Переговорный процесс - Все прелести Технократии

Максим Волосатый

Все прелести Технократии

То, что не должно было произойти

Он не полетит. Он не может летать. Он не должен летать…. Но он полетел.

Блестящий шарик с непропорционально маленьким пропеллером наверху, неслышно проплыв над просекой, растаял в перекрестье вечерних лучей заходящих светил. Оба солнца Алидады, уже клонящиеся ко сну, на секунду высветили блестящую игрушку и тут же спрятали ее за пеленой мягкого света. Миг – и вокруг опять вечернее безмолвие готовящегося к отдыху леса, над которым вот-вот зажгутся блестящие узоры чужих непривычных созвездий. Тишина. Только где-то далеко-далеко вздыхает уставший за день небольшой городок.

Городок…, нет – город. Город, где никто и никогда ни на секунду не усомнится в тебе. Уже не усомнился. Поддержит. Уже поддержали. Не фыркнет презрительно в спину. Не покрутит пальцем у виска. Город, где любая твоя идея может жить до тех пор, пока ты сам этого хочешь. Просто потому, что это – идея. Мысль. Почти живая. Теплая, радостная. Твоя и только твоя. Приносящая радость одним фактом своего существования….

И вот сейчас….

Не зря…. Нет, не зря он рвался сюда, оставляя за спиной осколки разорванной в клочья судьбы, остатки имени. Не зря в него верили, отдавая ему все то немногое, что имели сами. Смотрели на него и на таких, как он. Ждали….

У него получилось. Получилось! Он и сам не понял, как это вышло. Он годы топтался на месте, пытаясь воплотить идею, владевшую им. Годы бесплотных попыток. Годы разочарований. Годы бесконечных, изматывающих, безрезультатных поисков.

А десять дней назад кто-то внутри спросил его имя. Просто имя. Он услышал. Удивился. Не ответил, но присмотрелся…. И тут сквозь него пронеслась теплая волна. Мир вокруг как будто протерли влажной тряпкой. «Имя», опять попросил голос внутри, «кто ты, как твое имя»? Но ему вдруг стало не до того. Разрозненные мысли, все никак не находившие себе места в усталой голове, одномоментно выстроились в четкую линию, поражающую своей простотой. И на конце этой линии ….

Немолодой мужчина с повисшими нетренированными плечами зажмурился и постарался увидеть в залитом солнцем вечере быстро удаляющийся шарик. Его лицо стало тревожным. Но вот оно разгладилось. Он увидел. Счастливо улыбнулся. Чуть нахмурил редкие брови. И где-то далеко блестящий шарик с неправдоподобно маленьким пропеллером наверху услышал его. И послушно прянул вправо, исполняя волю хозяина. Сделал круг и вернулся на прежний курс.

Мужчина открыл глаза. Неверяще, словно во сне, прикоснулся рукой к высокому лбу с широкими залысинами. Провел пальцами по тонкой цепочке черных квадратиков, охватывающих голову, как будто проверяя, все ли на месте. Они никуда не делись. Все датчики прочно сидели на своих местах, послушно транслируя волю хозяина.

Оно работало. Его идея работала. Его мысль стала живой. И доказательство этого сейчас летело сквозь пронизанный солнцами вечер, послушно стремясь туда, куда его отправил хозяин. Хотя летать оно не могло в принципе: кроме заглушенных двигателей его бота, нигде в радиусе тридцати километров не было ни единого источника энергии. В шарике – тоже. Но он летел.

Проведя рукой по лицу, мужчина медленно, как после тяжелой работы, повернулся и пошел к боту. Коротко прошипел закрывающийся люк, послушно взревел двигатель…. И запнулся, набирая обороты. Еще сбой. Еще один. На панели управления коротко вспыхнул предупреждающий сигнал. И тут же погас. Звук выровнялся.

Мужчина долгим взглядом посмотрел куда-то внутрь панели. И вдруг негромко рассмеялся. Счастливым смехом человека, которого не заботят мелкие проблемы.

И, правда, смешно. Сделать то, что он сделал. Получить то, что он получил. То, чего не мог до этого никто и никогда. И не справиться с каким-то ботом….

Ну, ничего, уж теперь он справится со всем. Черная полоса его жизни кончилась.

А мелкие пакости вроде ни с того ни с его забарахлившего двигателя – это ерунда. Хотя он его проверял перед выездом….

Глава 1

Кто ты, кто ты, кто ты, кто ты, кто ты…?

Барок бился о сознание этого существа, как о каменную стену. Невидимую и неприступную. Раз за разом, удар за ударом. Он не помнил, сколько времени он это делает. Не помнил, но и не останавливался. Нет, только не это.

Кто ты, кто ты, кто ты?

Имя, имя, скажи имя. Имя – это ключ, имя – это нить, имя – это тропа, ведущая к сути любого явления. Ему надо узнать имя. Он не знал для чего, но помнил, что ему это надо. Только тогда он сможет дойти, поговорить, слиться с этим существом. Чтобы войти в него, чтобы стать им. Чтобы, наконец, закончился этот путь. Путь без конца. Без цели и без жизни. Путь, начавшийся с ослепительной вспышки и отчаяния. Барок не помнил, почему он встал на этот путь. Он помнил только вспышку, боль, крик. А еще он помнил, что не сделал того, зачем шел. Они не сделали. Никто не сделал….

Их предали. Они не справились. Не смогли. И это было хуже всего. Барок не понимал, почему он жив. Они не смогли – и они не должны были остаться в живых. Но он выжил, если это существование можно было назвать жизнью. Бесконечное течение в полумраке. Полумраке, за пределами которого шла жизнь. Настоящая, теплая. Не его.

Он хотел. Он очень хотел туда попасть. Не раз не два и не миллион раз он пытался дойти до этой жизни. И всякий раз у него не получалось. У кого «него»? Барок не знал, кто он. Не знал, как выглядит. Не знал ничего о том, куда он идет, как и зачем. Он просто тек между полупрозрачных волн вязкого полумрака. И только призрачный узор из невесомых нитей все время висящий рядом не позволял ему исчезнуть, растечься, раствориться в этом полумраке, текущем плавными волнами, в которых иногда угадывалось дыхание настоящего мира. Узор, который подарил ему …. Кто? Барок не помнил. Все, что сохранила память, это последняя вспышка, обгоняя которую летел этот самый узор. Он и был той самой жизнью, которая у него осталась. А еще памятью.

Память была вторым и последним, после желания жить, ощущением, с которым существовало нечто по имени «Барок». Но оно, это нечто, все же существовало. И хотело существовать дальше.

Иногда между бесконечных, сменяющих друг друга волн полумрака, проскакивали светлые пятна. И тогда узор начинал плавно мерцать. В этот момент Барок мог приблизиться к настоящей жизни. Приблизиться настолько, что почти обретал третье, почти забытое, горькое в своей отчужденности чувство. Надежду.

И вот сейчас это чувство, яркое до режущей боли, вспыхнуло с новой силой. Захватило его целиком. Скрутило, развернуло и швырнуло вперед. Туда, где, почти касаясь друг друга, висели два светлых пятна. Два! Куда пойти? Выбор резал даже больнее полыхающей надежды. Невесомые нити-спутники стали почти осязаемыми, светясь ровным, немигающим светом.

Барок не знал, что он будет делать в этом пятне. Он не знал, есть ли там хоть что-то, и сможет ли он существовать там. Но это и не требовалось. Обжигающая надежда вела его вперед, и все, что ему сейчас было надо – это узнать имя. И он спрашивал. Без конца и без устали. Теряя остатки памяти, разрывая на части полотно сознания. Спрашивал, спрашивал, спрашивал….

Кто ты, кто ты, кто ты, кто ты…?

Кто ты?

Ру…

Кто ты?

Рудо…

КТО ТЫ?!

Рудольф.

И оно пришло. Мир, окружающий мир. Другой, непохожий на плавный теплый полумрак, окружавший его целую вечность. Он рухнул на него. Сразу и вдребезги. Обдав иссушающей болью вкусов, запахов, чувств….

– А-а-а-а-а!!! – нечеловеческий крик прорезал вечернюю тишину, и Барок-Рудольф ничком рухнул на пол в тесной, захламленной комнате. В его новом мире….

– Шойс, а ты уверен, что мы все правильно делаем? – Степан Донкат чуть наклонился вперед, высматривая остатки того, что насколько секунд назад было мишенью.

– Вне сомнения, – уверил его Декстер, закинув на плечо изогнутую трубу плазменника. – Тут что главное? Попасть. Остальное – не наша проблема.

– Я не совсем чтобы это имел в виду, меня больше вечер интересовал, – Степа разогнулся, так ничего и не высмотрев среди исходящих густым чадом обломков.

Спокойная там жизнь вокруг, или не очень, но навыков бывший космический пехотинец Англо-Саксонского Союза Шойс Декстер не потерял и терять, судя по всему, не собирался.

– Так и я не то имел в виду, – гулко хохотнул здоровяк. – Попасть – это всегда главное. А остальное – как получится. Во всех смыслах. Твой выстрел, кстати. Попадешь?

В глубине рубежа поднялась фигура в нарочито угловатом бронескафандре угрожающего вида.

– Запросто, – Степа, оставив сомнения о предстоящем вечере, одним движением сбросил с плеча плавно изогнутую трубу импульсного излучателя, покрепче ухватился за рукоятку, второй рукой страхуя ствол (отдача у импульсника – ого-го), и выдал две коротких точных очереди.

Два пучка острых энергетических игл прочертили полумрак тира и вонзились в подсвеченную фигуру, отрывая правую руку с зажатой в ней имитацией импульсного излучателя. Точно такого же, какой держал в руках сам Степа.

– Видал? – он обернулся в сторону Декстера.

– Видал, – ухмыльнулся тот, чуть кивнув головой. Кротко блеснула качнувшаяся подвеска в ухе.

Здоровенный сакс, не пузатый, но объемный, своими неспешными, но солидными и уверенными движениями напоминал штурмовой бот. Сходство еще более усиливало почти такое же количество различного сверкающего железа, вживленного куда только ни попадя. В том числе и в монголоидное лицо.

– Конечно, видал, – Декстер поднял вверх два пальца.

– Виктория? – довольно улыбнулся Степа.

– Два трупа, – поправил его сакс. – Один – ты, потому что стрелять не умеешь, а второй – я, потому что тебе, балбесу, доверился и не поддержал огнем.

– И с чего это вдруг? – возмутился Донкат.

– С того это, – Декстер нажал на кнопку, вызывая следующую мишень. – Во всех боевых моделях убээсов, то бишь Универсальных БронеСкафандров, контур энергетической защиты выстраивается активным подвижным конусом, вытягивающимся в сторону, откуда приближается наиболее сильный потенциал. Это плазменный заряд, – он похлопал по своей трубе, – реализуется прямо там, где встречает препятствие. А у импульсников другой принцип. Два заряда в одну точку, как можно ближе к центру и с минимальным промежутком по времени, чтобы не успела восстановиться защита убээса. Понял?

Степа нахмурился, но кивнул. Сакс осклабился.

– Так что твои эффектные фейерверки – это для дам. Учись, сынок.

Неуловимым движением, никак не вяжущимся с его фигурой и неторопливым говором-рокотом, тут же дублирующимся тонкой пластиной переводчика последней модели, пристроенном на плече, он вскинул широкую трубу генератора плазменных зарядов ГПБ-14 «Факел» (на языке космоштурма «Дырка») и, почти не целясь, выстрелил. Ослепительный шар плазмы мгновенно охватил очередную мишень. Сакс удовлетворенно посмотрел на дело рук своих, догорающее на целевом рубеже, повернулся к Степе и повторил.

– Учись, сынок.

– И не подумаю, – Степа профессионально сверкнул торгашеской улыбкой. – Я вам с Соловьем еще на Бойджере все сказал. Я не космоштурм и не буду. И очень сильно надеюсь, что это все, – он покачал на руке импульсник, – мне никогда не пригодится.

– Ха-ха-ха, – раздельно ухмыльнулся Декстер. – Ты, правда, думаешь, что мы с Соловьем тебе поверили?

Степа пожал плечами. Не верите, и не надо. Подумаешь.

– Ты и в убээсе не хотел ходить, – припомнил сакс давние Степины страдания. – Много бы ты контрактов назаключал, если бы тогда не помучался? В своем костюмчике ты бы и до поверхности Бойджера не добрался, я уж про все остальное помолчу. Одна «Жаба» чего стоила.

Даже Степина, годами выдрессированная профессиональная выдержка продавца имела свой край. Донкат наклонил голову, глядя на сакса из-под бровей.

– Шойс, – стараясь не заводиться, начал он. – Заканчивай, пожалуйста, свои боевые воспоминания. Что было, то прошло. Тот контракт заключен и исполнен. Почти полгода как. Я больше не торговый представитель корпорации «ВМН», если помнишь, и бытовыми системами больше не торгую. Бойджер больше не независимый мир Авангарда. Он уже в составе Российской Федерации Миров. И нам с тобой больше не надо бегать в убээсах, с плазменниками наперевес, чтобы доказать, что заключенный контракт на самом деле существует. Соловей по своим секретным государственным делам хочет по галактике прыгать – его право. А мы с тобой – уважаемые люди. И в тир, – он коротко кивнул в сторону догорающей мишени, – ходим исключительно ради удовольствия. Я что-то пропустил?

Если Шойс Декстер не хотел ссориться, поругаться с ним было невозможно. В этом они со Степой были похожи. Сакс ослепительно улыбнулся, продемонстрировав ряд белоснежных зубов, и подошел к Донкату.

– Все правильно, партнер, все правильно, – он протянул руку и взъерошил Степе волосы на затылке. Как раз там, где в пышной светлой прическе пряталась тщательно отращенная по моде космической пехоты Сакс-Союза плотная подушечка из волос. – Вот только ты зачем «мамкин валик» отращиваешь?

– Да так, чтобы было, – несколько сбитый с напора Степа пожал плечами.

– Вот и мы стреляем «чтобы было», – Декстер назидательно поднял толстый палец. – Коспехи, или как у нас в РФМ теперь принято говорить «космоштурмы»….

Он фыркнул, показывая шутку, и Степа фыркнул в ответ. Да уж, теперь, после Бойджера, когда Шойс более чем активно помог перетянуть в РФМ целый мир, в Англо-Саксонском Союзе на теплый прием ему вряд ли можно было рассчитывать. Интересно, а он по родине скучает? Хотя, какая там родина, он же сам рассказывал, что в Авангардах родился. Это уж потом его занесло в космическую пехоту саксов. Может, он потому и ушел потом в наемники? Ну а уж после того как новая «родина» его там приложила, о лояльности говорить не приходится. Так что все правильно: в РФМ такие как они называются «космоштурм». Тяжелая бронированная пехота, свято блюдущая интересы государства на поверхности планет. Эдакие маленькие крейсера штурмфлота, спустившиеся на землю. Краса, гордость и когти галактической империи. Как там говорил «бывший космоштурм» Сергей Петрович Соловей, вытаскивавший Степину задницу из всех переделок на многострадальном Бойджере? (И помолчим, что это он сам ее туда и засунул) «Иди вперед и круши все, что в прицеле шлема показано красным. Как кончится, там и счастье». Так что ли?

От нахлынувших воспоминаний Донкат расправил плечи и тут же повесил их обратно. Чур его, чур. Тьфу, тьфу, тьфу. Какой космоштурм, какие прицелы? Все хватит, навоевались. У него теперь другая жизнь.

Но вот только Шойс Декстер, партнер и друг, похоже, придерживался на сей счет насколько иного мнения.

– Так вот, повторяю, – сакс погасил ухмылку. – Космоштурмы бывшими становятся тяжело и плохо. Так что стрелять тебе еще учится и учиться. И, кстати, неплохо бы нам еще как-нибудь выбраться на планетку потише, в убээсах поскакать. Освежить, так сказать, навыки….

– Иди на фиг, – не на шутку перепугался Степа. – Еще придумал. А пару штурм-ботов не хочешь прикупить? Так сказать, чтобы навыков не терять.

Сказал и пожалел. Уж больно мечтательное выражение появилось на лице Декстера. Навел на мысль, называется….

– Так, – Степа решительно, хотя и не без труда, развернул объемистую фигуру Декстера в сторону выхода. – Все, с войной покончено. Я себе завтра же закажу рисунок один древний. Нашел как-то. Кружок такой с палкой вертикальной и от нее из середины под углом еще две отходят. Символ ненасилия и миролюбия. Он, говорят, сакральный какой-то. На шею повешу, как оберег. И на боте нарисую.

– На крышу станковый плазменник прилеплю…, – пригрозил, было, Шойс, но Степа, наконец, набрел на по-настоящему убийственный аргумент.

– А еще, я пожалуюсь Элечке, – Донкат показал язык разгоняющемуся Декстеру. – И скажу, что ты собираешься….

– Все, проехали, – переводчик на плече сакса тут же заструился миролюбием и дружелюбностью. Шойс выставил вперед обе ладони, сдаваясь. – Мир тебе, брат. Я уже добрый и хороший. А про злых дядек со страшными пушками я только по витрансу фильмы и постановки смотрю.

Не дав Степе развить успех, и как следует позлорадствовать, он развернулся на месте с грацией, неожиданной для его габаритов, и направился к выходу, небрежно помахивая воздетой рукой. Донкат ухмыльнулся ему вслед. Так-то, знай наших. Слово подчас действует гораздо сильнее заряда плазмы.

– Соловья на тебя нет, – донеслось из коридора, словно в ответ на его мысли. – Ну ничего, вот подожди, он приедет….

Степа поспешил за саксом, пока он чего еще не напридумывал. А то еще сбудется….

Огромный шар тира висел на геостационарной орбите подальше от основных общественных мест. Рядом не было ни жилых групп астероидов, ни облепленных складами естественных спутников, ни громадных, похожих на рукотворные луны, офисных и развлекательных комплексов, как грибы один за другим выраставших вокруг Изюбра – центрального мира восьмого русского про-слоя Ориона.

И то правда. Космический тир создавался не для развлечения, а в качестве тренировочной базы для штурмфлота, спасателей и служб безопасности. А их образцы вооружения далеко не все так же ограничены в радиусе действия и легко контролируемы, как штатное оснащение космоштурма. Поэтому резон в удаленности был. Но как водится, военные, создавая какой-то объект, в самую последнюю очередь предполагают, что он будет использоваться еще кем-то. Засим нормальной парковки для частного транспорта не было и в помине. Консоли десантных крейсеров? Пожалуйста. Мягкие подушки для вооруженных до зубов милицейских и пограничных «скороходов»? Сколько угодно. Захваты для многофункциональных «спасателей», занимающихся помимо всего еще и очисткой планетных систем от метеоритов, мелких комет и прочей захламляющей пространство ерунды? В наличии, естественно.

А вот для личных ботов – всего лишь сорок шесть стыковых модулей для командного и инспектирующего составов. И все. Если они заняты – крутись как хочешь. Деваться некуда. В общем – вечная проблема всех орбитальных сооружений.

После присоединения Бойджера, планеты, лежащей за саксонским про-слоем, перед властями РФМ в полной мере встал вопрос об обустройстве нового мира. Приведения его в соответствие с межгалактическими соглашениями, оборудования системами гала-связи, энергоснабжения, выстраивания системы безопасности и прочее, прочее. И восьмой про-слой Изюбра из окраины империи в одночасье превратился в опорную базу для экспансии РФМ вглубь галактики. Со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде огромного трафика различных грузов, специалистов, войск и всего того, без чего невозможно жить в новом мире.

Степе с Декстером в силу специфики их ресторанного бизнеса огромный поток пассажиров был только на руку. Но только не в тех случаях, когда дело касалось их личного отдыха или посещения общественных мест. Тут о прежнем спокойном, размеренном и неторопливом ритме окраинного мира пришлось забыть. Два термина: «парковка» и «логистика», напрочь взорвали привычный уклад жизни обитателей Изюбра.

Нынешний день был скорее исключением: Декстер нашел-таки окно в тренировочном расписании космического тира. И, что немаловажно, сумел договориться и о парковочных местах. Нет, конечно, можно, было взять и космо-такси, но что-то в последнее время Степан Донкат перестал любить этот вид транспорта. Стареет? «Да нет», ухмыльнулся про себя Степа. Скорее зажрался. Давно ли прыгал по системе на корпоративном корыте по имени «Пионер»? А туда же: на такси не пое-еду. И что? Степа мысленно подбоченился. Пока можно, надо пользоваться. А то, глядишь, и в правду Соловей приедет. Тьфу ты, привязалось.

Донкат украдкой глянул в сторону стоящего впереди на ленте траволатора Декстера, почти скрытого огромным кофром с оружием. Тот тут же почувствовал взгляд (рефлексы дальней разведки не вытравляются ничем) и обернулся. Посмотрел на Степу и подмигнул, указывая на полупрозрачную стену, за которой густо лепились друг к другу одноместные боты. Вдалеке посверкивал парк-сигналами огромный угловатый параллелепипед: очередной «спасатель» прибыл на тренировку. Пора было сматываться, сейчас здесь станет совсем тесно.

Коротко пискнул унибраслет на запястье, сообщающий, что их парковочные места рядом. Впереди показалась площадка, за которой располагался внешний шлюз, выводящий к ботам. Сама площадка была нормальная, а вот путь к ней пролегал через небольшой коридорчик, неведомо зачем, сделанный узеньким и неудобным. Можно было просто отойти к краю, где движение бегущей ленты специально замедлялось, но сначала Шойс, а потом и сам Степа решили созорничать. Шойс зряче, а Степа – за компанию. Прыжок с места удался у обоих. А вот приземление подкачало. Декстер, взвившись в воздух, воткнулся в пол перед коридорчиком и замер, как вкопанный. Как будто и не было за плечами тяжеленного кофра. Скала. Тут было все хорошо. А нехорошо стало тогда, когда решил приземлиться Степа. Здоровяк Шойс просто-напросто не оставил рядом с собой места. Звяк, лязг, – и Степа почти повис на плечах у сакса.

– Осторожнее, – разворачиваться Декстеру стало негде, оставалось только шипеть.

– Извините, – прокряхтел Степа, с трудом обретая равновесие. – И почему у вас, военных, всегда места так мало?

– Потому что двигаться на объектах надо в строго определенном Уставом порядке, а не прыгать, как блохи, снося все на своем пути, – авторитетно объяснил сакс, протискиваясь вперед через переходник. Получилось.

На площадке перед шлюзом места было уже значительно больше.

– Ну что, по машинам? – Степа повернулся направо, туда, где за полупрозрачной стеной виднелись хищные обводы его «Параболы». Протянул руку с браслетом и запустил программу, отрывающую шлюз. В обычных местах на это требуется минута, чтобы комфортно выровнять давление, но тут был не увеселительный центр. Декстер, готовясь, разинул рот. Резкое шипение вбрасываемого воздуха, отъезжающая вбок дверь – и удар по барабанным перепонкам от перепада давления.

– Вот про это я и говорил, – скривился Степа, – когда имел в виду идеи пацифизма. Никакой заботы о людях.

– Вспомни об этом, когда сзади будет все гореть и взрываться, – фыркнул Шойс. – А дверка эта будет ме-е-едленно так в сторону отъезжать.

– Я как раз вот именно этого и хочу избежать в своей жизни, – парировал Донкат. – Никогда не попадать в ситуации, когда у меня за спиной будет все гореть и взрываться.

Еще один удар по ушам заставил его поморщиться: это Декстер открыл люк, ведущий к его боту. Донкат обернулся. В отличие от мягких, почти ускользающих обводов его «Параболы», предназначенной для получения удовольствия от скорости и маневренности, средство передвижения Шойса назвать просто ботом не поворачивался язык. Квадратная морда его «Тарантула» вполне годилась для таранных ударов при пространственных абордажах. Рубленые формы наводили на мысль о сбрасывающихся на поверхность подразделениях космоштурма, а на крышу так и просилась ноздреватая полусфера уже упомянутого станкового плазменника, который Декстер клятвенно обещался установить уже месяца три. Ну и, естественно, места в этом штурм-танке летающем было более чем достаточно. Степа иногда даже подозревал, что Шойс на самом деле брал бот с прицелом на то, что когда-нибудь ему придется участвовать в боевых операциях на поверхности. Ничем другим его размеры, мощь, и массу объяснить было нельзя. Хотя, может, сакс просто подбирал себе аппарат, в котором он всегда сможет потянуться, не рискуя разнести какой-нибудь прибор?

– Ну что, до вечера? – Донкат забросил в открытый люк кофр с импульсником и аккуратно пристроил рядом оружейные батареи.

– До девятнадцати ноль-ноль, – уточнил Декстер, педантично раскладывающий в специальных гнездах части разобранного плазменника. – Час на раскачку, и в восемь по планетному стартуем вниз. Я хочу успеть вовремя.

– Как скажете, капитан-коммандер, сэр, – Степа отдал честь на саксовский манер. – Мне все равно, это твоя сфера ответственности.

– Вот именно, – значимо согласился сакс. – Так что прошу не опаздывать.

Он закончил с плазменником, разогнулся и хитро подмигнул Донкату.

– Гарантирую, получишь удовольствие.

– Посмотрим, – Степа прыжком оказался в кресле пилота, опустил крышку люка, ткнул пальцем в сенсоры, оповещая парк-систему об отправке, и еще раз отсалютовал забирающемуся на свое «ложе стрелка» Декстеру. На сей раз по-космоштурмовски.

Сакс кивнул в ответ и «Парабола», ухнув разгонными двигателями, прыгнула вперед. Степа счастливо улыбнулся: не все в армейских объектах было неудобно. Здесь, по крайней мере, не было запретов и ограничений на разгонные скорости при старте, как, например, в «общественно значимых» местах.

Степа выжал максимум на форсаже, и вцепился в штурвал, наслаждаясь мощью двигателей. Свет окружающих звезд дрогнул, смазался и потек по лобовому стеклу. Донкат любил это ощущение. Скорость, мощь, звезды. И вселенная вокруг. Его вселенная. Ну, по крайней мере, до основных транспортных каналов-то уж точно.

Он врубил почти на полную гремящую музыку и изо всех сил вытянул на себя рычаг скорости. Судя по радарам, в его распоряжении почти тридцать минут свободного космоса. Вперед! Йо-х-хо!

Глава 2

Он встал. ВСТАЛ. На свои ноги. Медленно, словно во сне поднял руку. Поднес ее к глазам. Долго, очень долго рассматривал ее, как будто видел в первый раз. Хотя, так оно и было. У Барока никогда не было такой руки. Такой замечательной, восхитительной, теплой, живой руки. Он повернул голову. Вернее, захотел повернуть. Тело не послушалось, задергалось. По нему одна за другой начали пробегать короткие судороги. Голова вдруг повисла, вздернулась. Рванулась вбок. Поднятая рука упала плетью. Рудольф-хозяин, спрятанный внутри, попытался вернуть себе контроль над своим телом. Э-э, нет, так не пойдет. Барок слишком долго ждал этого момента.

Ноги вдруг подогнулись и он опять рухнул на пол. Боль. Восхитительная боль! Ошарашенный Рудольф на секунду даже затих, пискнув от непривычной боли, и Барок одним движением вымел его из сознания. Уйди, не до тебя. Боль, восхитительная боль! Барок наслаждался каждым ее мгновением. У него ее никогда не было. У него вообще ничего никогда не было.

Память не вернулась. Она пришла, принесла с собой яркий ворох разноцветных ощущений, идей, намерений, желаний. Но это была не его память. Его мир, его вспышка, его узор так и остались там, между неспешными волнами мира полумрака. Барок не стал полноправным хозяином в этом теле.

Что?! Он не смог?! Он?!

Жажда жизни, жажда свободы, бесконечная тоска заточения взорвалась в голове у Барока. И бывший хозяин, несмелая, серенькая пелена, отгораживающая Барока от полного обладания новым телом, разлетелась в клочья, развеянная огненной, яркой до судорог, волной.

И свет вдруг исчез. Барок почувствовал, что больше не может наслаждаться новым окружающим миром. Горло перехватило, перед глазами заплясал рой маленьких огоньков. Стало… плохо? Только поднявшись, он опять рухнул на пол. И вот эта боль ему не понравилась совсем. Она была плохой. Она говорила о том, что это тело может перестать существовать. Прекратить функционировать. Умереть! Вот это слово.

И Барок испугался. Так, как не пугался уже давно. С того момента, как начал осознавать, что он навсегда останется в этом полумраке среди неспешно перекатывающихся волн бытия. Нет! Он не готов умереть. Не готов потерять то, что найдено после стольких лет ожидания. И он отступил. Перестал рвать на части почти исчезнувшее сознание прежнего хозяина. Он уступит. Этот Рудольф может жить. По-прежнему жить в своей голове. Эй, Рудольф, ты слышал? Ты можешь остаться, я не буду тебя изгонять.

Серые клочки разодранной в клочья пелены продолжали свое беспорядочное кружение. Барок заволновался. Дышать становилось все труднее. А что, если, он так и не сможет собраться? Нет, так не пойдет. И Барок с той же силой, какой только что уничтожал препятствие, начал собирать воедино ускользающие серые клочки. Он собирал их, складывал один к одному и, как мог, пытался заставить их держаться вместе. Дыхания не хватало. Новое тело Барока пробил пот. Нет, только не это. Только живи.

Он успел. В последний момент, но успел. Серых клочков все же хватило на то, чтобы вновь составить из них полотно, перегораживающее их общее сознание. Но она не двигалась. Не дышала. Не жила. Но в самый последний момент, когда отчаяние вновь затопило Барока, перед его гаснущим взором полыхнул чистым, живительным светом узор. Его узор. Не оставивший хозяина в беде.

Узор растянулся по всему серому полотну, прилепился к нему и полыхнул, вдыхая жизнь в драную тряпку, ставшую таковой по воле Барока. И полотно ожило. Дернулось. Заметалось. Но ожило.

В горло хлынул воздух, показавшийся Бароку вкуснейшим лакомством на свете. Так и не поделенное до конца тело обессилено растянулось на полу. Эта потасовка далась ему очень тяжело. Но Барок улыбался. Даже сквозь боль и пережитый страх. Надо же, а он и забыл, что такое «вкусно».

Почти сутки Барок провалялся в комнате, выставляя новые правила своей новой жизни, которая с каждым проходящим мгновением нравилась ему все больше и больше. Теперь он уже знал, что его комната – маленькая, темная и запущенная. Но его это не беспокоило ничуть. Он больше не в полумраке, так что значат по сравнению с этим какие-то неудобства? Все поправимо.

С Рудольфом они договорились. Ну, как договорились. Он просто сидел теперь в самом дальнем углу головы, отгородившись от Барока все той же серой, неподвижной пеленой, которая с каждым часом все больше и больше напоминала стену. А перед ней висел узор. При каждой попытке Рудольфа освободиться (сколько их было: десять, двадцать) он вспыхивал нестерпимым светом, загонявшим несчастного бывшего хозяина обратно в свои, правда, очерченные Бароком, пределы.

Откровенно говоря, Барок предпочел бы уничтожить соседа. Жить с кем-то в голове – удовольствие невеликое. А оживающие по мере привыкания к новому телу и миру давние, казавшиеся исчезнувшими, воспоминания услужливо подсказывали, что и в прошлой жизни Барок не страдал излишней терпимостью и человеколюбием.

«Человеколюбие», хмыкнул про себя Барок, «слово-то какое необычное». Ну, что поделаешь, одно из многих приобретений.

Но, как бы то ни было, а правила игры приходилось терпеть. По крайней мере, до тех пор, пока он не придумает, как избавиться от этого …, как бы его назвать? Да как ни назови, он ему уже не нужен. Теперь у этого дома новый хозяин. А все остальные прочь отсюда. Барок вспыхнул быстро и яростно (как он это делал всегда, услужливо напомнил еще один из обрывков старой памяти).

Серая пелена заколыхалась. Он что, услышал? Это как это? У них теперь все мысли общие? А почему тогда Барок ничего не слышит?

Нет. Похоже, Рудольф просто уловил общий эмоциональный настрой нового хозяина. А, и ладно. И пусть его. Барок присмотрелся к окружающему миру.

В маленькое грязное окно глянули два ярких луча с разных сторон. Солнце! Он миллион лет не видел солнца. А почему два луча? Барок заворочался и встал. Живот тут же приветствовал его громким рычанием.

Точно. А еще он миллион лет не ел, не пил, не ходил в туалет. Да и просто не ходил. Никуда.

Из горла стоящего посреди маленькой, неприбранной комнаты немолодого мужчины с повисшими нетренированными плечами вырвался счастливый рык. Он неуверенно наклонился вперед. Сделал шаг, другой, схватился за ручку двери и распахнул ее настежь. Снаружи на него глянул двойной (вот это да, его пятнистая память не сохранила воспоминаний о том, что солнца может быть два) полыхающий закат, поражающий своей торжественной красотой. Барок зажмурился и жадно, до боли в груди, вдохнул вечернюю свежесть. Его ждал новый, неизведанный, совершенно восхитительный мир. И он хотел в нем жить.

Утро второго день Барок провел, с наслаждением купаясь в лучах двух солнц. Когда счастье от пробуждения прошло, на Барока вдруг нахлынул страх, заставивший испуганно затрепыхаться все внутри. А вдруг, это все сон? Просто очередной сон, навеянный скользкими волнами полумрака.

Он вскочил на ноги и долго ощупывал себя, предметы в комнате, одежду. Вдыхал одновременно такие знакомые и в то же время чужие запахи, стараясь убедиться, что это все происходит на самом деле. Что оно не уйдет, не растает в мерных, безжалостных и бесконечных волнах бытия.

Шли минуты, но тесная, захламленная комната не собиралась никуда исчезать. И мало-помалу Барок успокоился. Вспомнил вчерашний день, своего нового «соседа». И тут же заглянул в голову, проверяя, я все ли в порядке там.

Нет, все хорошо. Рудольф, контролируемый узором, вел себя вполне прилично. Даже ночью. Барок ревизовал сознание. И тут все в норме. Голова исправно поставляла всю необходимую справочную информацию. И он успокоился.

Прошелся по комнате, заглянул в ящик, где хранились продукты. Да-да, он помнит, что он называется «холодильник». Съел какую-то холодную штуку. И сел на развороченную кровать, оценивая свои ощущения.

Ощущения были самыми приятными. Все шло, как положено. Вот только некоторые стороны новой жизни вызывали озабоченность. В частности, физическое состояние его нового тела. Барок презрительно скривился в сторону серой стены в голове. Как выяснилось, милейший Рудольф был ученым мужем. Инженером, что бы это ни значило. Мало того, изобретателем. Полное понимание этого слова к Бароку пока не пришло, но его волновала другая сторона вопроса. Он окинул взглядом свое тело и скривился. Ну нельзя же так. Воин не может доводить себя до такого состояния. Это … неприлично.

А как прилично?

Барок напрягся, стараясь вызвать хоть какой-то отголосок прежнего умения. В том, что в той, прошлой жизни, он был воином, сомнений уже не было. Тут латаная память сработала исправно. Но, похоже, сомнений данный факт не взывал только у него. Больше ни у кого. А что значит – быть воином? Барок задумался. Попробовал вновь обратиться к памяти. Но, увы, в этом вопросе его ждало разочарование. В отношении «каково» память молчала, как обиженный Рудольф. Ладно. Попробуем по-другому.

Барок поднял бледную руку, обтянутую дрябловатой кожей и поднес ладонь к лицу. Выпрямил ее дощечкой, прижав все пальцы друг к другу. Скривился: вместо дощечки вышла вялая бугристая подушечка. Пусть. Пальцы, вроде, сильные. Видно было, что Рудольф ими не только в носу ковыряет. Барок медленно сжал кулак, стараясь сгибать пальцы поочередно, сустав за суставом. Откуда он помнит, что так правильно?

Большой палец лег сверху, замыкая остальные и Барок со все возрастающим неудовольствием полюбовался на дело своих рук. Вернее, пальцев. Естественно, молоток из пухлой подушечки получиться не мог. Он и не получился. Получилось неровное мягкое яйцо, с трудом удерживающееся в сжатом положении. Да уж, эти руки предназначены явно для других движений. А каких? Позже. Барок выгнал из головы все лишние мысли. Сейчас он думает про путь воина и ни про что другое.

Удар сжатым кулаком вперед. Еще. Другой рукой. Не хочет работать сознание, обратимся к рефлексам. Почему-то Барок ни на секунду не задумался, что нынешние рефлексы не могут содержать информацию о его прошлой жизни.

Удар, удар, еще. Локтем. Коленом. Уф-ф. Как тяжело…. Немолодой мужчина, остановился посреди тесной комнаты и, мучаясь одышкой, оперся на жалобно скрипнувший стол.

Да уж…. Плакать в новом теле Бароку еще не приходилось, но он был к этому близок. Очень. Нет, это не бой и не удары. Это размазывание каши по стене. Спасибо, «сосед», удружил, нечего сказать. Тут до более-менее приличной формы работать и работать. Отчаяние (еще одно новое приобретение) выглянуло из-за серой стены, перегораживающей голову. А-а, так тебе эта конфетка не в новинку? Ну, что ж, мы все-таки попробуем стать похожим на человека. Начинаем? Давай. Когда? А почему не сейчас?

Почему, Барок понял очень быстро, едва начав. Когда из глубин памяти все же вылезли осколки его прежних, бароковских, рефлексов.

Он счастливо улыбнулся им, приветствуя свое прошлое, и начал повторять, казалось, навсегда забытые движения.

Удар одной рукой, рубящее движение ладонью другой. Разворот и, продолжая движение, удар. Присесть…. Не упасть и размазаться, а присесть. Присесть. И встать. Встать, тебе говорят, тупой кусок мяса. Разворот. Закрыться, готовя удар. Ногой. Хэк! А-а-а….

Заплывшее нетренированное тело замерло на полу, скрючившись и пытаясь схватиться за все поврежденные места. За какое хвататься первым, Барок не знал. Пах, связки бедра, спина? Боль резала тело везде. Или все же больше болят лопатка с плечом, которыми он стукнулся, когда мышцы выброшенной вверх ноги сократились и выдернули опорную ногу из-под неуклюжего тела?

Прихрамывая и охая, Барок поднялся на ноги и поковылял к кровати. Да уж, тут заниматься и заниматься. В паху опять стрельнуло, Барок зашипел, скривился, а потом вдруг ухмыльнулся. А все же жизнь идет дальше. Он уже начинает различать оттенки боли. Под лопаткой тут же кольнуло, и Барок выплюнул еще одно заемное ругательство, свои пока не вспоминались. Боль прошла, и Барок опять улыбнулся. А, что, совсем и неплохо. Идет всего второй день нового бытия, а он уже перестал получать удовольствие от боли. Пока более чем достаточно. И где-то глубоко в голове что-то шевельнулось. Это что, Рудольф с ним согласился?

Этот и следующий дни Барок почти целиком потратил на физическую подготовку. Рудольф, оказывается, жил в доме. Отдельном. И, что особенно приятно, довольно далеко отстоящим от остальных таких же. Так что неспешным упражнениям, с которых Барок начал приведение в порядок расхлябанного тела, никто не мешал.

Пробежки, отжимания. Подтягивания (э-э, скорее, висение на ближайших ветвях деревьев). Купание в далекой речке. Короткий сон. Пробежка. И так до вечера. Не перенапряжение, но введение в тонус.

Назавтра было еще хуже. Тело стонало на все лады, жаловалось, страдало и отказывалось работать напрочь. Но тут Барок ничем помочь не мог. День страданий полностью повторил предыдущий. Разве что сон вышел крепче.

Рудольф не мешал.

В истязаниях прошло еще двое суток. Приседания, бег, прыжки. И удары. Бесконечные удары. Ногами, руками, локтями, коленями, головой. Толчки и повороты. Конечно, до любого из уровней, которые могут называться боевыми, телу Барока оставалось еще примерно так же, как и до любого из солнц Алидады, но сейчас он, по крайней мере, уже не так сильно задыхался при беге. И вот, вечером шестого дня пребывания в теле Рудольфа Барок, наслаждавшийся каждым часом этих страданий, которые приносили ему все усиливающееся чувство жизни, понял, что хочет он, или не хочет, готов или не готов, а придется отправляться за едой. Все, что было в доме, он уже съел.

Оба солнца Алидады давным-давно ушли на покой, идти куда-либо на ночь глядя было глупостью, и Барок, утвердив в голове план на завтра, пожелал бунтующему животу приятной ночи. Послушал раздраженное бульканье, удовлетворенно (в который уже раз за это время) улыбнулся и растянулся на так и не заправленной за все эти дни кровати. Утром ему предстоит очередное приятное испытание. Выход в свет. Люди. Его новые собратья. Барок закрыл глаза. Как все-таки хорошо быть живым.

Глава 3

Чистый космос кончился, и следующие двадцать минут полета по общим трафик-каналам Донкат провел, включив долетный автомат. Расслабленно развалившись в кресле, неспешно покуривая и слушая уже другую, расслабляющую, музыку, Степа просматривал новостные ленты. Зачем ему это было надо, он бы и сам не мог объяснить. Рефлексы, рефлексы. За последние полгода, ему если и надо было что-то знать про жизнь вне слоя Изюбра, так это урожайность редких сортов вина, набором которых так любил хвастаться Декстер, ну и, может, последние течения в мире музыкальной моды. Хотя тут в силу определенных причин тоже больше должен был шевелиться сакс.

Коротко пискнул автомат, предупреждая, что полета осталось пять минут. Степа благодарно кивнул и потянулся. А все-таки в положении обеспеченного человека есть свои преимущества. Если долетный автомат «Пионера», его основного, и не такого уж давнего средства передвижения, в силу своей «непродвинутости» вел бы его по транспортным потокам часа два, рассматривая все движения окружающих ботов на ручном управлении как непрогнозируемые помехи, то мощные мозги «Параболы» без труда находили максимально короткую и быструю дорогу в мерцающей выхлопами паутине перепутанных транспортных коридоров околопланетного пространства Изюбра.

– Ручное управление, – мягко прошелестел голос автомата, предлагая взяться за штурвал Степе.

Он бы и сам справился, но медленнее, чем Степа. Бортовой компьютер бота все же не возьмет на себя смелость рисковать хозяином в сложных или запутанных ситуациях. Он предпочтет выждать. Донкат хмыкнул. Все же недоработка. То ли дело штурм-боты. Тот же ТШБ-26 «Анура», или в просторечии «Жаба», например. Тяжелый штурмовой бот, на котором Степе не так давно, во время памятной «операции» на Бойджере пришлось покувыркаться, уходя от истребителей саксов. Там у автомата только одна функция – доставить боевую единицу в заданную точку любой ценой. А уж экипаж – как получится. Степа хмыкнул еще раз. На его «Параболе» такие штуки без надобности, а вот Декстеру может и пригодиться. Пробиваться на «Тарантуле» через орбитальные пробки, например. Хотя, он мог себе и поставить уже….

Все, шутки в сторону. Донкат уселся поудобнее и перебросил рычаг управления в режим «ручное». Бот приятно лег на штурвал. Газ, и неспешно приближающийся поселок обжитых орбитальных астероидов, где уютно прятался между облагороженных скал дом Степы, прыгнул навстречу. Перед самой парк-зоной Донкат все же сбросил скорость, надо уважать соседей. О, а вот и они. Он, точнее.

К стыковой площадке соседнего дома приближалось зеркальное отображение Степиной «Параболы». Два бота одновременно подошли к своим шлюзам и зависли рядом, ожидая, пока неспешная автоматика приготовит парковочные ангары. Степа повернул голову и поприветствовал через стекло соседа. Немолодого крепкого мужчину с короткой стрижкой. Тот с улыбкой махнул рукой в ответ. Потом показал пальцем вокруг. Мол, как аппарат? Степа улыбнулся и поднял большой палец. Все отлично, спасибо за совет. Сосед улыбнулся еще раз, и они оба двинулись в почти одновременно открывшиеся створки шлюзов.

Дом. Умная «Домосфера» распознала хозяина еще на подходе и заботливо распахнула дверь. Добро пожаловать.

– Кофе и обед, – в воздух сообщил Донкат и уточнил. – Кофе сейчас.

– Принято, – негромко сообщил ровный мягкий голос. И добавил. – У вас двадцать шесть новых сообщений. Двадцать пять четвертой категории, одно – приоритетной.

Приоритетная! Степа подпрыгнул. Пыль космическая, он забыл включить суперфон после тира! В приоритетную группу у него входил только один-единственный человек.

Кофр полетел в сторону, Донкат рванулся к ком-центру, на ходу сдирая с уха пластину суперфона. Воткнул ее в контакт базы, пробежался по клавишам включения и настройки. Категорий общих сообщений Степа себе сделал всего четыре. Первая – родители и родственники. Вторая – друзья. Третья – работа, и четвертая – все остальное. От присылаемых счетов до псевдокоммерческих предложений, в обилии рассылаемых по гала-адресам. А не входящих в общие списки групп было две. Первая называлась просто и без затей – «Декстер». Эта группа, вернее единственный, входящий в нее участник имел высший приоритет связи (прямо как в настройках боевого скафандра) и мог вклиниваться в любые разговоры Степы. Кроме разговоров с группой «Приоритетная». В которой тоже был только один участник. Единственный. Вернее, единственная. Разговором с которой Степан Донкат не пожертвовал бы ни для чего.

– Да, мое солнце, – Степа, как был, не переодеваясь, в стрелковой одежде, плюхнулся на пол перед разворачивающимся в воздухе трехмерным изображением.

– Степ, привет, – невысокая девушка с короткими каштановыми кудряшками, обрамляющими милое лицо, материализовалась над ком-центром. – Извини, что долго не появлялась, просто пришлось понырять в газовые скопления, а потом еще Игорь Денисович, ногу подвернул. Пришлось дальше без него разбираться. Ну, ты понимаешь….

Пухлые губки сложились в озорную улыбку, и замерший Донкат невольно улыбнулся в ответ.

– … в общем, мы сейчас доступны для связи, и если ты, – она с той же улыбкой ткнула пальчиком в сидящего Степу, – сможешь оторваться от своих поклонниц, буду рада тебя слышать.

– Что?! – Донкат подпрыгнул на месте. – Какие поклонницы? Я тут монашу с утра до вечера, а она поклонницы…. Ну…. Я….

Изображение девушки исчезло.

– Эй, куда? – не понял Степа. – Назад.

– Приношу извинения, – произнес голос «Домосферы» из-под потолка. – Прозвучавшие в вашем голосе негативные интонации послужили сигналом для удаления объекта раздражения.

– Раздражения? – переспросил Степа. – Да я жить без нее не могу. Возвращай обратно.

– Приношу извинения, – еще раз прошелестел голос и изображение появилось вновь. Уже неподвижное. Такое, каким оно было в начале.

– Кофе лучше сделай, – примирительно пробурчал Степа. Как только изображение снова появилось в комнате, его бурчание тут же сошло на нет.

– Кофе готов, доставить в гостиную? – поинтересовался автомат.

– Не, сам приду, – сообщил Донкат, не отрывая взгляда от лукаво улыбающейся девушки. – А это изображение сделай бегущим.

– Как прикажете.

Степа рванул застежки стрелковой куртки, рассчитанной выдерживать случайные разряды и брызги плазмы, забросил ее в направлении шкафа (вроде, в дверцу попал, а дальше «Досмосфера» сама разберется) и пошел на кухню, сопровождаемый образом улыбающейся девушки, кочующим с одной стены на другую по ходу следования. Хитрые конструкторы «Домосферы» решили, что оптическое покрытие стен, на которое можно было настроить любое изображение, слишком функциональная вещь, чтобы ограничивать ее только декором. Помимо рисунка на любое место стены можно было вывести какой угодно сигнал. Конечно, экран витранса покажет это же изображение гораздо более качественно, но для ком-вызовов особого качества и не требуется. А эффект сопровождения, когда собеседник все время находится рядом с тобой, был очень приятным дополнением домашнего уюта, который изо всех сил старались предоставить своим заказчикам спецы из «ВМН». Единственно, что трехмерные сообщения были настроены только на центральной базе ком-центра, расположенной в гостиной, а во всех остальных помещениях просто выводились на стены плоской картинкой, но и так было неплохо. Тем более, что нехитрыми настройками собеседнику можно было придать любой вид. Степа и сам так иногда развлекался, наделяя некоторых звонящих то гипертрофированными мускулами, то обнаженным женским телом. А что, прикольно. Вот бы еще Селену вживую увидеть. А то, сколько можно прыгать по галактике? Ее дома ждут….

По мере движения Донката, изображение плавно перетекало из одной комнаты в другую. Кухня. Степа плюхнулся на стул, перед которым красовалась большая кружка с дымящимся кофе и посмотрел на пришедшую за ним картинку. Достал сигареты. Покопавшись в кармане, добыл зажигалку, прикурил и начал осматриваться по сторонам.

– Пепельницу дай.

Рядом со стоящей кружкой медленно, словно нехотя, образовалось небольшое углубление. Дань консерватизму. «Домосфера» штука дорогая. Степа ставил ее себе еще будучи не слишком обеспеченным торговым представителем компании «ВМН», и досталась она ему в виде бракованного образца с настройками от первоначального заказчика. А поскольку заказчики систем типа «Домосферы» люди, как правило, в возрасте, то и привычки в виде борьбы с курением, также перешли ему «по наследству». Он уже давно думал переставить себе обновленный вариант, где все настройки будут выставлены исключительно под него, но все никак не собрался.

С первым глотком кофе и первой затяжкой сигареты к нему начало возвращаться душевное равновесие. Влюбленно уставившись на улыбающееся изображение, Степа, отхлебнул еще кофе и показал рукой с сигаретой на экран.

– Контакт хочу.

– Контакт данного сообщения? – поинтересовался голос.

– Ага, – расплылся в улыбке Донкат.

– Селена Дмитриевна Коваль? – не успокаивался голос, решивший, видимо, идентифицировать желание хозяина, так сказать, до самого донышка.

– А там что, еще кто-то есть? – нахмурился Степа.

– Номер, с которого осуществлялся вызов, зарегистрирован на ФАФ, Федеральное Агентство по исследованию проблем Фотосферы.

– Чего? – Степа изумленно поставил чашку на стол.

– Фотосферы, – послушно повторил голос. – Фотосфера представляет собой слой атмосферы звезды, в котором формируется….

– Я знаю, что такое фотосфера, – отмахнулся Донкат. – Почему номер на них зарегистрирован?

– Нет информации, – ровно сообщили из-под потолка. И после короткой паузы поинтересовались. – Установить соединение?

– Установить, – Донкат поскреб затылок, рассеянно отхлебнул из чашки и сделал задумчивую затяжку.

Участок стены, на который транслировалось изображение связи, стал дымчатым. Из него начал доноситься какой-то шум. Стена наполнилась красками, появилось изображение. Оно стало четче, объемнее. И, наконец, сформировалось лицо девушки.

– Доброе утро, любимая, – улыбнулся Степа.

– Доброе утро, – улыбнулась в ответ девушка. – Как ты узнал время?

– У меня с тобой всегда утро, и всегда доброе, – Степа обнаружил, что все еще сидит на кухне, и пошел к ком-центру. Улыбающееся лицо Селены следовало за ним по комнатам. В гостиной оно превратилось в большую голову, висящую в воздухе. Степа непонятливо свел брови.

– Я тебя тоже очень люблю, – лицо Селены стало мечтательным. Степа умилился. Эти ее мгновенные смены настроения восхищали его с момента первой встречи. Еще там, на борту гала-люкса. – Извини, что долго молчала, не было связи.

Она заметила удивленное лицо Степы.

– Что с тобой?

– Да непривычно как-то с отдельно взятой головой разговаривать, – поделился своими наблюдениями тот.

– А-а, – рассмеялась Селена. Словно раскатились серебряные колокольчики. – Это ты, любимый, отвык с ручными ком-фонами разговаривать. Что с руки транслируется, то и видишь.

– Да я, собственно, и не привыкал, – пожал плечами Донкат. – А с чего это ты перешла на ручной ком-фон?

– Другого не предлагается, – судя по движению головы, Селена пожала плечами. – Мы же сейчас в Авангардах контра-слоев Ориона. Чем федеральная гала-связь сюда достает, тем и пользуемся.

– Ух ты, – восхитился-удивился Степа. – Миры Авангардов контра-слоев? Край рукава? Зачем вы туда забрались? Из обитаемой галактики сбежать намылились?

Голова Селены завертелась, как будто она осматривалась по сторонам.

– Да ты понимаешь, – она чуть понизила голос. – Ты давно воду в вино не превращал?

Донкат впал в задумчивость. Его странные, «магические», способности, которые он вынес из загадочной аномалии на Бойджере, «Белого места», как его называли, не проявлялись уже несколько месяцев. Как же они тогда с Селеной перепугались, когда «ведьма» Селена смогла лечить людей вне зоны аномалии, а сам Степа смог силой воли изменять физические свойства веществ. Вино превращал в воду, дерево – в камень. Одну из дверей комнаты пришлось даже заменить после того, как раздухарившийся Степа бодро прищурился, захотев обратить свои новые способности во что-то полезное. Была дверь пластиковая – стала армитоновая, плохо ли? Армитоновая, может, и неплохо, а вот бумажная… хм, да вот. Но продолжался этот цирк недолго. Одиннадцать дней, если точнее. Пока «Белое место» Бойджера вкупе с остальными четырьмя, разбросанными по галактике, демонстрировало необычную активность. Но как только взметывающиеся клубы призрачного тумана перестали воздевать к небу свои руки-протуберанцы, странные способности ушли, как не было. Селена опять могла лечить царапины лишь в пределах бойджа-аномалий, а Степе и вовсе пришлось расстаться с мечтами о карьере философского камня. Хорошо хоть они, поглощенные своим почти медовым почти месяцем, не стали громогласно объявлять о случившемся. А то привязались бы разные … исследователи, потом не отплюешься.

И вот теперь Селена опять вернулась к этой теме. Что-то случилось?

– Что-то случилось? – Степа вынырнул из своих мыслей.

– И да, и нет, – поджала губы Селена. Она еще раз осмотрелась. – Короче, слушай сюда….

Глава 4

Лучи двух солнц, пробивающиеся сквозь щели ветхого перекрытия гаража, казалось, задались целью свести его с ума. Множество солнечных крестиков рассыпались по всему гаражу, бликуя на гладких поверхностях, и унося желания и чувства Барока куда-то далеко-далеко. Эта сверкающая мозаика что-то ему напоминала. Что-то древнее. Давнее. Что-то такое, от чего его сердце начинало биться сильнее, быстрее. Доведенный по исступления этими воспоминаниями Барок перерыл все уголки своего невеликого багажа воспоминаний, но так ничего и не нашел. Ничего. Так откуда же берется это сладкое, странное чувство? К которому отчетливо примешивается боль. Боль потери? Утраты? Поражения? Горя?

Барок в очередной раз замотал головой, отгоняя наваждение. Нет, так дело не пойдет. Медитировать – это не сейчас. Сегодня у него и без того очень важное и нужное дело. Он собрался его сделать, и он его сделает. Стиснув зубы и упрямо наклонив голову. И никакие воспоминания ему не помешают. Все, работаем. Он посмотрел на конструкцию странной, прихотливой формы, замершую посреди гаража.

Слово «бот» на данный момент для него означало всего лишь «средство передвижения». Какие движения и в какой последовательности совершать, чтобы бот начал движение, Барок знал. Вытащил из завоеванной памяти Рудольфа. Но что он должен делать, он не понимал категорически.

Нет, нельзя. Барок не дал злости затопить его сознание. Злость разрушительна. Она не подскажет, какие последствия имеет каждое из действий, которые детально описаны в голове у «соседа». Наоборот, запутает еще больше. Так, расслабиться. Раз ничего другого не предлагается, надо использовать ту информацию, которая есть. Начали.

Барок сделал вдох, шумно выдохнул, чтобы успокоиться и взялся за ручку дверцы. Рывок. И он чуть не полетел вверх тормашками. Да уж, со всей силы рвать ее на себя не стоило, она открывается гораздо легче. Что ж, первый урок. Сила нужна не всегда. Дальше. Залезли.

Тумблеры. Барок ошалело уставился на неимоверное количество всевозможных ручек, рукояток, кнопок, экранов и переключателей, красовавшихся перед ним на панели управления. Несколько секунд ошарашенного рассматривания, и Барок испытал очередное новое чувство. Больше всего оно напоминало… страх. Не тот, который заставляет дрожать все тело, сдаваться на милость врага или орать дурным голосом. А тот, при котором очень хочется аккуратно закрыть за собой дверь и тихо-онько, на цыпочках, сбежать как можно дальше. Потому как сделать тут он не в силах ничего. Ну как, скажите, он будет разбираться со всем этим хозяйством?

Как? В Бароке всколыхнулась ярость. Одновременно знакомая и незнакомая. Его личная, не Рудольфа, ярость. Та самая, которая….. Ну…. Нет, не вспомнить. Старая память тут не помогает. Барок стиснул зубы. Он уже начал привыкать к отчаянию, которое неизменно приносили эти взрывающиеся в голове обломки прошлого. И трансформировать это отчаяние в дело.

Вот и сейчас, вновь нахлынувшее чувство потери смешалось с яростью и заставило непослушное тело взяться за рычаги на панели управления. Так, что мы тут помним? Это? Это? А еще это и это? Окрыленный своей злостью, Барок перебросил все рычажки, которые помнила его измученная голова. Начали.

Взи-и-и-и-и! Тиу-тиу-тиу! Дза-дза-дзаааа!

Приборная панель полыхнула всеми цветами спектра. Сразу с десяток дисплеев заморгало, запульсировало, привлекая внимание. По ушам резануло свистом, воем и звоном предупреждающих сигналов.

От испуга Барок вздрогнул всем телом. Поступок, недостойный воина. Но страшно ведь….

– Детос тагоч! – вырвалось у него.

Ругательство. Барок замер, как пораженный громом. Что это? Откуда? Откуда он это знает? Помнит? Да, помнит. Это его. Это его выражение. Оттуда. Из прошлой жизни. Кусок его прошлого. Простое ругательство. Маленький кусочек. Огромный кусок. Детос тагоч….

Ну же…. Еще, вот оно…. Но нет. Память предательски молчала. Опять. Ничего. Пустота. Немая, мертвая пустота. Только ругательство. Сладкая горечь его маленького мира, пришедшего вслед за ним. Откуда…? Тишина. Захотелось плакать.

За воспоминаниями Барок настолько отвлекся от происходящего, что возвращение в реальный мир вышло несколько нервным. Тревожный предупреждающий вой датчиков заставил очнувшегося Барока подпрыгнуть на месте. Да что вы все от меня хотите?

Уже совершенно потерявшийся Барок заглянул в себя. Голова, ты где? И вдруг, видимо, для разнообразия, в этот раз голова сработала.

Уделяя внимание каждому датчику в отдельности, Барок таки навел порядок. По одному отключая или перенастраивая каждый из них, он добился того, чтобы панель приобрела нормальный вид. Такой, который не вызывал отторжения у местной части его естества.

Ф-фух, все. Вроде все. Барок еще раз проверил все показатели на приборной панели, медленно отжал рычаг скорости, и отправил бот наружу, к солнцам.

И уже на выходе получил последнюю плюху. Внутренние приборы бота – это были не единственным, что следовало проверить перед вылетом. Если предварительно не открыть дверь гаража, то получится….. Ай….

Но к счастью, в щепки разнесенная деревянная дверь гаража оказалась финальным испытанием на пути к городу. А по приезду Барок и думать забыл об этих мелких препятствиях. Стало не до того.

А ведь не так и далеко от города жил Рудольф. Барок не успел даже получить удовольствие от скорости, как короткий полет закончился. На горизонте показались очертания чего-то, что явно было создано руками человека. Начинается город? Пожалуй.

Либрация. Барок покатал на языке название городка, вытащенное из памяти Рудольфа. «Покачивание видимой части естественных спутников…», чушь какая-то. И кому только пришло в голову назвать так город? Ученым? Ну да, ну да, Барок уже привычно принял факт, что в его прошлой жизни он довольно прохладно относился к представителям части своего общества, занимавшихся чистой наукой.

Сама по себе Либрация была невелика – сорок тысяч жителей. Барок не знал много это или мало, но его это и не волновало. Магазины есть? Есть. И хватит для начала. Остальные поселения Алидады были значительно меньше, да и располагались дальше. Барок не стал их даже рассматривать. Придет время, разберется. Сейчас в приоритете другие дела.

Так, а что это у нас тут моргает? Чего хочет? Слишком быстро? А кто ты есть, чтобы указывать мне? Как хочу, так и лечу.

Но сбросить скорость все же пришлось. Вернее, не пришлось. Бот сам начал сбрасывать скорость. Барок было завертелся, но быстро понял, что его оттормаживают извне. «Автоматические контролеры трафик-системы», выдала объяснение происходящему память Рудольфа.

Ну ладно. Барок унял свою мгновенно вспыхнувшую ярость. Он пока здесь никто, чтобы диктовать свои условия. Да и в городе ему нужна пока только еда. Не готов он ни к чему большему. Уже освоившись за время полета, Барок вывел на центральный экран карту Либрации, на краю которой пульсировала нежно-зеленая точка. Пункт назначения. Место, где Рудольф покупает еду.

И уже в магазине, похожем на длинный коридор, Барок понял, что появление в традиционном для прежнего хозяина месте было не самой лучшей идеей.

Само здание магазина представляло собой огромную прямоугольную коробку, занимавшую место, размерами схожее с небольшим парк-полем для пространственных ботов, как себе его представлял бывший хозяин тела Барока. Собственно, это был просто склад, вдоль длинной стороны которого протянулся кажущийся бесконечным ряд больших проемов, где происходила выдача товаров.

Сам заказ Барок сделал заранее, из дома. Память обеспечила его необходимой информацией, связанной с процедурой выбора товаров, но самим процессом он утруждаться не стал. Выбирать надо было с помощью какой-то моргающей разноцветными лампочками коробки, а с ней Бароку подружиться не удалось. Вспышки, писки, бесконечные требования ввести чего-то там. Нет, это не для него. Пока. Он просто попросил память получить все то, что в последний раз получал Рудольф. И вышло лучше некуда. Надпись «повторный заказ» появилась всего лишь два раза, и после второго подтверждения бодро сообщила, что на его унибраслет направлена вся необходимая информация. Барок здраво рассудил, что, раз в доме до этого была какая-то еда, которая его полностью устраивала, то еще сколько-то дней на этом наборе он проживет без видимых проблем. Счастье еще, что унибраслет большинство функций выполнял сам. Достаточно было его всего лишь поднести к платежному терминалу.

Так что в задачу Барока сейчас входило всего лишь добраться до ближайшего проема, предъявить браслет и забрать давным-давно приготовленный набор продуктов. Потом загрузить это все в бот – и домой. Виделось все очень просто. Но, как помнили они оба, и Барок и Рудольф, ни один план еще не осуществлялся в том виде, в котором он был задуман.

Началось все с самого заказа.

– Я делал заказ, – ровно проговорил Барок, подойдя к ближайшему проему и ожидая, что ему кто-нибудь ответит. Ответом ему была тишина. Не совсем чтобы тишина, вокруг было довольно шумно. К соседним проемам то дело подходили люди, носили какие-то коробки, везли тележки. Ездили приземистые автоматические механизмы, перевозящие на себе упакованные свертки.

Но проем Барока встретил его зияющей пустотой. Барок нахмурился. Первым его желанием было врезать кулаком по белоснежной полке, красующейся посередине проема. Как это так? Он сделал заказ. Он прилетел сюда. А его никто не встречает? Эй, холоп.

Но Барок все же сдержался. Не время сейчас. Он просто пожал плечами и перешел в другой проем, от которого только что отошла молодая женщина с объемистым пакетом. Тут-то уж точно кто-то да есть. Он ошибся. Второй проем щеголял точно таким же полным отсутствием живых существ. Барок разозлился, а потом напрягся. Что происходит? Они специально от него прячутся? Он что, не похож на Рудольфа?

Но все оказалось гораздо прозаичнее.

– Рудольф?

Барок не отреагировал никак. Он в этот момент по пояс засунулся в проем, высматривая кого-нибудь, кто сможет ему помочь. Никого. Аккуратная чистая площадка за проемом была пуста. Две кремовых стены, светлый потолок, и раздвижные двери в дальнем конце. Все. Никого и никаких товаров. А как тогда …?

У кого бы спросить? Барок хотел, было, завертеть головой, но вдруг фыркнул и чуть не хлопнул себя по лбу. То есть, как «у кого»? А «сосед»? И как он про него забыл?

– Рудольф?

Голос сзади приблизился, но Барок не обратил на это никакого внимания. Он был занят, стараясь достучаться до серой пелены в голове.

– Рудольф.

Детос тагоч, он же его зовет. Это он его за Рудольфа принял.

– Да? – развернулся Барок.

Движение вышло резким. Пухленький мужчина средних лет с редкой иссиня-черной шевелюрой и такими же черными, неожиданно пышными, усами отшатнулся, сделав два шага назад.

– Рудольф, здравствуй. Ты меня напугал.

– Здравствуй, – ровно отозвался Барок, роясь в голове в поисках подсказки.

Кто же это, кто…. Есть.

– Здравствуй, Тиллоев Агабек Юсуфович.

– Рудольф? – неуверенно переспросил незнакомый знакомец. Его черные глаза чуть расширились.

Барок напрягся. Что он сделал не так?

– Да?

– У тебя все в порядке?

– Да, – стараясь говорить как можно нейтральнее, ответил Барок. – У меня все в порядке.

– Тебя что-то давно не было видно.

– Меня что-то давно не было видно. Я был занят, – сообщил Барок.

– Занят? – переспросил обладатель черных усов.

Почему-то именно они больше всего привлекали внимание Барока. При каждом движении крупных пухлых губ Тиллоева они как будто начинали жить собственной жизнью, шевелясь не в такт произносимым словам.

– Занят? Чем?

Барок задумался. Что отвечать? Но тут Тиллоев сам помог ему.

– А-а, это ты грант стариков, наверное, до ума доводил? – «догадался» он.

Барок, благодаря памяти Рудольфа, знал, что есть «грант». Правда, как его можно доводить до ума представлял с трудом. Но раз этот усатый так уверен в этом варианте….

– Да, я доводил до ума грант стариков, – любезно, как ему казалось, согласился он.

Усатому Агабеку, однако, так не показалось. Он отодвинулся еще на шаг, окинув Барока подозрительным взглядом.

– У тебя все в порядке? – еще раз спросил Тиллоев.

Тут терпение Барока кончилось. Остатки старой памяти не говорили об этом периоде его прежней жизни ничего, но сам Барок был уже практически уверен, что глупых вопросов он всегда терпеть не мог. Как и существ, их задающих. Но вот как он с ними поступал? Рваная, раненая память, обрадованная возможностью хоть как-то услужить, тут же радостно подсунула видение оторванной головы. «Да?», удивился про себя Барок, «Я так делал?». И перевел задумчивый взгляд на пухлого усача.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.