- Она уничтожила аватар, - сказал Йама. - В народе считают, что это сделали еретики, однако аватары умолкли задолго до начала войны.
      - Помолчи. Сейчас говорю я. Ее историю ты, похоже, уже слышал. Она пыталась тебя завербовать, а ты, я полагаю, оказал сопротивление, иначе ты был бы теперь не здесь, а совсем в другом месте. Ты поступил абсолютно правильно.
      Анжела нам не друг, Йамаманама. Союзник - да, но не друг.
      Энобарбус подчиняется ей безоговорочно, но у нас имеются свои соображения. Кроме того, многое из сказанного ею служит лишь ее собственным целям, иначе говоря, не является правдой. Аватар уничтожила не Анжела, это работа одной из ее копий, которую Анжела поместила в пространство оракулов. Фантом, с которым ты общался, был копией той самой копии, но это не имеет значения. В любой из своих форм это просто убогое, обманутое создание. Когда Анжела погибла, женщина-фантом оказалась среди врагов и бросилась в нападение. Именно тогда погибли аватары, и не только они. Сгинули многие справочники, карты и архивы, заключенные в пространстве оракулов. Это и была настоящая война, а та, что тянется с тех пор между еретиками и бюрократами, - просто ее жалкая тень, ведь бюрократы потерпели поражение еще до того, как первый корабль с кучей идиотов на борту отправился из гавани Иза подавлять волнения в серединной точке мира.
      Однако все это нас не касается. Пока Анжела спускалась вниз по реке к самому дальнему и ничтожному городу Слияния, где собиралась посеять семена будущей ереси, в то самое время я вступил в пределы Стеклянной Пустыни. По образованию я - аптекарь, моя семья принадлежит к Департаменту Аптекарей и Хирургов уже тысячи лет, но я стремился к более глубокому знанию, знанию тайному, скрытому, забытому или запрещенному жрецами и чиновниками, которых пугает истинная судьба мира. Еще ребенком я изучил все закоулки в библиотеке департамента, все ее сокровища. Мое детство пришлось на те времена, когда иеродулы, обитающие внутри оракулов вместе с аватарами, еще не были уничтожены, а потому письменными источниками тогда практически совсем не пользовались. Среди хранящейся в них информации было полно ерунды, но мне удалось отыскать несколько настоящих драгоценностей.
      - Там ты и встретил Элифаса, - заметил Йама.
      - Нет, нет, это случилось в другой период. Разумеется, я его знал, как ребенок знает в лицо всех, работающих там, где проходит его детство. Однако сомневаюсь, что я сказал с ним хоть слово до своего прошлогоднего возвращения. В то время Элифас давно уже бросил поиски древних сокровищ письменных раритетов, но вот его друг, а когда-то и партнер, начальник всех служителей библиотеки, очень меня поощрял.
      Сам он интересовался картами, но я нашел кое-что получше.
      Я обнаружил личный отчет одного хирурга, жившего пять тысяч лет назад. Он работал среди непреображенных рас в серединной точке мира, и ему удалось заметить целую серию странных симптомов, встречавшихся у кочевых кланов, которые временами осмеливались забираться в районы древний боевых действий в Стеклянной Пустыне. Необычным было то, что одни и те же симптомы отмечались у представителей различных рас. В большинстве кланов зараженных особей убивали либо изгоняли, однако в некоторых племенах их болезнь считали благословением Хранителей, они становились предсказателями, пророками, оракулами, шаманами и тому подобное.
      - Это та самая болезнь, которой ты заразил меня! - воскликнул Йама.
      Доктор Дисмас вдруг резко ткнул рукой в сторону Йамы и с внезапным гневом завопил:
      - Молчи!. Хватит меня прерывать! Ты будешь молчать, иначе я...
      Руки доктора сотрясала крупная дрожь. Он стремительно отвернулся к окну. Плечи его вздымались. Когда, он снова обернулся к Йаме, на лице его играла улыбка, а в голосе звучали сладкие ноты:
      - Это моя история, Йамаманама. Не забегай вперед. Ты думаешь, что тебе многое известно, но ты ошибаешься.
      - Не скажу, что твоя история меня очень заинтересовала.
      Я хотел бы как можно скорее увидеть ее конец.
      - На самом деле очень даже заинтересовала! Уж я-то знаю!
      А кроме того, - продолжал доктор Дисмас все тем же медоточивым голосом, - если ты не захочешь слушать, я отрежу тебе ухо, но не сразу, не сразу. Настругаю его тоненькими ломтиками. Это будет тебе уроком. Так на чем я остановился?
      - Ты нашел древний отчет о путешествии.
      Сам того не желая, Йама заинтересовался рассказом. История доктора Дисмаса очень напоминала ту, с помощью которой Элифас заманил его в низовья. Элифас заявлял, что обнаружил сообщение о таинственном городе в отчете человека, путешествовавшего по Стеклянной Пустыне. По словам Элифаса, этот город населяли люди одной с Йамой расы.
      Документы, которые он показал Йаме, были подделкой, но кто знает, может быть, ложь старого посыльного уходила корнями в истину?
      Доктор Дисмас продолжал рассказывать:
      - Эти убогие записки никак не шли у меня из головы, я возвращался к ним снова и снова, пока наконец не выучил наизусть. Я даже снял с них копию. Но тогда я был еще ребенком, и впереди меня ждали долгие-долгие годы учебы.
      Постепенно моя увлеченность поугасла, я обратился к другим мыслям. Получив диплом и отправляясь к своему первому месту службы, я взял с собой только инструменты моей профессии, сложив их в кожаную сумку, оставшуюся еще от деда, да прихватил стандартный каталог травных сборов, микстур, ингредиентов и тому подобного. Ту копию мемуаров я с собой не брал, забыв о ней, как и о других детских забавах.
      Не стану утомлять тебя подробностями службы на моем первом месте, да и на втором тоже. Я был молод, глуп и наивен, стремился творить добро в мире, где это добро способно одерживать лишь временные победы. Но когда я получил третье назначение, в мою жизнь вмешалась сама судьба. Видишь ли, Йамаманама, я не верю в Хранителей. Точнее, я не верю, что они продолжают существовать в феноменологической Вселенной. Однако в тот момент все выглядело так, будто в мою жизнь вторглась какая-то неведомая сила и изменила ее навсегда.
      Меня направили в небольшой городок за падением Великой Реки, у самой границы Стеклянной Пустыни, и вот тут-то я столкнулся с теми симптомами, о которых с таким удивлением читал еще в детстве.
      Разумеется, мой интерес вспыхнул с новой силой. Летом я отправился в путешествие с торговым караваном и посетил множество стойбищ непреображенных кочевых племен. Наблюдая различные стадии болезни, я получил возможность составить представление о ее ходе. Мне удалось проследить развитие симптомов от момента появления простых бляшек и связанной с этим потери чувствительности до возникновения маний, слепоты и смерти. Мне представилась возможность произвести вскрытие свежего трупа - для этого пришлось взломать гробницу - и обследовать все наросты и узлы вдоль нервных волокон. Проследив пути миграции различных кланов кочевников по окраинам Стеклянной Пустыни и соотнеся их со случаями болезни, я сумел вычислить очаг ее распространения.
      Не стану утомлять тебя описанием всех трудностей, с которыми мне пришлось столкнуться. Я никому не мог довериться, а потому шел один, что едва не стоило мне жизни.
      Стеклянная Пустыня - это настоящий кошмар. За Большим Хребтом нет свободной воды. Тамошняя река - зеркальное отражение нашей Великой Реки высохла еще в Эпоху Мятежа. Вся эта местность - сплошной жар и нестерпимое сияние, бесконечные песчаные дюны, солончаки, кратеры расплавленного стекла, выжженная земля. Там ничего не растет, только камнеломки и какие-то жилистые растения, больше похожие на машины, чем на живые организмы. Увидев их, я понял: мемуары не солгали. А подойдя к кучке этих созданий чуть ближе, я едва не погиб.
      Отправляясь в путешествие, я взял с собой несколько верблюдов и мула, однако верблюды пали от болезни, и мне пришлось оставить большую часть провизии у их трупов. Мул оставался со мной, но потом разразилась страшная песчаная буря. Она длилась двенадцать дней, и все это время мул был привязан у моей палатки. Когда я наконец сумел выбраться наружу и сквозь красноватую пыль увидел мутный диск солнца, то нашел только кости несчастного животного. Какие-то твари, похожие на грифов, ссорились из-за останков моего спутника. Эти птицы тоже отчасти были машинами, и когда они обратили свое внимание на меня, мне пришлось их убить.
      Одна задела меня крылом, и жесткие перья рассекли мне грудь до самых ребер.
      Я отправился дальше, страдая от ран, таща на себе все свои пожитки и зная, что на обратный путь не хватит ни хлеба, ни воды. Я шел по ночам, а днем укрывался от демонов пыли и жара, а также от внезапных песчаных бурь, гнавших острые как лезвия кремневые иголки. Днем стояла не стерпимая жара, ночью наступал такой холод, что дыхание застывало кристалликами льда. Небо было абсолютно чистым. Мой взгляд беспрепятственно проникал в самые глубины Вселенной: я видел туманности, искорки далеких галактик, видел тусклое свечение первичного космического яйца-прародителя. Так я двигался четыре дня, а на пятый нашел то, что искал.
      Доктор Дисмас зажег новую сигарету. Руки его сильно дрожали. Йама не отрываясь следил за каждым движением доктора. История полностью захватила Йаму, он чувствовал: то, что когда-то случилось с доктором, сейчас происходит с ним самим. Черно-красные вспышки перед глазами усилились. Казалось, он смотрит на мир сквозь колышущиеся на неощутимом ветру полотнища полупрозрачных знамен. Страх бился в его груди огромными стальными крыльями. Йаме чудилось, что он вовсе не попал возле оракула в плен к доктору Дисмасу, вместо этого он перевалился через край мира и теперь летит вниз, в бездну, что все это - кошмарный сон, и сейчас Йама проснется, чтобы оказаться еще в более страшной действительности.
      - Эх, Йамаманама, - проговорил наконец доктор Дисмас. - Дитя Реки! Как я тебе завидую! Все это было так давно, что у меня в памяти сохранилось лишь несколько по-настоящему ярких воспоминаний; я так долго играл с этими драгоценностями, что теперь они совсем истерлись, словно мелкие камушки в ложе быстрого горного потока. Это было так ужасно и так прекрасно! Такая боль и такая радость! Такая радость!
      Йама остолбенел: старый аптекарь плакал!
      Лицо доктора Дисмаса заострилось, но выражение восторга с него не уходило.
      - Да, да, - сказал он. - Слезы, обыкновенные человеческие слезы. Слезы о том, чем я был. И чем стал в объятиях своей страсти. Я заново родился на свет. Родился в крови и боли. Но из всего этого явилась безмерная слава и радость.
      Такая безмерная радость!
      Левой рукой он отер слезы с темного, задубевшего от бляшек лица и громко потянул носом. На физиономии доктора Дисмаса чувства проявлялись очень редко, и сейчас он напоминал театрального мима, который держит перед раскрашенным неподвижным лицом маску подходящей к случаю эмоции. (Йама вдруг подумал, не по плану ли Хранителей практически у всех рас Слияния одинаково выражаются все чувства: страх, надежда, гнев, любовь, счастье, скорбь.) Истинные помышления доктора Дисмаса были загадочны, но сейчас он впервые показал нечто похожее на человеческие переживания.
      - Да, да, - наконец произнес доктор Дисмас, слегка шмыгнув носом. - Я до сих пор волнуюсь, вспоминая о тех временах. Я добрался до цели и сам этого не понял. Я был в бреду. Ожоги и ссадины покрывали все мое тело. Кожа почернела и растрескалась от солнца, при каждом движении из ран сочились кровь и гной. Все связки распухли. Дело было на рассвете. Дул бешеный обжигающий ветер. Он вытягивал из моего тела последние капли влаги. Я добрался до какого-то хаотического лабиринта. Земля там походила на грубое, шершавое стекло, исчерченное путаницей причудливых хребтов и каньонов. Истощенный и больной, я понимал, что еще до конца дня или к закату следующего обречен умереть. Кое-как я дополз до глубокого ущелья, поставил в его тени палатку и заполз внутрь.
      Моя возлюбленная услышала звук шагов за много лиг, уловила его сотнями антенн-усиков, рассеянных по поверхности пустыни. Она наблюдала за мной десятками глаз, и эти глаза были повсюду. Они сверкали кристаллами в скальных породах, обшаривали местность, извиваясь на гибких стебельках-шеях, которые моя госпожа вырастила из обломков собственного тела.
      Как раз эти щупальца-стебли явились за мной в самый пик полуденного зноя.
      Сотни, а может, тысячи паукообразных созданий из черного матового стекла с глухим дробным шумом двигались по пустыне. Когда первый их них рассек полог моей палатки, я очнулся от тяжкого забытья и в панике схватился за энергопистолет. Уничтожив с десяток непонятных тварей, я успел выскочить из охваченных пламенем обрывков палатки, но увидел сотни новых врагов, прилепившихся к отвесному склону каньона, под которым я нашел приют. Они всей массой бросились на меня, я ощутил острый укол, почувствовал, что тело мое сковано коконом, и потерял сознание. Так началось...
      В этот момент прямо из пустоты раздался звонок.
      - Ну, что еще? - раздраженно бросил доктор Дисмас и повернулся к Йаме спиной, продолжая разговор с невидимым собеседником. - Неужели нельзя подождать? Да, мальчик. Да, я. Да. Нет, я хочу ему рассказать. Ты и не поймешь зачем, если не... Разумеется, я знаю, что ты... Ну хорошо, раз ты считаешь, что это необходимо...
      Доктор Дисмас обернулся и впился в Йаму взглядом своих желтоватых глаз, будто видел его впервые.
      - Так мы говорили о моем романс, о встрече с любовью.
      Я рассказал тебе о самом начале, о мелких машинах, которые суть такие же части тела моей возлюбленной, как у тебя, Иамаманама, - глаза, уши, пальцы, ступни. Они отыскали и парализовали меня, как оса парализует жирную гусеницу. И подобно осе, они обволокли меня коконом, сотканным из материи собственного тела. Нити этого вещества обладали неким подобием интеллекта и тотчас начали исцелять мое израненное тело. Эти же машины доставили мне воду, обогащенную витаминами, аминокислотами и солями, и выпаивали меня, как дитя.
      Сам я пребывал в жестокой лихорадке и не осознавал, где я и что со мной. Мне представлялось, что я нахожусь в госпитальной палатке, стоящей в прохладной тени пальм; за белыми парусиновыми стенами журчит вода. Возможно, это было лишь предвкушением будущего блаженства. А тем временем моя возлюбленная подбиралась ко мне все ближе.
      Она поняла, что в моем лице ей досталась бесценная добыча. Раньше она позволяла своим отросткам инфицировать всех попадающихся кочевников, но то, что вырастало в телах аборигенов, обладало не большим интеллектом, чем сами отростки. Сейчас она росла в мою сторону, как трава в пустыне прорастает корнем к подземному источнику воды.
      Я до сих пор не знаю, сколько все это длилось, но наконец она до меня добралась. Серебряная нить, не толще паутинки, пробила мой череп и, бесконечно ветвясь, слилась с нейронами зрительного и слухового центров моего мозга. И тогда возлюбленная явилась моему взору во всем ужасающем великолепии своей славы. Она поведала мне истинную историю нашего мира.
      Не стану пересказывать тебе ее повествование. Ты должен сам получить это знание. Сейчас оно зреет в твоем разуме.
      Скоро процесс будет завершен, и оно проснется. Скажу лишь, что это новое знание изменило меня полностью и бесповоротно. Я узнал о фантастических сражениях, которые моя возлюбленная вела за пределами воздушного кокона нашего мира, о величественных победах, о сокрушительном поражении и последовавшем за ним падении. Она рухнула с невообразимой высоты и с громадной скоростью, трансформируясь во время падения. Удар о земную твердь был страшен, и она глубоко вонзилась в самую мантию. Бешеная энергия падения растопила скальные породы, и моя возлюбленная оказалась в сплавившемся подземном склепе. О, я вижу, ты понимаешь. Да, да, ты пробуждаешься. Ты чувствуешь, правда?
      Она пролежала там десять тысяч лет, постепенно преображая себя и рассылая по пустыне свои отростки, которые слушали, смотрели, изучали обстановку.
      Только вообрази, дитя, какова сила духа. Десять тысяч лет агонии и борьбы за выживание в абсолютном одиночестве. И лишь совсем недавно она решилась вступить в контакт со своими соплеменницами, пережившими войны Эпохи Мятежа. Допрашивая попавших к ней жалких аборигенов, она методом дедукции получала представление о происходящих в мире событиях. Отростки поразили своими жалами множество кочевников, однако назад возвращались лишь единицы, к тому же их убогие жизни давали слишком мало информации.
      Но тут появился я, и все изменилось. Дело даже не в том, что я принадлежал к одной из преображенных рас. Важнее оказался момент моего появления: я прибыл вскоре после тога, как Анжела вторглась в пространство оракулов. Моя возлюбленная услышала ее зов. Вот почему меня излечили и вернули в мир, чтобы я мог собрать информацию о новой войне и найти союзников.
      Однако мои деяния оказались куда более важными. Да, да, я сумел дать своей возлюбленной много, много больше. Я привел к ней героя, последнего из Строителей, Дитя Реки! И возлагаю его к ее ногам. Семена, которые я заставил его проглотить, исходят, разумеется от моей возлюбленной, да-да, от нее, и от твоего отца. Теперь мы едины, ты и я! - Доктор Дисмас закончил речь, неумело улыбнулся и низко поклонился.
      - Я скорее умру, доктор, - ответил Йама. - Я не стану служить.
      - Но ты ведь проснулся, - весело отозвался доктор Дисмас. - Я знаю! Я чувствую! Поговори со мной, дорогое мое дитя! Время настало! Пора!
      И тут Йама осознал, что все это время аптекарь говорил сам с собой и с той машиной, которая росла у него внутри.
      Поняв это, Йама почувствовал, как в груди разорвался комок нестерпимой боли. Черно-красные языки пламени заполнили весь мир. Среди багровых волн боли возник силуэт - зародыш цвета чистого золота, свернувшийся колечком. Он медленно поднял тяжелую, слепую голову и повернул ее к Йаме, и тот с ужасом подумал, что если глаза этого создания откроются и их взгляд встретится с его собственным, то он, Йама, лишится рассудка. Зародыш стал говорить. Казалось, голос принадлежал самому Йаме.
      Не станешь служить? Но тогда ты пойдешь против природы своей расы. Твой народ был сотворен, чтобы служить Хранителям и строить сей мир. Пусть люди твоей расы давно ушли, но ты - здесь, и ты будешь служить. Будешь служить мне.
      Снаружи, из мира, плывущего над огнем, раздался другой голос, глубокий, звучный и очень злой:
      - Что ты с ним делаешь? Сейчас же прекрати, Дисмас!
      Прекрати немедленно! Я приказываю!
      Боль отступила. Видение растаяло. Выгнутое дугой тело Иамы обмякло, голова его безвольно склонилась набок. И вот сквозь черно-красную дымку Йама увидел густую гриву волос и страшное, иссеченное шрамами лицо воина-еретика, предателя Энобарбуса.
      3. ТОРГОВЕЦ
      Трое суток Пандарас и Тибор спускались вниз по реке, держась вблизи мангровых рощ, окаймляющих дальний берег. Пандарас не мог решиться пересечь бесконечную речную гладь на хлипком плоту, ведь первая же более или менее серьезная волна перевернет его в единый миг. Плавал Пандарас совсем неплохо, тем не менее каждую ночь он привязывал себя к огромным связкам камыша, чтобы не соскользнуть во сне в воду и не утонуть, так и не успев проснуться. Сам он спал очень мало, а Тибор не спал совсем. Иеродул сказал, что бессонница еще одно проклятие, которое наложили на его расу Хранители. Хмыкнув, Пандарас подумал, что это объясняет полное отсутствие воображения у его спутника; ему не дано видеть сны.
      Искорка в монете не разгоралась, но и не меркла. Очевидно, Йама жив, но он очень далеко. Ну и пусть! Каждый раз глядя на керамический диск, Пандарас молился только об одном - найти своего хозяина. Пусть для этого придется забраться за край мира, пусть придется потратить всю жизнь!
      Тибор мерно работал веслом. Мимо в молчании проплывал лохматый берег в зарослях ризофор, качались на мелких волнах островки смоковниц, полные зеленой мерцающей тени, которую не мог разогнать яркий полуденный свет сияющего солнца. Чтоб скоротать время, Пандарас в подробностях описал все приключения, которые он пережил вместе с Иамой.
      Рассказал, как назначил себя оруженосцем Йамы после событий в трактире "Скрещенные топоры", когда хозяин задумал убить Йаму из-за двух реалов. Как они встретили наемницу Тамору, как попытались вернуть на корабль беглого моряка. Описал разрушение Храма Черного Колодца и поход во Дворец Человеческой Памяти (правда, сам Пандарас после удара по голове не слишком-то много об этом помнил). Потом был заговор в Департаменте Прорицаний, пленение, префект Корин, бегство из заключения, когда Пандарас впервые по-настоящему испугался своего господина. Окутанный бешеным синим огнем, Йама был страшен в своем гневе. А сотворенное Йамой чудо? Тогда он преобразил младенца одного из туземных племен, обитающих во Дворце. Ликующая великолепная процессия сопровождала Йаму по бесконечным улицам Иза до самого порта. Остальное Тибор и сам видел.
      Путешествие на "Соболе" в низовья. Гибель родного дома Йамы. Преследующий их префект Корин. Его страшная смерть при нападении гигантских полипов, шторм, кораблекрушение... Однако Пандарас любил рассказывать, а потому все равно поведал слушателю об этих событиях.
      - Мой господин говорит, что легенды и рассказы - это единственный способ достичь бессмертия без благословения Хранителей. Для моего народа они - смысл жизни. Наша жизнь коротка, но она надолго остается в памяти благодаря Рассказам и песням. Хорошая легенда может пережить сотню поколении, детали могут меняться, но суть останется прежней, и ее герои будут оживать всякий раз, когда кто-нибудь начинает рассказ. Может, так будет и с нами, ведь мир еще не знал более поразительной истории.
      - Весь мир - это только легенды, - помолчав, откликнулся Тибор, равномерно взмахивая веслом. - Кто может отыскать в Великой Реке каплю, упавшую с кончика листа?
      Кто может сказать, где кончается одна история и начинается другая?
      Пандарас решил, что Тибор привел цитату из какой-то малоизвестной суры в Пуранах, и в кои-то веки придержал язык, не желая пускаться в теологический спор с иеродулом - священным рабом.
      Ночи в это время года были глухи и темны, их скрашивал лишь тусклый свет Ока Хранителей. Каждую ночь Око всходило чуть раньше, и прежде чем двинуться вниз, к дальнему берегу за темной гладью речной равнины, оно взбиралось по черному небосводу чуть выше. В необъятной тишине ночи Пандарас острее ощущал пустынность этого дикого берега, где не обитало ни единое человеческое существо, и он чувствовал облегчение, когда птичьи песни, крики обезьян, яростный лягушачий хор приветствовали подступающий рассвет.
      С каждым днем становилось заметно жарче, но Тибор, казалось, не чувствовал зноя. Он объяснил, что вырос в куда более жарком климате, поблизости от серединной точки мира, а здешнее мягкое солнышко - это просто ерунда.
      У них не было соли, а потому мясо антилопы испортилось прежде, чем они успели съесть даже четверть, но пищи хватало, только не зевай. На банановых и фиговых деревьях поджидали спелые плоды. Тибор соскребал жесткое волокно с гигантских папоротников, окаймлявших мангровые зарос-;. ли, и плел из него сети. На отмелях он ловил сомов и миног, а Пандарас тем временем лазил в кронах смоковниц, добывая из гнезд яйца птиц и ящериц. К тому же Тибор ел и насекомых, частенько прямо на лету хватая их длинным красным языком.
      Иногда им случалось заметить вдали, на самой середине реки, смутное пятнышко паруса караки или фрегата, направляющихся на войну, а однажды над плотом долго кружила машина. Потом она взмыла вверх и унеслась к туманной линии обитаемого берега. Крохотная машина напоминала осу с десятком парных стрекочущих крылышек и целой гроздью красноватых глаз. Вспомнив машины, которые префект Корин посылал им вслед, Пандарас поднял арбалет и держал его, пока машина кружила и пикировала у них над головой.
      Однако префект Корин наверняка погиб. Утонул, когда гигантские полипы в клочья разорвали его корабль. Со дна реки полипов вызвал Йама... В Слиянии множество машин, уговаривал себя Пандарас. Эта ничего не означает.
      К вечеру следующего дня они добрались до хижины странствующего торговца. Укрытая тенью высоких ризофор на берегу тихой заводи, жалкая хибара пряталась в ветвях древней смоковницы. Ее стены и остроконечная крыша были сложены из травяных матов. Внизу, на неподвижной, черной воде приткнулось с десяток маленьких лодок. Гладкие матовые листья смоковницы блестели в свете множества лампочек, похожих на стаю ярких светлячков. Из кассетного магнитофона по реке катились отчетливые звуки музыки. Тибор направил плот к домику, и потревоженные птицы тотчас подняли гвалт, предупреждая о появлении незнакомцев.
      Торговца звали Аюлф. Этот старик с маленьким хитрым личиком принадлежал к знакомой Пандарасу расе полулегальных торговцев, которые занимались контрабандой сигарет и Других запрещенных товаров в племена аборигенов. Многие из них добывали себе пропитание грабежом и разбоем в бесконечных доках Иза или на Великой Реке. Вся одежда Аюлфа состояла из набедренной повязки, под которую он постоянно лазил, чтобы почесать и устроить поудобнее свои гениталии.
      Его длинные ноги были жилистыми и крепкими на вид, а маленькую головку венчал невероятно грязный размотавшийся тюрбан. Сальные волосы, как пики, торчали из-под него во все стороны. Глаза Аюлфа цветом напоминали огонь или янтарь. Задумываясь, он постоянно тихонько бормотал, а время на размышления у него было: жадно уплетая соленую смесь риса и рыбы, Пандарас излагал ему весьма отредактированную версию своих приключений.
      Аюлф вел торговлю с местными рыбарями, выменивая сигареты, дешевую посуду, рыболовные крючки, нейлоновые сети, листовую бронзу и железо на кожи ящериц, змей, кайманов, шкуры болотной антилопы, перья райских птиц и других редких видов, а также на лекарства, получаемые из мхов и лишайников, растущих на смоковницах и в мангровых зарослях. Вся хижина была забита тюками сигарет, упакованных в черный пластик, деревянными ящиками, машинами и их обломками. Большое ружье, разобранное на детали, лежало возле огромного плоского камня, служившего очагом. Под крышей висели соленые шкуры, между ними располагались ароматные связки листьев дегтярника - отпугивать насекомых.
      Смеркалось. В тусклом вечернем свете по дому двигались пять женщин из племени рыбарей и десяток их отпрысков. Они зажигали лампы, чинили одежду, возились у кипящего котла с вечным рыбным супом, болтали на своем диалекте, украдкой бросая взгляды на ужинающих гостей. Тут же скакала ручная ворона, необычайно крупная, она доставала Пандарасу до пояса. Ворона смотрела на него блестящими бусинками глаз и, казалось, оценивала, насколько легко будет с ним справиться и каков он на вкус. Пол и черные пластиковые тюки были усеяны пятнами ее помета. Временами ворона издавала низкое грубое карканье и неожиданно бросалась то туда, то сюда, резко хлопая черными крыльями. Пандарас старался не упускать ее из виду и не расслабляться. Одну руку он постоянно держал на рукоятке своего кинжала, арбалет висел на плече. Хозяин не вызывал у юноши доверия.
      - Не бойся моей птицы, - успокаивал его торговец. - Она никогда не видела таких, как ты, вот ей и любопытно. - Все это время он прижимал к себе самую молодую из женщин, теперь же шлепнул ее по ягодицам и отослал прочь. Конечно, они просто животные, не люди. Но надо же и мне как-то жить, да и компания нужна. Понимаете, о чем я? У вас ведь тоже торговля вроде моей? Не отпирайтесь. Когда я вижу ловкого человека, то сразу понимаю что к чему.
      Говоря все это, Аюлф смотрел в упор на Тибора, но вдруг, словно что-то вспомнив, он повернулся к Пандарасу и хитро ему подмигнул.
      - Я смотрю, дела у тебя идут совсем неплохо, - вежливо заметил Пандарас.
      - Река много чего приносит сверху, - бесстрастно ответил торговец, - да и с войны немало добра перепадает. - Он ткнул большим пальцем себе за спину, указывая на ружье. - Например, эта штучка. Я бы продал ее тебе, да только уже обещал одному другу. Он будет возвращаться и заберет. Там еще нужно отладить спусковой механизм. Но у меня есть и другое оружие. Можешь прикупить что-нибудь поосновательней, а арбалет я возьму в счет уплаты. В этих местах нужно настоящее оружие, мощное. Хранители не очень-то присматриваются, что делается на нашей части реки. Понимаешь, о чем я?
      Пандарас подумал, что Аюлфов дружок точно пират. Наверняка торговцу приходится отдавать немалую толику своих доходов за покровительство и защиту.
      - Ты щедр к своим друзьям, господин, - вежливо сказал он.
      - В наших местах выгодно быть щедрым, - отозвался Аюлф. Он впился в хрящ остатками зубов, оторвал кусок и швырнул его вороне, та в воздухе перехватила его белым костистым клювом и целиком проглотила. - Оказываешь людям услуги, это помогает в делах и отгоняет неприятности.
      - Я вижу, дела у тебя неплохи. У тебя хороший дом, много женщин, много товаров. Да что говорить, у тебя целый флот лодок!
      - Ну конечно. В наших местах без лодки никак. А ваш плот, как он на реке?
      - Для плота очень неплохо. Мои друг - человек опытный, он умеет управляться с плотами.
      Желтые глаза Аюлфа метнулись к Тибору.
      - Друг? Ха, ты, должно быть, богатый человек, раз у тебя такой друг. Думаю, ты заслуживаешь чего-нибудь получше, чем плот.
      Медленно, медленно они подбирались к сделке и в конце концов вместе с Тибором спустились на самые нижние ветви смоковницы, чтобы осмотреть длинную, узкую пирогу. Лодку выдолбили в цельном стволе дерева, длинный утлегарь и высокий нос делали из нее вполне надежное судно. На дне лодки в вонючей воде лежал реактивный мотор. Завести его Аюлф не сумел, однако сообщил, что обычно тот просто летит, как райские гурии, которые поведут праведников к Хранителям в конце всех времен.
      Солнце село, а маленькие огоньки в ветвях смоковницы не могли рассеять тьму. Под домом было довольно сумрачно, но Пандарас видел в темноте лучше, чем торговец. Он внимательно посмотрел на мотор и заметил, что тот перемазан грязью. Очевидно, его когда-то уронили в реку.
      - Это большой мотор для маленькой лодки, - заметил он.
      - У меня такая торговля, что иногда надо побыстрее убраться, ухмыльнулся Аюлф, показав остатки своих зубов. - Зато с ним ты по реке доберешься куда угодно, к тому же быстро, как мысль Хранителей.