— А это кто? — спросила Лай.

— Моя бабушка.

— А мужчина — твой дедушка?

Эрин пожала плечами.

— Понятия не имею.

— Они сейчас живы?

— Нет.

Китаянка, еще раз взглянув на снимок, перевела взгляд на Эрин, затем вновь уставилась на фотографию. Некоторое время спустя, удовлетворив свое любопытство. Лай отвернулась.

— Человеческие тайны сами по себе ничего не значат. Важны только те, с помощью которых можно приобрести влияние и власть, — сказала Лай и, не интересуясь мнением Эрин, направилась к выходу из комнаты. Возле двери она обернулась и добавила: — Открывать тайны мертвецов — бесполезное занятие. Мертвых нельзя подчинить себе.

Эрин удивленно вскинула голову, однако китаянка вышла так же неслышно, как и вошла. Почувствовав явное облегчение, Эрин углубилась в изучение полюбившейся ей фотографии. Когда-то люди, запечатленные на ней, были совсем молодыми, полными жизненных сил. Они стояли на пороге важных решений, которые должны были определить их судьбу и судьбу их потомков. Она вновь перевернула фото и прочитала слова на обороте: «Кто-то любит ради серебра и злата, мы же любим по сердечному влечению».

Эрин, не отрывая взгляда от этих строк, опустила в сумку руку и вытащила сложенный экземпляр «Заморочки». Расправив листы, она положила их рядом с фотографией. Неожиданно ей в голову пришла невероятная мысль, и у Эрин даже мурашки побежали по спине.

Когда к столу подошел Коул, Эрин была поглощена очередным изучением строк «Заморочки»

— Упражняешься в мазохизме? — поинтересовался он, поставив для нее на стол чашку горячего кофе.

Эрин подняла голову. В рассеянном свете под тентом глаза Эрин лучились такой чистой зеленью, что Коул не мог не залюбоваться ею. Никогда он не видел ничего более восхитительного, даже зеленый алмаз по своей красоте не мог сравниться с глазами девушки.

— Интересно, изменяется ли почерк человека на протяжении всей жизни? — спросила она.

— В основном все изменения происходят до двадцати пяти лет. Потом вряд ли. Если, конечно, человек не заболевает, не спивается, не получает какого-либо увечья. А почему ты спросила?

— Я думаю, слова на обороте этой фотографии написаны рукой Эйба.

Коул подошел и принялся сличать стихотворную рукопись с надписью на фотографии. Чем дольше он сравнивал, тем более убеждался в правоте догадки Эрин. Многие буквы были настолько похожи, что нельзя было списать это на стиль почерка викторианской эпохи.

— Не исключено, — сказал он наконец. — А какое все это имеет значение?

— Я и сама пока еще не знаю. Просто мне показалось странным, что дед всегда таскал с собой фото, подписанное рукой Эйба.

Коул хмыкнул.

— Ничего особенного и странного, если они спали с одной и той же женщиной.

— Что?!

— Ой, только не надо такого удивления, не надо. Может, они тебе и родственники, но ведь прежде всего они были нормальными живыми людьми со всеми слабостями. Она не первая женщина, имевшая связь и с одним, и с другим братом.

— «…Хозяйка лжи…» Так ведь, кажется?

— Вот именно.

— И в таком случае это объясняет, почему они оба уехали в Америку.

— Да, действительно. Особенно если она в тот момент была беременна от другого.

Эрин возмущенно посмотрела на Коула.

— Ну, это маловероятно, как мне кажется.

— А почему, собственно, и нет? В те времена аборты делались дедовским способом, о контроле за рождаемостью никто не слыхивал. А похоть всегда была похотью, еще со времен Адама и Евы.

— У тебя весьма странное мнение о женщинах, должна сказать.

— Как у тебя о мужчинах, если уж на то пошло.

Не отвечая Коулу, Эрин повернула фото и вновь принялась разглядывать выцветшее изображение.

— Это, наверное, известняк? — спросила она, указав на камни странной формы. Некоторые из них доходили до колен, другие торчали выше головы Бриджет Маккуин Уиндзор.

— Должно быть.

— А вот это?

— Думаю, что тоже известняк.

— А может, это и есть «моря мертвого кости»?

Коул крякнул.

— Когда делались эти снимки, Эйб был занят поисками воды для домашнего скота. Алмазы в ту пору он еще не искал.

— И все же интересно, где были сделаны эти фото.

— Почему?

— Да потому, что это очень похоже на настоящий высокий холм, каких я тут вроде не встречала, — мрачно пояснила Эрин. — Хотелось бы взобраться на его вершину и оттуда взглянуть окрест.

На несколько секунд серые глаза Коула были прикованы к фотографии, лежавшей на столе перед Эрин. Коул напрягал память, припоминая различные холмы, которые ему доводилось видеть на землях Эйба. Через несколько секунд он пришел к выводу, что Эрин в некотором смысле права. Правда, Коул решил, что на ферме такого ландшафта не найти. Не было такого и на других землях Эйба, в этом он также был почти уверен хотя бы потому, что все другие участки были еще более плоскими.

— Странно, — произнес Коул, вновь вперившись взглядом в ряд фотографий. — С уверенностью могу сказать, что этот холм находился где-нибудь неподалеку от лагеря или поселка. Посмотри на ее платье. Оно чуть измятое, но вовсе не запачканное грязью.

Он взял фото, снятое с большого расстояния, вытащил из кармана шортов лупу и приблизил лицо к фотографии.

— Будь я проклят, но этот красавчик — не кто иной, как наш Эйб.

— Уверен?

— Я разглядел шрам на левом запястье. Точно такой же был у Эйба, именно на этом самом месте. Остался в память о том, как он, будучи молодым и горячим, заарканил однажды дикого буйвола, который чуть его не покалечил. Хорошо еще, что ему руку не оторвало.

— Он с такой страстью смотрит на Бриджет!

— Бедолага, он еще ничего не знает.

— То есть?! — не удержалась от вопроса Эрин.

— Да ты только посмотри на эту хитренькую ухмылку на ее мордашке. Женщина явно думает о том, кто держит фотоаппарат, а вовсе не об Эйбе.

— Фотографировал дед. Скорее всего они были отличной парой. Она с ним прожила всю жизнь.

На Коула ее слова не произвели никакого впечатления. Он медленно повел лупой, изучая остальную площадь снимка.

— Не вижу ничего такого, что могло бы напоминать родник или ручей. Но поскольку они снимались в жаркий сезон, то очевидно, что их путь шел от одного водного источника к другому.

— Они что же, шли пешком?

— В такой-то обуви?! Ты что? Тем более что Эйб всегда старался избегать пеших переходов и чаще всего ехал в фургоне. Скорее всего он, его брат и Бриджет ездили верхом: уезжали куда-нибудь в живописное местечко на пикник, фотографировались. Может, даже подыскивали место, где счастливая парочка могла бы свить свое гнездышко.

Эрин чувствовала явную неловкость, читая между слов Коула то, что подразумевалось, хотя и не произносилось вслух. Эрин понимала, что Коул исподволь выстраивает ряд, включающий ее саму, ее бабушку, Лай и даже легендарную Еву, то есть тех женщин, которые предали своих возлюбленных.

«Хотя, если уж на то пошло, Коул никогда не любил меня», — сказала себе Эрин. И потому логический ряд не вполне выстраивался. А кроме того, Эрин была не из тех женщин, кто раздувал золу тлеющего костра, чтобы опять зажечь его.

Коул неожиданно издал возглас удивления, уселся поудобнее и повернулся так, чтобы на фотографии не было бликов. Он уставился через лупу на один из снимков.

— Нашел что-то? — спросила его Эрин.

— Я же говорил, что они выехали на пикник. В тени одного из деревьев можно рассмотреть лошадь под грузовым седлом и запас провизии. Правда, никаких следов источника воды или хотя бы каких-нибудь насаждений, для которых необходима вода.

— Может, воду они захватили с собой?

— Вот уж сомневаюсь. Вода — тяжелый груз, а у них — лошади, на которых и без того порядком навьючено всякой всячины.

Эрин внимательно наблюдала за тем, как тщательно Коул продолжал свои изыскания. Ее так и подмывало запечатлеть его за этим занятием. Но она передумала, взяла чашку кофе и одну из принесенных Коулом из кухни ячменных лепешек. Она ела и одновременно лениво перелистывала рукопись «Заморочки». Тут она вспомнила, что полностью она называлась «Заморочка из бочки», что на грубом австралийском сленге означало пищу, съеденную и затем отторгнутую желудком. Блевотину, иначе говоря. Имелась в виду блевотина из Австралии, то есть как бы местного разлива. И только тут ее осенило: а ведь алмазы поднимаются на поверхность земли в результате того, что магма из недр планеты толчками выплескивается на поверхность.

— Как ты думаешь, у Зйба было чувство юмора? — спросила Эрин.

— Своеобразное, я бы сказал. А, в чем дело?

— Могли он рассматривать алмазы как своего рода блевотину из чрева планеты?

Брови Коула черными дугами взлетели на лоб. Он резко обернулся к Эрин, отчего у нее мгновенно возникло ощущение, что ее осветил луч прожектора.

— Мог, вполне мог, — сказал Коул. — Еще какие-нибудь догадки?

Она чуть заколебалась.

— Ты, должно быть, решишь, что я спятила, но вот эти камни на снимке чем-то напоминают черных лебедей.

Эрин указала на фото, где Бриджет Маккуин стояла на скале и ветер трепал ее волосы. На несколько секунд Коул окаменел. Затем взял снимок и вооружился лупой.

— Нет, не так нужно смотреть, — сказала Эрин. — Оставь лупу и попытайся расслабиться, посмотри затуманенным взглядом.

— Словно я пьян, что ли? — спросил он.

— Что-то вроде этого. Ведь Эйб большую часть своей жизни был под градусами.

Через несколько секунд Коул сказал:

— Что же, и впрямь есть некоторое сходство с лебедями. Но этак почти любой камень с неровными краями и потемневший от времени можно представить лебедем или кем-то еще.

— Но ведь мы говорим именно о той скале, на которую взобралась Бриджет Маккуин. Бриджет улыбается человеку, который впоследствии сделался ее мужем, а стоявший рядом Эйб тогда, наверное, думал, что она — его женшина.

— Маккуин… Королева, Королева лжи… — Коул нахмурился, обдумывая сопоставление. — Все, знаешь, может быть. Но только в то время Эйб алмаз от кварца не смог бы отличить.

— Ты говоришь, он был влюблен в мою бабушку?

— Скорее всего. И мысль о ней терзала его всю жизнь. Да это и понятно, тем более если она сама его бросила. Такое не забывается.

Эрин опустила глаза на фото, но увидела там Лай с ее изумительным телом и правильными чертами лица. Да, действительно, преданная любовь часто вызывает к жизни жажду мести. Подняв взгляд на Коула, она чуть было не спросила его: «А может, не любовь вовсе, а лишь жажда мести и ненависть связывают тебя и Лай?» Однако это был бы очень интимный вопрос, а таких Эрин старалась никому не задавать.

— А может, — сказала она, глядя на фото и тщательно подбирая слова, — Эйб неоднократно впоследствии возвращался на это место, где его так унизили?

— Вполне может быть. Это на него похоже: приехать, напиться до бесчувствия, повспоминать и отключиться.

Эрин чуть было не спросила, а нет ли у Коула собственного места былого унижения.

— Сколько у твоего отца было братьев и сестер? — поинтересовался Коул.

Она была несколько удивлена его вопросом.

— Нисколько. Он был единственным в семье ребенком.

— Если мы правы насчет Бриджет и Эйба, ты, надеюсь, понимаешь, что это значит? — И прежде, чем Эрин успела сказать хоть слово в ответ, Коул процитировал стихи из «Заморочки»:

Когда-нибудь придешь в сии края,

О, внученька коварная моя,

Плоть плоти, крови кровь, душа моя.

Ты скорее всего никакая ему не внучатая племянница, а самая что ни на есть внучка. Это про тебя он написал: «Потомок одного обмана».

— Замечательно, — сказала она холодно. — Только этого мне и недоставало для полного счастья: предка, который явно был сумасшедшим.

Коул криво усмехнулся.

— Ты не переживай. Если у Эйба и были другие гены, твой отец явно их не унаследовал, ибо другого человека с таким умом, как у него, я, пожалуй, не знаю.

Эрин принялась вновь, в который уж раз, просматривать стихи Эйба.

Попробуй отыскать, коль сможешь

И коль отважишься пойти туда.

Куда? Туда, где мудрый черный лебедь

Плывет по моря мертвого костям…

Что ж, тут вроде бы понятно. Но вот следующие строки совершенно не поддаются расшифровке.

— Может, хочешь, чтобы я еще разок растолковал их тебе? — предложил Коул.

— Уволь, — поспешно сказала она. — Я уже и так узнала столько словечек из австралийского сленга, что на всю оставшуюся жизнь хватит.

— Как знаешь…

Эрин состроила гримасу.

— Поговорим лучше о том, как из всей этой белиберды извлечь что-либо полезное. Видно, Эйб был из числа тех людей, что любят и умеют придавать словам двойной и даже тройной смысл. Сам посмотри на название. Это можно воспринимать и как эпиграф ко всем стихам, и как образную метафору, обозначающую процесс выхода алмазов на поверхность, и даже метафору, собственна обозначающую алмазы. Не скажу, что это высокая поэзия, но все это, право, совсем недурственно. Не скажешь, что только глупость.

Коул молча наблюдал за Эрин. Ее длинные красивые пальцы лежали на листах со стихами, взгляд был полон беспокойства. Он понимал, что ее внутреннее напряжение сродни тому, какое она испытывает, занимаясь своей фотографией или любовью.

— Скажи, пожалуйста, ты абсолютно уверен, что на землях Эйба нет пещер или чего-нибудь в этом роде? — спросила Эрин.

— Во всяком случае, я ничего такого не видел.

Эрин огорченно вздохнула.

— Жаль, а то мне одна идея пришла в голову.

— Что за идея?

— Если бы тут имелись пещеры или, скажем, остатки высохшего водоема и если бы у тебя был такой же, как у Эйба, взгляд на жизнь, то ты вполне мог бы рассматривать проникновение в пещеру в сексуальном преломлении. И тогда для пещеры можно было бы использовать весьма расхожую метафору — матери Земли.

Коул удивленно посмотрел на Эрин.

— В колледже я была лучшей по английской литературе, — объяснила Эрин. — И вообще обожала словесность. Я увлеклась фотографией позднее… А Эйб, насколько я знаю, немного разбирался в литературе.

— Он неплохо в ней разбирался, когда бывал трезвый. Часто цитировал Мильтона и других поэтов, когда нам случалось вместе выпивать.

— Бедняга…

— Не знаю, поверишь ли, но он превосходно декламировал.

Эрин посмотрела на Коула. Что ж, она вполне могла поверить, в этом не было ничего невозможного. Видимо, Эйб отличался непредсказуемой разносторонностью познаний.

— Но мне кажется, ты не очень верно толкуешь его стихи, — продолжил Коул. — По крайней мере некоторые строки.

— Например?

— Ну, например, про пещеры. Никаких пещер искать не следует.

— То есть как?! Мы уже отыскали одну.

— Отыскали, правильно, — заметил он. — Но это не имеет отношения к поэзии Эйба.

— Не понимаю.

— Про таких, как он, говорят еще: «Никогда не просыхал». Это в точности соответствует действительности.

— Он что же, вообще никогда не бывал трезвым? — спросила Эрин.

— Именно так. Вот это-то как раз меня и беспокоит. Помнишь, как звучат последние стихи в его завещании?

Эрин отрицательно покачала головой и принялась листать рукопись.

— Не ищи, — сказал Коул и наизусть прочитал:

Алмазы ты в наследство получаешь,

Ты камни, как умеешь, сторожи.

Стихи откроют то, чего пока не знаешь.

Теперь прощай же, Королева Лжи.

Ну а король — это, конечно, я сам.

Эти слова можно расценивать, как издевательство Эйба.

— Но ведь он оставил мне настоящие камни!

— Настоящие, как смерть, — мрачно заметил Коул и продолжал:

…А также подарит секреты,

Что хуже, отчаянней смерти.

А правда ведь, в сущности, это

Лишь смерть, говорящая с миром.

Я ныне взываю к тебе:

Послушай, родное дитя…

Это к тебе, Эрин, именно к тебе обращается Эйб. И в другом месте он тоже обращается к тебе:

Дитя обмана и дитя подлога,

Не нужно никогда меня жалеть.

Меня, в душе не знающего Бога,

Меня, успевшего до срока околеть.

— Учись ты вместе со мной, считался бы лучшим по английской литературе. Ты понимаешь толк в чтении между строк. — Она взглянула на наручные часы Коула. — Когда мы снова отправимся на поиски?

Наступила тишина. Коул попытался осмыслить столь резкую смену темы разговора.

— Нужно посмотреть, что там с вертолетом.

Коул повернулся и зашагал к машине. Эрин вздохнула, допила кофе, который оказался той же температуры, что и воздух.

Двигатель вертолета легко завелся, лопасти принялись неспешно разрезать воздух. В какое-то мгновение произошел сбой, затем раздались странные звуки, после чего мотор заработал ровно и слаженно. Через несколько минут Коул выключил двигатель, вылез из кабины и начал копаться в моторе.

Когда Эрин допивала вторую чашку кофе, Коул появился под тентом. По его походке и выражению лица она поняла, что он чем-то рассержен. В руке он держал металлический цилиндр.

— Из-за этой штуки в один прекрасный день мы могли бы разбиться к чертям собачьим! — сказал Коул, показывая ей цилиндр. Затем поднял голову и посмотрел на небо. Кое-где уже собирались тучи. И хотя для наступления сезона дождей время еще не пришло, облачность затянула горизонт. Дождь мог начаться в любой момент, и тогда возможность найти шахту Сумасшедшего Эйба откладывалась на неопределенное время. — Лай!

Она появилась так стремительно, будто все это время стояла за дверью, только и ожидая зова (или, может быть, подслушивая).

— Да? — спросила она, глядя на Коула.

— Свяжись с Уингом, пусть пришлет полный комплект бензиновых фильтров для вертолета. Нет, даже не один, а три комплекта. Эти запчасти буду возить с собой.

Лай кивнула и что-то добавила по-китайски.

— Говори по-английски, — резко сказал Коул.

— Но ты отлично понимаешь по-китайски, — проворчала Лай.

— Да, но Эрин не понимает.

— А почему бы тебе не научить ее? Ведь я научила тебя.

Этот на первый взгляд простой вопррс напомнил о времени, когда молодые любовники постоянно бывали вместе, учась друг у друга множеству вещей, никакого отношения не имеющих к языкознанию. Легкое грациозное движение руки Лай показалось Коулу многозначительным, словно китаянка сжимала мужскую плоть. Жест был исполнен явной сексуальности, так что Эрин от стыда вынуждена была отвести глаза.

— Свяжись с братом, — глухо распорядился Коул.

На лице Лай не отразилось ровным счетом ничего. Молча кивнув, она удалилась.

— А в чем дело? — спросила его Эрин.

— В горючем какая-то грязь.

— Это как?

Коул открутил крышку фильтра и вытащил прокладку.

— Вот, потрогай.

Поначалу она ничего не почувствовала, кроме жирной пленки между пальцами. Но постепенно там осталась какая-то грязь. Эрин вопросительно посмотрела на Коула.

— Конечно, в горючем всегда есть примеси. На то и существуют фильтры, — сказал Коул. — Но такое ощущение, будто через наш фильтр прошла вся пыль континента.

— А почему горючее такое плохое?

— Может, я крышку фильтра не совсем плотно прикрутил, — с сомнением в голосе сказал Коул.

— Вряд ли.

— Спасибо на добром слове.

Эрин пожала плечами.

— Но это правда. Ты ухаживал за вертолетом лучше, чем иная мать за своим ребенком.

— Вертолет был нашим единственным шансом обнаружить рудник до наступления сезона дождей. Кто-то, кроме нас, тоже это понимал и покопался в бензопроводе.

— Диверсия?

— Я почти в этом уверен. То же самое сделал бы и я, пытаясь остановить конкурента.

— Но ведь конкурента можно и убить?

— Можно.

Эрин взглянула на Коула и ужаснулась выражению его глаз.

— Они еще не раз попытаются нас остановить, можешь быть уверена, — откровенно заявил Коул. — Лучше бы тебе, Эрин, бросить все это к чертовой матери: рудник, ферму и вообще Австралию, Нет ничего ценнее человеческой жизни. Умирать не стоит даже ради ювелирной лавки Всевышнего.

— Арктика научила меня, что отступление подобно смерти. Сюда я приехала ради того, чтобы научиться выживать в новых условиях. И никуда отсюда убегать не собираюсь.

Ни тени сомнения не было в голосе и взгляде Эрин. Спорить с ней было не просто впустую: спорить означало углублять и без того широкую разделившую их трещину. А это, в свою очередь, привело бы к тому, что Эрин сделалась бы легкой добычей для потенциального убийцы.

— Как ты думаешь, кто это мог быть? — спросила Эрин предельно спокойно, хотя и была не на шутку взволнована.

— Могли привезти плохо очищенное горючее. Но скорее всего кто-то подмешал грязь прямо здесь, на ферме.

Эрин машинально взглянула на дверь, за которой скрылась Лай.

— Вполне возможно, — сказал Коул, словно прочитав ее мысли. — Хотя я так не думаю. Дело, конечно же, вовсе не в том, что Лай неспособна убить во благо своей семьи. Очень даже способна и уже доказывала это на практике. Но мы с тобой — главная надежда семейства Чен. Надежда на то, что им удастся вскочить на спину Алмазного тигра. А Лай точно исполняет приказы своей семейки.

— Лай что, убивала людей? — с ужасом в голосе спросила Эрин.

— Она была на седьмом месяце, когда дядюшка Ли приказал ей сделать аборт и избавиться от моего ребенка, чтобы выйти за китайца, способного укрепить позиции семейства Чен в Коулуне. И она в точности исполнила дядюшкино приказание.

Эрин хотела что-то сказать, но не смогла. Только прошептала через силу:

— Прости меня.

— А ты здесь при чем? Ты совершенно ни при чем.

Она лишь беспомощно качала головой, будучи не в состоянии объяснить, почему так близко приняла к сердцу давнюю боль Коула. Пока Эрин подбирала необходимые слова, в дверях появилась Лай.

— Уинг хочет поговорить с тобой.

Коул взглянул на Эрин.

— Пойдешь со мной, потому что из аппаратной я не могу тебя видеть.

Глаза Эрин расширились, но она молча поднялась и последовала за ним в душный дом.

— Ну что там еще? — недовольно спросил Коул, взяв телефонную трубку.

— Джейсон Стрит вскоре пожалует на ферму.

Коул запустил пятерню в волосы и сдержанно простонал.

— А что произошло?

— Мы полагаем, что американцы решили швырнуть Австралии кость.

— Что ж, худо дело, Уинг, худо. Стрит когда-то был неплохим изыскателем, но все изменилось, как только он связался с охранным бизнесом.

— Могу сообщить и кое-что хорошее. Спутники не обнаружили ничего, способного резко изменить погоду. Муссоны еще не сформировались.

— Прекрасно. На вертолете заниматься розысками куда сподручнее, чем на «ровере». Еще есть новости?

— Нет, — сказал Уинг.

— Хорошенько подумай, сегодня я больше не выйду на связь, — сказал Коул. — И вообще в следующий раз я свяжусь с тобой тогда, когда мы отыщем шахту или пойдут дожди. В зависимости от того, что случится раньше. У Эрин тут родилась одна идея, и я хочу ее проверить.

— Это насчет алмазного рудника? — тотчас же откликнулся Уинг. — Неужели удалось что-то обнаружить?

— Можно сказать, что мы были близки к разгадке, пока нам чего-то не подсыпали в бензопровод. Проверь хорошенько досье людей, которых ты прислал сюда, Уинг. Уверен, кто-то из них получает второе жалованье.

— Проверю, хотя и сомневаюсь. Людей я подбирал очень тщательно. Я вот думаю, разумно ли с твоей стороны на столь долгий срок прерывать связь со мной?

— Эрин хочет продолжать охоту, а я не могу оставить ее одну. У меня попросту нет другого выбора. Мы сделаем все возможное. Никого не сажай нам на хвост, Уинг. Тем более что после очередных похорон родственника у тебя безнадежно ухудшается настроение.