- Приятель, а вы довольно странно одеваетесь.
      Фил надел свой любимый шерстяной пуловер в стиле Неру, золотую рубашку и пурпурные вельветовые брюки, которые почти скрывали песочного цвета замшевые ботинки. Наряд венчал купленный Эмметом в магазине отеля галстук с пестрым рисунком, похожий на тот, что носил президент. Сейчас галстук душил Фила, словно петля.
      - Вы одеваетесь довольно странно, - повторил президент. - Наверное, это особенность всех писателей. Ну, я имел в виду некоторую своеобразность вашего внешнего вида.
      Несколько мгновений усталые глаза президента пытались разыскать лицо Фила. Казалось, на самом дне кроткого взгляда что-то затаилось, как у заключенного, который всматривается в небо сквозь решетку темницы.
      - Индивидуальный стиль, вы совершенно правы, - сказал Фил, увидев наконец возможность вернуться к своей теме. Теперь он должен сказать то главное, что выкристаллизовалось прошлой бессонной ночью. - Индивидуализм, сэр, вот в чем дело, не так ли? Даже мужчины в строгих костюмах продолжают носить галстуки, чтобы показать: они все еще обладают малой толикой индивидуальности. - Тут только он сообразил, что его галстук трудно отличить от галстука президента, но продолжал говорить: - Я начинаю понимать, что многое меняется в Америке, вот о чем я хотел бы с вами побеседовать...
      - Вы хотите получить значок, - деловито прервал его Холдеман. - Значок федерального агента. Не так ли? Значок, который поможет вам осуществить вашу компанию в защиту морали.
      Эммет, Холдеман и Крог ухмыльнулись, словно вспомнили один и тот же анекдот.
      - Значок не так уж и важен, - ответил Фил. - Просто теперь я вижу, в чем ошибка.
      - Я считаю, что мы вполне можем удовлетворить ваше желание, не правда ли, мистер президент? - вновь перебил его Холдеман. - Мы ведь дадим ему значок. Ну, вы понимаете, в качестве подарка.
      Президент заморгал.
      - Значок? Не знаю, есть ли у меня значок, но я могу поискать, безусловно...
      - У вас нет значка, - твердо сказал Холдеман.
      - У меня нет? - Президенту пришлось наклониться, чтобы открыть ящик письменного стола, теперь он поднял взгляд и, моргая, посмотрел на Фила.
      - Но мы закажем новый значок, - обещал Холдеман, а потом повернулся к Эммету и добавил: - Да, сделаем специальный заказ.
      Они переглянулись. Фил не сомневался, что они обменялись между собой каким-то сигналом. В комнате было так жарко, что Филу показалось, будто его накрыли пуховой периной. К тому же во рту появился какой-то горький привкус, от которого першило в горле.
      Холдеман сказал президенту:
      - Вы помните идею относительно книги?
      - Да, - кивнул президент. - Идея, связанная с книгой.
      Его глаза, казалось, мигали сами по себе, словно плохо отрегулированный механизм
      - Замечательная идея, - подсказал Холдеман, словно укоряя упрямого или стеснительного ребенка, и у Фила появилось глубокое внутреннее убеждение, что человек, с которым он разговаривает, вовсе не президент.
      Или президент, но давно превратившийся в фальшивку, оболочку, механическую куклу. "Та же самая метаморфоза происходила и со мной, подумал Фил, - пока не засиял очищающий белый свет. И если я не попытаюсь изменить свою жизнь, такой конец неизбежен".
      - Замечательная идея, - повторил президент, и его губы дрогнули. Он хотел улыбнуться, но получилось судорожное подергивание. - Да, вот в чем она состоит: вы могли бы написать книгу для детей, ну, точнее, для молодежи. На тему о... о...
      - О том, как добиться успеха, - подсказал Холдеман.
      - Да, как добиться успеха, - повторил президент. - Да, именно. - И начал разглагольствовать о том, что истинный талант есть результат глубокой внутренней мотивации и самодисциплины; он вполне мог быть одной из механических кукол в Диснейленде, разговаривающей даже тогда, когда ее никто не слушает.
      - Ну, - сказал Холдеман, когда президент замолчал или исчерпал программу, - я полагаю, что мы закончили.
      - Подарки, - сказал президент, наклонился к нижнему ящику стола и принялся что-то искать. - Никто не сможет упрекнуть Дика Никсона в том, что он плохо обращается со своими гостями, - продолжал он, выкладывая на стол блестящие подписанные фотографии, запонки, пепельницу и высокий бокал с изображением Белого Дома.
      Эммет сделал шаг вперед и сказал:
      - Спасибо, сэр. Мистеру Дику и мне оказана высокая честь. Казалось, президент его не слышит. Он продолжал рыться в ящике стола.
      - Тут есть чудесные булавки. Очень красивые булавки для лацканов пиджаков.
      Холдеман и Эммет переглянулись, и Холдеман сказал:
      - Мистер президент, мы опаздываем.
      - Да, булавки, вроде этой, - сказал президент, коснувшись лацкана своего костюма, - с американским флагом. У меня они где-то...
      - Мы найдем, - пообещал Холдеман, в голосе которого вновь появилась резкость.
      Он подтолкнул президента к Филу. Возникла неловкая пауза, пока Эгил Крог фотографировал президента и Фила, которые пожимали друг другу руки, стоя на синем ковре с белыми звездами перед флагштоками с развевающимися флагами. Вспышки света... нет, всего лишь вспышки камеры. Фил заморгал, и Эммет повел его к выходу, через офисы и длинные коридоры, и вскоре они оказались под серым небом на холодном воздухе, где их ждал автомобиль.
      - Все прошло удачно, - сказал после небольшой паузы Эммет. Он вел машину - ее взял на прокат Фил - по направлению к отелю.
      - Кто ты такой на самом деле? - спросил Фил. - И чего тебе нужно?
      - Я твой агент, Фил. И я о тебе забочусь. Это моя работа.
      - А то странное существо, твой приятель Холдеман, он заботится о президенте?
      - Президент - это произведение искусства, не так ли? Он выиграет выборы на третий срок и на четвертый. Такой человек слишком полезен, чтобы отказываться от его услуг. В отличие от тебя, Фил, он все еще может нам помочь.
      - Его победили в 1960 году, - возразил Фил. - Выборы выиграл Кеннеди. А в 1962 году он проиграл губернаторские выборы в Калифорнии. Сразу после объявления результатов он сказал, что оставляет политику. А потом что-то произошло. Он вернулся. Или его вернули, так? Деревянный конь, - сказал Фил, чувствуя себя опустошенным, - которого греки принесли в качестве дара.
      - Он больше не проиграет, - заявил Эммет, - можешь не сомневаться. Не в 1976, не в 1980, и не в 1984-м. У нас получилось: ты и он, - Эммет улыбнулся, продемонстрировав превосходные белые зубы. - Нужно добыть для тебя приглашение на одну из вечеринок. После того как ты закончишь книгу, это будет превосходная реклама.
      - Ты не хочешь, чтобы я закончил книгу, - возразил Фил. Он почувствовал, что задыхается, и попытался ослабить узел галстука. - Вот в чем дело. Ты позаботишься о том, чтобы я не довел свое творение до конца.
      - Фил, Фил, Фил, - увещевал Эммет. - Опять у тебя появилась одна из твоих диких теорий о заговоре? Ну, что теперь? Заговор скучных степенных "костюмов", объединившихся, чтобы помешать существованию творческих личностей? А теперь послушай меня, приятель. Нет никаких заговоров. Есть лишь обычные парни, которые честно выполняют свою работу, стараясь сделать мир чуточку более приятным местом. Ты считаешь, что мы опасны? Тогда взгляни на себя, Фил. Благодаря мне ты получил все, о чем только мог мечтать. Если бы не я, ты бы ничем не отличался от уличного бродяги. Жил бы в доме без лифта, где даже нет горячей воды, писал бы порнографические романы или научно-фантастическую чушь, получал бы гроши, которых едва хватало бы на оплату электричества. Ты бы постоянно жаловался на то, что в тебе умер гений. Посмотри правде в глаза, Фил. Я много тебе дал. Все самое лучшее.
      - И я получил все, что имеет тот парень, которого мы встретили в отеле - тот, что продает пончики? Он собирался стать певцом, а кто-то вроде тебя что-то с ним сделал.
      - Он мог бы внести свой вклад в популярную музыку, - парировал Эммет. Даже продавая пончики, он кое-что может. Но стал бы он счастливее? Не думаю. Больше я ничего тебе не скажу, Фил. Не задавай мне вопросов. Возвращайся в свой чудесный дом, работай над книгой и не устраивай никому неприятностей. А если перестанешь сохранять осторожность, то однажды умрешь от отравления витаминами или передозировки наркотиков.
      - Да, как музыкант, который пел народные песни, - сказал Фил.
      - Или погибнешь в автомобильной катастрофе, - добавил Эммет, - как Керуак, Берроуз и Гинсберг в Мексике. Мир жесток, Фил, и хотя как писатель ты уже никому не нужен, скажи спасибо, что я продолжаю оберегать твои интересы.
      - Потому что ты боишься, что я вдруг стану кому-нибудь нужен, - сказал Фил, которому наконец удалось сорвать с себя галстук.
      Он опустил стекло и выбросил галстук наружу, с удовольствием вдохнув холодный ветер.
      - Вот глупый ублюдок, - беззлобно проворчал Эммет. - Галстук стоил шесть с половиной долларов. Чистый шелк, произведение искусства.
      - Меня тошнит, - сказал Фил, он действительно чувствовал себя отвратительно, но заговорил об этом по другой причине.
      - Только не в машине, - резко сказал Эммет и остановился возле тротуара.
      Фил открыл дверь, вылез из машины и побежал прочь, а Эммет что-то крикнул ему вслед. Однако Фил продолжал бежать, пряча лицо от холодного ветра и не оглядываясь.
      Через пару кварталов ему пришлось перейти на шаг, сердце мучительно стучало, ноги болели. Холодный воздух обжигал легкие. Но ему удалось сбежать. Или Эммету было наплевать. В конце концов, он больше не писатель, его дар растрачен на мертвые книги, ничего больше не осталось.
      Если не считать одной книги, подумал Фил. "Человек в Высоком замке". Эммет хотел, чтобы никто о ней не узнал, он ее ненавидел, потому что именно такие книги я должен писать. Потому что я все-таки имею значение. И мне кое-что удалось изменить.
      Он продолжал шагать дальше, без всякой цели, для того лишь, чтобы двигаться, и оказался в бедных кварталах, хотя они совсем недалеко отъехали от Белого Дома. Несмотря на холод, люди сидели на ступеньках старых домов, разговаривали друг с другом, пили из бутылок, спрятанных в коричневые бумажные пакеты. Старик с великолепной гривой седых волос и роскошными усами сидел на кухонном стуле и курил дешевую сигару с таким очевидным наслаждением, которому могли бы позавидовать короли. Дети в вязаных шапочках и дешевых курточках гоняли бейсбольный мяч, ударяя им о стену, и что-то кричали высокими чистыми голосами. Почти все окна были украшены к Рождеству, в воздухе плыли ароматы готовящейся пищи. "Хорошие запахи, - подумал Фил, домашние человеческие ароматы". Он услышал, как по радио передают старую балладу, медленную печальную песню о розе и шиповнике, которые выросли на могиле.
      Становилось темно, начался снегопад, и казалось, будто снежинки возникают прямо из воздуха и падают на грязный тротуар. Фил ощущал холодные поцелуи крошечных белых звездочек, на мгновение касавшихся его лица.
      "Я все еще писатель, - подумал он, шагая по хлюпающему под ногами снегу. - У меня есть имя. И голос. Я все еще способен говорить правду. Может быть, журналист, который брал у меня в прошлом месяце интервью, тот, что работает в "Вашингтон пост", послушает меня, если я расскажу ему о заговоре андроидов против людей".
      "Нет, - подумал он, - так их не остановить - скорее, они остановят меня".
      Где же выход?
      Новая вспышка ударила в глаза. И вместе с ней пришло озарение.
      "Я буду писать о людях. И называть их андроидами. Я очеловечу машины, покажу, что они тоже могут любить и страдать".
      Может быть...
      На углу, у входа в дешевую закусочную, стояла старая толстая женщина с красным лицом и короткими, как у солдата, седыми волосами. Она куталась в грязный рваный мужской плащ, а сквозь прорехи виднелись газеты, которые она подложила, чтобы сохранить тепло. У нее были блестящие голубые глаза, с надеждой смотревшие на каждого нового прохожего, когда она потряхивала несколькими монетками в бумажном стаканчике.
      Фил вошел в теплую закусочную, позвонил по телефону и купил две чашки кофе. Потом он вернулся на улицу и всунул теплый стаканчик с кофе в руку своей сестры.