(9.5.2005 г.)
      Погода стояла просто великолепная. Конни, приехав на Остров, тоскливо подумала, что в такой солнечный день было бы куда приятнее искупаться, а потом долго и лениво загорать на пляже, чем сидеть в приемной в обществе отвратительного Сандерса. Сандерс приказал взять из архива все документы по фирме «Ромерсон» и запросить у центрального компьютера данные о контрактах, заключенных фирмой на владения земельными участками в той стране, где находилась ее основная сельскохозяйственная экспериментальная база. Требовалось подготовить отчет о последних крупных сделках, заключенных фирмой.
      Справка, выданная компьютером, не могла не вызвать изумления Конни. Для чего фирме, ведущей сельскохозяйственные эксперименты в сельве, поставки большого парка станков и промышленного оборудования? Зачем понадобилось такое огромное количество комплектов легкой тропической одежды? В качестве этой тропической одежды были закуплены тысячи комплектов летнего обмундирования с законсервированных складов избыточного армейского снаряжения армии США. После всеобщего сокращения вооружений и вооруженных сил это казалось понятным: рачительный хозяин ничего не выбросит, а лучше продаст товар за полцены, чем просто уничтожит. Но зачем эта одежда фирме «Ромерсон»?
      Оторвавшись от пишущей машинки, девушка взглянула в окно и долго не могла оторвать глаз от открывшейся ей картины. Океан сегодня был спокоен. Огромная масса расплавленной, густо-синей лазури застыла в гигантской золотой чаше. Хауз умудрился поставить основной офис именно так, что из его окон видно все: и неоглядная гладь океана, и золотистый песок берега, и даже чайки, деловито высматривающие добычу в прибрежной полосе. Вдали по воде, как по синему стеклу, скользил парус легкой прогулочной яхты, два корабля маячили у самого горизонта.
      Конни склонилась над машинкой. Оказаться на Острове не секретаршей, обязанной заниматься деловой перепиской, а просто так — Конни Паркер… Лежать бы на горячем песке, закрыв глаза, и искать руку русского богатыря…
      Сергей был не столь изыскан и многословен, как Моррис, но, целуя ее на прощание у порога, он подарил ей больше, чем кто-либо за многие годы.
      Приехать бы на Остров с Сережей или еще лучше, совсем не ехать сюда, а быть где-нибудь вдали отсюда с ним вдвоем…
      Конни никогда специально не посвящали в тайны концерна, но, проработав пять лет личной секретаршей босса, она не могла не замечать многих, мягко говоря, странностей. Связав воедино обрывочные сведения, нетрудно было догадаться, что джентльмен Хауз занимается и делами не совсем джентльменскими… Когда же ее начали брать в деловые поездки на Остров, она поняла, что малейшее ослушание может закончиться плохо. И поэтому старалась исполнять лишь то, что ей приказано, сознательно на многое закрывая глаза. Не ее все это дело. Каждый сам за себя. Пусть грызутся между собой за свои доллары, миллионы, миллиарды сколько угодно, лишь бы ее не трогали.
      Познакомившись с Сережей, она ждала, что он начнет расспрашивать ее о Хаузе. Но он не сделал этого, и Конни стало немного стыдно. Она сама как бы случайно навела разговор на Хауза. Но Сергей отмахнулся.
      — К черту твоего босса. Негодяй, каких свет не видел.
      — Мне нравится мой хозяин, — привычно строго заметила Конни.
      — Да, дорогая девочка, но миллиардер ведет себя э-э… — Сергей осекся, не желая больше говорить на эту тему. А Конни не могла забыть его слов, заставивших ее задуматься как раз над тем, о чем она всегда старательно пыталась не размышлять.
      К «слету больших орлов» отчет по фирме «Ромерсон» должен был быть подготовлен полностью. Конни ударила пальцами по клавишам машинки.
      — Закончили вы то, что я просил? — неожиданно услышала она за спиной слащавый голос Сандерса. — Надеюсь, не очень утомились?
      — Осталось минут на пятнадцать, — ответила она, не переставая работать пальцами.
      — Вот и прекрасно! И можно отдохнуть, — обрадовался Сандерс. — Завтра приезжает босс, а сегодня пляж в нашем распоряжении. Как вы смотрите на маленький отдых перед предстоящими днями тяжелой работы? Составите мне компанию для прогулки на катере?
      — Благодарю вас, мистер Сандерс, — оглянулась с улыбкой Конни. — До приезда «Его величества» мне не управиться со всеми делами. Вы же сами будете недовольны, если я не все приготовлю в срок. Мистер Хауз в любой момент может позвонить с материка, его удивит мое отсутствие.
      — О чем вы говорите, Конни. — Сандерс склонился к уху девушки. — Я объясню боссу, что вы отлучились из приемной по моему личному указанию.
      — Он предоставил меня в ваше распоряжение? — насмешливо спросила девушка.
      Запах волос Конни пьянил Сандерса. Близость ее лица, насмешливых глаз, дразнящих губ была невыносимой. Потеряв самообладание, начальник личной канцелярии Хауза грубо обнял Конни и поцеловал ее в шею. И… тут же оказался на полу. Девушка сбила его с ног резким ударом локтя в солнечное сплетение, сопроводив его мощным хлестким ударом по переносице ребром раскрытой ладони. Она при этом даже не встала с места. Сандерс оторопело сидел на полу, пытаясь восстановить дыхание. От боли и унижения у него на глазах даже выступили слезы.
      — Давайте больше не будем возвращаться к затронутой теме, — сухо сказала Конни. — Иначе я буду вынуждена обратиться к мистеру Хаузу.
      — Дрянь! — вставая, выругался Сандерс. — Без меня Ричард Хауз — никто. Не его, а меня ожидает власть над миром! — выкрикнул Сандерс и осекся…
      — Над миром? — Конни удивленно окинула его несуразную фигуру взглядом. «Он рехнулся, — подумала она, — это сумасшествие!»
      Зазвонил телефон, и Конни вышла из кабинета, не желая мешать разговору начальника личной канцелярии с боссом. Закрывая дверь за собой, она успела услышать только одну фразу, сказанную быстро взявшим себя в руки Сандерсом: «Да, мистер Хауз, его уже доставили». Говорил он совершенно спокойно, с полным самообладанием, как будто бы вовсе и не валялся только что на полу в истерике.
      «Нет, не сумасшествие это, — подумала Конни, идя по коридору. — „Власть над миром“…
      Закончив разговор с Хаузом, Сандерс с ненавистью посмотрел на дверь, за которой скрылась Конни. Кто бы мог предположить, что он проболтается из-за какой-то девчонки. Это просто переутомление. Теперь ее с Острова выпускать нельзя. Опасно. Она о многом догадается… Впрочем, может быть, не такая уж она и толковая.
      Утром Конни удивилась: возле дверей маленькой комнатки, расположенной рядом с приемной, почему-то стоял сотрудник службы Джонсона. Все они, как и этот, долговязые, мускулистые, хмурые и не слишком разговорчивые. Девушка поздоровалась с ним, хотела открыть дверь и войти в комнатку. Ею обычно никто не пользовался, и, приезжая на Остров, Конни держала там всякие канцелярские мелочи, чтобы не захламлять свою приемную. Охранник загородил ей дорогу:
      — Туда сегодня нельзя.
      Пожав плечами, Конни прошла к своему столу. На Острове не принято вступать в спор с сотрудниками внутренней безопасности. Второго сумрачного субъекта она увидела в приемной. Он развалился в кресле у окна.
      Скоро в приемной появились Хауз и начальник личной канцелярии. Босс, как всегда, весело потрепал Конни по плечу, быстро прошел в кабинет. Сандерс держался как ни в чем не бывало. Он обернулся к сопровождающему их Джонсону, что-то тихо сказал и последовал за Хаузом.
      Охранник молча кивнул и открыл дверь:
      — Введите!
      Пошатываясь, вышел человек в белой рубашке, которая свисала с тела грязными клочьями, руки он неестественно держал перед собой; и девушка заметила, как на них блеснуло что-то металлическое. Лица его она не разглядела. Охранник распахнул перед ним дверь и втолкнул его в кабинет Хауза.
      Крафке ввели в наручниках. Хауз, сидевший за столом, отложил пилочку, которой рассеянно водил по ухоженным ногтям, и уютно откинулся на спинку кресла.
      Сандерс не без скуки ждал предстоящей сцены, которая будет разыгрываться по его сценарию. Миллиардер внимательно посмотрел на присмиревшего ученого. Затем кивком головы отослал охранников за дверь.
      Полосатый кот сладко потягивался на коленях Хауза.
      — Не удивляйтесь, «герр доктор», — поймав изумленный взгляд Крафке, усмехнулся Хауз. — Это всего-навсего уссурийский тигр. Тигренок, вернее сказать. Приезжая на Остров, я всегда нахожу время повозиться с молодняком. У меня много различного зверья. Обожаю животных, Крафке. И людей, поддающихся моим методам дрессировки. А им, как правило, поддаются все. Вы меня понимаете? Не старайтесь быть исключением, Крафке! Это плохо кончится для вас. — И Хауз погладил тигренка. — Людей знаю тоже порядком. Именно поэтому моя любовь к животным беспредельна.
      — Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак, — болезненно пошутил Крафке. — В свое время я слышал эту фразу от фюрера.
      — О, фюрер тоже имел здравые мысли, — засмеялся Хауз.
      — Да, герр Хауз. — Крафке стоял далеко от стола. — Фюрер даже стремился воспитывать молодежь по подобию зверей. Он обещал вырастить юношей, подобных которым еще не видел мир. Жестоких к врагам, по-собачьи преданных ему…
      — И лишенных интеллекта? — хмыкнул Хауз. — Хорошо, но до известного предела. У исполнителей нельзя напрочь стирать собственную инициативу, иначе ничего продуктивного не получится. А мне от людей нужна продуктивность, Крафке. Я деловой американец, а не какой-то там австрийский маляр. Но если эта инициатива выйдет за установленные хозяином рамки, то не следует забывать: на каждую собаку найдется свой намордник, свой строгий ошейник, своя плетка и свой живодер, если потребуется. Это я говорю специально для вас, Крафке.
      Немец вздрогнул, поняв, что миллиардер не шутит.
      — Но к вашему безумному бунту мы вернемся несколько позже. На свои деньги я содержу в пяти странах мира гигантские заповедники, где развожу редчайших особей, давно уже оплаканных Красной книгой. Когда-нибудь я отведу под главный свой заповедник всю Африку. Будем устраивать африканские сафари на львов, крокодилов, тигров и негров. Отменная забава, а? Люблю животных, но охотиться на них тоже люблю…
      По выражению лица Хауза нетрудно было понять, что он вспоминает об одном из своих охотничьих приключений. Неожиданно он резко выпрямился в кресле, тигренок на его коленях вздрогнул.
      Немец облизнул разбитые губы. Под правым глазом у него был довольно большой кровоподтек.
      — Когда люди моего деда приводили в порядок ваше вшивое нацистское подполье, старик Бернард заполучил в свои руки «Объект 88», — продолжал Хауз монотонно. — Дед не успел докопаться до вас, не узнал, что вы сами тоже находитесь в одном из коконов. Ваши нацистские дружки спрятали вас довольно хорошо. Я не мог не воздать должного вашему уму и научному дарованию. Вы обогнали мировую науку на много лет. Я приказал моим людям разыскать вас. И вы были обнаружены. Говорю вам это прямо. Вы умный человек. Ученый вашей широты мышления, вашего интеллекта должен был бы использоваться эффективнее. Я дал вам все, чтобы вы могли за пять лет усвоить информацию, накопленную мировой наукой за те годы, что вы не по своей вине, но благодаря собственной гениальности умудрились преспокойненько проспать. Вам предоставили лабораторию, штат толковых сотрудников, неограниченные средства и немалую власть. Вы проспали сорок четыре года, но сохранили интеллект. В этом я не ошибся. Перед тем как вас сейчас доставили ко мне, я еще раз просмотрел ваше досье. Я был вами доволен, но, притворяясь, что верно служите мне, вы осмелились тайно действовать против. Мне известны все подробности заговора. Я хочу услышать их непосредственно из ваших уст. Говорите!
      Крафке молча и выразительно смотрел на свои скованные руки.
      — Повторяю, — снова заговорил Хауз, — наручники и меры физического воздействия не должны вас удивлять. Я вполне мог бы обойтись современными средствами, то есть приказать сделать вам два укола, и вы тогда начали бы пытать сами себя. Но ваше воображение все еще живет во времена бездарного «третьего рейха», умудрившегося погубить здравую идею мирового господства. И напоминаю в последний раз, что из всех участников вашего дурацкого заговора вы единственный, кто пока остался в живых. Подчеркиваю — пока.
      — Я был в отчаянии, мистер Хауз. — Немец заговорил, с трудом подбирая слова. — После войны пошло прахом дело всей моей жизни. И я не видел иного выхода, кроме как подчиниться Райхеру и уйти «вниз». Пробуждение же было совсем невероятным. Нет, поверьте, меня нисколько не огорчило, что мои прежние вожди стали вашими слугами. Поверьте, мистер Хауз, я глубоко уважаю вас. Вы умный и деятельный человек… Но за пять лет работы на вас я пришел к выводу, что вы занимаетесь не тем. Вы создали прекрасную организацию, дающую огромный доход. И не более…
      — Мои деньги — это и есть власть. Самая реальная власть в этом мире, — возразил Хауз.
      — Не та власть, которой обладал Гитлер, — смело ответил Крафке. — О, если бы у руля национал-социализма и Германии тогда стояли мы, ученые, конструкторы, инженеры. Мы заставили бы весь мир работать на нас! Да, да, весь мир! Сегодня дарования такого человека, как вы, не растрачивались бы на операции с наркотиками, а черномазые не чувствовали бы себя так уверенно. Ваша нынешняя власть — не власть, а всего лишь влияние. Где сегодня сила, способная обуздать миллиарды людей? Ее больше нет. Ваши предшественники совершили роковую ошибку, позволив Рузвельту воевать вместе с русскими против нас.
      — Ошибку совершил ваш идиот-фюрер, а не мы, — перебил немца Хауз. — Он должен был идти на Восток, и только на Восток, а не на Запад. Вы, Крафке, вообще отдаете себе отчет в том, что ваш гитлеровский нацизм был всего лишь маленьким эпизодом большой игры? Мы, промышленники и финансисты Запада, создали Гитлера, чтобы он шел на Восток! А этот взбесившийся ефрейтор кусал руку, которая его же вскормила.
      — Вероятно, — неуверенно сказал Крафке, избегая пристального взгляда следившего за ним Сандерса, который сидел сбоку в кресле. — И все же возрождение великой идеи нацизма необходимо… А попав под вашу руку, движение растворяется в вашем бизнесе. Я втайне вербовал бывших членов движения, работающих на вас. Я спешил, у меня почти не было времени, и поэтому я решился на отчаянный шаг — разбудил Райхера. Я ненавидел его, так как он олицетворял все то, что погубило мою идею и мое дело. Но я знал, что смогу использовать этого фанатичного наци. Он взвыл, узнав, что «резерв 88» принадлежит американцу. И я убедил его, сказав: «Райхер, мы проявим истинно нацистский дух. Мы воспользуемся деньгами и организацией этого янки, чтобы воскресить дело фюрера…»
      — Я не янки, — процедил сквозь зубы Хауз. — Я техасец.
      — Уверяю вас, Райхеру подобные тонкости безразличны, — усмехнулся разбитым ртом Крафке. — Вряд ли он вообще когда-нибудь слышал, что в Штатах была гражданская война. И я говорил ему: «Райхер, через два месяца евреи-плутократы будут праздновать шестидесятилетие своей победы над нами. Так нанесем же им удар в Нюрнберге! В том самом Нюрнберге, где имя фюрера гремело на партийных съездах и где враги казнили позорной смертью святых героев!
      Что произойдет, — повторял я ему, — если в этом городе, запятнанном кровью мучеников за арийское дело, вдруг появятся пятьдесят героев-эсэсовцев в черных парадных мундирах и штурмом возьмут дом, названный «Дворцом правосудия»? Как содрогнется мир, узнав, что гвардейцы фюрера не умерли, не постарели ни на день за эти шестьдесят лет! Все увидят и поймут, что НСДАП бессмертна. Немцы снова пойдут за нами, как за птицей Феникс, воспрянувшей наконец из пепла!
      Вы же знаете, мистер Хауз, что Гитлер обожал всякую мистическую дребедень. Такому фанатику, как Райхер, она не могла не прийтись по душе. Он даже прослезился, обнял меня и заявил, что впервые поверил мне по-настоящему! И ради воскрешения дела он готов пожертвовать жизнью сорока девяти собратьев-эсэсовцев. Для него, командира ударной группы, мы разработали план спасения. Райхер составил мне список сорока девяти наиболее преданных офицеров, я разбудил их, и мы начали готовить операцию. Чтобы замести следы, все сорок девять заранее приняли яд. Согласились стать мучениками во имя идеи. Одно слово, фанатики! Райхера отравил я сам, подсыпав яд в его кофе.
      — Так-так… — Хауз рассеянно барабанил пальцами по столу, затем повернулся к начальнику личной канцелярии: — У нас есть вопросы к доктору Крафке, мистер Сандерс?
      Тот снял очки, достал из нагрудного кармана пиджака белоснежный носовой платок, протер стекла, затем оправу. Снова надев очки, он пригладил остатки волос на яйцеобразной голове и начал не спеша складывать платок, прежде чем положить его обратно в карман.
      «Очки у него, как у Гиммлера, — невольно подумал Крафке. — Такая же тонкая золотая оправа. И внешне похож на Гиммлера, такая же противная сушеная глиста. Здесь он, судя по всему, выполняет роль Бормана».
      — Не кажется ли вам, Крафке, что в словах ваших есть противоречие? — нарушил наконец молчание начальник канцелярии.
      — Какое же, мистер Сандерс? — спросил пленник.
      — Вы невысокого мнения о фюрере и его дружках. Они были мелкими лавочниками, дорвавшимися до власти. Зачем же вам хотелось возрождать их идею? Почему вы считаете ее великой?
      — Идея и ее исполнители — вещи разные. Носителями великой идеи оказываются люди, не способные сами понять ее до конца. Идея может быть слишком великой, а поколение чересчур не подготовленным, чтобы целиком и полностью ее усвоить, понять и воплотить…
      — Позвольте поставить вопрос иначе.
      От издевки, звучащей в вежливых, казалось бы, словах начальника канцелярии, у Крафке пошел мороз по коже. Хауз же усмехнулся, следя за устроенным его помощником допросом.
      — Вы были намерены возродить великую идею нацизма и сами решили стать ее главным носителем. На какой же базе, герр доктор?
      Крафке перевел взгляд с Сандерса на Хауза. Хозяин кабинета бесстрастно, в упор разглядывал его.
      — Вам, надеюсь, понятен мой вопрос, Крафке? — издевательски вежливым тоном продолжал начальник личной канцелярии. И вдруг выкрикнул, голос просвистел как удар бича: — Хватит валять дурака!
      — Сторонников нацизма хватает и у вас в США, и в Европе, я имею в виду Западную, и в Австралии, и в Южной Америке… — бормотал Крафке. — Мне хотелось дать им всем новый импульс, новый толчок. Но для прихода нацизма к власти этого, конечно, мало.
      — Разумеется! — резко бросил Сандерс.
      — Я рассчитывал прорваться к власти на гребне мощной, отлично налаженной организации. Вашей организации, мистер Хауз! — твердо произнес немец. Теперь он смотрел прямо в глаза боссу. — Вся операция в Нюрнберге планировалась как шантаж против вас. Я намеревался стать во главе воскрешенного нацистского движения. Я намеревался оседлать вас, пригрозив, что в противном случае Совет Безопасности ООН получит сфабрикованные мною материалы о том, что Нюрнберг — дело ваших рук.
      — Ваше счастье, герр доктор, что вы признались в этом сами. В противном случае я был бы вынужден удовлетворить просьбу моего верного помощника, предлагавшего скормить вас вашим же любимым рыбкам, — продолжал Хауз уже веселым тоном, как будто обсуждал с собеседником шахматную партию. — Мне может пригодиться человек вашего редкого ума. Но при условии беспрекословного повиновения. Пусть вам будет примером мистер Сандерс. — Хауз окинул своего «серого кардинала» веселым взглядом. — Через своих людей в Южной Америке, Англии и ФРГ мистер Сандерс сумел вовремя ликвидировать вашу безрассудную затею. Хотя Райхер и двое сопровождающих все же попали в руки СОБН! Право, и как вы только сообразили использовать в политической операции уголовников-пушеров, которые потенциально могли находиться в поле зрения полиции.
      — Я привлекал лишь тех, кого успел завербовать, — сознался Крафке. — А завербовал не так уж много людей.
      — И эти тройки, — продолжал Хауз. — Неужели вы не понимали, что они обязательно привлекут к себе внимание?
      — Но не мог же я отправлять без сопровождения головорезов, проснувшихся через шестьдесят лет в совершенно чужом для них мире. Они прокололись бы на первой же таможне, — позволил себе улыбнуться Крафке.
      — Вы могли бы не затевать операцию, — отрубил Хауз, снова заговорив тем тоном, которым он начал беседу. — Но хватит об этом. — И Хауз закрыл лежащую перед ним папку с докладом своего помощника о заговоре Крафке, в которую время от времени заглядывал. — «Конвоиров» Райхера я убрал, а сам он мертв. Слава богу, что вы его отравили. В досье СОБН и Интерпола он не числится, искать его в забытых эсэсовских архивах никому не взбредет в голову. Его личность не установят и наш секрет не раскроют. Итак, намерены ли вы преданно работать на меня?
      — Да, мистер Хауз! — оживился Крафке.
      — Вы будете находиться под наблюдением. Малейшая попытка неповиновения, и я разрешу мистеру Сандерсу покормить вами любимых рыбок.
      «А вот это ты, Ричард, зря, — подумал про себя „серый кардинал“. — Про рыбок ты уже говорил. Нельзя повторяться».
      — Это не все, — добавил Хауз, разглядывая Крафке. Помолчав немного, он продолжил: — Я не хочу вас купить или принудить работать на себя. С людьми вашего уровня мышления это непродуктивно. Люди такого ума должны чувствовать себя свободными. Дам вам еще один шанс. Я хочу вашего свободного творческого сотрудничества.
      Хауз нажал на незаметную кнопку, вделанную в панель стола.
      — Да, мистер Хауз? — откликнулся в «интеркоме» голос Конни.
      — Попросите мистера Джонсона, пожалуйста.
      Минуту спустя в комнату вошел рослый мужчина в белой сорочке и замер.
      — Снимите наручники, Джонсон. Мы еще побеседуем, потом вызовете врача, пусть приведет доктора Крафке в порядок. Доктору нужно приготовить одно из гостевых бунгало — он нуждается в отдыхе. Позаботьтесь о его гардеробе.
      — Присаживайтесь к столу, дорогой доктор, — продолжал Хауз, когда Джонсон, сняв с Крафке наручники, вышел за дверь. — Не желаете ли кофе? Или чего-нибудь прохладительного?
      Крафке с удовольствием выпил ананасового сока из запотевшего от льда стакана и с наслаждением откинулся в кресле. Странную они являли картину. Два джентльмена в безупречных костюмах и неухоженный, давно не мытый человек в изодранной одежде и с разбитым лицом.
      — Итак, герр доктор, — спокойно произнес Хауз. — Вы говорили о власти. О том, что я трачу свои дарования, время, деньги на ерунду, на торговлю наркотиками и прочие способы получения прибыли. О том, что меня нисколько не беспокоит растущая в мире мятежная опасность, из-за которой я сам да и все остальные могут потерять накопленное нами богатство.
      Крафке молча и внимательно слушал.
      — Складывается впечатление, что я воздаю должное вашему уму, а вы моему — нет. Неужели вы думаете, герр доктор, что я слеп и ничего не вижу сам? Мы с вами оба допустили ошибку, Крафке. Я в том, что считал вас лишь ученым и не заметил вашего политического мышления. Вы же считали меня ослепленным жаждой к наживе миллиардером. Давайте ошибку исправим.
      Хауз резко поднялся с кресла, аккуратно уложил на него тигренка, обогнул стол и начал расхаживать по кабинету. Крафке молчал и следил за ним из кресла.
      «Эк понесло его, — подумал неприязненно Сандерс. — Это уже не по сценарию».
      — Бунт Гитлера против нас привел к тому, что, уничтожая созданного нами же монстра, мы просто вынуждены были блокироваться с коммунистами. В итоге… Поймите, Крафке, ваш Гитлер, итальянский Муссолини, испанский Франко и, казалось бы, несовместимые с ними так называемые «леваки» последующих эпох, всякие там «бригады» и прочее, хотя и носили подчас противоположные названия, — из одной шайки. Ваш нацизм всего лишь эпизод. Шуму наделали много, вызвали большие разрушения, но задачи, ради которой вас и создавали, не решили.
      Теперь сеть хранилищ расширена, пользуясь современными методами, я начал их строить в известном лагере прямо на поверхности, не закапываясь в землю. А зачем? Вы что, думали, что я строю их для взбесившихся миллионеров, чтобы извлекать прибыль из их желания проспать лет пятьдесят и дождаться лучших времен, когда я очищу им мир от бунтарей? Ни в коем случае! Ими пускай занимаются те халтурщики, что предлагают вечное блаженство с помощью жидкого азота. Я же копил силы, собирал армию и ждал, ждал, когда придет время. И оно пришло. Ждать больше нельзя!
      Хауз сделал паузу, вернулся к столу и налил себе в чашечку кофе.
      — Почему я все это рассказываю? Вам некуда деваться, так как вы давно уже умерли. Воскреснуть можете только с моего позволения. Это — первое. Второе — я хочу вас убедить. Вы мне нужны как творчески мыслящий советник. Научный консультант. И не только научный…
      Здесь Хауз еле заметно покосился на своего первого помощника, следя за тем, как он среагирует на только что сказанные слова. Они уже были совсем не по сценарию, и Сандерс не смог скрыть раздражения.
      — Мы готовимся, герр доктор, — снова обернулся он к Крафке, — к выступлению, до которого остались считанные месяцы. Все ресурсы будут мобилизованы, чтобы покончить с ООН решительно. Раз и навсегда. Эти разрядка и разоружение, которых столько лет добивались и добились русские, станут сейчас выигрышным для нас фактором. Мы окажемся вооруженными в тот момент, когда противник практически будет безоружен. Я имею в виду, конечно же, в ядерном смысле. Вы помните Договор 2000 года, по которому все ядерные страны обязались уничтожить у себя запасы этого оружия?
      — Так вы хотите сказать, что у вас есть… — начал было Крафке.
      — Да, — сухо отрезал Хауз. — Какое заранее подготовленное и продуманное дело вы чуть было не погубили, герр доктор! — Хауз устало вздохнул. — Ну, убедил я вас?
      — Да, мистер Хауз. Позвольте мне выразить свое искреннее восхищение! Но как вам удалось?…
      — Завтра на Острове состоится совещание созданного мною Учредительного комитета. Вы будете присутствовать на нем в качестве моего советника. А сейчас вам пора идти отдохнуть, герр доктор.
      За Крафке закрылась дверь. Хауз посмотрел на начальника своей канцелярии:
      — Как, понравилась тебе наша беседа, Рей?
      — Он еще сможет оказаться полезным, — неохотно промямлил «серый кардинал».
      — Не ревнуй, Рей, не ревнуй, — расхохотался Хауз. — Тебя он мне все равно никогда не заменит. Без него нам не осуществить «Программу Зет». Он один может больше, чем десяток купленных мною дармоедов с Нобелевскими премиями. Как тебе известно, одна обезьяна с пересаженным мозгом прожила у него в лаборатории две недели, вторая живет до сих пор, а это уже где-то около месяца. Кто знает, может быть, и она помрет, но уже одно их существование — огромный шаг вперед. Мой дед озолотил бы его.
      — А ты подарил ему жизнь! — язвительно ухмыльнулся Сандерс. — Это, конечно же, мелочь. Представляю, как запрыгал бы весь научный мир, узнай он о достижениях Крафке.
      — Лет через пять он доведет все работы до конца.
      — И что тогда?
      — Я положу результаты его трудов в сейф. Пусть лежат там и ждут своего часа. Вернее сказать, моего. Сейчас мне сорок пять лет, но благодаря спорту, природному здоровью и разумному режиму биологически, как уверяют врачи, мое тело не старше тридцати пяти. Лет двадцать пять — тридцать я вполне проживу и так. А потом посмотрим, жизнь покажет. Как бы там ни было, ключ от бессмертия у нас в руках. Я говорю «у нас», потому что твой мозг будет мне нужен всегда. Мы найдем себе новые молодые тела!
      После осуществления программ «Икс» и «Игрек» я объявлю монополию на все работы и изыскания в области пересадки органов. Это будет моей личной привилегией. Я стану награждать людей, заслуживающих это, новыми телами… Да, дед Бернард был прав, он действительно купил историю, и я благодарен ему за такое наследство… За «Программу Зет»…