня к тебе есть разговор, – бросил он нахмурившемуся Барстоу. – Не сомневайся, мы выясним отношения, когда вернемся в Кевернвуд-Холл.
      Дженне меньше все хотелось отправляться в Кевернвуд-Холл, и протест стиснул ей горло. Если Саймон это и заметил, то не подал виду. Взяв ее за локоть, он, не сказав ни слова, бесцеремонно подвел к карете.
      Она как раз поднималась на подножку, когда вернулся Фелпс. Саймон в безмолвном вопросе вскинул подбородок. И Дженну прошил этот взгляд. Она видела его раньше, в Мурхейвен-Мэноре, когда пришла в себя после обморока. Саймон смотрел так на лорда Эклстона. Тогда ее это взволновало. Теперь от воспоминаний на глаза навернулись слезы. Она не хотела, чтобы Саймон их видел.
      – Я потерял его в лесу, милорд, – печально покачал головой Фелпс. – Его лошадь не так устала, как моя.
      Бросив поводья своей лошади камердинеру, Саймон кивнул ему и вслед за Дженной шагнул в карету. Сев напротив, он стукнул в крышу дулом пистолета, сигнализируя Барстоу, что можно ехать. Потом, откинувшись на подушки, скрестил на груди руки и ожег ее взглядом.
      Дженна отвела глаза.
      – Ты… пострадала? – после долгого молчания спросил Саймон ровным тоном, который в корне противоречил его горящему взгляду. – Он не причинил тебе… вреда?
      – Нет, – пробормотала она, понурив голову. – Это был… он.

      – Я здесь узница, милорд? – холодно спросила Дженна, когда Саймон проводил ее в спальню.
      Он не переступил порог. И ни единого слова ей не сказал по дороге в Кевернвуд-Холл. На полпути к ним присоединился Роберт Нэст верхом на лошади. Тогда Саймон вышел из кареты и остальную часть пути следовал за ней верхом вместе с Фелпсом и викарием. Ему нужно было время, чтобы привести в порядок спутанные мысли.
      – Не думайте удержать меня здесь против моей воли, – сказала Дженна в ответ на его молчание.
      – Я предпочитаю называть это превентивным заключением, – кратко ответил Саймон. – Ясно, что вы не способны обойтись без посторонней помощи.
      – Как вы смеете! – пронзительно воскликнула Дженна.
      – Смею, миледи! Вынужден сметь. Теперь я не могу позволить себе роскошь доверия. Слишком многое поставлено под угрозу.
      – Вы думаете, я намерена выдать вас? – тихо проговорила Дженна.
      – Достаточно сказать, миледи, что пока не приму защитные меры, я не могу позволить себе пренебречь тем, что вы можете это сделать.
      – Вы плохо меня знаете, милорд.
      – А вы, миледи, меня вообще не знаете!
      Синие глаза схлестнулись с серебристо-серыми. С чего он взял, что может вести нормальную жизнь, жениться и вести мирное существование? Да, ему нужно время, чтобы прийти в себя. От этих прекрасных глаз – даже разгневанных, – его сердце таяло.
      – Доброй ночи, миледи, – отрывисто и четко сказал он.
      Закрыв дверь, чтобы не видеть этих серебристых глаз, Саймон повернул ключ в замке. Не обращая внимания на стук кулаков и пронзительные протесты Дженны, он пошел к лестнице, где его ждал Фелпс.
      – Я запер двери гардеробной, как вы велели, милорд, – как всегда важно сказал камердинер. – Вы уверены, что это разумно?
      – Разумно? – недоверчиво произнес Саймон. – Боже милостивый, да это необходимо, по крайней мере, пока все не продумаю.
      – Как скажете, милорд.
      – Ты это не одобряешь. – Саймон заметил поднятую бровь камердинера.
      – Одобрять или не одобрять – это не мое дело, милорд, – ответил Фелпс. Он невесело усмехнулся. – Просто я не думаю, что это целесообразно. – Камердинер кивком указал на дверь спальни, – Она этим кошачьим концертом весь дом взбудоражит.
      – Пускай, – мрачно улыбнулся Саймон. Похлопав по плечу камердинера, он пошел вниз. – Она будет сидеть там. Сейчас меня ждет в библиотеке Роб, а потом мне надо поговорить с Барстоу.
      – Приготовить ванну, милорд?
      – Ванну? – повернулся на ступеньке Саймон. – На это нет времени, старина. Жди меня в конюшне. Мы попробуем найти этого негодяя.
 
      Руки Дженны покраснели и саднили, когда она наконец перестала колотить в дверь спальни. Сникнув, она села на кровать, растирая пальцы. Только час прошел с тех пор, как Саймон уехал. Но это казалось вечностью. Дженна перестала атаковать дверь, выяснив, что пройти в гардеробные можно, но двери, ведущие из гардеробных в коридор, заперты.
      Никто не пришел ей на помощь, даже похожая на мышку Молли. А Дженна была уверена, что горничная освободит ее. Саймон навсегда хочет заточить ее здесь? При этой мысли злые слезы закипели у нее в глазах. Зажмурившись, она замолотила кулаками по покрывалу. Этот человек превратил ее в настоящий фонтан. За несколько недель, с тех пор как встретила своего невероятного мужа, она пролила больше слез, чем за всю свою жизнь.
      Поколотив покрывало, Дженна спрыгнула с кровати. Она не зажгла лампы, но слабый луч лунного света, пробивавшеюся сквозь тучи, узкой дорожкой лег к ее ногам, и Дженна пошла по ней к окну, напряженно всматриваясь в темноту и отыскивая признаки жизни. Вдруг у нее заломило голову, и холод сковал спину.
      В башне горел свет.
      Затаив дыхание, она ждала, страдальчески глядя на призрачный свет, пока он не исчез и не появились две похожие фигуры, их можно было различить только по движениям. Она узнала Саймона по большим решительным шагам. Сев в седла, всадники исчезли в темноте. Куда Саймон отправился в такой час, и кто был с ним?
      Дженна размышляла у окна, пока изнеможение не одолело ее, лишая равновесия, глаза начали закрываться. Залитая таинственно-жутковатым лунным светом кровать выглядела весьма заманчивой. Дженна устало побрела к ней и, не раздеваясь, в туфлях, забралась под одеяло. Она будет готова сбежать в ту минуту, когда чья-нибудь рука – не важно чья – повернет ключ в замке. Таков был план. Приняв решение, Дженна закрыла опухшие глаза и уснула.
      План рухнул, когда она проснулась отлившегося в окна яркого солнечного света. Над ней с подносом в руках склонился Саймон. Дженна выпрямилась и отбросила покрывало. Не успела она подняться, как Саймон поставил поднос ей на колени и отошел. Подбоченясь и подняв брови, он разглядывал ее измятый дорожный костюм и сафьяновые туфли.
      – Вы вообразили, что я воспользуюсь преимуществом, миледи? – ледяным, тоном поинтересовался он… – Вы действительно меня не знаете. Но это не имеет значения. Главным образом это моя вина. По крайней мере, так говорит Роб.
      Она с усилием отставила поднос и спустила ноги с кровати.
      – Я одета, милорд, потому что хочу уехать. Вы не можете замуровать меня здесь.
      – Дженна, мы можем объявить перемирие? Нам нужно поговорить.
      – Нам не о чем говорить, милорд. В доме викария вы совершенно ясно дали понять, что ничего не желаете слышать. Думаю, лучше нам оставить это.
      – Но мне нужно кое-что сказать. Могу я сесть? – Он махнул рукой в сторону стоявшего у камина кресла.
      Дженна не ответила. Увидев шанс, она бросилась к двери и отчаянно дернула за ручку, но дверь была заперта. Повернувшись, Дженна увидела, как Саймон показывает ей ключ.
      Он шагнул к ней, его хромота была почти незаметна. Дженна попятилась, пока дверь не положила конец ее отступлению. Саймон был настолько близко, что жар его тела согревал, а запах табака дурманил словно наркотик. Слезы снова подступили к глазам. Его образ стал размытым. Сердце Дженны лихорадочно застучало, грудь вздымалась, поднимая серый корсаж измятого дорожного платья, колени ослабли. На мгновение она подумала, что Саймон собирается поцеловать ее. Если бы он обнял ее своими сильными мускулистыми руками, она бы сдалась, уступила его поцелую. Но эти пристально смотревшие на нее синие глаза не потемнели от страсти, они были затуманены гневом и болью. Взглянув в них, Дженна отвернулась.
      – Мы можем объявить перемирие? – повторил Саймон.
      – Милорд?
      – Дженна, пожалуйста. Я не милорд, я твой муж. Я не прошу, чтобы ты соблюдала данные у алтаря клятвы, если тебя это тревожит, совсем наоборот. Я ехал в Лондон, когда ты решила пойти по неверному пути. Я жил бы там вдали от тебя, но теперь я не могу уехать.
      – Понятия не имею, о чем идет речь, – отрезала Дженна.
      – Очевидно, мы совершили… ошибку, – сказал он, его голос был пустым и усталым. – Роб был прав. Мы действительно поженились слишком быстро, не узнав друг друга. Не стану притворяться, что это внезапно проявилось вчера вечером, это было заметно и раньше. Чтобы уладить семейные проблемы, требуются годы, но у меня есть друзья в Церковном апелляционном суде, и я хорошо знаком с архиепископом Кентерберийским. Если ты хочешь освободиться от своих клятв, уверен, это можно устроить, я не буду стоять у тебя на пути. Мы можем разъехаться, как только начнется процесс. Я был глупцом, решив, что я… Ладно, это не важно. Я предприму шаги, чтобы освободить тебя от нашего… брака, но сначала нам нужно заключить перемирие по причине, совершенно не связанной с нами.
      – И какова же она? – с вызовом спросила Дженна. Бунт был ее единственным оружием против скандальной реакции тела, которую вызывала близость Саймона.
      – Выход в свет Эви, – сказал он.
      – Э-Эви…
      – Не нужно обижаться, – ответил Саймон на ее недоверчивое заикание. – Если помнишь, это ты настояла на том, чтобы устроить ее первый бал здесь, в Кевернвуд-Холле. Я хотел устроить его в лондонском доме. Он состоится в следующую субботу. Приглашения разосланы. Их нельзя отозвать, я не сделал бы этого, даже если бы мог. Я устрою для Эви самый прекрасный бал, какой смогу. И не стану омрачать его нашими… трудностями. Лучше бы устроить его в городе. Там более подходящая атмосфера, достойный бальный зал и дом намного удобнее для гостей, чем этот мавзолей. Понять не могу, почему ты настояла на том, чтобы устроить бал здесь.
      – Из-за Роберта, – вырвалось у нее. Прикрыв рот рукой, Дженна закусила губу, не находя слов. Она не намеревалась выдавать викария. Но, поразмыслив, решила, что у нее нет причин хранить секрет Нэста, когда он так безжалостно предал ее. Гнев, горечь и разочарование всколыхнулись ней. – Он любит ее, – с вызовом сказала она.
      – Эви? – изумился Саймон. Ссутулившись, он отступил на шаг.
      – Она, конечно, ничего не знает, ей некогда, она тоскует по тебе. Он открылся мне по секрету. Но я больше не чувствую себя обязанной хранить эту тайну, после того как он предал меня.
      – Роб не предавал тебя, Дженна.
      – Да? А как тогда это назвать? Он позволял мне изливать свое сердце, обнажать душу, зная, что Ястреб – это ты. Он покрывал тебя… был твоим соучастником в преступлении!
      – Ш-ш! – прошипел Саймон. – Здесь, кроме Фелпса, никто ничего не знает.
      – Фелпс! Я должна была догадаться! Полагаю, Эви тоже знает?
      – Я меньше всего на свете хотел бы, чтобы Эви об этом узнала.
      – Это меня не удивляет! Ладно, чего ты ждешь от меня в этом… твоем перемирии?
      – Только того, что до окончания бала ты притворишься, что у нас все в порядке. Я не хочу, чтобы наши супружеские проблемы омрачили дебют Эви в свете. Я слишком долго и тяжело трудился, чтобы добиться для нее достойного положения. Когда это будет сделано, можешь идти с миром куда пожелаешь. Я тебе не тюремщик. Ты сделаешь это для меня, Дженна?
      Она притворилась, что думает. Он не заслуживал быстрого ответа. Эви… всегда Эви! Ну почему всегда Эви? Она смаковала его дискомфорт, прежде чем заговорить.
      – Хорошо, милорд, – сказала наконец Дженна, – для Эви – Она даже не попыталась скрыть звенящую в голосе ревность. Ей все равно, что он подумает. Эви! Нечего сказать!
      – Спасибо, – кратко ответил Саймон.
      – Теперь ты позволишь мне выйти из этой комнаты? – огрызнулась она.
      – После того как Молли приведет тебя в порядок, – ответил Саймон. – Ты не можешь ходить по дому в таком виде.
      – Подожди, – сказала Дженна, когда он шагнул мимо нее к двери. – Нужно кое-что прояснить… Теперь я знаю, что это был не ты… что не ты…
      – Теперь когда ты увидела настоящего бандита, ты получила доказательства? – горько ответил Саймон. Он улыбнулся, но от этой улыбки у нее мурашки поползли по коже. – Ты и без них должна была понять это, Дженна. – Отперев дверь, он обернулся. – Я пришлю Молли. – И кивком указал на стоявший на кровати поднос: – Тебе лучше поесть, до обеда еще далеко.
      – Я не спущусь к обеду, милорд, – сообщила Дженна.
      – Саймон, – поправил он. – Помни про перемирие. Ты спустишься сегодня к обеду умытая, причесанная и в приличном виде. Ты это сделаешь.
      – Это почему же?
      – Потому что твоя мать и Эви только что прибыли, чтобы совершить чудо и преобразить дом к предстоящему балу Они ждут, что ты пообедаешь с ними. Я думаю пригласить Роба. Я хочу сам посмотреть на него в обществе Эви и увидеть, есть ли что-нибудь похожее на то, о чем ты говорила. А пока я тебя покину. – Саймон мягко провел пальцем по ее щеке. От его прикосновения ее словно копьем пронзило. – Тебе нужно время, чтобы залечить эти пятна, – заметил он. – И еще, Дженна… независимо оттого, что ты думаешь, тебе нечего меня бояться.

      Перед обедом все собрались в гостиной. Дженна спустилась раньше других. Меньше всего ей хотелось войти в комнату, заполненную людьми, среди которых не было ни одного союзника.
      Когда она увидела у открытой на террасу двери Саймона и викария, погруженных в серьезную беседу, у нее упало сердце. Пьянящий аромат ночных цветов плыл в вечернем воздухе, напоминая другой сад и запах сирени.
      Викарий приветствовал Дженну, его янтарные глаза были тревожными и грустными, а пристальный взгляд Саймона оценивающе скользнул по ее наряду. Она выбрала вечернее платье из кремового муслина, отделанное нежными фиалками. Широкий зеленый пояс под грудью завязан на спине бантом. Молли собрала ее волосы в высокий шиньон, оставив локоны по бокам, и украсила прическу узкими зелеными лентами. Саймон одобрительно кивнул и вернулся к беседе с викарием.
      Дженна никогда в жизни не чувствовала себя такой одинокой и не на своем месте. Когда в дверях появились ее мать и Эвелин, дела пошли еще хуже. Вдова, ни к кому конкретно не обращаясь, болтала вздор таким пронзительным голосом, что Дженна вздрогнула. Тем временем Эвелин в облаке полупрозрачного муслина бросилась на шею Саймону, чмокнула его в щеку и лепетала о том, как ужасно по нему соскучилась. Дженна поймала себя на том, что ее одолевают тошнота и гнев при виде упорно цепляющейся за Саймона девчонки. Хотя Саймон успокаивал Эви отеческим движением, у Дженны сердце заболело от воспоминаний о ласках этих рук, она бы сейчас отдала все на свете, чтобы поменяться местами с леди Эвелин Сент-Джон.
      Вдова все еще болтала, когда Саймон подал ей руку, чтобы проводить к столу. Эвелин, нарушая все правила этикета, подхватила Саймона под другую руку, прижалась головкой к его плечу, и он пригласил двух дам в столовую. Он вел их осторожно – раненая нога докучала ему, а пышные формы вдовы соперничали размерами с дверным проемом. Поза девочки была так знакома, что Дженну качнуло. Точно также это белокурое создание собственнически цеплялось за Саймона, когда она открыла глаза после обморока в Мурхейвен-Мэноре. Неужели эти воспоминания никогда не перестанут мучить ее? Приросши к месту, Дженна оттолкнула руку Роберта Нэста, коснувшегося ее локтя, чтобы проводить в столовую.
      Саймон занял место во главе стола, по правую руку от него села Дженна, по левую – вдова. Нэста усадили рядом с леди Холлингсуорт, а Эвелин села рядом с Дженной, напротив викария. Дженна не задавала вопросов о странном размещении гостей. Было ясно, что Саймон хотел присмотреться ко всем поближе. Эвелин и викария посадили так, что он мог незаметно наблюдать за ними. Оба явно понятия не имели, что за ними следят и по какой причине.
      Эвелин раздосадовало, что ее отсадили от Саймона. Она дулась и ерзала на стуле, то и дело отбрасывала золотые локоны и раздраженно вздыхала, но Саймон, казалось, этого не видел. Он был занят, развлекая мать Дженны и наблюдая за Робертом Нэстом. Дженна по поведению девушки догадалась, что в прошлом все внимание Саймона за столом доставалось ей. Но делала вид, что ничего не замечает.
      – Что-то не так, Дженна, дорогая? – пропела вдова.
      – Извини, что? – Дженна понятия не имела, о чем говорила ее мать.
      – Ты хорошо себя чувствуешь? – насупилась вдова. – Ты ни слова не слышала из того, что я сказала этим вечером.
      – Все хорошо, мама, – коротко ответила Дженна. – О чем ты говорила?
      – Я говорила, дорогая, что твоя помолвка в Мурхейвен-Мэноре прошла без помех, а потом все пошло вверх дном, если помнишь.
      – Да, – закатила глаза Дженна. Во имя всего святого, почему она должна это выслушивать?
      Вдова продолжала молоть вздор. Лакеи начали разливать суп. Дженна смотрела в свою тарелку. От супа пахло вкусно, но он казался несъедобным и жидким, сквозь него просвечивал синий рисунок на фарфоре.
      Ложки вразнобой звякнули о тарелки, и Дженна вздрогнула, услышав восторженные стоны матери, которая буквально хлебала суп. Дженна не раз ловила на себе взгляды Саймона: наверняка он проверяет, выполняет ли она договоренность. Она видела, как он украдкой посматривает на Эвелин и викария, поскольку со своего места могла прекрасно наблюдать за парой, не выдавая своего внимания. Но следить за Эвелин не было никакой необходимости. Ее глаза не отрывались от Саймона.
      Черт возьми! Что это значит?
      К счастью, суп убрали и подали устрицы. Никто не ел, кроме вдовы, которая безудержно предавалась чревоугодию. Все еще дуясь, Эвелин возила вилкой устрицу по тарелке под несчастным взглядом викария. Саймон, нахмурясь, наблюдал за обоими и не смотрел на Дженну, пока пронзительный голос леди Холлингсуорт не нарушил неловкую тишину.
      – У меня есть потрясающая, новость, – сказала она. Пригнувшись и опустив пышную грудь к устрицам, словно собиралась выдать государственную тайну, она почти прошептала: – Я не совсем уверена, подобает ли это здесь говорить, но боюсь, я просто взорвусь, если промолчу еще мгновение.
      – Тогда хватит ходить вокруг да около, мама. Говори, в чем дело!
      – Хорошо, дорогая, – начала вдова, ерзая на стуле, – это касается Руперта Марнера.
      – Все, что касается Руперта Марнера, не представляет для меня ни малейшего интереса, – отрезала Дженна.
      – О, я в этом не уверена, – ответила вдова. – Он получил по заслугам!
      Дженна увидела, как викарий застыл над тарелкой, его янтарные глаза наконец оторвались от лица Эвелин. Теперь викарий повернулся к Саймону, который, казалось, почти улыбался. Подняв наконец вилку, Дженна уставилась в свою тарелку.
      – Руперт отправился в горную Шотландию, но его карету вскоре остановили, – продолжала вдова.
      – В этом нет ничего интересного, мама.
      – Дженна! Это был Ястреб, дорогая, тот самый разбойник, который убил твоего несчастного отца.
      Дженна медленно подняла голову и уставилась на мать, которая снова заерзала на стуле.
      – Руперта заставили раздеться, забрали все его ценности, привязали к дереву и выпороли кнутом до бесчувствия. Потом разбойник отпустил на свободу лошадей бедного Руперта, забрал всю его одежду, даже сапоги, и оставил его там фактически голым! Руперту пришлось тащиться на почтовую станцию в Тависток в сюртуке и бриджах своего кучера, там он лишился чувств, и его отвезли в Мурхейвен-Мэнор. Я узнала это от леди Джерси. Весь Лондон об этом говорит.
      Все молчали.
      Дженна, опустив вилку, взглянула на викария, но он не смотрел на нее. Саймон со сводящим с ума безразличием пристально смотрел в ее распахнутые глаза.
      – Когда это было, мама? – сказала Дженна, не сводя глаз с Саймона.
      – В вашу брачную ночь, дорогая, ранним утром.
      Так вот куда ездил Саймон! Она сжалась. Быстрый взгляд на викария подтвердил ее догадку. Шея над белым воротом его церковного одеяния побагровела. Преподобный Нэст не знал, куда глаза девать. Дрогнувший взгляд выдал и Саймона, только мать Дженны и Эвелин, казалось, ничего не замечали.
      Вдова в ожидании шпигованного фазана отказалась от устриц и занялась разнообразными закусками.
      Дженна была уверена, что ее лицо стало пунцовым. Щеки так горели, что она прищурила глаза. Сердце подкатило к горлу. Она представила привязанного к дереву Руперта, вообразила ярость взмахивающего кнутом Саймона. Она знала причину этого гнева и силу, которая налила тяжестью его руку. Дженна на протяжении свадебной церемонии видела, как Саймон обуздывает ярость, пока другая страсть не заменила ее, по крайней мере, на время. Руперт заплатил за нарушение границ Радерфорда. Значит, вот откуда Саймон вернулся, когда она сделала открытие в башне. Вот о чем он рассказывал викарию, когда она отчаянно колотила в его дверь и сделала признание, которое стоило ей единственного мужчины, которого она любила и будет любить всегда.
      Фазан на тарелке расплывался перед ее затуманенным взглядом. Она не позволит слезам пролиться. Саймон наблюдает за ней, и она не доставит ему такого удовольствия. Дженна ненавидела его за то, что он превратил ее в фонтан слез. Она ненавидела свое сердце за любовь к нему, свое тело, которое даже сейчас предавало ее, себя – за то, что ей хотелось броситься ему на шею и покрыть лицо поцелуями, как недавно это сделала Эвелин.
      А она, одинокая и потерянная, сидела за столом с предавшим ее викарием, оставившим ее мужем и девушкой, владевшей сердцем Саймона так, как ей никогда не удастся. Что уж говорить о матери, которую, несмотря на долгий траур, кажется, больше волновала встреча Руперта Марнера с Ястребом, чем смерть мужа.
      Гнев высушил слезы Дженны, но она его не покажет. Она выплеснула свои эмоции на сочного фазана на своей тарелке. Он показался ей безвкусным, как и последовавшие за ним оленина и тушеный картофель с петрушкой. Даже десертные вина, волованы с грушами и малиновый пирог не могли подсластить горечь момента.
      Когда пришло время дамам покинуть столовую и оставить мужчин покурить и выпить бренди, вдова удалилась, сославшись на желудочное недомогание. Дженну, наблюдавшую, как мать поглощает все находившееся в поле ее зрения, это нисколько не удивило. Но из-за этого она оказалась в неловком положении наедине с Эвелин. С первого взгляда было понятно, что девушку это обстоятельство радует не больше, чем Дженну.
      Обе не хотели кофе, и он остывал на подносе. Наконец вздох Дженны нарушил повисшую в старинной комнате напряженную тишину.
      – Я не очень вам нравлюсь, Эвелин, правда? – сказала она.
      – Дело в другом, – искренне ответила девушка. – Просто я считаю, что вы не подходите Саймону, вот и все.
      – Ну-ну! И какая женщина ему подходит?
      – Такая, которая его ценила бы! – вспыхнула Эвелин метнув на нее сердитый взгляд.
      – Эвелин, вам не понравится любая женщина, которую выберет ваш дядя, – укорила Дженна. – Нет, подождите! – крикнула она в спину девушке, подскочившей к двери. – Нравится вам это или нет, нам придется поговорить. Это давно надо было сделать.
      – В этом нет никакого смысла, Дженна. Вы моего мнения не измените.
      – Возможно, но это еще неизвестно. Выслушайте меня. Пожалуйста, сядьте. Независимо от того, что вы думаете, я вам не враг. Меня очень огорчило, что вы, очевидно, так считаете.
      Эвелин колебалась минуту, потом, откинув золотые локоны, поплыла к креслу и пышным цветком уселась в него.
      – Спасибо, – сказал Дженна. – Я хочу знать, почему вы считаете, что я не подхожу вашему дяде.
      – Он Саймон. Я не думаю о нем как о дяде.
      – Полагаю, в этом и заключается проблема. Он ваш дядя, как бы вы о нем ни думали. Между вами ничего не может быть, Эвелин. И вы это знаете.
      – Понятия не имею, о чем вы говорите, – ощетинилась девушка.
      – Вы умная девушка, а не безмозглая кукла. Думаю, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вы явно увлечены вашим дядей, и я угрожаю этим чувствам. Вы ведь не меня лично не любите. Вы меня совсем не знаете, и это я надеюсь изменить. Вы сердитесь на меня, как сердились бы на любого, кто вмешивается в то, что касается вашего дяди. Это понятно, учитывая, что он ваш покровитель, и у вас сформировалась естественная привязанность. Но… разве это прилично теперь?
      – Прилично? Какое отношение к этому имеют приличия? Разве вам прилично постоянно называть Саймона моим дядей, когда вы знаете, что мне это не нравится?
      – Но он именно дядя, Эвелин, – не уступала Дженна. – Я пытаюсь, убедить вас, что вам нужно признать это. – Поколебавшись, она шумно вздохнула. – Знаете, я ревновала к вам… вначале, потому что вы занимаете в сердце вашего дяди место, которое для меня недосягаемо. Я сказала ему, что хочу извиниться перед вами за это.
      – В-вы обсуждали все это с Саймоном? – пронзительно вскрикнула Эвелин, снова вскочив на ноги.
      – Конечно, – сказал Дженна. – Я все обсуждаю с вашим дядей. Он мой муж, Эвелин.
      – В-вы сказали ему, что у меня на сердце… что… что я…
      – О нет, в этом не было нужды, – перебила Дженна. – У вашего дяди прекрасная интуиция. Он вас очень любит. Вы ребенок его брата и дороги ему. Ничто не в силах это изменить. Я уже говорила, что вы и Криспин занимаете особое место в его сердце. Нужно, чтобы вы это поняли и признали, так будет лучше и для вас, и для вашего дяди. Потому что, тоскуя о несбыточном, вы упустите возможности на другом фронте. А это ужасно расстроит вашего дядю.
      – Это совершенная бессмыслица. Какие возможности? Что за другой фронт?
      – Я надеялась, что вы уже сами это заметили, – замялась Дженна. – Но поскольку этого не произошло…
      – Что? – торопила Эвелин, топнув ножкой по ковру.
      – Придется мне нарушить клятву и рассказать вам, – продолжала Дженна. – Не могу сказать, что мне легко это сделать. Но если бы я увидела нечто хорошее раньше, чем… Ладно, это не важно. Рядом с вами, глупышка, есть человек, у которого сердце разрывается от любви к вам, а вы даже не замечаете его существования!
      – И кто же это? Фелпс, я полагаю? – огрызнулась Эвелин. – Или, может быть, преподобный отец Нэст?
      Дженна не ответила. Твердо взглянув в горящие гневом голубые глаза Эвелин, она скрестила руки и, наклонив голову, ждала.
      Эвелин в замешательстве осела в кресле, ее влажные глаза вспыхнули так, словно она всматривалась в развертывающееся перед ней прошлое.
      – К-кто вам это сказал? – выдохнула она.
      – Он сам, – ответила Дженна. – Вы никогда не замечали, как он смотрит на вас? Сейчас, за обедом, он с вас глаз не сводил, Эвелин.
      – Я ничего подобного не видела.
      – Конечно, поскольку вы дулись из-за того, что вам не удалось сесть рядом с дядей. Это все заметили.
      – Я в это не верю… не верю вам! Да он же старый! Он…
      – Он не старше вашего дяди и боготворит вас. Если не верите мне на слово, убедитесь сами. Это нетрудно будет сделать. Бедняга не скрывает своих чувств, а его глаза полны боли.
      – Ох! – всхлипнула Эвелин и, прежде чем Дженна успела ответить, выбежала из комнаты.
 
      Саймону понадобилось осушить два стаканчика бренди и выкурить трубку своего любимого табака, чтобы подступиться к волнующему вопросу. Но все равно он не был уверен, что поступает мудро, поскольку викарий еще и первый стаканчик не допил. Однако ничего другого не оставалось. Дженна права. Как он раньше этого не видел? И почему Роб никогда не говорил на эту тему? Осталось только раскрыть глаза несчастному болвану.
      Но сначала надо еще выпить. Налив бренди, он откинулся на спинку кресла, открыто изучая ничего не подозревающего приятеля.
      – Что? – сказал викарий в ответ на его пристальный взгляд.
      – Почему ты мне никогда не говорил? – спросил Саймон, откладывая трубку.
      – О чем? – нервно рассмеялся викарий.
      – Ради Бога, не увиливай, Роб. Не делай из меня дурака. Ты ее любишь! Ты любишь Эви. Как я этого до сих пор не видел? Значит, я только собой был занят?
      Викарий сник и отвел взгляд.
      – Тебе Дженна сказала, – пробормотал он.
      – Я сам убедился в этом сегодня вечером.
      – Она меня не замечает, Саймон.
      – И кто в этом виноват?
      – Это нечестно. Я предпочитаю унести чувство с собой в могилу, чем выставить на посмешище.
      – Почему ты доверился Дженне, а не мне?
      – По тем же самым причинам, по которым Дженна доверилась мне, а не тебе.
      – И каковы они?
      – Саймон…
      – Пожалуйста. Я хочу знать. Со мной действительно настолько трудно говорить? Ты думал, что я этого не одобрю? Что я посмеюсь над тобой?
      – Вряд ли я потерпел бы это.
      – Вы оба меня не знаете, и ты, и Дженна.
      – Саймон, я духовное лицо. Мне исповедуются. Открывшись Дженне, я ничего не терял. Кроме того, если быть точным, я ей ничего не поверял. Она разоблачила меня, и я попросил ее сохранить мою тайну.
      – Я рад, что она этого не сделала. Иначе я, возможно, ничего не заметил бы. Я в последнее время слишком с собственными делами замотался.
      – Что ты собираешься делать, Саймон?
      – Не меняй тему!
      – Ты не можешь ее отпустить. Ты ее любишь!
      – Я не могу держать ее на цепи в подвале, Роб. Я пробовал запереть ее. Но не стану держать ее здесь против ее желания.
      – Но ты собирался сделать именно это. Что изменилось?
      – Мы заключили перемирие до первого бала Эви. Ха! Я голову сломал, пытаясь понять, почему она настояла на том, чтобы устроить бал здесь, а не в городе. Теперь я понял. Она хотела дать тебе шанс.
      – Это ничего не изменит, Саймон.
      – Я собираюсь поговорить с Эви.
      – Если ты это сделаешь, нашей дружбе конец. Клянусь! Я тебе никогда этого не прощу.
      – Тогда добивайся ее благосклонности, пока какой-нибудь светский хлыщ не уведет ее у тебя из-под носа на этом чертовом балу, погубив все, чего я сумел добиться для этой девочки. Вот что положит конец нашей дружбе, болван ты этакий!
 
      Дженна задула свечи. Вернувшись, она не потрудилась зажечь лампы. Напротив, словно зевающее мифическое чудовище, зиял темный камин. Слишком тепло, чтобы разводить огонь.
      Окно было приоткрыто. Ароматы сада смешивались с солоноватым ветерком, налетавшим с моря. В лунном свете, проникавшем сквозь стекла, сновали пылинки. Казалось, у них есть какая-то цель. Дженна почти завидовала им. В этот одинокий миг она не могла найти для себя ни одной.
      Слезы жгли глаза, но она подавила их. Она заключила сделку и сдержит слово, но не ради Эвелин – ради Саймона. В конце концов, она его должница. Она ведь его чуть не убила. Хуже того, настоящий преступник все еще на свободе.
      Дверь гардеробной Саймона мягко открылась, и Дженна шумно втянула воздух, поскольку из темноты появился силуэт Саймона. Но ведь не собирается же он…
      Она села в кровати и прижала покрывало к груди, когда он подошел ближе.
      – Что вы делаете, милорд?
      – Я страшно устал, миледи, всю ночь напрасно гоняясь за вашим разбойником, – ответил Саймон, – не говоря уже о том, что произошло прежде. А вернувшись, нашел свой дом охваченным безумием бала. Я трое суток глаз не сомкнул и ложусь спать.
      – Не в этой кровати, милорд!
      – Это моя кровать, мадам, и уверяю вас, что я буду спать в ней.
      – В этом доме достаточно спален, милорд. Если вы не будете вести себя как джентльмен, то я найду одну из них. Будьте любезны, уйдите.
      – И оповестить весь дом о нашем отчуждении? Ваша матушка и Эви бродят по дому, определяя, что нужно сделать, чтобы преобразить этот дом к субботе, и будут еще полночи этим заниматься, так что встреча с леди Холлингсуорт неизбежна.
      – В вашей гардеробной есть кушетка, милорд.
      – Да, но она слишком короткая, на ней с покалеченной ногой лежать неловко. А тут очень удобно, – сказал он, откидывая покрывало.
      Задохнувшись, Дженна перебралась на другую сторону кровати и сделала отважную попытку убежать, но Саймон, прихрамывая, преградил ей путь и поймал ее сильными руками, хотя она и пыталась увернуться.
      Его руки жгли ее через тонкий батист. Почему она разделась? Следовало ожидать чего-то подобного. Почему она поверила, что он сдержит слово?
      В лунном свете, струящемся через окно, она смотрела в его синие глаза, затуманенные страстью, контрастирующие с надменным подбородком и сжатыми губами. Это все равно что встретиться с рычащей собакой, которая виляет хвостом. Дженна не знала, чему верить, и старалась освободиться от его побелевших от напряжения рук.
      Тяжело дыша, Саймон привлек ее к себе. Гнев или желание вело его? Его сердце неистово стучало, грудь быстро поднималась.
      От него пахло табаком и бренди. Это победитель? Нет, скорее потерпевший кораблекрушение. Но Дженна знала, что смелости ему придает не только выпитое вино.
      Вдруг звук ее имени застрял у него в горле. Этот хриплый, едва узнаваемый голос сломил ее. От внезапного, почти отчаянного поцелуя у нее ослабли колени. Поцелуй стал глубже, и она припала к Саймону, потеряв всякое здравомыслие, когда он поднял ее и положил на кровать.
      Ослабив ворот рубашки, он прошелся губами по изгибу ее шеи. Шелковистый язык скользнул по пульсирующей жилке у ключиц. Он почувствовал бешеный ритм ее крови. Под ласками умелых губ ее пульс пустился в галоп. В ушах зашумело, тело всеми фибрами отзывалось на прикосновения его губ, языка, зубов в унисон с вырывающимися у него звуками. Это была странная, почти ритуальная близость, чувственный восторг быстро превращался в первобытное вожделение. Испуганная, не в силах вообразить это запретное удовольствие, Дженна хотела, чтобы оно продолжалось вечно.
      Его руки блуждали по ее груди. Когда следом двинулись его губы, ее лоно обдало жаром. Его отвердевшее мужское естество, пульсируя, давило ей на живот. Саймон сейчас был совсем не тот, что в свадебную ночь. Этот Саймон не сдерживался. Он вошел в нее. Их слияние походило на мощный поток, способный уничтожить ее.
      Дженна услышала собственный хриплый задыхающийся голос, выкрикнувший его имя. Гортанный стон Саймона эхом отдавался в ее душе, а тело выгибалось навстречу. Вся решимость растаяла от жара его поцелуев, в огне его страсти. Ничто не имело значения, лишь эти губы, эти руки, это сильное тело, обещавшее неземное блаженство.
      Внезапно он повернулся, не выпуская Дженну из объятий, и спустил с плеч ее ночную рубашку, открывая грудь. Он взял ее в свои ладони, поглаживая большими пальцами твердые соски, потом снова перекатил на спину, входя все глубже.
      На сей раз не было боли, только восхитительные волны опаляющих ощущений пронизывали ее живот и бедра. Не было никакой потребности в вине. Страсть дурманила сильнее вина, и голова пошла кругом. Их безумное плотское слияние было почти отчаянным – так осужденный на смерть набрасывается на последнюю трапезу. Сама того не сознавая, Дженна снова и снова выкрикивала его имя, пока жадные губы Саймона не положили этому конец. Его шелковистый язык погрузился в теплые глубины ее рта. Его страсть была ощутима, жажда ошеломляюща. В его сильных объятиях и властных поцелуях не было ни капли сдержанности. Как и поцелуи в саду Мурхейвен-Мэнора, они оставят следы на ее губах шее, набухшей груди, в ее душе.
      Саймон не проронил ни слова. Только его стоны да хриплое дыхание нарушали тишину. Дженна не могла поймать его взгляд из-под опущенных ресниц, но знала, что говорят ему ее глаза: «Саймон, я не хочу, чтобы наш брак распался, я не перенесу расставания с тобой теперь, после…»
      Мысли путались от экстаза. Саймон, должно быть, почувствовал это. Притянув ее ближе, он уронил голову ей на плечо, полностью заполняя ее собой.
      Его лоб покрылся испариной. Саймон медленно перевел дух, хотя его сердце все еще неистово стучало. Потом отстранился и с болезненной тщательностью поправил ее ночную рубашку – так, сделав ей предложение, он поправлял ее амазонку. Дженне казалось, что это было целую вечность назад. Она едва верила, что прошло лишь несколько недель с тех пор, как Саймон привез ее сюда, обещая счастливую семейную жизнь. А он лгал ей. Он разбил ее сердце.
      Поднявшись с кровати, Саймон надел халат и решительно затянул пояс, но Дженна в лунном свете успела увидеть его нагую худую фигуру. Шумно выдохнув, он отбросил волосы назад. Долго он смотрел на нее, залитую лунным светом. Непроницаемое выражение его красивого лица сводило с ума. Он собирается оставить ее? При этой мысли у Дженны вырвался сдавленный вздох.
      – Видит Бог… я этого не хотел, – хрипло проговорил он. – Прости. Обещаю, что это… не повторится.
      Не дожидаясь ответа, он круто повернулся и пошел к скрытой в темноте двери гардеробной.
      – Саймон, подожди! – крикнула Дженна. Вскочив на ноги, она бросилась за ним.
      Ключ щелкнул в замке, остановив ее. В этом звуке была смертельная окончательность. Ледяная дрожь с головы до ног охватила Дженну. Дрожащая, одинокая, она разразилась слезами. На этот раз не было никакой возможности сдержать их.

      Меньше всего Саймон хотел сейчас видеть Фелпса, но преданный камердинер, как всегда, ждал, чтобы приготовить хозяина к ночи, Откуда Фелпс знал, что его услуги понадобятся, хотя хозяин отправился к себе в спальню в халате, Саймон понять не мог. Черт побери! Это противоестественно, что кто-то знает его слишком хорошо, хотя Саймон любил за это камердинера.
      – Не смотри на меня с видом «я же вам говорил»! – сказал он в ответ на поднятую бровь и надутые губы камердинера – Предупреждаю, Фелпс, я не в том настроении.
      – Я слова не сказал, милорд, – ответил камердинер.
      – М-м, – прорычал Саймон. – Тебе это и не нужно. Я эту мину очень хорошо знаю. Почему ты был уверен, что я вернусь?
      – Это казалось мне вероятным, милорд.
      – Хорошо, можешь позлорадствовать, когда приготовишь кушетку.
      – Это уже сделано, милорд.
      – Черт бы тебя побрал! Ты действительно не сомневался?
      – Я не думал, что ваше вторжение все уладит, милорд.
      – Да, этого не произошло. Если хочешь знать, я все испортил. Черт побери, ты знаешь, каким я становлюсь, когда устану. И знаешь, что усталость усиливает… влечение.
      – Как я понимаю, она оказалась к этому не готова.
      – В том-то и дело, что как раз наоборот. Я удачно всего избегал, пока… моя страсть не предала меня. Теперь трудно будет уйти.
      – Вы уверены, что хотите сделать это, милорд?
      – У меня нет выбора.
      – Выбор есть всегда, милорд.
      – Не в этом случае, дружище.
      – Простите, что вмешиваюсь, милорд, но в сердечных делах вас не назовешь экспертом.
      – Да и тебя тоже, как я полагаю.
      – Да уж, милорд. Спасибо провидению, я этого удачно избежал, но лучше разбираюсь в подобных делах, чем вы из-за мудрости, которую даровал мне возраст, милорд.
      – И мне не будет покоя, пока я не выслушаю эту мудрость, так, Фелпс?
      – Как скажете, милорд.
      – Хорошо, мой проницательный мудрец, – отвесил поклон Саймон, хотя прекрасно знал, что смешно выглядит в распахнувшемся парчовом халате. – Хоть мне и надо поспать, выкладывай, что у тебя на уме.
      – Это не ваша обычная… связь, милорд, как я не раз указывал. Вы никогда не нуждались в инструкции относительно сердечных дел, потому что в прошлом ваше сердце и чресла всегда были разобщены, так было всегда. Сейчас они объединились, а в таких случаях остается только ожидать, трудностей, поскольку дурман любви заволакивает ум и ведет к поражениям. Проще говоря, кроме физического влечения вы с миледи безнадежно влюблены друг в друга. Положить конец такому союзу было бы серьезной ошибкой, милорд. Мало мужчин находят такую любовь.
      – Ты, кажется, думаешь, что это я выбираю. Именно миледи стремится положить конец нашему союзу, Фелпс.
      – Вы меня запутали, милорд. Как это может быть. Вы минуту назад сказали, что она вас приняла. Она сказала, что хочет расторгнуть брак?
      – Не так многословно, Фелпс, но у нее нет никакого доверия. Она не доверяла мне, она пошла к Робу.
      – Мистер Нэст – духовное лицо, милорд. Это его дело.
      – Да-да, я знаю, но она должна была прийти ко мне. Я ее муж.
      – Она очень молода, милорд, ей не с кем посоветоваться, у нее нет семейного примера, которому она могла бы последовать. Думаю, вы должны принять это во внимание.
      – Правильно. С этим я согласен. Ох уж эта ее матушка!
      – Да уж, настоящая ведьма, милорд. И если тратить пыл, то, думаю, вам лучше благодарить Бога, что яблочко далеко от яблоньки упало, чем судить миледи за ошибки, учитывая ее неопытность.
      – У меня тоже гордость есть, черт тебя побери!
      – Сказано в Библии: «Погибели предшествует гордость… и падению – надменность», милорд.
      – Тогда это про нас, старина. Уже слишком поздно!
 
      Дженна всю свою энергию направила на подготовку предстоящего бала. Она сторонилась Эвелин и Саймона. Это оказалось несложно. Она видела их только за едой. Саймон больше не пытался навестить свою спальню. Дженна знала, что он этого не сделает, хотя не раз замечала под дверью его гардеробной свет в предрассветные часы и слышала шаги по скрипящим половицам. Окна башни оставались темными.
      С приближением субботы напряжение усиливалось, у Дженны с матерью были совершено разные взгляды на этот бал. Чтобы осуществить замысловатый проект вдовы, потребуется несколько месяцев, а не оставшиеся несколько дней, и Дженне было непросто убедить мать, что нужен реальный план.
      Был вызван дополнительный штат слуг, и все без устали работали, готовя дом к празднику. Поскольку не было времени нанять цветочницу, садовник Тобиас Хит и его жена были назначены ответственными за художественное оформление бального зала. Повсюду должны быть букеты свежих цветов в высоких фарфоровых вазах. Изящные гирлянды украсят сводчатый потолок и каминные доски, а также столы в обеденном зале, на которых будут сервированы многочисленные горячие и холодные закуски для гостей. Вдова взяла на себя заботу о столе и большую часть времени проводила на кухне, наставляя кухарку, как готовить то или иное блюдо. Она настаивала на французской кухне и вникала во все детали. Ничто в кладовой не укрылось от ее внимания.
      В четверг привезли из Лондона бальный туалет Эвелин. Это было чудесное платье из белого шелкового газа на атласном чехле слышными рукавами и низким декольте, обрамленным розетками из нежно-розового шелка. Но были проблемы с подгонкой. С последней примерки в Лондоне Эвелин почти перестала есть. Тут же была вызвана Олив Рейнольдс, которую вдова буквально взяла в заложницы, заявив, что модистке придется остаться здесь, пока платье ей не понравится.
      Когда приехал Роберт Нэст, Эвелин заперлась с модисткой, а Саймон отправился в деревню договариваться с музыкантами. Дженна осталась наедине с викарием впервые с ее признания. Она решила, что прогулка в саду наиболее подойдет для разговора. Если беседа станет ее раздражать, можно извиниться и вернуться в дом. Разговор в доме даст Роберту преимущество, которое она не собиралась ему дарить. Кроме того, там слишком много ушей, которые могли бы подслушать их.
      Белые и пурпурные наперстянки, дельфиниум и синяя вероника качали головками под соленым ветерком, который скоро обернется бурей, швыряющей пенистые валы на скалы Кевернвуда. Небо затянулось. Вскоре вокруг дома засновали слуги, закрывая ставни. Но шторм, назревающий между ней и Робертом Нэстом, был важнее. Викарий первым нарушил зловещую тишину, грозовой тучей висевшую между ними, пока они шли по дорожке.
      – Нам не следует далеко заходить, – указал он в сторону моря. – Скоро разразится буря.
      – Да, мы туда не пойдем, – ответила Дженна. Если он ждет приглашения вернуться в дом, то напрасно.
      – Дженна, – сказал викарий, остановившись у фигурной клумбы. – Мы можем заключить перемирие? Так не может продолжаться.
      – Перемирие, перемирие! Я только это и слышу, сначала от Саймона, потом от вас. Мы тут явно в состоянии войны.
      – Дженна…
      – Не называйте меня так, Роберт Нэст. Какой вы жестокий. Как вы смели притворяться моим другом, участвуя в безумной затее Саймона? Какой реакции вы от меня ждали? Вы лгали мне!
      – Я не лгал вам, Дженна. Я хранил тайну друга.
      – Вы помогали… вору и покрывали его! – бросила Дженна.
      – Саймон – мой друг, Дженна. Я надеялся, что вы также были мне другом. Я все время твердил вам, что вы должны поговорить с ним. Это единственный совет, который я мог дать, не предавая его. Вы ведь без угрызений совести выдали меня?
      – Напрасно вы думаете, что я выдала вас из мести.
      Горько усмехнувшись, викарий пошел по дорожке.
      – Нет, я этого не делала, – защищалась Дженна. – Мы с Саймоном спорили, и он спросил, почему я настояла на том, чтобы устроить первый бал Эвелин здесь, в Кевернвуд-Холле, а не в Лондоне, и я ответила, что из-за вас. Я была рассержена, и слова сами собой у меня вырвались. Я заранее не обдумывала это, Роберт. Я не такая, как моя мать.
      – Боже упаси, – вполголоса пробормотал викарий. – Ничего страшного. По крайней мере, знает только Саймон, а он меня не выдаст.
      – Н-нет… – запнулась Дженна.
      Покрывшись гусиной кожей, она оступилась, едва заметив, как твердая рука викария поддержала ее. Кровь прилила к щекам, никакой ветер не мог остудить пылающее лицо. На мгновение Дженне захотелось признаться, что ее предательство далеко зашло. Но то, что Эвелин известно о его чувствах, может отпугнуть Роберта. Только это удержало Дженну от откровенности. Однако ее благородному намерению не суждено было осуществиться, молчание выдало ее.
      – Дженна… – Викарий остановился и повернул ее к себе. – Вы ведь не…
      – Роберт, когда бал Эвелин закончится, мы с Саймоном собираемся… расстаться, – запинаясь, сказала она. – Я ничего не делала злонамеренно, поверьте мне. О, я знаю, вы думаете, что я из мести выдала вашу тайну. Но я правда хотела… чтобы из этого вышло что-нибудь хорошее. Верьте чему хотите, но это было моим единственным намерением.
      – Боже милостивый! – простонал викарий, уронив руки, и, кажется, покачнулся на ветру.
      – Вы все еще хотите перемирия? – угрюмо сказала Дженна.
      – Мои желания больше не имеют значения, – пробормотал он, – но к вам и Саймону это не относится. Не оставляйте его, Дженна. Если вы это сделаете, это его погубит.
      – Он никогда не простит, что я пришла за советом к вам, а не к нему, что не доверила ему свою тайну. Брак может выдержать почти все, кроме отсутствия доверия. К тому же его уязвленная гордость всегда будет стоять между нами. Для нас уже все слишком поздно, но не для вас с Эвелин, Роберт. В субботу дом будет полон потенциальных поклонников этой девочки. Вы не можете отдать ее… какому-нибудь развязному светскому баловню!
      – А если она посмеется надо мной?
      – Удивите, ошеломите ее! Не дайте ей шанса.
      – Какова была ее реакция, когда вы говорили с ней, Дженна? Скажите мне правду.
      – Удивление.
      – Она не смеялась?
      – Она плакала, – сказала Дженна.
      Викарий схватил трепещущий на ветру галстук и резко откинул волосы.
      – Лучше бы вы этого не делали, Дженна, – сказал он.
      – Не знаю, – ответила она. – Похоже, это единственный мой плодотворный поступок с тех пор, как началась эта фарсовая одиссея.

      Руперт выбрал в «Гербе Хизервуда» столик у двери и стал ждать сыщика уголовного суда. С самодовольным видом он потягивал сомнительный местный эль. Руперт сидел здесь недолго, но уже нервно барабанил пальцами по выщербленному столу и вертел в руке лорнет, прикрыв глаза от густого табачного дыма.
      Он узнал нужного человека сразу же, как тот вошел. На нем был типичный костюм сыщика: простой черный сюртук, широкие бриджи с темными чулками, башмаки с пряжками. Мужчина его тоже узнал, хотя они никогда не встречались и лишь обменивались корреспонденцией. У них был условный сигнал. У сыщика, некоего Мэтью Биггинза, должна, быть красная бутоньерка в петлице. Когда он войдет, Руперт должен заказать две пинты пива и перейти в один из кабинетов, который оплатил заранее. Выждав время, сыщик присоединится к нему, и они поговорят конфиденциально, насколько это здесь возможно.
      – Ваше письмо не слишком понятно, сэр, – сказал Биггинз, обхватив толстыми пальцами кружку. – Оно столь же темное, как здешнее пиво, давайте все выясним.
      – Тише, – предостерег Руперт. – Тут стены тонкие, как бумага, а мы не можем допустить, чтобы нас подслушали.
      – Да, сэр, – прошептал Биггинз. – Вы утверждаете, что знаете, кто Ястреб. Ну и кто же он? Многие сыщики хотели бы добиться успеха.
      – Скоро увидите, – ответил Руперт. – У меня есть план, который положит конец его авантюрам.
      – Это вы так говорите, но мне нужно сначала кое-что выяснить, прежде чем я этому поверю, сэр. Так что вам придется сказать, кого вы подозреваете и почему.
      – Я бы предпочел пока этого не делать, – перестраховался Руперт.
      – Тогда, боюсь, я не смогу вам помочь, сэр. – Задевая животом за стол, сыщик поднялся.
      – Подождите! – сдавленно крикнул Руперт. – Если вы так настаиваете… Ястреб – это Саймон Радерфорд, граф Кевернвуд. Я его не подозреваю, а точно знаю, что это он. Он задержал мою карету и напал на меня меньше недели назад.
      – Что? – воскликнул сыщик и громко расхохотался, несмотря на призывы Руперта к тишине. – Да вы в своем уме? Кевернвуд – герой войны. Свет боготворит этого человека. Оставив службу, он построил две больницы для ветеранов. Не дай Бог, кто-нибудь из них услышит, что вы выступаете против его сиятельства, они вас на клочки разорвут и не посмотрят на то, что вы виконт. Неудивительно, что дорожная охрана посмеялась над вами.
      – Охранники дураки, Бигтинз, они его защищают. Неужели вы не понимаете? Кевернвуд построил больницы на деньги, которые под дулом пистолета отнял у аристократов!
      – Между вами вражда, – качая головой, заметил сыщик. – В Лондоне говорят, что он украл у вас невесту и победил на дуэли, где вы повели себя не по-джентльменски. Знай я об этом, я бы арестовал его, и вас вместе с ним. Дуэли запрещены. Но обвинить его в разбое на дорогах… Вы никогда не заставите меня в это поверить. У вас есть хоть какие-то доказательства? Если у вас их нет, вы станете всеобщим посмешищем.
      – У меня нет материальных улик, – сказал Руперт. – Это по вашей части. И с вашей помощью их будет более чем достаточно. Я собираюсь устроить Кевернвуду маленькую западню. Мы застанем его на месте преступления.
      – Это вы собираетесь, – пробурчал Биггинз. – Чтобы арестовать, при нем должны быть, похищенные вещи. Он может сколько угодно разъезжать в костюме разбойника и даже держать кареты под прицелом, как поступил с вами – чтобы свести счеты, в этом я не сомневаюсь, – но если он ничего не украл, мы не можем тронуть его.
      – Предоставьте это мне.
      – М-м… По-моему, вы сумасшедший, но коли уж я сюда приехал, что ж, послушаем ваш безумный план.
      – В ближайшую субботу Кевернвуд устраивает в своем поместье бал для той крошки, которую всюду таскает за собой. Там соберется весь свет…
      – И вы ожидаете, что он организует грабеж под носом у всех? – перебил Биггинз, – Ха! Зачем ему утруждать себя, когда половина богатства Англии окажется в его собственном бальном зале?
      – Да нет же, болван! Я планирую спровоцировать его снова выстрелить в меня.
      – Зачем ему это нужно, сэр? Вы только что сказали, что он уже посчитался с вами. Что еще он имеет против вас?
      – На балу будет множество молодых людей, – сквозь зубы сказал Руперт, игнорируя вопрос. – Девица, которой Кевернвуд покровительствует, полагаю, залежалый товар, но прекрасно выглядит. По крайней мере, один из молодых щеголей сделает ей предложение. Но не руки и сердца, уж я об этом позабочусь. Я это гарантирую. Я проследил, чтобы один юный повеса, известный подобными приключениями, получил приглашение. Эту бумажку легко подделать. Он с удовольствием позабавится с этой крошкой. И не делайте изумленное лицо. Ей это тоже может понравиться. Кстати, я пустил слухи, что Саймон Радерфорд, женившись, навязывает свои объедки обществу. Так что на мой план клюнет не один юнец.
      – Вы хотите подставить его? Ну уж…
      – Позвольте мне судить об этом, – отрезал Руперт. – Я позаботился, чтобы Кевернвуд узнал, что слухи распустил я. Он услышит их от близких, от тех, кому доверяет. И когда его молодая жена, которую он украл у меня, узнает о приключениях своего муженька с этой крошкой, тут же вернется ко мне. Вы знаете, Ястреб убил ее отца. О да! Как только она узнает, что вышла замуж за бандита, я тут же получу ее, можете любую ставку на это сделать. Как она будет благодарна, когда узнает, что именно я отдал под суд убийцу ее отца!
      – Я все лучше вникаю в это дело, но как вы докажете, что Кевернвуд – Ястреб? Вы утверждаете, что он убил баронета Холлингсуорта? Ястреб никогда никому не причинил вреда, насколько я знаю. Кроме того, я никогда не слышал, чтобы его жертвами становились военные, а старик Холлингсуорт служил в колониях. Чтобы подтвердить обвинения, вам нужны доказательства.
      – Этот случай меня не волнует, а только свой собственный. Я буду играть в Сент-Энодере с иностранным гостем, азартным игроком, который сорит деньгами. Сент-Энодер достаточно близко от Кевернвуд-Холла, и Ястребу будет легко ускользнуть и вновь появиться на этом проклятом балу так, что никто ничего не заметит. Лучшего алиби, чем полный дом аристократии, не найдешь. Я слышал, даже леди Джерси будет там. Он этим воспользуется. Мы подкараулим его, и я еще увижу, как он болтается на виселице в Тайберне.
      – Мы?
      – Вы говорите по-французски?
      – Не слишком хорошо. А зачем это?
      – Понадобится. Хочется надеяться, что вам не придется много разговаривать. Вы станете графом Д’Арборвилем, моим богатым гостем, я снабжу вас всем необходимым, чтобы соблазнить Ястреба. Я получу все обратно, когда вы арестуете негодяя.
      – Вам не удастся выдать меня за иностранца. У меня нет актерского таланта. Вам следовало нанять профессионала из театра «Друри-Лейн». Кроме того, у меня не такие пухлые карманы, чтобы стать заманчивой целью для ограбления.
      – «Друри-Лейн»? На это нет времени, болван!
      – Ну не знаю, – потер подбородок сыщик.
      Неужели все сыщики с Боу-стрит такие кретины, занервничал Руперт. План прекрасный, как этот дуралей не видит?
      – Послушайте, у меня мало времени. Вы хотите поймать Ястреба или нет? Я легко найду другого помощника.
      – Я хочу поймать Ястреба. Но не хочу потерять репутацию, ложно обвинив графа Кевернвуда. Я дорожу ею и думаю, что вы ненормальный!
      – В субботу увидите, какой я ненормальный, Биггинз.
      – И еще. У вас мало времени, – сказал сыщик. – Считая субботу, осталось только три дня, чтобы все уладить.
      – Предоставьте это мне. Поезжайте в Мурхейвен-Мэнор и остановитесь там, изображая графа. Мои родители не должны ни о чем догадаться. В субботу в сумерках мы отправимся в Сент-Энодер, и будем ездить туда-сюда по дороге, пока он не остановит карету. А теперь нужно одеть вас не так провинциально. Этот костюм за версту кричит о Боу-стрит. Вам нужно внешне соответствовать образу. – Руперт поднял кружку. – Значит, договорились. За наш успех!
      – Да, сэр, за наш… успех, – нерешительно ответил сыщик. – И все-таки я думаю, что вы ненормальный.
 
      К утру пятницы Дженна совсем измучилась, но дом был почти готов к празднику. Мраморные полы начищены до зеркального блеска, нигде ни паутинки, ни пятнышка. Поблекшую мебель заменили более новой с закрытых верхних этажей. И хотя она тоже безнадежно устарела, но смотрелась гораздо лучше той древности, которую заменила. По крайней мере, не будет казаться, что Радерфорды по уши в долгах, и над ними не будут смеяться. Осталось лишь приготовить блюда и украсить цветами бальный зал.
      Если не считать слуг, Дженна была в доме одна и решила прогуляться в саду. Леди Холлингсуорт забрала Молли и после завтрака отправилась в Бодмин за тем, «что может понадобиться в последнюю минуту», как она выразилась. Саймон поехал к викарию, у которого провел большую часть недели, а Эвелин заперлась с Олив Рейнольдс, лихорадочно заканчивавшей бальное платье.
      После разговора Эвелин сторонилась Дженны, и та была этому рада. Но ей отчаянно не хватало Саймона. Ничто не могло ослабить боль в ее сердце и тоску, ужасную тоску по его объятиям, поцелуям, по его любви. Дженна видела его лишь за столом. Синий огонь его глаз соперничал с ее горящим взглядом. Она не могла понять его взгляда. Но что бы ни говорили они, Саймон был суров и неприступен, а она пыталась притвориться, что ей это безразлично. Скоро их перемирие закончится, и после бала она будет свободна. Но освободится ли она когда-нибудь от той невидимой нити, что связывает их? Самое страшное, что она ничего не может поделать. Она потеряла Саймона.
      Гуляя по пышным садам, Дженна стала забывать о времени. Ошеломляющие запахи дурманили ее, в этой части сада росли главным образом туберозы, жимолость, левкои. Никогда не утихающий на побережье ветерок принес ноты гвоздики. Голова у Дженны закружилась словно от вина, и мысли стали легкими. Но долго ее блаженство не продлилось. Не успела она дойти до клумбы с наперстянками и дельфиниумом, как на дорожке показался экипаж Холлингсуортов. Вдова, заставив карету накрениться, выскочила, едва кучер опустил подножку, и поспешила по дорожке к Дженне, пока Молли и лакей сражались с многочисленными покупками.
      – Боже мой, мама, что случилось? – выдохнула Дженна, подхватив ее. – Что тебя так взволновало? Ты белая как полотно!
      – Нет! – упираясь, воскликнула вдова, когда Дженна попыталась отвести ее домой. – Я не осмелюсь говорить об этом в доме! Только… дай мне… отдышаться!
      – Что? Что случилось? – торопила Дженна, поежившись от причитаний матери.
      – Я встретила в магазине леди Уорренфорд, и она поделилась со мной ужасной сплетней, – сказала вдова. – Руперт распустил ее… о-о… нет, я не могу! Я не могу это сказать! Это слишком ужасно!
      – Чего ты не можешь сказать, мама?
      – Руперт всюду рассказывает, что Саймон и Эвелин… что они… Ну, ты понимаешь!
      – Это абсурд, мама.
      – Я знаю, дорогая, но он клеветал на Саймона по всему побережью и даже в Лондоне! Понимаешь? Весь Лондон гудит. Наши гости! Что нам теперь делать?
      – Это чепуха, мама. Руперт ревнив. Никто не отнесется к нему серьезно. Не обращай внимания.
      – Руперт развлекает в Мурхейвен-Мэноре французского дворянина, графа Д'Арборвиля. Я никогда о таком не слышала, но Руперт демонстрирует его во всех клубах. Ходят слухи, что завтра ночью они отправятся играть в Сент-Энодер. Если он распространит эту историю среди аристократов, которые бывают в тех местах, Саймон погиб! Саймон должен вызвать его, Дженна… если все это неправда.
      – Что ты хочешь этим сказать, мама? – резко оборвала Дженна.
      Три слова утихомирили бы вдову, но Дженна не посмела их произнести. Она не могла открыть матери, что Саймон – дядя Эвелин. Этой тайны она не выдаст.
      – Ну знаешь, дорогая, мужчина есть мужчина, а Саймон, как бы это сказать, светский человек. В конце концов, девочка прелестна, и я заметила, что для обычной семейной дружбы они… слишком близки.
      – Эвелин и Криспин фактически его дальние родственники, мама, – твердо ответила Дженна, большего она сказать не посмела. – Уверяю тебя, ничего тут нет. Ты не должна говорить об этом Саймону. Ясно?
      – Он должен знать, Дженна! Ему нужно сказать прежде, чем он узнает об этом от других, дорогая. Он имеет право знать, какие слухи ходят у него за спиной.
      – Нет! – громко вскрикнула Дженна, вспомнив красочный отчет матери о нападении Ястреба на Руперта. Если Саймон услышит эту новость, он совершит что-нибудь похуже. – Мама, ты ничего ему не скажешь! – приказала она. – Оставь это мне. Завтра бал Эвелин. Ты хочешь испортить его дуэлью или чем-нибудь похуже? После такого труда ты навлечешь на нас кровопролитие?
      – А если он узнает, что мы знали и не сказали ему? Что тогда?
      – Лучше пусть его гнев обрушится на нас, чем кровь Руперта будет на его руках и его за это повесят.
      – Тебе не кажется, что это несколько мелодраматично, дорогая?
      – Мама, я должна просить тебя доверять мне. Тебя это не касается, знай свое место.
      – Свое место? – взвизгнула вдова.
      – Да, – ответила Дженна задаваясь вопросом, что сказала бы мать, узнай она, что после бала дочь поселится в Тисл-Холлоу.
      – Да ты совсем рехнулась?! – завопила леди Холлингсуорт. – Твоего мужа обвиняют в прелюбодеянии с ребенком! Не понимаю, как ты можешь быть такой спокойной.
      – Я спокойна, мама, поскольку знаю, что это чепуха, и тебе советую в это поверить. Я иду в дом. А ты и думать не смей идти за мной, у тебя все на лице написано. Ты от неприятностей просто расцветаешь. Я не позволю тебе испортить бал. И не допущу, чтобы ты порочила этот дом клеветой! Ты ничего не скажешь Саймону, ничего, мама, Я не так давно выставила тебя из этого дома за меньшее.
      – Прекрасно! – взорвалась вдова.
      – Ты приехала сюда исключительно благодаря любезности моего мужа, а не моей, – повысила голос Дженна. – Веди себя соответственно, или тебе придется столкнуться с последствиями. Мое терпение на исходе, предупреждаю тебя.
      Дженна прошла прямо в спальню. Есть не хотелось, ей нужно, время, чтобы подумать. Новая информация ошеломила ее. Весь Корнуолл знал, что первый бал Эвелин состоится в Кевернвуд-Холле. Судя по словам матери, теперь весь Корнуолл знает, что Руперт и его богатые друзья в то же самое время будут играть в карты неподалеку, в Сент-Энодере. Следовательно, разбойникам это тоже известно. Как они могут устоять против такого соблазна? Она должна завершить свое дело.
      Дженна хорошо знала дорогу до Сент-Энодера. Она шла от Ньюкуэя, а потом сливалась с дорогой, ведущей на север, прямо к Лонсестону. Барстоу ехал этим маршрутом той ночью, когда разбойник, убивший ее отца, напал на ее карету. На той дороге мало укрытий. Дженна перебирала в уме места, где бандит мог затаиться в ту ночь. Ключ от башни был все еще у нее. А что, если воспользоваться костюмом и пистолетом Саймона? Саймон будет занят гостями, в башне ему делать нечего. Особенно если никто не перескажет ему злобные сплетни Руперта. Можно ранним вечером взять лошадь под предлогом, что она понадобилась одному из гостей, и спрятать ее в саду. А потом уйти, сославшись на головную боль. Никто по ней скучать не будет.
      В голове ее роились разнообразные варианты, и, наполовину продумав план, Дженна почти весело спустилась к столу.

      К всеобщему облегчению, непредсказуемая корнуолльская погода не изменилась до бала. Вечер обещал быть столь чудесным, что в бальном зале распахнули двери на террасу и солоноватый ветерок доносил запахи роз и ночных орхидей.
      Украшенный цветами, освещенный люстрами, от которых на мраморном полу играли радуги, Кевернвуд-Холл неожидан но ожил и преобразился.
      Гости начали съезжаться перед сумерками. Как Дженна и предполагала, взять с наступлением темноты из конюшни Патоку не составило труда. Она спрятала лошадь в глубине сада, а потом, надев свое самое красивое платье из узорчатого шелка персикового цвета, присоединилась к Саймону.
      Они приветствовали Уорренфордов, Эклстонов, лорда и леди Честер-Уайт, Маркемов, военных гостей Саймона и аристократов, которые толпами прибывали из Лондона, чтобы отпраздновать выход в свет леди Эвелин Сент-Джон. Праздник омрачало лишь отсутствие Криспина, которому военные обязанности не позволили приехать, но он прислал сестре огромный букет белых роз.
      Только Дженна собралась оставить Саймона в обществе морских офицеров, как он, к ее удивлению, закружил ее в вальсе. Ее сердце замерло. Его теплая рука лежала на ее талии, и Дженна запылала под тонким шелком платья, вспомнив, как представляла себе их танец на маскараде в Мурхейвен-Мэноре. Но с тех пор так много всего случилось, что казалось, это происходит с кем-то другим. Внутри у нее что-то дрогнуло, пробуждая ее к жизни. Невольная судорога пробежала по телу, грозя равновесию. Разве это может произойти так, в обычном танце, без близкого контакта? Дженна скрыла судорожный вздох за кашлем.
      Ее мать когда-то заметила, что танец есть не что иное, как оправдание публичных занятий любовью. Этот суровый вывод вдова сделала на одном балу, где никто не пригласил ее танцевать. О, если бы она только знала, насколько верны ее слова.
      – Спасибо, – бормотал Саймон, его голос был хриплым, но все же ничего не выдавал.
      – За ч-что? – запнулась Дженна, надеясь, что он не заметит румянец на ее щеках и жар тела под шелестящим шелком.
      – За это, – ответил он, кивнув на собравшихся. – Ты проделала грандиозную работу. Я это ценю.
      – Ради Эви, – кратко сказала Дженна.
      – Да, ради Эви, – эхом повторил он.
      – Вряд ли это исключительно моя заслуга, милорд, – ответила она. Ее тон был столь же холодным, что и у него. – Моя мать и сама Эвелин много сделали с помощью слуг. Я мало имею к этому отношения.
      – Да, – сказал Саймон, чуть приподняв бровь. – Но все происходящее причиняет тебе боль. Твое сердце не здесь, но ты сдержала обещание.
      – Я всегда держу свое слово, милорд.
      Саймон улыбнулся. Улыбка вышла холодной, а Дженна таяла. Все жилки в ее теле были натянуты до предела, готовые порваться и освободить ее от внутренних пут, позволить ей броситься к нему, обнять, молить о прощении, умолять отвести наверх в ту восхитительную постель и заняться с ней любовью – сейчас и всегда. Но гордость не позволит ей это сделать, хотя его близость сводила Дженну с ума. От Саймона пахло табаком, вином, мужчиной. Ее голова кружилась от его запаха, она тосковала по его вкусу. Это пытка – чувствовать прикосновение его рук теперь, когда всё кончено. Дженна с горечью думала, что лучше бы ей никогда не встречаться с загадочным графом Кевернвудом, подарившим ей невообразимое наслаждение и пробудившим страсть, которую больше никто никогда не сможет зажечь.
      Она не заплачет. Стиснув зубы, Дженна заморгала, отгоняя слезы, не желая снова превращаться в фонтан.
      Она не видела его пристального взгляда и, когда Саймон заговорил, чуть не сбилась с такта.
      – Ты понимаешь, что это наш первый танец? – сказал он.
      – И последний, милорд, – ответила она, тут же пожалев о своих словах.
      – Да, последний, – задумчиво сказал он. – И я так думаю. Это к лучшему. Ты посрамила меня.
      Дженна не опустилась до лести. Саймон явно напрашивается на комплимент. Она не станет тешить его тщеславие. Если он таким образом пытается продлить перемирие, то жестоко ошибается.
      Ни один из них не заметил, что музыка кончилась, пока гости не начали аплодировать.
      Церемонно поклонившись, Саймон с военной выправкой и непроницаемым лицом проводил Дженну к матери. И быстро подошел к терпеливо поджидавшему его контр-адмиралу.
      – Леди Джерси все еще нет, – беспокоилась вдова, вытягивая унизанную украшениями шею. – Она такая невоспитанная, так опаздывает. Вечно она должна устроить из своего появления грандиозное событие. Если она осмелится появиться в своем шартрезовом тюрбане, я просто умру!
      – Еще рано, мама, – сказала Дженна, так и не унявшая дрожь от близости Саймона и вопреки своим намерениям удрученная тем, что он небрежно отстранил ее. – И не все собрались. Ты же знаешь, что опоздавшие будут до полуночи ехать.
      – А кто этот молодой человек, что вьется около Эвелин, дорогая, такой высокий, с прической а-ля Брут?
      – Это молодой Сидней Харгроув, – вздрогнув, сказала Дженна. – Внучатый племянник лорда Эклстона. Разве ты не узнала его? Где твое пенсне, мама?
      – Не могу же я надеть его здесь, Дженна! – задохнулась вдова. – Это никуда не годится.
      – Почему? – закатила глаза Дженна. – Не бойся, никто ничего не заметит. Сегодня все глаза обращены на Эвелин.
      Дженна с трудом могла разглядеть девушку сквозь строй столпившихся вокруг нее молодых людей. Нахмурившись, она оглядела зал и наконец остановила взгляд на Роберте Нэсте, который тоже не спускал глаз с окруживших Эвелин юнцов. Когда один из них, высокий, худой, в черных панталонах, черном фраке и изящно вышитом шелковом жилете сливового цвета, повел ее в танце, Нэст отвернулся, подошел к столику и налил себе кларета.
      – Извини, – пробормотала Дженна матери и пошла к викарию.
      – Я вам говорил, что это бессмысленно, – опустошенно сказал Роберт, глядя поверх бокала, как Эвелин скользит в танце с молодым щеголем. Кивнув на чашу с пуншем, он спросил: – Налить вам?
      – Нет, спасибо, – покачала головой Дженна. – Почему вы не пригласили ее на танец?
      – Я ужасно танцую, – признался он. – Я бы ей ноги оттоптал.
      – Ну, это я сейчас проверю, – с вызовом сказала Дженна. Забрав у него бокал, она потянула Роберта в центр зала. Галоп был в разгаре. – Вы лжете, – заметила она, когда викарий легко повел ее в танце, ни разу не сбившись. – Позорный порок для викария, должна вам сказать.
      – Вы надо мной издеваетесь.
      – Нет, я не такая жестокая, мне жаль, что вы так думаете. Я просто пытаюсь немного ослабить ваше напряжение, Вы натянуты, как скрипичная струна, я это чувствую.
      – Значит, перемирие? – пробормотал он.
      – Временное, – ответила Дженна. – Я слишком много в это вложила, чтобы допустить провал. Вы приехали сюда, чтобы сидеть в уголке и молча восхищаться ею всю ночь? Вы ведете себя как девица, которую никто не приглашает на танец. Она к вам в объятия не бросится, Роберт. Вам придется взять инициативу на себя. Я знаю, что вы можете это сделать. Я видела вашу другую сторону – смелого и отважного Роберта Нэста, который не боится прийти на помощь друзьям и пистолетом воспользуется, если нужно. Помните?
      – Ваши отношения с Саймоном немного наладились? – спросил Роберт, пока Саймон неловко вальсировал с леди Холлингсуорт. – Я наблюдал за вашим танцем и подумал… то есть я надеялся…
      – Не уходите от темы, – отрезала Дженна. – Вы в этом не разбираетесь.
      – Я и не пытаюсь. Я волнуюсь за… за вас обоих.
      – Вам нужно обсуждать это с Саймоном.
      – Он не станет говорить.
      – Да, потому что я открылась вам, а не ему! – произнесла Дженна, сознавая, что в ее голосе звучат слезы. Она не могла скрыть их, хотя отчаянно заморгала, отгоняя их второй раз за последние полчаса.
      – И я так думаю, – вздохнул викарий. – Дженна…
      – Сегодня вечером речь идет не обо мне, Роберт. И не о Саймоне. Сегодня важны вы и Эвелин. И когда музыка кончится, я хочу, чтобы вы отправились к Эви и пригласили ее на следующий танец.
      – Я слишком смущен, особенно теперь, когда она… знает. Кроме того, все ее танцы уже заняты, судя по толпе поклонников.
      – Смущен?! Вы придете в еще большее замешательство, если не проглотите свою глупую гордость и не начнете бороться за эту девочку!
      Шансов у Роберта было немного. В тот миг, когда музыканты прекратили играть, другой кавалер увлек Эвелин в сад.
      Через мгновение, поддавшись необъяснимому порыву, викарий последовал за ними, держась на расстоянии и оставаясь невидимым. Молодой денди повел Эвелин по аллее роз. Тени скрыли их, заставив Роберта неслышно подобраться ближе.
      – Думаю, нас хватятся, сэр, – тоненьким, нетвердым голосом произнесла Эвелин.
      – Джеймс, зовите меня Джеймс, – ответил щеголь.
      – Да, м-м… Джеймс, я действительно думаю, что нам нужно вернуться.
      – Но вы сказали, что от танца вам стало жарко. Позвольте морскому бризу немного остудить вас.
      – Сегодня вечером очень темно, – не решалась остаться Эвелин. – Л-луны нет. Я… я вас почти не вижу, сэр.
      – Для того, что мне нужно, света более чем достаточно, – ответил ее кавалер.
      Послышалось гортанное ворчание, шелест ткани, сдавленные крики Эвелин. Юный хлыщ грубо схватил ее и накрыл ее губы ртом. Запустив пальцы в лиф платья, он ощупывал ее грудь, спустил низкое декольте и попытался поднять юбку, когда быстрая рука Роберта схватила его. От удара кулака он растянулся на земле.
      Крики юнца, завопившего скорее от удивления, чем от боли, и вторившие им истеричные возгласы Эвелин, приводящей в порядок платье, нарушили тишину. Шум перекрыл доносящуюся из бального зала музыку, и гости повалили через двери террасы в сад.
      – Как вы смеете прикасаться к леди Эвелин, сэр? – вскипел Роберт, подняв юнца на ноги.
      – Да вы знаете, кто я такой? – заверещал франт.
      – Я знаю, что вы не джентльмен, а распутник и пустобрех! – встряхнул его викарий. – Ничего другого мне знать не надо.
      – Можно подумать, что я оскорбил честь леди, – захохотал молодой человек. – Да весь город знает, что она ублажала своего… «покровителя» и он устроил этот вульгарный показ, чтобы сбыть ее с рук и всучить какому-нибудь ничего не подозревающему перспективному жениху вроде меня.
      Подбежал Саймон. Он схватил Роберта за руку, пытаясь унять, но викарий не ослабил хватку.
      – Не в этот раз, Саймон, – сказал он сквозь зубы. – Не… в… этот… раз! – Оттолкнув Саймона, Роберт обрушил тяжелый кулак на наглеца. Брызнувшая кровь залила галстук и шелковый жилет юнца, и он без чувств распростерся на ухоженной лужайке.

      Дженна резко повернула Саймона к себе. Она не произнесла ни слова, но ее глаза и движение головы говорили решительное «не вмешивайся».
      Толпа, окружавшая Саймона, викария и всхлипывающую в объятиях вдовы Эвелин, все увеличивалась. На Дженну никто не обращал внимания. Она затерялась в толпе и, воспользовавшись всеобщим замешательством, улизнула.
      Когда Дженна вернулась в бальный зал, там было пусто, даже музыканты исчезли. Вытащив из сумочки ключ от башни, она прокралась через главный холл во внутренний двор и побежала в сад.
      В башне она не стала зажигать лампу. Свет могут заметить из дома. Порывшись в шкафу, Дженна сменила тонкое шелковое платье на черные панталоны, рубашку и легкий плащ Саймона, дополнив наряд маской и старомодной треуголкой, которая прекрасно скрыла ее волосы.
      Панталоны, мягко сказать, не слишком подходили, но это еще полбеды. Настоящей проблемой стали сапоги, Ноги болтались в них.
      Дженна, надеясь, что долго ходить не придется, натянула сапоги поверх сафьяновых туфелек, взяла пару пистолетов, зарядила их и осторожно пошла через заросли жимолости. Ориентируясь на нервное фырканье почуявшей ее Патоки, она пробиралась к ней в черной как смоль темноте безлунной ночи.
      Лошадь, казалось, знала короткий путь, которым часто пользовался викарий, и Дженна предоставила Патоке полную свободу действии, пока дорожка не привела к дороге на Сент-Энодер. Тут Дженна стала внимательнее и двигалась более осторожно. Прямая дорога была пуста. Дженна не знала, хорошо это или плохо. Было еще довольно рано, впереди не виднелось ни одного каретного фонаря. Одна из малочисленных куп деревьев, где мог укрыться разбойник, привлекла ее внимание. Казалось, опасности не было, и Дженна осторожно поехала дальше. Ее предположение оказалось верным, и она с облегчением вздохнула, когда рощица осталась позади.
      От нового визита на эту пустынную дорогу ее охватила дрожь. Какое безумие она затеяла! Какое наваждение на нее нашло, что она решилась повторить тот кошмар, с которого началось все ее горе? Ей никогда не приходило в голову, что ее план нелогичен. Она хотела лишь одного – довести до конца план, задуманный, казалось, целую вечность назад, и ото-. мстить за отца.
      Она действительно готова убить бандита? Нет. Дженна с самого начала не намеревалась этого делать, даже Саймон это знал. Саймон. Хотя ее сердце рвалось исправить ошибку, она даже не попыталась это сделать. Все бесполезно. Его гордость слишком уязвлена.
      Как она могла подумать, что Саймон способен на убийство? Как могла в нем усомниться?! Как она могла заподозрить в низких делах человека, пренебрегавшего собственным благополучием, видя его безграничную преданность близким, его упорную борьбу за улучшение жизни попавших в беду? Какой дурой она оказалась! Она видела от Саймона лишь добро и сердечную преданность, подобных которым никогда не знала. Как она могла отшвырнуть все это? Ее сердце разрывалось… но было слишком поздно.
      Дженна почти достигла поворота дороги, когда наткнулась на другой лесистый участок. Инстинкт заставил ее съехать с дороги и спрятаться в зарослях. Она не видела ни огонька, но… какой-то странный звук нарушал тишину. И хотя она не могла определить его причину, шум говорил об опасности, и она сунула руку под плащ, нащупывая заткнутые за пояс пистолеты.
      Продвигаясь ближе, Дженна ласковым поглаживанием успокаивала Патоку, но пистолетный выстрел положил этому конец. Лошадь, увидев разбойника, остановившего на дороге карету, взвилась на дыбы. Дженна, сдержав ее, вытащила пистолет и выехала на дорогу. Только оказавшись рядом с каретой, она узнала на дверце герб Марнеров. Поздно поворачивать назад. Ее уже заметили.
      – Стойте! Кошелек или жизнь, сэр! – потребовала Дженна низким измененным голосом. Хотя дурное предчувствие почти парализовало ее, она говорила четко и уверенно.
      Разбойник только что остановил карету, и Руперт как раз выбирался из экипажа. У Дженны сердце подпрыгнуло от страха, что он может узнать ее, но она собралась с духом. Вслед за Рупертом на дороге появился незнакомый мужчина, разодетый в шелка и жабо, судя по всему, французский аристократ.
      – Ты кто, приятель? – спросил разбойник, снова привлекая ее внимание.
      – Бросьте пистолет, – ответила она.
      – Пошевеливайтесь! – крикнул мужчина Руперту и его разряженному в кружева компаньону. – Выворачивайте карманы и давайте сюда свои безделушки.
      Дженна заметила, что Руперт и его приятель, опустошив карманы и сняв украшения, переводят взгляд с нее на настоящего разбойника. Их замешательство было очевидно, но Дженну больше сбило с толку безразличие бандита, и она выстрелила в воздух, чтобы привлечь внимание.
      – Давайте это сюда, – потребовала она, указав на мешок, в который он сунул добычу. – И пистолет, сэр.
      Подъехав ближе, мужчина после некоторого колебания бросил ей мешок и отдал оружие, но Дженна не сомневалась, что у него есть другой пистолет, как в ту ночь на Ламорна-роуд у Саймона.
      Краем глаза Дженна заметила появившуюся из-за поворота карету. Экипаж Руперта преградил ей путь. Дорога была не слишком широкой. Кучер и не пытался разъехаться, он вытащил короткоствольное ружье и в замешательстве переводил его с разбойника на Дженну, выбирая цель. Увидев это, разбойник попытался сбежать. И тут громовой крик компаньона Руперта пронзил Дженну словно копье.
      – Эй вы, ни с места оба! – рявкнул он, выхватив два пистолета. – Я сыщик с Боу-стрит. Вы схвачены на месте преступления!
      Разбойник не подчинился, и Дженна увидела, как выстрел сыщика повалил его на землю в облаке пыли и едкого пистолетного дыма. Леденящий ужас охватил Дженну. Ее поймали.
      – Бросай пистолет, – крикнул ей сыщик, – и мешок! – Размахивая оружием, он подошел к упавшему бандиту.
      – Все в порядке, хозяин, я за ним прослежу! – сказал кучер второй кареты, нацелив на Дженну ружье.
      – Премного благодарен, – бросил сыщик. Перекатив упавшего разбойника, он ощупал его шею, проверив пульс, и направился к Дженне. Его пышные кружева резко контрастировали с простонародным лондонским говором. – Ну-ка давай сюда добычу, – приказал он. – Твой дружок тебе не поможет, он мертв.
      Из второй кареты раздался пронзительный истерический крик женщины. В окошке, выхваченный светом каретного фонаря, показался тюрбан. Мозг Дженны лихорадочно работал. Подчиниться приказу сыщика значит оказаться в тюрьме и на виселице, поскольку ее поймали с поличным на месте преступления. Единственный шанс – это воспользоваться непроглядной темнотой безлунной ночи и сбежать. Низко пригнувшись в седле, Дженна дала лошади шпоры и направила ее к перелеску.
      Грохнули выстрелы: гром короткоствольного ружья кучера и резкий щелчок пистолета сыщика. Пистолетный выстрел выбил Дженну из седла, но она почувствовала лишь сильный толчок. Потом рухнула на землю в облаке пыли, поднятой копытами Патоки, которая бросилась в обратный путь и вскоре исчезла из виду.
      Шляпа слетела с ее головы, волосы рассыпались по плечам. Она застонала, когда сыщик сорвал с нее маску, и отвернулась от ударившего в ноздри запаха лука и пива. Крики женщины громче зазвенели у нее в ушах, но лицо сыщика исчезло.
      – Как это понимать, Марнер? – обернувшись, рявкнул он. – Марнер? Марнер!
      Но Руперт скрылся. А боль все нарастала. Вокруг суетились люди, но Дженна не могла различить в темноте их лиц, туман заволакивал сознание. Отец отмщен. Это была ее последняя мысль.
 
      Руперт поднялся из-за колеса кареты, за которым прятался, спасаясь от ружейного огня. Даже теперь он двигался осторожно и сбежал бы, если бы не желание удостовериться, что граф Кевернвуд мертв. Биггинз схватил каретный фонарь. В его свете Руперт увидел, что сыщик с отвращением смотрит на него, стоя над неподвижным телом Дженны. Биггинз подозвал Руперта ближе.
      – Ну и что мы имеем? – спросил он.
      Руперт опасливо подошел и едва не споткнулся, узнав распростертую у ног сыщика женщину.
      – Дженна? – выдохнул он. – Б-боже милостивый! Она с ним заодно?
      – Что вы несете, Марнер? – взревел Биггинз. – Вы знаете эту женщину?
      – Да, я знаю ее, болван, – в ответ рявкнул Руперт. – Я должен знать ее. Это женщина, о которой я вам рассказывал. Она была моей, прежде чем Кевернвуд, то есть Ястреб, украл ее у меня. Он, очевидно, и ее втянул в свои грязные дела.
      – Что? – взорвался сыщик.
      – О-она… м-мертва? – заикаясь, спросил Руперт. – Черт побери! Я… я этого не хотел. Мне нужен был Кевернвуд.
      Женский крик заставил их замолчать, оба повернулись на звук.
      – Руперт Марнер, что вы наделали? – завопила женщина, склоняясь над Дженной.
      Это была леди Джерси.
      – Миледи! – покрылся испариной Руперт. – Я… мы… – Он резко повернулся к сыщику. – Кретин, вы ее убили? – взвизгнул он.
      – Н-нет, сэр. Я лишь задел ее плечо. Она больше испугалась, чем пострадала.
      – Вам от этого не отделаться, Руперт Марнер, – пронзительно верещала леди Джерси. – Я слышала ваш голос. Отвечайте, что вы тут затеяли!
      – Я хочу положить конец авантюрам Ястреба на этом побережье, миледи, – сказал Руперт.
      – И какое это имеет отношение к Саймону Радерфорду? – требовательно вопросила она.
      – Это одно и то же лицо, – надувшись от гордости, ответил Руперт.
      – Вы в своем уме? – взвизгнула леди Джерси.
      – Идите и сами посмотрите, – огрызнулся он.
      Леди Джерси выхватила у сыщика лампу и, крепко взяв его за руку, повела к мертвому разбойнику. Потом, указав пальцем на труп, ждала, пока сыщик снимет маску с его лица. Поднеся ближе фонарь, она вздрогнула.
      – Вы совсем спятили? – сказала она. – Где здесь Кевернвуд? Откуда вы эту чушь взяли?
      – Что? – выдохнул Руперт, подойдя ближе. – Черт побери! – наклонившись, воскликнул он. – Кто это?
      – Ястреб, вот кто, Марнер, – заключил сыщик. – Я вам все время твердил, что вы ненормальный. С чего вы взяли, что Саймон Радерфорд – Ястреб?
      – Я говорил вам, олух, что он напал на меня. Говорю вам, я его узнал, дурацкий хвост его выдал. Я своими глазами его видел.
      – Замолчите, вы оба! – прикрикнула на них леди Джерси. – Вы будете тут препираться, пока несчастная женщина не умрет от потери крови?
      – Она арестована, – объявил сыщик, растягивая слова. – Кто бы она ни была, в ее вине нет сомнений. Она его ограбила, – указал на мертвого разбойника Биггинз. – Мы все этого видели. И поймана при попытке сбежать с награбленным. Никогда ничего подобного не видел!
      – Ее нужно отправить в больницу! – крикнула леди Джерси.
      – Она поедет в Ньюгейтскую тюрьму, – ответил сыщик. – Там есть доктора. Перед законом все равны, миледи. Она получит по заслугам и, качаясь на виселице, послужит хорошим примером другим.
      Руперт, побледнев, хватал ртом воздух.
      – Не стойте тут, – ощетинилась леди Джерси, поправляя сбившийся тюрбан. – А ну уберите карету с моего пути! Это еще не конец, Руперт Марнер. Не знаю, что вы затеяли, но я прослежу, чтобы Саймон Радерфорд разобрался с вами. Это я вам обещаю. Прочь с дороги!

      Саймон позволил Роберту защитить честь Эвелин в надежде, что девушка увидит викария в более романтичном свете, хоть и поучаствовал в изгнании обидчика, когда Роб выставлял его за дверь. Потом он успокаивал гостей и леди Холлингсуорт, едва не лишившуюся чувств от неразберихи на балу, в который вложила столько сил. Наконец веселье возобновилось. Саймон почти убедил вдову, что никакой беды не случилось, как в бальном зале с апломбом могущественного владыки появилась леди Джерси в съехавшем набок тюрбане.
      Саймон быстро передал жеманничающую служанку легендарной хозяйки на попечение лакея и повел леди Джерси в кабинет, пытаясь разобрать ее бормотание. Вдова и викарий следовали за ними по пятам. В запыхавшемся голосе знатной гостьи отчетливо слышалось только имя Дженны, произнесенное столь пронзительно, что леди Холлингсуорт снова запричитала, оглядываясь по сторонам, словно надеялась взглядом материализовать дочь из теней в коридоре.
      Заметив кивок друга, Роберт быстро налил бренди и подал стакан леди Джерси, которую Саймон усадил в глубокое кресло. Потом викарий налил бренди вдове, она приняла стакан, но осталась стоять, отказываясь сесть.
      – Что? – пронзительно вскрикнула она. – Ради Бога, скажите, что случилось?
      Леди Джерси отпила глоток и хрипло вздохнула.
      – Саймон Радерфорд, что здесь происходит? – требовательно спросила она. – Почему графиня Кевернвуд в маскарадном костюме в компании Ястреба нападает на мирных граждан на дороге?
      – О чем вы говорите, черт возьми? – вздрогнул Саймон.
      – Около получаса назад Ястреб задержал карету Руперта Марнера на дороге, ведущей в Сент-Энодер. Графиня была с ним.
      Схватившись за грудь, леди Холлингсуорт камнем упала в кресло, пролив бренди на платье.
      – Моя жена здесь, в этом доме, на балу, – сказал Саймон. – Откуда вы узнали эту нелепую новость? От Марнера?
      – Нет, я видела графиню собственными глазами. Я ехала сюда, когда наткнулась на грабеж. Карета виконта перегородила дорогу. Марнер и сыщик с Боу-стрит, очевидно, устроили сегодня вечером западню для Ястреба, и графиня попала в нее вместе с ним. Руперт считает, что Ястреб – это вы. Понятия не имею, с чего он это взял. Он смертельно побледнел, когда с мужчины сняли маску и это оказались не вы! Что происходит?
      – Что с моей женой, леди Джерси? – торопил Саймон, прижав к бокам стиснутые в кулаки руки. – Говорите, вы ее видели?
      – Своими собственными глазами, – ответила дама. – Сыщик ее ранил. Я чуть в обморок не упала, когда он снял с нее маску!
      И без того напряженные мускулы Саймона окаменели Он застыл словно громом пораженный, потеряв дар речи. И когда вдова вскочила на ноги, Роберт быстро высказал то, что Саймон не мог заставить себя облечь в слова.
      – Она… – Роберт осекся.
      – Нет, нет! – Леди Джерси энергично покачала головой, и зеленоватый атласный тюрбан снова съехал набок, придавая ей комичный вид. – Неужели я была бы так спокойна, если бы это случилось? Пуля лишь задела ее. Но думаю, что графиню нужно было отправить в госпиталь. Она сильно ударилась при падении.
      – Где она теперь? – По скулам Саймона заходили желваки.
      – Ее везут в тюремной карете из Сент-Энодера в Ньюгейтскую тюрьму, – ответила леди Джерси. – Я попыталась вступиться за нее, но ничего не могла сделать: ее поймали с поличным. Ястреб отдал добычу ей прежде, чем сыщик застрелил его. Очевидно, она хотела забрать все это себе, потому что пыталась ограбить Ястреба, представляете? Но что бы графиня ни говорила, мы никогда не узнаем правду. Ястреб, слава Богу, мертв.
      Стон прервал ее, и пол дрогнул под ногами, когда леди Холлингсуорт с глухим стуком рухнула на ковер.
      – Позаботься о ней! – сквозь зубы бросил Саймон другу.
      Роберт дернул сонетку, вызывая слуг, и, опустившись на колени около вдовы, принялся растирать ее запястья.
      – Итак, миледи, вы абсолютно уверены в этом? – Слова с трудом сходили с губ Саймона, голос был напряженным и неестественным.
      – Я была там. Я видела это, Саймон.
      – Где сейчас Марнер?
      – Думаю, возвратился в Мурхейвен-Мэнор. Он оставил нас и отправился на почтовую станцию за свежими лошадьми, как только сыщик поместил графиню в тюремный фургон. С какой стати он решил, что вы Ястреб?! Это уму непостижимо.
      – У нас личные счеты, – кратко ответил Саймон. – Это не важно. Я позабочусь о Марнере. Я буду очень благодарен вам, леди Джерси, если вы окажете мне сегодня ночью еще одну услугу. Могу я попросить вас об этом?
      – Конечно, дорогой мой. Я ужасно сожалею, что принесла такие новости. Я все сделаю, только скажите.
      – Скройте эту новость от гостей. Отдохните немного, придите в себя, а потом появитесь на балу, словно ничего не произошло. Я уверен, что ваше подавленное состояние заметили. Сочините какую-нибудь историю. Я знаю, что прошу многого, но если кто-то и может мне помочь, то только вы Я буду вашим вечным должником. Я не позволю испортить первый бал Эви.
      – Конечно, дорогой. Осмелюсь заметить, что вы восприняли известие гораздо лучше, чем я ожидала. Я скажу гостям половину правды: что сыщик застрелил Ястреба, и это меня задержало. Сошлюсь, что не знаю подробностей, и не стану упоминать ни графиню, ни Марнера. Но вы все мне объясните, не так ли? Вы ведь прекрасно знаете, что я не покину ваш дом, пока вы этого не сделаете.
      – Даю вам слово, миледи, но сейчас на это нет времени. Разумеется, вы можете гостить здесь, сколько пожелаете. А пока могу сказать, что порой все не так, как кажется. Все будет хорошо. Слово даю.
      Два ливрейных лакея и три горничные помогали леди. Холлингсуорт выбраться из кабинета. Саймон велел одной из девушек приготовить для вдовы успокаивающий отвар и оставаться с ней в ее покоях до конца бала. Потом, не обращая внимания на взявшего его за руку викария, пошел к большому холлу, буквально волоча друга за собой.
      – Саймон, что ты собираешься делать? – умолял викарий.
      – Найди Фелпса, пусть ждет меня в башне, – выдавил Саймон, рывком освободившись от хватки Роберта и едва не сбив его с ног.
      – Саймон, это невозможно! – воскликнул викарий. Повернув друга к себе, Роберт встряхнул его. – Ястреб мертв. – Мертв, Саймон! Теперь ты вышел из игры. Ради Бога, не делай этого!
      – Ты знаешь, почему она это сделала. – Саймон ударил себя в грудь. – Из-за меня. Потому что я не отомстил за ее отца. Я был круглым дураком. Я должен был в ту ночь найти этого негодяя. Но я не хотел надолго запирать Дженну. Я не знал, как обстоят дела между нами, Роб. Я так боялся, что она проговорится, боялся, что она выдаст меня и тебя вместе со мной. Ты тоже боялся. Не вздумай этого отрицать!
      Опустив руки, викарий ссутулился, обдумывая ответ.
      – Да. Признаю, была пара моментов, когда я опасался, что она может выдать тебя, – сдался он. – Ее ненависть к разбойникам так велика, а вы оба были воинственно настроены. Но мой страх прошел, когда я увидел, сколь велика ее любовь к тебе. Ты должен был это заметить.
      – Тебе нечего было терять. А я мог потерять все, чего тяжким трудом добился для Криспина и Эви, для Эдгара. Я не мог рисковать своим альтер-эго, поскольку это погубит их жизнь, их надежды на будущее. Если бы меня опознали как Ястреба, они не пережили бы этого скандала, ты это прекрасно знаешь. Ты должен был предупредить меня, Роб. Ты знал Всего этого можно было бы избежать, если бы ты сказал мне.
      – Не смей перекладывать вину на меня, Саймон Радерфорд! Я не мог сделать этого. Дженна сама должна была рассказать. Кроме того, как тебя предупредить, если тебя здесь не было?! Из этого все равно никакого проку бы не вышло. Ты был ослеплен любовью, и я хотел для тебя этого союза. Но черт побери, Саймон, я ведь с самого начала говорил, что вам нужно подождать и лучше узнать друг друга. Ты меня тогда не послушал. Ты отмахнулся и презрительно посоветовал заняться собственными делами. Я сделал все, что мог. Я сказал Дженне, что она ошибается, что Ястреб не причиняет вреда своим жертвам и не повинен в смерти ее отца, что она должна довериться тебе. Она пообещала мне, что так и сделает, специально попросив, чтобы я позволил ей обсудить эту тему с тобой. Естественно, я предполагал…
      – Вот именно! Ты предполагал.
      – Вы взрослые люди. Она рассказала мне все на исповеди как викарию.
      – Другой конфессии?
      – Я отношусь к своему призванию серьезно, Саймон. Я ничего не мог сделать.
      – Не надо было ничего делать, а только сказать мне.
      – Что сказать? – огрызнулся Роберт, снова схватив его за руку. – Я понятия не имел, что она стреляла в тебя во время одного из твоих набегов! Я узнал это одновременно с тобой, когда она в истерике бросилась в мой дом и излила душу.
      – А если бы я не подслушал, ты бы сказал мне?
      – Саймон, это нечестно. Ты знаешь, что тайна исповеди священна, что сан накладывает определенные ограничения, что я связан…
      – Значит, ты бы не сказал? Черт побери!
      – Для тебя нет ничего святого?
      – Нет, когда дело касается моих друзей. Тебе следовало это знать. Ты видел, через что я прошел ради близнецов. И почему я не женился. И почему до сих пор не могу позволить себе роскоши надеяться на нормальную жизнь.
      – Ты – не духовное лицо.
      – И слава Богу!
      – Саймон, пожалуйста…
      – Сейчас нет времени на разговоры! – Высвободившись от хватки Роберта, он шагнул из главного холла в душную летнюю ночь и увидел во внутреннем дворе Патоку. Схватив повод, Саймон торопливо пошел к конюшне, его хромота стала заметнее.
      – Что ты собираешься делать? – не унимался спешащий за ним Роберт.
      – Я намерен немного поговорить с Марнером.
      – Только не под видом Ястреба! Я прошу тебя, Саймон Ястреб мертв. И пусть таковым останется. «Воскресив» этого бандита, ты подпишешь себе смертный приговор!
      – Иди и найди Фелпса, – скрипнул зубами Саймон, откинув со лба волосы. – Я знаю, что ты желаешь мне добра, Роб, но для благих намерений теперь слишком поздно. Моя дорога в ад уже вымощена.
      Поставив Патоку в стойло, он велел конюху позаботиться о взмыленной лошади, а сам принялся седлать шоколадного жеребца по кличке Бешеный. Он уже собирался сесть в седло, когда заметил стоящего рядом викария.
      – Черт побери! – взревел Саймон, и лошади ответили ему нервным ржанием. – Ты вернешься в дом и позаботишься об Эви? Не нужно Оксфорд оканчивать, чтобы сообразить, что Марнер к этому руку приложил. Этот молодой распутник, которого ты прибил в саду, Джеймс Мортонсон, сын виконта Мортонсона. Его в приличном обществе не принимают. И сюда его, конечно, никто не приглашал. За этим стоит Марнер. Все обернулось бы гораздо хуже, если бы у тебя не достало духа проконтролировать ситуацию. Я благодарен тебе за это. Мне нужно поквитаться с виконтом. А ты проследи, чтобы в мое отсутствие больше ничего не случилось.
      – Саймон…
      – Иди к ней, – скомандовал он. – Пусть из этого фарса выйдет хоть что-то путное, но сначала найди мне Фелпса! Сегодня ночью все кончится. Видит Бог, должно кончиться!

      Дженна откинулась на холодные кожаные подушки тюремной кареты. Рана была легкой, пуля лишь задела плечо. Констебль в Сент-Энодере перевязал ее, но от боли началось головокружение. Если пустяковое ранение причиняет такую боль, то что пережил Саймон, когда она ранила его? Дженна не могла отделаться от этой мысли. У нее вырвался горестный стон, она искренне считала, что получила по заслугам. На свой лад это даже успокаивало, и она смиренно приняла кару.
      Разбойник, повинный во всех ее горестях, мертв – это самое главное. И она этому причиной, хотя бандита сразил сидящий напротив нее сыщик. Дело закончено. Теперь не будет ночных поездок по корнуолльским дорогам, кровожадной жажды мести, страха попасться и навлечь позор на честное имя отца. Это уже случилось. Ее худшие опасения обернулись реальностью.
      Однако все это бледнело по сравнению с ноющей пустотой внутри от потери Саймона. Как она тосковала по его сильным рукам, по его любви, которую предала и потеряла теперь уж наверняка. Он узнает, что с ней случилось? Конечно, узнает. Но Дженна не хотела, чтобы позорное известие быстро дошло до его ушей. Оно испортит первый бал Эвелин. Саймон никогда ей этого не простит.
      Ее глаза затуманились от слез. Их поток не иссяк, и Саймон по-прежнему был их причиной. Нет. Она не заплачет.
      Но когда Дженна потянулась вытереть глаза, металлический звук напомнил ей о тяжелых наручниках, сковавших запястья, и слезы хлынули.
      Сыщика это не тронуло. С тех пор как они выехали из Сент-Энодера, он не проронил ни слова. Его презрение к женскому разбою было очевидным, а решимость непреклонна. Время от времени он окидывал арестантку уничтожающим взглядом. Дженна не сделала попытки смягчить сыщика и не стала объяснять, что она переоделась разбойником, чтобы совершить то, чего не сделал закон: отдать под суд убийцу ее отца. Ее план был логичным и прекрасно сработал. Разбойник мертв, отец отмщен. Но под конец вышла осечка, она и погубила ее.
      Дженна вернулась к мгновениям перед ранением. Ее память была все еще нетвердой, но Дженна смутно помнила… женский голос. Да. Она слышала женский голос, раздавшийся из подъехавшей кареты. Дженна лишь мельком увидела пассажирку в слабом свете каретного фонаря, когда та высунула в окно украшенную тюрбаном голову. Было в этом что-то знакомое… тюрбан, отвратительный желтовато-зеленый тюрбан. Теперь она вспомнила реплику матери. Леди Джерси. Это возможно? Конечно! Она опоздала на бал. У Дженны вырвался новый стон. Можно себе представить реакцию матери на рассказ леди Джерси о событиях вечера. Картина была отвратительной, и новые слезы подступили к глазам.
      Дженна никогда не чувствовала себя такой испуганной и одинокой. Но страх всегда придавал ей храбрости, и причиной ее рыданий скорее был бессильный гнев, чем отчаяние. Но это недолго продлится, Из добродушных шуток констебля Дженна поняла, что отчаяние придет, когда она окажется в печально знаменитой Ньюгейтской тюрьме.

* * *

      К большому огорчению Роберта, бал продолжался до рассвета. Ненависть клокотала в душе викария от предположения Саймона, что за инцидентом с Эвелин стоит Руперт Марнер. Но никто и не подозревал, какие чувства терзают Роберта, настолько галантен он был в роли хозяина дома, К тому времени, когда гости наконец стали разъезжаться, его нервы были натянуты как тетива.
      Леди Джерси была в своей стихии, став хозяйкой бала в отсутствие Дженны и леди Холлингсуорт. Травяной отвар из шлемника, ромашки и вербены, приготовленный кухаркой, славящейся своими знаниями в этой области, успокоил вдову. Благодаря Молли, которая строго по часам давала очередные дозы снадобья, леди Холлингсуорт громко храпела в собственной спальне.
      Наконец гости разъехались. Эвелин, поднимаясь к себе в спальню, сдержанно улыбнулась Роберту. Или это ему показалось? Нет, на ее щеках явно вспыхнул румянец, хотя Роберт не осмеливался отнести это на свой счет. Он тепло улыбнулся, отвесил самый почтительный поклон и, как только Эвелин исчезла из поля зрения, повел леди Джерси в кабинет, дивясь, что тюрбан все еще цепко держится за ее растрепавшуюся прическу.
      Леди. Джерси устало опустилась в кресло и отмахнулась, когда он взялся за графин с хересом.
      – Нет! Хватит, – сказала она. – Я совершенно разбита, отец Нэст, и явно не в лучшей форме. Я жду свою горничную, чтобы приготовиться ко сну, так что пожалуйста, будьте кратки.
      – Весьма сожалею, что задерживаю вас, но это важно. Миледи, до вашего приезда тут произошел неприятный инцидент. Некий молодой распутник сделал непристойную попытку… навязать свое общество леди Эвелин и был выдворен с бала.
      – О Господи! – выдохнула она. – Какой ужас! Будет ли сегодня конец несчастьям?
      – Были произнесены отвратительные слова, – продолжал Роберт. – Наглец ошибочно решил, что между Саймоном и леди Эвелин были непристойные отношения, и думал этим воспользоваться.
      – Вздор! – возмутилась она.
      – Да, я понимаю, но…
      – Я знаю, кто такие Сент-Джоны, отец Нэст, – перебила леди Джерси.
      Ошеломленный, викарий уставился на нее, предпочитая не отвечать на эту реплику. Как эта дама, зная тайну, удержалась и не попотчевала все королевство такой потрясающей сплетней, он понять не мог.
      – Мужчины не понимают, что у женщин тоже есть мозги, мой милый, – насмешливо продолжала леди Джерси. – Видите ли, я очень хорошо знаю герцога Йоркского и его любовницу Мэри Энн Кларк, никогда не отличавшуюся благоразумием, и вполне способна сообразить, что к чему. Ну, вы понимаете, что я имею в виду. Если подумать, то это совершенно очевидно.
      – И вы никогда не высказывали своего мнения поэтому поводу?
      – То есть не выдала ли я тайну, о которой знаю? Я открыла ее только вам и лишь потому, что вы духовное лицо и близкий друг Саймона.
      Еще одно признание. Неужели им конца не будет?
      – Достаточно сказать, – протянула леди Джерси, – что от меня этого никто не услышит. Я восхищаюсь Кевернвудом и уважаю его за то, что он сделал для этих несчастных детей.
      – Я хотел бы вернуться к сути дела, – сказал викарий, кашлянув. Одно препятствие он одолел, не скомпрометировав себя и не раскрыв свой собственный секрет. Пора переломить ситуацию, пока очередное признание его не доконало. – Наглец, оскорбивший леди Эвелин, – это Джеймс Мортонсон, сын виконта Мортонсона. Его не принимают в приличном обществе, и сюда его, разумеется, не приглашали. Саймон уверен, что за этим стоит Марнер. Какие слухи ходят в Лондоне?
      – Вы, очевидно, уже знаете ответ. – Леди Джерси снова взмахнула унизанной кольцами рукой. – Вздор, все это вздор!
      – Да, но кто распространяет этот вздор?
      – Саймон прав, здесь не обошлось без Руперта Марнера. Я к этому негодяю ни малейшего уважения не испытываю. Он бесится оттого, что Саймон увел у него невесту. О да, я слышала о поединке. Весь свет об этом говорит. Виконту не бывать на балах в «Олмаке», пока я там хозяйка, а я собираюсь ею оставаться, пока там все в прах не рассыплется. На этот счет не сомневайтесь. Если вас это хоть немного утешит, сплетням никто не верит. Все в Лондоне обожают Саймона… и завидуют бедной Дженне.
      – Значит, это правда. За этим стоит Марнер. Саймон так и думал, но я должен был убедиться.
      – Почему?
      – Где, вы сказали, вы в последний раз видели этого негодяя? – спросил Роберт, не ответив на вопрос.
      – Мы расстались в Сент-Энодере. Он менял лошадей. Так все-таки почему?
      – Леди Джерси, – сказал Роберт, снова игнорируя ее вопрос, – мне крайне неприятно обременять вас, но, поскольку вы остаетесь здесь на ночь… могу я попросить вас проследить за всем, пока Саймон не вернется?
      – Конечно, дорогой мой, а как же вы? Разве вы не останетесь?
      – Нет, мэм, – ответил викарий от двери. – Я и так слишком задержался.
      Роберт знал, что Саймон не одобрит его замысла, но это его не интересовало. По его наблюдениям, Саймон, с тех пор как Дженна околдовала его, не способен рассуждать здраво. Она теперь была его первой заботой.
      Рассчитывая на это, Роберт взял в конюшне Кевернвуд-Холла лошадь и отправился на почтовую станцию в Сент-Энодер, по следам Руперта Марнера. Решение Роберта не было опрометчивым и вызвано не только унижением Эвелин, хотя он по-прежнему закипал от гнева при мысли о недавних событиях. Но может статься, что, когда у Саймона руки дойдут до Руперта Марнера, будет уже слишком поздно. Нужно вступиться за честь друга, чтобы даже тень позора не легла на Саймона. На взгляд Роберта, другого разумного решения не было, а то, что викарию не подобает гоняться за аристократом, чтобы вызывать его на дуэль, не имело сейчас для него ни малейшего значения.
      Когда Роберт приехал на станцию, уже почти рассвело. Он успел вовремя: ночной дежурный как раз собирался сдавать свой пост дневной смене.
      – Я чужих мыслей не читаю, хозяин, – в ответ на вопрос проворчал дежурный.
      – Конечно, но вы должны вспомнить, в каком направлении поехал виконт, – сказал Роберт.
      – Попробую… – Мужчина снял шапку и, уставясь в пространство, чесал лысеющую голову.
      – Ну? – подгонял викарий.
      – Я думаю, думаю, – проворчал мужчина. – Сдается мне, что для духовного лица вы очень нетерпеливы, святой отец.
      – Да-да, я знаю. Думайте! Куда он поехал?
      – Вы знаете, сколько карет тут за ночь проезжает, сэр? – ощетинился мужчина.
      – Наверное, очень много, но меня интересует только одна. У нее на дверце золоченая эмблема: лавровый венок с короной наверху, а в центре готическая буква М.
      – Ах эта! Так что же вы сразу не сказали? Я его хорошо помню, он настоящий пижон, весь в шелках и оборках, уголки воротничка аж до неба торчат, синий шейный платок в белый горошек, и все такое. Он в Плимут поехал.
      – В Плимут? Вы в этом уверены?
      – Да. Именно в Плимут. Очень спешил. Странно, у него даже зонта не было, не то, что чемоданов. Он все расспрашивал, где по дороге почтовые станции.
      – Мне тоже нужно знать про эти станции, сэр, – сказал викарий.
      – Что он сделал?
      – Не важно, – ответил Роберт. – Дайте список станций. Мы тратим впустую драгоценное время. Может быть, уже поздно остановить его!
 
      Остановившись в плимутской гостинице «Альбатрос», Руперт отпустил кучера. Ни Уилби, ни карета ему больше не понадобятся. Каюта заказана, судно поднимет парус на рассвете во время прилива. Он отправится на Нормандские острова и надолго задержится в Марнер-Хаусе, подальше от той каши, которую заварил, и от гнева Саймона. Руперт его знал и, хотя никогда бы в этом не признался, трусил.
      Тушеная говядина, которую ему подали, была если не аппетитной, то горячей и сытной. Руперт начал постепенно успокаиваться. Никто не станет искать его в этом захолустье рядом с причалом, аристократов здесь нет. Он чувствовал себя тут в безопасности, несмотря на то что посетители глаз не сводили с его лондонского наряда и украшений.
      Гостиница была вполне пристойной, владевшая ею супружеская пара средних лет предоставляла кров путешественникам вроде него. Номер, в котором он остановился на ночь, был чистый и приличный. У Руперта хватило ума не поселиться в одном из сомнительных приютов для бандитов и портовых крыс, как называли босяков и воров. Да, все хорошо. По крайней мере, он так думал, пока кожаная перчатка Роберта Нэста не задела его по лицу, выбив поднесенную ко рту ложку, содержимое которой пролилось на его светлые атласные панталоны.
      – Какого черта? – воскликнул Руперт. Вскочив на ноги, он отодвинул стул. Послышались глухие проклятия посетителей, которые тоже поднялись, но держались поодаль.
      – Вы примете мой вызов, сэр, – потребовал викарий.
      – Я даже не знаю вас! – огрызнулся Руперт, безуспешно пытаясь оттереть салфеткой жирные пятна с панталон. – Не имел такого удовольствия.
      – Я викарий Роберт Нэст, сэр, и вы не так давно имели удовольствие познакомиться со мной в саду Кевернвуд-Холла. Я выстрелил поверх вашей головы, когда вы приставали к невесте хозяина. Вы тогда сбежали. Кевернвуд – мой друг.
      – А-а! – выдохнул Руперт. Дрожь узнавания охватила его. Так это викарий стрелял в него? Спасая свою шкуру, он тогда не взглянул на стрелявшего мужчину. Теперь все понятно. Весь свет знает о близкой дружбе Саймона Радерфорда и викария церкви Святой Троицы в Ньюкуэе. Кривая усмешка зазмеилась на губах Марнера. – Ах да, конечно, легендарный викарий Нэст. – И что я вам сделал, сэр? Я думал, что Кевернвуд вызовет меня. А он струсил, отправив сражаться вместо себя викария? Неужели это мудро, учитывая вашу неуклюжесть при нашей последней встрече?
      – Я не замещаю Кевернвуда, Марнер, – ответил викарий, – я сражаюсь за себя. Стремясь унизить Кевернвуда, вы оклеветали невинную молодую леди, которая мне очень дорога, и ответите за это на поединке. Выбирайте оружие и место.
      – Ах, эту девицу Сент-Джон, с которой он развлекался? – бросил Руперт. – Тогда удивляться нечему. Ведь, в конце концов, это ваша работа – спасать падших, разве не так? Боюсь, я не смогу ответить вам, сэр. Времени нет. Видите ли, я заказал каюту и вскоре отправлюсь в плавание, к тому же, увы, вы застали меня одного, без секунданта. Да и вы, кажется, один.
      Не успел викарий ответить, как к ним, дружно сняв шапки, подошла группа моряков.
      – Прошу прощения. Я слышал, что Саймон Радерфорд – ваш друг, сэр? – сказал самый высокий, краем глаза следя за Рупертом. Это был обветренный мужчина средних лет, он слегка прихрамывал. Руперт его не знал.
      – Да, сэр, – ответил Роберт Нэст, присматриваясь к мужчине.
      – Тогда я на вашей стороне, – сказал незнакомец.
      – Это невозможно! – недоверчиво воскликнул Руперт. – Вы, сэр… вы не… не джентльмен. Так не делается. Вы не подходите.
      – Вижу, вы сделали вывод по внешнему виду, – спокойно ответил мужчина, взглянув на собственный костюм. – Но, как говорится, не судите по одежке, можно легко ошибиться. Вот и я на первый взгляд принял вас за джентльмена. Позвольте представиться, лейтенант Натаниел Риджуэй, граф Стеншир, к вашим услугам. Я имел честь служить в военно-морском флоте ее величества вместе с Саймоном Радерфордом и сражаться при Копенгагене. Недавно вышел в отставку. – Он щелкнул каблуками, и не обращая внимания на Руперта, обратился к викарию: – Любой из нас с радостью станет вашим секундантом, викарий Нэст. Мы только что прибыли из госпиталя, построенного Саймоном для нас, жертв войны. Прежде чем вы уйдете, буду рад оговорить ваши условия.
      – Спасибо, сэр, – с поклоном и рукопожатием ответил Роберт.
      Руперт побледнел. Теперь не увернуться. Бремя поиска секунданта лежит на нем, было ясно, что никто здесь не возьмется за эту роль, и меньше всего из-за запрета дуэлей. Он оценивающе взглянул на викария. Никакой угрозы тот не представляет. Что преподобный отец знает о дуэлях? Каким оружием научился владеть за кафедрой проповедника? Руперт ухмыльнулся. Ничтожный шанс, что рапирой, фигура у него для этого подходящая. Инстинкт игрока советовал Руперту остановиться на пистолетах, учитывая неопытность Нэста в этом деле. Да, пусть будут пистолеты.
      – Поскольку я утром отплываю, уладим это здесь, – решил Руперт. – На набережной, перед рассветом. На пистолетах, сэр?
      Викарий кивнул.
      – У владельца гостиницы имеется прекрасная пара кремневых пистолетов, – вставил Риджуэй.
      – Мой секундант должен осмотреть их, – добавил Руперт.
      – Как и мой, – ответил викарий.
      – Вы сначала найдите секунданта, – усмехнулся лейтенант, обращаясь к Руперту. – Здесь это будет для вас несколько затруднительно.
      – Не бойтесь, я с этим справлюсь, – надменно уверил его Руперт.
      – Я вообще ничего не боюсь, – расхохотался лейтенант. – Мои друзья составят вам компанию в ваших поисках, чтобы вы случайно не заблудились. Они знают здесь всю округу и, если тут есть хоть один аристократ, им известно, где его найти.
      Руперт расправил фалды фрака и хотел было сесть, но рука Риджуэя легла ему на плечо, задержав в смешной позе.
      – Блюдо уже остыло, – сказал лейтенант, указав на тарелку, – к тому же большая его часть у вас на панталонах. – Кивнув своим спутникам, он добавил: – Лучше займитесь делом.
      Когда товарищи Риджуэя вывели Руперта из гостиницы, лейтенант занял его место за столом, указав Роберту на стул.
      – Одну минуту, если позволите, – сказал он. – Нам тоже надо кое-что уладить.
      Роберт сел напротив.
      – Спасибо, сэр, – сказал он. – Боюсь, я не до конца все продумал. Вы меня выручили.
      – Он действительно мертв? – прошептал Риджуэй.
      – Простите, не понял.
      – Саймон. Он умер?
      Не успел Роберт ответить, как появилась жена владельца гостиницы. Это его обрадовало, поскольку ему нужно было обдумать ответ. Если лейтенант справляется о Саймоне как о Ястребе, то удивительно, как стремительно эта весть достигла Плимута.
      – Спасибо, что ничего здесь не затеяли, сэр, – сказала ему хозяйка и, подбоченясь, встала у стола, кивнув лейтенанту.
      – Никаких неприятностей не будет, – пообещал Роберт. – Мы уладим разногласия вдалеке от этого заведения и конфиденциально.
      – Принеси викарию тушеной говядины, Мэй, – приказал лейтенант, – и проследи, чтобы нам не мешали.
      – Тогда прошу в кабинет. – Она движением головы указала на коридор за бочками эля. – Скоро тут будет полно народу.
      – Да, и принеси пару кружек пива, – в спину ей добавил Риджуэй. Он встал из-за стола и кивком предложил викарию следовать за ним. – Пойдемте, – сказал он, – здесь не место для разговора.
      Кабинет, который они выбрали, вполне соответствовал уровню гостиницы. Последний в ряду пяти комнат, он был вне пределов слышимости посетителей. Но Роберт тем не менее тревожился. Беседа не обещала быть легкой, к тому же и Руперт остановился здесь.
      – Он будет долго отсутствовать, сэр, – сказал лейтенант, словно прочитав мысли Роберта. – Все продумано. Прежде чем нам помешали, я задал вопрос: действительно ли Ястреб мертв? Я должен знать.
      Викарий колебался. Теперь он точно знал, о чем спрашивает лейтенант Риджуэй, и знал, как ответить. Саймон вне игры. Во всяком случае, он, Роберт, так на это смотрит. Блестящая возможность остаться в стороне, отказаться от своего альтер-эго и жить, не опасаясь осечки, которая грозит виселицей, впервые стала реальной для Саймона, с тех пор как появился Ястреб.
      – Ястреб умер на дороге в Сент-Энодер, лейтенант Риджуэй, – твердо сказал он.
      – А как поживает Саймон? – не моргнув спросил лейтенант.
      – Саймон жив и здоров, сэр, и в этот самый час, полагаю, находится в Ньюгейтской тюрьме, пытаясь освободить свою молодую жену, которая по неосторожности угодила в ловушку, расставленную виконтом для него самого. – То, что лейтенант знает о тайной жизни Саймона, удивило Роберта, и он заколебался. – Другие тоже знают? – спросил он.
      – Нет, – покачал головой Риджуэй. – Я знаю, поскольку помог ему выбраться из трудного положения, когда Ястреб начал свои набеги. Остальным ничего не известно, но после того, что Саймон сделал для них, в королевском флоте не найдется моряка, который не бросился бы за него в огонь. Хозяйка принесла тушеную говядину и пиво, и, когда она удалилась, викарий рассказал изумленному лейтенанту всю историю, однако никак не связывая Ястреба с Саймоном. В этом не было никакой необходимости. Оба хорошо понимали друг друга.
      – Итак, – закончил Роберт, – завтра эта история получит свое завершение.
      – Вы действительно опытный стрелок, сэр? – спросил лейтенант. – Марнер, кажется, так не думает.
      – Марнер видел мою святую сторону, – криво улыбнулся викарий. – Я тогда сделал предупредительный выстрел. На самом деле я стреляю лучше Саймона, он сам это подтвердит. Я не раз своей меткостью спасал ему жизнь за эти годы. В тот день я умышленно выстрелил мимо, чтобы сбить Маркера с толку.
      – Хорошо, если этот негодяй сразит вас завтра, он не сможет этим похвастаться, в живых ему не бывать, – решительно заверил лейтенант. – Можете в этом не сомневаться.

      Саймон выскочил из Ньюгейтской тюрьмы и выхватил поводья своей лошади у поджидавшего его Фелпса. Дело плохо. Впервые в жизни титул ему не помог. С таким же успехом Саймон мог быть самым последним нищим.
      – Молчи! – предупредил он камердинера, садясь на фыркающего жеребца.
      – Я слова не сказал, милорд, – защищался Фелпс. – Но с вашего позволения, осмелюсь сказать, что вы действуете неверно.
      – Фелпс, я почти обезумел, – ответил Саймон. – Они ей не верят, ей отказано в адвокате. Согласно закону она должна сама себя защищать. Проклятие! Видит Бог, она добилась своей цели, но она умрет, если я не придумаю способа спасти ее.
      – Она серьезно пострадала, милорд?
      – Даже не знаю. Мне не позволили ее увидеть.
      Саймон запустил обе руки в спутавшиеся за двухдневную скачку волосы, словно стремясь удержать разрывавшийся мозг.
      – Куда мы едем теперь? – осторожно спросил камердинер.
      – На Боу-стрит. Я хочу добраться до Мэтью Биггинза, который бросил ее в этот ад. – Саймон резко указал на тюрьму.
      – Конечно не в таком виде, милорд?
      – А что такое?
      – Милорд, они запрут вас за бродяжничество. Вы не бриты. Ваши волосы… неопрятны. У вас такой вид, будто вы спали: не раздеваясь. Вы не думаете, что сначала вам нужно немного привести себя в порядок? Вы не ели, не спали… Прошу прощения, милорд, но вы похожи на дикаря.
      – Я могу потерять ее, Фелпс, – простонал Саймон, ударив себя кулаком в грудь. – Я должен был отомстить за ее отца. Если бы я это сделал, Дженна бы в тюрьме не оказалась. Я должен был послать к черту этот проклятый бал и заняться, нашими разногласиями. Мне нужно было наступить на свою глупую гордость, поступиться самолюбием! Я люблю, ее, Фелпс!
      – Я всем сердцем с вами, милорд, но вы рассуждаете нелогично. Это на вас не похоже, сэр. Вам нужно критически оценить ситуацию. Штурмуя глубокой ночью оплоты Боу-стрит, вы ничего не добьетесь. Насколько такая тактика помогла вам сейчас в тюрьме?
      – Я… люблю ее!
      – Я знаю, милорд.
      – Мне нужно добраться до Марнера. Он ответит за Дженну… и остальное.
      – Я знаю, милорд.
      – Но только когда освобожу ее!
      – Тогда поедем в лондонский дом, позвольте мне привести вас в порядок. Я приготовлю вам горячую ванну, расчешу волосы. Хвост вашего жеребца аккуратнее выглядит. А потом, после крепкого бренди и горячей еды, вы во всем разберетесь, милорд.
      – Чтобы это уладить, понадобится несколько больше, чем ванна, бренди, и сытое брюхо, дружище, – с сожалением сказал Саймон. – Для этого нужно чудо.
 
      В самых диких фантазиях Дженна не могла представить себе кошмара Ньюгейтской тюрьмы. Ей никогда в голову не приходило, что у нее не будет собственного пространства. Хотя до нее и доходили отвратительные слухи, она не была готова к общей камере, переполненной немытыми людьми. Безумных и нормальных, старых и молодых, мелких воровок и хладнокровных убийц, женщин всех слоев общества затолкали вместе как сельдей в бочку.
      Она съежилась в тени, едва веря своим глазам. От зловонного воздуха, пропитанного запахами отбросов, пота, рвоты и человеческих экскрементов, к горлу подкатила тошнота. Рана на плече едва больше царапины, но она воспалилась, грозя инфекцией из-за отсутствия ухода. Ее не обрабатывали с тех пор, как констебль в Сент-Энодере перевязал ее.
      Дженна не спала. Она боялась закрыть глаза. Какая-то безумная неотступно следовала за ней и, воркуя и напевая, ласкала ее волосы, словно зверька. Другая, очевидно, подкупившая охрану и разжившаяся ликером, не сводила с Дженны мутных глаз. Она была отвратительна, груба, в здравом уме и тем еще страшнее. Преступление ее было ужасным: будучи гувернанткой, она похитила и убила своего подопечного. Ее приговорили к виселице. Этой женщине казалось, что все ее беды от аристократии, и Дженна, будучи единственной аристократкой в этой разношерстной компании, стала главной ее целью.
      Саймон не появился. Из всех ужасов, обрушившихся на Дженну, этот самый страшный. В сущности, она его и не ждала, но все-таки надеялась. Если бы он пришел – просто пришел, – она смогла бы выдержать суд, Тайберн, все, что угодно. Она совершила то, что совершила, ради своего отца, но, глядя на зловонную нищету, слушая отчаянные протесты и безумный смех обитателей камеры, Дженна пришла к выводу, что отец никогда не ждал бы от нее подобного поступка. Странно, теперь, когда слезы были вполне уместны, они не шли. И хотя внутри всё ныло от безнадежности и потери любимого, Дженна не могла пролить ни слезинки.
      Съежившись в углу, как можно дальше от не оставлявшей ее в покое безумной женщины, она отчаянно пыталась подготовиться к защите. Адвокат ей не положен, и она молилась, чтобы туман, заволакивающий омраченное лихорадкой сознание, рассеялся и позволил ей сформулировать аргументы и доводы.
 
      Мэтью Биггинз принял Саймона в своем кабинете. Это была скромно обставленная маленькая комната с книжными полками на стенах, заваленная «незаконченными делами», как выразился сыщик, собирая разбросанные по столу бумаги.
      – Я не стану бесполезно тратить время и силы, – сказал Саймон. – Мне нужно полное описание событий, приведших графиню в Ньюгейтскую тюрьму, и…
      – Это вам не поможет, милорд, – перебил его сыщик. – Ничего нельзя сделать. Суд над ней назначен на завтрашнее утро.
      – …и полный отчет о ваших делах с этим наглецом Марнером, – повысив голос, продолжил Саймон.
      – Это частная информация, милорд…
      – Уже нет, – перебил Саймон. – Он мертв.
      – Мертв, милорд?
      – Считайте, что да. Я до него доберусь! Так что с этой минуты вы работаете на меня.
      – Эт-то противозаконно, сэр.
      – Совершенно верно. Так вы намерены отвечать мне, или мне придется добывать информацию другим способом? Решайте, Биггинз. Мое терпение на исходе. Арестовать графиню Кевернвуд, не известив меня! Да как вы посмели, сэр?!
      – Н-но, послушайте, милорд…
      – Вы обрекли ее на смерть, кретин! Говорите, иначе мое терпение кончится, и тут камня на камне не останется.
      – В-вы угрожаете мне, милорд?
      – Можете не сомневаться!
      – Ее з-застали на месте преступления. Она разоружила того человека и собиралась сбежать с добычей, когда я сбил ее, милорд, – заикаясь, проговорил сыщик.
      – Вы стреляли в нее?
      – Я исполнял свой долг. Вы, кажется, забыли, что графиня занималась грабежом.
      – Она вам это сказала?
      – Н-ну… нет, но…
      – Что она вам сказала?
      – Ну, она… не говорила, то есть… я хочу сказать… по пути в Сент-Энодер она была без сознания.
      Саймон окаменел. Кровь бросилась ему в голову, руки сжались в кулаки. Заикающийся сыщик не спускал с него глаз.
      – Вы уверены, что рана не серьезная? – скрипнул зубами Саймон.
      – Д-да, милорд, – пролепетал Биггинз, оттягивая коротким пальцем ворот. – Я просто задел ее плечо… руку. Это всего лишь царапина, милорд.
      – И от этой «царапины» она потеряла сознание?
      – Нет, от падения, милорд. Она на скаку упала с лошади.
      – Она не пыталась объяснить, когда пришла в себя?
      – Да, она рассказала какую-то нелепую историю о мести за погибшего отца. Она даже попыталась свалить все на меня. Ну… не на меня лично, а на все органы правопорядка.
      – Вы слишком много на себя берете, воображая, что подобные вам олицетворяют закон, ханжа. Ее история правдива. Такая возможность вам никогда в голову не приходила, сэр?
      – Нет, уж слишком она причудлива, милорд.
      – Оставим это, – вскипел Саймон, грозно нависая над столом сыщика, его ноздри раздувались, вены на шее набухли над воротом рубашки. – Как насчет Маркера?
      – Он думал, что вы… вы…
      – Да, я знаю, – оборвал его Саймон. – С чего он вздумал обвинять меня в этом?
      – В-ваш… э-э… – Сыщик запнулся, указав дрожащим пальцем на хвост Саймона. – Он утверждал, что вы держали его под прицелом и он узнал вас.
      – И вы поверили ему, – сказал Саймон, отвечая на свой собственный вопрос. – Для вас это, может быть, неожиданность, но я не единственный в королевстве ношу длинные волосы, Биггинз. Многие из нас, старых солдат, все еще цепляются за хвост как за напоминание о днях нашей славы. Но хватит об этом. Где он теперь?
      – Я… Я…
      – Не вздумайте мне мешать, – прикрикнул Саймон, и сыщик отшатнулся. – Разве вы не понимаете, что говорите с безумцем? Я вас предупредил. Мое терпение на исходе, я не знаю, что сделаю. Где этот сукин сын?
      – М-мы расстались в Сент-Энодере, – пролепетал сыщик. – Он все еще настаивал, что вы…
      – Да-да, я знаю. Куда он отправился?
      – Он… он упомянул свой дом на Нормандских островах, На Джерси… нет, на Гернси.
      – Надеюсь, вы получили от негодяя плату, – сказал Саймон, – потому что ему от меня не спрятаться. И когда я до него доберусь… я, скажем так, заморожу его активы.
      – Милорд, мое дело с Марнером завершено. Но позвольте предупредить вас, что если вы исполните свои угрозы, то последуете прямиком за графиней, не важно, граф вы или нет. Виселица классовых различий не делает, милорд.
      – Правда? Что ж, посмотрим, любезный. Довольно! С тех пор как вы вторглись в мои дела, чтобы услужить Маркеру, вы установили прецедент. Теперь вы работаете на меня, и пора отрабатывать свой хлеб. Вы можете начать, рассказав мне, каковы возможности графини.
      – Никаких, – ответил сыщик. – Она нарушила закон. И должна предстать перед судом, как любой другой преступник, и защищать себя сама. Адвоката ей не полагается.
      – Но должно же… что-то быть?
      – Расскажите мне вашу версию, милорд.
      – Какой смысл, если ей не полагается адвоката? – горько усмехнулся Саймон. – Это смехотворно!
      – Расскажите.
      Саймон резко откинул волосы назад и начал рассказывать о замысле Дженны, ловко опуская собственное участие в этом деле и обстоятельства их первой встречи на Ламорна-роуд.
      Закончив, он снова откинул волосы и, наклонившись через стол, в ожидании мял промокательную бумагу.
      – Так вы говорите, она задержала его? – потер подбородок Биггинз.
      – Да, чтобы правосудие свершилось. Вы только что сказали, что она разоружила негодяя.
      – Да, но откуда я знал, что она женщина и с такой миссией? Я принял их за конкурентов, спорящих из-за добычи. Да и вы бы так сделали. Она была очень убедительна.
      – Она знала, что он убил ее отца! Этот человек напал на нее меньше недели назад, когда она ехала в моей собственной карете. Она узнала его пистолет. Он принадлежал ее отцу. Негодяй отнял его и избил им свою жертву. Ошибки нет, Биггинз.
      – От-ткуда вы знаете, что это был тот же самый разбойник?
      – Пусть мельком, но я сам видел его в ту ночь, когда он напал на карету, и осмотрел тело в Сент-Энодере. Это одно и то же лицо.
      – И ваша жена взялась сама задержать его? – Сыщик покачал головой. – Безумие!
      – Я не потворствовал ее действиям, но бездействие закона вынудило ее к этому. Она обратилась за помощью к дорожной охране, но те отмахнулись от нее. Вы знаете, как обстоят дела на побережье: стражники не профессиональны, половина из них взяточники.
      – Н-но это шаткий аргумент. Она не сможет доказать, что пистолет принадлежал ее отцу.
      – Сможет. Он был помечен инициалами. Где он сейчас?
      – Думаю, где-нибудь здесь.
      – Вы думаете?
      – Может быть, он еще у констебля в Сент-Энодере… Я… я не уверен.
      – Этот пистолет может стать ее доводом! Вы должны найти его! Он может оправдать ее?
      – Это не так просто, милорд. Нужно сформулировать запрос о присовокуплении к делу улики, я полагаю.
      – Как? – торопил Саймон, хватаясь за призрак надежды.
      – Если, подчеркиваю, если такой аргумент имеется, молено поставить вопрос об адвокате. Происшествие из ряда вон выходящее, вы понимаете, но если дело начнут разбирать и почувствуют, что она обвинена несправедливо, ее, возможно, помилуют.
      – Обвинение уже готово?
      – Почти наверняка, милорд. Не хочу вселять в вас надежду. Ваша жена плохо информирована, чтобы защититься. Ее не ознакомят с обвинительными актами заранее. Даже копии не дадут.
      – Будьте вы прокляты! Найдите этот чертов пистолет!
      – Я… я займусь этим прямо сейчас, милорд, – сказал сыщик, поправляя подставку для перьев, которую в волнении опрокинул. Его руки дрожали, лицо побледнело.
      – Чем скорее все закончится, тем скорее я смогу рассчитаться с Маркером, – ответил Саймон. – Пошевеливайтесь! Пока вы тут ковыряете пером дырки в промокашке, моя жена приближается к виселице, а этот сукин сын ускользает от моего собственного суда. Сколько бы Марнер вам ни заплатил, я удвою сумму, но вы получите деньги только тогда, когда их отработаете. Вы упекли мою жену в тюрьму. И пока у вас не разыгралась фантазия, предупреждаю, сэр, не совершите ошибки. Если она умрет на виселице, вам не поздоровится. Так что поднимайте свою толстую задницу – и за работу.

      Над Плимутом занимался рассвет, с трудом отгоняя от причала плотный туман. Белесое марево лениво поплыло вглубь, вливаясь в узкие переулки и тихие улицы, начинавшиеся от набережной, где лейтенант Риджуэй и Роберт Нэст ждали Руперта. Виконт опаздывал уже на четверть часа, и Роберт опасался, что он мог попытаться сбежать на корабль.
      – Никуда он не денется, – сказал лейтенант – Мои друзья об этом позаботятся. У него, вероятно, проблемы с секундантом. Марнера в здешних местах не жалуют, викарий Нэст, как и любого, кто задумал причинить вред Саймону.
      – Корабль скоро отплывает. Уже почти рассвело, – волновался Роберт.
      – Туман задержит корабль, но это не имеет значения. Марнер на нем не поплывет. Можете держать пари на свои панталоны, без штанов не останетесь.
      Роберт собирался ответить, когда из тумана появилась группа мужчин. Впереди между товарищами лейтенанта нетвердой походкой шел Руперт, разряженный в кричащий костюм: фиолетовый парчовый жилет и желто-зеленые атласные панталоны. Следом брел молодой человек лет двадцати. Лицо его было столь же белым, как туман, из которого он появился, взгляд затравленно метался по людям, без лишних церемоний влекущим его к набережной.
      Роберт удостоил юнца лишь мимолетным взглядом. Его внимание было приковано к Руперту, к его довольной ухмылке.
      – Хороши, – усмехнулся лейтенант. – Вид такой, будто на праздник собрались, а не на дуэль. Этот бедняга, конечно, прямо из игорного дома. Главное спокойствие. Не показывайте им, что вы не лыком шиты. Захватите их врасплох.
      – Не надо было вообще это затевать, – переживал Роберт. – Но если я этого не сделаю, этим займется Саймон, а ему сейчас новая морока не нужна.
      Не успел лейтенант ответить, как Руперт выпихнул вперед своего упирающегося секунданта.
      – М-милорд, – прохрипел юнец, – виконт Честер Хайд, к вашим услугам. П-предъявите ваше оружие, господа.
      Пистолеты хозяина гостиницы лежали на низком столике, также позаимствованном из «Альбатроса». Сафьяновый оружейный ящик открыт, пистолеты поблескивали на пунцовом сукне. Несколько напряженных минут прошло, пока оружие было осмотрено и, к всеобщему удовлетворению, одобрено. Мелочные придирки противной стороны были быстро подавлены лейтенантом Риджуэем и его ближайшим помощником по имени Лайдж, которого выбрали рефери. К тому времени, когда все было улажено, от тумана остались лишь стелившиеся по земле белесые ленты.
      – Вы простите негодяя, если он предложит извиниться? – прошептал лейтенант на ухо викарию.
      – Нет, – ответил Роберт. – Дело слишком далеко зашло. С этим надо покончить здесь и сейчас. Не только из-за моей обиды, но и за Саймона.
      – Дело не совсем по вашему характеру? – заметил лейтенант.
      – Я не в первый раз наступаю на свой характер, когда дело касается Саймона, – сказал Роберт. Он снял пасторский воротник и протянул его Риджуэю. – И, даст Бог, в последний.
      – Смотрите в оба, – предупредил лейтенант, пряча воротник. – Ходят слухи, что Марнер – вероломный трус. И то, что он участвует в джентльменском поединке, отнюдь не означает, что он поведет себя как джентльмен. Будьте осторожны!
      – Это не слухи, а факт, – ответил Роберт. – Не волнуйтесь, я буду осторожен.
      – Лайдж! – Риджуэй кивнул рефери.
      Тот взял со стола два обструганных колышка и, шагнув вперед, вручил один лейтенанту Риджуэю, другой Честеру Хайду.
      – Сделайте пять шагов, господа, и забейте колышки, – приказал рефери секундантам.
      Мужчины отмерили расстояние, воткнули в землю колышки и вернулись к столику, у которого ждали Руперт и викарий.
      – Выберите оружие, – сказал рефери Руперту, кивнув на пистолеты.
      Руперт внимательно осмотрел каждый, взвесил на руке и наконец сделал выбор. Роберт взял второй пистолет, оба дуэлянта отдали оружие секундантам, чтобы зарядить.
      Викарий наблюдал, как Риджуэй ловким движением опытного бойца досылает пулю. Безудержно дрожавший Хайд дважды ронял пулю, ему пришлось ползать на коленях, разыскивая ее. Он причитал, что на панталонах, и без того пострадавших от сырости, останутся пятна от травы.
      Нетерпение Руперта было очевидно. Роберт видел, как он возбужденно суетился над ищущим пулю Хайдом, не реагируя на комизм ситуации. Когда их глаза встретились, негодующий взгляд Руперта был красноречив. Но Роберт встретил этот уничтожающий взгляд холодно и, когда Риджуэй наконец вложил заряженный пистолет в его руку, держал оружие твердо, с беспримерным спокойствием.
      – К барьеру, – скомандовал рефери. – Пистолеты поднять! Дуэль с тридцати шагов. Каждый из вас сделает десять шагов от колышка и повернется. Когда я дам сигнал, можете двинуться вперед и выстрелить, пока не достигнете барьера…
      – Да, давайте начнем! Мы все это знаем, – перебил Руперт.
      – Если вы это знаете, вам известно, что я обязан объявить правила, сэр, чтобы потом не возникло никаких вопросов.
      – Тогда продолжайте, болван!
      – При промахе, – продолжал рефери, – противник не двигается, и первому стрелку разрешается остаться на том же расстоянии. Стрелять надо в направлении противника. Если вы оба промахнетесь, начнете сначала. Все ясно, господа?
      – Да-да-да! – протараторил Руперт.
      – Тогда занимайте свои места у барьера, и по моему знаку каждый сделает десять шагов, повернется и будет жать моего сигнала к началу.
      Противники встали у барьеров, подняв пистолеты дулом вверх.
      Роберт поймал взгляд Риджуэя. Лейтенант, прищурившись, оценивал ситуацию, потом, откинув полу сюртука, невзначай показал небольшой карманный пистолет. У Роберта запершило в горле. Значит, Риджуэй доверяет Маркеру не больше его. Вид запасного пистолета успокаивал. Собственные навыки стрельбы Роберта совершенно не тревожили. Единственное, что его волновало на этом поединке, это подлость Марнера. Узнав историю дуэли Саймона, Роберт совершенно не хотел поворачиваться к Руперту спиной.
      – Сделайте по десять шагов, повернитесь и ждите моего сигнала!
      Приказ рефери вернул Роберта к реальности. Звук шагов нарушил тишину покрытой росой набережной. Рефери не дал команду взвести курок, но большой палец Роберта не отрывался от него. Он уже отмерил десять шагов и собирался повернуться, когда почти одновременно грохнули два выстрела. Падая, Роберт краем глаза увидел руку лейтенанта с дымящимся пистолетом. Потом перед его глазами замелькали искры, затмевая свет и сознание. Он увидел тоненькие копья травы и смутное очертание удирающего Честера Хайда. С развевающимися фалдами фрака юный щеголь ворвался в толпу зевак, которую уже не могли сдержать товарищи лейтенанта, и исчез в ней. Странно, до сих пор Роберт не замечал собравшихся. Эти люди были последними, кого он видел, прежде чем холодная, сырая, болезненная мгла поглотила его.
 
      Роберт открыл глаза от табачного дыма – над ним с трубкой в зубах склонился лейтенант Риджуэй. Где он? Комната показалась знакомой. Должно быть, это покои в Кевернвуд-.Холле, в которых он всегда останавливался. Но… как это могло быть? Что-то туго стягивало его торс под ночной сорочкой. При каждом движении оно болезненно давило, вызывая гримасу и глубокий хриплый стон.
      – Вам повезло, – сказал лейтенант, отвечая на его стон, – пуля прошла через бок навылет, не задев внутренние органы. Он промазал, вы скоро поправитесь. Как вы себя чувствуете?
      – Как человек, которому стреляли в спину, – ответил викарий.
      – Ну, теперь он уж никому в спину стрелять не будет.
      – Марнер мертв?
      – Жалею, что чуть запоздал, – кивнув, сказал лейтенант. – Мерзавец повернулся на девятом шаге и выстрелил. Он был достаточно быстр, но спешка и мое вмешательство лишили его точности. Хоть я не мог предотвратить случившегося, но, очевидно, сильно отвлекал его, и у него рука дрогнула. Он видел приближение своей смерти. Я простелил ему сердце, и он упал как подкошенный. По умолчанию вы победили.
      – Н-но… как я здесь оказался?
      – Ба! – усмехнулся лейтенант. – Да вы не умолкали, пока я вас сюда не привез. Вы не слишком соображали, но требовали, чтобы я доставил вас сюда, уверяли, что ваш долг быть здесь и по-другому его не исполнить. Неужели вы этого не помните?
      – Я… Я мало что помню… помню, как упал и как секундант Марнера удирал в толпу. Я сначала ничего не чувствовал, только толчок. Потом, когда появилась боль, все провалилось в черноту.
      – В толпе зевак был хирург, мы доставили вас в гостиницу, и он осмотрел вас. Вы потеряли много крови, но он напоил вас настойкой опия и перевязал, так что я смог перевезти вас сюда под надзор местного врача. – Кашлянув, Риджуэй улыбнулся. – Как я понимаю, причиной всему юная леди, которая нас здесь встретила?
      Кровь бросилась Роберту в лицо, он облизнул пересохшие от лихорадки губы. Он должник лейтенанта и обязан дать объяснение.
      – Леди Эвелин Сент-Джон и ее брат-близнец Криспин… сироты и близкие друзья семейства Радерфордов, – запинаясь, объяснил он. – Саймон только что приобрел военно-морской патент для Криспина. А Эвелин здесь на своем первом балу претерпела оскорбление из-за Марнера. Из мести Саймону он порочил ее имя безосновательными сплетнями. Я знал, что если не вызову негодяя, то это сделает Саймон, и решил избавить его от хлопот. У него и так поводов для беспокойства хватает. Леди Эвелин не… питает ко мне никаких чувств.
      – М-м… – с откровенным скептицизмом протянул лейтенант.
      – В-вы не сможете задержаться здесь до возвращения Саймона? – спросил Роберт, пытаясь сменить тему. – Я знаю, что он захочет вознаградить вас.
      – О да, я могу остаться, но не хочу никакой награды. Буду рад снова повидать Саймона. Может быть, я смогу помочь ему больше, чем помог вам.
      – Вам не в чем себя упрекать, – заверил его Роберт. – Все произошло очень быстро.
      – Дуэльная площадка не место для викария, независимо от либеральности его взглядов. Я знал, что негодяй себя покажет, и был готов к этому.
      – И если бы он этого не сделал? – спросил Роберт.
      – Слава Богу, мы этого никогда не узнаем.
      Роберт не сразу понял ответ. Настойка опия все еще дурманила ему голову, и все казалось нереальным. Если бы не, боль в боку, он поклялся бы, что весь этот эпизод – плод его фантазии. Когда Эвелин распахнула дверь и с полными слез глазами бросилась к его постели, он порадовался, что галлюцинация такая приятная.
      – Вы очнулись… очнулись! – всхлипывала Эвелин, суетясь над ним.
      – Отойдите, дитя мое, дайте бедняге дышать, – упрекнула леди Джерси, беря ситуацию в свои руки. – Тут, кажется, табачный дым? Сейчас же уберите вашу отвратительную трубку, сэр. Здесь вам не трактир!
      Глаза викария не отрывались от Эвелин, он не видел другую женщину, пока она не заговорила.
      – Доктор Арборгаст прибыл из Ньюкуэя, – объявила Эвелин. – Он сейчас будет здесь. Он инструктирует миссис Рис, как приготовить для вас травяной отвар. – И, обращаясь к остальным, добавила: – Об отварах миссис Рис ходят легенды. Все хирурги консультируются с нею. Так что вы скоро поправитесь, – пролепетала она, переведя взгляд на викария. – Я уверена, что поправитесь.
      – Есть какие-нибудь вести от Саймона? – спросил Роберт.
      Эвелин отрицательно покачала головой и опустила глаза.
      – Саймон вполне способен справиться с любой ситуацией, – вставил лейтенант. – Не нужно волноваться по этому поводу.
      Эвелин суетилась, поправляя подушку Роберта.
      – Что на вас нашло? – взволнованно всхлипывала она. – Вас могли убить!
      Появление доктора избавило Роберта от ответа, и он был благодарен ему за это. Правду сказать, боль в боку – пустяки по сравнению с мучительными попытками произнести что-нибудь разумное в непосредственной близости от неподражаемой леди Эвелин Сент-Джон. Поэтому Роберт вздохнул с облегчением, когда леди Джерси выгнала всех из комнаты и сдала свои полномочия доктору.

      – Что значит, вы не нашли пистолет? – взревел Саймон, шагая по кабинету сыщика. От недостатка сна и усталости его хромота стала заметнее. – Суд вот-вот начнется.
      – Пистолета на Боу-стрит нет. Я сделал запрос. Сам я пистолет сюда не привозил, с докладом о деле его тоже не присылали.
      – Где сейчас труп бандита?
      – Ну, я… я…
      – Живее, приятель, вы поставили себе в заслугу его поимку и, не сомневаюсь, претендуете на награду. Где этот чертов труп?
      – Д-думаю, в Сеит-Энодере, где я его оставил, вы сами его там видели. Теперь уж его, наверное, зарыли. Туг его определенно нет.
      – И пистолета тоже?
      – Пистолет где-то там, милорд. Я же говорил, что его не пересылали.
      – И как, по-вашему, я доставлю его в суд? Господь не наградил меня крыльями!
      Биггинз потер подбородок и, насупив кустистые брови, хмуро уставился в пространство.
      – Ну? – подгонял Саймон.
      – Это был отличный пистолет, милорд. Сомневаюсь, что вы его теперь найдете.
      – Вы хотите сказать, что в Сент-Энодере ему могли, что называется, ноги приделать?
      – Вполне возможно, милорд. Это был исключительный пистолет. Или… или сам Марнер мог его забрать. Да, это вполне возможно… в такой суматохе.
      – Ей-богу, когда все закончится, я займусь, произволом и коррупцией в так называемых «органах правопорядка». А пока я не отправился в погоню за недостижимым, ответьте: вы уверены, что подобное воровство не произошло здесь?
      – Абсолютно, сэр! – возмущенно вскричал сыщик. – Если бы пистолет сюда доставили, он был бы здесь.
      – Ладно. Должен же он где-то быть. – Саймон откинул с покрытого испариной лба волосы и кашлянул. – Думайте, Биггинз. Когда вы в последний раз видели этот пистолет?
      – Б-бандит… Ястреб… кстати, его звали Уильям Хэтч, он… у него не было пистолета, когда я выстрелом свалил его.
      – И?.. Быстрее, времени нет. Пистолет! Где пистолет?!
      – Я пытаюсь вспомнить, милорд! – закричал сыщик, руки у него тряслись. – Я не думаю… нет! Вы меня сбиваете. Я не конфисковал пистолет. Г-графиня забрала у бандита пистолет и добычу и попыталась сбежать…
      – Вы возвратили добычу потерпевшим, не так ли?
      – Да, милорд, но…
      – Бьюсь о заклад, вы это сделали! Ведь вещи принадлежали вам, вам и Марнеру? Ладно, это неважно. Вы можете отсрочить суд?
      – Нет, милорд. Я не имею права голоса в судебных процедурах. Технически мое участие в этой истории завершено.
      – Это вы так считаете, – вскипел Саймон.
      – Куда вы, милорд? – крикнул ему в спину сыщик.
      – Купить жене немного времени, – ответил он, вылетев в дверь.
 
      Дженна была рада, что у нее нет зеркала. Можно себе представить, как она выглядит. Кожа на ощупь сухая и горячая. Это лихорадка, тут сомнений нет. Губы пересохли и потрескались, в ушах шумело. Поскольку она ждала неминуемого осуждения, все остальное не имело значения. Саймон не приехал. Теперь он уже должен все знать… и не приехал. А с чего она взяла, что он может появиться? Все кончено.
      Она не осмеливалась задумываться над этим на скамье подсудимых. Судья с ястребиным красноватым лицом и обвислыми щеками выглядел внушительно.
      К ее выгоде, дело слушали в начале дня, чиновник еще не был раздражен от усталости. Но это, однако, не смягчало острый взгляд его полуприкрытых глаз.
      – Леди Кевернвуд, – провозгласил он, заставив ее подскочить, – вы обвиняетесь в вооруженном ограблении на дороге. Это преступление карается смертной казнью через повешение. Имеете вы что-нибудь сказать в свою защиту?
      Дженна не ожидала такого громового голоса от этого сухопарого человека. Холодок пробежал у нее по спине, усиливая лихорадку. Несмотря на это, она сделала глубокий вдох и заговорила звучно и отчетливо.
      – Я невиновна в том, в чем меня обвиняют, ваша честь, – твердо начала она. – Полтора года назад я обратилась к властям за, помощью. Я просила найти и отдать в руки правосудия Ястреба, который ограбил на дороге моего отца и избил его же собственным пистолетом, что привело к его гибели. Закон не предложил мне никакой помощи, поэтому я решила отомстить за отца и сама отдать преступника под суд. Я оделась разбойником, чтобы подобраться к нему как можно ближе. Именно этим я занималась в ту ночь, когда меня задержали. Я сделала бы это, но вмешался сыщик с Боу-стрит. Ястреб уже отдал мне добычу и пистолет – пистолет моего отца! – когда сыщик…
      – Но вы бежали с добычей, – оборвал ее судья.
      – Да, бежала, но я не думала о добыче, – поправила она. – Я добилась своей цели. Ястреб был мертв, мой отец отмщен. Я бежала, чтобы избавить свою семью от… позора. То, что мешок с добычей приторочен к моему седлу, меня нисколько не занимало, ваша честь. Мне было совершенно не нужно его содержимое. Зачем оно мне? Мне нужен был лишь пистолет отца, который доказывал вину бандита.
      – Ну и где, скажите на милость, этот легендарный пистолет? – отрывисто бросил судья.
      – Д-думаю, с остальной добычей. Я положила его в мешок.
      – Чушь! – рявкнул судья. – Никакого пистолета там не было, только ценности, которые Мэтью Биггинз с Боу-стрит использовал, чтобы заманить в ловушку вашего приятеля-грабителя.
      – Он не был моим приятелем, ваша честь! Вы меня не слушаете? Я задержала его!
      – Леди Кевернвуд, ваше социальное положение не дает вам права встать над законом. Вы считаете всех нас безмозглыми болванами? Вы мелете вздор о каком-то пистолете, которого не можете предъявить. Где доказательства? Есть какие-нибудь свидетели, которые могут выступить в вашу защиту, мадам?
      – Н-нет, ваша честь, – с отчаянием сказала Дженна.
      По жесту судьи появился помощник шерифа с черным бархатным покровом и возложил его на парик судьи.
      – Дженна Радерфорд, урожденная Холлингсуорт, графиня Кевернвуд, настоящим я обвиняю вас…
      – Она говорит правду, – раздался с галереи звучный голос. Все головы повернулись к выступившей из тени высокой мужской фигуре.
      Саймон!
      Молоточек судьи неистово застучал, сливаясь с шумом толпы. Зрители, повскакав с мест, вытягивали шеи, чтобы разглядеть пробиравшегося в центр закутанного в плащ мужчину в маске. Все происходящее вызвало в воображении Дженны сцены Древнего Рима. Оцепенев, смотрела она на мужа, который приближался к скамье. Так мученик первых времен христианства выходил на арену со львами.
      – Вы нарушаете процедуру, сэр! – взревел судья, поднимаясь со стула. – Что это за маскарад?! Снимите маску! Назовите себя!
      Сняв треуголку и маску, Саймон поклонился. По залу прокатился дружный вздох, и молоточек судьи снова застучал, призывая к порядку.
      – Л-лорд Кевернвуд? – взвизгнул, усаживаясь, судья. – Вы с ума сошли, сэр?
      – Нет, ваша честь, – ответил Саймон. – Графиня говорит правду.
      – Конечно. Вам больше нечего сказать, – усмехнулся судья. – Как вы посмели прервать заседание своей нелепой выходкой? Вы думаете, что этот спектакль пойдет подсудимой на пользу? Немедленно покиньте помещение, сэр, или я буду вынужден удалить вас.
      – Ваша честь, я могу доказать это! – крикнул Саймон, когда судья кивнул помощнику шерифа.
      – Саймон, нет! – пронзительно вскрикнула Дженна.
      – Тише! – скомандовал судья, подняв руку.
      – Ваша честь, – продолжал Саймон, – я знаю, что она говорит правду, потому что точно так же поступила со мной.
      – С вами, сэр?
      – Со мной, ваша честь, – повторил Саймон. – Фактически так мы и встретились. Человек, убитый сыщиком на дороге в Сент-Энодер, не был Ястребом. Да, у него был пистолет ее отца, поскольку этот бандит был причиной смерти баронета, но он не был Ястребом. Его звали Уильям Хэтч, он воспользовался физическим сходством со мной. Видите ли. Ястреб – это я, милорд. По крайней мере, я был им, и графиня задержала меня весной точно так же, как Хэтча. Я могу доказать это, показав полученную рану. – Без лишних церемоний он распахнул рубашку, открыв рану глазам изумленного судьи.
      Снова в зале возник шум. Саймон повернул голову на стон, раздавшийся со скамьи подсудимых, и подскочил к сползшей на пол Дженне.
      – Дженна, пистолет! – прошептал он ей на ухо, прижимая к себе. – Где этот чертов пистолет?
      Его горящие диким огнем глаза обшаривали ее лицо, сердце торопливо стучало, руки дрожали – так изголодавшийся человек хватается за тарелку с едой. Дурманящий аромат табака со слабой примесью винного запаха защекотал ей ноздри, как это было целую вечность назад на Ламорна-роуд, и Дженна снова застонала.
      – Саймон, что ты наделал?!
      – Твоя рука… как ты? – умолял он. – Ты горишь в лихорадке.
      – Что на тебя нашло? – стонала она, прижимаясь к нему.
      – Я пытаюсь получить отсрочку, – сквозь зубы проговорил он. – Скажи, где пистолет, Дженна!
      – Он… он в том мешке, Саймон. Я в этом уверена, – настаивала она.
      – Растащите их! – загремел судья.
      Помощники шерифа, вооруженные дубинками, накинулись на них. Дженна почувствовала, что ее подняли на ноги. Саймона оттащили. В зале суда началось столпотворение. Все поплыло у нее перед глазами. Зрители что-то кричали ей в лицо. Не умолкая, стучал молоток. Судья охрип, стараясь, перекричать шум. Последнее, что она слышала, это громовой голос Саймона, требующий вызвать хирурга.
      Значит, он ее не оставил. Все остальное не имело значения, и Дженна провалилась в забытье.
 
      – Милорд, этот спектакль в лучшем случае безрассуден. Что на вас нашло? – сетовал Биггинз. Сыщик привел Саймона в свой кабинет, как только его отпустили.
      – Но ведь это сработало, правда? – возбужденно сказал Саймон. – Ба! Они мне не поверили, – он будто обращался к самому себе, – они смеялись мне в лицо, приняв за отчаявшегося мужа, пытающегося спасти молодую жену, безмозглые болваны!
      – Значит, это п-правда? – выдохнул сыщик, словно у него в мозгу что-то прояснилось. – Выходит, Марнер сказал правду. Вы – Ястреб?!
      – Ястреб мертв, болван, – взглянул на него Саймон. – Вы сами его застрелили на дороге в Сент-Энодер, помните? И для всех заинтересованных лиц ему лучше оставаться мертвым, если вы, конечно, не хотите выставить себя на посмешище.
      – Нет! Я ведь прав? Это вы! Это были вы!
      – Вы с Марнером так меня назвали. Я просто играю в эту игру. – прорычал Саймон. – Ну, где этот чертов пистолет? Отвечайте, да поживее. Вы слышали; что у меня есть неделя, чтобы представить его, хотя это не дает никаких гарантий. Вы последним имели дело с этим проклятым мешком. Где пистолет?
      – На самом деле не я, – признался Биггинз.
      – Что вы хотите этим сказать? – навис над столом сыщика Саймон.
      – М-марнер.
      – Объясните! Да поторапливайтесь! Предупреждаю, мое терпение на исходе, Биггинз.
      – Эта ужасная женщина, леди Джерси, милорд… она придиралась к нам, вмешивалась в официальное дело полицейского суда. Уилби, кучер Марнера, помог мне управиться с графиней… она была без сознания. Он помог мне перенести ее в карету, а Марнер забрал мешок, п-по моему указанию, конечно. Мы отвезли графиню в Сент-Энодер и там расстались. Составив рапорт, я привез графиню и добычу сюда, в Лондон.
      – Пистолет, слышите, пистолет! – взывал, теряя терпение, Саймон.
      – М-милорд, в мешке не было никакого оружия. Марнер, должно быть, взял его.
      – Марнер? А может быть, Биггинз? Вы ведь говорили, что это «прекрасный пистолет». Насколько я помню, вы это подчеркивали. Ну как, Биггинз? Должно быть, вы его внимательно рассмотрели, коли так утверждаете. Он достаточно хорош, чтобы сыщик с Боу-стрит соблазнился и отправил невинную женщину качаться на виселице вТайберне?
      – Милорд! – вскочил со стула Биггинз. – Вы полагаете, что я пожертвовал бы своей карьерой из-за… пистолета, сэр?
      – Нет, но чтобы спасти карьеру, вы могли солгать, покрывая укравшего пистолет вора. Я настоятельно рекомендую вам чистосердечно сознаться, если это произошло, прежде чем я узнаю правду. А я ее узнаю, приятель, и если моя жена умрет…
      – Милорд! Здесь вопросы задаю я, – хрипло перебил сыщик. – Лучше адресуйте свои угрозы Марнеру, сэр. Как вы смеете обвинять меня?
      – Поверьте, смею. Вы сами связались с этим мерзавцем. Я должен сметь, вы мне другого выбора не оставили. Вы упомянули, что Марнер собрался на Гернси, так?
      – Да, милорд.
      – Тогда молитесь, чтобы мы успели его перехватить до отплытия.
      – Мы, милорд?
      – Да, мы, – объявил Саймон. – Уж не воображаете ли вы, что я после всего случившегося позволю вам скрыться из виду? Кроме того, теперь вы работаете на меня, помните?

      И часа не прошло, как Саймон нашел Фелпса и нанял запряженную четверкой карету. Запихнув в нее Биггинза, они помчались в Кевернвуд-Холл.
      Хотя Саймону не разрешали посетить Дженну, он был уверен, что она получит надлежащий медицинский уход. Увидев ее в изодранном грязном костюме, Саймон сумел убедить судью позволить Дженне сменить одежду и велел Фелпсу отвезти чемодан из поместья в тюрьму.
      Ощущение от прикосновения ее мягкого, податливого тела, ищущего его объятий, не оставляло Саймона. Дженна так цеплялась за него, что его тело ответило даже в таких страшных обстоятельствах. Саймону не было покоя, никогда смертного такие преследовал еще живой призрак. Неужели она погибнет на виселице? Он отказывался об этом думать.
      Карета мчалась вперед, изредка останавливаясь, чтобы сменить лошадей. Саймон глаз не сомкнул, и хотя Фелпс притворился, что дремлет, хозяина он не обманул. Было ясно, что камердинер пристально следит за ситуацией. Когда они миновали вторую станцию, Биггинз решил составить компанию кучеру, как он выразился. Но Саймон прекрасно понимал, что сыщик сбежал от его мрачных взглядов. Он не доверял Биггинзу. Обоснованы ли его подозрения, еще неизвестно. Виновен сыщик или нет, но у него вид человека, которому есть что скрывать, от взглядов Саймона его прошибал пот.
      Едва Биггинз выбрался из кареты, как Фелпс задал вопрос, который Саймон заметил в его глазах еще при посадке.
      – Чего вы хотите добиться, взяв с собой… эту персону, милорд? – с сомнением поинтересовался камердинер.
      – Я не доверяю этому негодяю и не могу позволить ему скрыться из виду, – ответил Саймон. – Пусть едет наверху, если хочет. Если решит удрать, далеко он не убежит. Мы его в чистом поле догоним. Но большего я ему не позволю. Или Марнер забрал тот пистолет, думая воспользоваться им, чтобы подобраться к Дженне, или Биггинз прибрал его к рукам и прячет, чтобы спасти свою шкуру. Если верно второе, сыщик исчезнет, как только я его отпущу. Я не могу рисковать, Фелпс. Когда я раздобуду этот пистолет, Биггинз может отправляться ко всем чертям, но не раньше.
      – Он тормозит нас, милорд.
      – Не нас, дружище, а меня, Я не намерен задерживаться в Кевернвуд-Холле. Я только завезу тебя и поеду дальше. Молли соберет чемодан для Дженны, и ты сразу вернешься с ним в Лондон. Если я не появлюсь там через три дня, придумай что-нибудь, чтобы выиграть время.
      – Я, милорд? – сдавленно вскрикнул камердинер. – Что я могу сделать?
      – Ты что-нибудь придумаешь, не сомневаюсь. Мы за эти годы в куда более серьезных переделках побывали, и ты всегда находил выход, старина. Только ставки были не такими высокими, как на сей раз. Я рассчитываю на тебя, Фелнс. Не подведи меня.
      – Вы знаете, что я скорее руку на отсечение отдам, чем подведу вас, милорд. Но этот судья настоящий неандерталец. Если миледи не смогла его очаровать…
      – Миледи достаточно его очаровала.
      – Не без вашего… жертвенного спектакля. И это еще одна проблема. А если бы вам поверили? Что бы вы тогда делали? Гм! А вы уверены, что они не поверили?
      – Уверен, иначе я бы сейчас здесь не сидел. Каким же я был дураком! Я люблю ее, Фелпс. И когда ее нет рядом, мне все равно, чему они верят.
      Едва карета остановилась в Кевернвуд-Холле, как по примыкающей к оранжерее галерее к ним бросилась Эвелин. На ее муслиновом платье играли теплые отсветы заката. Она обняла Саймона за шею, чуть не сбив с ног выходящего из кареты Фелпса.
      – Ох, Саймон, слава Богу! – рыдала девушка. – Доктор говорил, что все будет хорошо… а теперь… ох, Саймон. Его чуть не убили! У леди Холлингсуорт удар. Она нас почти не узнает. Доктор фактически поселился у нас. Мы думали, что ты никогда не вернешься, но никто не посмел поехать за тобой.
      – Кого чуть не убили? Успокойся, Эви, и расскажи, что случилось.
      – Роберт… Я хотела сказать, викарий… он…
      – Что случилось с Робом? – Саймон мягко встряхнул Эви.
      – Он ранен! – всхлипнула она.
      – Ш-ш, – успокоил ее Саймон. Краем глаза заметив вытаращенные от любопытства глаза и отвисшую челюсть Биггинза, он тихо приказал Фелпсу: – Проследи, чтобы нашего сыщика удобно устроили в кабинете. Пусть один из лакеев перед ним на задних лапках ходит до моего появления. Я только разберусь, что тут происходит. Распорядись, чтобы кучера и конюха накормили, пока Молли собирает чемодан, и затем сразу же отправляйся в Лондон. Что бы здесь ни произошло, я сам справлюсь. – Не дожидаясь ответа, он повел Эвелин вперед, подальше от ушей сыщика.
      – А теперь, пожалуйста, спокойно расскажи мне, что произошло, – резко сказал он, поднимаясь на крыльцо и поторапливая Эви.
      – Я увидела твою карету из оранжереи. Я не хотела так налетать на тебя. Пожалуйста, не ругай меня; Саймон… это было ужасно!
      – Где Роб сейчас?
      – В своей старой комнате. В той, где он всегда здесь останавливался.
      – Насколько он плох? – спросил Саймон, устремившись к лестнице. Заикание Эвелин перешло в беспомощное всхлипывание, и Саймон, оставив ее, помчался наверх, перепрыгивая через две ступеньки. На лестничной площадке появилась леди Джерси. Саймон вскинул подбородок и в отчаянной мольбе протянул руки, ожидая объяснений от женщины, твердо вставшей у него на пути.
      – Викарий был ранен на дуэли с Рупертом Марнером, Саймон, – четко произнесла она.
      – На дуэ… Роб? – недоверчиво выпалил он. – Его перехитрили? Роб прекрасный стрелок, Марнер ему в подметки не годится.
      – Ему выстрелили в спину, дорогой, – объяснила леди Джерси.
      – Черт побери! – вскипел Саймон, резко откинув рукой волосы. – С чего он вздумал стреляться с Марнером?
      – Чтобы избавить вас от хлопот.
      – Проклятие! – пробормотал он. – Где Марнер сейчас?
      – Руперт Марнер мертв, – сообщила леди Джерси.
      Саймон в сумерках всматривался в глаза женщины. Он чуть не оступился. Вырвавшийся у него низкий стон заставил ее отступить.
      – В чем дело? – тихо проговорила она.
      Рыдания Эвелин стали громче, и леди Джерси нетерпеливым жестом призвала девушку к тишине.
      – Роб убил его? – спросил Саймон.
      Его мозг отказывался принять это. Все это походило на ночной кошмар. Рыдания Эвелин, хоть и пронзительные, казались лишь слабым эхом терзающих его ум мыслей, требующих, мгновенного действия.
      – Нет, – ответила леди Джерси, в ее голосе сквозило предостережение. – Его убил лейтенант.
      – Лейтенант? Какой лейтенант?
      – Ваш друг, похоже. Натаниел Риджуэй, граф Стеншир. Он здесь. Он и доктор сейчас с викарием Нэстом.
      – Нейт Риджуэй… здесь? – Рыдания Эвелин наконец начали доходить до сознания Саймона, и он указал на отставшую девушку. – Миледи, пожалуйста, позаботьтесь о ней, – попросил он. – Возможно, какой-нибудь отвар миссис Рис поможет. Как только я со всем разберусь, я перед отъездом хочу поговорить с вами. А сейчас извините меня.
      Доктор Арборгаст, склонившийся над кроватью викария, удивленно посмотрел на вошедшего Саймона, а лейтенант Риджуэй шагнул вперед, протянув руку. Саймон крепко сжал ее и похлопал друга по плечу.
      – Нейт! Черт побери, что происходит?
      – Твой друг получил пулю в спину в Плимуте на дуэли с подлецом, – ответил Риджуэй. – Мы думали, что опасность миновала, но возникла инфекция, ион, кажется, не может справиться с лихорадкой.
      – Он с ней справится, – заявил Саймон, вскинув подбородок. – Арборгаст?
      – Не нравится мне это ухудшение, – ответил доктор. – Очень не нравится. Сначала все шло так хорошо.
      – Давно он в горячке? – спросил Саймон.
      – С восхода солнца, милорд. Миссис Рис готовит отвар, чтобы сбить лихорадку, но если это не удастся…
      – Может, отправить его в госпиталь? – перебил Саймон.
      – Нет, – покачал головой доктор. – Я не хочу снова перевозить его в таком состоянии. Довольно с него поездки из Плимута. В этом нет необходимости. Уверяю вас, миссис Рис не хуже больничной медсестры.
      Саймон в тревоге смотрел на мечущегося в горячке Роберта. Эмоции душили его. Он никогда не видел друга столь беспомощным, да и сам был бессилен помочь двум самым дорогим ему людям. Это случилось с ним впервые.
      – На его месте должен был быть я, – горько сказал Саймон. – Я должен был знать, что он совершит какую-нибудь глупость. Кто замещает его в церкви?
      – Дьяконы, – ответил лейтенант и положил руку ему на плечо. – Ты ничего здесь не можешь сделать, – Он кивнул на доктора. – Пойдем, не будем мешать ему работать.
      Саймон смотрел на Риджуэя, словно не узнавая. Марнер мертв, но где пистолет? Он должен его найти.
      – Саймон? – окликнул лейтенант.
      – Идем со мной, – ответил Саймон, тряхнув головой в безнадежной попытке привести в порядок мысли.
      В примыкающей к спальне викария гостиной нашлись бутылка бренди и стаканы. Саймон и Риджуэй, выпив, рассказали друг другу о событиях, которые свели их на этот раз.
      – Как ты понимаешь, я должен найти пистолет, – подытожил Саймон. – Мы гнали галопом четверку лошадей, задерживаясь на станциях не больше часа, и добрались сюда меньше чем за два дня. Примерно столько же понадобится на обратный путь, это если не учитывать возможных поломок и капризов погоды. По дороге сюда мне повезло, но я не смею рассчитывать, что судьба вновь улыбнется мне при возвращении. Кажется, обстоятельства против. Время уходит. Осталось только четыре дня, из них один уйдет на то, чтобы здесь все уладить. Из какого оружия стрелял Марнер на дуэли?
      – Они воспользовались парой дуэльных пистолетов, принадлежащих владельцу гостиницы «Альбатрос», что неподалеку от причала.
      – Я знаю, где она. Продолжай.
      – Твой друг даже не получил шанса выстрелить.
      – Ты видел у Марнера какой-нибудь пистолет, Нейт?
      – Нет. Было ли оружие в его гостиничном номере, сказать не могу.
      – Где были его кучер и карета? Сыщик говорит… – начал Саймон и хлопнул себя по лбу. – Господи! Я совсем забыл о Биггинзе! Он ждет меня внизу, в кабинете.
      – Я не видел ни кучера, ни кареты, – сказал лейтенант. – Марнер, возможно, отпустил его. Он заказал каюту на судне, направляющемся к Гернси. Карета ему была не нужна.
      – Должен же где-то быть этот пистолет! Дженна утверждает, что положила его в мешок с добычей. Биггинз говорит, что его там не было. Или он лжет, или Марнер взял пистолет. Этот сукин сын или оставил его в карете, в чем я искренне сомневаюсь, или взял с собой. Как ты думаешь, пистолет все еще в гостинице?
      – Молись за другой вариант, – хрипло рассмеялся Риджуэй. – Если пистолет был в «Альбатросе», то кто-нибудь уже наверняка прибрал его к рукам. Тебе никогда его не отдадут, Саймон, это не те люди. Это банда пиратов и разбойников, промышляющих на побережье. Войди туда в приличном костюме и окажешься один против десяти. Держу пари, они ударят тебя по голове и без свидетелей бросят в воду. Твоему другу, да и Марнеру повезло, что они встретились со мной и моей командой. Иначе их ждала бы судьба, которую я только что описал. Такое каждый день случается. Для Марнера, конечно, большой разницы нет, но, думаю, ты понимаешь, к чему я клоню.
      – Фелпс был прав, – пробормотал Саймон. Он зашагал по обюссоновскому ковру. – Биггинз будет для меня обузой. Но ничего не поделаешь, я этому мерзавцу не доверяю.
      – Послушай, – Риджуэй поднялся и тоже принялся ходить по комнате, – ты хочешь, чтобы я занялся сыщиком?
      – Ненадолго, Нейт, если не возражаешь, – решил Саймон. – Черт, я даже не поблагодарил тебя за помощь и уже прошу о новой услуге. Прости. Это не оправдание, но я от всего этого почти обезумел.
      – И не думай об этом. Я сделаю все, что тебе, нужно. Это само собой разумеется, Саймон.
      – Хорошо, тогда останься здесь и задержи Биггинза, пока я не вернусь. Это даст мне свободу действий. Я волнуюсь о Робе. Обеспечь его всем, чем нужно. Мы дружим с детства. Я люблю его, как брата. И если он в мое отсутствие придет в себя… спроси, знает ли он что-нибудь о том пистолете. Если вы чудом сумеете найти пистолет, не разыскивайте меня. Доставьте его моему камердинеру в лондонский дом на Ганновер-сквер. Фелпс знает, что сделать.
      – Ты действительно думаешь, что сыщик мог взять тот пистолет?
      – Я не знаю, что думать, но не могу позволить себе роскошь доверия. Лучше Биггинзу не иметь этого пистолета… пока я попусту гоняюсь, как собака за собственным хвостом, а время уходит.
      – Куда ты? – окликнул Риджуэй, когда, Саймон, отставив стакан, бросился к двери. – Ты не думаешь, что мне нужно это знать? На всякий случай.
      – Я никуда не иду, – бросил через плечо Саймон. – А вот Ястреб собирается нанести визит в гостиницу «Альбатрос».
      – Саймон, Ястреб мертв. И должен остаться мертвым.
      – Молва бежит быстро, но не настолько, – сказал Саймон. – В Плимуте еще не знают об этом, Нейт. Займись Биггинзом и оставь Ястреба мне.

      Перед отъездом Саймон поговорил с леди Джерси, и она объявила, что с удовольствием останется и поможет Эвелин и леди Холлингсуорт. Его тревожило, что он злоупотребляет ее великодушием, но после разговора с почтенной дамой у него сложилось впечатление, что леди Джерси и не намеревалась покидать Кевернвуд-Холл. Было ясно, что она сгорает от любопытства. Саймон понял, что она с места не двинется, пока не узнает всех подробностей, чтобы первой рассказать в свете историю, с его разрешения, конечно.
      Бешеный был самой быстрой лошадью в конюшне, и Саймон, не теряя времени, велел Барстоу оседлать жеребца. В башне он сменил прекрасный сюртук, вышитый парчовый жилет и панталоны на черную рубашку и бриджи.
      Для пальто было слишком тепло, поэтому он выбрал легкий плащ, сунул в дорожный мешок треуголку и маску, зарядил пару пистолетов и под покровом темноты отправился в Плимут.
      Он не поехал по главной дороге. Саймон по прошлому опыту хорошо знал, как срезать путь. Он остановился лишь однажды, оставил Бешеного на почтовой станции в Лискиде, где нанял другую лошадь: гладкого гнедого с длинными мускулистыми ногами, что было признаком резвости.
      До «Альбатроса» он добрался в три часа утра. Время было подходящее. Саймон не мог отправиться в Плимут средь бела дня. Чтобы осуществить свой план, ему нужна темнота. Пока он надевал шляпу и маску, взводил курки, ему вдруг пришло в голову, сколь тщетны его поиски. Уставший, невыспавшийся, он соображал не слишком хорошо. Все проблемы сложились, казалось, в неодолимую гору, но другого выхода не было. Привязав лошадь, он прокрался к гостинице.
      В подобных заведениях дверь не запирали. Постояльцы к этому часу уже вусмерть пьяны и, застигнутые врасплох, не окажут сильного сопротивления. Пнув дверь, Саймон ворвался внутрь и вскинул пистолеты.
      Вопль жены хозяина разбудил нескольких посетителей. Саймон быстро отступил от двери и прижался спиной к стене. Он был не в своей стихии и знал это. Это не привычный ему грабеж. Подстерегать на дороге ничего не подозревающих аристократов гораздо легче, чем встретиться с разношерстной толпой бандитов.
      – А ну поживее, – процедил он сквозь зубы, вспомнив предостережение лейтенанта. – Я повторять не люблю.
      – З-забирайте что хотите, – хрипло сказал хозяин, – только ничего не ломайте.
      – Мне нужна лишь одна вещь, – ответил Саймон. – Пару дней назад поблизости произошла дуэль. Был убит мужчина. У него был пистолет, краденый пистолет. Он мне нужен.
      – Да, какой-то хлыщ выстрелил викарию в спину на набережной, но это были мои пистолеты, а не его.
      – Где вещи покойника? – спросил Саймон, поглядывая на наблюдающих из тени посетителей.
      – В-вещи? – запнулся хозяин. – Да у него ничего не было, так, мелочь, я считаю, что он мне должен остался за то, что устроил в то утро.
      – Меня деньги не интересуют. Мне нужно только оружие.
      – Не было никакого оружия.
      Саймон выстрелил в стойку, и хозяин нырнул вниз.
      – Это разбудит ваших постояльцев, – рявкнул Саймон. – Пусть идут сюда. И чтоб через пять минут все имеющееся в доме оружие было на этом столе – Дулом пистолета он указал на большой стол в центре. – Да вы что, глухой? – заорал он, когда хозяин замешкался. – Пошевеливайтесь!
      – Д-да, сэр. – Хозяин подтолкнул локтем всхлипывающую жену, которая поспешила выполнять требование.
      Не прошлой пяти минут, как все оружие было собрано, а постояльцы в ночных рубашках переминались с ноги на ногу на залитом элем полу. Включая хозяев, в комнате было двенадцать человек, и Саймон, грозно поглядывая на них, рылся в сваленном на столе оружии.
      – Вы уверены, что другого нет? – требовательно спросил он, не найдя боевого пистолета.
      – Не было у него никакого оружия, – огрызнулся хозяин.
      – А вознаграждение в пятьсот фунтов не оживит вашу память? Это боевой армейский пистолет с выгравированными на рукоятке инициалами, не стану говорить какими, иначе вы мне тут же подделок натащите.
      Хозяин шумно сглотнул слюну.
      – П-пятьсот фунтов? – выдохнул он.
      – Золотом, – кивнул Саймон.
      – Послушайте, – осмелел хозяин, – хотел бы я знать, какой пистолет стоит пятьсот фунтов?
      – Тот, который может спасти жизнь, – ответил Саймон. – Слушайте меня все и передайте другим: человек, доставивший этот пистолет в Лондон и передавший в руки судьи, сэра Александра Мэллори, в следующий понедельник получит в награду пятьсот фунтов без всяких расспросов.
      – Да, я всем передам, но даже если вы посулите пять тысяч, результат будет тем же самым, – настаивал хозяин гостиницы.
      – Ладно, – уступил Саймон.
      У него не было другого выбора. Если их не убедило золото и не испугало оружие, значит, они говорят правду. Саймон на своем веку много таких людей повидал. Они бы мать родную продали за малую толику того, что он предложил. Не сказав больше ни слова, он исчез так же, как появился. Бормоча под нос проклятия из-за напрасно потраченного времени, он галопом помчался обратно. Биггинз был его последней надеждой.
      Саймон возвратился в Кевернвуд-Холл днем. Он остановился лишь в Лискиде, оставил нанятую лошадь и пересел на своего Бешеного. Он не хотел ни есть, ни спать, его нервы были натянуты до предела. На поиски пистолета осталось около двух дней.
      Надвигался очередной шторм. Высокие волны с белыми гребнями с утра били в берег. С юго-запада налетел дождь, первые тяжелые капли упали, когда Саймон достиг Кевернвуд-Холла. Ветер гнал морских птиц к берегу. Чайки, крачки, бакланы, кулики усеяли холмистую лужайку с подветренной стороны, искали убежище на крыше конюшни, в загонах позади нее и на подъездной аллее. Но снова с негодующим криком тучей взмыли в воздух, напуганные копытами Бешеного.
      Тугие холодные струи дождя казались Саймону лишь досадной мелочью. Он размашисто зашагал к дому и промчался но коридорам в поисках Биггинза. Сыщик сидел в библиотеке с лейтенантом Риджуэем. Саймон схватил Биггинза за лацканы и поднял из кресла, перевернув стоявший рядом столик. Книги и графин бренди полетели на восточный ковер.
      – Где это чертов пистолет? Я знаю, что он у тебя, Биггинз, я знал это с самого начала, – бушевал он.
      – Саймон! Отпусти его! – крикнул Риджуэй, поднимаясь с дивана – Ты его задушишь!
      Саймон смотрел в вытаращенные глаза сыщика, слышал хриплые звуки, срывавшиеся с его посиневших губ, но и не подумал подчиниться.
      – Отпусти его! – повторил Риджуэй, стараясь разжать поднявшие сыщика руки.
      Поколебавшись, Саймон поставил Биггинза на пол, но по-прежнему держал за горло.
      – Отдай мне пистолет, лгун проклятый! – прорычал он в пепельное лицо сыщика.
      – Нет. Нет, – умолял Биггинз, когда Саймон начал снова поднимать его над полом. – У меня нет пистолета. И никогда не было…
      – Врешь!
      – Нет. Клянусь!
      – Но ты знаешь, где он!
      Выпучив округлившиеся от страха глаза, Биггинз отчаянно замотал головой.
      – Даю тебе пять секунд, а потом я тебе шею сверну и за такое удовольствие с радостью присоединюсь к графине.
      – Хорошо, хорошо, только отпустите меня, – умолял сыщик, вцепившись в пальцы Саймона. – Только…
      – И не надейся. Пистолет? Где пистолет?
      – Я же сказал вам… Должно быть, Марнер…
      – Этот пистолет доказательство, – тряхнул его Саймон, сжимая все крепче.
      – Н-нет, милорд, нет! – защищался Биггинз. – Графиня была вооружена. Ее пистолеты были доказательством. А тот пистолет был в мешке с добычей. Награбленное принадлежало Марнеру и… мне.
      – Когда вы в последний раз видели пистолет? Думайте! – немного успокоился Саймон.
      – Отпустите! Вы… меня… задушите…
      – Саймон! – вмешался Риджуэй, схватив его за руку.
      – Помолчи, Нейт! – предупредил Саймой, освобождаясь от его хватки. – Говорите, Биггинз, это ваш последний шанс.
      – Он был с добычей, когда я отдал мешок Марнеру на дороге, – повторил сыщик. – Послушайте, это меньше всего нас волновало. У меня на руках были раненая женщина, мертвый бандит, да еще леди Джерси лезла не в свое дело!
      – Вы взяли пистолет? – снова встряхнул его Саймон.
      – Я вам говорил, что он должен быть у Марнера. Почему вы его не трясете?
      – Марнер мертв, – сквозь зубы бросил Саймон. – Убит на дуэли в Плимуте. Я спрашиваю: где пистолет?
      Багровое лицо сыщика побелело, и он сдавленным голосом произнес:
      – Слишком поздно. Даже если бы я знал наверняка, это теперь вам не поможет. Без Марнера…
      – Вы знали, что пистолет у Марнера, – обвинял Саймон. – Почему вы в этом уверены? Вы отдали ему пистолет? Нет! Вы без выгоды ничего не делаете. Он ведь вам заплатил? Вы продали ему пистолет?
      – Я… я…
      Саймон снова затряс сыщика.
      – Зачем? Зачем он ему понадобился?
      – Откуда я знаю? Думаю, затем же, зачем и вам!
      – И вы, трус, позволили нам тратить впустую драгоценное время, зная, что мы не найдем пистолет, понимая, что от него зависит жизнь графини!
      Саймон не ждал ответа. Размахнувшись, он ударил сыщика кулаком в лицо. Биггинз растянулся у камина, кочерга, подставка, совок, поленья полетели во все стороны. Не успел Риджуэй вмешаться, как Саймон поднял сыщика на ноги и снова размахнулся.
      – Довольно! – прикрикнул лейтенант, перехватив руку Саймона. – Мертвый он нам бесполезен. Отпусти его.
      Затуманенный гневом взгляд Саймона не сразу прояснился. Ноздри его раздувались, грудь тяжело поднималась. Его кулак медленно расслабился в руке Рвджуэя, и он толкнул сыщика в кресло так, что оно едва не опрокинулось.
      – Я… Вас арестуют за нападение на представителя закона! – фальцетом взвизгнул Биггинз. Поднявшись на ноги, он расправил лацканы и вытер помятым носовым платком бегущую из носа кровь. Когда с губ Саймона сорвался безумный смех, сыщик быстро спрятался за кресло. – Арестуют! – слабо повторил он.
      – Бери с собой этого безмозглого слизняка, который все еще думает, что он представитель закона, и пойдем со мной, – приказал Саймон. Стряхнув руку лейтенанта, он откинул со лба волосы и пошел к двери. – Его судьба теперь зависит от того, что мы найдем в Сент-Энодере.
 
      Лучше бы ему никогда не видеть этого чертова пистолета, не знать о существовании Руперта Марнера, не поддаваться на его уговоры, думал Мэтью Биггинз. Но предложение Марнера было весьма заманчивым. Кто знал, что пистолет будет играть такую важную роль в расследовании? Если бы он знал… Да что теперь об этом рассуждать. Что сделано, то сделано, и если он не будет осторожен, то с его карьерой покончено. Он с огромным трудом добился своего положения и теперь не желал терять его из-за одной безрассудной ошибки.
      Холодный пот струился ручьем, капая на галстук, наручники то и дело позвякивали. Нужно как-то удержать руки от дрожи, Биггинз переплел короткие пальцы и сжал так, что суставы побелели. Они ничего не знают. Откуда им знать? В конце концов, это все слова, а Саймон лишь строит догадки. Лейтенант не в счет. Риджуэй за последние часы несколько раз приходил на помощь, хотя теперь пристально наблюдает за ним. Было в полуприкрытых стальных глазах лейтенанта нечто такое, от чего мороз пробирал до костей. Лучше держаться от обоих подальше, решил сыщик и жалобно забормотал. Когда это не помогло, он зевнул и, закрыв глаза, притворился, что дремлет. Возможно, они решат, что он уснул, и скажут нечто, не предназначенное для его ушей.
      Они надеются найти оружие в Сент-Энодере, но пистолета, конечно, там нет. В этом они его обвинить не смогут. Он никогда не говорил, что пистолет там. Пусть тратят время впустую, коли им нравится. Отсутствие пистолета лишь подтвердит его слова. Ведь он сказал им правду, не так ли? Пистолет был у Марнера. Этого с них достаточно. То, что он отказывался отдать оружие, пока виконт ему щедро не заплатил, их не касается. Марнер мертв, и они никогда не узнают правды. Уверенный в этом, Биггинз под мерную качку кареты безмятежно уснул.
 
      Дорога, по которой они ехали, никогда не казалась Саймону такой длинной. Пятимильная поездка по пустой дороге заняла меньше сорока пяти минут, но ему казалось, что карета ползет черепашьим шагом. Ударив в крышу кареты дулом пистолета, он велел Барстоу гнать лошадей.
      Биггинзу на этот раз не позволили ехать наверху. Он сидел в наручниках около лейтенанта, ворча, что его везут, как уголовника, но его никто не слушал. Больше всего Саймона бесило, что загнанный в угол Биггинз так и не сознался, что имел долю в добыче. И хоть Саймон сохранял самообладание, он с трудом удерживался, чтобы не свернуть сыщику шею и заставить замолчать навсегда.
      Шторм усиливался, и, хотя был только полдень, Барстоу пришлось зажечь каретные фонари. Холодный дождь налетел на карету, застучал в окна, забарабанил по крыше, словно какое-то обезумевшее существо умоляло впустить его. Неужели это предзнаменование? Саймон не был склонен к суеверию, но жуткий звук напомнил ему легенды о гномах, которые он в детстве слушал, сидя на коленях у няни. Считалось, что их таинственный стук в стены оловянных шахт ведет шахтеров к самым богатым рудным жилам. Он рассердил гномов? Насколько он помнил, нельзя нарушать какие-то правила, но прежде удача улыбалась ему, и он их забыл. Чем полагалось ублажать гномов, золотом или едой? Он не мог вспомнить. Господи, он сходит с ума. Только безумие могло возвратить его к горьким, одиноким дням детства, которые скрашивали лишь рассказы няни о гномах, сиренах и русалках.
      Карета подпрыгнула на ухабе, возвращая его к действительности. Саймон протер запотевшее окно и всмотрелся в проносящийся пейзаж. Пелена дождя скрывала живую изгородь и каменную ограду дороги, которая суживалась на подъезде к. Сент-Энодеру. Биггинз всю дорогу проспал, и Саймон пнул его носком сапога по ногам. Приехали.
      – Молите Бога, чтобы пистолет оказался здесь по ошибке, – прорычал Саймон, оставив сыщика под охраной Риджуэя, и вышел из кареты. – Имеете вы что-нибудь сказать?
      – Послушайте, я сказал вам все, что знаю. От того, что мы притащились сюда в шторм, ничто не изменится. Этим проклятую штуковину не вернешь. Слушайте меня или отпустите. И думайте, что делаете, потому что, вернувшись на Боу-стрит, я выдвину против вас обоих обвинения, это я вам обещаю.
      Саймон и Риджуэй поволокли сыщика в полицейский участок, все трое тут же насквозь промокли. Саймон изложил дело разинувшему рот офицеру, который его почти не перебивал. Когда он закончил, седовласый помощник шерифа откашлялся и шумно вздохнул.
      – Что ж, господа, – сказал он. – Я как раз дежурил в ту ночь и хорошо все помню. Я перевязал арестантку, распорядился относительно мертвого бандита и…
      – Вы перевязали? – загремел Саймон. – И хирурга не вызывали? – не поверил он.
      – Нет, милорд. Была глубокая ночь, до ближайшего врача час езды в карете. Мистер Биггинз торопился доставить арестованную в Лондон. Ее рана была легкой, я промыл ее и перевязал.
      – Была ли составлена опись содержимого мешка, который привез Биггинз? – спросил Саймон.
      – Да.
      – Можно ее посмотреть, если позволите?
      Помощник шерифа вытащил из ящика стола тетрадь в кожаном переплете и начал листать ее.
      – Здесь, – сказал он, повернув тетрадь к Саймону. Саймон бегло просмотрел перечень, потом перечитал его.
      Как он ни старался, слов «боевой армейский пистолет» на странице не было.
      – Так я и думал, – сквозь зубы процедил он. – Пистолета в мешке не было. Что теперь скажете, Биггинз?
      Саймон все еще кипел от того, как обошлись с Дженной, и напрягся, когда Риджуэй коснулся его руки. Он почти забыл о лейтенанте.
      – Отставить, – тихо скомандовал Риджуэй, отведя Саймона в сторону. – Не забывай, где ты находишься. Если ты окажешься за решеткой, то графине этим не поможешь. Кончишь тем, что будешь болтаться на виселице.
      – У нас нет времени играть в его игру, Нейт.
      – Что ты хочешь делать?
      – Мы знаем, что Марнер не имел при себе пистолета, – повторил Саймон. – Он или выбросил его, или отослал в Мурхейвен-Мэнор с Уилби, своим туповатым конюхом. Я понимаю, что это большой риск, но отправляйся туда и постарайся найти пистолет. Если ты его найдешь, вези прямо в мой лондонский дом. Если Марнер не выбросил пистолет, то Уилби знает, что с ним стало. Вытряси из него правду. Меня не волнует, как ты это сделаешь. Я не сомневаюсь, что ты используешь всю свою изобретательность. Думаю, многого не потребуется. Я, или, вернее, Ястреб, видел, как он от страха в штаны наделал по гораздо меньшему поводу, чем встреча с тобой.
      – А что ты собираешься делать?
      – Поскольку у меня нет этой чертовой улики, мне придется довольствоваться тем, что есть, – Биггинзом. Если потребуется, я его в цепях в суд притащу. Он понимает, что попался. Я даже не подумаю снять с него наручники. Смотри за ним. Я поставил бы последнюю понюшку табаку, что он намерен смыться.
      Риджуэй молчал. Нахмурив брови, он сжал губы в жесткую линию.
      – Ну? – торопил Саймон.
      – Стоит ли оставлять тебя с этим мерзавцем? Я видел этот твой взгляд раньше и знаю, что за ним следует. Это безумие схватки, как на «Монархе», когда ты фактически в одиночку захватил француза. Я не скоро это забуду. Ты косил их, как колосья пшеницы.
      – Мы ведь победили? Но ставки теперь выше, Нейт. Они личные. Я не совершу никакой глупости… пока меня не вынудят.
      Риджуэй промолчал, и Саймон был благодарен ему за это. Он был не в настроении выслушивать нотации.
      – Что ж, Биггинз, – скрипнул зубами Саймон, шагнув к сыщику. – Это ваш последний шанс сказать правду. Подумайте хорошенько. Альтернатива вам не понравится.
      – Я сказал вам правду. Мне нечего добавить.
      – Отлично, тогда мне не остается ничего другого, как привезти вас обратно, чтобы вы поведали суду, как «случайно потеряли» важнейшую улику. Вы, конечно, должны знать сэра Александра Мэллори. Именно он выносит приговор по делу графини. Он один из самых строгих судей, занимавших этот пост. Посмотрим, как он обойдется с вами, когда вы окажетесь на скамье подсудимых. Говорят, он очень неодобрительно относится к сыщикам, предавшим свой долг.
      – Вы меня не запугаете, милорд. Не забывайте, что графиню застали на месте преступления. Тот пистолет – совершенно отдельная проблема.
      – Он достаточно связан с ее делом, чтобы отсрочить вынесение приговора.
      – Делайте что хотите, я вас не боюсь, милорд. В конце концов, все ваши утверждения голословны, а статус сыщика придает вес моим словам. Я вам однажды сказал, что вы безумны. Теперь я в этом уверен!
      – Вы забываете обо мне, – протянул, подходя ближе, Риджуэй. – Я, например, в здравом уме, как и достопочтенный Александр Мэллори, так что ваше преимущество несколько поуменьшится. Два графа, два отмеченных наградами героя войны против одного сыщика? У вас нет никаких шансов.
      – Мне нечего сказать, – стоял на своем Биггинз.
      – Идем, мы тратим время впустую, – сказал Саймон.
      Ткнув сышика кулаком в грудь, он поволок его мимо разинувшего рот помощника шерифа на улицу к ждущей под хлеставшим дождем карете.

      Время гнало Саймона вперед, словно темная лошадка на скачках. Он расстался с Риджуэем в Сент-Энодере и, к большому огорчению лейтенанта, поехал дальше с Биггинзом. Саймон был непоколебим. Он решил, что до Мурхейвен-Мэнора быстрее добраться верхом, чем в карете, поэтому они расстались. Как скоро лейтенант справится со своим делом, Саймон предоставил решать ему самому. Его ум слишком кипел от гнева, чтобы заниматься подсчетами. В этот момент Саймон был готов согласиться с Биггинзом, что он действительно на грани безумия.
      Он надеялся, что, удаляясь от побережья, буря ослабнет, но надежды оказались напрасными. Шторм с неустанным упорством бушевал, казалось, над всей землей. Дорога до Лондона, на которую обычно уходило два дня, теперь заняла три. Саймон приехал туда к полуночи. Время утекало как вода сквозь пальцы.
      Всю дорогу Саймон вопреки всему надеялся, что Риджуэй ждет его в лондонском доме с пистолетом, который вернет ему жену. Если только она примет его после того, как его глупая гордость завела ее в такую передрягу. Но на Ганновер-сквер лейтенанта не было. Фелпс, судя по всему, тоже отсутствовал. Может быть, камердинер отправился назад, на побережье? Непохоже. В любом случае до утра делать нечего. Только послать официальное письмо судье, извещая, что он прибыл в Лондон с доказательством невиновности его жены и утром представит улику. Это была полуправда, нет, скорее, уловка, чтобы выиграть время. А пока он приковал сыщика к столбику кровати из красного дерева в запертой комнате напротив главной спальни. Потом, после безуспешных расспросов слуг о таинственном исчезновении Фелпса. Саймон погрузился в горячую ванну.
 
      Мэтью Биггинз дернул наручники, приковывавшие его к столбику кровати. Бесполезно. Даже если он сумел бы взобраться наверх, резной наконечник столбика был слишком велик, чтобы снять кольцо. Сыщик оглэдел комнату: порядок безупречный, но обставлена скудно. Кроме массивной кровати, тут были несколько чиппендейловских стульев, письменный стол, шкаф и стол у окна. На столе стоял подсвечник с горящими свечами.
      Сыщик нервно облизнул губы. Забрезжил план освобождения. Биггинз потянулся было к столу, но до него не добраться. И под рукой ничего нет. Нужно передвинуть кровать. Он не был атлетом, но отчаяние придало ему сил и смелости. Спрыгнув с кровати, Биггинз рванулся вперед и уперся пятками в пол, натягивая цепь. Сначала кровать не двигалась с места. Неужели эта проклятая штука прибита к полу? Он быстро оглядел ножки. Нет. Воздух с хрипом вырывался из его легких, и сыщик присел на корточки отдышаться.
      Он должен освободиться. Его доводы более веские, чем у Саймона, но тут еще влез этот Риджуэй. Вряд ли удастся убедить судью, что оба графа свихнулись. Отсутствие лейтенанта тревожило Биггинза. Он был уверен, что Риджуэй вернется в Лондон и выступит в суде в поддержку Саймона. Сыщик волновался с тех пор, как лейтенант растворился в проливном дожде. Куда он мог поехать верхом в такую бурю? Судя по направлению, Риджуэй отправился в Мурхейвен-Мэнор на поиски пистолета. Что, если лейтенант его найдет?
      Биггинз вдохнул затхлый воздух. Должно быть, комнатой давно не пользовались. Пыль, поднявшаяся от покрывала, душила его, и он выругался.
      Как быть. Можно, конечно, держаться своей версии и обвинить в воровстве Руперта. Мерзавец, в конце концов, мертв, вряд ли он сможет опровергнуть обвинения. В таком случае можно вывернуться из этой истории только с порицанием за небрежность в обращении с уликами, которая привела к потере пистолета. Беда в том, что он всем солгал – и Саймону, и лейтенанту…
      Чувство вины преследовало Биггинза с того момента, когда он взял взятку. Теперь, когда жизнь графини висела на волоске, оно не давало ему покоя. Что, если Уилби знает? Отчаянно роясь в памяти, сыщик пытался вспомнить все подробности сделки. Слуги имеют странную привычку пронюхивать о самых приватных делах. Мог Уилби подслушать, как Руперт выпрашивает пистолет? Он, возможно, видел обмен? Может быть, Руперт даже обсуждал это с ним? Вполне мог, если оставил заботы о пистолете кучеру. Биггинз не был в этом уверен и не мог сбросить со счетов такую возможность. Но и позволить себе ждать и надеяться на лучшее он тоже не мог. Есть только один выход. Он должен исчезнуть и спасти карьеру, все, чего он с таким трудом добился. Но это невозможно. Обстоятельства против него, он вот-вот все потеряет.
      Сейчас главное освободиться от наручников. Этого можно добиться только одним способом. Вскочив на ноги, Биггинз снова и снова натягивал цепи, пока запястья не начали кровоточить. Старая кровать наконец со скрипом сдвинулась сначала на дюйм. Потом еще… Пот заливал глаза, с открытых губ капала слюна. Как одержимый вкладывал он всю силу в свою задачу, пока не дотянулся до горевших на столе свечей. Тогда, молясь, чтобы Саймон поставил снаружи охрану, которая его услышит, Биггинз дрожащими руками схватил подсвечник и поднес горящие свечи к пологу кровати и покрывалу. Пламя тут же охватило пересохшую ткань, огонь в считанные секунды поднялся наверх. Все произошло быстро. Слишком быстро! Горящие клочки ткани дождем сыпались вниз. Биггинз попытался двинуться обратно, но кандалы держали его.
      – На помощь! Пожар! Помогите! – закричал он, когда высокие языки пламени заплясали рядом с ним.
      Саймон был истощен умственно и физически, он почти заснул в ванне, когда ужасный стук в дверь гардеробной заставил его подняться. На ходу натянув панталоны, он бросился к двери и распахнул, ее.
      – Пожар, милорд! – крикнул с порога запыхавшийся лакей, махнув рукой в сторону комнаты, где был заперт Биггинз. Из-под двери валил дым.
      Сыпля ругательствами, Саймон схватил со столика ключи и отпер тлеющий замок. Пронзительный голос сыщика оглушил его, когда Саймон распахнул дверь, выпустив в коридор облако густого черного дыма и жара. Саймон почти ничего не видел. Отгоняя рукой дым и закашлявшись, он шагнул в комнату. Глаза тут же защипало. Прищурившись и отыскивая взглядом Биггинза, он ощупью пробирался к кровати.
      Огонь, похоже, ограничивался горящей постелью. Саймону достаточно было беглого осмотра, чтобы оценить ситуацию. Судя по всему, пытаясь освободиться, сыщик повалил подсвечник. Огонь перекинулся на постель и полог и теперь полыхал рядом с Биггинзом. Истеричные вопли сыщика перекрывали крики слуг, которые бежали на помощь с ведрами воды и песка и обрушивали их на все вокруг, не обращая на него внимания.
      Саймон отпер наручники, которыми Биггинз был прикован к столбику, и тут же рухнул на колени от удара цепями по голове. Поднимаясь в полный рост, он, словно собака, мотал головой в отчаянной попытке прояснить взгляд, затуманенный дымом и ударом. Это кровь бежит по его лицу?
      Саймон снова тряхнул головой, протер глаза и, выругавшись, бросился за сыщиком, который исчез за густой завесой дыма. Саймон выскочил в коридор и налетел на двух лакеев, которые окатили его водой. Едва не поскользнувшись в лужах, разлившихся по вощеному полу, он ворвался в спальню. Там, в верхнем ящике шкафа, лежала пара заряженных пистолетов. Схватив их, Саймон помчался за сыщиком, который уже добрался до лестничной площадки и, звеня цепями, устремился вниз.
      – Стой! – скомандовал Саймон.
      Биггинз не остановился.
      – Стой, тебе говорят! – крикнул Саймон.
      Сыщик не подчинился, и Саймон выстрелил поверх его головы. Пуля от бронзового стенного подсвечника рикошетом отлетела в люстру, рассыпая по ступенькам подвески и свечи. Биггинз застыл, уставившись на дымящийся пистолет в руке Саймона.
      – Ни с места, в следующий раз я не промахнусь, – предупредил Саймон, подходя ближе.
      Наверху никто не обратил на разыгравшуюся сцену внимания. Слуги, сновавшие с ведрами воды и песка, были заняты тушением пожара. Где, черт возьми, Фелпс? На него не похоже, чтобы он не сообщал о своем местонахождении. Сейчас он бы очень пригодился, помог задержать Биггинза внизу. Но на помощь никто не шел.
      Больная нога была помехой на узкой лестнице с мокрыми ступеньками. Саймон осторожно приближался к сыщику. Биггинз стоял неподвижно, пока Саймон почти не налетел на него, и затем снова размахнулся цепью наручников. Саймон увернулся, цепь на этот раз ударила его по плечу, но от удара, головокружения, застилавшей глаза крови и боли в поврежденном колене он потерял равновесие. Наручники, отскочив от руки Саймона, задели второй пистолет, и он выстрелил. Биггинз замер, потом схватился за грудь, упал навзничь и кубарем покатился по лестнице.
      Саймон, спотыкаясь, спустился вниз и наклонился над безжизненным телом сыщика. Убил ли его выстрел или падение, не важно, но Биггинз был мертв.
      – Проклятие! – взревел Саймон.
      Положив на ступеньку пистолеты, он тяжело опустился рядом с трупом. Плакали его надежды освободить Дженны. Биггинз ему теперь не поможет. Обхватив окровавленную голову руками, Саймон сидел над коченеющим телом, пока в расползавшемся дыму не возникла тень.
      Риджуэй.
      – Я знал, что тебя нельзя оставлять наедине с этим негодяем, – сказал лейтенант. – Боже милостивый! Саймон, что ты наделал?!
      – Я этого не хотел. – Голос Саймона дрогнул. – Хочешь верь, хочешь нет, но это произошло непреднамеренно. Я его честно предупредил. Мерзавец устроил пожар, Нейт. Он умышленно поджег постель, я приковал его наручниками к кровати. Он задумал сбежать, и я в этой ситуации сыграл ему на руку. Я освободил его, а в ответ получил вот это. – Он указал на рассеченный лоб.
      – Саймон, нужно вызвать врача.
      – И так заживет. Не тебе рассказывать, что у меня были раны и пострашнее, – отмахнулся Саймон. – Короче говоря, он удрал. Я схватил пистолеты и бросился за ним. Он, несмотря на мое предупреждение, мчался вниз, потом остановился и подпустил меня достаточно близко, чтобы снова размахнуться цепью. Он задел мою руку, пистолет выстрелил, и негодяй кувырком покатился вниз. У него шея сломана. Я не знаю, что его убило: пуля или падение. Я не целился.
      Риджуэй присел и ощупал шею сыщика, безуспешно пытаясь найти пульс.
      – Он мертв, – сказал лейтенант, выпрямляясь.
      Саймон уронил голову на руки.
      – Кто-нибудь видел? Были… свидетели, кто-нибудь из слуг? – расспрашивал Риджуэй. – Где Фелпс?
      – Нет, никто ничего не видел, – ответил Саймон. – Все слуги были заняты тушением пожара. Думаю, им это удалось, поскольку огонь до меня не добрался. С тех пор как погнался за Биггинзом, я никого из слуг не видел. А где Фелпс, одному Богу известно. Его никто не видел.
      – Тебе необходимо обратиться к помощнику шерифа. Биггинз мертв, и он сыщик, Саймон. Дело скверное.
      – Теперь это не имеет значения. Я… обманул ее надежды.
      – Нет, – мягко сказал Риджуэй, похлопав его по плечу дулом пистолета. – Ты не это доказательство искал?
      Саймон повернул голову к пистолету и, вскочив на ноги, схватил его дрожащими руками.
      – Где ты его нашел? – Саймон пробежал пальцами по дулу и рукоятке. Задержавшись на выгравированных инициалах, он задохнулся.
      – В Мурхейвен-Мэноре, – ответил Риджуэй. – Ты был прав насчет старого Уилби. Марнер отдал ему пистолет для сохранности, выкупив у сыщика.
      – К-как же тебе удалось?..
      – Скажем, я проявил изобретательность, и оставим эту тему. Я на всякий случай привез сюда Уилби. Хотя сейчас, пока он не пришел в себя, тебе от него никакой пользы.
      – Нейт, не знаю, как тебя благодарить, – простонал Саймон. Я отвезу пистолет в суд и пошлю за Уилби, если он понадобится.
      – Стоп! Суши весла! – остановил его Риджуэй. – А как насчет него? – кивнул он на труп.
      – Мне крайне неприятно просить, но ты не вызовешь врача и полицию? Займись ими до моего возвращения. С ним в отличие от Дженны ничего не случится, он может подождать, а она, если я опоздаю с доказательством, – Саймон взмахнул пистолетом, – окажется на виселице.
 
      Час спустя Саймон мерил шагами внутренний двор Ньюгейтской тюрьмы. Помощник шерифа вывел Дженну через большую дверь. Как только глаза их встретились, Дженна выдохнула его имя, и Саймон, бросившись к ней по ступенькам, обнял ее. Прижав ее к себе, он застонал, а ее сердце чуть не; разорвалось от радости, что она снова в его объятиях.
      – Саймон… что случилось… у тебя рана на голове?
      – Чепуха. Ты свободна. Это главное.
      – Ты простишь меня? – простонала Дженна, цепляясь за него, когда он помогал ей спуститься по грубо высеченной лестнице. – Я была так глупа.
      – Ш-ш, – успокаивал Саймон, прижимая ее ближе. – Прощать нечего, это я был дураком. Меня не волнует, кому ты поверяешь свои тайны. – Он указал на темную фигуру на крыше: – Исповедуйся хоть трубочисту, если у тебя такое настроение будет. Я тебя чуть не потерял! – Отстранив, он оглядел Дженну. На ней по-прежнему был костюм разбойника. Саймон нахмурился. – Где вещи, которые я прислал из Кевернвуд-Холла? Разве Фелпс не привез их?
      – Какие вещи?
      – Я велел Фелпсу собрать для тебя чемодан и привезти в тюрьму. Он этого не сделал?
      – Нет… никто не приходил.
      – В лондонском доме его тоже никто не видел. Значит, с ним что-то случилось, – сказал Саймон, помогая ей сесть в карету. – Еще одно дело для Риджуэя.
      – Кто это? – растерялась Дженна.
      – Прости, любимая. С этого чертова бала столько всего произошло. Я тебе все объясню, но сначала тебе нужен хороший уход. Мясники! – прорычал он, коснувшись ее небрежно перевязанного плеча, и обнял.
      Стукнув тростью в крышу кареты, он велел кучеру трогаться. Экипаж покатил по мощенным булыжником улицам к Ганновер-сквер.
      – Саймон, ты дрожишь, – пробормотала Дженна. Он так сжал ее, что она едва дышала, все его тело сотрясалось.
      – Я опустил прошение в щель на этой чертовой двери час назад. Когда ты сразу не вышла, я подумал… Не важно, что я подумал.
      Ее губы заставили его замолчать. Дженна таяла рядом с ним, они цеплялись друг за друга, забыв обо всем, пока карета неслась по городу. Он поглаживал ее сквозь черную одежду разбойника, словно голодающий, вдруг оказавшийся на банкете. Точно также он обнимал ее на скамье подсудимых. Даже сейчас волны горячего жара зажгли ее лоно. Она несколько дней не спала, не отваживалась сомкнуть глаза в компании бродящих вокруг нее безумцев. Ужас, пропитавший стены тюрьмы, еще не оставил ее. И все же Саймон пробудил ее. Она не ослышалась? Он действительно простил ее? Она даже не могла вспомнить, что их разделило.
      За недолгую дорогу между поцелуями, полными желания, страсти и обещаний, Саймон рассказал Дженне о дуэли, о ране Роберта Нэста, о Риджуэе и его отчаянной попытке найти пистолет, который наконец освободил ее. Затем, к ее ужасу, сказал о мертвом сыщике.
      Когда они приехали на Ганновер-сквер, Саймон взял Дженну на руки, перенес через порог и тут же остановился. Три помощника шерифа, хирург, представитель уголовного полицейского суда горячо спорили. Поставив Дженну на ноги, Саймон, прихрамывая, подошел к ним и тут же угодил в руки двух полицейских.
      – Что здесь происходит? – загремел он. – Уберите руки! Вы что, не знаете, кто я?
      – Мы знаем, кто вы, милорд, – сказал сыщик с Боу-стрит. – Не рассчитывайте, что титул вас спасет.
      – Извини, Саймон, – вставил Риджуэй. – Я ничего не мог сделать.
      – Это ваши пистолеты, милорд? – Сыщик указал на пистолеты, которые Саймон оставил на ступеньке лестницы.
      – Да, – огрызнулся он.
      – И вы расстреляли из одного из них Биггинза?
      – Едва ли, – парировал Саймон. – Я честно предупредил его. Он поджег мой дом и пытался сбежать, пока вы не узнали о том, что он нарушил свой долг. Я выстрелил в воздух и хотел задержать его, когда он ударил меня по руке наручниками, и второй пистолет выстрелил. Биггииз упал навзничь и покатился по лестнице. Когда я спустился к нему, он был мертв. Думаю, он сломал себе шею.
      – А вы что скажете, доктор Смайт? – спросил сыщик хирурга.
      – Затрудняюсь сказать, что именно стало причиной его смерти, – ответил врач. – Рана была смертельная, да и падение тоже, но одно с другим связано, и что произошло раньше – спорный вопрос.
      – Почему покойный скован, милорд? – спросил сыщик.
      – Он знал, что пистолет, который я представил суду, был доказательством невиновности графини, – объяснил Саймон. – Биггинз продал его Руперту Марнеру. Так пистолет исчез с места преступления, в котором несправедливо обвинили ее сиятельство. Граф Стеншир добыл его у кучера Марнера, который был посвящен в сделку. Он привез сюда кучера как свидетеля.
      – И где же он?
      – В настоящее время он нездоров, – сказал Риджуэй. – Но скоро придет в себя.
      – Я все-таки не понимаю…
      – Это только недавно выяснилось, – перебил Саймон. – Когда Биггинз отказался сказать правду об улике, я решил пред ставить его суду как живое доказательство, отсюда наручники и все это несчастье.
      – Я вижу, миледи на свободе, – заметил сыщик.
      – Да, – сказал Саймон, – благодаря лейтенанту Риджуэю, который примчался с пистолетом как раз вовремя. Ее помиловали. Нейт, разве ты не объяснил?
      – Объяснил, – ответил Риджуэй, – но они, кажется, не понимают очевидного.
      – Покойный был сыщиком, милорды, – объявил представитель уголовного суда. – Мне нужно нечто более веское, чем слова двух графов, которые явно сговорились, Я прошу – нет, требую! – доказательств, джентльмены, а вы тем временем…
      – Ч-то это? – перебила его Дженна, указав на что-то прикрытое простыней у подножия лестницы.
      – Нейт, как ты мог оставить его здесь? – бранил друга Саймон.
      – Мне не позволили его убрать, – оправдывался Риджуэй.
      Дженна не могла отвести глаз от трупа. Голова закружилась. Истощение и незажившая рана подорвали ее силы, а тут новое испытание. Полицейские все еще держали Саймона. Почему они его не отпускают? Ведь дело совершенно ясное. Почему Они этого не видят?
      – А вы тем временем, – повторил сыщик, отправитесь в Ньюгейтскую тюрьму, пока мы во всем не разберемся. – Он откашлялся. – Саймон Радерфорд, граф Кевернвуд, именем короля вы арестованы за убийство Мэтью Элмора Биггинза. – Он кивнул помощникам шерифа. – Уведите его.
      Дженна, обретя голос, закричала. Бросившись к Саймону, она обняла его.
      – Нет! – пронзительно крикнула она. – Саймон, нет!
      – Ради Бога, позаботься о ней, Нейт, – перекрывая ее крик, сказал Саймон.
      Его оттащили, но Дженна по-прежнему цеплялась за него.
      Риджуэй взял ее за руки. Она была слишком слаба от пережитого в тюрьме и нового испытания, последовавшего сразу за их воссоединением, чтобы сопротивляться. Саймон уходил. И она снова закричала, когда помощник шерифа грубо вытолкнул его в дверь.
      – Ты здесь за все отвечаешь в мое отсутствие, Нейт, – бросил через плечо Саймон, когда его вели по ступенькам крыльца. – Позаботься о ней!
      Дженна вырывалась из рук лейтенанта. Что он говорит? Кто эти незнакомые люди, все эти глазеющие на нее слуги и накрытый простыней труп? Она никого не знала. Что она делает в руках этого незнакомого мужчины? Саймон ушел. Они забрали его в то ужасное место, откуда она только что вернулась. Последней ее мыслью было, что она его больше не увидит.

      Как только Дженна очнулась, заботу о ней взяла на себя доброжелательная экономка миссис Уэллс. После того как хирург осмотрел Дженну и научил экономку готовить мазь, чтобы смазывать рану и крысиные укусы, миссис Уэллс приготовила ей горячую душистую ванну. Смоет она когда-нибудь с себя зловоние тюрьмы? Или оно навсегда въелось в ее кожу? Даже сильный запах обгоревшего дерева и промокшей ткани, доносившийся из комнаты напротив, не мог пересилить это.
      Когда Дженна справилась о Риджуэе, миссис Уэллс сообщила, что лейтенант ушел сразу, как только доставил ее в покои хозяина и поручил заботам врача, пообещав навестить, когда вернется. Хирург дал ей снотворное, и Дженна погрузилась в сон, едва коснувшись подушки.
      Когда она проснулась от света, лившегося в приоткрытую дверь, солнце уже клонилось к горизонту. Пухлая маленькая горничная по имени Нелл поспешила впустить спорящих лейтенанта Риджуэя и миссис Уэллс.
      – Я ее долго не задержу и не стану расстраивать, – увещевал лейтенант. – Его сиятельство оставил меня здесь за хозяина.
      – Вы знаете, что ее там крысы покусали? – пронзительно кричала экономка. – А теперь хозяин там оказался! – Она разрыдалась, и Риджуэй быстро отвел ее в соседнюю комнату.
      – Не будем расстраивать ее сиятельство, – уговаривал он. – Для нее арест обернулся кошмаром, но его сиятельство вполне способен за себя постоять, уверяю вас. Он сейчас в таком состоянии, что все крысы со страху разбегутся. – Миссис Уэллс слабо улыбнулась, и лейтенант ободряюще похлопал ее по руке. – Может быть, вернемся? – продолжил он, – Я пришел успокоить ее сиятельство, а не повергать ее в уныние.
      Женщина кивнула, и Риджуэй снова проводил ее в спальню.
      – Есть какие-нибудь новости о Саймоне? – спросила Дженна. Разговаривая в смежной комнате, лейтенант и экономка не закрыли дверь. До Дженны долетели слова «успокоить ее сиятельство», и это подняло ей настроение.
      – Нет, – ответил Риджуэй. – Простите за вторжение, миледи, но доктор велел вам оставаться в постели по крайней мере до завтрашнего дня, и я с ним согласен. Есть другие новости.
      – Пожалуйста, садитесь, лейтенант. – Дженна указала на стоявшее у камина кресло.
      – Во-первых, я послал весточку в Кевернвуд-Холл, что вы на свободе, – сказал он. – Таково было желание Саймона: известить всех, особенно вашу матушку.
      – Спасибо, лейтенант Риджуэй. Она, должно быть, от тревоги голову потеряла.
      – Именно так, – ответил он. – Из Кевернвуд-Холла пришло сообщение, с которым вам нужно ознакомиться. Его послала леди Джерси…
      – Она все еще там? – недоверчиво перебила Дженна.
      – Да. Саймон попросил ее остаться. Письмо гласит, что викарию гораздо лучше. Поскольку Саймон оставил меня, здесь за хозяина, я позволил себе распечатать послание.
      – Гораздо лучше? После чего? Я… Я не понимаю.
      – Ах да! Конечно! Простите, миледи. Столько всего произошло, что я, кажется, запутался. Оставим это, подробности могут вас расстроить.
      – Нет! Что бы ни произошло, я хочу знать. Пожалуйста, лейтенант, продолжайте.
      – Хорошо, если вы так настаиваете. – Викарий вызвал на дуэль Руперта Марнера. Я случайно оказался рядом и стал его секундантом.
      Дженна теперь окончательно пришла в себя, но оцепенение от снотворного еще осталось. Она ловила каждое слово лейтенанта.
      – Марнер и Биггинз, сыщик, которого… в которого стрелял Саймон, устроили засаду, из-за которой вы оказались в тюрьме. Саймон сразу поехал в Лондон, чтобы освободить вас. Викарий тем временем отправился вслед за Марнером в Плимут…
      – В Плимут? Что Руперту там делать? – вставила Дженна.
      – Он заказал каюту на судне, направляющемся к Нормандским островам. Марнер знал, что Саймон его из-под земли достанет, и пытался скрыться. Тут появился викарий и вызвал его от имени Саймона. Ну и чтобы защитить честь леди Эвелин Сент-Джон.
      – Роберт ранен? – Дженна боялась и в то же время хотела узнать правду.
      – Марнер выстрелил ему в спину. Он последний негодяй, а не джентльмен. Как секундант викария, я стрелял в него. Марнер мертв. Я бы в любом случае это сделал, чтобы смерть этого мерзавца не была на совести викария.
      – А… викарий?
      – Какое-то время был на волосок от смерти. Когда я уезжал из Кевернвуд-Холла, он был в коме. Очевидно, ему стало лучше, значительно лучше от заботы и внимания леди Эвелин, миледи.
      – Слава Богу! – выдохнула Дженна.
      – Ваша мать, узнав о вашем аресте, перенесла удар, но и она сейчас поправляется, как написано в письме. Я уверен, что моя весточка быстро поставит ее на ноги.
      – Спасибо, лейтенант Риджуэй. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас за вашу доброту… ко всем нам.
      – Мы с Саймоном служили вместе в Копенгагене. Я был с ним, когда наше судно получило повреждение и он пострадал, спасая других. Я восхищаюсь им и уважаю за то, что он сделал для несчастных и обездоленных. Я сейчас в отпуске и возвращался из одного из госпиталей, построенных Саймоном, когда столкнулся с Нэстом. Все мы у Саймона в неоплатном долгу.
      – Что они с ним сделают? – спросила Дженна, страшась ответа, и сердце замерло у нее в груди.
      – Утром он предстанет перед судом.
      – Так скоро? – пронзительно вскрикнула она.
      – Не волнуйтесь, миледи, я приехал успокоить вас, помните?
      – Ему позволят иметь адвоката?
      – Нет, вы же знаете, что нет.
      – Что тогда… Они его…
      – Ему разрешено представить свидетелей.
      – И… вы выступите в его защиту?
      – Конечно, – сквозь смех ответил Риджуэй. – Я уверен, что Биггинз утаил информацию, от которой зависела ваша свобода. Мы оба с Саймоном в этом уверены. Да, миледи, я буду там, не волнуйтесь. Меня только одно озадачивает.
      – Что?
      – Исчезновение Фелпса, – сказал Риджуэй, – Я был в Кевернвуд-Холле, когда он поехал в Лондон с чемоданом ваших вещей. Саймону разрешили снабдить вас одеждой. Он был потрясен вашим состоянием и условиями, миледи, и велел Фелпсу не мешкая везти вещи. С тех пор Фелпса больше никто не видел и ничего о нем не слышал. Саймон беспокоится.
      – Я не могу себе представить, чтобы Фелпс скрылся, не выполнив дела, лейтенант. Он бы сразу сообщил о неудаче. Они с Саймоном… очень близки.
      – Да, я знаю.
      – Он поехал в карете Саймона?
      – Нет, миледи, это была наемная карета с четверкой лошадей, Фелпс оставил их в платной конюшне, а потом… исчез.
      – Ничего не понимаю, – озадаченно сказала Дженна. – На него это совершенно не похоже.
      – Не тревожьтесь об этом. Мы так или иначе это уладим. А теперь я вас оставлю. Отдыхайте. Постарайтесь не волноваться, миледи. Знайте, что всегда найдется выход.
      – Но погибший был сыщиком. Это не сулит ничего хорошего, не так ли?
      – Он был плохим сыщиком, миледи, и сам навлек на себя смерть.
      – Это я во всем виновата, – всхлипнула она. – Как Саймон может говорить со мной?!
      – Он вас очень любит, миледи. И это главное. Думайте об этом и предоставьте остальное мне.
 
      Саймон не пробыл в тюрьме и получаса, как сделал ошеломляющее открытие. Из темного угла грязной камеры, полной безумцев и уголовников, появился какой-то замызганный обитатель и, тронув Саймона за руку, повернул к себе.
      – М-милорд? – пробормотал едва узнаваемый голос. – Это вы? Вы не узнаете меня, милорд?
      Это был Фелпс.
      – Боже милостивый! Что ты здесь делаешь? – воскликнул Саймон.
      Заметив, как несколько голов повернулись в их сторону, он быстро потянул камердинера в темный угол, прогнав крупных крыс, роющихся в отбросах.
      – Я пробовал помочь, милорд, и все испортил. Как миледи, она…
      – Помилована, – ответил Саймон.
      – О, слава Богу, милорд, слава Богу! Они были настроены против нее. Именно поэтому…
      – Сначала расскажи, старина, как ты здесь оказался.
      – Я принес чемодан, как вы велели, милорд, но мне сказали, что уже слишком поздно, что ее время закончилось и на следующее утро ей вынесут приговор. Я сказал им, что вы везете пистолет, доказывающий ее невиновность. Это была откровенная ложь, но я думал, что она поможет выиграть время. Они были непоколебимы, милорд. Набросились на меня, попытались вытолкнуть из помещения, и я… я ударил помощника шерифа, милорд.
      – Ты, Фелпс? – пряча улыбку, изумился Саймон.
      – Да, милорд. Оглядываясь назад, я понимаю, что с моей стороны это было довольно опрометчиво, но я ошибочно решил, что мое смелое поведение убедит их в невиновности миледи. Вы сами сказали, что я что-нибудь придумаю. Тогда это было лучшее, что я мог сделать. Я так жалею, что подвел вас, милорд.
      – Даже не думай об этом, дружище. Интересно, почему они мне ничего не сказали и не освободили тебя вместе с Дженной?
      – Они не могли меня освободить, милорд. Меня приговорили к шести месяцам заключения в этой ужасной дыре. Они, вероятно, даже не связали две проблемы.
      – Всего шесть месяцев за побои, нанесенные помощнику шерифа? Удивительно, что ты не получил пожизненный срок.
      – Думаю, они решили, что шесть месяцев в таких условиях станут для меня пожизненным сроком… учитывая мой возраст. Я полон решимости доказать, что они ошибаются, милорд.
      – Тебе не придется этого делать, если Нейт Риджуэй найдет выход. Нам нужно многое наверстать.
      Камердинер от изумления открыл рот.
      – Простите меня, милорд! – воскликнул он. – А вы как сюда попали? Они узнали, что вы…
      Хотя Фелпс говорил шепотом, прежде чем он успел произнести слово «ястреб», Саймон прикрыл ему рот рукой.
      – Ш-ш, – предупредил он. – Все не так просто, старина. Биггинз мертв, я убил его. Поэтому я и сказал, что нам многое нужно сделать. А теперь, если мы сможем найти местечко, свободное от этих проклятых крыс, я тебе все расскажу.
      На следующее утро Саймон под конвоем двух помощников шерифа предстал перед судьей. Это был не тот судья, что вел дело Дженны, хотя выглядел почти так же. Саймон подозревал, что эта служба накладывает на людей свой отпечаток, как заразный недуг. Угрюмый вид устраивавшегося на своем месте молчаливого мужчины нервировал.
      – Саймон Радерфорд, граф Кевернвуд, вы обвиняетесь в убийстве Мэтью Элмора Биггинза, королевского служащего, сыщика уголовного полицейского суда. Что вы можете сказать в свое оправдание?
      – Я невиновен в убийстве, ваша честь, – ответил Саймон. – Мистер Биггинз скрыл местонахождение пистолета, принадлежащего моей жене, оружия, которое снимало с нее обвинение в грабеже. Могу добавить, что пистолет был возвращен и леди Кевернвуд помилована.
      – Да-да, милорд, но какое это имеет отношение к убийству сыщика? Я не вижу связи.
      – Я задержал мистера Биггинза с намерением привести его в суд, чтобы он сделал признание о разыскиваемом пистолете. В безумной попытке сбежать он поджег мой дом. Я открыл замок его наручников, но они еще оставались на его руке. Когда он бросился бежать, я предупредил, чтобы он остановился. Он сделал это, и, когда я приблизился к нему, он ударил меня по руке цепью. Пистолет выстрелил. Биггинз упал и покатился по лестнице.
      – Это все, Кевернвуд?
      – Думаю, этого достаточно, ваша честь.
      – Наглый выскочка! – возмутился судья. – Здесь я решаю, что достаточно, милорд. У вас есть свидетели, которые выступят в вашу защиту?
      – Да, ваша честь, – загремело от двери. Голос прогрохотал в помещении как орудийный выстрел.
      – Тогда входите, – сделал нетерпеливый жест судья.
      Саймон повлажневшими глазами смотрел на происходящее. Лейтенант появился не один. Он привел с собой кучера Марнера и врача, который обследовал сыщика. За ними шла целая колонна мужчин. Море лиц. Некоторых Саймон знал, других никогда прежде не видел. Народу было так много, что зал суда не мог вместить всех. Когда они рекой потекли мимо рядов, голоса зрителей слились в оглушительный шум. Судья несколько минут стучал молотком, призывая всех к порядку.
      – Какое безобразие! – возмутился он.
      – Действительно, – сказал Риджуэй. – Кого из нас вы хотели бы выслушать первым, ваша честь?

* * *

      Дженна только что покончила с едой, которую ей подали в постель на подносе. Миссис Уэллс и слышать не хотела о том, что Дженна спустится в столовую, несмотря на все ее заверения о хорошем самочувствии. Она уже собиралась отдать поднос горничной, когда дверь распахнулась и в комнату ворвался Саймон. Он был небрит, лицо покрыто темной щетиной, хвост развязался. Неужели у него в глазах слезы?.. И куда делась его хромота?
      Дженна тут же оказалась в его объятиях. Поднос с посудой полетел на пол. Пухлая горничная, прежде чем выйти, торопливо собирала с ковра то, что осталось от фарфора.
      Саймон бормотал ее имя, и более прекрасного звука Дженна никогда не слышала, он был полон страсти, любви и желания. Она отдалась его поцелую, глубокому, медленному слиянию душ. Казалось, целая вечность прошла, когда они наконец оторвались друг от друга.
      – Все кончилось, ты свободен? – спрашивала Дженна, не отрывая глаз от его лица.
      – Да, любимая, – снова потянулся к ней Саймон. – Нейт привел целую армию военных моряков, тех, с кем я вместе служил; и тех, кому потом помогал в облике Ястреба.
      – О, Саймон!
      – Нейт, конечно, поддержал меня. Потом Уилби свидетельствовал о вине Биггинза, доктор сказал, что невозможно точноу становить причину смерти этого негодяя… но сомневаюсь, что меня из-за этого освободили. Думаю, если бы приняли другое решение, в зале суда, начался бы бунт. Такого страха, как на лице судьи, я никогда не видел. Он стал буквально серым от испуга. Не хватало помощников, чтобы справиться с толпой. Но если бы их было достаточно, то в Ньюгейтской тюрьме не хватило бы места для арестантов. Кстати, этот вопрос достоин внимания. Не сомневайся, что я им займусь, даже если для этого мне придется стать членом парламента.
      – Ты? В парламенте? – вырвалось у Дженны. – Это не сильно отличается от…
      – Маски и треуголки? – закончил за нее Саймон. – Что вы думаете, миледи, я должен дать согласие?
      – Я думаю, что люблю тебя, – проговорила она, притянув его ближе.
      Саймон так прижал ее к себе, что Дженна едва могла дышать. Опустив ее на подушки, он покрывал ее поцелуями. Его руки ласкали ее тело сквозь тонкую рубашку, порхая, словно изголодавшиеся птицы. Когда они коснулись ее груди, Дженна застонала, и Саймон горячим ртом поймал с ее – губ этот стон. Она таяла и дрожала от возбуждения. Если он продолжит, она сдастся сразу. Но он не продолжил. И едва его губы оторвались от нее, как она вздрогнула, вспомнив.
      – Фелпс! – воскликнула она. – Саймон, никто не знает, что с ним случилось. Он…
      – Ш-ш, – успокоил он, запустив руки в ее волосы. – Он готовит мне ванну.
      – Ты нашел его? Где? Что случилось?
      – Знаешь, он был твоим защитником. Пытаясь выиграть время, он тоже оказался в Ньюгейтской тюрьме. Судья был рад смягчить ему наказание, учитывая спектакль, который Нейт устроил зале суда.
      Он поцеловал ее снова… и снова.
      – А теперь, любимая, – его губы нашли пульсирующую жилку на ее шее, – я приму ванну, – он распахнул ее рубашку и скользнул языком по ложбинке на ее груди, – приведу себя в порядок, – его язык дразнил ее сосок, потом снова вернулся к губам, – и тогда я тобой займусь.

      Светила луна, карета быстро катилась на север от Ньюкасла к шотландской границе. Ночь была теплая, туманная, и кучер зажег фонари. Дженна прильнула к Саймону, едва смея верить, что они наконец отправились в свадебное путешествие.
      – Мне ужасно неловко, что Фелпс в такую сырость едет наверху, – сказала она. – Он сильно простудится.
      – Это его идея, милая, – ответил Саймон. – Он хотел дать нам возможность уединиться. Фелпс – неисправимый романтик. Кто бы мог подумать!
      – Я чувствую себя немного виноватой, что мы оставили Роберта и Эвелин на произвол судьбы, а сами уехали, – помрачнела Дженна. – Викарий еще не совсем поправился.
      – А ты не думаешь, что они тоже заслуживают уединения? – упрекнул Саймон. – Ты проделала большую работу, чтобы направить стрелу Купидона в нужном направлении, тебе радоваться надо.
      – Так моя мать и позволит им уединиться, – ответила Дженна. – Но если они ее выдержат, значит, этот брак совершен на небесах, тогда им ничто не страшно, они созданы друг для друга и все вынесут.
      Саймон громко рассмеялся и притянул ее ближе. Карета легко катилась в темноте.
      – Не удивлюсь, если, вернувшись, мы снова будем украшать Кевернвуд-Холл для свадебного обеда, – заметил он.
      – Я советовала викарию взять инициативу в свои руки, – сказала Дженна, ~ но не ожидала, что дело дойдет до дуэли. Подумать только!
      – Я знаю Роба почти всю свою жизнь, и он не перестает удивлять меня.: Я мог бы рассказать истории, от которых волосы на голове шевелятся, но оставим их на другое время. Достаточно сказать, что я всегда считал Роба членом семьи, а теперь, когда это, похоже, станет реальностью, я просто счастлив.
      Дженна собралась было ответить, как в ночи грохнул выстрел. Фелпс с такой проворностью скатился с козел и со взведенным пистолетом забрался в карету, что Дженна рот открыла от изумления.
      – Впереди разбойник, милорд, – объявил он, переводя дух. – Судя по виду, мальчишка. Совсем еще зеленый.
      Карета остановилась. Одетый в черное человек в маске подъехал к карете со стороны Дженны, и Саймон быстро пересел, отодвинув ее назад.
      – Спрячь это, Фелпс, – приказал он, кивнув на пистолет в руке камердинера. – Если я не ошибаюсь, мы столкнулись с новичком, которому нужно преподать урок. Не провоцируй его, новичкам в стрельбе везет. Видит Бог, я лично в этом убедился.
      Заметив его поднятую бровь и полуулыбку, Дженна нахмурилась. Неужели он никогда не позволит ей загладить это? К ее удивлению, Саймон сунул руку в карман пальто и вытащил черную шелковую полумаску.
      – Жаль, у меня сейчас нет под рукой шляпы. Ну, моя дорогая, мне это сделать, или ты сама предпочитаешь заняться бандитом? – предложил Саймон.
      – К-кошелек или жизнь! – перебил его запинающийся голос разбойника.
      Дженна уставилась на маску. Ведь не думает же Саймон…
      – Не волнуйся, любимая, я предложил тебе это из уважения, как коллеге, – шутливо заверил ее Саймон, надевая маску. – Позволь мне, – сказал он и выскочил из кареты, выстрелив из обоих пистолетов.
      Одна пуля сбила с юнца шляпу, другая ударилась в его пистолет, и он полетел в кусты. Саймон быстро выдернул всадника из седла и подтащил ближе.
      Фелпс спустился вниз и стоял наготове, нацелив пистолет на дрожащего мальчишку. Дженна сквозь заморосивший дождь увидела в окно, как Саймон сорвал с разбойника маску. За ней скрывался испуганный юноша, которому и двадцати лет не исполнилось.
      – Ты кто, приятель? – прорычал ему в лицо Саймон.
      – Отпустите меня! – взвизгнул, вырываясь, юнец.
      – Сначала ответь, – потребовал Саймон. – Как твое имя? Отвечай побыстрее, ты и так отнял у меня много времени.
      – Д-джереми… Джереми Хиггинс. – ответил юноша, – Ой! Отпустите! Я ведь вам ответил!
      – Ну и почему ты занялся разбоем, Джереми Хиггинс? – спросил Саймон, игнорируя его причитания.
      – А вы почему? – вспыхнул юнец.
      – Храбрый щенок, – заметил Саймон, ни к кому конкретно не обращаясь. – Я только что бросил это дело, – продолжал он, – и ты это сделаешь, если хочешь держаться подальше от того места, откуда я недавно вышел. – Юноша изо всех сил пытался освободиться, и Саймон встряхнул его. – Нет? Ты хочешь бросить мне вызов? Наверное, я должен найти помощника шерифа, и ты прямиком туда отправишься и займешь мое место, Ты когда-нибудь был в Ньюгейтской тюрьме?
      – Н-нет, сэр… отпустите меня! Сожалею, что вторгся на вашу территорию.
      – И еще больше пожалеешь, если сунешься на нее снова, – рявкнул Саймон, втоптав каблуком начищенного сапога маску мальчишки в грязь. Достав кошелек, он вытащил из него крону. – Вот, – сказал он, – это, конечно, совсем не то, на что ты рассчитывал, но на дорогу хватит. Ты знаешь Стеншир-Мэнор на пустошах южнее Йорка?
      – Да, – ответил юноша, – знаю, но никогда там не был.
      – Теперь ты туда отправишься. Когда приедешь, скажи графу Стенширу, что на старой дороге к Ньюкаслу ты встретился с призраком Ястреба и именно он дал тебе рекомендацию. Граф найдет тебе выгодную работу.
      – Я-я-яст… – заикался юнец.
      – И не вздумай ослушаться меня, приятель, – тряхнул его Саймон. – Я все узнаю. И тогда тебе не поздоровится.
      Саймон отпустил мальчишку, и тот, прыгнув в седло, помчался на юг, даже, не попытавшись найти оружие. Саймон, расхохотавшись, поднял пистолет. Подбоченясь, он стоял рядом с Фелпсом и смотрел вслед мальчишке, пока тот не исчез из виду. Потом, словно ничего не произошло, Фелпс взобрался на козлы, а Саймон занял свое место в карете.
      – Ты действительно думаешь, что лейтенанту Риджуэю это понравится? – рассердилась Дженна. – Навязать ему вора после того, что он для нас сделал?
      – Ты не знаешь Нейта, – сквозь смех ответил Саймон. – Он этому начинающему разбойнику быстро мозги вправит. Не волнуйся, я напишу ему из Роксборошира. – Он снова засмеялся. – Этот бедняга так перепугался, что не понял, встретился он с человеком или с призраком.
      – Ты не можешь спасти всех разбойников в королевстве.
      – Конечно, но для этого есть надежда. Если бы не призрак Ястреба, этот бедолага через неделю бы погиб.
      – Почему ты надел маску? Я не понимаю.
      – Этот урок нужно было преподать анонимно, любимая, – ответил он. – Поверь, Ястреб подходит для этого гораздо лучше, чем граф Кевернвуд. – Притянув Дженну ближе, Саймон попытался поцеловать ее.
      – Нет, только когда ты отдашь мне маску! – потребовала она, отстранившись. Если Саймон думает, что обманет ее своими поцелуями, то сильно ошибается. Дженна протянула руку и нетерпеливо пошевелила пальцами. – Давай ее сюда, – решительно сказала она.
      Саймон вытащил из кармана маску. Одарив Дженну неотразимой улыбкой, он положил маску в открытую ладонь, мягко сомкнул ее пальцы и поцеловал их. Когда Дженна быстро бросила маску в окно кареты, Саймон безудержно расхохотался.
      – Не вижу ничего смешного, – холодно сказала она.
      – Юмор в том, моя прекрасная Дженна, что ты думаешь, будто это единственная моя маска.
      – Ох! – воскликнула она, замолотив кулачками по его груди. – Саймон Радерфорд, если ты когда-нибудь даже на миг допустишь мысль о…
      Его жаркий рот поглотил продолжение. Саймой притянул ее еще ближе. Его поцелуи завладели ее сердцем, умом, душой. И она таяла от этой страсти. А карета неслась сквозь мглу к счастливому будущему.