Пол Макоули
      Корабль Древних
      (Слияние - 2)
      Пер. с англ. Е.В. Моисеевой
      Это - Слияние. Искусственно созданный мир. Мир гигантской, сквозь космос текущей Реки. Мир ее побережий и ее островов, ее тайн и ее загадок...
      Это - Слияние. Мир, ставший домом для тысяч странных рас, чей геном преобразован был некогда таинственными Хранителями, давно исчезнувшими где-то в Черной Дыре. Мир, брошенный своими богами. Мир, в который недавно вернулись Древние - прародители Хранителей, еретические боги, затерявшиеся во времени и пространстве соседней галактики.
      Это - Слияние. Мир, в который однажды пришел Йама. Юноша, способный управлять машинами, царящими над народами Слияния. Юноша, чья судьба несет миру Слияния - миру, который стоит, лишь пока он неизменен, - ПЕРЕМЕНЫ.
      Йама. Легендарный герой сражений с "еретиками". Йама. Человек, пытающийся узнать хоть что-то о своем происхождении - и еще не знающий, что от исхода этих поисков зависит грядущее Слияния.
      Книги - обитель ушедших эпох.
      Их голоса шелестят между строк,
      Хотя суть их и плоть их развеялись в прах,
      Растаяв, как в Лете, в минувших веках.
      Томас Карлейль
      1. ЗАГОВОРЩИКИ
      Пандарас ступил на полутемную арену базилики как раз в тот момент, когда одна часть отряда бросилась на другую. Во главе нападавших неслась Тамора. С грозным кличем она двигалась на самом острие атакующего клина. Йама метался за двойной цепочкой оборонявшихся, призывая свою часть рабов к стойкости.
      Крохотные армии столкнулись, раздался грохот обернутых войлоком палок о небольшие круглые щиты. Заметались тени, над головами бойцов кружился целый рой огоньков, напоминая, сноп искр из развороченного костра. С минуту казалось, что атака захлебнется, но затем один из рабов в первой линии обороны отступил перед бешеным натиском Таморы. Его товарищи, вместо того чтобы сомкнуть ряды и закрыть брешь, дрогнули, смешались и подались назад, натыкаясь на вторую шеренгу обороны. Йама пытался докричаться до них, приказывал произвести перегруппировку, но рабы из его отряда валились на землю, спотыкаясь друг о друга, или же просто бросали щиты и посохи и бежали прочь. Тем временем клинообразный строй нападавших тоже потерял свою четкость: рабы принялись гоняться за противниками по всей базилике.
      Оказавшись в самом сердце этой неразберихи, Тамора с отвращением швырнула посох на землю, а Йама все дул и дул в свой свисток, пока беготня не прекратилась. Пандарас направился к ним, небрежно наступив на схему диспозиции, которую нынешним утром Тамора аккуратно расчертила мелом на мраморном полу базилики. Два огонька, словно искры, кружились вокруг его головы. Хитрая мордочка Пандараса изображала радостное оживление:
      - Неужели опять отмочили что-то не то? А с виду все выглядело очень впечатляюще.
      - Торчал бы лучше на кухне с посудомойками, там тебе самое место! злобно бросила Тамора и пошла прочь, собирая рабов в кучу, чтобы объяснить им, что именно, с ее точки зрения, они сделали не так. Казалось, машины заразились гневом грозной воительницы: они сверкали резким ярко-белым светом и носились вокруг ее головы, словно потревоженные осы. Длинные рыжие пряди волос стекали по спине, как струи крови. На ней были изрядно поцарапанные пластиковые латы и короткая юбочка из вытертых кожаных полос, которая почти полностью открывала взору сильные мускулистые ноги.
      Пандарас заметил:
      - Они вооружены просто палками, господин. Это что, тоже часть вашего плана?
      - Мы пока не решаемся дать им настоящее оружие, - ответил мальчишке Йама. На нем, как и на рабах, была только набедренная повязка, но ни стылый воздух, ни холод засыпанного песком пола, на котором Йама стоял босыми ногами, не охладили его пыл: он весь вспотел, в жилах кипел огонь. Он чувствовал, как все его существо трепещет от возбуждения. Черные густые кудри усмиряла повязка, на шее, на кожаном ремешке, болтался керамический диск - считалось, что в Эпоху Просвещения такие диски служили монетами, а на спине, упрятанный в ножны из козлиной кожи, висел тот самый нож - перевязь обвивала плечи Йамы и застегивалась на груди.
      Йама продолжил:
      - Мы тренировали их почти весь день. Видел бы ты, как они маршируют.
      Пандарас поднял глаза на хозяина и спросил с преувеличенной озабоченностью:
      - Как твоя голова, хозяин? Не началась ли у тебя лихорадка из-за раны? Ты в самом деле считаешь, что эта орда уборщиков и полотеров, вооруженных одними палками, сможет отпугнуть ударный отряд Департамента Туземных Проблем? Пусть даже они промаршируют во всем блеске...
      Йама улыбнулся:
      - А ты зачем здесь, Пандарас? Ты правда хотел мне что-то сказать или явился специально, чтобы подразнить Тамору? Надеюсь, что нет. Она делает, что может.
      Пандарас стрельнул глазами по сторонам, затем встал на цыпочки и потянулся так, что его голова достала Йаме до середины груди. Он быстро заговорил:
      - Я кое-что узнал. Конечно, ты можешь запихнуть меня на самое дно этого обанкротившегося, полуразрушенного Департамента, но я все равно продолжаю служить тебе изо всех сил.
      - Насколько я помню, ты сам выбрал себе место.
      Пандарас продолжил:
      - Значит, теперь ты можешь сказать мне спасибо за мою предусмотрительность. У меня есть новости, которые могут изменить весь наш план действий, и я желаю возложить свою добычу к твоим ногам, господин. Полагаю, ты останешься доволен.
      - Похоже, ты шпионил, Пандарас. Ну, и что ты узнал?
      - Дело было в том мавзолее, который они именуют здесь Залом Спокойного Разума, - начал Пандарас. - Пока вы с Таморой играли в солдатиков с этой толпой холопов, я рисковал жизнью, проникая в хитросплетение заговоров. Смертельно опасная игра, где проигравшему уготована смерть, но судьба была ко мне благосклонна, я кое-что узнал, и это может изменить все наши планы.
      Зал Спокойного Разума был мрачным помещением без окон, высеченным в базальтовой стене огромной пещеры, в которой размещался Департамент Предсказаний. Йама полагал, что он заперт и давно заброшен, как и многое в этом Департаменте.
      Он заметил:
      - Наверняка ты отправился туда на свидание с возлюбленной. Ты все еще обхаживаешь ту повариху? Судя по твоему виду, так и есть!
      Пандарас умылся, починил разорванную рубаху и почистил башмаки. Он где-то нашел или стащил красный шелковый шарф, который теперь был повязан на его тощей шее с такой небрежной элегантностью, что Йама сразу заподозрил: на это понадобилось целое утро.
      Над головой Пандараса, будто живые драгоценности, кружились две крошечные машины.
      Он моргнул и сказал:
      - Обхаживал, ухаживал, уломал и добился победы. Но я пришел не хвастаться, господин. Это старая сказка, сейчас не до нее. Если я правильно оцениваю ситуацию, мы подвергаемся здесь смертельной опасности.
      Йама улыбнулся. Его добровольный оруженосец обожал представлять в драматическом свете самые незначительные события.
      Пандарас стал объяснять:
      - В Зале Спокойного Разума у самого основания купола есть галерея. Если стать на верхней площадке ведущей туда лестницы и прижать ухо к стене, то можно услышать, о чем говорят стоящие в самом низу. Как я понимаю, подобные штучки очень ценились властителями, которые прекрасно знали, что заговорщики частенько сходятся в разного рода общественных зданиях, ибо такие встречи легко объяснить. Но фортуна улыбается храбрым, господин. Сегодня я сам оказался в роли властителя и подслушал, как шепталась парочка заговорщиков.
      Пандарас помедлил. В этот момент Йама отвернулся, вглядываясь в сумрачную глубину базилики. Тамора перестраивала рабов в три шеренги. Ее голос эхом отдавался в обветшалом великолепии сводчатого купола.
      Пандарас настойчиво произнес:
      - Господин! Это важнее, чем игра в солдатиков.
      - Но она тоже нужна. Начать с того, что именно из-за нее мы здесь оказались, к тому же нам полезно поддерживать форму.
      Йама не стал добавлять, что эти занятия удовлетворяли в его душе нечто таинственное, жаждавшее действий и борьбы. С того времени, как он вступил в пределы Дворца Человеческой Памяти, сны его заполнились кровожадными видениями, а иногда в нем поднимался беспричинный гнев, в глазах мелькали черно-красные зигзаги молний, начинала болеть голова, потом гнев стихал, оставалась лишь слабость и дурнота. Йаме изрядно досталось за то время, что он провел в Изе, сбежав от префекта Корина. Кроме того, он был ранен, когда они попали в засаду, впервые приближаясь к воротам Департамента Предсказаний. Разумеется, ему следовало отдохнуть, но времени на это не было.
      - Я должен знать, что говорит Тамора. Пошли со мной, Пандарас, - сказал Йама.
      - Удар по голове породил у тебя иллюзии, господин. Ты вообразил себя солдатом.
      - А ты вообразил себя моим оруженосцем, так что мы квиты, оба живем иллюзиями. А теперь - тихо. Поговорим о том, что ты слышал, когда Тамора закончит с нашими горе-воителями.
      Тамора запрыгнула на квадратный каменный постамент, когда-то служивший основанием статуи - теперь остались одни ступни, обутые в изящные туфли с остатками желтой краски. Она обвела взором шесть десятков собравшихся вокруг рабов и изобразила на своем маленьком треугольном личике насмешливое презрение. Этот трюк она объясняла Йаме так: чтобы учить, надо прежде всего быть хорошим актером, ни один урок не достигнет цели, если не идет из самого сердца.
      Все рабы принадлежали к одной расе: тощие, длиннорукие и кривоногие; их серая кожа тяжелыми складками висела вокруг узловатых суставов. У всех были длинные лисьи физиономии; жесткие нечесаные гривы черных или каштановых волос спадали на спину, а из-под кустистых бровей выглядывали мутные желтые или зеленые глазки. Раса была тупой и поразительно закостенелой в своем упрямстве и нерадивости. Сайл, секретарь Департамента Прорицаний, утверждал, что их семьи служат здесь уже более двадцати тысяч лет. По природе своей они были услужливы и подобострастны, однако непривычная муштра привела их в угрюмое и даже мятежное настроение, и всем своим видом они подчеркивали при каждом удобном случае, что у Таморы и Йамы настоящей власти над ними нет. Поблескивая глазками, они слушали, как Тамора объясняет, насколько плохо они выполнили задание, при этом их острые зубы впивались в черные тонкие губы. Тамора говорила:
      - Вы все по очереди принимали участие как в защите, так и в нападении. Вам следует осознать, что если вы хотите победить или устоять на своей позиции, надо сохранять строй. Сила обороняющихся равна силе самого слабого солдата в цепочке. Если он устал, кто-то немедленно должен занять его место. А если нападающие прорвали линию, они тоже должны оставаться в строю, а не разбегаться в разные стороны.
      Один из рабов сказал:
      - Они стали убегать, а мы кинулись в погоню, госпожа. Что в этом плохого?
      Тамора вперила взгляд в говорившего и смотрела на него, пока тот не опустил глаза, потом объяснила:
      - За поворотом мог поджидать резерв. Если бы вы налетели на него, как стадо баранов, вас всех тут же уничтожили бы.
      - Но ведь больше никого не было, - упрямо пробормотал раб, а остальные согласно зашумели.
      Тамора заговорила громче:
      - Это пока тренировка. Когда вам действительно придется сражаться, вы ничего точно знать не будете. Поэтому нужно действовать как говорят, а не как вам хочется. Одного человека, когда он сам по себе, убить очень легко, а вот когда он в строю - значительно труднее. Если вы деретесь плечом к плечу, то защищаете не только себя, но и тех, кто рядом по обе стороны, и они тоже вас защищают. В таком случае нет нужды бояться, что враг зайдет с тыла - для этого ему пришлось бы обойти всю линию обороны. А это не выйдет, во всяком случае здесь, в коридорах. На открытой местности сражаются построившись в каре, как вы делали вчера.
      Тамора замолчала, чтобы передохнуть, и тут же вперед вышел раб из переднего ряда и сказал:
      - Госпожа, если бы у нас было настоящее оружие, мы действовали бы лучше.
      - Я открою арсенал, когда вы научитесь управляться с палками, ответила Тамора. - А судя по тому, что я видела сегодня, у вас и палки-то надо отобрать.
      Но раб не отступился. Он был выше остальных, может быть, потому, что не сутулился. В длинной гриве его волос мелькали серебряные нити. У большинства рабов над головой кружились лишь один-два тусклых огонька, а над головой этого висела целая гроздь из шести штук, и горели они почти так же ярко, как у Таморы.
      Он настойчиво продолжал:
      - Когда дело дойдет до настоящей драки, мы же не будем сражаться этими палками, так почему мы с ними тренируемся?
      Рабы зашумели, подталкивая друг друга локтями, а Пандарас шепнул Йаме:
      - Внизу, в кухне, они тоже на это жаловались.
      Йаму внезапно охватил гнев. Он вышел вперед и встал напротив раба с седой гривой.
      - В битве решает не оружие, а дисциплина, - громко сказал он, - а у вас не хватит дисциплины, чтобы напасть на крысиное гнездо.
      Раб дерзко посмотрел Йаме в глаза и произнес:
      - Прошу прощения, господин, но уж в ловле крыс мы кое-что понимаем.
      В толпе рабов кое-кто засмеялся, и Йама совсем потерял над собой контроль. Теперь с ним такое случалось нередко.
      - Ну, давай, - бросил он, - давай, крысолов! Покажи, как ты умеешь сражаться.
      Раб обернулся к товарищам, но никто из них не выказал желания ему помочь. Смутившись, он произнес:
      - Господин! С тобой я не хочу драться.
      - Нам не приходится выбирать, с кем сражаться.
      Йама попросил у Таморы ее меч и рукояткой протянул его рабу.
      - Бери! Бери сейчас же!
      Раб выронил палку и простер пустые ладони:
      - Господин...
      Со своего постамента Тамора резко приказала:
      - Делай, что тебе говорят, или проваливай отсюда, как трусливый пес.
      Йама все совал эфес в руки рабу, так что тот в конце концов был вынужден его либо взять, либо уронить себе под ноги.
      - Бери-бери... Вот так. Теперь подними его повыше, это тебе не швабра, это - оружие. Убить можно острием или же режущим лезвием, а если ты боишься крови, то можно просто плашмя ударить врага по голове, так что из него дух выйдет. Однако не советую тебе использовать этот прием с более опытным противником. Тот человек, что ранил меня таким способом, лишился почти всех пальцев, когда я отражал его удар. Подними меч! Кончик лезвия должен быть вровень с глазами.
      Тамора заметила:
      - Если ты мужчина, то должен знать, что чем выше угол, тем резче выпад. Слушай учителя! Докажи, что ты мужчина.
      Остальные рабы, разрушив строй, отошли подальше и образовали нечто вроде круга, а Йама и седовласый раб оказались в центре. Теперь они пересмеивались, и Йама на них прикрикнул, повторив слова сержанта Родена, которые сам слышал множество раз:
      - Не смейся над вооруженным человеком, если, конечно, не хочешь с ним сразиться.
      Указав на седовласого раба, Йама ткнул себя пальцем чуть ниже грудины и сказал:
      - А теперь попробуй нанести мне удар. Целься сюда. Если промахнешься и не попадешь в сердце, то можешь задеть легкое. Так ли, эдак ли, все равно ты меня убьешь. Ну, давай!
      Раб попытался сделать осторожный выпад, но дотянулся только наполовину. Йама ударом отклонил четырехгранное острие, кинулся вперед и закричал прямо в лицо раба:
      - Ну, давай! Убей меня! Не то я вырву тебе глаза! Будет тебе урок. Давай!
      Раб взвизгнул и бросился в атаку, бешено размахивая мечом. Но Йама сделал шаг вперед, оказался в мертвой зоне и схватил раба за локоть, одновременно сбив его с ног. Падая, раб выронил меч, но Йама успел его подхватить раньше, чем клинок звякнул о мраморный пол. Плавным взмахом Йама поднес лезвие к самому горлу упавшего. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не завершить движение, как положено.
      Раб смотрел на него снизу вверх, желтые щелочки его глаз мрачно светились под шестью взволнованно мечущимися огоньками. На мгновение воцарилась тишина. Йама огляделся. Остальные рабы прятали глаза, избегая встречаться с ним взглядом. Он усмехнулся, убрал меч и протянул его Таморе.
      Она спрятала меч в ножны, спрыгнула с пьедестала и помогла встать упавшему рабу.
      - Смелая попытка. Во всяком случае, это лучше, чем все, что сделали остальные. - Она посмотрела на толпу: - Мне плевать, что вы нас ненавидите, но мне совсем не плевать, что вы не в состоянии как следует разозлиться. Когда дойдет до дела, то без злости не обойтись, иначе останется один только страх. Мы не можем научить вас злиться, но если вы это сумеете, то мы научим, как эту злость направить куда надо. Завтра попробуем снова. А теперь убирайтесь с моих глаз! Ну, бегом марш!
      Пандарас насмешливо зааплодировал, пока рабы разбегались в разные стороны, стуча когтями по мрамору пола. Хмыкнув, он проговорил:
      - Что за представление, господин! Никогда не думал, что из тебя выйдет такой актер. Прекрасная игра!
      Йама пожал плечами. Теперь, когда все кончилось, он ощутил стыд. В голове толчками пульсировала боль. Он объяснил:
      - Я не играл. Я взбесился.
      Вмешалась Тамора:
      - О чем я и говорю: без злости не обойтись. Ты входишь во вкус, Йама. Это хорошо. Мы из тебя сделаем мужчину, не хуже наших из Бешеного Племени. Думаешь, не получится? Эти рабы были в услужении тысячи поколений, а мы обращаемся с ними как с добровольцами. Слишком мы добренькие. Они берут в руки оружие не потому, что стремятся к нему, а потому, что им так сказали. Да они пальцем не пошевелят без приказа, а потом сделают только то, что им указано, ни на шаг больше. Они хоть целый день могут прекрасно ходить строем и ни разу не собьются с ноги, но боевого духу у них нет и не будет.
      Тамора злилась на себя и не собиралась прощать виновных. Все шло вкривь и вкось с самого момента, когда они попали в засаду, устроенную шайкой наемных негодяев у Ворот Двойной Славы.
      Она добавила:
      - Мы - только пара наемников. Разумеется, мы делаем все возможное с тем материалом, который есть в наличии, но в конце концов это ничего не изменит. Силы Туземных Проблем войдут сюда, как к себе домой, перебьют рабов и займут все помещения за один день. Не очень-то полезное отклонение от твоих поисков, Йама. Мне жаль, что так получается.
      - Однако без этого прикрытия я не смог бы попасть во Дворец без допроса. А кроме того, - широко улыбнулся Йама, - мне нравится эта работа: упражнения, муштра.
      Так оно и было. Грохот щитов и окованных палок, запах тела и пота - все это всколыхнуло в его душе милые воспоминания о бесчисленных днях, проведенных в гимнастическом зале с Тельмоном и сержантом Роденом, а учебные бои служили отдушиной для той воинственной жажды, о которой он прежде даже не подозревал.
      Тамора сказала:
      - Я и забыла, что ты так молод и просто не можешь не надеяться. Мы, конечно, заставим этих несчастных поверить, что в них вселился боевой дух, но это ни на минуту не оттянет их гибель. Они знают, что обречены на смерть и что их жены и дети тоже погибнут или пойдут в рабство. За нас потребуют выкуп, но раз он уже внесен в виде залога в Департамент Внутренней Гармонии, то нас освободят и к тому же заплатят положенный гонорар. Вот такая будет развязка.
      - Хотелось бы мне, чтобы ты оказалась права. Но, боюсь, префект Корин все еще меня ищет, а он занимает очень высокий пост в Туземных Проблемах.
      Это они обсуждали и раньше, а потому Тамора произнесла с нарочитым терпением:
      - Разумеется, я права. С самого сотворения мира все происходит именно так. Если бы не древние протоколы, здесь постоянно шла бы гражданская война. У твоего префекта не хватит власти что-либо изменить. Я уверена, что тех идиотов послали в засаду именно от Департамента Туземных Проблем, и префект Корин вполне мог приложить к этому руку, но теперь, когда мы находимся в пределах данного Департамента, он не посмеет ничего сделать.
      А теперь слушай. Есть одна проблема. Не твой префект, а настоящая проблема. Мы сражаемся потому, что нам платят. Если попадем в плен, ничего плохого с нами не случится. Но рабам приходится сражаться, потому что им приказали, а приказали им из-за того, что эта ведьма, которая здесь распоряжается, утверждает, что она прорицает победу. Здешние рабы нутром чуют, что она врет. Оттого-то они такие мрачные.
      Йама заметил:
      - Но мы же не можем знать наверняка, что Лурия только притворяется, будто владеет тайным даром предвидения.
      - Ха! Она-то точно знает, что ничего подобного у нее нет. И Сайл знает. И рабы. А вторая пифия просто-напросто бледнолицее слабоумное дитя, украденное из колыбели. Я не слышала, чтобы она хоть слово сказала за все время, пока мы здесь торчим.
      Тут вмешался Пандарас:
      - Пусть Дафна совсем еще маленькая, но дар у нее есть, потому-то ей и запретили говорить. Лурия боится, что когда-нибудь невинная Дафна разоблачит ее обман. Господин, мне надо обсудить с тобой то, что я услышал.
      Йама сказал:
      - Дафна совсем еще маленькая. Конечно, может оказаться, что у нее есть свои мысли по этому поводу, но, возможно, ей нечего сказать.
      Тамора засмеялась:
      - Йама, твоя наивность просто опасна для окружающих. Раз в кои-то веки твой любимый крысенок сказал дельную вещь, а ты не слушаешь. Если у Дафны и правда есть пророческий дар, то Лурия будет пытаться заставить ее молчать. И Сайл тоже. И эта его анемичная жена. Ведь Дафна наверняка знает, к какому разгрому приведет оборона Департамента.
      На это Йама сказал:
      - Ну, скоро мы увидим ее за работой. Через два дня оракула откроют для посетителей, и пифии станут отвечать на вопросы пришедших им поклониться. Вполне вероятно, что церемония эта будет проходить в последний раз, ибо через десять дней после нее наступит крайний срок ответа на требование о сдаче. И тогда Департамент Туземных Проблем получит возможность попрать обветшалую славу Департамента Прорицаний, ступив в пределы Полуденного Покоя и заняв помещения, где Иерархи некогда плавали среди Звездных карт Галактики, направляя маршруты со звезды на звезду сквозь дыры в пространстве и времени. Пандарас обратился к Таморе:
      - Мой господин заплатил тебе, чтобы ты помогла отыскать его расу, и это более почетная задача, чем ваша игра в солдатиков. И вы оба это поймете, если только дадите мне кое-что рассказать.
      - Если хочешь, можешь смываться, - сказала Тамора. - Хотела бы я посмотреть, как ты будешь убегать, крысенок. Тут-то и выяснится, что на твой счет я всегда была права.
      Пандарас заговорил с видом оскорбленного достоинства:
      - Я предпочитаю не реагировать на выпады относительно свойств моего характера, разве что позволю себе заметить: те, кто приписывает всем окружающим низкие мотивы, делают это потому, что от себя самих ничего другого не ожидают. Однако, пока вы играли в солдатиков, я рисковал жизнью. Господин! Пожалуйста, выслушай меня. Я должен рассказать тебе, что слышал.
      - Если это снова кухонные сплетни, - вмешалась Тамора, - то лучше заткнись. Ты способен создать целую эпическую поэму из такой мелочи, как разбитое стекло.
      - Хм, а почему бы и нет? Для самого стекла наступил момент мучительной смерти, его товарищи - стекла в соседних рамах - скорбят о своем соратнике, осознавая в этот миг, что и самих их ожидает смертный удел.
      Тут вмешался Йама:
      - Пандарас говорит, что подслушал тайное совещание заговорщиков.
      - Господин, она мне не поверит. Не стоит ей даже рассказывать.
      - Давай быстрее, Пандарас! Забудь свою раненую гордость.
      - Их было двое. Они о чем-то шептались, и тут я услышал, как один из них сказал: "Завтра, на рассвете. Отправляйся туда и скорее возвращайся". Голос был женский. А второй, наверное, просто слуга, потому что он в ответ что-то покорно промычал и все. Тут женский голос произносит: "Исполни это, и я взлечу очень высоко. Не справишься - она останется жить. А если она будет жить, мы все можем умереть". А потом они ушли, господин, и я больше ничего не услышал. Но ведь этого достаточно, правда?
      Тамора сказала:
      - Такого вполне следовало ожидать. Эти древние департаменты - настоящие крысиные гнезда, там вечно из-за пустяков плетутся интриги и вспыхивает вражда.
      Пандарас спросил:
      - Если здесь никому нельзя доверять, зачем нам оставаться? Надо бежать, так будет меньше потерь.
      Йама вернулся к теме:
      - Ты так и не сказал нам, кто были эти заговорщики.
      - Ну, что касается личностей...
      Тамора фыркнула:
      - Ха! Ты сдрейфил и не решился высунуть нос, чтобы рассмотреть.
      - Если бы я перегнулся через перила галереи, меня бы увидели, и все было бы кончено. - Пандарас стукнул по паре светлячков, кружившихся у него над головой, они нырнули вниз, а потом снова вернулись на орбиту. - Эти проклятые штуки, которыми мы должны пользоваться вместо свечей, обязательно меня бы выдали.
      - Я так и думала, ты сдрейфил.
      Йама сказал:
      - Это не имеет значения. Ворота закрываются на ночь, а на рассвете открываются. Тот, кто уйдет завтра поутру, и будет нашим заговорщиком.
      Тамора продолжила мысль:
      - А когда мы его поймаем, то вытрясем из него всю правду.
      - Нет, - сказал Йама, - Я отправлюсь за ним по пятам и узнаю все, что смогу. Разумеется, если заговор вообще существует. Ведь всему может быть вполне невинное объяснение.
      Тренировать рабов было неплохим делом, но за те три дня, что они здесь провели, Йама практически больше ничем не занимался. Ему уже начинало казаться, что он задыхается в затхлой атмосфере Департамента Прорицаний с его бесконечными церемониями и постоянными воспоминаниями о канувшей в прошлое славе минувших дней. Ему хотелось побольше увидеть в самом Дворце, найти архивы своей расы и двинуться дальше. Хотелось отправиться в низовья и окунуться в стихию военных действий в срединной точке мира.
      - Ясно, что это какой-то заговор против жирной суки, - задумчиво проговорила Тамора. - Мы оказались здесь из-за отказа Лурии вступить в переговоры с Департаментом Туземных Проблем. Не будь ее, не было бы и проблемы.
      - "Не справишься - она останется жить. А если она будет жить, мы все можем умереть", - процитировал Пандарас.
      - Когда твой крысенок со мной соглашается, - обратилась к Йаме Тамора, - тогда можешь считать, что я действительно права. Возможно, в этой ситуации - лучшее, что можно сделать, вообще ничего не делать. В любом случае тебе нельзя отсюда уходить, Йама. Закон и обычай защищают нас, только пока мы остаемся в стенах Департамента Прорицаний. Я знаю, тебе хочется начать поиски архивов своей расы. Но имей терпение. Через десять дней Департамент Туземных Проблем захватит это заведение, как бы мы ни надрывались, обучая рабов. Ты уже ранен, кроме того, нас ввели в заблуждение относительно сил, которыми нам предстоит командовать, к тому же наши работодатели без конца плетут друг против друга интриги. Вполне очевидно, что кое-кто здесь продался Туземным Проблемам и надеется, погубив конкурентов, достичь своих целей. Для нас не имеет никакого значения, кто против кого выступает, все равно чести и славы здесь не добьешься. Организация обороны - это лишь формальность перед неизбежной сдачей. Ничего хорошего тут не добьешься, как и во всех заказах, которые мне устраивал Горго. Вот и еще один повод прикончить его, когда мы вырвемся.
      Горго был посредником, который нашел для Таморы этот контракт. Он пытался убить Йаму, потому что из-за Йамы пропали комиссионные за предыдущее дело, а кроме того, Горго подозревал, что с помощью Йамы Таморе удастся выпутаться из долговой зависимости. А вместо этого Йама сам убил Горго, проткнув его сотней крохотных машин, но Тамора этого не видела, она не верила и не хотела верить в то, что называла "магическими трюками" Йамы.
      - Если удастся выяснить подробности, - сказал Йама, - мы сможем уничтожить заговор еще до его начала.
      - Ха! А если ты уйдешь отсюда до окончания контракта, тебя убьют. Ты останешься здесь, хотя бы ради безопасности.
      - Я сам о себе могу позаботиться.
      Тамора проницательно на него посмотрела и спросила:
      - А как твоя рана? Беспокоит?
      - Иногда побаливает голова, только и всего, - признался Йама.
      Как раз в этот момент он почувствовал, что в голове зарождается боль. Было такое ощущение, будто череп становится слишком мал, чтобы вместить все его мысли, а мозг превращается в пузырь, надуваемый всеразрастающимся гневом. В глазах замелькали черные и красные искры. Йама с трудом подавил искушение выхватить меч и на кого-нибудь броситься.
      Он произнес:
      - Я не совершу снова той же ошибки. И я буду действовать, как считаю нужным.
      Пандарас добавил:
      - Может быть, моему господину следует уйти прямо сейчас? А потом отправиться на поиски архивов своей расы... Ведь он явился сюда из-за них.
      Тамора вдруг резко отвернулась, рубанув своей палкой по постаменту с такой силой, что та раскололась надвое. Она уставилась на расщепившийся обломок, а потом с яростью зашвырнула его в сумрачную глубину базилики.
      - Ха! Иди куда хочешь! Катитесь оба! Увидите, к чему это приведет. Скорее всего к смерти. Пусть даже тебе удастся обойти лазутчиков Департамента Туземных Проблем... Ты совсем не знаешь Дворца, а это опасное местечко.
      - Я вернусь, - сказал Йама. - Я обещал, что помогу тебе, а меня учили выполнять обещания. Кроме того, я надеюсь здесь кое-что узнать. Разве способность находить утерянные вещи - это не одно из свойств этого Департамента?
      2. ОКО ХРАНИТЕЛЕЙ
      В Департаменте Прорицаний существовал обычай, что к ужину в трапезной палате Дома Двенадцати Передних Покоев собирались все до одного служители Департамента, начиная со старшей пифии и кончая самым младшим золотарем. Прорицательницы и их ближайшие домочадцы - секретарь, казначей, камергер, библиотекарь, ризничий, а также десяток обладателей древних званий и постов, чьи функции имели чисто церемониальный характер или вообще превратились в пустые титулы - размещались на возвышении в одном конце трапезной; рабы занимали места в соответствии с должностью по остальным трем сторонам. Трапезная вовсе не представляла собой нарядный пиршественный зал. Йама подозревал, что когда-то на этих голых стенах висели гобелены - кое-где еще торчали крюки, а каменные плиты пола наверняка были устланы коврами. Однако теперь высокие потолки скрывались во мраке, ибо эта мрачная палата не имела ни украшений, ни другого освещения, кроме огоньков, танцующих вокруг голов всех присутствующих мужчин и женщин. Рабы ели в молчании; звон и скрежет их ножей сопровождался высоким чистым голосом чтеца, который, стоя на аналое в углу трапезной, нараспев тянул суры из Пуран. Пандарас, единственный из нескольких понуро жующих рабов, осмеливался время от времени бросить взгляд в сторону сидящих на возвышении.
      Несмотря на унылую атмосферу трапезной, эти ужины вызывали в душе Йамы ощущение тепла и покоя; их официальный дух, длинная череда блюд, подаваемых ливрейными лакеями, напоминали ему о доме, о вечерах за длинным банкетным столом в замке эдила. Он сидел, раскинувшись среди шелковых подушек (тонкая вышивка на них расползлась и зияла прорехами), за низким квадратным столиком рядом с Сайлом, секретарем Департамента Прорицаний, и беременной женой Сайла - Ригой. Остальные домочадцы группами окружали другие столы, при этом все лица были обращены в сторону возлежащих на подушках пифий.
      Департамент Прорицаний был одним из самых древних во Дворце Человеческой Памяти, и хотя сейчас для него наступили тяжелые времена, традиции в нем еще соблюдались. Пища подавалась самая убогая, в основном рис и клейкие овощные соусы, которые следовало есть корочками пресного хлеба (рабы питались еще хуже: чечевицей и съедобным пластиком), однако подавали ее на тонком, почти прозрачном фарфоре, а жидкое горьковатое вино разносили в хрупких стеклянных кубках, пронизанных золотыми и серебряными жилками.
      Лурия, старшая из прорицательниц, растекалась телесами по своему ложу и выглядела, по язвительному замечанию Таморы, как выброшенная на берег медуза. Над головой ее висела целая корона красных и золотых огоньков. Ела Лурия на удивление изящно, но с бешеным аппетитом, обычно она успевала справиться со своей порцией и позвонить в колокольчик, чтобы унесли тарелки, когда остальные еще не съели и половины. Ее лицо и руки сплошь состояли из жирных складок, а глаза тонули за обрюзгшими холмами щек. Сами эти глаза, большие, темные и блестящие, осенялись длинными ресницами. Черные волосы Лурии, обильно смазанные жиром, были заплетены в бесчисленные косички с яркими шелковыми лентами, а одеяние ее состояло из множества разноцветных слоев тончайшего шифона, которые колыхались при малейшем дуновении воздуха. Если она выражала желание пройтись, то двое рабов должны были ее поддерживать, однако обычно ее переносили прямо в кресле. Лурия занималась предсказаниями уже более ста лет и сосредоточила в своих руках всю власть, что еще сохранилась у ветшающего Департамента Прорицаний. Чем-то она напоминала раздутого паука, мечущегося по дырявой паутине в душной, запертой комнате. Йама знал, что она не упускает ни малейшего нюанса разговоров, которые шепотом ведутся вокруг нее.
      Младшая пифия, Дафна, казалась хилой тенью Лурии. Ее плоское бледное лицо освещалось одним-единственным огоньком, как будто она была ровней с самым последним рабом из кухонной прислуги. Длинная белая рубашка, перехваченная поясом из золотой проволоки, укрывала ее фигуру от шеи до самых щиколоток. На бритой голове бугрились шрамы. Дафна была слепа. Ее белые, как мрамор, глаза смотрели в потолок, а руки с тонкими пальцами, казалось, жили собственной жизнью, ощупывая чаши и блюда на подносе, который держал перед нею раб. Эти проворные кисти напоминали маленьких беспокойных зверушек. Она никогда не разговаривала и едва ли слышала хоть слово из того, что говорилось вокруг.
      Йама подозревал, что в Дафне кроется больше, чем одна личность. В последнее время он начал ощущать, что внутри каждого человека скрывается нечто вроде ядра - маленькая неделимая суть личности, душа, выращенная неразличимо мелкими машинами, воздействующими на все трансформированные расы. Но Дафна казалась сосудом для бесчисленного множества таких ядрышек, сосудом, в котором шло непрерывное брожение каких-то мерцающих и дрожащих осколков.
      Для Таморы эти официальные трапезы были сущим наказанием, и, будто издеваясь над собственной неловкостью, она демонстративно вела себя как неотесанный наемник. В тот вечер, после случившегося в базилике спора, она предпочла ужинать одна, за столиком в дальнем конце помоста и чувствовала себя не в своей тарелке. Но чем более утрированно она изображала варвара, тем больше интереса испытывал к ней Сайл, он наклонялся к Йаме и с насмешливо шокированным видом комментировал восхищенным шепотом каждое ее движение: то, как Тамора подбрасывала и ловила свой нож, как она зевала, как шумно сплевывала на пол кости, как пила из чаши для полоскания рук или как, не обращая ни на кого внимания, почесывалась с ленивой кошачьей грацией.
      - Очаровательна! - шептал Йаме Сайл. - В ней такое волнующе-мощное физическое начало!
      - Люди ее племени не очень-то привержены условности, - так же шепотом отвечал Йама.
      - К счастью, мы наняли ее не из-за манер, - вставила Рига, жена Сайла. Она была старше Сайла, обладала отточенным умом и острым взглядом. Рига тотчас давала оценку всему, что попадалось ей на глаза, и обычно находила там изъяны. У нее был большой срок беременности и выглядела она, как с нежностью говорил ее муж, "кругленькой, словно яичко": красная шелковая сорочка натягивалась на огромном животе, как кожа на барабане. Ее пушистые волосы, закрученные в высокий конус, создавали впечатление, что на этой небольшой головке возвышается спираль крупной раковины.
      - Она ведь тоже устала, - оправдывая Тамору, сказал Йама. - Мы оба трудились не покладая рук.
      Теперь чтец тянул суру, где рассказывалось, как Хранители изменили орбиты всех звезд Галактики, будто разбили парк на месте непроходимой чащи. Что это было? Памятник? Игра? Произведение искусства? Кто знает... Кто в состоянии проникнуть в мысли людей, ставших богами настолько могущественными, что материальная Вселенная их уже не интересовала и они ее покинули. Йама наизусть знал эти суры, а потому почти не слушал чтеца, но тот вдруг помедлил и стал декламировать суру с последней страницы Пуран.
      И возник золотой зародыш звука. Так явился мир. И обратились мысли Хранителей к сотворению Мира. И в чистой области мысли стала вибрировать, сама в себе отражаясь, долгая гласная и заключалось в ней полное описание Мира. И породила интерференция этих вибраций грубую материю Мира. И была эта материя просто сферой воды и воздуха, содержащей внутри капельку тверди.
      И сотворили Хранители человека и положили ему на лоб свою печать, и сотворили они женщину той же расы и положили ей на лоб тоже печать. Из белой глины срединной земли сотворили Хранители эту расу и благословили ее знаком своим. И стала эта раса служить Хранителям. И мириады людей этой расы творили мир сей по воле Хранителей.
      Кровь закипела в жилах у Йамы. Сура повествовала о том, как Хранители создали первую расу Слияния - Строителей, его расу, ту самую, которая, как раньше думали, канула вместе со своими хозяевами в черную дыру в самом сердце Ока Хранителей. Он увидел, что Сайл за ним наблюдает, и понял, что Сайл знает. Знает, кто он. Знает, зачем он здесь. И эту суру выбрали не случайно.
      Лурия позвонила в свой маленький колокольчик. Служители убрали со стола блюда с рисом и чаши с соусами, а затем обрызгали пирующих душистой водой с ароматом розовых лепестков.
      - Завтра ты сам будешь присутствовать на занятиях, - обратилась к Сайлу Лурия. - Я желаю знать, как идет подготовка наших сил самообороны.
      Не сводя с Йамы глаз, Сайл произнес:
      - Я уверен, пророчица, что это дело в надежных руках.
      Да, он, определенно, знал. Но что ему надо?
      Тамора громко сказала:
      - Ну, сегодня мы никого не убили. И рана моего друга быстро затягивается.
      Она вмешалась в разговор без приглашения, и Лурия сделала вид, что не слышит, как будто Тамора просто икнула. Сайл проговорил:
      - Пророчица, я наблюдал за тренировкой вчера, но завтра я снова этим займусь. Очень увлекательное зрелище. Посмотрела бы ты, как красиво они маршируют!
      - Жаль только, что они не умеют драться, - снова вмешалась Тамора.
      - Мне было видение, - сказала Сайлу Лурия. - Проследи, чтобы все шло, как надо.
      Тут опять заговорила Тамора:
      - Если ты что-то узнала, раскинув карты или кости, нам это тоже полезно узнать. Возможно, мы изменили бы свои планы.
      Наступила тишина. Сайл побледнел, как привидение. Наконец Лурия мягко проворковала:
      - Не кости, дорогая. Кости и карты - это для уличных шарлатанов, которые возьмут ваши деньги и наговорят всего, о чем вы, по их понятиям, мечтаете. Я вещаю истину. Сайл проговорил: - Пророчица вошла сегодня в транс. Если она сообщила так мало, то потому лишь, что измождена. Через два дня, на публичных прорицаниях ты сама увидишь, как утомляют пророчества.
      - Сайл любит всем все объяснять, - заметила Лурия. - Ты покажешь ему, насколько вы преуспели, а потом он мне все объяснит.
      - Ах, пророчица! Посмотрела бы ты, как маршируют рабы, - снова воскликнул Сайл и начал подробно описывать точность, с которой выполняются упражнения, и замолчал лишь, когда принесли последнюю перемену блюд: замороженные фрукты и сладкое белое вино.
      Лурия чисто символически отведала свою порцию и тут же позвонила в колокольчик. Чтец замолчал. Ужин подошел к концу. Подали кресло для Лурии, два здоровенных служителя помогли ей туда забраться, кресло унесли. Еще один служитель взял за руку Дафну, и она покорно, как ребенок или лунатик, пошла за ним. Рот ее был приоткрыт, и на подбородке блестела слюна.
      Рабы потянулись из зала, за ними летели стайки огоньков. Тут Рига сказала мужу:
      - Ты слишком добр к Лурии. Она этого не заслуживает. К тебе она относится вовсе не с такой добротой. А ведь ты работаешь на нее изо всех сил.
      Сайл мягко возразил:
      - Она день и ночь думает про требование о сдаче. Ну и, разумеется, о публичных прорицаниях тоже. Мы все в последнее время поддались нервозности.
      Рига сказала:
      - У Лурии есть ее великолепные войска, которые могут ходить строем хоть целый день и ни разу не собьются с ноги. Зачем же ей беспокоиться об ультиматуме? - Она сладко улыбнулась Таморе и, обращаясь к ней, проговорила: - Полагаю, ты делаешь все возможное, но наверняка тебе хотелось бы иметь настоящих солдат.
      - Других у нас нет, - вмешался Сайл, глядя на Йаму. - Уверен, что рабы будут стоять насмерть.
      - Конечно, будут, - отозвалась Рига. Она протянула руку, и муж помог ей подняться. Ее круглый живот заколыхался, натягивая шелковое платье. Она добавила:
      - И смерть придет очень быстро. Йама, Тамора, я не виню никого из вас. Наша добрая пророчица заявила, что нас ждет победа, а потому она и думать не желает ни о чем, что может эту победу обеспечить. Разумеется, нельзя и помыслить о продаже одной десятой части ее драгоценностей и безделушек. Пусть она никогда их и не носит, но ведь они - наследственное имущество и разве можно им пожертвовать ради такой ерунды, как охрана Департамента. Так что будем довольствоваться тем, что есть, и разделим судьбу Департамента.
      Тамора выпрямилась. Было видно, что она очень разозлилась. Показав острые белые зубы, она заявила:
      - Если в моих действиях вас хоть что-нибудь не устраивает, я тут же подам в отставку.
      Сайл успокаивающе взмахнул руками:
      - Ну, пожалуйста! Никто не имеет в виду ничего подобного! Я своими глазами видел, как прекрасно ты натренировала наших рабов. Что за зрелище! Они так красиво маршируют!
      - Тогда твои отчеты, наверное, неправильно истолковали. Извините. Мне пора заняться делами.
      Сайл поймал руку Йамы и мягко сказал:
      - Проводи меня, сделай одолжение.
      Йама посмотрел вслед Таморе, но она уже спустилась с помоста и стремительно рассекала толпу рабов, которые расступались перед ней, как колосья перед косцом. Он сказал:
      - Ну, разумеется.
      Прикосновение Сайла, его фамильярный тон пробудили в душе Йамы беспокойство и странное волнение. Он ощущал растущую нервозность, подобную той, что испытывал перед прыжком с дальнего конца нового причала в несущиеся мощным потоком воды Великой Реки, в которых дети амнанов чувствовали себя как дома. То был не страх, точнее, не совсем страх, а некое предвкушение, обострявшее все его чувства. Сайл ему слишком нравился, чтобы его опасаться, и дело было даже не в том, что этот высокий стройный красавец с тонкой костью, правильными чертами и легкими светлыми волосами напоминал Йаме его далекую возлюбленную Дирив.
      Сайл много рассказывал Йаме об истории Департамента Прорицаний и о торговле предсказаниями. Существовало множество способов узнать будущее, говорил Сайл, но большинство из них - ложные, а те, что практикуются по сию пору, можно разделить всего на три типа. Наиболее примитивным из них является ворожба: жребий, астрогаломантия, гадание по костям, бобам, картам - ничто из этого, как правильно заметила Лурия, в Департаменте не применяется, хотя шарлатаны пользуются такими приемами весьма широко. Значительно больше достоинств имеют методы, обобщенно названные прорицанием, когда знаки судьбы угадываются по внешнему облику клиента, как в метаскопии или хиромантии, или по очертаниям пейзажа или по рисункам на магическом зеркале, которые оставляет на нем пыль (Сайл сказал, что предпочтительнее всего золотой песок; во всяком случае, любая металлическая пыль лучше, чем обычная пыль или шелуха от рисовых зерен, какими пользуются древние гадалки). Чаще всего в Департаменте практикуется геомантия, рабдомантия, или, по-другому, лозоискательство для поисков утерянной собственности, определения подходящего места для строительства дома или для поиска почвенных вод. И, наконец, истинные пророчества, получаемые пифиями во сне или наяву в состоянии транса. Этот метод самый сложный, но и самый эффективный. Именно так будет, в соответствии с традицией, действовать пифия во время публичных пророчеств через два дня. Правда, в наше время клиенты в основном жаждут получить ответы лишь на весьма тривиальные вопросы или же обнаружить потерянные вещи (спрятанные завещания являются непреходящим лидером, так как многие обездоленные родственники умерших богачей считают, что где-то имеется "настоящее" завещание, в котором им отдается предпочтение). Некоторые желают пообщаться с покойными, другие хотят обрести уверенность, что задуманное дело или женитьба окажутся удачными.
      Проблема заключается в том, объяснил Сайл, что выгода от предсказаний будущего ушла в прошлое. Обычные жители Иза так же охотно поверят придорожной гадалке, как и пифии из Департамента Прорицаний, а другие Департаменты, планируя свою деятельность, не обращаются к ним за помощью.
      - Сайл хочет тебя кое о чем спросить, - обратилась к Йаме Рига, - ты уж уважь его, будь любезен.
      - Не здесь, - оборвал ее муж.
      - Скоро мы сможем говорить все, что хотим. Смотри, не сделай ложного шага. - Рига холодно посмотрела на своего мужа, но все же на прощание подставила ему лоб для поцелуя. Затем она удалилась.
      Сайл увлек Йаму к широкой лестнице в дальнем конце зала.
      - Куда мы идем? - спросил Йама. Рабы уступали им дорогу. Пандарас куда-то исчез. Очевидно, устремился на поиски новых любовных приключений.
      - Я хочу тебе кое-что показать, - объяснил Сайл.
      В голосе его звучала мягкая вкрадчивость, свойственная скорее пожилым и опытным людям, хотя он был не более чем вдвое старше Йамы и намного моложе своей жены. - Обещаю, что долго тебя не задержу. Как твоя рана? Тебе следовало показать ее брату Лекарю.
      - Тамора сказала, что повязку не следует трогать, - ответил Йама. - Да и вообще там в основном царапины.
      Йама был ранен в короткой схватке у ворот. Бандиты напали на них сзади, когда Тамора, Пандарас и Йама поднимались к Воротам Двойной Славы. Один из них плашмя нанес Йаме удар мечом по голове. У Йамы помутилось в глазах, по лицу заструилась кровь. Он почти ослеп, но все же сумел точным взмахом меча спасти себе жизнь, поразив противника в правую руку. Тот лишился двух пальцев и выронил оружие. Йама протер залитые кровью глаза. Тамора успела убить троих негодяев, а двое оставшихся бросились наутек, за ними с улюлюканьем несся Пандарас.
      - По поводу этого инцидента мы заявили протест в Департамент Внутренней Гармонии, - сказал Сайл. - Если он будет удовлетворен, тогда мы сможем потребовать официального расследования. К несчастью, правила таковы, что петиция с протестом должна быть заслушана и одобрена судом первой инстанции, а затем формируется комитет для ее обсуждения. Все это занимает не более пятидесяти - шестидесяти дней в случае, когда дело рассматривается в срочном порядке, но я не думаю, что его станут разбирать срочно. Во Дворце вообще ничего не делается срочно, но так оно и должно быть. Все это - серьезные вопросы и относиться к ним следует серьезно. Ну а потом - слушание, подготовка к нему занимает обычно не менее двух лет.
      - А через двенадцать дней кончается срок ультиматума, предъявленного Департаментом Туземных Проблем.
      - Да, - ответил Сайл, - но я верю в тебя, Йама.
      От своего отца, эдила города Эолиса, Йама немножко научился искусству дипломатии. Ни о чем нельзя говорить прямо; задаешь вопрос - лишаешь себя преимущества, а потому он заметил:
      - Я прежде не бывал в этой части Департамента.
      - В былые времена именно здесь был главный вход. Теперь никто, кроме меня, им не пользуется. Он ведет на крышу.
      Они поднялись на самый верх и пошли по длинному коридору. Темные деревянные панели на его стенах были украшены богатой резьбой, а выше висели огромные живописные полотна, но краски на них настолько потемнели от времени, что не было никакой возможности разобрать, какие сцены и какие люди изображались на этих картинах. Их шаги потревожили крысу, она бросилась к дырке в панели, а над головой ее летел единственный тусклый огонек. Крыса юркнула в отверстие, закрыв его горлышком разбитой бутылки. Затаившись, она смотрела, как мимо идут двое людей; слабый свет огонька едва пробивался через толстую воронку стекла.
      Коридор закончился парой круглых металлических дверей, стены сплюснутой между ними прихожей тоже были сделаны из металла. Внутренняя дверь оказалась открытой, а внешняя был крепко задраена. Когда они вошли, Сайл запер за ними внутреннюю дверь и что-то зашептал замку внешней - Йама ощутил, как пробуждается слабенький интеллект замка. Затем Сайл велел Йаме повернуть колесо и открыть дверь. Она легко сдвинулась по своему полозу, и вслед за Сайлом Йама переступил высокий порог.
      Они оказались на широкой плоской крыше Дома Двенадцати Передних Покоев. Ее покрытие состояло из металлических пластин, которые прилегали друг к другу, как рыбья чешуя. Позади них была огромная пещера, совсем темная, только кое-где двигались крохотные звездочки - это перемещались люди, сопровождаемые светлячками. Остальные здания Департамента Прорицаний базилика, Зал Спокойного Разума, Зал Великих Достижений и Ворота Двойной Славы симметрично расположились по краю этой гигантской полости; очертания их темных громад тонули во мраке. С другой стороны Дома Двенадцати Передних Покоев, за едва различимой аркой пещерного входа виднелось ночное небо. По внешнему краю крыши торчали скелеты сторожевых башен откуда дул холодный, пронизывающий ветер. Сайл объяснил что в древние времена пифий привязывали к верхним площадкам этих башен, там они пытались прочесть откровения будущих событий по движению облаков и полету птиц. Узкий помост, начинаясь от самого угла крыши, уходил за башни, в гудящую ветром темноту. Именно сюда Сайл повел Йаму, который цеплялся внезапно вспотевшими ладонями за узкие перила.
      Дом Двенадцати Передних Покоев смотрел на Великую Реку; даже в полдень лишь редкий дождик солнечных струй достигал проема пещеры.
      Сразу под мостиком тянулся длинный крутой склон, упиравшийся в мешанину шпилей, куполов и башен, которые облепили скалистые подножия Дворца, как кораллы заселяют обломок лодки в теплых придонных водах реки. Еще дальше, вдоль бесконечного берега, сияли огни Иза. Отсюда, с высоты, Йама видел, как вдали за сотни лиг водной глади плоская оконечность мира сливается с пустотой темного ночного неба. Со стороны низовий, там, где мир сужается, превращаясь в исчезающую точку, мерцал тусклый красный свет, как если бы за линией горизонта кто-то развел гигантский костер.
      В этой промозглой тьме мягкое лицо Сайла светилось от целого облака светлячков, короной окружавших его голову. Он произнес:
      - Через несколько часов Хранители бросят на нас первый в этом году взгляд.
      - Я и забыл. Здесь будет праздник?
      - Городская чернь, конечно, повеселится. Если мы подождем, то увидим фейерверк и жертвенные костры. А потом, возможно, и свет пожаров от начавшихся беспорядков, потом всполохи выстрелов - это вступят в дело магистраторы, восстанавливая порядок.
      - Из - странный и страшный город.
      - Просто очень большой. Порядок можно поддерживать, только безжалостно подавляя любые мятежные действия. И сил при этом не экономить. Департамент Туземных Проблем создал целую армию, чтобы воевать с еретиками, потому им и нужны новые территории. Но магистраторы - это еще более многочисленная армия, причем армия, постоянно воюющая с более опасными врагами, чем еретики.
      Йама вспомнил рассказ Пандараса о том, как его дядя попал в осаду, когда магистраторы заблокировали целый квартал города, где купцы отказались платить возросший налог.
      - В городе, где я вырос, - сказал он, - люди празднуют не восход Ока Хранителей, а заход. Они переплывают реку и на той стороне устраивают зимний праздник. Они чинят и до блеска начищают оракулов, обновляют флаги на молитвенных струнах, жгут костры, веселятся, танцуют, кладут подношения к оракулам: цветы, фрукты.
      - Простые люди Иза празднуют восход Ока потому, что считают: они снова оказались под благотворным взглядом Хранителей и все дурное от них теперь отступает. Они бьют в гонг, колотят в кастрюли и сковородки, зажигают петарды - все это, чтобы выгнать из углов нечисть. Я не бывал в твоем городе, Йама, и потому не могу понять, почему люди у вас радуются, избавившись от надзора. Ведь они должны поклоняться Хранителям, иначе они, видимо, в корне отличаются от всех десяти тысяч Чистых рас Слияния.
      - Они празднуют начало зимы, потому что не любят летний зной.
      - Тогда понятно. Но хотя Око и носит название органа зрения, оно вовсе не выполняет функций своего тезки. Каждый, кто хоть немного учился, знает, что когда Хранители ушли за горизонт Вселенной, они оставили здесь своих слуг, чтобы те надзирали за их несовершенными созданиями - людьми. Ведь в умолкнувших ныне оракулах раньше обитали бесчисленные аватары, они направляли и вдохновляли нас. И разве не содержат в себе все преобразованные расы частицы дыхания Хранителей, и эти частицы сохранят память после смерти?
      - Я счастлив снова видеть Око. Я всегда предпочитал лето зиме. Ты привел меня сюда, чтобы посмотреть на восход Ока?
      - Мне нужно поговорить с тобой наедине. Этот помост существует дольше, чем сам Департамент. Его построили раньше, чем Слияние оказалось на своей нынешней орбите.
      Но Йама все равно чувствовал знобящее головокружение. По этой узкой, висящей над пропастью тропе они прошли уже так далеко, что сгрудившиеся у подножия Дворца здания были теперь прямо под ними. Холодный ветер бил ему в грудь, помост гудел, как натянутая проволока. Под ногами Йама видел лишь кусочек ячеистого настила, который вырывал из кромешной тьмы яркий свет единственного огонька, сверкающего у него над головой. В любое мгновение он мог поскользнуться, выпустить хлипкие перила и камнем свалиться вниз, проломив чью-либо крышу. Поскользнуться... или быть сброшенным.
      - Ты первый, кого я сюда привел, - сказал Сайл, - но ты ведь юноша уникальный. Взять, к примеру, этот светлячок у тебя над головой. Тебе следовало дать им возможность самим тебя выбрать, а не хватать самый яркий из всех. Честно говоря, я такого прежде не видел.
      - Но он и правда сам меня выбрал. - Йама просто не позволил другим светлячкам составить компанию этому, он боялся, что ослепнет в ореоле их пылающих орбит. - Говорят, что светлячки размножаются в темных углах, подальше от людских глаз, но я в это не верю. С каждым годом в самом Дворце становится все меньше и меньше людей, я имею в виду коридоры, залы, кельи, а не новые пристройки над нижними этажами. В былые времена люди самых незначительных рас имели над головой по двадцать и даже тридцать светлячков, и Дворец сверкал от их огоньков. Теперь же некоторые светлячки стали такими тусклыми, что, фигурально выражаясь, прилипли к представителям туземных племен, которыми кишит крыша, или даже к крысам и другим грызунам. Сомневаюсь, чтобы существовал еще один такой же яркий светлячок, как у тебя, разве только в палатах иерархов. Он обязательно будет привлекать внимание, но тут уж ничего не поделаешь, он тебя выбрал и не оставит, пока ты сам не оставишь Дворец.
      - Надеюсь, у меня не будет из-за него неприятностей, - сказал Йама. Он мог бы приказать этому светлячку улететь, а потом подыскать себе других, не таких заметных, но кто знает, может, так будет лучше?
      Сайл ответил не сразу. Наконец он проговорил:
      - Ты ведь знаешь, эта наемница меня очень забавляет, но я не считаю, что она способна организовать успешную оборону Департамента.
      Йама вспомнил, о чем говорила им Рига.
      - Если вы предоставите нам больше людей...
      - И как бы вы их подготовили? Туземные Проблемы пошлют целую армию самых отборных солдат, чтобы подкрепить аргументы своего ультиматума.
      - Вот и Тамора так думает.
      - Ах, значит, в голове у нее кое-что есть. Но она просто-напросто наемница, а ты, как я понимаю, способен на большее.
      - Ты так считаешь? - осторожно спросил Йама. Приемный отец Йамы, человек мудрый, но далекий от житейских проблем, ничего не знал о происхождении Йамы.
      Он послал городского аптекаря, доктора Дисмаса, во Дворец Человеческой Памяти, чтобы найти хоть какие-то сведения о расе его сына. Однако доктор Дисмас не оправдал доверия эдила, он солгал, что не сумел ничего обнаружить, а затем попытался похитить Йаму и использовать его в своих целях. Теперь, в первый раз, Йаме пришло в голову, что Сайл может состоять в сговоре с его возлюбленной (ведь он явно принадлежал к одной с ней расе) и кураторами Города Мертвых, которые убедили Йаму, что он относится к расе, строившей мир согласно воле Хранителей. Сайл сказал:
      - Мы здесь уже забыли, как говорить прямо... В таком древнем Департаменте, как наш, слова отдаются таким бесконечным эхом, что их значение может так и не выявиться. Прости меня.
      - Но ведь мы покинули стены Дворца; нас никто не услышит.
      - Лурия остается прорицательницей уже более столетия, но ведь сам Департамент в двести раз старше, даже больше. Прежде всего я должен сохранять лояльность к Департаменту.
      Йама видел, что его собеседник пребывает в мрачном состоянии духа.
      - Здесь нас никто не услышит, - повторил он. - Никто, кроме Хранителей.
      - Да! С ними мы всегда должны быть откровенны. - Сайл стиснул хрупкие перила и впился взглядом во тьму, туда, где возникали первые отсветы Ока Хранителей. Он продолжил: - Ну, значит, откровенно. Я знаю, кто ты такой, Йама. Ты - один из Строителей. По воле Хранителей твоя раса первой посетила Слияние, и машины, которые поддерживают существование нашего мира, не забыли тебе подобных. Тебе подчиняются все машины, даже те, что выполняют в этот момент приказы других. Даже те, что вообще никому не подчиняются. - Он засмеялся. - Ну вот! Я все-таки это выговорил. Рига была уверена, что я не решусь, но я смог. И мир вовсе не рухнул.
      - Как ты узнал про меня? - спросил Йама.
      Легкие светлые волосы Сайла развевались на ветру, открывая взгляду его узкое, будто лезвие, лицо. Он ответил:
      - У нас очень богатая библиотека.
      Сердце Йамы болезненно сжалось. Вдруг его поиски, толком еще не начавшись, уже закончены.
      - Я приехал в Из, чтобы найти людей своей расы, - начал он. - Я очень хотел бы увидеть эту книгу. Ты мне покажешь?
      - Нет, не сейчас, - сказал Сайл. - В библиотеку допускается лишь пифия и высшие представители ее окружения. Я покажу тебе все, что смогу, Йама, но боюсь, я сам нуждаюсь в твоей помощи. Мне стало известно, что твоими руками действуют сами Хранители, а значит, твои поступки не могут быть дурными. Ты не можешь творить ничего, кроме добра. Ты обладаешь огромной властью, не отрицай. К примеру, я знаю, что Храм Черного Колодца сгорел в тот день, когда ты появился во Дворце. Говорят, что кто-то разбудил Вещь-в-глубине, а затем уничтожил ее. А ведь нам хватит и меньшего чуда.
      Со времен своего появления в Изе Йама столкнулся с двумя зловещими смертоносными машинами. Попав в отчаянное положение, он вызвал одну из них, сам не ведая, что делает. Вторая из этих машин упала на землю еще в Эпоху Мятежа, а позже люди построили храм над той дырой, что она прожгла в почве до самой мантии. В полусне машина пролежала в могиле из застывшей лавы целый век, пока ее не разбудил тот же зов, который обрушил вниз первую из этих черных машин. Йаме удалось вернуть смертоносную машину на ее вечное ложе с помощью древних стражей храма. В Эпоху Мятежа подобные машины разрушили полмира, и пусть их время давно прошло, да и мощь померкла, как померкло сияние светлячков, все же сил у них оставалось еще немало. Их тень омрачала существование мира, который их отторг, но люди говорили, что они ждут своего часа, когда вернутся Хранители и начнется Последняя битва, в которой праведники, живые и мертвые, вознесутся, а проклятые грешники будут низвергнуты в пучину забвения.
      С тех пор как Йама появился во Дворце, он не пытался воздействовать ни на одну машину, разве только отогнал светлячков, которые жадно к нему кинулись. Он боялся, что своим неумелым вмешательством разбудит еще каких-нибудь дремлющих монстров из прошлого.
      Сайлу он ответил:
      - Я поступил на службу как наемник за определенный гонорар. Этот долг я и буду выполнять, господин, ни больше ни меньше. То, что ты узнал в своей библиотеке, - твое дело. Ты не поделился этими сведениями с прорицателями, иначе ты не стал бы приводить меня сюда, чтобы тайно здесь побеседовать. Может быть, мне стоит спросить их об этом.
      Сайл повернулся к Йаме лицом и заговорил с неожиданной горячностью:
      - Послушай! Если ты мне окажешь содействие, я помогу тебе узнать все о твоей расе. Настоящие пифии видят не только будущее, но и прошлое. Наши желания и действия содержат семена будущего, точно так же настоящее скрывает в себе отзвуки прошлых намерений и деяний. Более того, существует только одно прошлое, а вариантов возможного будущего - множество, а потому куда легче прочесть прошлое по настоящему, чем предсказать будущее. Говорят, что Хранители так же легко путешествуют из будущего в прошедшее, как космические корабли летят от звезды к звезде, но они не могут попасть в будущее, так как, с точки зрения прошлого, будущее еще не существует. Точно так же обстоит дело с пророчествами.
      Наш мир имеет единственное прошлое, но в будущем наличествует целый ряд возможных миров. Некоторые утверждают, что каждый наш шаг создает новые миры, содержащие в себе все те направления, которые мы могли бы выбрать. Когда прорицательница смотрит в будущее, она должна учесть все возможные состояния мира и выбрать из них наиболее вероятное, то есть чаще всего наиболее обыденное. А вот прошлое - это прямая дорога, ведь мир уже прошел по ней к настоящему.
      - Ты ведь сейчас говоришь не о Лурии, не так ли? Ты имеешь в виду Дафну.
      Сайл кивнул.
      - Дафна - настоящая пророчица. Действия нашего Департамента сводятся к сообщению людям того, что они желают услышать, или того, что им услышать важнее всего - часто это не одно и то же. Так что в основном наша задача собрать о клиентах как можно больше информации, чтобы не обмануть их ожидания.
      - Ты очень откровенен.
      - Если ты нам не поможешь, то мои слова не будут иметь никакого значения, ведь Департамент прекратит свое существование. А если ты все же согласишься вмешаться, то тебе потребуются эти знания. Некоторые говорят, что мы занимаемся магией, но на самом деле наша деятельность - это наука.
      Йама вспомнил о жужжащей мешанине в голове Дафны. Вдруг она потому и могла нащупать правильную тропинку среди целого леса возможных вариантов будущего, что ее разум населяло сразу множество личностей? А может, то, что он мельком ощутил в ее голове, были постоянно возникающие и гибнущие миры будущего?
      Сайл продолжал:
      - Дафна говорит только правду, и Лурию это пугает. Она понимает, что правда отпугивает наших клиентов. Но, пожалуйста, не думай, что Лурия не верит в собственные силы. Еще как верит! Если ее пророчества сбываются, она чувствует удовлетворение, если нет - то находит какие-нибудь ошибки в проведении церемоний или же говорит, что вмешались некие более могущественные силы и отклонили события от предсказанного ею хода. Она никогда не бывает виновата в несбывшихся пророчествах. А Дафна всегда оказывается права, и никакие церемонии ей не нужны. Она говорит все прямо. Я сам привел ее в Департамент и несу за нее ответственность. Тогда я надеялся, что Дафна станет настоящей пифией, но сейчас у меня такое впечатление, будто в ней заключено нечто большее. Лурия боится Дафну и, боюсь, может ее из-за этого уничтожить. Лучше мне умереть, чем пережить такое.
      Без сомнения, это признание должно было вызвать в Йаме доверие к собеседнику, но вместо этого Йама, напротив, насторожился. Сайл настолько привык морочить головы клиентам Департамента Прорицаний, что с легкостью обманывал и самого себя, притворяясь, будто все его помыслы и действия направлены лишь на благо Департамента, а вовсе не на обретение личной выгоды. Однако у Йамы зародилось подозрение, что Сайл намерен использовать его в собственных целях. Если бы Сайл был чуть менее умным, то мотивом его поведения могла быть элементарная корысть, но ничто из совершенного Сайлом простым не назовешь. Тут какая-то хитрость. Сделка выглядит вполне честно чудо в обмен на информацию, - но Йама помнил о тайных переговорах, которые подслушал Пандарас, а кроме того, в ушах его звучали слова Таморы: "Эти древние департаменты - настоящие крысиные гнезда, там вечно из-за пустяков плетутся интриги и вспыхивает вражда".
      - Раз Дафна провидит будущее, - сказал он, - ей должна быть известна судьба Департамента. Что она говорит? Удастся его спасти?
      - Знать-то она знает, но не говорит. Неужели ты думаешь, я не спрашивал. Но она не желает открывать то, что ей известно. Считает, что если она заговорит, то будущее может измениться, а с ним и судьба мира. Единственное, что она все-таки сообщила, - это что Департамент не будет спасен силой оружия. Я так понял, это означает, что ты вмешаешься в ход событий.
      - А если я задам ей вопрос, расскажет она мне прямо о моей судьбе? Может она заглянуть в будущее и увидеть, где я могу встретить людей своей расы?
      - Кое-что она уже сказала. Потому ты должен нам помочь, Йама. Если ты откажешься, тебя ждет трагическая судьба.
      Темной ветреной ночью, стоя высоко над самым древним городом мира, Йама чувствовал, что Сайл насадил наживку и что крючок глубоко вонзился в его сердце, но все же он нашел в себе силы спросить:
      - Скажи мне точно, что она сообщила. Быть может, тогда я пойму, следует ли мне вам помогать.
      Сайл отвернулся и стал смотреть на расстилающуюся внизу величественную панораму: темнеющая равнина Иза, широкая лента Великой Реки, убегающая к далекому горизонту, где над краем мира уже на палец взошло Око Хранителей. Он склонил голову и сказал:
      - Пророчество состоит из двух частей. В первой говорится, что ты либо спасешь мир, либо его разрушишь. Она говорит, что оба варианта взаимосвязаны. Не спрашивай, что она имеет в виду, мне она этого не стала объяснять.
      Йама услужливо произнес:
      - Наверное, первое более вероятно, чем второе. Мир останется таким же, как был, но некоторые скажут, что это моих рук дело. Мне кажется, что другие верят в меня сильнее, чем я сам.
      - Значит, для тебя наступила пора научиться доверять себе, - решительно заявил Сайл. - А вторая часть такова: если ты мне не поможешь, то окажешься в руках тех, от кого ты раньше сумел спастись. То есть если ты не поможешь Департаменту, то судьба твоя темна.
      Йама ощутил холодок предчувствия. Приемный отец отправил его в Из, чтобы он сделался учеником в Департаменте Туземных Проблем, том самом, с которым он подрядился теперь сражаться. Йаме удалось сбежать от префекта Корина, которому эдил его вверил, однако в сердце Йамы никогда не исчезал страх, что префект Корин, человек холодный, безжалостный и непреклонный, снова его отыщет.
      - Это скорее напоминает мне угрозу, а не пророчество, - заметил Йама.
      - Тебе не обязательно давать ответ прямо сейчас, но ответить нужно раньше, чем откроются утром Ворота Двойной Славы. Хорошо все обдумай и помни: я тебе друг.
      - Будущее туманно, но ты можешь быть уверен, я выполню те обязанности, ради которых нас с Таморой наняли.
      - Если ты будешь действовать как простой наемник - этого недостаточно, - сказал Сайл. - Ты и сам это знаешь. Я как друг прошу тебя нам помочь. Я не отвечаю за то, что случится с тобой, если ты откажешься.
      Йама хотел спросить, что он имеет в виду, но Сайл вдруг указал на лежащий внизу город:
      - Посмотри! Как ярко она горит!
      Над домами, улицами и площадями бесконечного города взлетали ракеты, их красные, зеленые и золотые хвосты росчерками делили высокое небо, где они взрывались невероятными цветами, чьи лепестки пестрыми облачками опадали вниз, рассыпаясь меркнувшими искрами, а новые ракеты уносились ввысь, рассекая увядающие букеты. Чуть погодя раздалось чмоканье взрывов, словно на сковородке лопались кукурузные зерна.
      Йама вспомнил о Дафне. Разум ее напоминал это ночное небо: в нем постоянно вспыхивали и гасли искры. Холодный ветер принес слабые звуки далеких труб и барабанов, веселые голоса, песни. Ракеты взрывались метров на сто ниже помоста, где стояли Сайл и Йама, дымные арки их траекторий завершались золотым дождем медленно гаснущих искр. Из расщелины в скальном фронтоне вырвалась стая летучих мышей, будто облачко черных снежинок они запорхали в ночи на фоне красноватой спирали Ока Хранителей.
      3. ДНЕВНОЙ РЫНОК
      Как только внутренние створки Ворот Двойной Славы скользнули вниз, исчезнув в скрытых в проходе пазах, дожидавшийся этого раб тотчас вошел под своды круглого портала и растаял в темноте туннеля. Тогда Йама в сопровождении трусившего рядом Пандараса вышел из портала базилики и двинулся через широкую площадь. Кивнув привратнику, он спросил, кто это сейчас вышел.
      - Ты имеешь в виду Брабанта, господин? - удивился привратник. - Зачем он тебе нужен? Неужели чем-то провинился?
      Прикрыв лицо ладонью, Йама зевнул. Рассвет еще только занимался, так что поспать удалось совсем чуть-чуть. Он долго лежал без сна на узкой койке в своей келье, думая обо всем, что сообщил Сайл. Йаме казалось, что его разум разделился на два вражеских стана и армии мыслей пошли друг на друга войной, раскалывая ему череп.
      После того как он вызвал к жизни одну смертоносную машину, разбудил, а затем уничтожил другую, в приступе гнева убил Горго, Йама поклялся себе не использовать больше свою власть над машинами. По крайней мере до тех пор, пока до конца не поймет ее природу. Он и сам не был уверен, что сможет успешно защитить Департамент Прорицаний, воздействовав на интеллект машин в собственных целях. Кроме того, его мучила мысль: если подобная власть ниспослана ему Хранителями, вправе ли он использовать ее в своих целях?
      Но ведь в обмен на помощь в защите Департамента Прорицаний он так много узнает о расе Строителей! А если он проникнет в тайну своего происхождения, то сможет полнее овладеть скрытыми в нем силами и понять, чего ждут от него Хранители. Ах, если бы освоить все дарованные ему возможности! Он добился бы чего угодно!
      Мысль эта навеяла целую вереницу образов. Вот Йама летит на спине железного дракона, орды еретиков в ужасе бегут от него в Стеклянную Пустыню за срединной точкой мира. Вот Йама в гудящем облаке ярких машин что-то проповедует толпам людей с возвышения, а у ног его расстилается целый мир... Йама на борту подводного корабля будит древние машины на дне Великой Реки... Йама золотым посохом ударяет по ледяным торосам в истоках Великой Реки, и юные воды несут миру жизнь и обновление. И еще множество картин, ярких и манящих, пронеслось у него перед глазами, как будто разум Йамы пытался вместить все варианты будущего, которые перед ним открывались. Эти видения, чудесные и одновременно ужасающие, так захватили душу, что когда Пандарас стал его будить, Йаме показалось, что он вовсе не отдохнул.
      И вот полчаса спустя он стоит у покрытого изысканной резьбой портала Ворот Двойной Славы. Ведущий вниз туннель изгибается, так что раб Брабант уже скрылся из виду.
      - Никогда не слышал, чтобы Брабант совершил дурной поступок, - сказал привратник. - А я-то уж знаю все, что делается вокруг.
      Йама спросил:
      - Брабант сказал тебе, что у него за дела?
      Привратник был старый, но мускулистый и еще очень бодрый раб, с горбатой спиной и целой гривой седых волос. Бросив на Йаму хитрый взгляд, он сказал:
      - Да обычные его дела.
      - Какие "обычные"? - вмешался Пандарас. - Ну-ка, парень, объясни толком моему господину. Он отвечает за безопасность вашего Департамента.
      Раб стал объяснять:
      - Ну, все знают, у Брабанта хранятся ключи от кухонь в хозяйстве Дома Двенадцати Передних Покоев. Он часто спозаранку уходит. Дневные рынки начинают работать, когда открываются главные ворота. Цены сейчас просто сумасшедшие, не то что прежде. Из-за войны уже появились нехватки. Ты пришел, чтобы защитить Брабанта, господин? Ему что-то грозит?
      - Это вопрос безопасности, - веско проговорил Пандарас. Казалось, такой ответ вполне удовлетворил привратника.
      - Угу. Я так и думал. Нам всем грозит опасность. Даже сейчас. Конечно, они не потребуют сдачи еще целых десять дней, но разве можно доверять Туземным Проблемам? Они все расширяются, понимаешь? Любой ценой хотят захватить все, что могут. Но я начеку. За ворота можете не беспокоиться. Никто еще не проскользнул мимо меня без разрешения.
      Как ни странно, это вовсе не было пустой похвалой. Тамора осмотрела Департамент Прорицаний еще в первый день их пребывания и заявила, что если тройные двери закрыты, то никому не удастся пройти в ворота, для этого придется разрушить большую часть пещеры.
      - Надо спешить, господин, - сказал Пандарас. - Мы его упустим.
      - Ты останешься здесь, Пандарас. Останешься и займешься своими делами.
      - Лучше бы мне пойти с тобой. Я вижу, ты снял повязку, а рана еще не зажила. Точно, не зажила. К тому же мне хочется все здесь посмотреть.
      - И ты посмотришь. Когда мы закончим с контрактом. Обещаю тебе. - Йама повернулся к привратнику и спросил: - Как ты открываешь ворота? Их трое, правильно?
      Привратник кивнул.
      - Одни здесь, господин, следующие - ниже, через сто шагов, а последние - еще через сто шагов. Чтобы не выходил воздух, понимаешь? В древности пещера замыкалась вокруг Дома Двенадцати Передних Покоев, но все перемычки уж сколько лет как сдали на лом. Правда, в старые времена ворота слушались особого слова, ты его скажешь - и они подчиняются. А сейчас это просто металл. Видел, как я крутил то колесо?
      Оно располагалось на мощном столбе внутри стеклянной будки справа от круглого проема ворот. Диаметром оно было с самого привратника и имело перекладины, как у руля.
      - Оно управляет воротами. Они - вроде шлюза. Всю работу выполняет вода. Она выливается из камер противовеса, и ворота открываются, а потом воду закачивают в емкость у нас над головой, оттуда она может в любой момент заполнить противовес, и ворота закроются.
      - Ты целый день стережешь их?
      - У меня жилье над воротами, видишь, лестница? Она как раз туда ведет. У меня там гнездышко, не хуже чем у ласточки на каком-нибудь складе.
      - Значит, когда Брабант вернется, ты заметишь?
      - Я сам буду следить, - заявил Пандарас, - хотя лучше бы пойти с тобой, господин.
      - Твоему мальчику нечего беспокоиться, - сказал старый раб. - Я вижу всех, кто входит и выходит. Наш секретарь Сайл желает быть в курсе всего.
      Внутренняя поверхность туннеля была обита гладким белым материалом, который рассеивал свет единственного огонька над головой Йамы; создавалось впечатление, что Йама движется в центр летящего нимба. Опускаясь, туннель сделал полный круг и вывел к проходу, в десять раз шире его самого. То была одна из основных магистралей Дворца, идущая от его подножия до самой крыши. Во всех таких шахтах гравитация была локализована, так что туннель упирался в потолок шахты под прямым углом. Йама стоял у начала спирального спуска и смотрел на освещенные фонарями сани, повозки и тележки, которые проносились перед ним, будто прилипнув к противоположной стене. Но когда он прошел по спуску, магистраль, казалось, сама повернулась вокруг него, теперь он стоял на тротуаре рядом с движущимися повозками, а туннель, откуда он появился, зиял отверстием в сводчатой крыше у него над головой.
      Прохожих было немного, и Йама легко нашел Брабанта. Раб был коренаст и невысок, его густые темные волосы сплетались в толстые косицы. Не быстро, но уверенно он прошел по тротуару в нижнюю часть Дворца, а потом по спиральному пандусу поднялся до короткого туннеля, который внезапно заканчивался в огромной пещере, заполненной людьми и прилавками.
      Это был один из дневных рынков. Служители сотни департаментов Дворца Человеческой Памяти спорили с торговцами, сплетничали, бродили по рядам, завтракали. Дым сотен жаровен и плит поднимался к низкому, заляпанному бетонному потолку, высвечиваясь бледным клином утреннего солнца, проникающего внутрь под плоскими крышами складов, которые впритык стояли у широкого входа пещеры.
      В продымленном воздухе посверкивали машины; тысячи светлячков крутились над головами толпящихся между рядами людей. Шум стоял невероятный. Мычание скотины, болтовня тысячи глоток бесконечным эхом отражались от толстых стен. В одном конце рынка на дымящихся глыбах льда лежали целые груды рыбы, стояли бурлящие кислородом чаны с мидиями, устрицами, прозрачными креветками; в другом были загоны с привязанными овцами и козами, которые безмятежно жевали солому, ожидая ножа. Тут были ряды, где продавали писчую бумагу, красители, благовония, специи, любые фрукты и овощи, сигареты, съедобный пластик, сладости, кору чайного дерева и массу других вещей. Кругом кричали зазывалы, восхваляя качество и дешевизну своего товара. В воздухе плавали диски, на которых стояли солдаты Департамента Внутренней Гармонии, наблюдая за толпой, кипящей у их ног.
      Большинство из пришедших на рынок были мелкими клерками, администраторами нижнего звена, счетоводами, одетыми в белые крахмальные рубахи со стоячими воротничками и черные мешковатые брюки. На их лицах, куда бы ни падал его взгляд, Йама видел отражение той судьбы, которую выбрал для него эдил, его приемный отец. Пока он шел следом за Брабантом сквозь запруженные ряды, народ перед ним в основном расступался, а некоторые даже сводили кончики перепачканных чернилами пальцев; Йама догадался, что они проявляют почтение к нему, ведь его единственный ярко горящий огонек создает иллюзию высокого положения своего хозяина и вводит их в заблуждение.
      Все это галдящее столпотворение, освещенное только беспокойными искрами светлячков и клином солнечного света, в котором плавали густые клубы дыма, напомнило Йаме муравейник, за которым Тельмон когда-то вел наблюдения, поместив его между двумя прозрачными пластинами. Внезапно Йаме почудилось, что на него давит вся невероятная громада Дворца Человеческой Памяти, бесконечная путаница его коридоров, бесчисленная масса контор, палат, покоев, принадлежащих сотне различных департаментов, тысячи его храмов, часовен, святилищ, и все это овеяно десятками тысячелетий истории. Тут и там проповедовали странствующие монахи, но лишь единицы останавливались послушать. В одном из проходов танцевала цепочка почти обнаженных мужчин, ритмично бичуя себя кожаными плетками; на перекрестке группа людей в оранжевых мантиях кружилась под бешеный перезвон бубнов. От этого верчения утяжеленные подолы их мантий стояли, как колокольчики, лица блестели от пота, глаза закатились так, что виднелись только белки. Они будут кружиться, пока не рухнут на землю, полагая, что в них вселились аватары Хранителей.
      Меж рядов попадались оракулы и алтари. Прохожие останавливались, чтобы поставить на лбу пятнышко порошком охры, пробормотать молитву или крутануть молитвенное колесо. Брабант задержался у одного святилища - блестящего черного круга, укрытого куполом переплетенных бумажных венков, и зажег свечку, взмахами направляя ее ароматный дым к своему склоненному лицу. Наверное, он молился об успехе предстоящего замысла... а может, просто остановился, чтобы сосредоточиться и подумать, вырвавшись на мгновение из суеты повседневных дел.
      Когда Брабант двинулся дальше, Йама тоже остановился у оракула и коснулся висящей на шее монеты, но оракул не засветился. Дворец Человеческой Памяти был просто усеян оракулами - в пещере Департамента Прорицаний Йама их насчитал больше сотни, - но он не нашел ни одного, который показал бы ему тот прекрасный сад, где его ждала женщина в белом. Может, это и к лучшему. Он еще не готов снова встретить врага лицом к лицу.
      Йама пошел дальше и снова нашел глазами косички Брабанта, то и дело мелькающие в толпе клерков и счетоводов. Казалось, что раб знаком на рынке почти со всеми, он без конца останавливался, чтобы пожать руку купцу, переброситься с кем-нибудь парой слов или попробовать товар. Вот он присел на душистый мешок рядом с продавцом благовоний и добродушно с ним болтает, потягивая чай из медной пиалы. Йама наблюдал за ним с другой стороны широкого прохода, жуя сладкий, прозрачный от жира жареный миндаль, и размышлял, не связан ли предполагаемый заговор с убийством посредством отравления, а может, Брабант просто заключает сделку, торгуясь из-за цены на мускатный орех и хурму.
      Брабант пожал руку продавцу пряностей и двинулся по рынку дальше, приветствуя торговцев, пробуя товары на вкус, обильными восклицаниями одобряя их свежесть, громко здороваясь с прохожими. Если у него правда имелось тайное поручение, то он, казалось, специально всем демонстрировал свое местопребывание. Сомнения Йамы, прежде совсем незначительные, становились все сильнее.
      Наконец Брабант, добравшись до самого отдаленного уголка громадного рынка, вошел в какой-то коридор, напоминающий обычную улицу с бетонным перекрытием вместо неба, по обе его стороны располагались трех- и четырехэтажные дома. Здесь было светлее, так как в дальнем конце в потолке имелось большое вогнутое окно, там росли пальмы и стая попугаев с хриплым клекотом перелетала с ветки на ветку.
      В окне второго этажа одного из домов виднелась женщина. Она медленно расчесывала свои длинные черные волосы. Ниже, у двери сидел на высокой табуретке человек в полотняном бурнусе. Брабант остановился, о чем-то с ним перемолвился, пожал ему руку и вошел внутрь.
      Чувствуя себя полным идиотом, Йама прошел мимо. Он не знал, куда себя деть. Абсолютно ясно, что Брабант, переделав свои дела на рынке, отправился отдыхать в бордель. Наверное, рабы в его Департаменте принадлежали к расе, которая может совокупляться, когда хочет, а не в определенный день цикла или сезона. Но что-то Йаму удерживало, уходить не хотелось. Он чувствовал, надо досмотреть до конца.
      Он не спеша отодвинулся к толпе, собравшейся в конце улицы под пальмами, где наперсточник беспрестанно передвигал на маленьком столике три половинки раковин. Мужчины в белых рубашках бросали на столик монеты и тыкали пальцем в одну из раковин; когда все ставки оказались сделаны, наперсточник поднял одну за другой все три раковины. Черная жемчужина обнаружилась под средней. Хозяин быстро подобрал монеты, пару из них сунул в протянутые руки, а остальные высыпал в карман, затем накрыл жемчужину и снова принялся тасовать раковины.
      Пока зрители заключали новые пари, он поймал взгляд Йамы и сказал:
      - Я не могу принять твою ставку, господин. Такой, как ты, в момент меня разорит.
      Йама улыбнулся и сказал, что он все равно не играет.
      - Тогда можешь испытать удачу за так, - предложил наперсточник.
      У него была очень милая улыбка, бледное лицо и синие, как васильки, глаза. В хохолке его рыжих волос путался единственный тусклый светлячок, он горел не ярче, чем у той крысы, что попалась Йаме в старом вестибюле Дома Двенадцати Передних Покоев.
      Наперсточник убрал руки от раковин, и Йама, повинуясь внезапному импульсу, указал на среднюю. Хозяин игры удивленно приподнял бровь, снял раковину, и все увидели черную жемчужину. Клерки в белых рубашках, толпой окружившие Йаму, просто взревели. Хозяин собрал деньги, подмигнул Йаме и снова начал быстро перемещать раковины. На этот раз Йама внимательно следил за его руками: жемчужина, очевидно, должна находиться посередине, однако он ясно понимал, что на самом деле она справа. Клерки закончили делать ставки, Йама указал на нужную раковину и улыбнулся в ответ на улыбку наперсточника.
      Клерки загомонили меж собой, а хозяин игры произнес:
      - Ты насквозь видишь мой нехитрый фокус, господин. Может быть, хочешь испытать себя на чем-нибудь посложнее?
      - В другой раз.
      Наперсточник обернулся к зрителям, будто призывая их восхититься его безрассудством, затем сказал:
      - Я предлагаю тебе рискнуть только одним медным реалом. Поставь на свой талант. Для такого человека - это не деньги. А выиграть у меня можешь много. Я даю тебе десять к одному.
      Йаме вспомнилось племя диких кочевников, которое однажды пришло в Эолис со своими лошадьми, ловчими кошками и стеганными из кож матрасами. Они продавали шкуры хорьков, сурков, зайцев, которых ловили силками у подножия Краевых Гор. Игра в кости у кочевников тянулась, не прерываясь, несколько дней, затягивая тех, кто включался все глубже и глубже, и, хотя начиналось все с мелких ставок, очнувшись, они оказывались без единого пени, а часто без обуви и даже без рубашек, лишь с тяжелой, будто похмельной головой.
      - Такая ставка слишком для меня хороша, - ответил наперсточнику Йама, а в толпе рассмеялись.
      - Они работают на пару, - выкрикнул кто-то. Это оказался высокий парень, ненамного старше Йамы. Когда он протолкался вперед, оказалось, что его сопровождают еще двое. Все трое имели на воротничках своих белых рубашек значки с изображением кулака, сомкнувшегося вокруг молнии.
      - Уверяю тебя, - обратился к парню наперсточник, - что я никогда прежде не видел этого доброго человека.
      - Жулики и шулера! - крикнул молодой рослый юноша. - Ты жульничаешь и даешь своему дружку выиграть, чтобы другие подумали, что у них тоже есть шанс.
      Наперсточник снова запротестовал, но его мягкий тон привел парня в бешенство, теперь он, налегая на столик всем телом, кричал прямо в лицо хозяину игры. Кто-то из двух оставшихся смел раковины на пол и предводитель заорал, что тут вообще нет жемчужины, это никакая не игра, а сплошное мошенничество.
      Йама его едва слышал. Только что он увидел, как из публичного дома вышел мужчина. На нем была простая домотканая туника с красным поясом, блестящая темная кожа туго обтягивала скулы, а с левой стороны тянулась белая полоса. В руках у него был длинный, выше его самого, посох. Он мгновенно узнал этого человека и с удивлением осознал, что в конце концов Брабант все-таки замешан в заговоре.
      Человеком этим был префект Корин.
      4. ЗАСАДА
      - Сплошное мошенничество! - орал предводитель напавших. - Мы найдем правду! Хватайте их обоих! Того, что с ножом, - первого!
      Один из парней схватил Йаму за руку. Другой вырвал из перевязи ножны и отдал их своему предводителю, который, сунув их в лицо Йамы, закричал:
      - По какому праву ты носишь здесь такое оружие?
      - По моему собственному, - ответил Йама. - Тебе-то какое дело?
      Услышав это, в толпе глухо зашумели. Парень нахмурился. И он, и два его приятеля были молоды, взвинчены и нервничали больше, чем Йама, не зная наверняка, имеет ли смысл то, что они обнаружили. Они не были ни стражами, ни солдатами - те забрали бы Йаму с собой и провели расследование, - просто ученики из какого-то Департамента, рвущиеся в дело, нелепые и подначивающие друг друга.
      - Как только ты ступил на дневной рынок, ты оказался на территории нашего Департамента, - сказал самый решительный из троих.
      - Зачем ты носишь эту древность? У тебя есть разрешение?
      Тут вмешался наперсточник:
      - Прошу прощения, но, как известно, это общая территория.
      - Не лезь, животное, - прикрикнул парень, державший нож. Он оглядел толпу клерков и добавил: - Вы все не лезьте.
      Парень, схвативший Йаму, прорычал:
      - Ну ты, кусок дерьма, отвечай на вопросы Фило.
      - Он мой, - спокойно ответил Йама. Он надеялся, что их главарь, Фило, попробует вытащить нож, и тогда нож обязательно проснется и покажет себя.
      Но Фило просто болтал им, держа ножны за петлю. У него было маленькое личико, обрамленное завитками черных блестящих волос, приплюснутый нос и широкий рот. Он придвинулся так близко к лицу Йамы, что на щеку тому попала капелька слюны. Дыхание его отдавало гвоздикой.
      - Твой? Да ему по крайней мере десять тысяч лет. Что такому сосунку с ним делать? Давай объясняй. Если ты ни в чем не виновен, мы тебя отпустим.
      - Пойду позову стражников, - сказал один из клерков.
      - Не нужны нам стражники, - громко заявил Фило, глядя по сторонам, будто пытаясь понять, кто говорил. - У нас и так хватит сил. Мы сами разберемся с этими жуликами.
      - Вы просто идиоты, - сказал клерк. Он с презрительным видом повернулся к Фило спиной и пошел прочь. Толпа перед ним расступилась.
      Народу собиралось все больше. Йама уже не видел префекта Корина. Он хладнокровно обратился к Фило:
      - У тебя нет надо мной власти. Если это не так, можешь убить меня моим же ножом.
      Все трое захохотали. Потом Фило замолчал, широко улыбнулся и взялся за рукоять ножа. Сверкнула синяя молния. Фило взвизгнул, выронил нож и схватился за руку. С нее свисали почерневшие клочья кожи. Разнесся запах паленого мяса. Йама почувствовал, как ослабла хватка того, кто его держал. Он с силой припечатал ногой его ступню, вывернулся из захвата и нанес парню удар по ногам. Третий юноша выхватил пистолет и направил его на Йаму. Все это время Фило стонал, что его убили.
      - Сдавайся, - крикнул парень с пистолетом.
      - Я уйду и все кончится само собой, - сказал Йама.
      Многие из переднего ряда пытались протолкаться назад и поскорее уйти, но сзади напирали, стараясь узнать, что там происходит. Йама снова увидел префекта Корина. Размахивая посохом, он пробирался через толпу. За ним следовал десяток вооруженных солдат.
      - Сдавайся! - повторил парень с пистолетом. Он оказался смелее, чем Йама предполагал. - Сдавайся или я проделаю в тебе огромную дыру!
      Йама зажмурился. Его светлячок внезапно загорелся во всю свою мощь, словно взорвалась световая бомба, в глазах Йамы отпечатались красные и золотые тени. Люди вокруг него закричали, что они ослепли. Раздался пистолетный выстрел - должно быть, парень рефлекторно нажал на курок - и что-то просвистело у самого уха Йамы. Новый крик - это задело какого-то прохожего. Когда Йама открыл глаза, ему показалось, что в воздухе висят какие-то призрачные сгустки света. Трое парней и клерки в переднем ряду прижали руки к глазам; Фило стонал громче всех:
      - Я ослеп! Я ослеп!
      На плечо Йамы легла чья-то рука.
      - Пойдем со мной, господин, - сказал наперсточник и бросил что-то на землю.
      В тот же миг вокруг ослепших заклубились облака плотного красного дыма, который скрыл и префекта Корина, и его отряд, все еще пробиравшийся сквозь охваченную паникой толпу.
      - За мной, - крикнул наперсточник. - Мы - твои друзья!
      Но Йама стряхнул его руку, подобрал нож и ножны и бросился в противоположном направлении - к залитой солнечным светом группе пальм. Префект Корин вырвался из облака красного дыма, а его люди стали стрелять по солдатам в воздухе. Солдаты кружились на дисках и стреляли в ответ. Йама бежал под дождем из сбитых выстрелами листьев. Трава цеплялась ему за штаны, попугаи разлетались пестрым вихрем.
      За деревьями расположился узорчатый металлический мостик, аркой выгнувшийся над узкой расселиной. Там внизу чувствовалось какое-то биение, медленное, размеренное и мощное. Перебегая мостик, Йама ступнями ощущал его пульс.
      Дальше был туннель со стеклянными стенами. Он вел вдоль отвесной скалы, которая ниже переходила в гористый склон, сбегающий к пестрой мозаике города и к укрытым туманами далеким горам. Выпуклая стена покрылась тысячью трещин, а через мгновение Йама услышал пистолетный выстрел и голос префекта Корина, выкрикивающий его имя.
      Йама обернулся.
      В пятидесяти шагах от него стоял префект Корин и трое его людей.
      - Добро пожаловать, Йамаманама, - проговорил префект Корин.
      Он выглядел абсолютно бесстрастно, спокойно стоял, воткнув посох в землю. Он даже не запыхался. У одного из его людей была перевязана рука. Это был тот самый негодяй, которого Йама ранил у ворот Департамента Прорицаний.
      Йама держал нож сбоку, спрятав его за ногу. Как можно спокойнее он произнес:
      - Значит, вы выбрались от магистраторов.
      Префект Корин дружелюбно ответил:
      - И ты тоже. Ты уговорил их машины, правда? Твоему отцу следовало рассказать мне об этом трюке, ну да ладно. Так или иначе, ты здесь.
      - Я не вернусь, - решительно сказал Йама и поднял нож, когда префект Корин сделал шаг вперед.
      Двое его людей направили на Йаму дула своих пистолетов, третий, с забинтованной рукой, поднял арбалет.
      - Мы не собираемся причинять тебе зла, - сказал префект Корин. - После всех своих приключений ты должен чувствовать усталость и смятение, но теперь ты пришел домой. Ты нашел нас согласно воле Хранителей. Нам надо о многом поговорить, тебе и мне. В городе были явления смертоносных машин, а Вещь-в-глубине разрушила Храм Черного Колодца. Ты и с ними говорил тоже?
      - Вы заманили меня сюда, - сказал Йама. - Но я не пойду с вами. Я не буду служить.
      - Ну конечно, будешь. Дневной рынок еще не попал под контроль нашего Департамента, но это место уже попало, ведь туннель ведет прямо к одним из ворот Департамента. Ты побежал туда, куда надо. Я так и рассчитывал. Солдаты Внутренней Гармонии здесь тебе не помогут. Пойдем со мной, и к тебе будут относиться как к тетрарху, если ты действительно можешь делать хоть половину того, о чем я догадываюсь. Пойдем со мной. Пойдем домой. Твой отец и возлюбленная, они так обрадуются, что ты отыскался, живой и здоровый.
      На мгновение Йама ощутил каждую из находящихся на дневном рынке машин. Он поговорил с одной из них, затем повернулся и ударил ножом по растрескавшемуся стеклу. Вспыхнуло голубое сияние. Префект Корин закричал, швырнул посох и кинулся к Йаме, а Йама рывком бросил тело в круглое отверстие в разбитом стекле и вынырнул сквозь него на свежий воздух.
      5. БИБЛИОТЕКА
      Город, отвесный склон, стена кувыркнулись перед его глазами. Потом что-то полетело ему наперерез, и он больно об него шлепнулся, даже дыхание перехватило. Это был летающий диск, который Йама украл прямо из-под ног солдата.
      Одной рукой Йама держал нож и ножны, а другой ухватился за край диска. Его гладкая плоская поверхность нагрелась от быстрого движения по воздуху, Йаме жгло кожу, но он плотно прижался к диску, пока тот выполнял умопомрачительный вираж, стремительно ныряя к сгрудившейся массе крыш далеко внизу. Диск завис, едва не коснувшись плоского красного фронтона часовни. Йама кое-как приземлился, расцарапав бедро, колено и плечо и уронив нож вместе с ножнами.
      Он вскочил на ноги и отряхнул руки о штаны. Рана на голове сильно ныла. Когда он ее коснулся, то пальцы оказались в крови.
      Диск висел в воздухе, словно послушный пес, который ожидает команды хозяина. Йама его отпустил и он тотчас улетел, круто взмыв вверх на фоне отвесной стены монолита. На мгновение он сверкнул солнечным зайчиком и скрылся из виду.
      Йама подобрал нож и сунул его в ножны. Подумав, он решил, что пролетел вниз меньше пяти фарлонгов; стеклянный туннель, из которого он выбросился, отсюда выглядел нитью не толще волоса, связывающей два черных утеса, которые сами были лишь ступенями на пути к синему небу.
      Где-то там наверху находилась пещера Департамента Прорицаний. Должно быть, Тамора сейчас вовсю натаскивает мрачных рабов, готовя их для краткой и безнадежной битвы. Конечно, он может бросить и ее, и Пандараса и в одиночестве продолжить свой поиск библиотеки Департамента Хирургов и Аптекарей - того самого места, где доктор Дисмас, по его собственным словам, обнаружил архивные данные о расе, к которой принадлежит Йама. Однако он знал, что не сможет так поступить. Он поклялся помочь ей, и она поклялась помочь ему. Самое малое, что он обязан сделать, - это рассказать ей о префекте Корине и о провалившейся попытке похищения. Теперь стало вполне очевидно, что разговор, якобы подслушанный Пандарасом, был не чем иным, как хитро расставленной ловушкой с целью заманить Йаму в капкан.
      Но прежде всего ему надо найти способ вернуться назад, в глубь этого горного монолита. На краю плоской крыши, за парапетом, был спуск на крытый терракотовой черепицей скат, дальше шла вереница других крыш, потом горный склон, спускающийся к долине, где в серой дымке раскинулся громадный город. Пока Йама рассматривал открывающийся перед ним вид, что-то просвистело у самого его уха, раскололо с полдюжины черепичных пластин и с воем пролетело дальше. Он тут же вспомнил о пистолетах в руках напавших на него негодяев, быстро перемахнул парапет и помчался по разогретой солнцем черепице.
      В воздухе просвистела еще одна пуля, Йама бросился в сторону, споткнулся и вдруг покатился по скату, увлекая за собой небольшую лавину разболтавшихся черепичных плит. Он ухватился за самый край крыши, задыхаясь, повисел несколько мгновений, и тут черепица обвалилась.
      Он упал на спину, приземлившись в густом мягком мхе и, как ни странно, даже не выронив ножны. С крыши все еще осыпалась черепица, вдребезги разбиваясь о землю. С визгом промчались какие-то мелкие животные. Серебристые обезьяны с длинными хвостами и темными кисточками на концах. Они попрыгали на уступ черного утеса в дальнем конце тенистого дворика и сели, повернув обеспокоенные и в то же время скорбные мордочки. Карликовые кедры. Их узловатые корни впиваются в черные скалы, будто ручьями разрезая усыпанный фисташковой скорлупой ровный песок. С трех сторон двор замыкали деревянные стены с изображением стилизованного глаза на фоне переплетающихся белых и красных спиралей, а четвертая была эркером.
      Когда Йама встал, самая крупная из обезьян соскочила, подбежала к веревке, быстро по ней вскарабкалась и стала раскачиваться из стороны в сторону. Где-то в глубине, за арочными перекрытиями эркера раскатились звонкие удары гонга.
      Йама побежал. Широкая лестница привела его из эркера в огромный сводчатый зал с резными деревянными панелями. На черном гипсовом потолке с одной стороны было изображение Галактики - белый спиральный трезубец, а с другой - символ Ока Хранителей - тугая, закрученная в обратную сторону красная спираль. Значит, это Храм латрического культа, одного из тех, которые учат, что заклинаниями, медитацией и молитвой можно вернуть миру благословение Хранителей.
      Звуки гонга разносились здесь громче, отдаваясь в прохладном воздухе звенящими медью волнами. Вдруг братья монахи в оранжевых мантиях бросились в дальний конец зала. Они были вооружены пестрой коллекцией копий и сабель, один тащил мотыгу. Йама вытащил нож, но когда монахи стали к нему приближаться, в центре зала вспыхнуло свечение, и они рухнули на колени, уронив оружие на пол черного дерева.
      Сначала Йама подумал, что в потолке открылся люк и в зал ворвался солнечный свет. Потом, заслонив глаза рукой, он увидел, что в центре находится оракул - вертикальный диск в два человеческих роста. По его поверхности беспокойно метались волны белого света.
      Йама вынул из-под рубашки монету, поднял ее, сколько позволяла бечевка, и подошел к оракулу. Сначала он подумал, что, привлеченная монетой, женщина в белом снова его отыскала, но потом, глядя на мечущийся вокруг него яркий свет, он испытал ужас. Нет, это не она, хотя и ее появление было бы тяжелым ударом. Тут что-то более страшное. Что-то огромное, яростное, беспокойное неслось на него сквозь световые потоки волн. Пока еще далекое, скрытое в свернутом пространстве оракула, оно быстро приближалось, пикируя на него, как падает кондор через целые лиги воздушного океана на безмятежную антилопу, мирно пасущуюся на горном лугу.
      Йама не выдержал. Он уронил монету в вырез рубашки и бросился прочь, мимо оракула, между монахами в дальнем конце дома. Они лежали ниц, прижавшись лбами к черному дереву пола, зады их торчали выше голов. Никто и пальцем не шевельнул, чтобы остановить его.
      Йама выбежал на воздух, пронесся по каменной террасе, потом промчался по длинному пролету истертой тысячью ног лестницы. Когда он сбегал по каменистым тропинкам между делянками тыквы, ямса и маниоки, монахи в оранжевых мантиях подняли головы и посмотрели ему вслед.
      Внезапно медный голос гонга умолк, в воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь жужжанием насекомых и отдаленным гулом огромного города. Но Йама не остановился. Он нечаянно снова принес что-то в мир. И сейчас он бежал от этой неведомой опасности, ни о чем не думая, слыша лишь, как в висках бешено стучит кровь.
      Эта часть горы была сплошь застроена храмами, монастырями и святилищами. Многие из них стояли на развалинах более древних сооружений. Лестницы спускались по отвесным стенам, изрезанным гротами и оракулами. Виадуки, мостики и тропинки висели над ущельями и петляли среди утесов. Одна из островерхих скал была явно полой: ее крутые бока усеивала целая сотня маленьких квадратных окон. Сплошная система террас превратила склоны в длинные узкие поля, где росли виноград и овощи. Поливались они из каменных резервуаров, куда дождевая вода сбегала по веерообразным водосборникам из белого камня.
      Йама спускался с этой горы весь остаток дня. Стоило ему бросить взгляд в небо, как он видел, что в воздухе, над обрывистыми склонами, кружатся вороны. Не дурной ли это знак? Ведь поговаривают, что вороны, а особенно вороны из Дворца Человеческой Памяти, умеют шпионить. А далеко внизу, в голубой дали, расстилался под слоем задымленного воздуха огромный город, древний Из.
      Около полудня, когда солнце замерло на мгновение в высшей точке своего ежедневного прыжка в небо и совсем уже приготовилось снова катиться вниз, за Краевые Горы, Йама оказался на длинной террасе, устланной нежной изумрудной травой; В центре плескал струями удивительно изысканный белый фонтан. Йама до отвала напился у одной из раковин, составляющих бассейн прекрасного фонтана, затем смыл с себя грязь и кровь, но не рискнул задержаться подольше. Он постоянно ощущал нависающую над ним громаду этой обитаемой горы - Дворца Человеческой Памяти. Префект Корин вполне мог проследить за его полетом в телескоп, к тому же его могло преследовать существо, живущее в волнах света ожившего оракула.
      У Йамы не было четкого представления, куда он сейчас направляется. Возможно, ему удастся пробраться назад, внутрь горы, если он, например, попадет на одну из тех широких дорог, которые ему удалось заметить на нижних склонах горы.
      Они наверняка должны вести к воротам, иначе непонятно, как попадают на дневные рынки партии свежих продуктов.
      Он спускался по узенькой лесенке, с одной стороны которой тянулась отвесная стена, а с другой - лишь тоненькие металлические перила отделяли путника от пропасти. Вдруг лестница сделала поворот и нырнула под арку. Йама ощутил мощное сопротивление, как будто вокруг него сгустился воздух. Непонятная сила вопрошала, что ему здесь нужно, но она тотчас сникла перед его волей, и он пошел вниз, прислушиваясь к резкой мелодии невидимых гобоев и зычному голосу, мрачно возвещавшему о прибытии Иерарха.
      Когда Йама оказался во дворе у подножия лестницы, мимо пронеслась, оттолкнув его в сторону, группа солдат в латах. Они громко протопали по ступеням, вытаскивая на ходу пистолеты и мечи. Двор был широк и затемнен высокими каменными стенами. В центре его стоял на столе солдат с офицерским шарфом поверх лат и кричал на людей, торчавших у двух ворот в высокой дальней стене.
      - Ничего не случилось! Возвращайтесь на свои места. Все нормально!
      Вскоре порядок восстановился. Клерки снова уселись за столы в тени широких бумажных зонтов. Толпа разделилась и выстроилась в очередь к столам. У обоих ворот стояла вооруженная стража. Видимо, одни были входом, а вторые выходом. Всех, кто приближался к этим последним, останавливали стражники. Они тщательно проверяли стопки документов, которые каждый из подходящих собирал у различных столов. Йама был слишком вымотан и не стал размышлять, стоит ли возвращаться на прежнюю тропинку, а потому он просто приткнулся в конец ближайшей к нему очереди.
      Очередь продвигалась очень медленно. Клерк за этим столом подробно выспрашивал каждого просителя, потом делал записи в различных книгах, штемпелевал поданные ему бумаги. Мужчина, стоящий перед Йамой, обернулся и заметил, что здесь никто никогда не спешит.
      - Это очень странный Департамент, - добавил он, как будто эта фраза все объясняла.
      - Правда?
      Старик еще раз взглянул на Йаму и спросил:
      - Ты что, заблудился, брат?
      Он был совсем стар, плечи его согнулись, но все равно было видно, что он очень высок, не ниже эдила или Тельмона; серебристого цвета глаза светились на обтянутом гладкой черной кожей лице. Три огонька светились в жестких седых волосах, кольцами обрамлявших широкий лоб и длинными локонами спускавшихся на плечи. Он оглядел Йаму проницательным добрым взглядом.
      Йама сказал:
      - Дело в том, что я пришел сюда не обычным путем. Что это за место?
      - Департамент Аптекарей и Хирургов, - ответил старик, и его серебристые глаза расширились, когда Йама вдруг рассмеялся.
      - Прости меня, - сказал Йама. - Дело в том, что я искал именно это место и теперь случайно его нашел.
      - Значит, тебя, несомненно, привела сюда воля Хранителей, брат, заявил старик и пожал Йаме руку, словно приветствуя его, а потом добавил: Разумеется, тебе повезло значительно больше, чем тому идиоту, который силком хотел пройти через Ворота Иерархов. По крайней мере раз в год какой-нибудь блаженный обязательно пробует. Когда стражники с ним разделаются, они выставляют тело перед главными воротами в назидание другим. - Тогда мне вдвойне повезло. Старика звали Элифас. Он зарабатывал себе на жизнь, служа скороходом. Когда врачи не могли кого-нибудь вылечить обычными средствами, его отправляли в Департамент за информацией. Элифас объяснил, что большинство людей в очереди - это скороходы, которых послали за хирургом или лекарем. Он, видно, решил, что Йама происходит из бедной семьи, которая не может позволить себе посредника. Он понял, что Йама голоден, взял у него монетку и купил ему лепешку и воду в палатке на другой стороне двора.
      - Если придешь еще, возьму с тебя чаевые, - с мягкой улыбкой сказал он, глядя, как Йама жадно уплетает хлеб. - Приноси еду с собой. Так будет дешевле да и, наверное, здоровее. Но тебе, видимо, не сказали, сколько это займет времени?
      - И сколько? - Черная лепешка была сыроватой и очень сладкой, зато голод сразу утих.
      - День обычно уходит на предварительное оформление, - стал объяснять Элифас. - Потом день или два ищут архивные данные. Многое зависит от того, как ты сформулируешь свой вопрос. Это тоже искусство.
      - У меня очень простой вопрос. Я хочу знать, может ли Департамент Аптекарей и Хирургов помочь мне найти мою семью?
      Длинными тонкими пальцами Элифас почесал голову, продираясь сквозь паутину белых кудрей. Ногти у него были загнутые и острые, как когти.
      - Если ты можешь мне заплатить, - предложил он, - то я буду рад тебе помочь. Но только я никогда не слышал, чтобы человек не знал своей расы.
      - Если про нее и можно где-нибудь узнать, то именно в Изе, - отозвался Йама. - Я потому сюда и пришел. Меня нашли на реке, когда я был младенцем. Потом меня усыновил один добрый человек. Но теперь я хочу найти свою настоящую семью. Я полагаю, что здесь есть архивные данные, которые могут мне помочь, только я не уверен, что знаю, как их искать. Если ты мне поможешь, я с радостью заплачу тебе, сколько смогу.
      Элифас ответил:
      - Ну, если ты оплатишь мой ужин и завтрак, то что ж, брат, я постараюсь вывести тебя на правильную дорогу.
      - Я в состоянии заплатить настоящую цену, - заявил Йама, которого покоробила мысль, что Элифас предлагает такое из жалости.
      - Это и есть настоящая цена, брат. Чтобы понять здешнюю систему, надо проследить, как она реагирует на вопросы. Полагаю, что, задав твои вопросы, я смогу многое узнать. Чем глубже постигаешь, как сортируется информация, тем компетентнее становишься. Я могу параллельно работать сразу с десятком вопросов, а такое умеют не многие, но я всю жизнь этим занимаюсь. Конечно, в старые времена, до еретиков, все было проще. Все архивы хранились в обителях аватар. Помню, что библиотекарей тогда называли иеродулами, что означает святые рабы. Настоящие библиотекари тогда были просто частью аватар, одной из сфер их проявления. Они говорили через святых рабов - иеродулов, и ответы они давали быстро. Но мы живем в эпоху несовершенства. Оракулы умолкли, и приходится просить клерков искать в письменных архивах, а ведь они часто являются вторичными или даже третичными переложениями и не всегда хранятся там, где им следует.
      - Но почему все так устроено? Почему вам не позволяют изучить структуру библиотеки? Такое впечатление, что вы и такие, как вы, работаете во тьме и требуется всего лишь распахнуть окно и впустить свет.
      - Видишь ли, только в одной этой библиотеке работает больше тысячи клерков, а она не из крупных. Если бы каждый знал, где что расположено, библиотекари не могли бы брать за это деньги и у них не хватило бы средств содержать вверенные им архивы. Да и я не заработал бы себе на хлеб, если бы до фактов так легко было добраться. Ну знаешь, брат, с другими профессиями то же самое. Если снять с них покров тайны, то большинство людей, которые ими занимаются, станут не нужны. Я так скажу, девять десятых в каждом из всех дел любого Департамента, связано с охраной тайн и только одна десятая с их применением. Потому-то так важны ритуалы. Я за свою жизнь задал тысячи вопросов и полагаю, что знаю о медицине не меньше, чем большинство лекарей, но никогда не смогу практиковать, потому что не посвящен в их мистерии. Другое дело, если бы я родился в семье врача. Но только Хранители определяют наши пути на этот свет.
      Йама узнал, что семья Элифаса уже три поколения зарабатывает ремеслом посыльных. Сам Элифас был последним в роду, кто сохранил верность этому занятию. Его единственный сын завербовался в армию и теперь бьется с еретиками в срединной точке мира, а дети его дочерей пойдут по стопам своих отцов.
      - В этом-то и состоит разница между профессией и ремеслом, - продолжал Элифас. - Из ремесленных семей дочери уходят в другие ремесла, а там, где есть профессия, женятся между своими. Так они сохраняют свою власть.
      Когда наконец подошла их очередь разговаривать с клерком, солнечный луч взобрался по стене, двор погрузился в тень. На темнеющем склоне горы стали загораться огоньки, подобные снопам искр. День тускнел на глазах, светлячки над головами клерков и просителей встрепенулись и разгорелись ярче, создавая причудливую игру света и тени.
      Элифас наклонился над столом так, что орбиты его светлячков почти пересеклись с огоньками над головой клерка. Он веером разложил пачку каких-то темноватых бумаг и своим длинным пальцем стал тыкать сначала в одну, потом в другую. Он перекинулся с клерком шуткой, и клерк проштемпелевал бумаги, не читая.
      - А это мой друг, - проговорил Элифас, отступив в сторону и становясь рядом с Йамой. - Обойдись с ним по-доброму, Цу.
      - Снова нашел, где подработать, Элифас? - Клерк смерил Йаму оценивающим взглядом. - Давай посмотрим на твои бумаги, парень. Ты последний, кого я сегодня приму.
      - У меня нет бумаг, - произнес Йама как можно самоуверенней. - У меня только вопрос.
      Лицо клерка было длинным и мрачным. Его темная кожа собралась в мягкие складки, будто ее долго вымачивали в воде. Теперь у него на лбу, над широко расставленными черными глазами, появились новые морщины.
      - Быстрее давай сюда бумаги, - сердито прикрикнул он, - а не то отходи и завтра снова встанешь в очередь.
      - У меня есть вопрос и деньги, чтобы заплатить за ответ. Я не собираюсь отнимать хлеб у твоей семьи, пытаясь получить нужные сведения даром.
      Цу вздохнул и позвонил в маленький колокольчик.
      - Кого ты привел, Элифас? - устало спросил он. - Да еще в конце рабочего дня. У нас существует заведенный порядок, - обратился он к Йаме, а на всяких шутников нет времени.
      Подошел еще один служитель, худой старик со сгорбленной спиной. Он пошептался с Цу, а потом вперил взгляд в Йаму сквозь очки, нацепленные на самый кончик носа. У него была жидкая белая борода, голую макушку усыпали мелкие бугорочки.
      - Встань прямо, мальчик, - сказал Цу. - Это Кун Норбу, старший служитель.
      - Как ты сюда попал, мальчик? - спросил начальник.
      - Спустился по той лестнице, - ответил Йама, показывая в дальний конец двора.
      - Не лги! - крикнул Цу. - Там Страж. Уже целое столетие никто не проходил через Ворота Иерархов. Бродяги и воры временами пытаются там пробраться. Вот и сегодня кто-то пробовал, но Страж всех уничтожает.
      - Думаю, дольше, чем столетие, - вмешался Кун Норбу. - Последним из Иерархов к нам являлся Галлицур Радостный. Это случилось в лето того года, когда Из заполонили армии мятежников. Это будет, дай подумать, одиннадцать тысяч пятьсот шестьдесят восемь лет тому назад.
      - Да, это срок, брат, - пробормотал Элифас. - Но этот мальчик не вор. Я могу за него поручиться.
      Кун Норбу спросил:
      - Когда ты его встретил, Элифас? Полагаю, что не ранее чем сегодня. Я догадываюсь, что он подкупил Стража и пообещал заплатить тебе за помощь. У него нет ни единого светлячка. Это какой-то дикий туземец. Так оно и есть.
      Йама считал, что светлячок все еще с ним, но теперь он понял: светлячок, видимо, поломался, когда Йама попросил, чтобы он действовал во всю свою мощь. Он дерзко взглянул на главного служителя и произнес:
      - Если отсутствие светлячков внушает вам сомнение, это легко исправить.
      - Не дерзи, - одернул его Кун Норбу. - Светлячки сами выбирают хозяина в соответствии с его положением. Вполне очевидно, что о твоем положении даже и говорить не приходится. - Он хлопнул в ладоши: - Стража! Да, да, вы двое. Ко мне, пожалуйста!
      Цу изумленно вскрикнул, поднялся и перевернул стул. Элифас отступил, закрыв лицо руками. Все вокруг повернулись к Йаме. Некоторые опустились на колени и склонили головы. Двое стражников, которые было двинулись через двор, замерли, подняв алебарды, как будто намеревались сразить невидимого врага. Яркий свет играл на двойных серповидных лезвиях, дробясь мириадами искр в линзах очков Кун Норбу.
      Йама решился на столь экстравагантный жест в приступе раздражения и усталости. Он окружил себя целым сонмом тысячи светлячков, собрав их у тех, кто находился поблизости, а кроме того, позаимствовал и у диких обитателей местности за стенами Департамента. Всем естеством он чувствовал, что близок к концу своих поисков и не собирался позволить мелким бюрократическим препонам стать у себя на пути.
      - Вопрос у меня простой, - заявил Йама. - Я хочу найти свою семью. Вы можете мне помочь?
      6. ПЕС ПРЕИСПОДНЕЙ
      Покой Пришельцев Департамента Аптекарей и Хирургов был сооружен вокруг небольшого квадратного дворика. С трех сторон его тянулись узкие длинные балконы, а с четвертой находилась покатая стена из прозрачного, как стекло, металла; последние лучи заходящего солнца играли на ней золотым дождем, таким, как, по преданию, явили себя миру Хранители в первый и последний раз, когда они засевали его десятью тысячами рас.
      Йама заплатил за ужин Элифаса в трапезной на первом этаже, и они поели за длинным столом вместе с дюжиной других просителей. Над головой у каждого из них светилось облачко светлячков, другого света в помещении не было. Рядом с Йамой лежала пачка документов, пестрым веером рассыпавшаяся по изрезанной поверхности стола; у него не нашлось карманов, чтобы распихать все врученные ему бумаги. Рану его промыли дезинфицирующим составом, и теперь на ней белела свежая повязка.
      Несмотря на трюк со светлячками, старший служитель Кун Норбу настоял, чтобы Йама наглядно доказал, что он в состоянии справиться со Стражем Ворот Иерархов. Йама, все еще окутанный облаком из тысячи светлячков, трижды прошел вверх-вниз по лестнице под аркой перед изумленными взорами все растущей толпы клерков. Йаме показалось, что они готовы всю ночь смотреть на это зрелище, и потому после третьего раза он сказал Кун Норбу, что он явился в библиотеку не в качестве клоуна или шута, и возвратил светлячков их бывшим хозяевам, оставив себе лишь пять штук из тех, что он забрал у местных дикарей. Этот поступок поразил окружающих, пожалуй, не меньше, чем способность проходить мимо Стража. Кун Норбу отпустил всех служителей, кроме Цу, который очень прилежно и быстро заполнил необходимые Йаме бумаги. Потом главный служитель отвел Йаму и Элифаса в свой тесный кабинет, где они, сидя на пыльных подушках, стали пить чай с медом. Складывалось впечатление, что Кун Норбу давний друг Элифаса. Он сказал, что готов помочь Йаме.
      - Расскажи мне свою историю, молодой человек. Объясни, что мы можем для тебя сделать.
      Йама поведал, что его младенцем нашли в лодке на Великой Реке, недавно ему сообщили, что он принадлежит к расе Строителей, которая, по преданию, давно покинула этот мир. Еще он сказал, что пришел в Из искать себе подобных, и добавил, что имеет основания полагать, будто некий доктор Дисмас недавно обнаружил важные сведения именно в этой библиотеке. Кун Норбу сначала терпеливо выслушал весь рассказ, а потом засыпал Йаму сотней вопросов, на большинство из которых Йама и понятия не имел, как ответить. Ему пришлось снова и снова повторять:
      - Если бы я знал, мне не пришлось бы искать ответы. - Или же: - Я сам надеюсь у вас это узнать.
      - Нужно взять у тебя кровь и образец ткани на анализ, - наконец сказал Кун Норбу. - Да, начнем, пожалуй, с этого.
      На что Элифас заметил:
      - Значит, ты берешься за его дело, брат? Я рад.
      Кун Норбу улыбнулся и сказал:
      - Полагаю, что из этих ответов мы сможем узнать не меньше самого Йамы.
      Тут уж Йама стал спрашивать:
      - Господин, тебе ведь что-то известно о моей расе? Я вижу, известно! Найду ли я у вас то, что ищу?
      Улыбка Кун Норбу стала шире. Черные глаза сверкнули за линзами очков.
      - Не все можно узнать в библиотеках.
      Элифас прикрыл глаза и нараспев начал декламировать фрагмент текста:
      - "И были они первыми из людей, возникших в мире по слову Хранителей. И получили во владение ключи от этого мира и правили им по воле их сотворивших".
      Йама спросил:
      - Это из Пуран?
      Улыбка Элифаса сверкнула на темном лице, как молния.
      - Правда, похоже на Пураны?
      А Кун Норбу объяснил:
      - Этот текст куда старше Пуран. Вероятно, его составил один из Строителей. Когда мы с Элифасом были в твоем возрасте, мы охотились за редкими текстами, как настоящие следопыты. Став клерком, я забросил поиски утерянных знаний, но, знаешь, сейчас я снова чувствую себя молодым. Ты снова раздул во мне костер любопытства, а я-то считал, что он давным-давно потух и угли остыли. Ноша моей службы нелегка и не оставляет сил ни на что другое.
      Йама воскликнул:
      - Тогда давайте начнем прямо сейчас! Почему к правде нужно брести сквозь лес этих цветных бумажек?
      Ему вручили пропуск в библиотеку, столовую и одно из спальных помещений Покоя Пришельцев. Его имя, возраст и место рождения (Йама сообщил, что это Эолис) записали на полудюжине разноцветных карточек. Десять раз переписали вопрос, потом Цу проштемпелевал все бумаги своей печатью.
      - Так положено, - объяснил старший служитель. - Ты, Йама, еще молод и готов весь мир перевернуть, а потом отстроить его заново. Тебе главное скорость. Ты хочешь получить все тотчас, по первому требованию, иначе мир рухнет. Молодые всегда так. Вот станешь постарше и поймешь, что в заведенном порядке вещей есть своя мудрость. Старики вроде нас с Элифасом видят, почему в мире все устроилось именно так, почему события движутся именно этим путем и как взаимосвязано все окружающее. Мы понимаем, что без направления скорость - это просто растраченная впустую энергия. Йама упрямо возразил:
      - Но знания должны быть общедоступны, ведь они - дар Хранителей.
      - Так-то оно так, - задумчиво проговорил Кун Норбу. - Однако если знания сделать всеобщими, кто станет за ними смотреть? Знание - вещь хрупкая, оно легко теряется или гибнет, а каждое зернышко знания в самой своей сути связано со всеми остальными зернами. Если бы я захотел, то мог бы завтра же открыть наши библиотеки для всех желающих, но я не стану этого делать. Ты десятилетиями будешь бродить между стеллажами и так и не найдешь того, что нужно. Я же за несколько часов могу добраться до места, где находятся нужные ответы, но лишь потому, что я провел почти всю жизнь, изучая, как составляются каталоги книг и других источников информации. Организация знаний не менее важна, чем сами знания, и мы как раз отвечаем за сохранение такой организации.
      - Он всю ночь будет искать для тебя ответы, - сказал Йаме Элифас и обратился к Кун Норбу: - Как приятно вновь видеть в твоих глазах огонь, брат. Я-то полагал, что за своими гроссбухами и уставами ты впал в вечную дремоту.
      - Я всегда начеку, - ответил старший служитель. - С этими учениками иначе нельзя, нужен глаз да глаз. - Он сложил ладони домиком. Пальцы его заканчивались черными, как шипы розы, когтями, а между ними висели дряблые перепонки. Опустив глаза на свои руки, он спросил:
      - Ты когда-нибудь болел, Йама?
      - У меня была водяная лихорадка и малярия. Я ведь жил у реки.
      - Я спрашиваю, потому что не знаю, подвержены ли Строители болезням. Радуйся, что у тебя были детские болезни. Если кто-нибудь из твоей расы еще жив, то его почти наверняка лечил хирург или аптекарь, а у нас хранятся архивы всех аптекарей и хирургов. Таков закон. Этим путем я и буду вести поиск, а матрица твоей клетки мне поможет.
      Он вызвал служителя, и тот тупой иглой сделал у Йамы соскоб с внутренней стороны щеки, а стеклянной палочкой взял каплю крови из большого пальца. Эти образцы тоже потребовалось задокументировать, нужна была подпись Йамы и печать Кун Норбу.
      Когда все закончилось, старший служитель кивнул Йаме и сказал:
      - Тебе нет необходимости ночевать вместе со всеми. Будь моим гостем. Мой дом - твой дом. Я пошлю кого-нибудь принести тебе чистую одежду и перевязать раны.
      - Ты очень любезен, - ответил Йама, - но я не заслужил такого внимания. К тому же это - старая рана, она меня не беспокоит.
      Он опасался, что до префекта Корина дойдет, что в библиотеке появился необычный гость, который командует светлячками и древними Стражами.
      Кун Норбу проницательно посмотрел на Йаму и сказал:
      - Нельзя больше делать вид, что ты - такой, как все. Да и рана твоя кровоточит. Позволь по крайней мере ее обработать, и пусть Элифас за тобой все же присмотрит. Он знает о нашей маленькой библиотеке не меньше любого из нас, только он, конечно, никогда не признается.
      Когда Йама и Элифас поели, Элифас набил ароматическим табаком длинную трубку, раскурил ее и запыхтел с довольным видом. Йама стал его расспрашивать, где он нашел тот отрывок, который читал им раньше.
      - Он был на клочке бумаги, который кто-то оторвал от книги столетия назад, чтобы сложить на нем цифры, подсчитывая цену каких-то мелких товаров. Мы нашли его между страниц старой хозяйственной книги. Бумага ведь очень терпелива, а старинная хорошая бумага - тем более, она почти ничего не забывает. На этом отрывке с одной стороны сохранились строки о твоем народе, а с другой - ерундовые подсчеты, к тому же он терпеливо обозначал место, заложенное человеком, умершим тысячу лет назад. Видишь, ничего не забывается, просто оказывается не на месте. Переплеты старых книг - как раз хороший пример, ведь для форзацев часто использовали еще более старые документы. Где угодно можно найти что-нибудь интересное. Когда мой друг и я были молоды, где мы только не искали.
      - Мне начинает казаться, что и сам я оказался не на месте, меня сунули не туда, как ту закладку, - задумчиво произнес Йама. - Как будто я не принадлежу этому времени. Когда я был ребенком, то часто мечтал, что кто-то меня ищет.
      - Мужайся, брат. Но меня интересует одна вещь. Можно спросить?
      - Ну разумеется.
      - Нет, никакого "разумеется" быть не может. Я просто выполняю свой долг по воле Хранителей. Я вовсе не жду, что ты в качестве благодарности станешь удовлетворять мое праздное любопытство, но все равно спасибо. Вопрос такой. Если ты сумеешь узнать, где твоя семья, что ты сделаешь?
      - Прежде всего я спрошу их, почему меня отправили плыть по реке. А если они ответят, я задам им... другие вопросы.
      Элифас выпустил колечко дыма.
      - Кто я? Почему я здесь? Куда я направляюсь?
      - Ну, вроде того.
      - Прости меня, брат. Я вовсе не собирался непочтительно высказываться о твоих проблемах.
      - Если кто-нибудь из них жив... то, думаю, он должен быть в Изе или же на севере, выше Иза.
      - Лучше бы они жили в Изе, - вздохнул Элифас. - В верховьях лежат дикие земли, заселенные еще не преображенными племенами, преображение может их вообще не коснуться. Большинство из них не далеко ушли от животных, у них даже нет архивистов, чтобы зафиксировать события их жизни. Разумеется, улицы города - это тоже джунгли, однако, имея деньги и немного хитрости, можно как-то приспособиться. Но выжить в темных лесах, среди снегов и льда северных земель в верховьях Реки совсем не так просто.
      Йама тоже вздохнул. Он начинал осознавать огромные масштабы стоящей перед ним задачи. Он задумчиво произнес:
      - Мир так велик, он совсем не похож на мою карту.
      - Должно быть, твоя карта очень древняя. С Эпохи Мятежа в мире мало что изменилось. Известно, что когда расы достигают стадии просвещения, начинается волна преображающих войн; она обычно разрушает их города. Но выжившие продолжают развиваться, их место занимают еще не преображенные расы, и все возвращается на круги своя. На месте старых городов строятся новые. Но хотелось бы знать, что же было на этих местах в самом начале времен? Вот бы взглянуть на твою карту!
      - Отправляясь в Из, я оставил ее дома.
      Йама стал рассказывать Элифасу об Эолисе, о замке, тамошней библиотеке, Элифас заявил, что наслышан о библиотеке эдила.
      - Я когда-то знал вашего нынешнего библиотекаря, Закиля, еще до того, как он попал под суд и был сослан. Иногда я завидую этой ссылке, ведь библиотека Эолиса очень значительна. Говорят даже, что там хранится оригинал Пуран.
      Когда Йама покинул Эолис, Закиль подарил ему эту самую книгу. Теперь, когда он наконец осознал истинную ценность такого дара, сердце его затрепетало. Сейчас книга вместе с остальными его пожитками находилась в крохотной каменной келье в Доме Двенадцати Передних Покоев в Департаменте Прорицаний. Завтра же нужно туда вернуться и разорвать соглашение с Таморой. Ему нужно скрыться, иначе он попадет вместе с нею в плен к отряду Департамента Туземных Проблем, а тогда уж неизбежно окажется в руках префекта Корина.
      Он сказал:
      - Закиль - один из моих учителей.
      Элифас выпустил колечко дыма и наблюдал, как оно медленно расползается в воздухе, затем выдохнул второе; вращаясь, оно прошло сквозь отверстие первого, уже почти растаявшего кольца. Наконец он проговорил:
      - Тогда неудивительно, что ты так ценишь знание. А теперь, если позволишь, брат, я хотел бы поспать. Если мы хотим занять место поближе к столу справок, надо вставать на рассвете.
      Из всех спален в Покое Пришельцев только одна была открыта - очевидно, в былые времена библиотека пользовалась значительно большим спросом. Однако кровати, пусть и узенькие, оказались удобными, а простыни чистыми. Элифас храпел, кто-то еще громко бормотал во сне, но Йама, который поднялся еще до восхода и прошагал в этот день много лиг, а к тому же лицом к лицу встретился со смертью, заснул тотчас.
      Проснулся он в полной темноте. Волоски на руках и шее встали у него дыбом и шевелились, будто наэлектризованные; душу его наполнял необъяснимый и неопределенный ужас, как если бы он вынырнул из кошмарного сна.
      В самом конце дортуара виднелся тусклый свет. Сначала Йама сквозь сон подумал, что там открыта дверь и уже пришло утро, но потом заметил, что светящийся силуэт напоминает фигуру человека, но более высокую и тонкую, чем любой из живых, а самое дурное было в том, что он двигался. Казалось, фигура плыла в воздухе, подобно ветке водорослей, подхваченной течением, или же танцующему огненному язычку свечи, который колеблется в потоке нагретого им воздуха. Больше всего этот призрак напоминал Йаме цепочки огоньков, иногда появляющихся среди развалин за стенами Эолиса, когда их затопляет вышедший из берегов Брис. Амнаны, жители тех мест, считали эти привидения живыми и верили, что они могут похитить душу любого путешественника, если им удастся завлечь его в свой круг. Однако Закиль объяснил Йаме, что эти явления не более чем скопление болотного газа, который светится, поднявшись пузырями из глубины застоявшейся воды; однажды Закиль даже показал ему опыт с водой и кусочком натрия в стеклянной трубке. И все же, даже понимая природу этих видений, нелегко было подавить суеверный ужас, охватывающий душу, когда промозглой зимней ночью они вдруг начинали мерцать во мраке.
      В отличие от пламени свечи или болотных огней лучащийся силуэт не давал света, освещая лишь самого себя. Длинный дортуар оставался во тьме, озаряемый лишь гроздьями светлячков, прилепившихся к стенам над головами своих хозяев. Однако когда видение склонилось над первой кроватью, лицо спящего окуталось его призрачным сиянием. Человек что-то забормотал, повернулся с боку на бок, но не проснулся. Мерцающая тень отделилась от кровати и, колыхаясь, двинулась сквозь темноту к следующей.
      Тут Йама заметил, что сжал край простыни так, что у него одеревенели пальцы. Он вспомнил свет, вспыхнувший в глубине оракула в храме латрического культа, и некое существо, метнувшееся к нему из пространства оракула. В этот миг Йама понял, что призрак ищет именно его. Он осторожно сел, забыв о светлячках над своей головой. Они вспыхнули ярче, но он быстро их пригасил, светящийся призрак вроде бы не обратил на них внимания. Теперь он склонился над третьей кроватью, словно библиотекарь, терпеливо перебирающий одну за другой книги на полке.
      Йама прикрыл рукой рот Элифаса и разбудил его. Серебристые глаза Элифаса тотчас распахнулись. Йама молча указал на мерцающую фигуру, а потом прошептал:
      - Оно ищет меня.
      Элифас рывком сел на кровати, прижимая к себе простыню.
      - Пес преисподней! - прошептал он внезапно охрипшим голосом. - Господи, помилуй! Это пес преисподней.
      - Он появился из оракула на горе. Думаю, он явился по мою душу.
      Элифас все еще не мог оторвать глаз от видения. Плечи его дрожали. Он рассеянно пробормотал:
      - На горе? Да-да, конечно. Дворец вполне может показаться горой человеку, непривычному к крупным сооружениям.
      - Он сейчас между нами и дверью. Думаю, надо дождаться охранников.
      Голубоватый свет призрачной фигуры упал на лицо еще одного спящего, тот страшно вскрикнул, как будто ему снился кошмар. Йама подумал, что завтра все они, когда проснутся, вспомнят один и тот же сон, а потом вдруг осознал, что, если пес преисподней может воздействовать на сны человека, он, видимо, способен в них заглянуть. Должно быть, именно этим он сейчас и занимается, роясь в умах спящих людей, как ученый роется в библиотеке, надеясь найти разгадку своей проблемы.
      Йама схватил рубашку и портупею, на которой висели ножны, и сказал:
      - Я выберусь через окно. Ты можешь пойти со мной или остаться. Как хочешь. Но лучше бы вместе.
      - Конечно, иду. Это же пес преисподней.
      Йама открыл ставню над своей кроватью и вылез на балкон. Когда следом за ним вылез Элифас, держа в охапке свою одежду, Йама заставил светлячков у них над головой разгореться сильнее и увидел, что они находятся на высоте двух человеческих ростов от мозаичных плит, выстилающих двор. Он перемахнул через балконную решетку и прыгнул вниз. Приземлившись, Йама сильно ударился, но ничего себе не повредил.
      Элифас сначала сбросил одежду, она, трепеща по ветру, медленно слетела на землю, а потом осторожно последовал за Йамой. Во дворике он сразу сел и стал массировать колени.
      - Я уже старый, - сказал Элифас, - и времена приключений давно для меня закончились. Мы так не договаривались.
      Йама натянул рубашку и застегнул перевязь.
      - Ты можешь со мной не ходить, - ответил он. Элифас надевал брюки. Он поднял глаза и сказал:
      - Разумеется, я пойду. То есть я хочу сказать, что так скорее всего будет лучше. Пес преисподней сейчас заглядывает в умы спящих, а некоторые из них помнят, что видели тебя со мной. А если он заберется в мои мысли, то сможет найти там наш разговор. Что он тогда сделает?
      - Покажи мне, как дойти до Ворот Иерархов. Я проведу тебя мимо стражей. Я не намерен здесь оставаться.
      - Полагаю, нам следовало бы найти Кун Норбу. Он сообразит, что делать. А стражи вооружены.
      - Утром мы вернемся, - сказал Йама.
      Элифас мог бы поспорить с этим планом, но тут на балконе возникло голубоватое сияние. Оба они не выдержали и бросились бежать.
      Страж у Ворот Иерархов, казалось, ушел глубоко в свои мысли и никак не среагировал, когда Йама и Элифас проскользнули мимо него. До рассвета оставалось еще несколько часов. Холода не было, но присев за одним из поворотов длинных лестничных маршей, выше библиотеки, чтобы посмотреть, что происходит, оба насквозь промокли из-за росы. Йама заметил, что, как только рассветет, Элифас может уйти, однако тот сказал, что предпочел бы остаться.
      - Я же заключил с тобой контракт, брат, а я никогда не подвожу клиентов.
      - Но у тебя и кроме меня есть клиенты, - возразил Йама.
      - Открою тебе секрет. - Элифас стал раскуривать трубку. Когда она разгорелась, в его серебристых глазах вспыхнули красноватые отблески тлеющего табака. - Иногда я заранее знаю ответы, которые должен отыскать в библиотеке. Клиенту сообщать об этом вовсе не обязательно. Можно подорвать всю прибыль от библиотечного дела, ну и от моего тоже. К тому же ни один лекарь не поверит, что я разбираюсь в этом ремесле не хуже его самого. Правду не стоит продавать дешево. Вместо этого я разыгрываю маленькое представление. Прихожу сюда, болтаю с клерками, а через день возвращаюсь к клиенту и вручаю ему ответ, проштемпелеванный и зарегистрированный, хотя мог дать его сразу, если бы он мне доверял. Библиотека получает свой доход, я получаю свой, клиент доволен ответом. Вот почему я был рад тебе помочь - мне нашлось настоящее дело. А кроме того, я, как мой друг Кун Норбу, рядом с тобой чувствую себя вновь молодым. Я-то считал, что в мире не осталось больше неизвестных чудес, но ты доказал обратное.
      Йама задумался над его словами и наконец сказал:
      - Мой путь может оказаться слишком долгим и он, наверное, опасен.
      - Не думай, пожалуйста, брат, что мне знакома лишь библиотечная пыль, а реальный мир чужд. В юности я много путешествовал, разыскивая старые книги. Мне случалось бывать в удивительных местах. Я стар, брат. Жена моя умерла, дочери замужем и заняты собственными семьями. Мой единственный сын воюет с еретиками в срединной точке мира. Я уверен, что утром мы вполне можем вернуться в библиотеку и узнать, что Кун Норбу сумел выяснить о твоем народе. А когда мы найдем архивные сведения о вашей расе, я буду счастлив помочь тебе искать твоих родных. Нет, я останусь с тобой и внесу свой вклад в это дело.
      - Прежде чем я смогу отправиться на поиски своих соплеменников, я должен закончить одно дело, - сказал Йама.
      Он начал рассказывать Элифасу о конфликте между Департаментом Туземных Проблем и Департаментом Прорицаний, однако не успел далеко продвинуться, когда Элифас вдруг вскочил и закричал:
      - Смотри! Смотри! Вон там...
      Внизу мелькнул холодный синий свет, в нем на миг появилась глухая стена библиотеки и несколько стройных башен над ней, затем вновь стало темно.
      Издалека донеслись крики, затем в воздухе поплыл колокольный набат; сначала неспешный, он быстро набирал темп.
      Там, внизу, у кого-то оказался энергопистолет. На мгновение сверкнула световая точка, яркая, как будто упавший осколок солнца. Раздался звук, похожий на хлопанье гигантской двери в самых недрах земли, затем над крышами и башнями библиотеки расплескались отблески разряда. Тени Йамы и Элифаса, словно взбегая вверх, метнулись по длинному пролету лестницы. Синий холодный свет мелькнул снова. Теперь он был слабее и будто взбирался на одну из башен. Йама увидел вспышки ружейных выстрелов, звуки стрельбы напоминали треск брошенных в костер сучьев. Капля холодного синего света сорвалась со стены башни и полетела вниз, планируя, как сухой лист на ветру.
      Элифас пробормотал:
      - Они его убили.
      - Едва ли. Он обнаружил, что меня нет там, где он надеялся. Должно быть, от одного из спящих он узнал, что я в дортуаре, и он просто завершил обыск, а может, его спугнули.
      - Брат, мы оба видели, как он упал!
      - Не думаю, что его можно убить ружейными выстрелами или даже разрядом энергопистолета. Он ведь не принадлежит этому миру, Элифас. Он пришел из пространства оракулов, куда когда-то могли заглянуть и люди.
      Йама вспомнил, что женщина, которую он видел однажды в оракуле Храма Черного Колодца, рассказывала ему о неведомых опасностях, существующих за стенами сотворенного ею сада. Теперь он знал наверняка, что пес преисподней - одно из созданий, которых она страшилась.
      Элифас кивнул.
      - Летописи войн Эпохи Мятежа повествуют не только о сражениях людей и машин, но и о битве во внутреннем мире самой Вселенной, священники объясняют это тем, что враги пытались тогда овладеть не только городами, но и душами людей, однако архивисты и библиотекари лучше знают, в чем там дело. Псы преисподней были оружием на этом фронте.
      - Мятежники старались уничтожить аватар и разрушить связь между людьми и Хранителями.
      Элифас снова кивнул.
      - А теперь еретикам удастся то, что не смогли сделать мятежники. Очевидно, они сумели вдохнуть жизнь в древнее оружие.
      - Боюсь, что у меня дар притягивать к себе врагов. Смотри, смотри! Опять он!
      Крохотное пятнышко голубого света вновь возникло у подножия библиотечной стены и начало взбираться по лестнице.
      Элифас выбил трубку о перила и спрятал ее дрожащими пальцами.
      - Надо идти. Пес преисподней движется медленно, иначе он добрался бы до тебя уже давно, ты и в библиотеку не сумел бы попасть. Однако у меня такое чувство, что он не знает отдыха.
      7. ИГРОК
      Когда в утреннем свете стали вырисовываться вдали горные отроги, Йама и Элифас оказались на лужайке с фонтаном. Библиотека осталась далеко внизу, в башнях горел свет, но никаких следов пса преисподней не было видно.
      Элифас тяжело опустился на влажную от росы траву.
      - Может, он нас потерял... - устало проговорил он.
      - Что-то не верится. Он выследил меня до самой библиотеки. Точно так же он может преследовать меня и в обратном направлении. Ты устал, Элифас.
      - Я стар, брат мой.
      - А у меня болит голова, но здесь нельзя оставаться. Элифас медленно поднялся на ноги, с трудом разгибая спину.
      - Думаю, у нас есть несколько минут. Меня мучает не только усталость, но и жажда.
      Подходя к нарядному фонтану в центре лужайки, Йама и Элифас увидели, как оттуда сорвались два оленя и, сверкая белыми пятнами на крупах, скрылись в темноте. Элифас сунул голову под струю воды, вырывающуюся изо рта каменной рыбы. Йама попил из бассейна в форме устричной раковины и плеснул себе на шею. Элифас присел на ограду основного бассейна и достал трубку, а Йама вернулся к краю лужайки. Ему было страшно и он очень устал.
      Уже достаточно рассвело, и вдоль длинного, убегающего вниз склона начали вырисовываться контуры зданий. Йама увидел, что внешняя стена библиотеки взломана - камень скальных пород расплавился, как нагретый воск, стройные белые башни потемнели от сажи. Тропинка, взбирающаяся между возделанными террасами, была, на первый взгляд, пуста, и у Йамы отлегло от сердца. Вдруг Элифас все-таки прав? Но тут он заметил пятно голубого холодного света, которое отделилось от стоящих вдалеке пальм. Пес преисподней продвигался вперед, прихотливо изгибаясь, словно полощущаяся на ветру тряпка, то и дело смещаясь в сторону, но при этом постоянно сохраняя направление - вверх.
      Йама бросился к Элифасу, но тот, услышав новость, лишь флегматично пожал плечами и явно не спешил спасаться бегством. Йама чуть не лопнул от нетерпения. Усталость у Элифаса победила страх. Он выбил о подметку трубку и сказал, что здесь еще сохранились дороги и все они ведут к воротам внутрь Дворца.
      - А где ворота, там и стражи, - сделал заключение Элифас.
      - Стражи в библиотеке не смогли его остановить. Надо идти.
      - У некоторых стражей очень хорошее оружие, - сказал Элифас. На мгновение он прижал ладони к своим серебристым глазам. - Главная часть Дворца всегда охранялась лучше, чем внешние покои. Мы не сможем вечно убегать, брат. Если мы приведем его туда, солдаты Внутренней Гармонии поймут, что надо делать.
      Йама не разделял надежд, которые Элифас возлагал на этот план, но даже тень надежды - лучше, чем полная безнадежность.
      - Если мы собираемся искать путь внутрь этой скалы, - сказал он, - то нам нужно свернуть в сторону. Монастырь, где я разбудил этого монстра, ненамного выше нас. Мне не хочется снова оказаться перед оракулом, особенно когда у меня за спиной это создание. Вдруг я разбужу еще кого-нибудь похуже. Честно говоря, я боюсь, что библиотека разрушена.
      Элифас улыбнулся.
      - Вовсе нет. Над землей возвышается только десятая часть. Стеллажи и полки архивов уходят глубоко внутрь Дворца. Конечно, у моего друга Кун Норбу будет много хлопот с ремонтом, но он не забудет о твоем запросе.
      - Сейчас мне совсем не до этого, - бросил в ответ Йама. Они вышли на узкую тропу в дальнем конце лужайки.
      Дорога вилась у подножия утеса, на котором, будто осиные гнезда, висели гроздья белых кубических построек без единого окна. Далеко внизу, на возделанном склоне, пес преисподней вдруг остановился и простоял неподвижно целую минуту, светясь на фоне спелой пшеницы. Затем он резко рванулся вперед, срезал дорогу по полю и с ровной скоростью двинулся прямо к ним.
      Йама и Элифас пошли быстрее. Рядом с тропой скелетом торчала металлическая башня, сплошь увитая живым одеянием из плюща. Дорожка, извиваясь, вела сквозь бамбуковые заросли, затем внизу показалась деревушка: плетеные мазанки с плоскими крышами сгрудились вокруг небольшой площади. Из нескольких домов к серому небу поднимались струйки дыма. Петушиный крик приветствовал восходящее солнце. Внезапно Элифас остановился и согнулся, упершись руками в колени. Некоторое время он, не говоря ни слова, тяжело дышал. Йама вернулся к опушке бамбуковой рощи, чтобы посмотреть, где сейчас пес преисподней, затем вернулся к Элифасу, который медленно разогнул спину и проговорил:
      - Надо пройти через деревню. Если пес преисподней потащится за нами, жители попробуют его остановить.
      - Разве они лучше вооружены, чем стражники в библиотеке?
      Элифас отрицательно покачал головой. Его гладкая черная кожа была усеяна капельками пота. Он отер лоб тыльной стороной ладони и устало сказал:
      - Там живут крестьяне, которые возделывают поля в этой части дворцовой крыши. У них есть топоры, серпы, может быть, пара мушкетов. Остановить его они не смогут, но хотя бы задержат, чтобы мы сумели скрыться.
      - Нет. Я не могу рисковать их жизнями. Мы не можем здесь задерживаться, Элифас. Помни, пес преисподней в отдыхе не нуждается.
      Элифас помахал рукой перед своим лицом, как если бы слова Йамы были мухами и он их отгонял.
      - Еще минутку. Дай мне минутку, и я смогу идти дальше. Послушай, брат. Самый короткий путь к ближайшим воротам идет как раз через деревню. Землепашцы относят к воротам то, что они вырастили. Там они продают их торговцам с дневных рынков. Брось о них думать. Это туземцы, чьи предки обжили разрушенные части Дворца десять тысяч лет назад. Они просто животные, брат, ничуть не лучше священных обезьян из внешних храмов. На самом деле даже хуже, ведь священники и жрецы берегут обезьян в своих храмах и монастырях, а до этих земляных червей никому нет дела. Их терпят лишь потому, что они поставляют свежие продукты на дневные рынки. Давай пройдем через деревню, а? Все-таки это хоть чуть-чуть задержит пса преисподней.
      Йама вспомнил рыбаря Кафиса, который спас ему жизнь, когда Йама убежал от доктора Дисмаса и молодого воина Энобарбуса.
      - Даже если эти туземцы не могут преобразить свою животную сущность, сказал он, - я думаю, они не просто животные. Я не стану все же рисковать их жизнями, чтобы спасти свою.
      Он показал вниз на спускающиеся террасами рисовые чеки у подножия соседнего утеса.
      - Вдоль тех полей есть тропинка. Мы можем по ней спуститься. Если хочешь, Элифас, оставь меня. Иди через деревню, пес преисподней не пойдет за тобой.
      - Нет. Я заключил договор. Может, и неудачный, кто знает, посмотрим, вдруг он все же окажется прибыльным. Веди, брат, но боюсь, что твоя щепетильность этим крестьянам поможет, а нам нет.
      Солнце уже показалось из-за далеких гор, когда Йама и Элифас добрались до ступеней крутой лестницы вдоль рисовых полей, террасами спускающихся в долину. Вытертые узкие ступеньки хранили память о тысячах поколений землепашцев. Было скользко - на тропинку попадала влага залитых водою чеков. Между ступеней рос папоротник, а ярко-зеленый мох делал дорогу еще более скользкой.
      Несмотря на ужасающую спешку, Йама на мгновение помедлил у придорожного оракула. "Сними с меня это бремя, - молился он. - Сделай меня обычным, сделай таким, как другие! Спаси меня от самого себя!" Сколько раз он просил об этом судьбу...
      Длинные и узкие чеки извивались, повторяя абрис холма, их перекрывали валы утрамбованной земли. Пара буйволов только-только могла тут пройти. Зеленая дымка молодых ростков облаком покрывала тихую коричневую воду. Запах навоза напомнил Йаме о затопленных полях вокруг Эолиса, в другое время эта мысль принесла бы успокоение его сердцу.
      Он высказал предположение, что рисовые чеки могли быть тут еще до того, как соорудили Дворец, но Элифас рассмеялся и заявил, что это невозможно.
      - Даже сейчас мы ступаем прямо по крыше Дворца. Туземцы, культивирующие рис и охотящиеся на диких животных, подобны птицам или мышам, которые обживают заброшенные обиталища человека. Вполне можно было пойти через деревню, брат. Их жизни не имеют никакого значения.
      - Для меня - имеют.
      Некоторое время они спускались молча, потом Элифас сказал:
      - Эта часть Дворца была разрушена в последней войне Эпохи Мятежа, больше ее так до конца и не восстановили. Если копать достаточно глубоко, то обнаружатся расплавленные скальные породы, гладкие, как стекло, потом россыпи обломков, а еще ниже покои и коридоры, разрушенные десять тысяч лет назад. Эта сторона Дворца удобна для земледельцев потому, что она обращена к Краевым Горам и почти весь день освещается солнцем. - Элифас уперся рукой в бок. - Прости, брат, мне опять нужен отдых. Пара минут и все.
      Каждый раз, когда Элифас останавливался, Йама с беспокойством оборачивался на тропу, по которой они пришли, но удача им сопутствовала, и пес преисподней появился на горизонте, лишь когда сами они уже спустились с этой бесконечно длинной лестницы.
      В небо взлетели и заметались с тревожными криками белые какаду, а через мгновение из бамбуковой рощи над террасами рисовых полей вырвался пес преисподней. Подобно смерчу, он поднимал целые тучи пыли, срывая и унося листья с деревьев. Днем он светился не менее ярко, чем ночью, и напоминал упавший на землю клочок неба, который по форме имел сходство с чрезвычайно высоким и тощим человеком. Он пошел было в сторону деревни, но быстро вернулся на тропу и упрямо двинулся вперед.
      Йама и Элифас побежали вниз по пыльной тропе между крутым валом самого нижнего чека и краем поля с плетями дынь. Они вброд пересекли ручей, промчались сквозь цепочку эвкалиптов, распугав стаю мелких черных свиней, и неслись до тех пор, пока Элифас не споткнулся и не упал прямо в дорожную пыль.
      Элифас никак не мог встать, а когда Йама поднял его на ноги, он прохрипел, что больше не может идти. Сейчас они находились на тропе, сбегающей с заросшего высокой травой склона. Утреннее солнце разбудило кузнечиков, и они завели свою нескончаемую песнь.
      - Брось меня, - сказал Элифас. Его била дрожь, а серебристые глаза были полузакрыты. Он все еще не мог отдышаться. - Оставь меня и спасай свою жизнь. Если мы выживем, я обязательно тебя отыщу.
      Стройный эвкалипт на вершине склона вдруг затрепетал и закачался, будто попал в какой-то узконаправленный ураган. Раздался ужасный визг, и из-за деревьев вылетели черные свиньи. Вслед за ними возник пес преисподней, сверкая, словно кусочек солнца, отразившийся в синем стекле. Казалось, он стал еще выше и тоньше, как будто расплавленное стекло растягивалось под собственным весом. Вокруг него ходуном ходили вихри оборванных листьев и пыли. Визг свиней на мгновение его отвлек: он кидался то за одной, то за другой. Большая часть стада скрылась в высокой траве, но несколько штук носились по кругу, и в конце концов пес преисподней бросился на одну из них, самую маленькую. Несчастный поросенок взлетел вверх, как засохший лист, затем его бросило на землю, и он замер без движения. Казалось, зрелище позабавило пса преисподней, он стал описывать широкие круги - вот он пролетел по высокой траве, которая тотчас вспыхнула с сухим треском, а затем выпрямился и уверенно направился по тропе к Йаме и Элифасу.
      Йама обхватил Элифаса, помогая ему подняться, и они, спотыкаясь, двинулись к краю отвесной насыпи. Прямо под ними тянулась широкая дорога, по которой шли буйволы, двигались груженые верблюды, вереницы мужчин и женщин тащили мешки или, балансируя, несли на головах глиняные горшки. Повозки, верблюды, люди - все двигались вниз, к высокому прямоугольному жерлу туннеля на боковом склоне горы.
      Пока Йама и Элифас сползали с насыпи, в толпе раздались крики ужаса, и люди бросились врассыпную. Йама оглянулся и увидел, что следом движется пес преисподней, ярко светясь на фоне белого дыма. Отчаянно вскрикнув, Йама потащил Элифаса за повозку с арбузами. Пес преисподней ринулся вниз по насыпи, люди вокруг дико кричали.
      Один из волов дернулся, мыча от ужаса, повозка перевернулась, связки красных бананов полетели в разные стороны. Стая индюшек носилась кругами по дороге с сумасшедшим клекотом, поднимая тучи пыли. Пес преисподней ворвался в самую гущу птичьего базара и заметался, кидаясь то вперед, то назад, будто в приступе буйного помешательства.
      Охваченная паникой толпа увлекла Йаму и Элифаса в темноту туннеля; кирпичные стены бесконечным эхом подхватили вопли мужчин, женщин, блеяние овец. Наконец все оказались в огромном подземном зале. Толпа налетела на погрузочные платформы, как разбивающаяся о пирс волна. Здесь рабочие разгружали и взвешивали товар, а клерки выдавали крестьянам квитанции.
      Йама и Элифас уже были в центре громадного помещения, когда из туннеля вырвалась стая несчастных индюшек. В самой середине огнем горел пес преисподней. Люди завопили и, роняя корзины и тюки, кинулись врассыпную, а в проеме узких высоких ворот появилась пятерка стражников. Они были в легких доспехах с пулевыми ружьями, из которых на бегу начали стрелять, направляясь к псу преисподней. На землю повалились раненые индюшки, царапая воздух длинными мощными лапами. Вокруг засвистели пули, они рикошетом отскакивали от пола, поднимая пыль и выбивая кирпичную крошку вокруг пса преисподней, который метался то вправо, то влево, но наконец выбрал направление и устремился прямо к Элифасу и Йаме.
      Элифас завыл и упал на колени, обхватив голову руками, а Йама, держа в одной руке керамический диск, в другой длинный нож, медленно пятился, отступая от пса преисподней. Теперь тот вытянулся до четырех-пяти человеческих ростов и светился так ярко, что смотреть на него можно было лишь сквозь щелочки полузакрытых глаз. Приближаясь к ним по синусоиде, он издавал высокое, на пределе человеческого слуха шипение, а сзади, в кирпичном полу, за ним тянулась дымящаяся борозда, исходящий от нее жар обжигал кожу. Стражники продолжали вести огонь, но выстрелы лишь высекали искры и поднимали фонтанчики щебня вокруг пса преисподней или же проходили сквозь него, будто он был просто световым пятном, а возможно, он и правда только сгусток света - свет, свернутый сам в себе.
      Йама спиной наткнулся на штабель плетеных клеток с живыми цыплятами. Одной рукой нащупывая запоры, он стал открывать клетки и швырять цыплят в своего противника. Тот замер, согнувшись дугой в окружении моря охваченных паникой кур, но затем выпрямился и снова устремился к Йаме.
      Йама попробовал его остановить усилием воли, но с тем же успехом он мог пытаться задуть пылающую раскаленную печь одним лишь благим пожеланием. Конечно, он еще ощущал в этом зале присутствие довольно большого количества мелких машин, но знал, что не способен подвергнуть их риску, точно так же как и жителей деревушки на склоне горы.
      Пути к воротам не было: их перекрыла обезумевшая толпа тех, кто пытался спастись. Йама все отступал, а пес преисподней уже нависал над ним сияющей тенью; крестьяне с ужасом за ним следили, спрятавшись среди фургонов и повозок. Тут подал голос Элифас. Йама рискнул оторвать взгляд от страшного великана и, оглядевшись, увидел, что Элифас стоит на перевернутой телеге. Какой-то человек запрыгнул туда и встал рядом с Элифасом. Йама узнал наперсточника, развлекавшего публику у стены борделя.
      - Сюда, брат! - позвал Элифас, а наперсточник выкрикнул:
      - Иди за мной, если хочешь жить!
      Йама развернулся и побежал, по крикам окружавших его людей он понял, что пес преисподней несется за ним. Он обогнул телегу и на мгновение ему почудилось, что Элифас и наперсточник исчезли. Но нет, они нырнули в небольшое круглое отверстие в стене. Тень Йамы мчалась впереди него, и он рванулся, словно догоняя ее макушку. Раскаленный свет бил ему в спину, пока он пытался пролезть в дыру у самого пола, затем что-то с клацаньем упало у него за спиной, и он оказался в кромешной тьме.
      8. ПОВЕЛИТЕЛЬ
      Через минуту захлопнувшаяся за Йамой крышка люка стала вибрировать, издавая глубокий чистый звук, и узкий проход, где они стояли, тесно прижавшись друг к другу, наполнился запахом раскаленного металла.
      - Подними нож, хозяин, - сказал игрок. - Ты среди друзей. Следуй за мной. Люк сделан из кристаллического железа, но долго он не продержится.
      Жесткий рыжий хохолок наперсточника с единственным тусклым светлячком чиркал по низкому потолку. Одет игрок был в ярко-красные леггинсы и мешковатую черную рубашку до колен. От него пахло, как от промокшего пса.
      - Я готов, - произнес Йама. В его крови все еще не утихло волнение после такого неожиданного спасения. Когда Элифас взял его за руку, Йама вдруг заметил, что его бьет дрожь и он едва держится на ногах.
      - Теперь моя очередь помочь тебе, брат, - сказал Элифас и обнял его за плечи, помогая идти за игроком. Они двинулись по туннелю.
      - Что это за место? - спросил Йама.
      - Подсобный коридор, - отозвался Элифас. - Говорят, такие проходы есть во всех частях Дворца, даже в покоях Иерархов. Но они так запутаны, а карты не сохранились, так что теперь ими редко пользуются.
      Наперсточник оглянулся на них через плечо. Его длинное бледное лицо осветилось от сияния их светлячков.
      - В общем-то, так и есть, - сказал он. - Однако ими пользуются значительно чаще, чем можно подумать. Люди многое помнят. Кстати, о памяти: ты меня помнишь, господин?
      - Ты вчера играл в наперстки. Тогда на тебе была серебристая рубашка.
      - Я слышал, что ты умен. Так оно и есть, - заметил игрок. - Меня зовут Магон, я пришел, чтобы помочь тебе. Мы тебя давно ждем, господин. Вчера ты стал убегать не в ту сторону. Мне повезло, что я снова тебя нашел. Ты знаешь, что за тварь ты разбудил? Ты ведь разбудил его, правда?
      - Да, знаю. Он был в оракуле.
      - В храме латрического культа? Мы и не думали, что хоть один из них еще действует, ну теперь-то, конечно, уже не действует... Оракул разрушился, когда сквозь него проломился пес преисподней.
      Йама коснулся диска, висящего у него на груди. Наперсточник Магон заметил это движение и произнес:
      - Он тебе не поможет, господин. Ведь это не чары.
      - Я просто думаю, не он ли разбудил это создание. Женщина в Храме Черного Колодца сказала Йаме, что именно этот диск - древняя монета привлек ее к проему оракула.
      - Полагаю, ты сам это сделал, - сказал Магон. - К счастью, ты вырос в Городе Мертвых, а не в Изе. Здесь, в Изе, слишком много оракулов и среди них значительно больше действующих, чем думают многие. Если бы ты воспитывался в Изе, боюсь, пес преисподней учуял бы раньше, чем ты был к этому готов. Но то был бы совсем иной мир, и в нем мне не выпала бы удача встретить тебя и поговорить с тобой.
      - Такое впечатление, что ты много обо мне знаешь, - отметил Йама.
      - И тебе повезло, что так оно и есть, - весело бросил Магон.
      - И про пса преисподней ты знаешь...
      - Совсем чуть-чуть, господин.
      - Он как будто весь состоит из света, - сказал Йама. Что-то вроде того, - вмешался Элифас, довольный, что может хоть что-нибудь пояснить. Свет - это ведь тоже материя, только в другой форме. Какое-то время его можно удерживать в связанном состоянии. Если нам удастся держаться от него подальше, брат, то пес преисподней прекратит существование, как только связующая энергия упадет ниже определенного уровня. Или же он сумеет найти действующий оракул, получить оттуда новый заряд энергии и вернуться в то место, для которого оракулы служат окнами. Это ужасные создания. Они способны жить во внутреннем пространстве оракулов и в нашем мире тоже. Они проходят сквозь наш мир из одного оракула в другой, пронзая его, как стрела - воздух, конечно, если бы стрела могла превратиться в воздух, пока сквозь него летит, и вновь обернуться стрелой, поражая цель. Их первоначальной целью были аватары.
      - А этот явился за мной, - сказал Йама.
      - Да, неприятно, и не только для тебя, господин, - заметил Магон. Должно быть, он был заперт в пространстве оракула. Наверняка монастырь потому и построили вокруг этого оракула. Ведь перепутать шевеление пса преисподней с воздействием аватары очень легко. Подумать только, эти несчастные монахи тысячи лет молились орудиям собственных врагов! Какая горькая ирония, господин! Что ж, теперь они больше не поклонятся оракулу. Пес преисподней, явившись в мир, исчерпал все запасы энергии, еще остававшейся в оракуле.
      - Такое впечатление, что на свету он набирается мощи, - сказал Йама. У него промелькнула ужаснувшая его мысль, что, стреляя в пса преисподней, люди лишь снабжают эту тварь энергией, и он добавил: - Может быть, тьма его убьет.
      - Он никогда не был живым, - произнес в ответ Магон. - Так что убийство и смерть к нему неприменимы...
      А Элифас заметил:
      - Даже в лучах солнца он продолжает терять связующую энергию. Энергия солнечного света слишком рассеянна, она не может его поддержать. Примерно так же человеку не хватает воздуха на самых высоких пиках Краевых Гор. Я думаю, что твой образ впечатан в его сознание и он будет следовать за тобой, пока не иссякнут его силы. Надо спасаться.
      - Конечно, это - кошмарное создание, - задумчиво проговорил Магон, - но оно очень древнее и легко теряет ориентацию. Если нам повезет, оно бросит или потеряет твой след или же память о тебе, а затем рассеется, когда связующая энергия упадет ниже допустимого уровня.
      - Пока что нам не очень везло, - ответил на это Йама. - Полагаю, мне надо придумать, как его уничтожить.
      - Ну, что касается этого, - заметил Магон, - то есть пути лучше, есть хуже, как сказала лиса заблудившейся в лесу курице. Сейчас пройдем здесь. Насчет воды не беспокойся. На той стороне сухо.
      Они оказались на дне какого-то колодца или шахты. Высоко вверху виднелось пятнышко дневного света, сбоку струилась водяная завеса, уходя вглубь сквозь решетки в полу. Магон прошел сквозь водяную преграду и двинулся по среднему коридору. Когда Йама и Элифас последовали за ним - вода была теплой, как парное молоко, - он уже ждал их в противоположном конце, у изящного железного мостика, изогнувшегося над узкой полузатопленной расщелиной. В глубине ее, под водой, мерцали зеленые огоньки. О каменные стены бились волны, рассыпаясь мириадами брызг и отбрасывая тени на сводчатый потолок.
      Ступая легко и быстро, Магон перебежал через мост и обернулся, приглашая Йаму и Элифаса. На мосту Йама глянул в воду и заметил, как какие-то крупные существа сновали под бурлящей поверхностью. У них были гибкие стреловидные тела, с пучками парных отростков на концах. Видом они напоминали полипов, мельтешащих в летних водах реки, только размером они были с человека.
      Элифас тоже их видел. Ухватившись за перила и вглядываясь в воду, он сказал:
      - Во Дворце так много забытого, что человеку за всю жизнь столько во сне не приснится.
      - Не всеми забыто, - отозвался Магон с другой стороны моста. - Они проникают сюда из Великой Реки, когда половодье заливает подземные туннели под улицами. Луп говорит, что у них, очевидно, раньше была какая-то цель, но она давным-давно утеряна. Теперь они приплывают сюда по привычке. - Он обратился к Йаме: - Надо спешить, господин, Луп ждет тебя не дождется.
      Элифас проговорил:
      - Ты, конечно, меня извини, Магон, но мне всегда говорили, что внутри стен Дворца не живет никто, кроме воров и разного отребья.
      На лице Магона мелькнула кривая улыбка.
      - Ну, они-то не долго здесь держатся. Мы за этим следим. Уже недалеко, клянусь тебе. Луп тебя ждет, господин. И другу твоему тоже будут рады. Мы его знаем.
      - Такое впечатление, что ты знаешь всех, - заметил Йама. Он встал рядом с Элифасом и насторожился, вглядываясь вглубь. Там, внизу, на дрожащей поверхности вод, сбегались и разбегались отражения светлячков, короной висящих над его головой. Под мостом собрались в кучу длинные гибкие тени. Тела их испещряли пятна, точки и полосы зеленого люминесцентного света. Вдруг из воды выплеснулось нечто похожее на змею, бледной сверкающей плетью вытянулось в воздухе, на миг захлестнуло арку моста и снова шлепнулось в волны.
      Магон предостерег:
      - Не стоит так медлить, господин. Это небезопасно. - В голосе его зазвучала просительная нотка.
      Йама ощущал смутное недоверие к своему провожатому. Его приветливая улыбка, ловкость и сообразительность - все казалось игрой, маской, какой-то непонятной ролью. Йама сказал:
      - Прежде чем двигаться дальше, Магон, объясни мне, откуда ты знаешь, кто я такой. Ведь дело не в том, что я разгадал твою хитрость с наперстками, правда?
      - Разумеется, нет, - ответил Магон. - Пожалуйста, господин, надо идти. Здесь полно неизвестных тебе опасностей. - Казалось, его спокойствие растворилось бесследно. Он нервно сцепил руки. - Не надо играть бедным Магоном. Луп ответит на все твои вопросы. Я должен отвести тебя к нему и все.
      - Ты ведь не наперсточник, правда? Это просто камуфляж, чтобы скрыть свою суть. Откуда же ты так много обо мне знаешь?
      Из темноты донесся громкий всплеск, как будто что-то огромное поднялось над водой и снова туда упало.
      Левая рука Магона потянулась к поясу, где под рубашкой вырисовывался какой-то предмет.
      - Луп приказал сразу вести тебя к нему, - сказал он. - А ты заставляешь меня отвечать на вопросы, господин. Я стараюсь изо всех сил, но не могу выполнить оба дела.
      Тут вмешался Элифас и бросил Магону:
      - Убери-ка оттуда руку, брат. У тебя там что-то спрятано, скорее всего нож, а другой наверняка в сапоге. Я знаю эти разбойничьи штучки.
      Йама спросил:
      - Сколько же времени ваши люди за мной следят?
      - Известно, что ты должен был явиться в Департамент Туземных Проблем, но сопровождающий пришел без тебя. Тогда-то мы и стали тебя искать, но не нашли никаких следов, пока ты не вызвал смертоносную машину.
      - Сопровождающий? Ты имеешь в виду префекта Корина?
      На миг Йама решил, что Магон действует в союзе с префектом Кориным.
      - Имени его я не знаю, - сказал наперсточник, - но в Департаменте Туземных Проблем кто-то сильно расстроен, что ты потерялся. Теперь, когда ты объявился во Дворце, он будет искать тебя изо всех сил. Мы обеспечим тебе безопасность, господин.
      Отвечая на вопросы, Магон не смотрел Йаме в глаза; взгляд его бегал вокруг моста, реагируя на раздававшиеся в темноте всплески. Когда прямо из-под арки вытянулся узел бледных щупальцев, он вскрикнул и подался назад.
      Йама твердо сказал:
      - Я не пойду с тобой, пока ты не ответишь на все мои вопросы. Сколько времени ваши люди за мной следят?
      - Когда ты сражался с машиной в Храме Черного Колодца, мы уже знали все наверняка. Луп объявил: ты - тот, чье появление было предсказано. Не беспокойся о тех мелких трениях между департаментами, куда ты оказался вовлечен, господин. Мы всегда под рукой и поможем тебе.
      - А как же мои друзья?
      В темноте из воды показалось что-то огромное. Раздался громкий всплеск. Под мостом заходили волны, разбрасывая брызги по стенам.
      Умоляющие интонации еще отчетливее зазвучали в голосе Магона:
      - Господин! Эти вопросы надо задавать Лупу. Потому-то я и веду тебя к нему. Поверь, здесь опасно стоять...
      Йама продолжал:
      - Уже не в первый раз я встречаю людей, которые знают обо мне больше, чем я сам. К тому же сегодня у меня дела в другом месте.
      Как раз в этот момент Департамент Прорицаний открывал свои двери, и пифии публично отвечали на вопросы клиентов.
      Йама подозревал, что на этот же день назначено осуществление заговора убийц, в котором принимал участие хранитель кухонных ключей Дома Двенадцати Передних Покоев Брабант, агент префекта Корина, сумевший хитростью заманить Йаму к префекту, то есть выполнить два дела сразу. Йама все еще не знал, против кого был направлен заговор, но это не имело такого уж значения, если бы Брабант оказался разоблачен.
      - Ты должен поговорить с Лупом, господин. Пожалуйста. Ведь я - просто игрок, не более. Мы прислуживаем работникам Дворца, этим я и зарабатываю. Можно сказать, что наш Департамент был бы самым древним из всех, если бы он только существовал.
      Элифас схватил Йаму за руку и стал шептать ему в самое ухо:
      - Теперь я узнал, из какого он племени. Воры и головорезы - вот кто они такие, брат. Ничуть не лучше этих диких племен на крыше, что вечно роются в земле.
      Так же шепотом Йама ответил:
      - Если ты не знаешь пути назад, то выхода у нас нет, надо идти за ним.
      Магон вскинул голову, глаза его блеснули. Он смотрел то на Йаму, то на Элифаса и наконец произнес:
      - Ты мне не доверяешь, это естественно. Думаю, на твоем месте я чувствовал бы то же самое. Я не знаю ответов на твои вопросы, господин. Моя обязанность - просто привести тебя к Лупу. Луп ответит на твои вопросы. Надо уходить. Пес преисподней все еще идет по твоему следу, а эти огромные рыбы начали уже беспокоиться, они задают свои вопросы щупальцами, пытаясь узнать, нельзя ли тебя схватить. Мне...
      Внезапно в глазах Магона отразились синие всплески. На дальнем конце моста появился пес преисподней. Теперь он был меньше, но свечение его не потускнело. Йама выхватил нож. По длинному кривому лезвию метались языки пламени, словно бросая вызов потустороннему свечению пса преисподней. Тот подался вперед и, вытянувшись в темноте, стал подниматься по изогнутой арке моста. Йама и Элифас, пятясь, отступали на противоположный берег. Они едва успели туда добраться, когда снизу что-то сильно ударило по мосту, и он загудел, как оборванная струна. Магон и Элифас в ужасе закричали. Пучки бледных щупальцев показались с обеих сторон мостика и уцепились за тоненькие перила. Пес преисподней остановился, раскачиваясь вперед и взад, словно тростина, а из воды появлялись все новые жадные отростки.
      Йама подумал, что под мостом должно быть не меньше десятка гигантских полипов. На внутренней стороне их щупальцев рядами располагались мясистые присоски, которые с влажным чмоканьем прилипали и вновь отделялись от металлических балок. Концы этих своеобразных конечностей украшали букеты тонких, как мочало, отростков. Извиваясь, они шарили в воздухе в поисках добычи. Вдруг вода под мостом закипела. Мост заскрипел, но еще держался. Щупальца изогнулись, плотнее обвили перила и, дрожа от напряжения, натянулись с новой силой. Один из гигантских полипов выскочил из воды. Под его белой мантией сверкал огромный зрачок. Глаз развернулся и вперился в Йаму.
      Мост опять заскрипел, и центральная секция вдруг поддалась. Резкий хруст эхом полетел по пещере, бесконечно отражаясь от ее влажных стен. Стоя у сломанного моста, пес преисподней вдруг засветился еще ярче, затем развернулся и скрылся в туннеле. Йама и Элифас облегченно вздохнули.
      А воды бурлили от кипящей в них жизни. Под пенной поверхностью гневно сверкали зеленые огоньки. Один, другой, потом еще два гигантских полипа высунули из воды мантии и впились глазами в Йаму. Элифас и Магон закричали, пытаясь предупредить его об опасности. Но Йама, словно увлекшись рискованной игрой, вынул бечевку с монетой и поднял ее повыше. Полипы удовлетворенно плюхнулись в воду. Вода снова вскипела, а потом стала темнеть: живые огни, удаляясь, померкли.
      - Теперь нас никто не преследует, - объявил Йама.
      - Пес преисподней найдет другую дорогу и вновь будет идти за тобой, сказал Магон. - Так и будет, вот увидишь. - Он был очень напуган, но отступать не собирался. И Йаме это понравилось.
      Элифас судорожно вздохнул, потом еще раз и наконец произнес:
      - Веди нас, брат, но помни, мы доверяем тебе не больше, чем твоим подозрительным друзьям.
      Узкий коридор, который уводил их от затопленной водой пещеры, напоминал трубу. Оплавленная порода стен тускло отражала огоньки светлячков над головами Йамы и Элифаса. Туннель сделал поворот и пошел вверх. Йама почувствовал, что гравитация здесь изменила свое направление и теперь они шли уже не по полу, а по стене, вертикально поднимаясь в толще горы. Время от времени в стенах и потолке открывались другие проходы: от них шли волны теплого воздуха и отраженные звуки работающих машин.
      - Магон вскоре пришел в себя и вернулся к своей самоуверенной манере. Теперь он хвастал, что эти древние пути известны только людям его племени.
      - Можно сказать, что это Дворец внутри Дворца, и оба переплелись наподобие дерева и виноградной лозы, так что уже не понять, кто кого поддерживает. Мы здесь обитаем с начала времен. Департаменты возникают и исчезают. Они воюют, разрушаются, поглощают друг друга, а мы остаемся. И будем до самого конца.
      - Я полагаю, - сказал Элифас, - что ты вещаешь со слов своего хозяина этого Лупа.
      - Это наша история, - обиделся Магон. - Она передается в песнях и танцах от отца к сыну, от матери к дочери. Она не стала менее правдивой от того, что не записана в книгах. Разумеется, такому, как ты, насквозь пропитанному книжной пылью, трудно в это поверить. Ты сам уже превратился в ходячий фолиант. Мы - слуги, всегда были на подхвате. Кто бы ни владел Дворцом, он становится нашим господином, даже если и сам того не ведал.
      - И вы хотите мне помочь?
      Йаме вдруг пришло в голову, что всеми своими ужимками и позами, всей своей сверхчувствительностью к чужим настроениям и своим желанием угодить Магон напоминает ручную болонку, которую держит бездетная знатная дама.
      - Ты явился наконец, господин. Луп говорил, что на это даже и не рассчитывал, хотя твое появление предсказал много лет назад один отшельник. Но Луп все тебе сам расскажет.
      Коридор снова повернулся вокруг оси. В лицо им пахнуло теплым сырым воздухом с густым запахом гниющей органики, и проход вывел их в длинную комнату с низким потолком. По стенам из скальной породы бежал конденсат; пол был устлан толстым слоем чернозема, по которому кружевом плелась цветная плесень: мертвенно-белая, кроваво-красная, а желтый цвет так сиял, словно кто-то покрыл его лаком. Пройдя в дальний конец комнаты, Магон раздвинул складки нейлонового занавеса и пригласил Йаму и Элифаса дальше. Теперь они оказались в громадной сводчатой пещере, освещенной столбами солнечного света, который падал сквозь вентиляционные отверстия высоко в скалистом потолке.
      - А вот и наш дом, - объявил Магон. - Это столица моего племени, потому что здесь живет Луп.
      Пещера была огромной: там раскинулись крохотные сады и какие-то пестрые хижины из пластика, картона и прозрачной бумаги, натянутой на бамбуковые рамы. Вокруг Йамы и Элифаса тотчас собралась толпа, они все еще шли по этой странной пещере, а рядом уже толкалось столько народу, что получилась целая процессия, в которой они оказались главными действующими лицами.. Там были клоуны и жонглеры, актеры и мимы, гиревики и борцы, факиры с продетыми в щеки и веки стальными иглами. Над их головами ходили акробаты по натянутой над центральным проходом проволоке. Некоторые из окружающих были наряжены в одежды из ветхого шелка с богатой вышивкой, колом стоящей от золотых и серебряных нитей. На бледных напудренных лицах чернели накрашенные глаза. Трансвеститы кривлялись в бурлескной пародии на священный храмовый танец. Там были музыканты, шулера, проститутки всех четырех полов и, наверное, всех рас, которые только можно вообразить.
      Элифас опасливо озирался, но Йама чувствовал, что им не причинят тут вреда. Не здесь.
      - Они существуют, чтобы служить другим, - мягко проговорил он и взял старика за руку, чтобы его успокоить. Эта пестрая пышная процессия сопровождала их через всю пещеру. Факир рядом с ними разбил о свою голову бутылку и стал втирать пригоршню осколков себе в грудь, другой протыкал складки кожи железными шпажками. Музыканты играли торжественный марш, клоуны шли, выбрасывая изо рта фонтанчики огня и сверкающей пыли. Мужчины и женщины несли на руках детей: те громко смеялись и хлопали в ладоши.
      Дорога кончилась у круглой золотой рамы в два человеческих роста. Когда-то она скорее всего была оракулом. Толпа расступилась, пропуская Йаму и Элифаса, и они последовали за Магоном сквозь эти ворота.
      Открывшаяся их взглядам комната была фантастически захламлена. Стены покрывали поблекшие гобелены и пыльные шелковые драпировки. Материальные свидетельства десятитысячелетней истории составляли невероятную смесь. В зеленой пластиковой бочке оказались целые кипы гравированных икон. Старинный ларь без крышки, украшенный изящной живописью со сценами из Пуран, был набит изношенной грязной обувью. Драгоценные древние книги валялись как попало, а рядом аккуратно лежали новые рулоны пластика.
      На продавленной кровати под золотым парчовым балдахином сидел, развалясь среди множества подушек, какой-то человек.
      Магон изобразил причудливый поклон, прыгнул на кровать, подняв тучи пыли от пожелтевшего постельного белья, и склонил голову к голым ногам сидящего, более чем когда-либо напоминая щенка, с неописуемым обожанием взирающего на своего хозяина.
      Человек, несомненно, и был тем самым Лупом, владыкой Дворца во Дворце. Он был огромен и стар. Кожа на руках висела дряблыми складками. Ее покрывали пегие пятна. Глубокие морщины избороздили лицо. На человеке было длинное парчовое одеяние, настолько заскорузлое от грязи, что было невозможно определить его первоначальный цвет. Спутанные седые волосы ниспадали на плечи, на голове возвышался великолепный головной убор: высокий конус из золотой проволоки, украшенный кусочками цветного стекла. Ногти на голых ногах были ярко-красными, а на больших сильных руках они закручивались длинными спиралями, как у некоторых странствующих монахов. На губах лежал толстый слой кошенили, тени вокруг глаз напоминали синюю бабочку. Зрачки его сковал лед: Йама сразу понял, что человек слеп. В этом странном костюме он смотрелся нелепо, но держался с мрачным жреческим величием.
      Луп повернул голову в сторону Йамы и Элифаса и хрипло, но с мягкими интонациями проговорил:
      - Подойди ближе, господин.
      - Что это за место? - спросил Элифас.
      Луп поднял голову и стал вертеть ею из стороны в сторону, словно нюхая воздух.
      - Магон! Кто этот незнакомец?
      - Наперсник того, о ком говорило пророчество, Луп.
      - Тогда мы ему рады, - сказал старик. - И тебе рады, господин. Сотню раз говорим: добро пожаловать! Для меня большая честь принимать тебя. Я уж боялся, что умру, не дождавшись твоего появления, и я счастлив выплеснуть все самые светлые чувства моей души, специально припасенные для этого долгожданного часа.
      - Такое впечатление, что меня ждали, - заметил Йама.
      - Ты - тот, о ком говорили пророчества, - произнес Луп. Его синие глаза были повернуты в сторону Йамы. - Яви милость, господин, присядь к нашему столу. Располагай всем нашим достоянием.
      В этот миг из-за портьеры вышли три прекрасные девушки. Великолепные шелка, подобно облаку, окутывали их; открытыми оставались только лица и руки. Нежные овалы лиц были густо напудрены, на губах блестела черная краска. Они внесли подносы разнообразных засахаренных фруктов и сладостей, красиво разложенных на банановых листьях и в крошечных вазочках из тончайшего фарфора. Глаза их сверкали. Усаживая Йаму среди пышных подушек и подавая ему угощения, они смущенно хихикали. Одна занялась Элифасом, поместив его рядом с Йамой, другая помогла Лупу встать с кровати и расправила пышные складки его одеяния, когда он сел на низенькую табуретку.
      Йама взял у девушки чашку чая, и Элифас, поколебавшись, последовал его примеру. Вторая девушка поднесла чашку к губам Лупа, ногти у старика были такими длинными, что он, по всей видимости, сам есть не мог. Теперь все расположились удобно. Луп рыгнул. Девушка кормила Лупа с помощью деревянных палочек. Йама цеплял ломтики банана. Он не ел с самого ужина в Покое Пришельцев Департамента Аптекарей и Хирургов, однако нервное возбуждение портило ему аппетит.
      Наконец он обратился к Лупу:
      - Ты слышал обо мне, учитель. Откуда пришло это знание?
      - Пожалуйста, господин! Я для тебя не учитель. Я Луп, просто Луп, ни больше ни меньше, и я полностью к твоим услугам. Все мои люди готовы тебе служить. Все это было предсказано, мы сложили множество песен, стихов и танцев в твою честь. Не все наши танцы комичны и непристойны - эти рассчитаны на публику. Для себя у нас есть другие. Когда-то я и сам мог их исполнять, но теперь, увы! Однако я их помню. - Луп постучал костяшками пальцев по своему морщинистому лбу. - В танцах вся наша история. И ты тоже там.
      - Спроси его, - обратился к Йаме Элифас, - как нам уничтожить пса преисподней. Спроси его, как нам снова выбраться на крышу Дворца, чтобы я мог помочь тебе найти то, что ты ищешь.
      Луп поднял голову и произнес:
      - Все что пожелаешь, господин. Все, что в нашей власти. Мы в твоем распоряжении.
      Йама вновь повторил свой вопрос:
      - Откуда ты узнал обо мне?
      Он не ощущал страха. Напротив. Сейчас он понял, что впервые с тех пор, как покинул свой дом в Эолисе, он чувствует себя в полной безопасности, не находя в своем сердце ни малейшей тени страха. Но оставаться здесь надолго он не мог. В полдень ворота Департамента Прорицаний откроются перед просителями, убийца в это время станет тайно точить свой меч. Или готовить отравленное снадобье без запаха и вкуса? Тем не менее этот случай нельзя упустить. Йама чувствовал жгучее любопытство и желание постичь все, что знает о нем Луп или думает, что знает.
      Луп не стал сразу отвечать на вопрос. Вместо этого он сделал знак своим помощницам. Одна из девушек, присев рядом, вновь наполнила пиалу чаем, другая поднесла сосуд к его губам. Старик выпил весь чай, вытер ладонью накрашенные губы и произнес:
      - Наш народ всегда находился в услужении, господин. Мы пришли в мир, чтобы служить другим и доставлять радость. И пусть наша раса относится к низшему порядку, природа наших занятий взывает к самому высокому. И пусть нас можно считать побирушками, которые за несколько жалких монет пляшут, кривляются и продают свою любовь, но наша награда - не деньги, а то удовольствие, которое получает клиент. Мы - люди простые, и нам не нужны деньги, разве только на ткань, проволоку и дешевые побрякушки для наших костюмов. Твой друг разглядывает все это барахло и удивляется, что я называю себя бедняком среди подобных богатств. - (Элифас поднял тронутую плесенью шляпу, сплошь покрытую серебряной вышивкой, и скорчил гримасу). - Но все эти ценности, - продолжал Луп, - подношения благодарных клиентов. Мы храним их из сентиментальных побуждений, а не из скупости. Мы - люди простые, и все же нам удается выживать дольше, чем любой другой расе. Возможно, мы слишком примитивны и просто не можем понять, как надо меняться. Но мы помним. В этом еще одно наше достоинство. Мы помним людей твоей расы, господин. Помним их величие и доброту. Они ушли уже очень давно, но мы их не забыли.
      Йама подался вперед, впившись взглядом в лицо мрачного слепца.
      - И люди моей расы все еще здесь, в этом мире? - с трепетом спросил он.
      - Во Дворце их нет, господин. Потому-то мы всегда полагали, что и в мире их уже не осталось. А как же иначе? Они же были Строителями, и тут их дом. В свое время отсюда они повелевали миром. И если теперь их здесь нет, значит, нет нигде.
      - Может быть, теперь не их время? Может быть, они выродились?
      Луп покачал головой:
      - Ах, господин, как ты меня мучаешь! Ты же понимаешь, я не могу рассуждать о таких вещах. Мы знаем Дворец, немножко знаем Из, но мир - это нечто совсем нам чуждое.
      - Значит, они не в Изе, - заключил Йама. Он и раньше об этом догадывался, просто все еще не хотел верить. - Ты думаешь, они могут вернуться?
      Луп начал рассказывать:
      - Семнадцать лет назад ко мне явился отшельник и сообщил, что ты будешь искать помощи у людей моей расы. И вот ты здесь. Значит, можно сказать, что ваш народ вернулся.
      Семнадцать лет назад Йаму нашли на реке. Младенец лежал на груди мертвой женщины в белой лодке. На мгновение Йаму охватил такой трепет, что от волнения он не мог произнести ни слова. Он коснулся монеты, висящей на ремешке у него под рубашкой. В самом начале своих приключений он получил ее от отшельника в Эолисе. Дирив сказала, что тот человек принадлежал к его собственной расе.
      Наконец он спросил:
      - Как он выглядел? Немой и все лицо в шрамах?
      - У него был низкий, но мягкий голос. А как он выглядел, не мне судить, господин. Я и тогда был так же слеп, как сейчас. Стояла глубокая ночь, и все наши, кто не работал, спали. Он мне сказал, что однажды, незадолго до конца света, к нам придет Строитель и будет искать помощи у людей моей расы. Он сообщил мне, когда и откуда ты придешь. Мои люди уже сто дней наблюдают за доками. Я думал, что ты так и не появишься. Но ты здесь.
      - Я пришел по дороге, а не по реке.
      - Но все же ты - Дитя Реки, и конец света уже совсем близко. С тех пор как власть ушла из рук иерархов, департаменты постоянно воюют друг с другом, а теперь один из них угрожает уничтожением остальным во имя победы над еретиками. Если он победит, то воцарится тирания, этот Департамент будет держать в кулаке весь мир, утверждая, что правит во имя Хранителей, но на самом деле соблюдая лишь собственные интересы. Я очень давно этого опасался, господин, но теперь уверен. Теперь я уверен! Я счастлив, что эти ужасные времена будут последними!
      Затянутые туманной дымкой глаза налились слезами. Магон тихонько поднялся с кровати и умелыми длинными пальцами вытер слезы, бегущие по нарумяненным щекам учителя.
      - Это правда, - сказал игрок, в упор глядя на Йаму. - Все, что говорит Луп, - правда. Он помнит больше, чем кто-либо другой. Потому-то он - наш властелин.
      Луп овладел собой и произнес:
      - Я плачу от радости, господин. От радости, что ты наконец вернулся. Теперь мы придумаем новые песни и танцы об этой чудесной минуте.
      - Я понимаю, - пробормотал Йама, хотя на самом деле ему казалось, что он влез в самую серцевину какого-то мифа. Рассказ Лупа вызвал сотни вопросов, которые вихрем проносились в его голове. Кто был этот отшельник? Тот ли, который дал ему древнюю монету? И в первую очередь: почему младенцем его отправили плыть по реке?
      - Я благодарю тебя за гостеприимство, - сказал Йама. - И за помощь. Но ты ведь понимаешь, я не могу здесь остаться.
      Тут вмешался Магон:
      - Луп, у них проблемы с одним из этих увядающих цветов. Я уже говорил им, что нечего об этом беспокоиться.
      - Прости моего слугу, - смиренно проговорил Луп. - Он молод и полон энтузиазма. Но он действует из лучших побуждений. Если у тебя дело, которое требует твоего вмешательства, значит, надо идти. Мой слуга отведет тебя, куда скажешь.
      - То есть вы нас отпустите? - изумился Элифас.
      - В каком бы месте Дворца вы ни оказались, - сказал Луп, - мы с вами. Но прежде чем уйти, пройдемте вместе со мной. Пусть мои люди увидят, что вы мои друзья, а значит, друзья всей нашей расы.
      Луп провел Йаму и Элифаса по своему подземному царству. Сотня пестро разодетых клоунов, уличных танцоров, и проституток сопровождала их на почтительном расстоянии, а Луп с торжественным видом представлял своих гостей каждому из старейшин, которые стояли в ветхом великолепии своих одежд у ярко размалеванных хижин.
      Йама задавал множество вопросов, и Луп отвечал на каждый, частенько весьма пространно, тем не менее Йаме так и не удалось узнать ничего нового, он лишь осознал, что является средоточием множества ожиданий и надежд. Луп был слишком вежлив, а может быть, слишком хитер, чтобы высказаться определенно и объяснить, в чем состоят эти надежды, но постепенно Йама понял: существует лишь одна вещь, которой могут желать эти люди. Ибо они были дикарями - туземцами, в отличие от всех преображенных и непреображенных рас их вовсе не коснулось животворящее дыхание Хранителей. Это были создания, позаимствовавшие человеческую форму, вероятно, и интеллект тоже был перенят. Все это - просто трюк, который они освоили наравне с акробатикой, шпагоглотанием и цирковыми фокусами. Все, чем они владели, пришло к ним из чужих рук, и они принимали дары без разбора. Баснословные ценности были свалены вместе со всякой рванью, заполняя покои Лупа беспорядочными кучами; прекрасный юноша, выносящий нечистоты в сад на самом краю пещер, мог быть наряженным в сказочно дорогой камзол; танцовщица с изысканным, как у дорогой куртизанки, макияжем могла быть одета в сверкающее драгоценными камнями платье, которое на поверку оказывалось искусно раскрашенной мешковиной с ворохом алюминиевых и пластиковых безделушек.
      Единственное, что им действительно принадлежало, - это искусство имитации, и они простодушно им пользовались для удовлетворения своих клиентов. Присмотревшись внимательней, Йама заметил, что три девушки, прислуживавшие Лупу, вовсе не были так уж красивы, точнее, их красота складывалась из осанки, мимики, выражения лиц, за которыми девушки, очевидно, все время следили. Эти люди могли создать вполне удовлетворительное подобие практически любой расы, имитируя и выпячивая две-три наиболее характерные черты, которыми один народ отличается от другого. Плюс грим. С красотой - то же самое. Обычное, увеличив и подчеркнув, можно сделать прекрасным, как это делает, например, трансвестит, выставляя напоказ черты, которые более всего привлекательны в женщине. Народ Лупа творил красоту посредством бурлеска. Эти создания могли представиться всем, что пожелает душа клиента.
      Не могли они стать лишь одним - собою. Многие, подобно Элифасу, считали туземные расы просто животными.
      Йама думал иначе. Ведь если все в этом мире явилось по воле и мысли Хранителей, то и туземные расы не могли возникнуть лишь для того, чтобы их преследовали и презирали. Несомненно, у них есть свое предназначение.
      Уже почти наступил полдень, когда Йама и Луп завершили наконец обход пещеры и сквозь позолоченную раму вернулись в покои Лупа. Где-то там, наверху, вскоре откроются Ворота Двойной Славы, впуская желающих присутствовать на публичных запросах в Департаменте Прорицаний. К клиентам выйдут две пифии, облаченные в древние торжественные одеяния.
      - Я не забыл, что у тебя есть дела в другом месте, - проговорил величественный старец. Он накрыл ладонями руки Йамы. - Ты можешь уйти отсюда через потайной ход, все будут думать, что ты еще беседуешь со мной. Чем более мощной фигурой они меня считают, тем легче поддерживать среди них порядок. Мы - беспокойный народ, от других к нам приходит слишком много идей.
      - Ты поступил со мной благородно, - сказал Йама.
      - Мы сделали, что могли. Но боюсь, этого недостаточно.
      - Ты спас мне жизнь и подарил надежду, что мой народ все еще существует, - с благодарностью произнес Йама. - Я постараюсь вернуть долг, если смогу.
      - Конечно, вернешь, - ответил Луп. - Так что я не прощаюсь. Ведь на самом деле ты не уходишь.
      Когда они шли вслед за Магоном по длинной лестнице, Элифас сказал:
      - Сегодня день чудес, брат. Я не думал, что люди-зеркала хранят свою добычу. Там среди всякой рухляди лежит "Книга Крови", я никогда ее не видел, только слышал о ней. Она в очень плохом состоянии, но ценность ее такова, что можно прекрасно жить целый месяц, продав лишь несколько целых страниц. Ты собираешься возвращаться?
      Йама покачал головой, давая понять, что и сам не знает, однако почувствовал укол совести, как будто уже взял на себя обязательство. И вовсе не потому, что подданные Лупа спасли ему жизнь. Луп ясно ему объяснил, что он не является их должником, и Йама был рад поймать Лупа на слове. Дело в другом. Ведь была еще эта невозможная мечта Лупа, обещание отшельника, исполнившееся пророчество.
      "Неудивительно, - думал он, - что мой народ предпочитает скрываться, весь мир держит векселя их неоплаченных долгов, и платить по ним предназначено, по всей видимости, мне".
      Пытаясь справиться с горечью, он произнес:
      - Мне не следовало приходить в Из! Я причиняю боль себе и тем, кто ждет от меня непонятно чего. Надо было отправиться с доктором Дисмасом в низовья и смириться со своей судьбой.
      Однако едва он произнес эти слова, как тут же понял, что они исходят от темной части его души, той самой, что мечтала о легкой славе, избавленной от ответственности. Той части, которой коснулась женщина из оракула. Женщина-фантом, чей оригинал впустил в мир ересь, и эта ересь грозит теперь поглотить целый свет.
      Магон бросил взгляд через плечо, его лицо прорезали глубокие тени от света огоньков над головами Йамы и Элифаса. Другого освещения в проходе не было, и Йама удивился, почему обитатели дворца терпят такую темень. Исключая самые окраины, все они жили в небольших пузырьках света в окружении громадных пространств неизведанной тьмы. Подданные Лупа, у которых были лишь самые тусклые светлячки, если вообще были, должны путешествовать по этой паутине ходов и туннелей практически в полной темноте.
      - Магон, еще далеко? - спросил Йама.
      - Нет, господин. Мы идем самым коротким путем.
      Элифас заметил:
      - Ты не должен считать себя в долгу перед ними. Они - просто тени. Жулики, трюкачи и шлюхи - они живут объедками тех, кто занят честным трудом. Они ничем не лучше диких племен огородников на крыше Дворца. Только те более полезны. Неужели ты хочешь стать спасителем для такой шушеры?
      - Думаю, что если кто-нибудь вздумает соперничать с Хранителями, то надо же с чего-нибудь начинать, и начинать лучше пониже, а не с высоты. Но я ни на что подобное не претендую. А ты - человек прагматичный, Элифас. Ты ценишь вещи по их полезности.
      - Брат, вещи таковы, каковы они есть. Люди-зеркала созданы для развлечения и забавы человеческих рас, вот и все. В головах у них масса фантазий, однако не следует принимать их всерьез.
      - Но ведь они мечтают, Элифас. И верят, что я принадлежу их мечтам.
      - Они помнят своих создателей, как люди помнят отца и мать. Но мы вырастаем и не можем полностью полагаться на родителей. Нам самим приходится сталкиваться лицом к лицу с жизнью.
      На это Йама ответил:
      - Если люди Лупа сохранили детскую душу, то я им завидую.
      Некоторое время они молча шли за Магоном вверх по лестнице к темному узкому туннелю. Направление гравитации в нем изменилось, и он шел вертикально сквозь толщу Дворца. Наконец Магон произнес: v
      - Осталось немножко, господин. Идите по туннелю до развилки, там повернете направо. Вскоре вы окажетесь в проходе рядом с Воротами Двойной Славы.
      - Я твой должник, Магон. Пройдоха-игрок подскочил и поклонился:
      - Ты расплатился со мной сто крат, господин, позволив привести тебя к нашим людям. Я буду ждать твоего возвращения.
      Когда шаги Магона стихли в темноте, Йама сказал:
      - Каковы бы ни были мои намерения, может случиться так, что я никогда не вернусь.
      - Из-за территориальных претензий, - сказал Элифас. - Это не секрет, брат. Весь Дворец знает о затруднениях Департамента Прорицаний. Многие надеются, что он устоит, это задержит рост Департамента Туземных Проблем.
      - Очень жаль, что есть только надежды, а помощи нет.
      - Никто не смеет стать на пути Департамента Туземных Проблем. В последнее время он стал очень могущественным и может позволить себе не считаться с древними протоколами. Поэтому-то он и поглощает один за другим более мелкие департаменты.
      - А есть еще пес преисподней. Я не уверен, что он потерял мой след. Меня ждут тяжелые испытания. Если хочешь, возвращайся к своему другу, в библиотеку, и жди меня там.
      Старик улыбнулся:
      - А если пес преисподней найдет меня? Нет, я останусь с тобой, брат. Кроме того, я дал обет. Веди, я сделаю все, что смогу.
      9. ЦЕРЕМОНИЯ ПРОРИЦАНИЙ
      На крыше Дома Двенадцати Передних Покоев были установлены огромные зеркала. Они направляли свет в громадную каверну, безжалостно высвечивая обветшалые фасады домов вокруг широкой площади. Йама сощурился от множества сияющих отражений, когда они с Элифасом прошли через Ворота Двойной Славы. Он думал, что увидит толпу, ожидающую выхода прорицательниц, однако на площади было пусто, хотя на ступеньках базилики располагался помост, устланный гобеленовой тканью и увешанный гирляндами белых лилий и кувшинок, уже начинающих увядать.
      Внутри базилики Тамора рычала на двойной строй рабов, марширующих на два счета. Снова и снова она заставляла их выполнять повороты точно под прямым углом. Подбежал Пандарас. Разглядывая Элифаса, он сообщил Йаме:
      - А мы думали, ты потерялся, господин!
      - Я и правда потерялся, но ненадолго. Это мой друг, Элифас. Он проводит поиски в библиотеках. Он уже помог мне и, надеюсь, еще поможет. Элифас, это Пандарас. А та грозная женщина - Тамора.
      - Йама преувеличивает мою роль в наших приключениях на крыше, - заметил Элифас. - Я - оруженосец Йамы, - гордо заявил Пандарас, дерзко глядя на Элифаса. Мальчишка смазал волосы маслом и зачесал их назад, и они блестели в свете трех светлячков над его головой. Он обернулся к Йаме и отметил: - Я вижу, тебе хватило ума перевязать рану на голове. Дай-ка, я на нее взгляну.
      - Она почти зажила.
      - Два дня назад ты тоже так говорил.
      По мраморному полу базилики мягкой походкой к ним приближалась Тамора. На ней был кованый корсет, короткая кожаная юбочка и сандалии с ремешками, перекрещенными на икрах. Она недавно побрила голову, а хвост длинных рыжих волос уложила в замысловатый узел. Вид ее устрашал и одновременно возбуждал желание.
      - Я решила, что ты убит или сбежал, - сказала она, взяв Йаму за руку, и потащила от остальных. - Ха, от тебя воняет хлевом дикой расы. Где ты был? И кто этот твой дружок с рыбьими глазами?
      - Я заблудился. Элифас помог мне найти дорогу. Здесь заговор...
      Тамора осклабилась, показав ряды острых зубов.
      - Ты про того раба, за которым следил? Сукин сын мертв. Когда ты не вернулся, Пандарас рассказал мне, что ты отправился следить за этим парнем, Брабантом, а я сообщила Сайлу. По его слову Лурия приказала его казнить. Брабанта связали и выбросили из окна Дома Двенадцати Передних Покоев. Так у них делают эти дела, называется "дефенестрация". Что-то, Йама, я слишком разболталась, это потому, что я рада видеть тебя. Думала, Брабант заманил тебя в засаду. Я-то рассчитывала узнать у него правду под пыткой, но он отправился прямиком в окно.
      - Полагаю, что я разобрался во всей этой истории, Тамора. Здесь, внутри, никакого заговора нет. И, конечно, это не Лурия, иначе бы она не согласилась на казнь Брабанта.
      - Уж точно не она. На Лурии столько жира, что она и пяти шагов не пройдет. Зачем ей тайно встречаться с кем-то в дальнем углу, если она может совершенно открыто проделать это в собственных покоях? Нет, я думаю, это Сайл. Хоть ты ему и доверяешь, но я - нет. Ни ему, ни этой его беременной курице. Он мог приказать убить Брабанта, чтобы замести следы.
      - Брабант работал не на Сайла, а на кое-кого вне Департамента. Фактически он...
      - Он мертв. Если здесь еще есть предатели, они себя скоро проявят, и я разберусь с ними. Лучше расскажи, что случилось с тобой.
      Йама вдруг обнаружил, что лицо его расплывается в улыбке, и он ничего не мог с этим поделать.
      - Тамора, я нашел библиотеку! Ту самую, где доктор Дисмас обнаружил тайну моей расы. Я поставил перед ними вопрос и, может быть, ответ уже готов.
      Если только пес преисподней не уничтожил архивы, подумал Йама. Элифас утверждает, что они хранятся очень надежно, но Йама не совсем полагался на мнение старика. Элифас привык говорить людям то, что они желали услышать, и не всегда правду.
      - Я рада за тебя, - сказала Тамора. - Я-то получу свой гонорар независимо от того, как сложатся твои поиски. Так что чем раньше, тем лучше, я так полагаю. Но сейчас у нас есть работа.
      - Значит, я не пропустил церемонию вопросов? Я не собираюсь нарушать своего слова, Тамора.
      - Церемония уже началась. Иди надень доспехи. Лурия все еще боится, что на ее жизнь могут покушаться. Если она умрет, Департамент Туземных Проблем сразу захватит все помещения. - Заговор убийц - это только полдела. Может, заговора вообще не было, только против меня. Тамора начала сердиться: - Ты собираешься заниматься службой? Тогда делай, что говорю. Надевай доспехи и выполняй мои приказы! - Твои доспехи у меня, - закричал Пандарас и бросился за ними.
      Йама вновь обратился к Таморе:
      - Пожалуйста, выслушай меня. Брабант устроил ловушку, зная что Пандарас подслушивает, потом он завел меня в такое место, где легко напасть. Тамора, меня пытался похитить префект Корин. Он меня дожидался и почти поймал. Те негодяи, что ждали меня в засаде у Ворот Двойной Славы, - тоже часть плана.
      - Ну и ладно, - бросила Тамора. - Брабант мертв, а ты убежал. - Она обернулась к Элифасу. - Если ты друг, то иди к Пандарасу и будь начеку. Тогда мне не придется о тебе беспокоиться.
      - Из-за того, что мальчик будет следить за мной, пока я слежу за происходящим? - улыбнулся ей Элифас. - Я понимаю, Однако не стоит волноваться, Тамора. Интересы Йамы совпадают с моими.
      - Тогда нам есть о чем поговорить, - сказала Тамора. - Так и сделаем, когда все это кончится.
      Йама вмешался:
      - Ты не должен здесь чем-нибудь заниматься, Элифас. Эти дела не имеют никакого отношения к поиску людей моей расы.
      - Мне это только в радость, брат, - отозвался Элифас. - Волнения заставляют меня, как и Кун Норбу, снова почувствовать себя молодым.
      Тамора помогла Йаме натянуть залатанные доспехи.
      - Все происходит так, - стала рассказывать Тамора. - Сайл беседует с клиентами, развлекая их до начала церемонии. На самом деле он пытается вызнать у них как можно больше. Он сам мне рассказывал, как это делается. Клиенты подают запросы за две недели до церемонии, так что у него достаточно времени, чтобы произвести изыскания. У него есть шпионы, к тому же он подкупает разных клерков и прислугу. Сам-то он говорит, это необходимо, чтобы дать прорицательнице как можно больше информации для создания фона, но я могу поклясться, он не верит в пророческие способности пифий. Он вынюхивает, какого ответа ждет клиент, и устраивает так, чтобы именно этот ответ клиент и получил.
      - Он верит, что Дафна может провидеть будущее. В ней и правда есть нечто странное, Тамора. Как будто ее голова полна привидений.
      - Ха, я бы сказала, она полна самодовольства. Она мало говорит, а из-за ее положения каждое слово выглядит откровением. Но все это ерунда, просто бормотание идиотки. Но вижу, ты меня не слушаешь. - Тамора наклонилась подтянуть у Йамы застежки поножей, тех самых, которые он получил, убив одноглазого наемника, Сига. Она подняла глаза. - В этом месте что-то не так. Но это не имеет отношения к твоим дурацким идеям насчет Дафны. Кажется, что здесь каждый держит нож у глотки другого.
      - Через несколько дней на них нападут и они окажутся в осаде. Ты должна меня выслушать, Тамора. Нет никакого заговора, кроме того, что затеял префект Корин. Он меня обнаружил и выманил с помощью Брабанта. Если и существует какой-нибудь заговор убийц, то это тоже дело рук префекта Корина.
      - Тогда почему они все готовы вцепиться друг другу в глотки? Лурия приказала мне следить за Сайлом, а Сайл отвел меня в сторонку после того, как Брабант покинул нас через окно, и стал объяснять, что тут дело не только в одном глупом рабе, заговор имеет значительно более глубокие корни.
      Йама засомневался. Ему было известно, что Тамора не верит в его силу. Не верит или же отказывается поверить. Он пытался ей объяснить, как разбудил разрушительную машину - Вещь-в-глубине из Храма Черного Колодца и как убил Горго, но она просто фыркала и говорила, что удар по голове вызвал у него галлюцинации.
      - Тамора, - обратился он к ней, - Сайл знает, кто я. Он знает, что я один из Строителей. Он просил меня использовать машины против Департамента Туземных Проблем. Я, разумеется, отказался.
      - И тогда он выдал тебя префекту Корину?
      - Это было уже после того, как Пандарас подслушал разговор Брабанта. Но подозреваю, что Сайл не прочь продать меня сейчас.
      - У тебя мозги еще не стали на место после того удара возле ворот. Хватит разговоров о магических силах, иначе я начну жалеть, что взяла тебя с собой.
      - Я знаю, Тамора, ты мне не веришь. Но ведь я поднял ту смертоносную машину в Храме Черного Колодца и разбудил стражей, которые ее уничтожили. Именно эта битва - причина пожара в Храме.
      - Пожар устроил убийца, чтобы замести следы. Ты и так выказал достаточно смелости, Йама: вытащил жрецов из горящего Храма. Не порть впечатления глупыми сказками.
      - Я убил Горго. Ты этого не видела, но зато видели тысячи людей.
      - Если он еще не мертв, то заслуживает смерти. И он умрет, как только я закончу тут свои дела. Я сама с ним разберусь.
      - Тогда подумай о светлячках. Я уходил с одним, а сейчас у меня пять.
      - Ты был на крыше. Твой светлячок улетел, а когда ты вернулся, то получил новый комплект. Йама рассмеялся: она упряма как осел.
      - Забудь свои фантазии, Йама, и сосредоточься на себе настоящем. А ты настоящий - это то же самое, что и я: наемник, подрядившийся защищать эту вонючую дыру.
      Тамора обошла Йаму, разглядывая его амуницию, шагнула к нему, поправила ремень кирасы, отступила снова, окинув его удовлетворенным взглядом.
      - Надо было тебе оставить меч Сига, хотя бы для вида.
      - Он только для вида и годился. Я прекрасно обхожусь ножом. - Теперь Йама уже понимал, что истинная причина, почему он отказался от меча, кроется в том, что меч этот направляли против него самого, и он видел, что Тамора догадывалась об этом с самого начала.
      Он спросил:
      - Не очень-то я похож на солдата, правда?
      - Не важно, - ответила Тамора. - Крысенок сидит на крыше с арбалетом, а твой новый друг помогает ему вести наблюдение. Клиенты явились с собственной охраной, и, держу пари, неприятности будут именно из-за нее. Если среди прислуги есть и другие предатели, то они выберут время поспокойнее, когда не будет столько глаз. Нож, удавка, яд - вот методы этого местечка. Все, что от нас требуется, - это стоять по обе стороны помоста и выглядеть устрашающе. Если возникнет опасность, мы поставим рабов между помостом и клиентами. От этих дубин с серыми рожами толку мало, но они по крайней мере могут преградить дорогу тому, кто захочет напасть на толстуху или на блаженную. Обещай, что не будешь строить из себя героя. Это не потребуется.
      Тамора хлопнула Йаму по спине и добавила:
      - Не бери в голову. - Она тут же ушла, крикнув рабам, чтобы они снова заняли места в строю.
      Когда Тамора и Йама вышли из главных ворот базилики и во главе двойной колонны рабов стали спускаться по ступеням, толпа, собравшаяся у подножия платформы, внезапно затихла, захваченная этим зрелищем. Клиентов было всего трое, они сидели на простых стульях в окружении небольших кучек советников и телохранителей. Всего не более двух десятков людей, а кроме них только старухи, явившиеся, безусловно, для развлечения. Йама свернул направо, а Тамора налево, за ними колонной шествовали рабы. Йама остановился там, где задний край помоста упирался в лестницу, а рабы промаршировали дальше и один за другим развернулись, образуя аккуратную дугу вдоль длинной пологой лестницы. Тамора сотворила просто чудо, выдрессировав их до такой степени. Железные каски на них блестели, под двойными лезвиями алебард развевались длинные красные ленты.
      Оказавшись на месте, Йама перестал нервничать. Что касается публичных церемоний, которые он посещал вместе с отцом, эдилом города Эолиса, то он знал, что самое трудное - это войти: публике нечем заняться, все пребывают в возбуждении и предвкушении, так что любая ошибка участников будет непременно замечена.
      Через широкую площадь к базилике двигалась процессия во главе с герольдом, который дул в медную трубу, издававшую резкий, скрежещущий звук. Люди у помоста обернулись. Йаме пришло в голову, что в добрые времена труба действительно была необходима, чтобы расчищать путь сквозь толпу, теперь же она звучала одиноко и жалко, ее эхо, отражаясь от скалистых стен, создавало диссонанс. Следом за герольдом двигалась окутанная красным облаком фигура это шел Сайл в длинном одеянии из красных перьев, трепетавших при каждом шаге. Он торжественно шествовал впереди паланкинов, покоящихся на плечах полуголых рабов. В паланкинах восседали прорицательницы. На обеих женщинах были белые платья, а на головах венки из плюща. Толстые щеки Лурии пылали ярким искусственным румянцем, на веках лежали золотые тени. В лице Дафны, как всегда, не было ни кровинки, и она непрестанно двигала узкой челюстью, будто что-то жевала. За паланкином шли старшие слуги. Их возглавила Рига, внушительная, как торговый корабль, в нежно-сером шелковом платье с широкой юбкой и расшитым жемчужными узорами высоким воротничком.
      Лурию внесли по ступеням на правую сторону помоста, Дафну - на левую. Старшие слуги расположились на верхних ступенях. А носильщики, с блестящими от масла серыми лицами, осторожно поставили паланкины на платформу. Гобеленовая ткань, прежде изображавшая колышущуюся под ветром луговую траву, теперь превратилась в ярко-синее небо. Изменения в картине расползались от двух пифий, и теперь казалось, что они плывут по воздуху, а охапки белых цветов у их ног выглядели как пушистые облака.
      Пока размещали прорицательниц, Сайл стоял рядом с Йамой.
      - Я так рад твоему возвращению, но теперь уверен, что мы спасены.
      Йама хотел спросить, что он имеет в виду, но Сайл уже отошел, заняв место в центре помоста перед маленькой жаровней, стоящей между двумя пифиями. Сайл поклонился обеим. Лурия ответила королевским кивком, а Дафна обратила слепое лицо к свету, отраженному зеркалами в дальнем конце площади, и бросила пригоршню сухих листьев на раскаленные угли жаровни. В тот же миг из ее щелей пополз тяжелый белый дым и заволок весь помост. Дым имел сильный сладкий запах. Он сполз с небесно-голубого помоста и заклубился вниз по лестнице.
      Сайл сделал шаг к краю помоста. Подол его красной мантии колыхался в струях белого пара. Светлячки кружились над его головой, как призрачная корона. Вид его внушал священный трепет и устрашал. Из недр своих одеяний он вынул пластину и начал читать обыденным тоном:
      - Торговец Цимбар желает задать аватарам Хранителей следующий вопрос. Будет ли его дело процветать, если он отправит еще два корабля с товарами для снабжения армий, хранящих верность воле Хранителей.
      Воцарилась тишина. Затем Лурия звучно забормотала:
      - Нет конца этой войне...
      Дафна же внезапно вздрогнула, согнулась и завизжала, словно ее ударили прямо в живот. Сайл, скрывая смущение, отступил назад и бросил еще щепоть листьев в жаровню.
      Дафна выпрямилась. Все смотрели только на нее. Даже Лурия. Йама слышал, как дыхание со свистом вырывается сквозь тонкие губы молодой пифии. Смутное ощущение, что ее голову населяют призраки множества машин, сейчас усилилось, будто море свечных огоньков, ярко вспыхивающих на сквозняке.
      Дафна заговорила густым, придушенным голосом:
      - Никто не выигрывает от войны, только торговцы.
      И сразу упала на сиденье своего паланкина. Ее белое платье было запачкано кровью: она прикусила себе язык.
      Жирный мужчина на среднем стуле улыбался и кивал головой, а советники что-то быстро шептали ему в оба уха. Наконец он взмахнул унизанной кольцами рукой. Было вполне очевидно, что ответ его удовлетворил.
      Сайл прочистил горло и провозгласил:
      - Аватары Хранителей дали ответ. Ответ считается приемлемым.
      Он воздел руки. Рукава его красной мантии скользнули вниз, будто крылья. Сайл сформулировал второй вопрос, касающийся культивирования саженцев, которые плохо росли.
      На этот раз отвечала Лурия, и довольно многословно. Йама наблюдал за Дафной, а Тамора за немногочисленной публикой. Однако тревогу поднял Пандарас. Когда он закричал, половина стоящих у помоста людей повернулась в его сторону - к маленькому балкону, где он стоял вместе с Элифасом высоко над входом в базилику, остальные же посмотрели, куда он показывает.
      Громадные тени метались по всей пещере. Йама понял, что на крыше Дома Двенадцати Передних Покоев находятся люди. В слепящем сиянии зеркал они казались черными муравьями. Крохотная фигурка выстрелила из энергопистолета. Над площадью протянулась нестерпимо-яркая красная нить разряда. Выстрел ударил по башням Ворот Двойной Славы, целая лавина камней с грохотом обрушилась вниз, рев подхватило эхо, снова и снова повторяя его в пространстве пещеры, словно в резонаторном ящике.
      После выстрела сопротивления практически не было. Большинство рабов разбежались, побросав аркебузы. Когда Тамоpa попыталась организовать оставшихся, один из них вытащил нож и бросился на нее. Это был тот самый раб с серыми нитями в гриве волос, которого два дня назад унизил Йама. Тамора легко отразила неловкий удар и тут же убила его, сделав один точный выпад и перерезав ему глотку. В следующее мгновение она обернулась к остальным, держа у лица кончик окровавленного меча.
      Йама выхватил нож и бросился ей на помощь, но Сайл схватил его за руку и прижал к его боку дуло пистолета.
      - Надо было послушаться, - сказал он, - когда я просил тебя о помощи, но, может, это и к лучшему. Веди себя спокойно, и твои друзья останутся живы. Одно твое слово, и они умрут. Пожалуйста, брось нож.
      - Может, ты сам его возьмешь. Мне не хочется повредить лезвие.
      - Я знаю, что он может натворить. Брось его.
      Через стену Дома Двенадцати Передних Покоев перебирались солдаты. Некоторые уже бежали через площадь к базилике, Лурия сняла с головы венок из плюща и швырнула к своим ногам в ароматные клубы дыма. Она ткнула пальцем в Сайла и взревела:
      - Ты сказал, что подождешь!
      Сайл ответил с полным спокойствием:
      - Я сказал, что подожду, пока он вернется. Он вернулся. Мой первый долг - перед Департаментом Прорицаний, а не перед прошлым! - Обратившись к Йаме он сказал: - Прикажи своим друзьям спуститься. У меня нет никакого желания видеть, как их убьют, если им вздумается защищать свою позицию, кроме того, может пострадать базилика.
      Когда Йама окрикнул Пандараса, Тамора резко обернулась, и Сайл показал ей свой пистолет. Она сплюнула, спрятала меч в ножны и приказала оставшимся рабам сложить алебарды.
      - Я требую, чтобы за мою свободу был заплачен выкуп.
      - Я вернул бы ее тебе тотчас, но это не моя прерогатива.
      Пандарас и Элифас появились у главных ворот базилики, где в это время нападавшие разоружали рабов. Пандарас держал арбалет над головой.
      Какой-то солдат выхватил оружие у него из рук и пихнул Пандараса к куче рабов.
      Человек в домотканой тунике с белой полосой, рассекающей черную кожу лица, возник на сцене. Сайл подтолкнул Йаму вперед и произнес:
      - Вот он, господин.
      - Я не господин ни одному человеку, - заявил префект Корин. Глаза его были завязаны полоской прозрачной ткани. - Вот мы и снова встретились, Йама. Хотел бы я избежать этой маленькой драмы, но ты сам меня вынудил.
      - Отпусти моих друзей, - попросил Йама. - Они не имеют никакого отношения к делу.
      - Они знают о тебе. И думаю, побольше меня. Твой приемный отец многое утаил от Департамента. Например, этот трюк со светлячками. - Префект Корин коснулся полоски у себя на глазах. - Кстати, не пытайся его повторить. Мои глаза защищены, и у моих людей - тоже.
      Йама вспомнил маленькую машину, которая спасла его от Сига, пронзив мозг одноглазого наемника. Он мог бы убить всех, кто находился на площади, и спокойно уйти. Но он подавил эту мысль. Он не станет убийцей, чтобы спастись.
      - Эдил сообщил тебе все, что ему было известно, - сказал он префекту Корину. - Я сам очень многое узнал с тех пор, как попал в Из.
      Префект Корин кивнул:
      - И узнаешь еще больше с помощью Департамента.
      Тут вмешался Сайл:
      - Ты помнишь наш договор?
      - В точности. Ты убьешь ее этим дурацким пистолетиком или лучше приказать одному их моих солдат выполнить это за тебя?
      Сайл вспыхнул от гнева:
      - Не рассчитывай диктовать мне, что делать. Я отдаю тебе эту территорию, но Департамент - не территория.
      Лурия с трудом поднялась на ноги. Вокруг нее ходуном ходили слои дыма. Она ткнула пальцем в Сайла и завопила:
      - Предатель! Ты лишен полномочий! Такова моя воля.
      Префект Корин сухо сказал:
      - Ты потребовал себе власти над Департаментом Прорицаний. Надеюсь, ты ее удержишь. Будь осторожен. Думаю, у нее есть нож.
      Нож оказался маленьким, с узким кривым лезвием. Лурия театрально взмахнула им, словно собираясь вонзить его в собственную грудь.
      Дафна широко раскинула руки. Она улыбалась, глядя в лицо Лурии. Ее белые глаза были полны слез. От уголка рта вниз тянулась кровавая дорожка.
      - Все кончается, - проговорила она.
      Йаме почудилось, что эту фразу одновременно произнесла тем же голосом сотня людей.
      Сайл шагнул вперед и проговорил:
      - Пророчица, пожалуйста...
      Лурия метнула нож. Не в Сайла. В Дафну. Лезвие, очевидно, было отравлено; оно лишь слегка поцарапало плоскую грудь Дафны, но в тот же миг девушка затряслась в конвульсиях и упала на сиденье своего паланкина. А через мгновение упала и Лурия, сраженная арбалетными стрелами. Рига закричала и бросилась через всю сцену к Дафне, приподняла ее и стала покрывать ее лицо поцелуями.
      10. КОМИТЕТ ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
      - Дафна - дочь Риги от другого брака, - сказал префект Корин. - Думаю, что идея принадлежит Риге. Сайл - человек умный, но он не из тех, кто способен осуществить собственные замыслы. А Рига очень честолюбива. Ее не устраивало положение жены секретаря умирающего Департамента. Ее отец был разорившимся купцом, который успел убить себя раньше, чем это сделают кредиторы. Так что наверх ей пришлось карабкаться из нищеты. Я почти восхищен ее амбициями, но только не методами. Эта сука поражает воображение.
      Она изменила внешность своей дочери хирургическим путем и напичкала ее голову машинами, несущими фантомы умерших людей. Мы применяем такую методику, создавая военных советников. Внедренный объект создает популяцию, которая эвристическим методом способна найти наилучший ответ на поставленный вопрос. У этого метода не очень-то хорошие результаты: большинство объектов замыкаются сами на себя. У Дафны успехи оказались лучше, чем у многих, но эта процедура привела к слепоте, к тому же большая часть ее собственной личности была разрушена. Тем не менее Рига считает, что потеря ее дочерью зрения и разума - приемлемая цена за осуществление ее амбициозных планов. Думаю, Лурия подозревала, что Дафна - падчерица Сайла, но у нее не было доказательств. В конце концов именно Сайл организовал поиски новой пророчицы, он же хранил все архивы, и он женился на единственном существе, которое могло его предать.
      Йама задумчиво проговорил:
      - Они с самого начала задумали меня предать. Лурия собиралась выдать меня в обмен на безопасность своего Департамента. Сайл и Рига планировали использовать меня как аргумент в переговорах с тобой. В последний момент Сайл испугался, что план сорвется, и просил меня помочь в борьбе с вашим Департаментом, но я отказался. И даже если бы я помог ему, полагаю, Рига все равно предала бы меня.
      Брабант был невиновен. Разговор, который подслушал Пандарас, инсценировали Сайл и Рига. Это было частью заговора с целью выманить Йаму на территорию, подконтрольную Департаменту Туземных Проблем, чтобы префект Корин мог его поймать. То, что Брабант частенько посещал бордель на самом краю дневного рынка, было известно многим. Именно там и ждал Йаму префект Корин. Но Йаме удалось сбежать, и вот им пришлось снова его преследовать, на сей раз - публично. Привратник доложил Сайлу, что Йама вернулся, и Сайл задержал начало церемонии, пока люди префекта Корина займут свои места.
      - Можно не сомневаться, - сказал префект Корин, - что мозг своей новой дочери Рига тоже насытит машинами, а Сайл тем временем подыщет подходящую кандидатуру, чтобы сыграть пока роль пифии. Теперь он у нас в руках. Эти древние департаменты погрязли в разложении и интригах. Они не поддаются лечению, Йама, разве что хирургическому. Приходится действовать радикальными методами. Мы создали новую систему, где все, начиная с самого ничтожного клерка и кончая самым старшим легатом, ответственны перед целой сетью комитетов. В отсутствие центра власти ни один человек не способен воздействовать на Департамент в собственных целях. Таким образом, мы в состоянии сделать долговременную оценку перспектив в интересах Слияния. Со временем весь мир станет частью нашей системы, и мы сможем начать побеждать в войне с еретиками.
      Они сидели рядом на одной кровати в крохотной келье, где жил эти дни Йама. Освещалась она только одной люминесцентной палочкой. Светлячков у Йамы отняли, также как и нож и древнюю монету, которую ему дал отшельник. Ему позволили оставить себе только томик Пуран и одежду, больше ничего.
      Келья имела спартанский вид: узкая койка с бугристым матрасом и пластиковое ведро, откидывающаяся от стены полка, на каменном полу небольшой коврик из рафии. Кран в стене подавал теплую безвкусную воду. Рядом с краном на цепи висела пластиковая кружка, а в полу имелся сток размером не больше ладони. Префект Корин объяснил Йаме, что келья ничем не отличается от его собственной или же от любой другой личной кельи в Департаменте Туземных Проблем. Поженившись, мужья и жены сохраняют собственные кельи, а дети живут в общих палатах, пока не вырастут, начнут работать и получат отдельные кельи.
      Сердцем Департамента Туземных Проблем были огромные соты - переплетение келий, узких коридоров, длинных низких помещений, где работало бесконечное количество клерков: ряд за рядом, ряд за рядом. Над головами их перемигивались огоньки светлячков, а сами они сгибались над книгами, бумагами, документами. Сотня этажей келий, коридоров и контор заполнила средние уровни Дворца; их замыкали прилегающие территории, захваченные у других департаментов; там размещались склады и арсеналы.
      Тамору, Пандараса, и Элифаса держали отдельно, далеко от Йамы. Префект Корин объяснил, что они проходят проверку, как только она закончится, их отпустят. Йама поинтересовался, когда это будет. В ответ префект Корин заявил, что она может занять несколько дней, а может - годы.
      - Когда мы будем знать все, - сказал он.
      - Вопросы можно задавать бесконечно, - возразил Йама. Поразмыслив, префект Корин сказал:
      - В твоем случае может так и оказаться.
      Здесь никогда не было тишины. Все время доносился звук голосов, хлопанье дверей, чьи-то шаги. Йама потерял счет времени. Сначала его постоянно держали в темноте, еду (съедобный пластик, иногда приправленный кусочками фруктов или ложкой овощного соуса) подавали через неравные промежутки времени. Позже, когда в его келью дали свет, он смог по крайней мере читать Пураны и, наблюдая, как разгорается и меркнет свет, отмечать, что прошел еще один день. Иногда Йаму выводили из кельи и под охраной двух стражников доставляли в большую комнату, разделенную на две части толстой стеклянной панелью. Здесь его проверяли. С одной стороны стекла находилась табуретка, с другой - светлячки, от одного до сотни. Бестелесный голос приказывал Йаме сесть на табурет. Как только он садился, его часть комнаты погружалась в темноту. Начинались тесты.
      В первый раз, когда их проводили, был только один светлячок - яркая точка света, висящая в центре темного пространства с одной стороны стеклянной панели. Йаме приказывали сдвинуть ее вправо. Он отказался, через какое-то время его отвели в келью и оставили без света и пищи. Судя по суете и характеру звуков, Йама решил, что прошло, должно быть, два дня. Наконец его, ослабевшего от голода, снова привели в разделенную надвое комнату и голос опять приказал ему повторить упражнение. Йама повиновался. Обе стороны обозначили свои позиции. Он показал, что будет подчиняться под воздействием принуждения, а противник продемонстрировал, что не потерпит сопротивления. Голос был ровен, никогда не уставал и не менял интонации. Он дважды произносил комплекс заданий, затем ждал, пока Йама все выполнит, потом приступал к следующему упражнению. Он не обращал внимания на ошибки и неудачи. Постепенно у Йамы в голове сложился выдуманный образ обладателя голоса: пожилой человек, седые волосы коротко острижены, сидит в келье вроде его собственной, единственный светлячок над его головой освещает запись, по которой он читает задания.
      - Вверх, - говорит голос. - Вверх. - И дальше: - Красный светлячок по окружности вправо, белый светлячок по окружности влево. Красный по кругу вправо. Белый по кругу влево.
      Подобных упражнений провели сотни. Иногда Йама должен был заставлять десяток разноцветных светлячков исполнять сложнейший танец, а иногда он целыми часами работал с единственным огоньком, двигая его в темноте по прямой вперед-назад или же изменяя яркость свечения. Йама не пытался вникнуть в смысл различных типов упражнений. Он подозревал, что если здесь и была система, то ее разбили произвольным образом, чтобы он ни за что не смог ее выделить. Лучше считать, что системы нет. Лучше думать, что они сами не знают, что хотят установить, или же не знают, как выяснить то, что им требуется.
      Во время тестов он старательно трудился, хоть после них у него часто болела голова и состояние было ужасным. Черно-красные точки вдруг застилали взор, а через какое-то время он обнаруживал, что лежит на полу кельи с задубевшими от высохшей мочи брюками и кровью на языке и губах. Эти приступы наводили на него страх. Возможно, они были последствием полученного им удара по голове (хотя рана совсем зажила, не осталось даже шрама), утомительные тесты могли вызвать осложнения. Йама никому о них не говорил. Он не собирается демонстрировать слабость перед врагами.
      Неизвестно, смогли ли те, кто проводил испытания, выяснить что-нибудь о его способностях, но сам Йама определенно каждый день узнавал о себе много нового. Несмотря на приступы он все больше овладевал своими силами. И впервые с тех пор, как он, покинув Эолис, ступил на дорогу в Из, у него оказалось время осмыслить все, что он узнал. Его действия всегда провоцировались случайными обстоятельствами или нуждами других людей. Сначала под нежелательным эскортом префекта Корина, а затем, после бегства от префекта и от заурядной, по его мнению, судьбы мелкого чиновника в Департаменте Туземных Проблем, в компании Пандараса и Таморы.
      Он дал себе клятву раскрыть тайну своего происхождения: женщина с серебряной кожей, белая лодка на стремнине Великой Реки в облаке крохотных машин. Он не справился с этой задачей. Нет, хуже, чем не справился. Он даже по-настоящему и не пытался. Он предпочел пуститься в приключения с Таморой и Пандарасом и вовсе не думать, кто он и зачем пришел в мир.
      Сидя в одиночестве в своей келье, он вспоминал каждый свой шаг с момента прощания с Эолисом и до падения Департамента Прорицаний. Йама взвешивал каждое свое действие, каждый мотив и не находил успокоения. Кроме того, он много спал, во сне обострялось его восприятие машин, их передвижений, занятий. Иногда возникало ощущение, что он висит в необъятном облаке мелких разумов, очень быстрых и одновременно поразительно тупых, а вокруг него сжимается и вновь распрямляется связывающая их паутина, словно ткацкий челнок бегает по основе, сплетая и вновь распуская в трех измерениях полотно. В большинстве своем машины были светлячками, но на периферии их громадного сообщества Йама ощущал присутствие более крупных машин, занятых обороной Департамента. Еще дальше, будто огни в речном тумане, просматривались большие машины, чье назначение оставалось абсолютно неясным. И во всем этом объеме мелких и крупных машин временами попадались яркие точки, которые Йама определил как сгустки потенциальной энергии действующих оракулов.
      А иногда на пределе видимости этого внутреннего зрения возникало смутное ощущение присутствия той смертоносной машины, которую он по неведению обрушил на дом торговца. Она находилась где-то в непостижимой дали, в одиночестве висела за пределами мира, но все же она была, он ее постоянно чувствовал, к ней, как к магниту, снова и снова притягивались его мысли.
      По временам его восприимчивость так обострялась, что он чувствовал гроздья крохотных машин, которые каждый человек имел в основании мозга. Он смутно улавливал в этих гроздьях эхо воспоминаний их хозяев. Впечатление было такое, будто он - единственное существо в неосязаемом мире, населенном ордами призраков, лепечущих что-то из-за грани земного существования.
      Во сне Йама пытался понять, кто из этих призраков может быть Таморой, Пандарасом и Элифасом. Но все усилия приводили к единственному результату: его похожее на транс восприятие окружающих машин превращалось в настоящий сон. Иногда ему снилось, что он бежит сквозь Город Мертвых по паутине узких дорожек между рядами надгробий и стел, а за ним гонятся какие-то люди, гротескно слившиеся с машинами. Иногда он бесконечно бежал от пса преисподней, с криком просыпаясь всякий раз, когда его накрывал полыхающий синий свет, а иногда он в кровожадном пылу сокрушал бесчисленных врагов и ликовал сердцем, глядя, как горят города и армии с его именем на устах железной волной прокатываются по миру. Он просыпался, с ужасом и стыдом обещая себе не видеть таких снов.
      Но сны его не оставляли, словно кусочки холодного металла под кожей, они всегда были с Йамой.
      Время от времени приходил префект Корин и начинал разговор. Медленно. Не сразу, с долгими паузами. Йама подозревал, что эти беседы на самом деле были допросами, но префект Корин интересовался в основном детством Йамы; расспрашивал о деталях, потом о деталях этих деталей, о мелких событиях и церемониях, о географии Эолиса и об отдаленных кварталах Города Мертвых, расположении книг в библиотеке замка, об уроках, которые ему давал библиотекарь Закиль и начальник охраны сержант Роден.
      История с белой лодкой, тайна происхождения Йамы, попытка его похищения доктором Дисмасом, приключения Йамы в Изе - ни одна из этих тем не была затронута вовсе. Йаме не пришлось ничего придумывать о встрече с куратором Города Мертвых, о той табличке, которую они ему показали и на которой он увидел человека своей расы. Человек этот как раз отворачивался, чтобы посмотреть на усыпанное звездами небо. Ему не пришлось рассказывать, как он призвал смертоносную машину на дом торговца, ни о его последних словах, ни о том, как он сначала разбудил, а потом уничтожил зловещую машину, покоившуюся в глубокой ловушке под Храмом Черного Колодца, ни о том, что сказала ему, появившись в оракуле, женщина в белом, фантом одной из владычиц Древней Расы.
      Но такие беседы оттесняли все эти события и приключения куда-то на задворки его памяти, им не оставалось места из-за терпеливых, но настойчивых вопросов префекта Корина о все более мелких подробностях обыденной жизни в дни его детства. Казалось, что все происходящее с Йамой за тот короткий промежуток, когда он покинул свой дом в Эолисе и очутился здесь, в одной из безликих келий, неотличимых от тысяч ей подобных в Департаменте Туземных Проблем, было не более чем очень ярким сном. И, может быть, частично по этой причине, оставаясь один в бесконечной тьме своей кельи, Йама без конца прокручивал в голове каждый свой шаг между Эолисом и Изом, подобно волу, неустанно бредущему по кругу. И с каждым кругом колея под его ногами незаметно углубляется. Он боялся, что если забудет хоть самую ничтожную подробность своих приключений, то начнет забывать их все, так ткань начинает распускаться, когда порвется одна-единственная петля.
      Если Йама сам задавал вопрос, то префект Корин замолкал, будто углубившись во внутренний диалог с самим собой, перед тем как спросить что-то в ответ. Сухая лаконичная манера поведения, свойственная префекту Корину, обозначилась во время этих бесед еще более явно. Молчание его было долгим и отстраненным; взгляд жестко впивался в Йаму, пока тот свободно рассказывал о своем детстве, так смотрит горный барс на свою предполагаемую добычу, выжидая мгновения слабости или неточности, которое отдаст жертву в его когти. Казалось, он отлил весь свой интеллект в форму вопроса, подобно тому, как рыбарь из любого камня вытачивает наконечник гарпуна. Ответов Йама от него не получил - только вопросы. Йама не знал, удовлетворяют ли префекта Корина его ответы. Этот вопрос, как и все остальные, остался без ответа.
      Кроме префекта Корина и бестелесного голоса в затемненной, разделенной надвое комнате, единственными человеческими существами, с которыми общался Йама, были его стражники. Четверо солдат на посту у дверей его кельи менялись через равные интервалы. Жили они в двух кельях по обе стороны его собственной. Вместе с Йамой они вышагивали до дверей комнаты, где проходили испытания, а потом сопровождали его назад.
      Только один из стражей говорил с ним - пожилой человек, стоявший вторую из ночных вахт. Его звали Коронетис. Он поведал Йаме, что не возражает против ночных вахт: он уже стар, жена его умерла, спит он мало.
      - Вы, молодежь, спите крепко, - говорил Коронетис. - Это дар божий. Старикам сон не нужен, они ведь скоро умрут, а проснутся лишь при конце света, сотворенного по воле Хранителей.
      Йама улыбнулся этому образу и стал развивать его дальше:
      - Тогда это будет совсем не сон, ведь в промежутке вы не будете существовать, и времени для вас не пройдет нисколько. Как говорится в первой суре Пуран, "до Вселенной не было времени, ибо ничего не менялось".
      - Ты - благочестивый юноша.
      - Я бы этого не сказал.
      - Наверное, ты сделал что-то дурное, раз оказался здесь, но я вижу, что ты читаешь Пураны.
      - Значит, за мной наблюдают? - Сам Йама об этом не подумал. Он-то полагал, что келья - его личное пространство и так же непроницаема, как собственная голова.
      Коронетис энергично кивнул:
      - Через ту же трубу, по которой идет свет. Я думал, ты догадываешься. Но сейчас они скорее всего не следят. Они спят.
      Как и большинство простых служащих Департамента Туземных Проблем, Коронетис был сухощав. Его жесткие волосы, несмотря на возраст, оставались черными и висели сальными прядями до середины спины. Хоть он и любил говаривать, что он тощ, как ощипанный цыпленок, на самом деле он был еще достаточно сильным мужчиной: мускулы буграми перекатывались у него под кожей, как будто туда напихали каштанов. Он ушел добровольцем в армию, когда началась война. Ему пришлось сражаться во время Марша Утраченных Вод и он все еще страдал от бронхита.
      - Там водятся песчаные мухи, которые заползают в рот и в нос, когда человек спит, - рассказывал он. - Они заползают в глотку и откладывают там яйца, потом личинки попадают в легкие и там время от времени выводится муха, а мне приходится кашлять, чтобы она вылетела. Но все же мне повезло больше, чем многим из моих однополчан. И дело тут не в битвах. В основном они погибли из-за болезней в срединной точке мира и из-за диких тварей в тамошних болотах и лесах. По этой причине еретики - братья пантере и песчаной мухе.
      Когда Коронетис вернулся с войны, то был так истощен воспалением легких и лихорадкой, что жена его не узнала. Он стал клерком, как до него был его отец. Коронетис все еще носил белую рубашку служащего, ведь клерком он был дольше, чем солдатом, и даже сделал карьеру: сейчас он возглавлял отделение. Он был страстно предан своему Департаменту и ничего не боялся, но в старости страдал от одиночества. Детей у него не было, а друзей он почти всех пережил, потеряв их еще в молодости.
      - Мы будем править миром, - заявил Коронетис, - потому что никто другой не возьмет на себя эту ношу. Поэтому ты покаешься перед Комитетом Общественной Безопасности и станешь на защиту нашего дела. Это единственное дело, которому стоит служить, юноша.
      Коронетис и Йама сидели на койке в келье, освещенной зеленой светящейся палочкой, которую Коронетис поставил на откидную полку. Ни у кого из стражников не было светлячков. К Йаме вообще не приближалась ни одна машина за исключением тех, что были с другой стороны толстой стеклянной панели в испытательной комнате.
      - Меня воспитал один из старших чинов Департамента, - сказал Йама. - Он всегда верил, что служение идеалам Хранителей - самая суть долга любого Департамента.
      - Эдил Эолиса? Он может себе позволить жить там, где его власть не подвергается сомнению. Подобный взгляд на вещи считается старомодным. Он устарел уже, когда я был ребенком. А с тех пор утекло много воды. Взять хоть моего деда. Он тоже был солдатом. Еще до войны с еретиками. Он воевал в трех кампаниях внутри Дворца против департаментов, которые хотели узурпировать наши функции и территорию. Он знал, в чем его долг. Тебе повезло, что ты вырос там, где вырос, но теперь ты очутился в реальном мире.
      - Эта келья...
      - Она не отличается от моей.
      - Кроме того, что ты меня остановишь, если я захочу уйти. Коронетис улыбнулся. Рот его напоминал лягушачий - такой же широкий и беззубый. Он потерял почти все зубы, а оставшиеся потемнели и стерлись почти до десен.
      - Так и есть, - сказал он. - Сделаю все, что смогу. Если будет нужно, мне придется тебя убить, но надеюсь, этого не потребуется.
      - Я тоже.
      Йама и в самом деле ни разу не помыслил о побеге, когда Коронетис заходил к нему в келью. Это было бы бесчестно, ибо кем бы ни был Коронетис, какие бы мотивы им ни управляли, он вел себя как друг Йамы.
      - Расскажи мне о войне, - говорил обычно Йама, когда чувствовал, что не согласен с хвалебными песнями доброму сердцу и праведным целям Департамента Туземных Проблем, которые затягивал Коронетис.
      У Коронетиса был огромный запас военных рассказов. О длинных марш-бросках из одной части болот в другую; об операциях, когда врага было вовсе не видно, только отдаленные вспышки выстрелов артиллерии; о бесконечных днях, когда ничего вообще не случалось и рота Коронетиса валялась на солнце и травила байки. Война - это в основном марш-броски и ожидание, говорил он. Он принимал участие лишь в двух настоящих битвах. Одна из них была за высоту, которую раньше пришлось оставить, и длилась сто дней, а другая происходила в городе, где жители начали изменяться, и нельзя было понять, кто с кем воюет.
      - Еретики как раз это и делают, - объяснял Коронетис. - Они вызывают изменение в расе, а с изменением приходит война. Война не одна, их много, ведь мы вынуждены сражаться за каждую непреображенную расу, чтобы увериться, что она не поддастся чарам еретиков, когда окажется наименее защищенной. Если бы мы все делали только то, что хотим, то стали бы подобны животным, даже хуже, ведь животные - только животные, они не в состоянии изменить свою природу. Вот префект - да! У него более опасная работа, он вращается среди непреображенных точно так же, как агитаторы еретиков. Если хочешь знать, настоящая война идет именно там. Еретики - могучий враг именно потому, что они умеют заставить непреображенных смотреть на мир их глазами. Наш комитет предназначен для уничтожения еретиков, но он тем не менее применяет некоторые из их методов, чтобы обеспечить безопасность внутри самого Департамента.
      Комитет Общественной Безопасности преобразил Департамент Туземных Проблем, создав из косного сообщества чиновников и их полуавтократичных начальников гнездо радикально настроенных деятелей, которые присвоили себе право утверждать, что сражаются за каждую душу в Слиянии. Комитет заявил, что в борьбе все равны, так что самый мелкий клерк ощущал, что его вклад так же важен, как и военные подвиги великого военачальника. Иногда Коронетис с гордо сверкающими глазами рассуждал о преимуществах организации своего Департамента, о его прекрасных достижениях, о райской жизни, которую он устроит, когда разобьет еретиков и объединит Слияние.
      Йама предпочитал слушать о войне. Патрули, рассекающие просторы травяных равнин, так и не встретившие врага, бивуаки среди висячих корней громадных деревьев в девственных лесах среди бесчисленных болот, схемы наступлений и отмирающий язык жестов, которым они пользовались вблизи врага. Более чем когда-либо он стремился попасть на войну простым наемником или офицером в отряде копейщиков. Оказаться в низовьях. Затеряться на войне.
      Йама допускал, что эти посещения были частью допросов, но ему было все равно. Он с нетерпением ждал, когда поздно ночью раздастся поскребывание в дверь, он отзовется и пригласит старика войти. И хотя Йама был пленником, а Коронетис его сторожил, оба они поддерживали иллюзию того, что Йама хозяин, а Коронетис - его гость. Коронетис, прежде чем отпереть дверь, всегда дожидался приглашения, и оба никак не. комментировали тот факт, что, войдя, стражник всегда запирал замок изнутри. Вежливый отказ Йамы спорить по поводу пропагандистских утверждений Коронетиса тоже был частью этих иллюзорных отношений, кроме того, Йама подозревал, что любое его слово, порочащее Департамент Туземных Проблем или Комитет Общественной Безопасности, будет использовано против него. И в те ночи, когда никто ни скребся в его дверь, Йама чувствовал себя разочарованным. Он почти свыкся с монотонным течением дней своего заключения, как вдруг все переменилось.
      11. ТЫ - ЧУДОВИЩЕ
      Йама возвращался в свою келью после очередного выполнения тестов. Два стражника шли чуть-чуть впереди, два - сзади. Руки его были связаны полоской пластика, а узел устроен так, что он затягивался туже, если пленник пытался его снять. Йама научился сгибать руки и давать отдых кистям на v груди, словно в молитве, так чтобы они шевелились как можно меньше. Коронетис объяснил ему, что если такую повязку держать слишком долго, она может даже отрезать руки.
      Коридор освещался только люминесцирующими палочками в руках охранников. Йама двигался в колпаке тусклого зеленого света, а впереди и позади него смыкалась темнота. Через каждые десять шагов им попадалась пара дверей напротив друг друга. Дверями служили плотные зернистые плиты из белого пластика. Глубоко утопленные в оплавленный скальный грунт стен, они были неразличимы, как ячейки пчелиных сот.
      Йама размышлял о тестах. В последние несколько дней, когда он двигал светлячками, на него надевали металлический шлем. Сами светлячки от этого тоже менялись. Они начинали медленнее реагировать на его команды, их маленькие мозги оказывались окутаны петлями и узлами ложной логики, которые ему приходилось расплетать, чтобы они снова начинали ему повиноваться. Те, кто его исследовал, пытались нащупать пределы его возможностей, а сам Йама начинал беспокоиться, что же произойдет, когда эти пределы будут достигнуты.
      Неожиданно две двери по обе стороны коридора распахнулись. Слева выскочили трое молодых людей и двое справа. Закинув на плечи дубинки, они дико орали. Предводитель метнул наточенную звезду на короткой цепи. Йама нырнул и толкнул нападавшего в плечо. Тот отлетел к стене, а Йама ударом головы разбил ему нос. Тут кто-то дернул Йаму за ногу. Стараясь удержаться на ногах. Йама взмахнул руками, и змея на его запястьях затянулась туже. Он затылком стукнулся об пол. Двое из атаковавших стали избивать Йаму ногами, а остальные дрались с охраной.
      Йама пригнул голову к груди и сжался, как мог. Тут не было машин, чтобы защитить его от убийц. У бандитов, как и у стражников, не было светлячков, но его спасла их собственная нерасторопность. Чтобы основательно поработать дубинками, было слишком мало места, ноги в обуви с мягкой подошвой скорее наносили царапины, а не ломали кости. Тут на Йаму повалился кто-то тяжелый, и это спасло его от самых страшных ударов, а потом стражник выстрелил из пистолета, и нападавшие кинулись наутек.
      Двое охранников подняли Йаму на ноги. Оказалось, что на него упал Коронетис. Рубашка на старике порвалась и намокла от крови. Один из охранников стал возле него на колени, а двое других потащили Йаму прочь. Путы на запястьях змеей впивались в тело, кисти совсем онемели.
      Стражники не пожелали отвечать на его вопросы. Они сняли с него пластиковую петлю и оставили одного в келье. Йама стал массировать кисти. Пальцы у него потеряли чувствительность, побелели и распухли, став вдвое толще. Когда кровь снова побежала по жилам, жгучая боль пронзила руки, Йама счел это добрым знаком. Грудь ныла при каждом вдохе, но не сильно, и Йама решил, что ребра остались целы. Он прикусил язык, а на голове обнаружилось несколько ссадин. Рубашка настолько пропиталась кровью, что липла к коже. Йама ее стянул и пробежал пальцами по бокам и спине: несколько царапин и все, серьезных ран не было. Тогда он догадался, что это кровь Коронетиса.
      Он сполоснул рот и Начал мыться, но тут явились два стражника. Они все еще не отвечали ни на какие вопросы, а снова пристроили петлю на его руки и вывели из кельи. В коридоре, как всегда, было пусто. Его провели через большой зал, тесно уставленный множеством столов. Зал выглядел так, словно он опустел лишь несколько мгновений назад: перья брошены на середине предложений, на табличках мерцают ряды иероглифов, кругом стоят чашки с недопитым чаем. В дальнем конце помещения ждали еще стражники. На голову Йамы накинули капюшон, и вынужденная прогулка возобновилась. В какой-то момент его вывели наружу - тело окутал холодный воздух, - а вскоре с него сняли капюшон и петлю с рук. Обернувшись, он успел увидеть, как захлопнулась дверь. Все это случилось меньше чем через час после нападения.
      Комната была раза в четыре больше его кельи, а казалась еще просторнее - мебели, кроме узкой кровати, не было никакой. Оплавленная скальная порода стен блестела как стекло, утрамбованная земля служила полом. Комната имела яйцеобразную форму, а в узком ее конце располагался застекленный иллюминатор, через который потоком врывался солнечный свет.
      Он обнаружил кран, оттуда едва сочилась ржавая ледяная вода, снял брюки и, как сумел, смыл со своего израненного тела кровь Коронетиса. На зачехленном полосатом матрасе лежало серое одеяло, Йама накинул его на плечи, встал на колени у окна и долго смотрел на синее небо. Прижав исцарапанное лицо к холодному стеклу, он мог увидеть кусочек крутого горного склона, усеянного мешаниной черных скал. Чахлые деревья цеплялись корнями за камни, протягивая ветки в одну сторону. В округлость окна бился ветер, временами туда-сюда проносились птицы, ныряя и поднимаясь в воздушных потоках над хребтом каменистой осыпи.
      Йама обломал ногти, пытаясь открыть стекло, но оно было глубоко утоплено в гладкой поверхности скалы. Оно не разбилось и не треснуло, даже когда он стал бить в него ногой - в результате только оцарапал пятку. Он начал подкапывать плотно утрамбованную землю у нижнего оконного отверстия, когда дверь распахнулась и в комнату вошел врач в сопровождении двух стражников. Хирург проверил конечности Йамы, осмотрел рот, посветил ему в глаза и ушел, не проронив ни слова. Незнакомый стражник внес ведро и бросил залитую кровью рубашку Йамы на постель, следом явился префект Корин.
      Когда стражники заперли дверь снаружи, префект Корин сел на край кровати. Йама остался стоять у окна. Его очень смущало, что под тонким одеялом на нем ничего нет, он совсем голый.
      - Как дела у Коронетиса? - спросил он.
      - Он мертв. Так же, как нападавшие.
      - Значит, в вашем Департаменте нет единого мнения обо мне. Это успокаивает.
      - Это был не заговор. Они просто хотели отомстить за то, что ты ослепил их товарищей. Ты не пытался защищаться, почему?
      - Мне кажется, одному я сломал нос.
      - Ты знаешь, о чем я говорю, мальчик.
      - Я твой пленник, а не твой слуга. Я не обязан объяснять свои поступки.
      - Ты - пленник Департамента. Я нахожусь здесь, потому что именно я доставил тебя в Из. Я все еще несу за тебя ответственность. Ты мне не веришь, но в глубине души я стремлюсь защитить твои интересы.
      Йама улыбнулся. Это причинило ему боль.
      - Значит, ты вынужден терпеть наши разговоры, как наказание?
      - Это мой долг, - ответил префект Корин. - Точно так же, как задание привезти тебя в Из.
      - Это тебе не удалось, как не удалось схватить меня хитростью. В конце концов, пришлось применять силу. Вероятно, ты исполняешь свой долг не очень хорошо.
      Префект Корин улыбался редко, но сейчас он улыбнулся. Лишь на мгновение, так что его замороженный взгляд не стал ни на йоту теплее.
      - Однажды я тебя потерял, - сказал он, - но все равно ты здесь. Если бы я был суеверен, то сказал бы, что это судьба и что наши жизни кем-то связаны. Но я не суеверен, и они не связаны. Я выполняю свой долг. У тебя тоже есть долг, Йамаманама. Ты знаешь, в чем он, но сопротивляешься. Не могу понять, почему ты такой неблагодарный. Твой приемный отец - один из столпов Департамента, то есть в каком-то смысле тебя воспитал Департамент. Он дал тебе образование и выучку, а ты не желаешь признать своих обязательств. Ты полагаешь, что твоя воля сильнее коллективной воли Департамента. Поверь, ты ошибаешься.
      - Я не знаю, что тебе от меня надо. - Молчание. Йама поправился: - Что надо Департаменту.
      Префект Корин задумался. Наконец он произнес:
      - Тогда ты здесь останешься надолго. И твои друзья тоже. Дело не в том, что ты знаешь, а в том, что умеешь.
      - Мне жаль, что Коронетис убит. Он этого не заслужил.
      - Те, кто на тебя напал, тоже не заслужили. Они были еще совсем мальчишки, и при этом мальчишки глупые, однако хитрые. Их единственная ошибка в том, что верности друзьям в них было больше, чем верности Департаменту.
      Йама спросил:
      - Ты хотел, чтобы они меня убили?
      - Ты чудовище, мальчик. Ты этого сам не знаешь, но ты - чудовище. У тебя больше могущества, чем следует иметь отдельному человеку, и ты пользуешься им без всякой цели. Ты даже толком не знаешь, как его правильно применять. Ты отказываешься служить, и единственная причина этого гордость. Ты мог бы помочь выиграть войну, в этом единственная причина, почему тебя оставили в живых. Многие сочли, что ты должен умереть, я с этим не согласился, и вот ты пока жив, но я не смогу тебя вечно защищать. Особенно если ты будешь продолжать сопротивление.
      - Но я, как мог, старался выполнить все тесты.
      - Речь не о тестах. Речь о лояльности.
      - Я не буду слепо служить, - заявил Йама. - Если я пришел в мир с таким даром, то, видимо, с некоей целью. Ее я и хочу понять. Для этого я и пришел в Из.
      - Ты должен следовать примеру своего брата. Он служил. И служил хорошо.
      - Я бы тотчас отправился на войну, но ведь вы мне не позволите. Так что не говори, пожалуйста, о храбрости Тельмона.
      Префект Корин облокотился на колени и вперил взгляд в лицо Йамы. Его карие глаза смотрели твердо и непреклонно.
      - Ты еще молод, - проговорил он. - Слишком молод для того, чем владеешь.
      - Я не буду слепо служить, - повторил Йама. - Я долго думал об этом. Если в Департаменте есть люди, которые хотят, чтобы я им помог, они должны поговорить со мной. Или убей меня сразу, тогда ты по крайней мере будешь точно знать, что я никогда не буду сражаться против вас.
      - В этом ты весь, - сказал префект Корин. - Твоему приемному отцу тоже многое не нравилось, но он служил.
      - Да, да. Коронетис тоже говорил что-то похожее.
      - Но ты служить не желаешь. Хочешь быть независимым. У тебя чудовищное тщеславие, парень. - Префект Корин встал и бросил что-то на кровать. - Вот твой том Пуран. Читай внимательнее и подумай над своим положением.
      Как только Йама убедился, что он остался в одиночестве, он снова кинулся к круглому окну и стал выскребать землю у его основания. Он оторвал от кровати тонкую щепку и, поливая это место водой из крана, стал размягчать плотно утрамбованную землю. Небо уже совсем потемнело, когда он углубился на ладонь и обнаружил место, где стекло без всякого шва смыкалось с расплавленной скалой. Возможно, окно было местом, где скалу сделали прозрачной, тем не менее, кроме двери, другого пути из кельи не было.
      Он начал расширять вырытое отверстие, за раз выцарапывая лишь несколько крупиц слежавшегося грунта, и тут щепка наткнулась на какой-то спрятанный в земле предмет. Кровоточащими пальцами он пытался его ощупать и вскоре нашел твердый изогнутый край, аккуратно его обкопал и довольно быстро вытащил находку наружу.
      Это был керамический диск, древняя монета, точно такая же, какую ему подарил отшельник. Но на раскопках вокруг гробниц Города Мертвых, которыми увлекался эдил, находили тысячи подобных монет, и не было никакой причины считать, что эта чем-то от них отличается.
      Йама покопал еще немного, но так и не смог обнаружить никакой слабины в креплении рамы иллюминатора. Он засыпал проделанное отверстие и в наступающей темноте присел к окну и стал наблюдать, как удлиняются тени склоненных деревьев, изламываясь на каменистом крошеве склона. Незаметно он заснул, а проснувшись, увидел прямо за стеклом целое созвездие огоньков. Это светлячки покинули диких обитателей скал и прилетели сюда. За мерцающим облаком светлячков в черном бархатном небе горела маленькая красная спираль Ока Хранителей.
      Вдруг Йаму будто кольнуло: ему на глаза попалась монета, мягко светившаяся на грязном полу. Подняв ее, он почувствовал, что она стала теплой и прозрачной, а в толще диска переливаются тонкие изогнутые волокна искр холодного синего света.
      Где-то рядом был действующий оракул. Он внезапно сумел это ощутить с той абсолютной уверенностью, с которой некогда почувствовал связь со смертоносной машиной. Он осознал, что способен активизировать оракул даже на этом расстоянии, и в голове его зародился план спасения, страшно рискованный, но все же ничуть не хуже, чем идея вылезти через окно на самой вершине крутого, отполированного временем склона горы. И прежде чем усомниться, обдумав все детали, он пожелал его осуществления.
      Штаны еще не высохли, но Йама все равно их натянул, сунув за пояс щепку. Потом он накинул на плечи одеяло и сел у окна в тусклом красном свете Ока Хранителей ждать событий. По временам он подносил к глазам керамическую монету, но скользящий рисунок мерцающих линий и искр ничего не говорил его разуму.
      Может быть, оракул все-таки мертв... но нет, через секунду он понял это так же ясно, как если бы яркий луч света ударил ему в глаза. Он поднялся и стал мерить шагами комнату. В душе росло звенящее напряжение. Наконец он услышал крики и выстрелы. Звуки борьбы слышались несколько минут, потом раздался треск энергопистолетного разряда, и сквозь дверную щель в камеру стали просачиваться струйки белого дыма.
      Йама шагнул к двери, в тот же миг она распахнулась и в густых клубах дыма в комнату влетел стражник. Туника его была разорвана, правая сторона лица обожжена, а волосы превратились в почерневшую горку пепла.
      - Иди за мной! - завопил стражник, - Немедленно!
      Йама расправил плечи и плотнее обмотался одеялом.
      Стражник метнул в него свирепый взгляд и поднял ружье:
      - Двигай.
      На миг Йаме почудилось, что охранник сошел с ума и хочет убить его прямо на месте, но тут охранник оглянулся и вскрикнул. Оттолкнув Йаму, он пролетел в комнату и вдавился в круглый иллюминатор, прижав к груди ружье и с ужасом глядя на дверь. Йама решительно обернулся, чувствуя, как легко и быстро колотится сердце. Проем заполнился синим светом, и тут же, без всякого перехода, внутри кельи оказался пес преисподней.
      Сейчас он представлял собой колонну синего пламени, которая непонятным образом пронзала пределы пола и потолка. От него шел непрерывный свистящий треск: это его энергия пожирала прикасающийся к нему воздух. Его жар опалял Йаме кожу. Нестерпимый блеск заставлял щуриться. Йаме пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы остаться на месте, подняв в руке керамический диск, и произнести:
      - Я не знаю, встречались мы раньше или нет, может быть, ты просто брат-близнец того, которого я вызывал раньше, однако в любом случае я извиняюсь за свое поведение. Я убегал от тебя, потому что не знал, какую силу я вызвал, и потому так боялся. Но теперь я высвободил тебя сознательно и прошу о помощи.
      Он не успел заметить, как сдвинулся пес преисподней, в лицо ему полыхнуло жаром, и стало спокойно и тихо. Стражник кричал. Когда Йама к нему обернулся, тот упал на колени и закрыл руками лицо. Рукава его туники начали тлеть. Йама понял, что произошло, и отвернулся, не желая видеть гибель этого человека.
      Йама ожидал, что пес преисподней расчистит ему путь для бегства, а вместо этого он, словно оболочкой, охватил Йаму своим полем.
      Теперь Йама был центром голубого сияния, освещавшего все, на что падал его взгляд. Он больше не чувствовал жар, исходящий от пса преисподней. Жар являлся свойством лишь самой внешней оболочки этого существа. Сейчас Йама был охвачен каким-то бесшабашным воодушевлением. Ни раны, ни сломанные ребра больше не давали о себе знать, чувствовалось только покалывание: это дыбом встал каждый волосок.
      Из кельи вел короткий проход. Стражники в панике толпились у двери в дальнем конце, но один все же остановился и несколько раз выстрелил, потом тоже бросился наутек. Его одежда и волосы уже дымились. Следом за стражниками Йама вышел на широкую площадь. С трех сторон ее ограждали черные отвесные скалы, с четвертой виднелось одно темнеющее небо...
      Кругом бегали или стояли группы людей. Все стреляли. Попадая во внешние оболочки сияния, которое коконом окружало Йаму, пули застревали и медленно погружались вглубь, ярко вспыхивая, перед тем как испариться. Какой-то офицер выстрелил из пистолета, но разряд лишь на мгновение закрыл Йаме обзор.
      Йама не напал на стражников, даже взгляда на них не бросил, он прямиком прорывался к краю площади. Ограждение, плавясь, засверкало красным, желтым и, наконец, белым светом. Прямо под ним находился отвесный склон черной скалы, которую Йама видел из окна своей кельи. На секунду белый свет снова занял все поле зрения - тот офицер с пистолетом, конечно, дурак, но человек он смелый. Йама даже не оглянулся, он спокойно шагнул в пустоту.
      Он поплыл вниз, как мыльный пузырь, и приземлился у мертвой сосны, которая тотчас вспыхнула, желтое пламя, треща, побежало по засохшим ветвям. Все вокруг заполнилось свистом и грохотом. Летели отскочившие камешки. Дрожала листва на попавших в зону обстрела деревьях. Йама понял, что стражники продолжают в него палить. Он снова подошел к краю обрыва и снова шагнул в пустоту.
      На сей раз падение затянулось. Гравитационные поля действовали на пса преисподней, но он мог управлять ими, потому опускался с постоянной скоростью. Йама видел, как под ним расстилается длинный-длинный спуск, изгибаясь с обеих сторон. Его усеивали огни бесконечных храмов, святилищ и помещений тех департаментов, которые проиграли битву за территорию внутри Дворца и теперь были вынуждены ютиться на крыше. Он отдал приказ псу преисподней и тот повернул, заскользив в сторону.
      Туннель со стеклянными сводами, связывающий веселые дома с Департаментом Туземных Проблем, уже починили, закрыв отверстие деревянной панелью, которая вспыхнула и развалилась от одного прикосновения. Йама шагнул внутрь, пошел среди отражений синего Пламени и оказался под сводчатой крышей.
      Трое стражников кинулись к воротам на противоположной стороне. Их командир вытащил пистолет, дважды выстрелил и замер в удивлении, увидев, что энергетический луч не причиняет вреда. Воздух наполнился удушливой гарью и взвесью сконденсировавшихся скальных частиц, которые испарились от пистолетного выстрела. Взор Йамы пронзил мутное облако и впился в лицо офицера, поднявшего руки, чтобы защитить глаза.
      - Позови своих начальников, - потребовал Йама. - Я желаю говорить с ними.
      Офицер развернулся и побежал в ворота. Йама двинулся следом. В сердце его не было страха. Ему казалось, что он может бесконечно нестись по паутине коридоров и залов, и его душил смех, когда он видел, как в него стреляют. Пули впивались во внешнюю оболочку пса преисподней, превращаясь в расплавленные звездочки, вспыхивали и умирали.
      Йама вступил в огромную трапезную палату. Сотни людей, опрокидывая столы, кинулись врассыпную. Над ними кружилось облако потерявших ориентацию светлячков. Когда Йама шел мимо, столы и стулья начинали дымиться. Он закричал, требуя, чтобы вышли начальники, но ответа не было, вместо этого с галереи над входом на него обрушился шквал ружейной пальбы. В центре зала над высоким помостом висели ветхие знамена и боевые штандарты. Йама вперил в них взор и не отводил, пока они не вспыхнули, затем легко вскочил на помост и закричал, что желает видеть начальников, иначе он все здесь спалит.
      Тут группа людей бросилась к Йаме, таща за собой длинный шланг. Они стали поливать его водой, но она превращалась в пар, едва коснувшись синего кокона, и пожарные удалились, прикрывая ошпаренные руки и лицо. Появился офицер на летающем диске и выстелил из энергопистолета. Голубое пламя пса преисподней стало белым. Пламя охватило стулья с высокими спинками и длинные столы с отделкой из слоновой кости и черепаховыми инкрустациями. Раскаленные камни помоста жгли Йаме ноги сквозь тонкие подошвы ботинок. Он спрыгнул на пол, не сводя глаз с офицера до тех пор, пока на том не загорелась одежда, затем вышел через ближайшую дверь.
      Движение Йамы к сердцу Департамента Туземных Проблем превратилось в сплошную мешанину криков, воплей, пламени, дыма и ружейного огня. Бешеный гнев наполнил его душу, глаза застилало марево из черных и красных точек. Он мог бы убить десятки, а то и сотни людей. Он и сам не знал, что с ним. Гнев захлестнул его, и он отдался этой неудержимой волне.
      Когда в голове прояснилось, Йама обнаружил, что стоит внутри огромной круглой колонны, взлетающей вверх на сотню этажей. Храм в Эолисе - самое высокое здание, которое видел Йама до того, как попал в Из, легко бы в ней уместился.
      Многоэтажные ярусы балконов облепили теряющиеся в высоте стены, бесконечное пространство пола было уставлено письменными столами. На стеллажах, полках, в кучах на полу горели книги. Клочья горящей бумаги летали в темноте, словно искры над дымоходом. Вооруженные винтовками солдаты, с ног до головы одетые в черное, стояли по всему периметру башни у каждой двери и вели непрерывную стрельбу, так что пол вокруг Йамы вскоре покрылся каплями расплавленного металла. По воздуху, медленно вращаясь, к нему двигалась машина. Ее мозг был защищен сложными петлями самопоглощающей логики. В гневе Йама кинулся напрямик, разрубив искусную защиту, и машина внезапно рванулась ввысь. Ее смертоносный груз взорвался белой ослепительной вспышкой и огненным факелом на самом верху башни в полулиге от земли.
      - Я знаю, ты здесь, префект, - закричал Йама. - Покажись!
      В воздухе раздались раскаты голоса, приказывающего Йаме сдаться. Это был тот же самый ровный, безличный голос, который каждый день сопровождал Йаму и руководил тестами. В ответ Йама рассмеялся, а затем, поддавшись искушению, потушил огоньки всех светлячков, так что огромное пространство оказалось освещено синим мерцанием пса преисподней, вспышками выстрелов и множеством мелких пожаров, начавшихся от бесчисленных выстрелов и огненосного взгляда Йамы. Дым затянул все помещение. Йама ощутил стеснение в груди и жженый вкус во рту. Воздух стал совсем непригоден для дыхания. Он понял, что скоро придется уйти, а для этого придется убить солдат.
      Однако он все еще ощущал веселую злость и огонь в крови, собственная сила казалась ему безграничной. Он не считал, что попал в ловушку, и снова закричал, вызывая правителей этого заведения. Будто в ответ, пол накренился, Йама споткнулся и почти упал. Откуда-то сверху посыпались черепки кровли, засыпая столы. На мгновение Йама оказался под дождем из горящих обломков.
      Солдаты были поражены не меньше самого Йамы. Они как раз проводили перегруппировку, когда из высоких дверей под длинной галереей появился клин свежего подкрепления. Солдаты расступились, и из центра выступил величественный старик. Он был довольно строен, а платье его не отличалось от одежды обычного клерка. Тем не менее стоило ему сделать рассеянный жест, как солдаты вытолкнули из своих рядов трех человек.
      Тамора прикрыла глаза рукой и крикнула:
      - Йама! Это ты внутри этого света?
      - Он пришел нас освободить, - сказал Пандарас. Йама сдерживался, чтобы не броситься к ним на шею.
      Вперед вышел старик, мягко, как кот, ступая между горячих обломков и горящих книг. Когда пол дрогнул, подняв в воздух тучи пыли, он остановился. Потом снова пошел и стал в пятидесяти шагах от полыхающего столба энергий пса преисподней. Глаза старика были защищены полоской ткани, черной, как смоль, на фоне ослепительно белой кожи.
      - Не думал, что мне доведется увидеть такую штуку еще раз, - спокойно сказал старик. - Йамаманама, меня зовут Эсканес. Я здесь, чтобы узнать, зачем ты все это делаешь?
      - Я догадался, - сказал Йама, - что это - всего лишь машина. Следует поблагодарить вас, вы помогли мне сосредоточиться на том, что мне следует делать.
      - Это синтезатор поля, - объяснил Эсканес. - Ну и еще кое-что. А горит он синим цветом, потому что отраженный от него свет смещается в диапазон более высоких энергий. Горячий же он потому, что высвобождает энергию из почвы и воздуха вокруг себя. Должен тебя предупредить, что мы полностью понимаем механизм его действия.
      - Так и есть. Только я умею им управлять, а вы - нет. Одним взглядом я могу все здесь разрушить.
      - А раз мы понимаем, - спокойно продолжал Эсканес, - то умеем этим вещам противодействовать. Не думай, что ты неуязвим. Не следовало тебе, сын мой, приводить сюда эту штуку. Могут пострадать архивы Департамента.
      - Если вы не отпустите моих друзей, я их полностью уничтожу.
      - Я уполномочен, Йамаманама, говорить от имени Департамента. Слушай, что он имеет тебе сказать. Мы отпустим трех твоих друзей. Ты останешься.
      - Вы отпустите их и отпустите меня.
      - Не думаю, - мягко возразил Эсканес. - Думай быстрее, одно мое слово и они умрут.
      - Тогда вам нечем будет меня держать.
      Пол снова колыхнулся, Йама подогнул ноги, словно на корабле. Эсканес ухватился рукой за край обгоревшей конторки, пережидая тряску. Один из баллонов сорвался, пролетел двадцать этажей и рухнул в книжные стеллажи в дальней стороне башни.
      Йама спросил:
      - Кто-то вас атакует? Это что, война?
      - Наши враги полагают, что мы ослаблены изнутри, - с мрачной решимостью проговорил Эсканес. - Но мы докажем, что они ошибаются. Это тривиальная проблема, она не из тех, что должны тебя занимать. Сейчас важно другое твой ответ.
      - Отпустите моих друзей.
      - А ты останешься?
      - Нет. Ты сам пойдешь со мной.
      Йама прыгнул, пес преисподней на миг ослабил свой периметр, Эсканес вскинул руки вверх, но было поздно, он уже очутился внутри кокона. Йама схватил его, повернул спиной и прижал к его горлу заостренную щепку. Эсканес стал вырываться, но Йама крепко его держал.
      - Прикажи своим людям отпустить моих друзей.
      - Они не станут мне подчиняться. Я - только голос Департамента. Мы единое существо. Не будь дураком или твои друзья умрут.
      - Твоя туника из шелка, а не из искусственного хлопка. Подозреваю, что ваши догмы требуют, чтобы ты выглядел, как все остальные. Но сам ты ставишь себя намного выше.
      - Мы все едины, все - как один.
      - Однако некоторые ценят себя больше, чем других.
      Эсканес попытался повернуть голову, но Йама вдавил щепку поглубже в дряхлую шею старика и подтолкнул его вперед. Солдаты подняли ружья, но офицер пролаял приказ и стволы опустились.
      - Если мои друзья выйдут отсюда вместе со мной, - сказал старику Йама, - тебе будет дарована жизнь. Обещаю, что не причиню больше ущерба вашему имуществу. У вас будут развязаны руки для защиты от врагов. Но если с моими друзьями что-нибудь произойдет, я присоединюсь к вашим врагам и буду воевать против вас.
      - Воюй вместе с нами, Йамаманама! Ты можешь стать самым могущественным военачальником нашей армии.
      - Если бы вы могли, вы бы сделали это предложение раньше, а теперь повтори своим людям то, что я приказал.
      Найти обратный путь к воротам оказалось нетрудно: пес преисподней оставил следы из обгоревших дверей и разбитых плиток на полу. Йама пустил Тамору, Пандараса и Элифаса впереди себя. Старый Эсканес не сопротивлялся, но продолжал убеждать Йаму отдаться на милость Департамента, положившись на его благородство, пока Йама не потерял терпение и не закрыл ему рот ладонью.
      Остановившись у ворот, он приказал остальным идти дальше:
      - Пока я здесь стою, никто не сможет пройти мимо меня. Элифас, ты знаешь безопасное место. Отведи всех туда.
      Старик удивленно поднял глаза, Тамора его встряхнула и что-то зашипела ему в ухо. Йама снова обратился к Элифасу, тот моргнул и забормотал:
      - Значит, он тебя все-таки поймал, брат. - В глазах его мерцал голубой свет.
      - Нет, Элифас, это я его поймал. Теперь я понимаю, в чем дело. Ты помнишь место, куда приводил нас Магон?
      - Помню.
      Тут вмешался Пандарас:
      - Он не в себе, господин. Ему досталось больше, чем мне. Я не знаю ничего важного, вот они и не приставали ко мне, просто расспрашивали, а ты ведь знаешь, как я люблю поболтать. Я рассказал им массу историй.
      На мальчишке была белая рубашка и черные брюки, как на мелком чиновнике. Йама заметил:
      - Ты хорошо адаптировался к их жизни.
      - Убивай их всех, - бросила Тамора. Ей обрили голову, а лицо представляло собою сеть свежих ссадин, переплетающихся со старыми.
      - Мы поговорим позже, Тамора. Надо идти.
      Старый Эсканес вдруг заявил:
      - Она права. Тебе следует всех нас убить, иначе мы будем преследовать тебя до самых низовий и дальше.
      - Я вам не враг.
      - Любой, кто нам не служит, наш враг.
      - По мере сил я служу Хранителям, а не вашему Департаменту.
      - Так говорит каждый, кого переполняет гордыня. Такой человек верит, что, потакая своим желаниям, он служит высшим силам, но вместо этого он становится рабом собственных низких инстинктов. Ты полагаешь, тебе известна воля Хранителей? Значит, ты не просто дурак, юноша, а нечто похуже. Мы десница Хранителей. Мы сражаемся с их врагами в срединной точке мира.
      - Я не знаю, зачем я родился в это время и в этом месте. Но не для того, чтобы служить вашей неуемной жажде власти.
      Тамора, Пандарас и Элифас исчезли в туннеле в дальнем конце площади. Йама приказал Эсканесу закрыть глаза и толкнул его в сторону ворот. Кокон пса преисподней, сжавшись, нагрелся сильнее и одежда на Эсканесе стала тлеть.
      В тот же миг солдаты метнулись вперед. Йама перебежал площадь, проник в туннель и нырнул в дыру, которую сам раньше проделал в заплате на стеклянной стене коридора.
      Перед ним расстилалась ночь. Пес преисподней повернулся, нырнул вниз, и вскоре Йама уже стоял внизу, у белого фонтана посреди зеленой лужайки. Он поблагодарил пса преисподней и отпустил его, ощутив волну горячего воздуха, когда тот удалился, свернувшись в себя и поднимаясь вверх ярко-синей звездой, которая таяла на черном фоне громадной горы.
      Йама остался в темноте в центре выгоревшего пятна. Он размышлял, не стоит ли вернуться в библиотеку Департамента Аптекарей и Хирургов и узнать, что выяснил старший служитель Кун Норбу о его происхождении. Или, может быть, стоит скрыться? Но Йама знал, что этого не сделает. Он спас своих трех спутников от непосредственной опасности, но они все еще оставались в пределах Дворца, а Департамент Туземных Проблем не успокоится, пока снова их не поймает. Кроме того, он очень устал, его порванные связки и сломанные ребра страшно болели. Казалось, каждый вдох ему приходится делать сквозь решетку из впивающихся в легкие лезвий. Пока Йама находился в коконе пса преисподней, тот снабжал его каким-то видом энергии, который снимает боль, теперь же Йама должен был полагаться только на собственные ресурсы.
      Он присел на ограждение одного из неглубоких бассейнов, стал пригоршнями пить холодную воду и плескать себе в лицо. Вскоре над его головой собралось небольшое созвездие светлячков. Йама двинулся через лужайку к лестнице, а они освещали ему дорогу.
      Его мышцы совсем ослабли и стали дряблыми, как бурдюки с водой. Каждые пять минут ему приходилось останавливаться на отдых, и каждый раз ему все труднее было заставить себя подняться и продолжать путь, но страх снова попасть в плен гнал его дальше. Добравшись до тропы через бамбуковую рощу, он присел отдохнуть, тяжело дыша и чувствуя, как стекают по коже капли холодного пота. Над ним возвышался скелет древней башни, густо оплетенной плющом. Йама с трудом поднялся и двинулся по тропе.
      Белые птицы светлыми призраками шарахались от него в темноте. Йама шел, цепляясь за бамбуковые стебли, но вдруг разжал руку, поскользнулся и съехал вниз, потом зацепился за низенькую ограду и сумел остановиться. Шум спугнул коз, и они кинулись врассыпную, звеня деревянными колокольчиками. Йама лег на спину и стал смотреть в черное небо на смутные пятнышки нескольких звезд и красную спираль Ока Хранителей.
      Вскоре явились местные жители посмотреть, что же встревожило их скотину. Они вооружились кольями и рогатинами, ведь хорьки и хищные рыжие лисы в изобилии населяют крышу, а владыки Дворца в эту ночь не знали покоя.
      Но крестьяне нашли только Йаму, который мирно спал на скошенной траве.
      12. ЗЕМЛЕПАШЦЫ
      - Смотри, господин, - говорил деревенский староста.
      - Видишь, владыки Дворца ссорятся друг с другом.
      Йама поднял голову, следуя взглядом за жестом руки говорившего. Высоко над террасами полей крохотной деревушки, из самого верхнего уступа горы, поднимался столб черного дыма.
      - Прошлой ночью вся крыша дрожала, - продолжал староста, крепкий мужчина с морщинистым лицом, живыми черными глазами и кожей цвета красной глины. Зачесанные назад черные волосы были заплетены в длинную косу. Он носил штопаные леггинсы и поношенную, но чистую домотканую тунику со множеством карманов.
      - Тяжелые времена, - вздохнул Йама.
      - Ну, не скажи, господин. Владыки Дворца, закончив войну, будут больше платить нам за продукты, ведь победителям придется кормить своих пленников.
      - Они не станут отнимать пищу силой?
      Староста коснулся кончиком пальца своих губ - жест, характерный для землепашцев. Он означает "нет".
      - Все служат воле Хранителей. А мы их самые верные слуги.
      - Однако те, кто дерется друг с другом, тоже утверждают, что служат воле Хранителей.
      - Мы не задаемся вопросами о том, как Хранители устроили этот мир. Тебе уже лучше, господин?
      - Немного лучше. Так хорошо полежать на солнышке.
      Прошлой ночью Йаме предоставили собственный гамак старосты. Какая-то старая женщина осмотрела его, заглянула в глаза, приложив ухо к груди, послушала сердцебиение и дыхание, а потом дала ему выпить отвар из сухих листьев. Когда Йама проснулся, большинство жителей деревушки уже были в поле, но староста и его жена задержались, ухаживая за гостем. Они накормили его сушеной рыбой и сладкими рисовыми лепешками, а потом предложили домотканую рубашку прикрыть его голый торс.
      Йама был очень слаб. Во время нападения в коридоре его сильно избили, множество ссадин и синяков покрывали все его тело, а управление псом преисподней требовало не меньше усилий, чем скачка на чистокровном жеребце, так что теперь он был счастлив, что может денек отлежаться в гамаке, в тени молодых листьев у прогретой солнцем стены дома, где жил староста. В полудреме он слушал рассказы старосты и смотрел, как на пыльной площади играют деревенские дети.
      Племя землепашцев верило, что пришло в мир, чтобы обихаживать сады Дворца. Староста утверждал, что террасы полей выше и ниже деревни когда-то были засажены розами, лилиями, жасмином и душистыми травами.
      - Первые владыки мира бродили здесь по утрам и вечерам, господин. Здесь росли сады отдельно для утра и вечера каждого дня в году. И за всеми мы ухаживали. Вот потому-то наша деревня смотрит на то место, где всходит и заходит солнце, а город остается внизу.
      - Как они выглядели, ваши владыки?
      Йама никогда не видел портрета сирдаров, правителей вновь сотворенного мира. Никто из сирдаров не был похоронен в Городе Мертвых и ни одна пластина с живыми картинами никогда не показывала их даже мельком. Они никогда не являлись глазам обычных людей, но правили невидимо, осуществляя свои распоряжения посредством разветвленной системы государственных служб евнухов и иеродулов. Словно углубившись в воспоминания, староста устремил взгляд за пыльную деревенскую площадь и, поразмыслив, сказал:
      - Они были малорослые, совсем как наши дети, что играют вон там. А кожа у них выглядела как отполированный металл.
      Йама содрогнулся, вспомнив, что у мертвой женщины в белой лодке, на чьей груди его нашли младенцем, была серебристая кожа. Старый констебль Тау не говорил, что она была ростом с ребенка, но, с другой стороны, для его племени представители почти всех рас кажутся маленькими.
      Староста продолжал:
      - Словами разве объяснишь... Если бы у меня была картина, я бы с радостью ее показал, господин. Но у нас не сохранилось картин с тех времен.
      - Должно быть, это было очень давно...
      Староста кивнул. Он сидел, скрестив ноги, рядом с гамаком, где лежал Йама. Солнечные лучи, падая между банановыми листьями, разрисовали его морщинистое лицо забавными полосками. Он снова стал рассказывать:
      - Господин, мир был тогда очень молод, но мы помним те времена. Мы не можем измениться, да и не хотим. Иначе ведь мы забудем, как все тогда было и как будет опять. Некоторые верят, что сирдаров уничтожили их преемники, другие считают, будто они достигли просветления и ушли из этого мира. После них было много правителей, но говорят, что, не считая Строителей, сирдары стоят к Хранителям ближе всех. Землепашцы верят, что их прежние господа вернутся, выйдя из тайного ядра в самом центре Дворца, подобно тому, как цветок выходит и расцветает из семени. Весь мир тогда превратится в благоухающий сад, и все расы, преображенные и непреображенные, достигнут просветления и вознесутся в Око Хранителей, а мы, землепашцы, разбредемся по всей шири мира, который мы так мечтали унаследовать.
      Деревья будут ронять плоды прямо нам в руки, злаки станут произрастать на прибрежных равнинах, и не надо будет пахать, сеять. А до тех пор, закончил староста, и улыбка превратила его красную кожу в плотную сетку мелких морщин. - До тех пор, - повторил он, - мы в поте лица своего должны трудиться в полях.
      - Возможно, те времена придут очень скоро. В мире происходят большие перемены.
      Йама думал о войне с еретиками, но староста о ней не знал, он вообще ничего не знал о жизни за пределами Дворца Человеческой Памяти, считая, что Йама говорит о конфликте, разгоревшемся высоко в горах.
      - Может быть, - задумчиво произнес он, - наступает конец света, но не из-за того, что ссорятся владыки Дворца. Во Дворце и раньше была война. Давным-давно, но намного позже, чем наши дорогие первые хозяева перестали ходить по садам, однако сады еще оставались садами, а не превратились в поля. Один из департаментов одержал победу над остальными. Его называли Глава Всех Людей. Он правил в течение нескольких поколений, и власть его была жестокой и беспощадной, тяжким бременем она лежала на всех народах нашего мира. Но когда Департамент-Глава покорил все вокруг, у него не осталось врагов и он обратил свои силы вовнутрь. Очень скоро он стал воевать сам с собой. Тогда поднялись Иерархи и прекратили эту войну, но и они в свою очередь пали в битвах Эпохи Мятежа, ибо победа обошлась им слишком дорого. Некоторые из самых древних департаментов являются остатками того, самого крупного, хотя они давно забыли, что когда-то были частью огромного целого, в точности как хвост ящерицы забывает, что его сбросила ящерица, спасаясь от врагов, и сам вырастает в целую ящерицу, такую же как первая. Расы многое забывают, когда происходит преображение, мы измениться не можем, а потому ничего не забываем, как та, первая ящерица, которая потеряла хвост.
      - Недавно я встретил еще кое-кого, кто говорил примерно то же самое.
      - Наверное, кого-нибудь из зеркальных людей. Они и правда многое помнят, но они живут во Дворце меньше нашего. По происхождению они рыбари, господин. Они изменили свой образ жизни на Великой Реке, когда город стал расползаться по берегам, тогда они бросили ловить рыбу и стали ловить людей. Они многое знают, но мы - больше. Мы понимаем знамения. Мы понимаем, что означает пес преисподней. За последние десять дней его видели дважды. В первый раз он прошел по гребню горы выше деревни и исчез во Дворце, во второй раз люди видели, как он плыл по воздуху, а внутри у него был призрак.
      - Я знаю.
      Староста коснулся рукою лба.
      - Значит, ты тоже его видел, господин. Может, ты и не помнишь, что псов преисподней раньше использовали как оружие.
      - Один из людей зеркального племени так мне и сказал.
      Староста снова дотронулся до лба.
      - Об этом они узнали от нас, ведь они пришли во Дворец после войны с машинами.
      Он имел в виду конец Эпохи Мятежа, когда Иерархи нанесли поражение смертоносным машинам и тем расам, которые поднялись против воли Хранителей и превратили полмира в пустыню.
      - Мы помним, как энергия целой стаи псов преисподней уничтожила великолепные сады, - продолжал староста, - как убили жизнь в оракулах, и они перестали говорить с владыками Дворца. Теперь вот псы преисподней снова возвращаются, и один из них нес призрак или демона. Я этого, конечно, не ожидал, но если в мире творятся такие чудеса, то, может быть, близок конец света, которого мы так долго ждали.
      - Это был не призрак. - решительно заявил Йама, - и уж, разумеется, не демон. Мне ли не знать, ведь это был я.
      Староста кивнул:
      - Как скажешь, господин. Мы считаем, что пес преисподней мог тебя ранить, и теперь ты контужен. Если тебе кажется, что ты что-то видел, не верь, это иллюзия. Только призраки или демоны из пространства внутри оракулов могут оседлать псов преисподней. Так они приходят в наш мир и не несут ничего, кроме разрушения.
      - Как видишь, один из них доставил меня к вам.
      Староста дотронулся пальцем до своих губ:
      - Ты за ним охотился или это он охотился за тобой, хотя я всегда думал, что псы преисподней не обращают внимание на обычных людей, они кажутся им просто тенями. Значит, это ты за ним гнался, надеясь уничтожить. Мы видели, как он несется к деревне, и спрятались. Очевидно, ты нас спас или пытался спасти. Ты понятия не имел, за кем гонишься, так что нельзя сказать, что ты поступил глупо, но в любом случае это было смело. Возможно, ты метнул в него копье, его энергия отшвырнула тебя и ты покатился по склону, где мы тебя обнаружили. Потому твои мысли и путаются, и сам ты так ослабел. Но слабость и смятение пройдут. К счастью, ты, господин, молод и силен. Большинство людей от такой встречи умерло бы на месте.
      - Я не сражался с ним. Я его использовал, а он использовал меня. Если хочешь, я тебе покажу...
      Йама попытался сесть в гамаке, но глаза его заволокло красным. Он упал на спину и почувствовал, как сухие жесткие пальцы старосты коснулись его лба.
      - Отдыхай, - произнес староста, - отдых - лучшее лекарство.
      - Я летал на нем, - упрямо прошептал Йама, - действительно, летал. Это просто такая машина. Я слетел на нем с самой вершины горы. И я спас своих друзей.
      Но, может быть, он произнес это про себя, потому что староста, казалось, ничего не слышал, он укрыл Йаму одеялом и ушел. Йама немного поспал, а проснувшись, увидел, что жена старосты протирает ему лоб влажной тряпкой. Он снова лежал в доме. В окно над его гамаком заглядывала ночь, но маленькую комнатку заливал свет - так как в воздухе висели сотни светлячков.
      - У тебя лихорадка, - сказала старуха. - Сейчас я принесу тебе лимонный настой.
      Йама стиснул край рукава ее вышитой рубахи.
      - Я проник внутрь, - Йама с трудом разлепил губы, - и он нес меня по воздуху.
      Старуха мягко сняла его руку со своего рукава.
      - Тебе все приснилось, господин. Ты очень болен. Сильнее, чем думаешь. Потому сон тебе кажется более реальным, чем настоящая жизнь. Но я думаю, ты не умрешь. Сейчас ты выпьешь настой, а потом поспишь. Мы за тобой будем ухаживать, это для нас честь, господин.
      Йама пролежал в гамаке два дня, то просыпаясь, то снова впадая в забытье. Как только он приходил в себя, он разгонял светлячков, набивавшихся в комнату, пока он спал, наконец они перестали прилетать: он исчерпал всю местную популяцию. Сумеречное бодрствование мешалось со снами, а в сны врывались гипертрофированные воспоминания о недавних событиях. Он снова шел с префектом Кориным по горячим, выжженным землям, но сейчас над головой префекта почему-то висела целая корона из светлячков. И снова он стоял у парапета глубокой шахты в Храме Черного Колодца, но на этот раз из черноты поднялась не смертоносная машина, а пес преисподней. Он окутал Йаму синим коконом и вознес на вершину огромной горы, которая, как он теперь знал, была на самом деле вовсе не горой, а единым необъятным зданием, более древним, чем мир. И на высокой, продуваемой ветрами башне, где внизу с одной стороны расстилался город, а с другой несла свои воды Великая Река, тоже стоял он. Но не один. С Дирив. Со своей возлюбленной. Она прижала его к груди, раскинула сильные крылья, и они полетели вверх. Все выше и выше, пока внизу не остался весь мир.
      Когда Йама наконец окончательно проснулся, чувствуя сухость во рту, страшную слабость и ноющую боль в каждой косточке, рядом была Тамора. Он был так счастлив ее видеть, что на глазах у него появились слезы.
      Она ухмыльнулась и спросила:
      - Значит, герой не помер. Ты такой идиот, Йама.
      - Я так рад тебя видеть, Тамора.
      На ней был бронзовый корсет, который он раньше не видел, юбочка из красных полосок кожи и металлический шлем на бритой, испещренной шрамами голове.
      - Я думала, ты погиб, - сказала она. - Думала, что оружие, которым ты воспользовался против них, должно быть, тебя убило. Больше не изображай из себя героя, Йама. Или по крайней мере позволь мне помочь тебе. За это мне и платят.
      - Я потерял свои деньги, Тамора. И нож. Правда, у меня осталась книга. Но больше ничего.
      Несмотря на все приключения, ему удалось сохранить свой томик Пуран. А потом он вспомнил, что, потеряв керамический диск, который ему подарил отшельник, он нашел ему замену. Он потянулся за ним, но Тамора перехватила его руку. И они сомкнули объятия.
      Ее сильные руки, острый запах, жар ее тела.
      - Ты и правда живой, - усмехнулась Тамора. - Ох, Йама, какой же ты идиот!
      Они долго не размыкали объятий, но тут появился Пандарас.
      * * *
      Элифас отвел Тамору и Пандараса в обиталище людей-зеркал, и Луп предоставил им убежище, пока поиски сбежавших пленников не перешли на нижние уровни Дворца. Война между Департаментом Туземных Проблем и его мелкими соперниками все разгоралась, и Тамора заявила, что в подобных обстоятельствах уйти будет совсем нетрудно; она договорилась, что их доставят в низовья.
      - Мне пришлось воспользоваться твоими деньгами, но и свои мне пришлось потратить.
      На что Йама ответил:
      - Я знаю, Тамора, мне надо покинуть город, но тебя и Пандараса придется покинуть тоже. Оставаясь со мной, вы постоянно подвергаетесь опасности.
      - Ха! У тебя мозги в голове сварились. Я отправляюсь с тобой для твоего собственного блага. Полагаю, ты мог бы попробовать прогнать своего крысенка, но он все равно потащится за тобой. Он просто влюблен в тебя.
      Пандарас подал голос от двери, где он занял пост, будто часовой:
      - Я просто выполняю свой долг оруженосца.
      Юноша смазал волосы маслом и зачесал их назад, открыв узкое лицо. На нем все еще были черные брюки и белая рубашка - форменная одежда мелких чиновников Департамента Туземных Проблем. На ременной петле с пояса свисал упрятанный в ножны кинжал с ручкой из слоновой кости.
      Тамора пожала плечами:
      - Еще остается старик.
      - Элифас.
      - Я ему не доверяю. Скажи мне, что он тебе не нужен, и я буду счастлива.
      - Элифас - мой друг. Он помогал мне, даже когда я не просил. К тому же он обещал поискать в библиотеке Департамента Аптекарей и Хирургов сведения о моей расе.
      Возможно, ответ уже найден, и он наконец узнает, откуда он родом. Но все равно оставалась еще тайна мертвой женщины в белой лодке. У нее была серебристая кожа, как у первых властителей мира.
      - Отведите меня туда, - попросил Йама. - Отведите меня в Департамент Аптекарей и Хирургов. Тут идти всего несколько часов. Там все, что я хочу узнать. Должно быть там.
      - Элифас мне все рассказал. Он уже там, а потом встретит нас около доков.
      - Я хочу отправиться туда прямо сейчас.
      - Думаю, ты еще очень слаб. Ты слишком долго лежал в постели. Пора вставать! Пора заняться делами. Маленькими шагами к великим целям! Навстречу большим приключениям...
      Пандарас захлопал в ладоши:
      - Хозяин! Мы отправляемся на войну. Я принес тебе запасную пару одежды. Не горюй, что не удалось сохранить нож и доспехи. Прикажи, и я их отыщу, пусть даже придется обыскать весь Дворец. А может, я принесу тебе энергопистолет.
      - Они только для офицеров, - бросила Тамора, - а мы будем обычными наемниками.
      - Моя одежда? Значит, вы возвращались...
      Тамора ухмыльнулась, показав два ряда белых острых зубов.
      - Еще как возвращались! Я же тебе рассказала, что потратила наши деньги. Как бы я до них добралась, по твоему мнению? У Ворот Двойной Славы торчали пятеро солдат, но я всех их убила в честном бою. - Она удовлетворенно похлопала по тяжелой сабле у себя на боку. - Тогда-то я и заполучила эту никудышную замену своему мечу. Я добыла крысенку кинжал, а тебе рапиру. В общем, я их перебила и нашла, где прячется Сайл. Мне пришлось перегнуть спину этого павлина через свое колено, только тогда он соизволил смириться. Но я получила все наши вещи и, разумеется, гонорар. Рига не хотела, чтобы он все выдал, но все же Сайл смерти боится больше, чем своей жены. Сама-то я думаю, что разница невелика, в щель между ними и ножа не просунешь. Она восседала на обычном месте Лурии. В белом траурном платье. Надеюсь, она успеет насладиться своей властью над Департаментом Прорицаний за короткий период, пока не начнется сражение и ее не убьют.
      Йама заметил:
      - Мне жалко Сайла. Несмотря на все, что он натворил, он в глубине души неплохой человек.
      - Ха! Он пытался служить и своему Департаменту, и амбициям своей жены, а кончит тем, что потеряет и то и другое и в придачу собственную жизнь. Своими интригами он сумел спасти Департамент Прорицаний, но ненадолго. Теперь этот Департамент считается союзником Департаменту Туземных Проблем, а Туземные Проблемы сейчас заняты совсем другими делами - самозащитой, им не до Сайла.
      - Он предал тебя, господин, - вмешался Пандарас. - Предателям никто не доверяет, а меньше всего те, кто его нанимает. Кто бы ни победил в этой войне, от него избавятся в первую очередь.
      Военные действия охватили верхние ярусы Дворца. Департамент Туземных Проблем отбился от недругов и сумел защитить свои границы, но ведь происходили жаркие схватки в коридорах, сквозь тело Дворца рылись проходы для мин и контрмин. Воюющие стороны пытались зайти в тыл врагам.
      - Наш противник выиграл первый этап войны, - объясняла Тамора, - но в ближайшее время ему предстоят большие трудности. И даже если он победит, то будет ослаблен, так что другой Департамент или какой-то альянс Департаментов может его прикончить:
      - Я не собирался его разрушать, - сказал Йама, - но этот Департамент нажил массу врагов, которые только и ждут малейшего проявления слабости. Но мы все же отправляемся воевать вместе с армией, которую он создал. Правда странно, Тамора?
      - Мы будем воевать с еретиками, а они настоящие враги для всех нас. В срединной точке мира дела Департамента Туземных Проблем не имеют никакого значения. Ты сам увидишь, там не важно, кто здесь занимается армией. Пора собираться, Йама. Ты слишком разнежился. Мышцы ног у тебя размякли, ты и ходить-то не можешь, не то что сражаться. Нам придется повсюду носить тебя на руках, как гурию. Ты сейчас же начнешь тренироваться и будешь продолжать упражнения на корабле. Путь предстоит не близкий.
      Йаме вспомнилась волшебная карта, которую он так часто разворачивал, сначала - чтобы помечтать о краях, где могут обитать люди его расы, а в последний год - чтобы следить по карте, как плывет на войну Тельмон, его сводный брат. Йаме хотелось отправиться следом и стать его оруженосцем, но Тельмон мертв. А теперь Йама находится у начала того самого путешествия, о котором он столько мечтал. У него собственный оруженосец. И все его приключения с тех пор, как он покинул Эолис, кажутся только прелюдией к этому самому главному, настоящему приключению.
      - Перед тем как уйти, тебе нужно кое-что сделать, - сказал Пандарас.
      - Зеркальное племя настаивает, - добавила Тамора, - все это - страшная глупость, однако я подумала, вдруг это поможет тебе избавиться от заблуждений, так что я отправила одного из землепашцев сообщить Лупу, где ты находишься.
      Ни она, ни Пандарас больше не сказали ни слова. Все объяснения завтра. Охваченный самыми черными подозрениями, Йама подумал, что он, пожалуй, знает, какой сюрприз его ждет, и знает, что не справится со своей задачей; кем бы он ни был, он не может стать спасителем зеркального племени.
      Тамора и Пандарас помогли ему прогуляться вокруг маленькой деревенской площади, и он так устал, что и подумать не мог куда-то отправиться.
      - Все равно надо уходить, - говорил он друзьям. - Я не могу сделать того, что они требуют.
      - Ты все можешь, хозяин! - восторженно заявил Пандарас. - Просто тебе надо отдохнуть.
      - Не слушай его, - сердито пробурчала Тамора. - За кого бы тебя ни принимали эти сволочи наверху, на войну ты отправляешься простым наемником. Именно это ты и есть. Сам увидишь.
      Йама рассмеялся:
      - Ну, Тамора! Ты не веришь в то, что нельзя потрогать, понюхать, попробовать на язык.
      - Разумеется. В чудеса верят только дураки.
      - Одно ясно, мои враги считают меня чем-то большим, чем я есть на самом деле.
      И Луп тоже. Он ждет от Йамы чуда.
      - Ты более велик, чем они могут себе вообразить, господин, - вскричал Пандарас и коснулся пальцами горла - жест, известный множеству простых обитателей Иза. Его используют как приветствие, иногда как благословение.
      13. ЧУДО
      На следующее утро вся деревня занималась подготовкой к празднику. На грязной площади в центре деревни размотали рулоны красных дорожек и усыпали их цветами. Мужчины и женщины принялись готовить сотню различных блюд над ямами с раскаленным добела древесным углем. Их дети складывали пирамиды дынь, словно черепа поверженных врагов, и строили целые бастионы из плодов хлебного дерева и мелких черных и красных бананов.
      - Мы хотим оказать честь нашим друзьям - зеркальному племени, объяснил Йаме староста. - И мы будем чествовать тебя, храбрый молодой господин, ведь ты друг наших друзей и ты спас нашу деревню от пса преисподней.
      Староста, как и все жители деревни, украсил себя венком из свежесрезанных белых цветов. С комической торжественностью он надел такие же ожерелья на Йаму, Тамору и Пандараса, а потом поцеловал каждого в лоб. Йама все еще ощущал слабость, но, несмотря на собственный страх, все же смирился с предстоящим ему испытанием. Ведь помимо всего прочего, обитатели этой деревни спасли ему жизнь и считали его героем. А кому же не нравится чувствовать себя героем хотя бы на один день.
      В результате он выбросил из головы все мысли о бегстве и, пока крестьяне сновали туда-сюда по делам, сидел на солнышке, а Пандарас, как верный пес, примостился у его ног. Он пытался убедить Йаму надеть рубашку понарядней, но Йама предпочел остаться в домотканой тунике, в которую его одел староста. Тамора, скрестив ноги, тоже сидела рядом. Свою новую саблю она положила себе на колени. Полируя лезвие точильным камнем, она жаловалась на Элифаса.
      - Он наверняка убежал с деньгами, которые я ему дала, - говорила она. Или отправился прямиком к нашим врагам. Дура я была, что ему доверилась.
      - Если бы он хотел меня предать, то уже бы давно это сделал, а кроме того, он не знает, где я нахожусь.
      - Да. Он ушел раньше, чем мы начали тебя искать, - признала Тамора. Но он мог вернуться и проследить за нами.
      - И ты бы не заметила плетущегося за вами старика?
      - Да, действительно. Но ведь эти землепашцы рассказали про тебя зеркальным людям, а те могли сказать Элифасу. Не доверяю я ему, Йама.
      Пандарас очнулся от своих мыслей и сказал: - Когда мы сидели на балконе во время церемонии прорицаний, Элифас мне рассказывал, как в молодости он охотился за старыми книгами. Мне кажется, Йама вновь разбудил в нем жажду приключений.
      - Ты, Тамора, вообще никогда и ничему не веришь, - сказал Йама. Элифас очень мне помог в библиотеке и не бросил меня, когда за нами гнался пес преисподней.
      Когда солнце добралось до высшей точки своей ежедневной небесной дороги, в деревню прибыли зеркальные люди. Они поднимались по лестнице вдоль расположенных террасами рисовых чеков. Мужчины и женщины размахивали красно-золотыми флагами, били в бубны и барабаны, хрипло трубили в изогнутые трубы, которые, как золотистые змеи, обвивали плечи музыкантов. Там были фокусники, выдыхавшие целые снопы красного и синего пламени, мальчики и девочки, идущие на руках или на ходулях, жонглеры и акробаты. Посреди этого пестрого представления шествовал Луп в изумрудно-зеленом камзоле с длинным шлейфом, который несли две ослепительно прекрасные девушки. Спутанная грива его волос была разукрашена стеклянными бусами и яркими лентами. Руки Лупа с длинными, скрутившимися в спирали ногтями покоились на обнаженных плечах еще двух девушек, которые осторожно направляли его к центру деревни, где ожидал староста, одетый все в те же заштопанные леггинсы, домотканую тунику и... чувство собственного достоинства.
      После того как эти двое церемонно расцеловались, Луп повернулся в сторону, где сидели Йама, Тамора и Пандарас.
      - Счастлив снова встретить тебя, господин, - сказал он, нашаривая руками руки Йамы. - Я рад, что ты к нам вернулся, но я всегда знал, что так и будет.
      Йама стал благодарить старика за помощь его друзьям, но тот приложил пальцы к его губам. Лицо его было сильно набелено, над бельмами глаз - дуги намалеванных черных бровей. На губах - густая пурпурная краска.
      - То, что ты для нас сделаешь, нельзя оплатить сполна, - торжественно произнес он. - Но не будем об этом сейчас говорить. Наши братья приготовили питье и угощение, а мы должны танцевать, чтобы воздать должное их гостеприимству.
      Праздник длился весь остаток дня. Когда солнце спряталось за седловину горного склона, над деревней на высоких шестах зажглись факелы, их ароматный дым разлился по площади, а резкий пляшущий свет метался по лицам людей. Дети подавали непрерывную череду блюд, землепашцы и зеркальные люди ели с завидным аппетитом. Пандарас заснул прямо на месте, уткнувшись носом в скрюченные колени. Тамора весь вечер пила сладкое желтое вино и вскоре опьянела не меньше других.
      Йама сидел на почетном месте, между Лупом и старостой. Эдил научил его искусству показывать, что он ест и пьет очень много, а на самом деле глотать совсем мало, но даже то небольшое количество вина, которое он выпил, ударило Йаме в голову, и временами ему чудилось, будто он все еще пребывает в своих болезненных снах, где наряженные людьми животные лают, воют и веселятся на фоне черного неба.
      Когда стемнело, наверху, вокруг одного из самых высоких утесов Дворца, стали видны вспышки выстрелов. В какой-то момент по земле прошел низкий гул, он волной прокатился под площадью, полной веселых людей: землепашцев и зеркального племени; все засмеялись и стали хлопать в ладоши, будто кто-то специально выкинул фокус, чтобы их позабавить. Йама спросил Лупа, не беспокоит ли того война между Департаментами, но Луп улыбнулся и лишь заметил, что так приятно вновь оказаться на свежем воздухе.
      - Давно не чувствовал солнечного тепла на своей коже, господин.
      - Нам нет дела до войны, - вмешался староста. - У нас нет тех амбиций, что одолевают преображенных. Не дешево они им обходятся! А когда война кончится, все вновь встанет на свои места. Никто не в состоянии изменить порядок вещей, ведь его установили Хранители в начале времен.
      Он поднял кубок вина и залпом выпил, крестьяне вокруг него тоже пили.
      Луп высасывал мозг из куриной косточки, потом раскусил ее надвое, кинул в рот, разжевал, проглотил и сказал:
      - В самом конце времен все преображенные воскреснут после смерти милостью и промыслом Хранителей. Правда, господин?
      Вот оно, началось! Йама ответил как можно тверже:
      - Так говорится в Пуранах.
      - Все люди, - продолжал староста. - Однако не все, кто рождается и умирает в Слиянии, являются людьми. Преображенные расы достигают все большего просвещения и в конце концов переходят в легенды и песни. С сотворения мира многие его покинули и многие еще покинут в грядущие века, но мы чуть-чуть меньше, чем люди, мы не меняемся. Так что именно мы унаследуем мир, когда все остальные преодолеют свое неизменное "я".
      - У этих людей нет честолюбия, - объяснил Йаме Луп. - им никогда не носить короны из светлячков. - Луп махнул рукой над своей головой, словно желая сбить двух тусклых светлячков, которые там кружились.
      - Я не имею в виду этих. Они - ничто. У крыс и то более яркое сопровождение. Я говорю о таких, как были у тебя, когда ты впервые нас посетил. Жаль, что их теперь нет.
      - Их забрали.
      - Нам не нужны светлячки, - вмешался староста, - ведь мы работаем на солнце, а когда Краевые Горы отнимают у нас свет, мы ложимся спать. Мы скромный народ.
      - У них нет честолюбия, но скромными их не назовешь, - обратился к Йаме Луп. - Из всех людей во Дворце они более других переполнены гордыней. Они прикипели к работе в своих старых садах и считают себя самыми лучшими слугами Хранителей, но ведь лучший способ послужить Хранителям - это попытаться стать чем-то большим, чем ты есть.
      Луп склонился к Йаме. Стеклянные бусины в его спутанных волосах тихо позвякивали. В каждой играл отблеск света факелов. Его зеленое одеяние было сшито из тончайшего шелка-сырца, но Йама чувствовал едва уловимый запах плесени - след долгих лет, которые оно пролежало в сундуке. Скулы старика как будто стали выше и острее, а голос еще мягче...
      Луп задал вопрос:
      - Кто прав, господин? Говорят, мы желаем подняться над той долей, которая нам предназначена, а мы считаем, что их грех больше, ибо они отказываются бросить вызов судьбе.
      Слева от Йамы заговорил староста землепашцев:
      - Если понимать, что ты такое, - это грех, тогда я признаю. Но разве не более тяжкий грех - мечтать о том, чего никогда не получишь?
      На другой стороне усыпанной цветами дорожки Тамора подняла голову и, будто спросонья, с пьяной настойчивостью проговорила:
      - Правильно. От мечтаний только голова болит.
      - Без мечты, - возразил Луп, - мы просто животные. Без мечты - мы только то, что мы есть.
      Йама переводил взгляд с одного старика на другого. Он выпил совсем немного, но чувство было такое, словно у него в голове кружится целое облачко светлячков.
      - Вы просите меня вас рассудить? - спросил он. - Тогда я скажу так: вы оба ошибаетесь. Вы отказываетесь заглянуть в собственные души и честно разобраться, почему одно племя желает вознестись вверх, а другое отказаться от любых возможностей. Вы оба хорошо видите пороки других. А свои - нет. Мы все - дети Хранителей, но они не ставят предела нашим возможностям. Мы свободны в нашем выборе.
      Староста метнул в Лупа острый взгляд.
      - Значит, надо прекратить эти глупости. Я беру назад свои аргументы. Брат Луп, этот юноша - герой, но он и человек. Не нам с тобой его проверять, только он сам имеет на это право.
      - Покажи ему, - проговорила Тамора. - Покажи ему, кто он такой.
      - Эта проверка не для него, а для моих людей, - сказал Луп.
      А староста добавил:
      - Господин правильно указал, что вы слишком долго думали, почему мы не хотим подражать вашей глупости вместо того, чтобы поразмыслить, зачем вам самим к ней стремиться.
      - Тогда я один буду представлять свой народ, - заявил Луп и вытянул руки.
      Тут же появились две девушки и помогли ему встать. Постепенно веселье умолкало; подобно тому, как чернила клубами разливаются по всей толще воды, тишина расползалась, гасила смех, звуки еды, питья, песен. Люди, которые, скрестив ноги, сидели вдоль красных дорожек рядом с островками угощений, повернули головы к Лупу. Лица людей-зеркал окрасились красным в трепещущем свете факелов, а лица землепашцев стали совсем черными. Два гиганта, лупивших друг друга в центре площади, отступили в стороны, их верхние половинки сбросили шлемы из яркой фольги и спрыгнули с нижних частей, которые тут же стряхнули с себя пояса, скрывавшие место, где у них на плечах стояли их партнеры.
      Луп поднял руку, и из темноты кто-то выступил, оказавшись во всполохах факельного света. Это была прекрасная молодая женщина в простой белой рубашке. Она легко ступала исполненной мрачной грации походкой, двигаясь по пыльной площади, словно танцовщица, и все глаза следили за ней не отрываясь.
      Она несла корзину белых Цветов. Выйдя на середину, она изящно опустилась на колени и протянула корзину Йаме. В ужасе Йама вскочил и отшатнулся. Тамора расхохоталась.
      В темноте ночи Йаму оставили одного с ребенком в полуразрушенном храме на склоне ниже деревни. Вероятно, раньше перед храмом имелся сад и дворик, но сейчас это была просто маленькая квадратная пещера в склоне на краю каменистого виноградника. Перекладина над входом рассыпалась. Кариатиды по обе стороны двери, которые веками безропотно держали на плечах этот груз, сейчас валялись в пыли. Одна разбилась на части и лишилась головы, другая лежала на спине и пустыми глазами смотрела в черное небо. В сухую землю у входа воткнули шесты с факелами. Их дымное красное пламя отбрасывало длинные мечущиеся тени на осыпающиеся фрески и посылало снопы оранжевых искр в матовый черный круг оракула.
      Йама долгое время мерил шагами расстояние между двумя факелами, то и дело поглядывая на младенца, который безмятежно спал в цветочной постели. Это был мальчик, толстенький и сияющий здоровьем. Йаму мучило то, что от него ожидают чуда.
      Вырастить это крохотное существо! Ввергнуть его из полной невинности в состояние совершенного самосознания.
      Невозможно!
      Невинность туземцев отличалась от мироощущения непреображенных рас. Она была абсолютной. Если большинство рас Слияния обладали способностью эволюционировать, приближаясь к единению с Хранителями, то образ жизни туземцев оставался неизменным, как у диких животных, обитателей полей, вод и воздушных потоков. Некоторые наиболее грубые расы, вроде амнанов, оправдывали свое агрессивное отношение к туземцам, говоря, что их жертвы просто животные с человеческой внешностью и речью, помесь обезьяны и попугая. Однако большинство полагает, что туземные расы ничем не отличаются от преобразованных племен, кроме потенциала. Их единственный грех в том, что они никогда не станут иными, всегда будут такими, как есть. Они не могут потерять ниспосланное им Хранителями, но и превзойти этого им не дано.
      Не раз Йаму охватывало мощное желание схватить ребенка и отнести его наверх, в деревню, где, судя по звукам смеха и музыки, которые ночной ветер временами доносил до его ушей, продолжалось веселье, такое же буйное, как и в момент его ухода. И не один раз у него возникал порыв просто скрыться в ночи и снова стать тем, кем он был так недолго, когда только что появился в Изе, - одиноким путником, пытающимся узнать правду о собственной жизни.
      Он не сделал ни того, ни другого. С ним был ребенок, и он не мог вернуться, пока не кончилась ночь. Отказ что-либо делать будет выглядеть хуже, чем неудача, ведь он продемонстрирует, что Йама не испытывает благодарности к зеркальному племени за то, что они спасли ему жизнь. Нет, лучше переждать ночь, и пусть все увидят, что у него ничего не вышло. Тамора только порадуется, ведь это докажет, что его необыкновенные способности - не более, чем игра воображения. И тогда тяжкий груз надежд зеркального племени, возможно, будет снят с его плеч.
      Йама не искал этого бремени. В том-то и вся несправедливость. Закиль объяснял ему, что Слияние существует так давно и в нем такое множество разнообразных рас, которые создали массу легенд и сказок, что каждый может найти в них отражение собственной жизни. Вот и зеркальное племя увидело в Йаме воплощение какого-то древнего героя сказаний или полузабытого обещания.
      Йама считал, что, ничего удивительного в этом нет. В такие неспокойные времена люди склонны искать героя, чтобы он их спас. Это проще, чем путаться спастись самим. Но хотя он, подобно многим героям Апокрифов, был таинственного происхождения, обладал необычными способностями и тем, что можно ошибочно принять за магическое оружие (но ведь он потерял свой нож, а монета, которую он носит на шее, вовсе не та, которую вручил ему отшельник), Йама понимал, что он - не герой. Пока он был маленьким, часто мечтал, как найдет людей своей расы и они окажутся сильными, богатыми и могущественными. Но теперь он знал, что подобным мечтам не суждено сбыться. У любого сироты бывают такие надежды, но лишь ничтожная часть таких детей оказывается знатного происхождения. Теперь, став старше и получше узнав жизнь, Йама желал найти своих родственников, надеясь, что они сумеют защитить его от непомерных ожиданий других людей. Даже если они - просто странствующие монахи и отшельники, он с радостью станет среди них жить, ведь они наверняка примут его таким, какой он есть. Он не просил той небольшой власти над явлениями, которая у него была. Он хотел, чтобы она пропала.
      Пусть все уйдет.
      То ругая, то жалея себя, он кричал, молясь темному небу. Но ответа не было никакого. Только ветер бродил среди сухих виноградных листьев да сверху слабо доносились звуки веселья. Тем временем Йама вспомнил, что место, где он находится, очень древнее, его охватил страх разбудить что-нибудь неожиданное, и он постарался успокоиться.
      - Тебе так лучше, - прошептал он младенцу; от крика у него саднило горло. - Землепашцы правы.
      Йама не рассчитывал, что сумеет заснуть, но он утомился, непрерывно шагая взад-вперед, словно большая пятнистая кошка, которую он однажды видел в клетке на палубе корабля, зашедшего в порт Эолиса на пути в столицу из джунглей в районе срединной точки мира. Животное непрерывно металось из угла в угол, злобно сверкая зелеными глазами, будто в ответ на свои непостижимые мысли. Может, оно надеялось, что если ходить достаточно долго, то в клетке найдется какая-нибудь потайная дверь и оно сумеет вернуться в родные джунгли.
      Йама сел, прислонившись спиной к пьедесталу кариатиды (ее обутые в сандалии ноги все еще стояли на месте, но возле щиколоток были отбиты). Он устал, но сна не было. Внизу, за скатами крыши Дворца, лежал, сверкая огнями, громадный город.
      Прошло немного времени, и он вдруг заметил, что лежащая рядом кариатида открыла пустые глаза и смотрит на него. И даже когда она заговорила, он не почувствовал ни страха, ни изумления.
      - У тебя просто талант находить еще работающие окна, - сказала она. Вижу, ты потерял свой ключ, но нашел другой.
      Йама сразу понял, кто с ним говорит. Женщина, которую он видел в оракуле Храма Черного Колодца. Фантом аватары той ереси, которая грозит теперь поглотить весь мир.
      Его охватил безудержный ужас, словно он столкнулся с ядовитой змеей. Во рту пересохло, но он все же сказал:
      - Ключи есть повсюду, люди просто забыли, что они собой представляют.
      - Они многое забыли, - отозвалась женщина. - Когда я ступала по вашему миру, я пыталась напомнить им кое-что из забытого. Некоторые вспоминали, но большинство не хотели. Знания на самом деле вещь горькая, и многие колеблются, прежде чем отпить из сей чаши. Взять хоть тебя. Ведь ты ни на шаг не продвинулся по своему пути. Почему ты здесь сидишь? И с кем это ты сидишь? Очень неразвитый ум... А, это ребенок одной из рас истинных союзников! Тоже сирота, Йама?
      - Я не стану вам служить, - с усилием произнес Йама. Говорить было трудно, будто он сам превратился в подобие камня. - Я отказываюсь служить. Ни вам, ни префекту Корину. Особенно тебе, ведь я знаю, вы отреклись от милости и благословения Хранителей. Вы желали бы свергнуть их и сами править Вселенной, нашему миру повезло, что все вы - просто тени.
      - Ты отказал зеркальному племени тоже?
      - Ты не можешь об этом знать! - в ужасе вскричал Йама.
      - Но ведь я пребываю в твоих снах, а значит, на этот отрезок времени могу пользоваться некоторыми из твоих воспоминаний. Зеркальные люди хотели лишь разделить судьбу большинства рас вашего странного мира. Они не желают ничего иного, только самим отвечать за свою судьбу, хотят, чтобы в их организмах тоже завелись машины, которые зафиксируют все, что есть в их памяти, чтобы воскреснуть к новой жизни. Они хотят сами помнить свою историю. Мне случалось много спорить по этому поводу с господином Нарьяном. Я помню, он особенно пылко защищал идею невинности, однако ни один родитель не должен сдерживать свое дитя от взросления.
      - Господин Нарьян... он тоже фантом?
      - Он был архивариусом города Сенша. Насколько мне известно, он все еще жив. Это было очень давно, но его народ живет долго, намного дольше большинства долгоживущих рас Слияния. Он, конечно, преобразил свой разум и теперь разделяет мои идеи.
      - Но Сенш находится там, где война...
      Кариатида улыбнулась, разрывая лишайники, которыми поросли ее каменные щеки.
      - Я даю им свободу, Йама. Освобождаю от бессмысленной теократии. Дарю им возможность быть собой.
      - Хранители нам всем дадут эту возможность.
      - Разумеется, но они обещают совершить это в момент гибели Вселенной. Легко давать такие обещания, ведь никто не призовет к ответу, если попытка не удастся: живых уже не останется. Хранители все обещают и ничего не дают, а я обещаю только свободу и уже дала ее жителям города Сенша. Что в этом плохого? А теперь внимание! Я научу тебя, как это делается. Когда я жила в мире, мне приходилось взывать к оракулам о помощи, чтобы преобразить людей Сенша. Теперь я живу внутри пространства оракулов, и все стало проще.
      - Нет. Я не буду служить!
      Но в своем сне Йама уже плыл под водой, ниже ряби на глади Великой Реки, как частенько плавал в детстве, деля невинные шалости с детворой амнанов. Эти детеныши любили нырять с дальнего конца нового причала и уплывать в заросли ламинарии, где длинные пряди мягко стелились под самой поверхностью. По сравнению с Йамой они были куда более ловкими: быстрее плавали и глубже ныряли, охотясь за аболонами и устрицами, которые целыми колониями гнездились у самых корней бурых водорослей на вязком речном дне. Если Йаме удавалось несильно отстать, он был счастлив, но иногда и он устремлялся вниз, прочь от зеленоватого света, к призрачным теням далекого дна, туда, где шныряли гибкие силуэты других детей. Но добраться до них он не мог: легкие обжигало болью, столб воды нестерпимо давил на грудь, и приходилось возвращаться. Изо всех сил он рвался к поверхности, потом долго отплевывался и кашлял, греясь в теплых лучах солнца. Прохладные бездны реки оставались для него навсегда недосягаемы. Но сейчас, уносясь в ярком потоке, так напоминавшем игру воды и света, он вдруг осознал, что его детское желание наконец осуществилось. Кариатида плыла рядом, и он спросил, почему она не тонет, ведь камень не может плыть.
      - Смотри, - сказала она, и он увидел мозг младенца, увидел составляющие его узлы, понял, как их следует изменить, сделав сильнее здесь и вот здесь, чтобы туда могли внедриться крохотные машины, более мелкие, чем невидимые глазу одноклеточные водоросли, которыми кормятся даже самые крупные рыбы и которые населяют каждую каплю воды. Точно так же и тучи машин, незримо витая в воздухе, с каждым вдохом проникнут в тело и начнут терпеливо трудиться, создавая и взращивая первородную искру самосознания.
      Кариатида стала таять внизу, медленно растворяясь в потоках света.
      - Самоорганизующаяся усложняемость, - бормотала она. - Только семечко бросить...
      Теперь Йама понял, а может, вспомнил, что все это сон, как вспомнил, и какова природа явившегося ему создания, но тем не менее он чувствовал, что какая-то доля его существа рвется ей в след, как умирающий с голоду человек будет рваться к еде, любой еде, пусть даже самой несвежей. В приступе отчаянной жажды он бросился туда, где она исчезла, и с криком проснулся, обнаружив склонившуюся над ним Тамору. Он лежал на обломках наоса, перед черным диском оракула. Мелькнул ли в нем тающий свет или просто почудилось? Или это скользнул луч зари, заглянувший в квадратный проем входа?
      Тамора смотрела с напряженной тревогой. Йама протянул к ней руку, но она резко ее оттолкнула. Он спросил, что случилось, вместо ответа Тамора указала на вход в маленький храм. Там плотным кольцом стояли люди, окружив что-то, лежащее на земле. Йама почувствовал острый укол вины. Он забыл о ребенке! Заснул! Дитя могло погибнуть! Его могли утащить дикие звери!
      Йама бросился наружу, каждая мышца его тела отозвалась ноющей болью. Воздух уже прогрелся, свет заливал склоны Дворца и наполнял небо таким сиянием, что после тенистого полумрака внутри храма Йаме пришлось прищурить глаза. Его встретили громким воплем, и Йама метнулся назад, но тут осознал, что люди ему улыбаются. В центре толпы стоял Луп, он склонился к маленькой девочке, которая что-то ему шептала. Другая малышка взяла Йаму за руку и повела к корзинке с цветами.
      Там было так много света, что сначала Йама не понял, почему дитя сводит глаза к переносице и лупит по воздуху своими пухлыми ручками. Потом он увидел.
      Над головой ребенка, сверкая бешеным белым огнем, висела корона из светлячков.
      14. ПРОЦЕССИЯ
      - Они скоро улетят, - прошептал Пандарасу Йама. - Наверное, это я их привлек, но как только я уйду, они улетят. Надо успеть объяснить Лупу и его людям, что все обстоит не так, как они рассчитывают.
      - Господин, ты слишком скромен! Ты мог бы жить здесь как Иерарх, а вместо этого идешь на войну!
      Продуктовая тележка, на которой они ехали, качнулась, попав в выбоину на дороге. Пандарас подпрыгнул и снова выпрямился рядом с высоким сиденьем, на котором восседал Йама. Юноша был просто пьян. Пьян от шума, музыки, радостных криков процессии, от доброй порции сладкого желтого вина. Его голову венчал зеленый венок из плюща с длинными граммофончиками белых цветов. Впереди на рубахе у него расплывалось большое винное пятно.
      - Они его убьют, - мрачно сказала Тамора. - Не эти идиоты, а те, у кого власть. Он им опасен.
      Она стояла за спиной у Йамы, сжимая эфес сабли и постоянно вертя головой справа налево. Когда кто-нибудь запускал хлопушку, она вздрагивала и напрягалась. Люди бежали рядом с тележкой, рядом с сопровождающей их колонной зеркального племени, толпились на террасах вдоль дороги, кричали, махали пальмовыми листьями, яркими флагами, бросали цветы, предлагали им фрукты. В одной группе запустили в воздух огромного змея, раскрашенного страшными звериными мордами. С визгом носились шутихи, рассекая сверкающий утренний воздух.
      Луп помещался у ног Йамы в парчовом одеянии, расшитом фальшивыми жемчугами и блестками. На руках он держал малыша с целой короной сияющих светлячков.
      - Мы никого не хотим обидеть, - говорил он. - Мы просто устремляемся от своего древнего очага ввысь, искать свое место под солнцем.
      - Лучше бы вам остаться здесь, - заявляла в ответ Тамора. Временами ей приходилось кричать, чтобы перекрыть радостный гул толпы. - Такие простаки, как вы, легкая добыча любого бандита, налетчика и проходимца в городе.
      - Когда я был молод, - отвечал Луп, - то играл в наперстки и неплохо наживался на твоих соплеменниках во время Водяного Рынка, а еще раньше исполнял роль обезьяны в номере фокусника со змеей и веревкой, работал в театре марионеток. Простаки всегда считают, что могут нас обмануть, но они забывают: игра-то идет по нашим правилам. Однако не будем ссориться, молодая воительница, ведь мы теперь идем одной дорогой. Смотри, как радуются люди, видя процессию твоего господина!
      Новость о свершившимся чуде в мгновение ока разлетелась по всем окрестностям. Когда процессия лишь выбиралась из деревни землепашцев, толпа уже выстроилась вдоль дороги насколько хватает глаз. Бригады людей расчищали дорогу от мусора и камней, закладывали выбоины кусками древесины. Луп объяснил, что дорогой не пользовались с тех пор, как умолкли последние Иерархи десять тысяч лет назад.
      Спускаясь к городу, процессия трижды обогнула склоны Дворца. Ни стражники, ни войска не вышли ее остановить, но Тамора то и дело указывала на маленькие вспышки над склонами Дворца и объясняла, что там на диске стоит офицер и наблюдает через подзорную трубу. Один раз, на повороте, где дорога огибала крутой скальный выступ, отвесной стеной вздымавшийся справа, а слева там зияла бездонная пропасть, рядом с процессией завис флайер, да так близко, что какой-нибудь акробат мог бы легко запрыгнуть на широкий черный треугольник его крыла. Люди зеркального племени засыпали его цветами и фруктами, но вскоре дорога нырнула в короткий туннель в толще бокового отрога, а когда снова вышла на солнечный свет, флайера уже не было, только новые толпы людей, спускаясь с террас, бежали к процессии, приветствуя ее восторженными криками.
      Йама махал в ответ, но сердце у него ныло от недобрых предчувствий. Чудо, которому так радовались эти невинные люди, вовсе не было чудом, это был трюк, фокус, подстроенный гнусным созданием, которое развязало войну. Эта женщина, фантом, воспользовалась им, чтобы преобразить ребенка. Зачем? Показать ему, как велика ее власть? Или убедить, что она знает о его возможностях больше, чем он сам? Чудо, которого так страстно желал Луп, было отвратительной пародией, злой и жестокой насмешкой над волей Хранителей.
      Йама мог только надеяться, что, может быть, все обернется добром. Ведь если отвлечься от методов, ребенок все-таки был преображен. Народ Лупа получил доказательство, что может подняться над своей природой.
      Теперь ничего не оставалось, как только подстроиться к ситуации, потому Йама и согласился отправиться вместе с Лупом. Тамора заявила, что участие в процессии - глупость, чреватая опасными последствиями, однако Йама без обиняков спросил ее, что лучше: пытаться выскользнуть из города под покровом ночи, как удирающее ворье, или же ехать на почетном месте во главе длинной ликующей процессии, среди акробатов, музыкантов и клоунов, когда по бокам дороги выстроились толпы счастливых людей? Что касается Пандараса, то его захватила лихорадка праздника. Он приветствовал публику, выпивал протягиваемые ему кубки, кланялся, махал руками.
      Йама повернулся к Таморе и заметил:
      - Большинство из них полагает, что это какое-то представление.
      Она покачала головой:
      - Ты только посмотри, кто пришел на нас поглазеть! Это же сплошь туземцы или беднейшие из бедных: уборщики, собиратели нечистот. Публика вроде твоего крысенка. Если солдаты или магистраторы захотят арестовать тебя или, что еще хуже, за тобой явятся из Туземных Проблем, весь этот сброд растает, как куча снега. А завтра они выберут нового Короля Дураков.
      - Моя раса, Тамора, помогала творить этот мир, и одно время я верил, что они могли быть Властителями бесконечного времени и пространства. Теперь я уверен, это не так. Они были работниками, такими же, как эти.
      Чудом явилось не то, что он совершил чудо, ибо он знал, что это не так, а то, что Луп и зеркальные люди поверили в чудо. Наверное, хорошее в этой истории - лишь сама вера этих людей, что чудеса возможны, что Хранители все еще не оставили этот мир своим благотворным участием. И разве он сам может отрицать такое? Разве его собственное рождение - не такое же чудо, как облако светлячков над головой младенца? Если женщина из оракула воспользовалась им, то, может быть, ее саму тоже использовали для каких-то высших целей?
      - Я думаю, ты лучше них, - возразила Тамора и снова вернулась к наблюдению за толпой.
      Взгляд Йамы тоже метался по лицам в толпе, Йама искал Элифаса. Теперь процессия спускалась по тесному лабиринту узких улочек и площадей, путающемуся в беспорядочном скоплении зданий у самого края Дворца, а старика все не было.
      Процессия двигалась к большим воротам. Люди стояли на крышах, осыпая ее таким плотным дождем цветов и серпантина, что сначала Йама не понял, почему они вдруг остановились. Тамора зашипела, Йама поднял руку, надеясь, что она не успеет ударить, ибо сквозь плотную пелену цветочного водопада он наконец увидел, в чем дело: перед самыми воротами, преграждая дорогу, растянулась цепочка солдат, пеших и верховых, на крупных страусах с черными развевающимися плюмажами.
      Сверху на летающем диске спустился офицер, замерев в воздухе перед двумя быками, которые тянули повозку. Его металлические доспехи горели таким огнем, что казалось, будто фигура облита расплавленным зеркалом. Голый череп бороздили рубцы, густые усы обрамляли плотно сжатые губы. Глядя на Йаму, он спросил:
      - Кто здесь главный?
      - Никто не велел им сюда приходить, - ответил Йама. - Они явились по собственной воле.
      - Эти животные, - бросил офицер, - понятия не имеют о собственной воле.
      Туг вмешался Луп:
      - Господин, мы отправляемся в новую жизнь! А это тот, кто открыл нам путь.
      Вперед вышла Тамора, гневно сверкая глазами, она заявила:
      - Убирайся с дороги, малыш, и прихвати своих оловянных солдатиков!
      - Подожди, - мягко сказал Йама, словно успокаивая норовистого скакуна, и, обратившись к офицеру, спросил:
      - Чьей властью вы нас останавливаете?
      - Властью Департамента Внутренней Гармонии. Ты Йамаманама? Я явился сопроводить тебя за пределы Дворца. На нас оказывают значительное давление, чтобы возвратить тебя в некое место, но Департамент Внутренней Гармонии не играет ни на чьей стороне. Мы все еще полностью контролируем нижние этажи и внешние линии обороны, мы действуем в соответствии со своими представлениями о безопасности Дворца. Я должен убедиться, что ты покинул Дворец, и я прошу тебя распустить своих последователей.
      - У меня нет права ими командовать. - Йама жестом обвел толпу, которая запрудила улицу за повозкой, и людей на крышах, все еще бросавших в воздух цветы. - Если, бы я мог, то никогда бы этого не позволил. Я смущен так же, как ты, но думаю, у них нет дурных намерений.
      Йама легко мог вытащить диск из-под ног офицера и использовать его как косу против закрывших дорогу солдат. Он мог бы вызвать машины и все здесь разгромить. Как просто... но придут другие солдаты, а за воротами лежит город, и там сотни тысяч магистраторов, которые охраняют порядок. Он пришел не для того, чтобы начать войну. Господи, о чем он думает! Женщина из оракула что-то вложила ему в голову, и теперь его мысли путаются, порождая честолюбивые и агрессивные фантазии. Йама глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и вспомнил, как эдил обучал его искусству переговоров. Лучше позволить своему оппоненту почувствовать, что он сам принял решение, чем принуждать его к определенному выбору. Под действием силы человек выберет неблагоприятный вариант.
      Йама продолжил:
      - Я вполне понимаю, почему вам приходится поддерживать порядок среди просителей и паломников, которые ищут возможности попасть во Дворец - иначе бы все просто не вместились. Но люди, собравшиеся здесь на праздник, всегда жили во Дворце, а сейчас они хотят уйти. Это простые люди, они обрабатывают поля и развлекают служителей.
      - Мы всегда свободно входили и уходили, - заявил Луп. - Почему нас задерживают?
      - Я знаю ваше племя, - сказал офицер. - Вы, как крысы, вползаете и уползаете через подземные норы.
      На что Йама ответил:
      - Если они крысы, то вам же лучше, избавитесь от них и все. В любом случае, стоит ли тратить на них хоть минуту вашего драгоценного времени? Разве можно остановить птиц, летящих над нашими головами с полей к берегам Великой Реки?
      Офицер задумался на мгновение, а потом сказал:
      - Мы служим идеалам Хранителей. И всегда служили. В черные времена, когда Глава Всех Людей поглотил все другие департаменты, мы были единственными, кто сохранил независимость. Мы позволяем людям приходить и уходить по нашему усмотрению.
      - Даже зеркальные люди - творения Хранителей. Их народ живет во Дворце дольше, чем большинство других рас. Может быть, вы сочтете возможным допустить, что у них тоже есть право решать свою судьбу?
      Офицер раздвинул плотно сжатые губы, показывая мощные желтые пластины с заостренными верхними гранями, которые служили ему зубами:
      - Честно говоря, я не заплачу, если они сгинут все до одного. Эти твари паразитируют на теле каждого Департамента. В прошлой декаде на одном из дневных рынков возникли беспорядки из-за такого мошенника. Он жульничал с наперстками, есть такая азартная игра. Какой-то идиот выстрелил из энергопистолета, несколько клерков ослепли.
      Йама знал о происшествии не понаслышке и понимал, в чем там суть, однако не стал поправлять офицера, а вместо этого сказал:
      - Тогда всем, вероятно, будет лучше, если они уйдут со мной...
      Офицер кивнул:
      - Как только они покинут Дворец, голова будет болеть уже у магистраторов, а не у нас. А тебя я должен доставить в безопасное место. Таков приказ. Департамент Туземных Проблем слишком уж настаивал на твоей выдаче, а мы не собираемся ему подчиняться и никому другому тоже.
      - В доках нас ждет корабль, - сказал Йама. - Если бы ты нас туда сопроводил, твои проблемы на этом бы кончились и, соответственно, мои обязательства перед тобой.
      Воины Департамента Внутренней Гармонии разделились, расположившись эскортом впереди и позади повозки. Офицер объяснил Йаме, что страусы не так быстроходны, как лошади, и внушают меньше страха, но зато они меньше поддаются панике и в толпе ими легче маневрировать. Процессия нырнула под арку больших ворот (все светлячки, и у Лупа, и у младенца на его коленях, разом поднялись в воздух и исчезли, чему Йама был очень рад) и потянулась по обычным улицам Иза.
      Йама оглянулся на Дворец, громадой вырисовывающийся на фоне синего неба выше скученной толчеи крыш, и ему почудилось, что у самого пика сверкнула вспышка выстрела - там продолжалась война между департаментами. А может, это солнце блеснуло на какой-нибудь металлической поверхности на верхних склонах дворцового монолита, например на металле, которым выложен Дом Двенадцати Передних Покоев в Департаменте Прорицаний.
      Процессию все еще сопровождала ликующая толпа, но теперь на улицах было много людей, которые просто мельком бросали на нее взгляд и торопливо шли дальше по своим делам. Йама вспомнил процессию, которую он видел из окна трактира, проснувшись после путешествия в Область Разума, в пространство, где встречаются пилоты космических кораблей, и засмеялся. Теперь он и сам был центром такого же представления - средоточие всех взглядов и одновременно самое обыденное явление.
      Тамора пилила Пандараса за то, что он напился, бурчала Йаме, что ему лучше следить за крышами, а не махать ручкой этому сброду, будто он Король Дураков.
      - Надо было установить балдахин, - ворчала она. - От нападения он не спасет, но все-таки помешает прицелиться.
      - Мы в безопасности, - говорил в ответ Йама. - Нас защищает Департамент Внутренней Гармонии. Никто не посмеет теперь захватить меня силой.
      - Префект Корин может попытаться затеять ссору, чтобы получить твою голову, да и мою тоже. Он не простил нам бегства. Я знаю такую публику. Да и эти магистраторы, на мой взгляд, слишком уж пристально за нами следят.
      Магистраторы в красных одеяниях плыли на летающих дисках над головами толпы, которая запрудила улицы; вокруг них мерцающим облаком парили машины. Когда повозка оказалась под ними, Йама махнул рукой в их сторону и с трудом подавил желание скрутить их орбиты в забавный рисунок.
      По мере приближения к докам толпа все росла, разбухая от вливающихся в нее беженцев, которые явились молить о помощи человека, преобразившего одну из туземных рас. Женщины поднимали детей, чтобы они посмотрели на Йаму и, может быть, даже получили благословение, ведь многие были больны или увечные. Люди кричали, возносили молитвы и просьбы, но слова сливались в общем гуле, звуках труб и гобоев, в которые неутомимо дули музыканты зеркального племени.
      Наконец настал момент, когда толпа стала такой плотной, что процессия не могла двигаться дальше. Даже те, кто был верхом, оказались стиснуты в давке. Офицер снизился над Йамой и сказал, что Йаму можно отвезти, куда он пожелает. Но Йама покачал головой:
      - Если нужно, я пойду пешком.
      - Ты должен идти со мной.
      Оба они кричали изо всех сил, но все равно едва слышали друг друга из-за шума толпы. Какой-то человек вскочил на повозку и пытался окропить Йаму благовонным маслом. Тамора нанесла ему короткий удар по горлу, человек сложился пополам и рухнул назад. Толпа сомкнулась над ним раньше, чем он успел вскрикнуть.
      Йама взобрался на скамью и поднял руки. Люди стали замолкать, постепенно тишина расползалась по всей толпе, заполонившей улицу впереди и сзади повозки. Раздавались только отдельные крики, звенящие болью, страхом, мольбой.
      - Я не могу вам помочь, - сказал Йама. Его била крупная дрожь, голову сдавила острая боль. - Сделать это можете только вы сами.
      Большинство его просто не слышали, однако толпа все равно возликовала. Йама вспомнил магистратора, остановившего его и префекта Корина, когда они впервые прибыли в Из. Он позаимствовал машину у одного из магистраторов, которые стояли на крышах, обрамляющих улицу, переговорил с нею, и она усилила его голос, так что он эхом покатился по всей улице, отражаясь от стен домов. Йама собирался снова объяснить людям, что не может им помочь, но внезапно его охватила какая-то сила, и он заговорил, сам не зная о чем. Толпа неистовствовала, и Йаму захватило это воодушевление. Боль в голове усилилась, в глазах метался черный и красный свет. Он тянулся к каждой душе, пытаясь преобразовать всех, сил не хватало: слишком много людей, его охватило бешенство. В воздухе вспыхнули мириады машин и горящим дождем посыпались на землю. Раздались крики, люди кинулись прочь, магистраторы решили, что нападают на них, и бросились хлестать арапниками тех, кто стоял рядом. Бежать было некуда, и люди принялись драться друг с другом, единство толпы рухнуло.
      Ничего этого Йама не видел. Черно-красный огонь в голове заволок все мысли, и он упал на руки Таморе.
      Его обдувал сильный ветер. С безоблачного неба низвергался водопад раскаленного света солнца, но вихрь воздуха был таким холодным, что Йама дрожал, будто окунулся в горную речку, бегущую из ледников на краю мира. Он лежал на ребристом металлическом диске, чувствуя под собой сильную вибрацию. Йама попробовал сесть, его подхватил Пандарас и объяснил:
      - Это летающая машина, господин. Ты потерял сознание, офицер тебя подхватил и унес.
      - Их было слишком много...
      Пандарас не понял, он все еще был пьян. Венок съехал ему на ухо. Он сказал:
      - Они бы разорвали тебя на части, если бы этот нас не выручил. Вот уж чудо...
      Летающая машина была гладкой и имела форму лодки. Ее короткие дугообразные крылья выгибались вниз, а покрытие сияло зеркальным блеском. Позади Йамы и Пандараса сидел Луп с младенцем на коленях, его сопровождали две девушки. У клювообразного носа стояла Тамора, беседуя с человеком в зеркальных доспехах. Она посмотрела вниз, хищно усмехнулась и прокомментировала:
      - Движемся прямо к докам.
      Человек обернулся, это оказался давешний офицер, и сказал:
      - Это просто шлюпка, легкая лодка, а не настоящий флайер. К несчастью, его радиус действия ограничен, иначе бы я увез вас из города как можно дальше.
      Йама тупо спросил:
      - Кто им управляет?
      - Никто, сам летит. Он сохранился с древних времен. Вон, смотри! Видишь, что позади?
      Маленькая лодка качнулась в воздухе. Ее локальное гравитационное поле скомпенсировало это движение, и потому показалось, что качнулся мир внизу. Пестрый ковер города, тут и там размеченный шпилями храмов и куполами соборов, простирался до самого Дворца Человеческой Памяти, монолитной громадой высящегося вдали. Его вершина скрывалась в дыму. Далеко за Дворцом тянулись вверх сверкающие башни Иза, те самые, на которые Йама смотрел в телескоп с крыши замка в Эолисе. Их белые спицы поднимались выше Краевых Гор, теряясь в океане солнечного света за пределами воздушного кокона, укрывавшего мир. Йама указал на Дворец и сказал:
      - Они все еще дерутся.
      - Я имел в виду беспорядки на улицах, - пояснил офицер. - Однако мы слишком высоко, отсюда не видно.
      Шлюпка, будто услышав, нырнула вниз. Город резко приблизился. С обеих сторон потянулись сгрудившиеся крыши жалких хибар беженцев. Их наскоро соорудили на обширных отмелях, оставленных медленно отступающей Великой Рекой. Сама река - широкая, сверкающая равнина - лежала впереди. Шлюпка свернула к одному из плавучих доков.
      На понтонных причалах дока толпились зрители, а вокруг роилась целая флотилия мелких лодок. Пока шлюпка медленно опускалась, остановившись прямо над краем самого длинного причала, Йама увидел знакомое лицо и тотчас соскочил вниз.
      Тамора протиснулась вперед, закрывая Йаму и стараясь сдержать людей, которые, окружив их плотной толпой, пели, кричали, молились. Некоторые хватали Йаму за домотканую тунику, и он понял, что, выскочив, совершил ошибку, он бы вернулся, но в тесноте не мог даже двинуться. Тамора подняла саблю над головой, чтобы в толчее кто-нибудь на нее не наткнулся. С минуту положение казалось безвыходным, потом солдаты расчистили путь.
      Лупу помогли спуститься его девушки, он сполз по крылу, словно по мосту. Слепой старик будто не замечал сгрудившихся людей, одной рукой он укачивал ребенка, а другую протянул к Йаме и коснулся его лица длинными скрученными ногтями.
      - Господин! Тебе не следовало уходить от нас в первый раз. Прости меня, но из-за этого возникло много проблем. Ну, ничего. Все хорошо, что хорошо кончается.
      Йама улыбнулся, но вспомнил, что старик не может его видеть.
      - Ты был мне очень щедрым другом, Луп.
      - Мы - твои слуги, господин. Мы больше не служим удовольствиям тех, кто живет во Дворце. Но за тебя мы все готовы отдать наши жизни.
      - В этом не будет нужды.
      - Я рад это слышать, но мы живем в странные времена, господин. Близится конец света. Иначе зачем бы ты преобразил нашу расу?
      Луп обнял Йаму дрожащими руками, а тот расцеловал старика в обе щеки. Малыш улыбался, глядя на них снизу вверх, шум толпы его вовсе не беспокоил. Кто-то пытался пробиться сквозь строй солдат, которые охраняли Йаму и Лупа. Тамора тотчас направила туда кончик сабли, но это был Элифас. Он широко улыбался, что-то дико выкрикивая, его серебристые глаза ярко сияли в солнечном свете.
      - Я нашел их, я нашел их, брат! В низовьях!
      15. СОБОЛЬ
      Корабль, который они зафрахтовали до войны, перевозил груз и нескольких пассажиров с одного берега Великой Реки на другой. Имея одну мачту и треугольный парус, он в спокойную погоду мог дополнить свою оснастку квадратными стакселями, установленными на рангоутах по обе стороны мачты. Осадка у него была неглубокой, и он при попутном течении и ветре развивал вдвое большую скорость, чем огромные галиоты, которые группами по два-три корабля были рассыпаны по необъятной глади Великой Реки. Все они направлялись в низовья, на войну. Разумеется, маленький кораблик не мог обогнать машины, которые бросились им вслед, но Йама, поборов усталость, уговорил их рассеяться еще до того, как подняли якорь.
      Пандарас заявил, что эта посудина использовалась для контрабанды не реже, чем для разрешенной торговли, но говоря это, старался, чтобы капитан корабля, Икшель Лорквиталь, таких речей не слышала. Капитан Лорквиталь была осторожной, хитрой вдовой, которая властвовала на корабле с завидной естественностью. Как все женщины этой расы, она, выйдя замуж, добавила к собственному имени имя мужа.
      - Но это вовсе не значит, что я хоть в чем-то хуже него, - объясняла она Йаме. - Можно даже сказать, что лучше, раз я ношу его имя и сохраняю его память. Хранители сберегут его память.
      Икшель Лорквиталь была крупной женщиной с кожей цвета красного дерева, которая блестела, будто намазанная маслом. Свои жесткие черные волосы она перевязывала разноцветными тесемками и убирала назад, открывая круглое морщинистое лицо. Ее лоб бороздили роговые наросты, а ноздри были просто двумя узкими щелками в середине лица. Серебряная подвеска оттягивала ее нижнюю губу, обнажая пластины желтых крупных зубов. Ежедневная рутина управления судном доставалась ее дочери, Агиляр, которая совмещала должности боцмана и эконома, а капитан Лорквиталь обычно сидела в полотняном кресле рядом со штурвалом, покуривала свою кукурузную трубку и выглядела очень внушительно в длинной, раздуваемой ветром юбке и кожаном колете, с красным платочком под мощным подбородком и обнаженными мускулистыми руками. Элифас вскоре завязал с ней дружбу, и они проводили за разговорами долгие часы.
      Икшель Лорквиталь не задавала вопросов ни о Йаме, ни о его друзьях. Она предложила своим четырем пассажирам собственную каюту, но Йама вежливо отказался от столь великодушного предложения и разместился с товарищами на палубе. Спали они на ковриках из рафии под наклонным тентом, который тянулся от поручня квартердека до крепильной утки возле грузового люка.
      На Великой Реке Йама спал крепко и спокойно. Поездка напомнила ему ежегодное паломничество на дальний берег реки, которое зимой совершало все население Эолиса. Теперь он мог спать спокойно, чувствуя, что враги его остались далеко позади и что у него есть цель, место, куда он должен стремиться.
      Элифас рассказал Йаме о своих изысканиях, как только "Соболь" поднял свой парус цвета ржавчины и стал уходить от флотилии, которая пыталась его сопровождать. Старик дрожал от возбуждения и был еще более многословен, чем обычно.
      - Твое упоминание доктора Дисмаса очень мне помогло, - начал он. Оказалось совсем несложно проверить записи и понять, к каким имел доступ доктор. Разумеется, он проявил осторожность и пытался замести следы, но недостаточно тонко. Для такого опытного специалиста, как мой друг Кун Норбу - старший служитель архивов, разглядеть обман было относительно простым делом.
      - Значит, ты говоришь, что они жили в низовьях, - быстро сказал Йама прежде, чем Элифас успеет пуститься в подробное описание хитростей, которые применил доктор Дисмас, и всех приемов, использованных старшим служителем для их разоблачения.
      - Если они все еще существуют на свете, брат, - ответил Элифас, - то именно там их можно найти.
      - Ты же видишь, я жив! - улыбнулся Йама.
      - Истинно так, - отозвался Элифас. - Однако я бы хотел заметить, что хотя твое существование здесь и сейчас означает, что по меньшей мере двое из твоей расы еще в недавнем прошлом были живы, нет никаких доказательств, что эта гипотетическая пара жива до сих пор. Видишь ли, все документы очень старые. Их возраст не менее пяти тысяч лет, видишь, ими воспользовались просто как бумагой для переплета книги, которая была издана в то время. А вообще-то они могут быть еще древнее.
      - На сколько древнее?
      - Тут трудно что-нибудь сказать, брат. Будь у нас побольше времени, мы с Кун Норбу могли бы проанализировать состав чернил, ведь распад некоторых элементов происходит со вполне определенной скоростью. Но им не более десяти тысяч лет, так как до этого времени район, где располагался город твоей расы, еще не сформировался.
      - Город?!
      Йама никогда не смел надеяться на нечто большее, чем одинокий форт, может быть, маленький поселок, спрятанный в ледяных просторах верховий реки. Или цитадель, глубоко скрытая в скальном монолите - прекрасное, потаенное место, полное древних загадок и чудес... Но город!
      Элифас вынул из-под рубахи небольшую кожаную сумку, открыл застежки и вытащил из нее картонную папку, перевязанную зеленой лентой.
      - Разумеется, здесь нет оригиналов, - объяснил он. - Мой друг, старший служитель, не мог допустить, чтобы такие драгоценные документы покинули пределы библиотеки. Тем не менее это очень хорошие копии, их сделали лучшие мастера библиотеки. В первом документе достоверно воспроизводится ужасный почерк того, кто писал оригинал, изображаются даже пятна и истрепанные места, которые успели возникнуть в оригинале до того, как его использовали для переплета обычной фармакопеи.
      Еще целую минуту он развязывал узел на ленте, потом открыл папку, вытащил свернутый вчетверо и запечатанный черным воском листок бумаги. Листок затрепетал в потоке теплого ветра, который мягкими струями обдувал корпус "Соболя". Йама едва сдержался, чтобы не выхватить бумагу из рук Элифаса.
      Развернув лист, Йама сначала подумал, что держит его вверх ногами, но перевернув, все равно не смог ничего разобрать в неровных строчках закорючек и прочерков.
      Элифас улыбнулся:
      - Это мертвый язык, брат, давно уже мертвый, к тому же писавший пользовался малоизвестным диалектом, но я немного в нем разбираюсь. Здесь краткий отчет уборщика потерпевших крушение боевых машин в Стеклянной Пустыне за срединной точкой мира. Отсюда я и заключил, что документу более пяти тысяч лет. Остатки военных машин были убраны из досягаемой части Стеклянной Пустыни задолго до выхода книги, в которой обнаружен отчет.
      - Так где же оно, где это место?
      - В нескольких сотнях лиг за концом Великой Реки, в цепи огромных пещер. Уборщик полагает, что прежде это был гигантский город, но когда он на него наткнулся, заселенной осталась лишь небольшая часть.
      Йама вспомнил подземные помещения, по которым водила его Беатрис, и капсулу, доставившую их от начала Краевых Гор к речному берегу. С растущим волнением он размышлял о событиях своего детства: младенцем его могли в таком же устройстве перебросить с одного конца реки на другой. Он все еще не знал, живы ли люди его расы, но теперь у путешествия появилась цель, пусть даже она находится в тылу армий еретиков.
      Однако Тамора Элифасу не доверяла, о чем прямо и заявила, когда они вечером обсуждали новости.
      - Ты дурак, раз веришь ему.
      - Элифас считает, что найдет там сокровища, поэтому он и хочет помочь. Он честно не скрывает своих намерений.
      - Он снова хочет помолодеть, - вмешался Пандарас. - Это пустое желание свойственно большинству людей. Вот он кинулся с головой в приключения, как в юности, надеясь, что они обновят его убывающие силы.
      Они сидели на свернутых подстилках под навесом при свете единственной свечи, трепещущей в камедиевом подсвечнике. Элифас был на квартердеке, беседуя с капитаном Икшель Лорквиталь. По левому борту тянулся причудливый рисунок огней Иза, уходя вдаль насколько хватало глаз, по правому - над черным простором воды поднималось Око Хранителей.
      Повар ловил рыбу, спустив удочки с кормы, и Тамора забрала у него несколько штук. Выбрав одну покрупнее, она вцепилась в нее зубами, вырвала кусок и проглотила не жуя.
      - Ха! В этих каракулях может быть все что угодно. Он мог нацарапать их сегодня утром. Ты веришь ему на слово, что это действительно архивы твоей расы.
      - Вовсе не архивы, - возразил Йама. - Это просто отчет о том, что случилось с уборщиком, когда у него сдохли верблюды, напившись отравленной воды. Он бродил по раскаленной пустыне, умирая от жажды, и его подобрало и приютило племя людей, которые выглядели, как я. Он утверждает, что они называли себя Строителями. У них были светлячки и другие машины. Он пробыл там больше десяти дней, пока не поправился. А однажды утром проснулся и увидел, что находится в сотнях лиг от того места, у водопада Великой Реки.
      - Красивая сказка, - пробурчала Тамора, - но где доказательства?
      - Он помнит тропинку, по которой шел, когда его обнаружили спасители. Вот, смотри!
      Йама вынул другой лист из бумаг Элифаса. Тамора поднесла его ближе к слабому огоньку свечи. Пандарас вытянул тощую шею, чтобы лучше увидеть.
      Это была карта.
      К рассвету следующего дня "Соболь", подгоняемый свежим бризом, шел мимо последних предместий Иза, оставляя кремовый след в рыжеватых водах реки. Корабль держался внешней стороны прибрежных течений, мутных от песка и сточных вод из бесчисленных труб. В прежние времена здесь струились чистые потоки, питаемые снежными шапками Краевых Гор. По левому борту, за широкой полосой спокойной воды с мелкими тесно застроенными островами и длинными линиями буйков, отмечавших границы рыбных ферм, тянулась бесконечная, однообразная панорама сгрудившихся домов, которые будто выглядывали из-под сизой дымки от миллионов кухонных очагов. Целые толпы крошечных суденышек шныряли по своим делам у берега: ялики и скифы; маленькие рыбачьи лодки с подвесными реактивными моторами; медлительные сампаны с целыми семьями на борту, с курами, кроликами, карликовыми козами; переполненные речные трамвайчики; лугеры вроде "Соболя", их большие треугольные паруса часто смотрели на мир стилизованной спиралью Ока Хранителей. Время от времени среди мелких посудин проплывала торговая каравелла. Внося смятение, проносилась пинасса с двойным рядом весел, с хищным, клювообразным носом. Звук барабана, который отбивал ритм для гребцов, звонкой дробью катился по водам.
      Сердце Йамы сжималось всякий раз, когда мимо пролетала пинасса, частью в память о случае, когда его пытался похитить доктор Дисмас, но кроме того, он не был уверен, что все-таки ускользнул от префекта Корина. Эта поездка могла быть не более чем передышкой, пока префект Корин или какой-нибудь другой офицер Департамента Туземных Проблем не решит снова его схватить. Когда он очнулся, ему пришлось отослать больше десятка машин, которые следовали за "Соболем", и скорее всего придется отсылать еще.
      Йама не хотел вспоминать ни о младенце зеркального племени, ни о своем сне, когда с ним говорила та женщина, ни о том, как неудачно закончилась процессия. Он надеялся, что все это осталось позади, и ночью молился, чтобы минувшие события без следа канули в прошлое, подумаешь, еще одно чудо в городе, где чудеса - самое обычное дело.
      По правому борту не было ничего, кроме бескрайнего речного простора. Водная гладь тянулась на сотню лиг, до самой линии горизонта, где над тончайшей полоской дальнего берега клубились высокие груды белых облаков. С каждым днем облака будут становиться все выше и ближе, пока наконец не рухнут на землю, неся с собой краткий сезон дождей. Если не считать случайной рыбацкой лодки, тянущей невод с глубоководными деликатесами в сопровождении кружащейся стаи белых птиц, внешние пространства Великой Реки были вотчиной больших кораблей. На огромной, мерцающей равнине в любой час их можно было насчитать не меньше сотни.
      И все шли в низовья.
      На войну.
      Из пяти членов команды на "Соболе" двое, включая толстого повара, были рабами, приобретенными на тюремных аукционах. Самый старый из матросов, корабельный плотник по имени Фалерус, лысый малый с острой змеиной мордочкой и грубыми складками кожи на усыпанном пятнами черепе, тоже был когда-то рабом. Он давно уже выкупил свою свободу, но все равно остался - другого дома у него не было. Из двух других вольнонаемных членов экипажа один, жизнерадостный простодушный человек, носил имя Анчиаль. Он с поразительной легкостью носился по реям и мачте. А про другого, спокойного, застенчивого юношу, говорили, что он убил в бойцовских схватках пятерых противников и сбежал от своего хозяина, потому что не хотел драться с женщиной. Этот парень, Пантин, и второй раб, маленький седой человечек, принадлежали к расе Пандараса. Как только выдавалось свободное время, эти трое усаживались вместе и начинали рассказывать легенды, петь песни и баллады по кругу, друг за другом, иногда это тянулось часами.
      Никому из команды не позволялось подходить к грузовому люку на корме без разрешения капитана Лорквиталь или ее дочери Агиляр. Брезент на люке был натянут, словно на барабане, а сам трюм загружен орудийными запчастями, каждая из которых была щедро залита полимерной пеной и торчала из-под брезента, как огромное мягкое яйцо. У фальшборта на полубаке стояли клетки с курами, цесарками и единственным, зарывшимся в кучу соломы поросенком, а на треугольном куске настила над полубаком, там, где к бушприту крепится леерами парус, располагалась укрытая брезентом легкая пушка.
      Именно здесь устроилась Тамора на второй день. Час за часом она сидела, уставившись в проплывающий мимо берег, и даже Агиляр, веселая, общительная особа, которая утверждала, что в каждом порту на Великой Реке по крайней мере трое мужчин пылают к ней бешеной страстью, не могла добиться от нее и пары слов.
      Йаму все это очень тревожило, но он промолчал, решив про себя, что по-прежнему недостаточно о ней знает и еще меньше о ее расе. Вдруг она не может прийти в себя от их приключений, а особенно от заключения в Департаменте Туземных Проблем? Обсуждать свое пребывание там Тамора не пожелала, и Йама подозревал, что ей не только обрили голову, было кое-что и похуже. И разумеется, Тамору беспокоил и сердил Элифас. Он узурпировал ее место советника! Он, а не она, нашел данные о его происхождении! Йаме и в голову не приходило, что причина меланхолии может быть совсем в другом. В нем самом.
      К концу второго дня "Соболь", спускаясь по течению, наконец добрался до городских окраин. За топями и отмелями, которые оставила отступающая река, поднимались песчаные склоны, усыпанные квадратными зевами древних захоронений. Единственными знаками присутствия человека в этих пустынных местах служили мелкие рыбацкие деревушки на границе новых полей, устроенных там, где река недавно катила свои воды.
      Утром следующего дня ветер совсем стих, треугольный парус на "Соболе" бессильно повис, и корабль медленно дрейфовал по течению. С небес цвета индиго нещадно палило солнце, в жарком мареве воздуха далекие склоны казались волнами раскаленного железа. Огромные корабли, разбросанные по глади сверкающих вод, часами не меняли своего положения.
      В конце концов капитан Лорквиталь приказала спустить парус. С бортов бросили якоря. Команде разрешили по очереди искупаться, и даже капитан Лорквиталь отправилась в воду, одетая в огромную белую сорочку размером с шатер. Она осторожно спустилась по трапу на корме.
      Пандарас плескался в воде, как дельфин, и, дурачась, брызгался на двух своих приятелей. Элифас с достоинством плавал саженками, все время держа седую голову над водой.
      Тамора сидела на палубе полубака и демонстративно не смотрела на веселящихся купальщиков.
      Йама уплыл далеко. Он нашел заросли ламинарии и закутался в ее прохладные скользкие пряди. Этому трюку он выучился еще в детстве. Наполненные газом водоросли будут держать его на воде без всяких усилий. На сверкающей глади воды силуэт корабля выглядел маленькой черной кляксой; Йама мог бы закрыть его одним пальцем.
      Мысли юноши обратились к городу его детства, скоро корабль будет проходить мимо, Йама мог бы сойти, вернуться в замок и зажить прежней безмятежной жизнью. Жениться на Дирив. Конечно, это смешанный брак, но они все равно будут счастливы. Он не станет возражать, если она забеременеет от мужчины своей расы, и вырастит ее детей как своих собственных.
      Но подобные мысли - не более чем пустая фантазия. Он не может вернуться домой. Не может претворяться, что все вокруг не изменилось. Что сам он не изменился. Удивительно и пугающе.
      Он ощущал вибрацию черной машины где-то за пределами обитаемого мира. И даже сейчас, плавая среди густых водорослей, он чувствовал, что под ним собираются машины, видел сквозь слой чистой воды, как по красным пескам ложа реки движутся странные создания с тускло-серебристыми панцирями и длинными членистыми хвостами. Он опустил голову в воду и долго всматривался в это бесконечное собрание, потом снова перевернулся на спину и стал смотреть на далекий корабль, думая о Дирив, Эолисе и обо всем, что оставил в городе своего детства, наконец развернулся и медленно поплыл к кораблю.
      Когда Йама поднялся по трапу, Тамора даже не повернула головы. Нагретые доски палубы на полубаке жгли ему ноги, вода, стекая с мокрого тела, лишь несколько мгновений лежала темными пятнами и тут же высыхала.
      Помолчав, Тамора сказала:
      - Я лазила на мачту. У самого горизонта какое-то пятно. Как будто горит что-то очень большое. Я не понимаю, в чем там дело.
      Йама вспомнил, как Лоб и Луд подожгли корабль, чтобы отвлечь внимание в ту самую ночь, когда его похитил доктор Дисмас.
      - Может быть, это галиот или карака, на которую напали пираты, высказал предположение Йама.
      - Значит, на войне дела хуже, чем я надеялась, раз вражеские рейды доходят до этих мест.
      - Тут всегда были пираты, - возразил Йама. - Они живут среди плавучих островов на самой середине реки.
      Тамора упрямо покачала головой:
      - Все пираты отправились на войну. Там добыча богаче и легче.
      Йама потянулся к ее бритой, изрезанной шрамами голове, но не дотронулся, удержав руку в последний момент.
      - Я тебе не верила, - бросила Тамора. - Не хотела верить.
      Йама понял, о чем она.
      - Я ведь не изменился, Тамора. Я по-прежнему не хочу ничего иного, чем когда встретил тебя в первый раз. Как только я найду своих соплеменников, я хочу отправиться на войну и сражаться изо всех сил.
      - Изо всех сил! - Она наконец повернулась к нему и посмотрела снизу вверх. - Я думала, что ты монстр. Так они мне сказали, пока я сидела в келье. Они говорили, что я могу быть беременна от тебя, носить твое семя. Они меня обследовали.
      - Прости, Тамора, я не знал. Очень жаль.
      - Нет! Это мне жаль. Я проявила слабость. Позволила этим скотам влезть себе в голову. Это не ты поместил чудовище у меня внутри. Это они! И с тех пор оно все время шепчет у меня в мозгу. Знаешь, я всегда знала про тебя правду, просто не хотела ее принять. Вот эти скоты и воспользовались, влезли мне внутрь. Больше этого не случится.
      Внезапно она бешено развернулась и плашмя бросилась на палубу. Движение было таким молниеносным, что Йама не успел среагировать. Тамора поцеловала его ноги, подняла голову и произнесла:
      - Я в тебя не верила. Но теперь верю. Верю, что ты способен творить чудеса. Я буду служить тебе, не щадя жизни. Только позволь!
      Йама поднял ее на ноги, испытывая смущение и неловкость.
      - Мы будем сражаться плечом к плечу, как собирались, - воскликнул он.
      Тамора наконец решилась посмотреть ему в глаза.
      - Об этом я и говорю.
      - Разумеется, против еретиков.
      Но он ответил так быстро, что оба почувствовали: сказано по привычке, не по убеждению. Тамора спасла положение.
      - Понятно, - сказала она. - Как всегда.
      16. О ЧУДЕСАХ
      Элифас говорил:
      - Когда я был совсем молод, то много занимался этим вопросом. Уже тогда я пришел к выводу и не вижу причин менять свое мнение сейчас - существуют три категории чудес.
      Старик сидел с Йамой и Лорквиталь на квартердеке в тени гудящего паруса. Ночью вновь поменялся ветер, сильно задувая с верховий в сторону дальнего берега. Корпус "Соболя" с ревом рассекал волны. Воды реки до самого горизонта играли ослепительными бликами. Белые барашки, будто снежной порошей, усеяли всю бесконечную даль. Справа по борту, в пятидесяти лигах, бушевала гроза. Над тяжелыми пурпурными облаками то и дело сверкали молнии, и по водной равнине неслись отдаленные раскаты грома.
      Элифас загибал длинные тонкие пальцы, отсчитывая предполагаемые категории чудес.
      - Можно говорить о явлениях, противоречащих законам природы. Например, если в полдень солнце не двинется вспять, а продолжит свой путь на ту сторону реки. Бывают явления, которые в природе вполне возможны, но именно в данном порядке - никогда. Например, умерший возвращается к жизни или Око Хранителей восходит в то же время, что и Галактика. Ну, и еще явления, происходящие естественным путем, но которые в случае чуда возникают в отсутствие естественных побудительных сил. Например, если бы этот прекрасный корабль мчался вперед без ветра в парусах и без течения под килем. Таким образом, мы видим, что большая часть чудес - процессы вполне естественные, но не имеющие естественных причин или порядка событий.
      - Что касается меня, - заявила Лорквиталь, - то я не верю во всякие сверхъестественные случаи. На берегу говорят, что матросы суеверны. Но на самом деле мы просто осторожны, ведь на воде нельзя ничему доверять. Мне кажется, чудеса происходят потому, что люди на них надеются. В основном только очень верующие утверждают, что видели чудо. И это естественно. Ведь именно они получат от него максимальную выгоду, даже если сами того не осознают. Лично я полагаю, что, если кто-то объявляет, что видел чудо, он скорее всего просто ошибается.
      Элифас кивнул:
      - Все, что ты говоришь, сестра, справедливо. Самая сложная проблема с чудесами, это не пытаться их объяснить. Труднее всего доказать, что некое событие является чудом, а не простым проявлением законов природы или древней технологии. Доказать, что это не хитро подстроенный трюк и не иллюзия, основанная на добровольном согласии аудитории ей поддаться. В древние времена существовали театры для разума. Там зрители могли обследовать фантастические миры, где чудеса происходили как нечто само самой разумеющееся. Примерно как в театре марионеток. Ведь куклы там могут летать, глотать огонь, восставать из мертвых. Но ведь это не чудеса. Это иллюзии.
      - Значит, можно сказать, - вмешался Йама, - что я видел во сне, как ожила кариатида. Или что я говорил с женщиной из оракула в Храме Черного Колодца. К несчастью, я не могу в это поверить. Истина в том, что в нашем мире существуют вещи, о которых все давно забыли, а я каким-то образом умею возвращать их к жизни. Для меня вопрос не в том, как происходят эти события, а почему они происходят. Если бы я знал ответ, то был бы счастлив.
      Икшель Лорквиталь сказала:
      - До того как умер мой муж, еще до войны, мы ходили по Великой Реке с верховий до самого устья - по крайней мере раз в год. Думаю, я видела большинство рас Слияния, включая самые дикие туземные племена из тех, что обитают у подножия Краевых Гор или в болотах и джунглях вблизи срединной точки мира. Но должна с сожалением признать, молодой человек, я никогда не встречала таких, как ты.
      Йама улыбнулся и, повернувшись к Элифасу, сказал: - Во всяком случае, я рад, что мне не придется тратить время на поиски. Ты их уже провел.
      - Даже такое надежное судно, как "Соболь", не может забраться далее конца реки, - произнес Элифас. - А раса Йамы сейчас может жить только там.
      - Там никто не бывает, - сказала Икшель Лорквиталь. - Только уж самые отчаянные авантюристы и сумасшедшие миссионеры.
      Элифас согласно кивнул:
      - Именно, сестра, лучше и не придумаешь места, чтобы спрятаться.
      Икшель Лорквиталь рассмеялась и захлопала в ладоши. Кисти рук у нее были толстыми, между пальцев висели дряблые перепонки. Звук получился звонкий и громкий.
      - Такой красноречивый господин, - улыбаясь, сказала она, - способен разговором выманить из воды рыбу, убедив ее, что воздух очень полезен. Прекрасные слова впустую тратятся на старую женщину. Вот моя дочь - да. Она настоящий знаток комплиментов. Ее бы порадовала твоя утонченная беседа.
      Элифас поклонился.
      - Должна тебе сказать, - обратилась Икшель Лорквиталь к Йаме, - что такая бледная кожа, как у тебя, не годится для жителей пустыни за срединной точкой мира.
      Элифас возразил:
      - Согласно мемуарам, которые обнаружил мой ученый друг Кун Норбу, старший служитель Департамента Аптекарей и Хирургов, они должны обитать в пещерах ниже поверхности пустыни.
      Йама улыбнулся.
      - Мой отец постоянно роется в земле, пытаясь найти прошлое. Подземный город - самое вероятное место, где можно обнаружить первых людей нашего мира.
      - Именно так, брат, именно так. Много лет назад, когда я был еще совсем молод, если, конечно, подобное можно вообразить, мы с Кун Норбу нашли под разрушенным храмом подземный ход. Ход уходил в глубину, к просторному помещению, где стояли огромные машины, которые не работали. Этот зал оказался таким громадным, что, потратив два дня на его изучение, мы не решились идти дальше. С тех пор мне часто снится этот зал и, бывает, там случаются такие чудеса, что, проснувшись, я боюсь, уж не сошел ли я с ума.
      В серебристых глазах Элифаса играли концентрические круги, сжимались и расширялись, подобно зрачкам. Его гладкая черная кожа имела зернистый рисунок, как на хорошо выделанной шкуре быка. Пальцы казались букетом членистых прутиков. Изящная ушная раковина обрамляла глядящую наружу барабанную перепонку.
      Йама вдруг осознал, что он практически ничего не знает об этом немолодом человеке, который упорно хотел следовать за ним, Йамой, по одной-единственной причине - ему хотелось снова раздуть в своей душе угасший было дух приключений, свойственный его давно ушедшей юности. Прошлой ночью Йама случайно увидел, что Элифас, скрючившись над палубой возле отдушины, что-то шептал в маленький пластмассовый треугольник, видно, какой-то амулет или идол. Какие молитвы? Каким духам? Ясно, что не Хранителям. Тамора права, подумал Йама, нельзя так безраздельно доверять всем подряд.
      Элифас встретился глазами с Йамой и улыбнулся.
      - А что касается вопроса, почему ты оказался способен сотворить то, что сотворил, то это - совсем другая проблема. Следует задаться вот каким вопросом. Происходят ли чудеса оттого, что Хранители или какие-то их представители активно вмешиваются в жизнь нашего мира, или же оттого, что они являются частью естественного хода событий, так и задуманного Хранителями с самого начала?
      Икшель Лорквиталь вынула изо рта погасшую трубку, откинулась в шезлонге и сплюнула в несущиеся мимо волны. Она вытерла рот тыльной стороной своей перепончатой ладони и сказала:
      - Всем известно, что Хранители ушли из нашего мира. Лучше или хуже, он теперь существует сам по себе, и со всем остальным - то же самое. Звезды и раньше были на небе, Хранители только расположили их в более приятные глазу созвездия.
      - Именно так, - отозвался Элифас. - Однако некоторые полагают, что, покидая наш мир, Хранители желали создать для себя некую протяженность от первопричины до самого конца. Таким образом, оставив нас, Хранители фактически вышли за пределы творения. Они все еще наблюдают за нами и направляют наши действия, но более опосредованно, чем когда они выражали свою волю через аватар в оракулах.
      Икшель Лорквиталь вспомнила:
      - Когда еретики заставили умолкнуть последних аватар, было много беспорядков. Тогда сожгли много храмов. Черные были времена.
      - В действительности, - стал объяснять Элифас, - после Эпохи Мятежа выжило очень мало аватар, и они были в таком смятении, что не могли реально влиять на события, а просто были последним прибежищем людей, которые искали ответы на вопросы, ответов не имеющие. Аватары больше не являлись источником вселенской мудрости и кладезем знаний об управлении миром, как это было в Золотой Век до мятежников. Разумеется, там имелись очень полезные программы, которые действовали как библиотекари. Мне все еще их не хватает. Письменные архивы, правда, почти так же обширны, но с ними трудно управляться.
      - Аватары были глазами и устами Хранителей, - сказала Икшель Лорквиталь, - так меня учили еще ребенком. На самом деле я считаю, все это говорилось, чтобы заставить нас подчиняться. Ведь все верят, что Хранители постоянно глядят нам через плечо, как когда-то делали родители.
      - Чудесам требуются свидетельства, - произнес Элифас, возвращаясь к предыдущей теме. - Вполне возможно, что Хранители, например, воскрешают из мертвых рыбу или где-то в тайных пещерах легко перемещают целые горы, жонглируя ими, как мячиками, но что толку? Чудеса открывают нам нечто в природе мира и нашей веры, противореча нашему пониманию этой природы и открывая некую истину о духовном строе самих Хранителей. Разумеется, наш мозг может оказаться слишком мал, чтобы вместить в себя эту истину.
      Икшель Лорквиталь прикрыла глаза внутренними прозрачными веками, словно пытаясь заглянуть в собственный разум.
      - Что касается меня, то я полагаю, чудом можно считать случай, когда имеется такое невероятное стечение обстоятельств, что приходится волей-неволей поверить в чье-то вмешательство, чтобы все сложилось именно так. Любой, с кем случались такие вещи, навсегда изменит представление о своем месте в этом мире.
      - Мир велик, - откликнулся Элифас, - а Вселенная еще больше и значительно старше. Если какое-либо событие возможно, хотя и чудовищно маловероятно, нет причин, чтобы ему не произойти в какой-нибудь точке.
      Икшель Лорквиталь упрямо возразила:
      - Если что-нибудь невероятное произойдет как раз с тобой, особенно если это невероятное спасет тебе жизнь, то ты остановишься и крепко задумаешься, почему повезло тебе, а не другому бедолаге.
      Тут вмешался Йама:
      - Я не настолько скромен, - сказал он, - чтобы думать, будто все, что мне позволено было сделать, если, конечно, я правильно понял слова Элифаса, потребовалось только, чтобы заставить меня изменить свои взгляды или преподать мне урок. Тем не менее я не хочу считать себя посредником, которого использует некая необъяснимая сила. Ведь тогда получается, что каждый свой шаг я делаю не по собственной воле, а по воле чужой силы. Неужели придется поверить, что все мои поступки диктуются чьей-то волей.
      Что произошло, когда толпа стала неистовствовать? Что он сказал? Что сделал? Йама не помнил и не смел спросить, чтобы не демонстрировать слабость и стыд.
      - Это вопрос, который мыслящий человек обязательно должен себе задать, - сказал Элифас. - Единственная достоверная информация гласит, что Хранители взяли из десяти тысяч миров десять тысяч видов животных, преобразовали их по образу и подобию своему и вдохнули в них разум. Однако этого оказалось недостаточно. Каждая раса должна искать собственный путь развития, и это единственное чудо, на которое мы согласны.
      Вообразите себе одно человеческое существо в городе непреобразованной расы. Человек этот может быть поэтом, художником, певцом или священником, но пусть он будет, скажем, поэтом. Он следовал своему призванию, как раньше его отец и дед, ни о чем не задумываясь. Он написал тысячи строк, но каждую из них мог сочинить любой другой поэт этой расы, ныне живущий или давно умерший. Как все непреобразованные, он обладает менее развитым ощущением собственной индивидуальности, в нем сильно чувство единения со своими братьями и сестрами по расе, чувством сообщества. Если его изъять из этого сообщества, он вскоре погибнет, в точности как пчела, залетевшая слишком далеко от своего улья. Как и улей, сообщества непреобразованных объединены не переплетением индивидуальных интересов, а слепым следованием привычке и обычаю.
      И вот однажды ночью, один в своей комнате, но среди тысяч таких же, как он, наш поэт вдруг осенен мыслью, которая прежде не приходила в голову ни единому человеку его расы. С трудом пробирается эта мысль сквозь заскорузлые извилины его мозга, и при ее свете поэт постепенно начинает различать, что есть собственно он, а что - не он. Представьте себе целый океан ламп, горящих одинаковым тусклым светом, а теперь вообразите, что одна из них вдруг разгорается ярче, и сиянием своим затмевает все остальные. Наш поэт записывает свою мысль в форме стихотворения, его печатают и читают, просто потому, что так было всегда: все стихи публикуются и читаются без тени размышления или критики. Таков обычай этого города, и до сих пор никому не приходило в голову в нем усомниться. Однако мысль нашего поэта пускает корни в умах сограждан и расцветает там пышным цветом, подобно искре, упавшей на сухую траву, которая превращает поле в гигантский костер. И вот уже возникает сотня, тысяча, миллион новых мыслей, сражающихся за власть над умами. В городе разгорается война, граждане ищут возможность определить границы своей личности. Различные фракции дерутся прямо на улицах. Те, кто еще не прошел через преображение, невинные и не способные понять перемен, беспощадно отсеиваются. Выжившие оставляют поле сражения, надеясь, вероятно, основать новый город или же просто рассеиваются по всей Великой Реке.
      Нам известно, что преображение инициируется невидимыми машинами, которые наполняют каждую каплю воды, каждый комок почвы, каждое дуновение ветра. Эти микроскопические машины развиваются в мозге преображенных. Они усиливают мощь разума, не повреждая его сути, так город, построенный на месте рыбацкой деревушки, может сохранить от предшественницы тот же план своих основных магистралей. В мозгу непреображенных рас тоже содержатся машины, но они пребывают в латентном состоянии. Так вот, мысль, которая вдруг является среди ночи, будит машины, заставляет огнем полыхать весь народ, пока он не выгорит дотла или не преобразится, - она и есть чудо.
      Чудо Йамы было как раз таким, хотя он (или через него женщина из оракула) принес перемены не одной из обычных непреобразованных рас, а туземной расе, которая, как считается, вообще не способна к преображению. Интересно, одни чудеса могут быть сильнее и удивительнее других? Существует ли иерархия чудес или все они равно невероятны, а оттого одинаково поразительны? Йама продолжал размышлять над этими вопросами, когда Элифас и Икшель Лорквиталь уже сменили тему и стали болтать о другом.
      17. ГОРОД МЕРТВЫХ
      Тамора своими острыми глазами давно углядела ниже по течению намек на дымовой столб, но только в послеполуденную вахту на следующий день матрос, сидевший в "вороньем гнезде" на мачте, мелодично пропел, что слева по борту, на берегу, виден пожар. У самого края суши висело маленькое темное облако размером, по словам Пандараса, с детский кулак. Капитан Лорквиталь сначала внимательно рассмотрела его сквозь очки, а затем заявила, что эту беду им лучше обойти стороной.
      - Ближе к середине есть быстрое течение, мы прекрасно можем им воспользоваться, да и в любом случае там впереди плавучая гавань, которую надо огибать.
      Йама смотрел на берег, постепенно осознавая увиденное. С внезапной тревогой он попросил у капитана ее очки, прищурился, глядя сквозь одну линзу, и берег вдруг прыгнул ему навстречу, оказавшись ужасно знакомым. Уже два дня корабль шел мимо бесплодных холмов, где торчали одни гробницы, но только сейчас Йама догадался, что они приближаются к самому сердцу Города Мертвых.
      Вот широкая, выстланная лоскутным одеялом полей и каналов долина реки Брис, вот круглый утес, с венчающим его замком, а дальше лежат сухие холмы с ожерельями гробниц, с кипами темно-зеленых кедров и черных кипарисов в жарком мареве туманной дали, где на фоне синего неба вырисовываются снежные шапки подножия Краевых Гор. А вот и мелкая бухта с торчащим, как палец, новым причалом, который сквозь топкие берега ведет к самому урезу воды, а дальше тянется набережная - линия прежнего берега в Эолисе.
      И Эолис горел.
      Трехпалубный военный корабль стоял в широком устье бухты, поливая городок иглами зеленого и красного цвета. Там, куда они попадали, плавился камень. Бомбардировка выглядела бессмысленной: все каменные постройки уже сровнялись с землей и все, что могло гореть, горело. Черные клубы дыма тянулись вверх, уплотняя сизую пелену, расстилающуюся над городом. Башня доктора Дисмаса превратилась в оплывший серый сугроб, молнии света сровняли древние руины и теперь лупили по залитым водой полям пеонина, поднимая фонтаны и облака белого пара. Остался стоять только храм с почерневшим от сажи фасадом. Высокие кипарисы, цепочкой окаймлявшие длинный подъем, скрючились или пылали.
      Йама в отчаянии закричал.
      - Что с тобой, господин? - спросил Пандарас.
      Йама с болью покачал головой и быстро поднялся на квартердек, где капитан Лорквиталь и ее дочь уже прокладывали новый курс, разложив на столе лоции. Как во сне, он услышал собственный голос, который просил развернуть "Соболь" к берегу, а не от него.
      - Это мой дом, - объяснял Йама. - Большинство тех, кто мне дорог, живут в этом городе. Моя семья. Друзья.
      Он думал о Дирив. Смелая, умная, находчивая, она обязательно придумает, как спастись. Наверняка она спряталась в холмах за городом. Она знает дорогу к таинственной башне Беатрис и Озрика. А может, эдил забрал ее и семью в замок.
      Конечно, он попытается защитить всех горожан. А может, Дирив укрылась у Ананды, помощника главного жреца в храме Эолиса. Ведь храм еще цел.
      Икшель Лорквиталь жестко взглянула на Йаму и произнесла:
      - Присядь-ка на минуту.
      Йама заметил, что весь дрожит.
      - Я должен сойти на берег.
      - Это слишком опасно, - вмешалась Агиляр. - Когда нужно, я не против подраться, но не с военным кораблем. Он сожжет нас одним выстрелом.
      Тамора, явившись следом за Йамой, стала у него за спиной и заявила:
      - Делай, что он говорит.
      Капитан Лорквиталь перевела взгляд с Таморы на Йаму и спросила:
      - Я должна поступать, как лучше для корабля. Здесь идут военные действия, и я не могу рисковать кораблем и жизнями экипажа.
      Элифас сидел на своем привычном месте возле шезлонга капитанши.
      - Если здесь твой дом, брат, - сказал он, - то не думаешь ли ты, что твоим врагам это известно? Они знают, что ты спускаешься по реке в низовья. Вполне возможно, тебя решили выманить на берег.
      У Йамы перехватило горло.
      - Одолжите мне шлюпку, - попросил он. - Я сам высажусь на берег, а вы, если хотите, становитесь на якоре в плавучей гавани, кроме того, ниже по течению есть отмели и острова смоковниц, где можно спрятать целую флотилию. Через день я вернусь, если же нет, то плывите без меня.
      - Но мы потеряем шлюпку, - сказала Агиляр.
      - Тогда высадите меня прямо сейчас. Я найду вас через три дня по ту сторону от города.
      - Тебе не следует рисковать, брат, - сказал Элифас.
      - Мне бы тоже не хотелось потерять пассажира, - добавила Лорквиталь.
      - Я пойду с ним, - заявила Тамора.
      Пандарас вскочил на поручень у нее за спиной, вытащил свой кинжал и, крутя его над головой, выкрикнул:
      - И я тоже. Ему нужен оруженосец.
      Агиляр распорядилась:
      - Если эти трое собираются за борт, пусть отправляются прямо сейчас, пока мы не попали в сектор обстрела пушек этого молодца.
      Капитан Лорквиталь задумалась, посасывая серебряный свисток, потом обратилась к дочери:
      - Я не желаю, чтобы трое из моих пассажиров лезли в опасную переделку, однако они явно готовы выпрыгнуть за борт, если не найдут другого выхода. Будем держать тот же курс. Может, им удастся сойти на берег, если, конечно, повезет.
      Агиляр в упор посмотрела на Йаму:
      - Ничего хорошего из этого не получится.
      - Будь милосердна, дочка, - попросила ее мать. - Чуть что, мы тут же уйдем.
      - Ты должна ему верить, - обратилась к Лорквиталь Тамора. - Он сумеет вас защитить.
      Йама кивнул, надеясь, что сосуд ее веры не разобьется о рифы его сомнений. Агиляр фыркнула:
      - Тогда будем молиться, чтобы твой Йама нагнал ветер нам в паруса. Без этого будет худо.
      Йама и Тамора сошли с "Соболя" и сели в шлюпку чуть выше плавучей гавани. Пандараса оставили на борту под тем предлогом, что кто-то должен проследить, как капитан Лорквиталь будет придерживаться договоренностей о встрече в полночь. Он стоял на полубаке и махал им вслед, пока кораблик в лучах заходящего солнца разворачивался, направляясь к середине реки.
      Тамора подняла свое весло и сказала:
      - Думаю, что этот чернокожий книжный червь с серебряными глазами прав. Там почти наверняка ловушка.
      Йама беспомощно проговорил:
      - Я знаю. Это дело рук Департамента Туземных Проблем. Замок все еще цел, они его захватили.
      - А мы делаем как раз то, что им надо. Прямиком туда лезем. Ха! По крайней мере застанем их врасплох.
      Если Дирив решила укрыться в замке, то она, конечно, в плену, и префект Корин ее уже допросил. Эта мысль была еще тяжелее, чем страх, что она погибла. Йаме вспомнилось, как она вспорхнула со стены в развалинах близ Эолиса в ту ночь, когда они встретили отшельника. Такая легкая и грациозная. Пушистые волосы мягкой волной укутали тонкое лицо.
      Йама снова схватился за весло. Они дружно взялись грести к плавучему доку. Помолчав, Йама сказал:
      - А вдруг они просто боятся? Как ты думаешь, Тамора, могут они меня бояться?
      - Капитанша и ее дочь тебя точно боятся. И команда тоже. А Элифас больше всех. Я следила за ним. У него есть нож, маленький хорошенький стилет, он спит, не выпуская его из рук.
      - Я доверяю ему больше, чем он доверяет сам себе, - ответил Йама, - но меньше, чем тебе.
      - Ты вообще не должен ему доверять. Он хочет что-то от тебя получить.
      Пока они гребли, Йама часто оборачивался, с болезненной жадностью вглядываясь в горящий город, но видел не больше того, что уже открылось его взгляду с палубы "Соболя". Слишком много дыма, к тому же столбы белого пара продолжали бить фонтанами там, где луч с крейсера шарил по набережной старого русла. Закипала вода в неглубокой бухте и на отмелях, где он когда-то охотился на крабов и искал сокровища, зарытые, как верили все вокруг, как раз в этих местах. Несколько древних монет - вот и вся его тогдашняя добыча. Йама сжал рукой монету, которую откопал в келье Дворца Человеческой Памяти. Она не отличалась от тех, что он выкапывал еще ребенком. Его действительно окружали сокровища, но если бы знать!
      Они пробирались по лабиринту складов, платформ и кранов плавучей гавани. Никто не отозвался на крик Йамы, а длинные эллинги имели заброшенный, пустующий вид. Снова и снова хлопала на ветру дверь, и больше никакого движения.
      Огромный тусклый диск заходящего солнца воспаленным красным зрачком мрачно смотрел сквозь пелену дыма и пара. Воздух царапал горло, отдавая кислым металлическим вкусом. Башни стоящего на утесе замка высоко возносились над вершинами садовых деревьев. Последние лучи солнца окрасили их алым цветом; кровавыми бликами играла река. Тамора забормотала о недобрых знамениях. Вокруг летали хлопья черной сажи, пачкая им одежду и лица. В воде стали попадаться обломки и колотить о борт легкой шлюпки: разбитая мебель, книги, бутылки, обгоревшее тряпье. Отлив уносил весь этот мусор к выходу из бухты. Мимо лодки проплыли упакованные в черный пластик, тугие как барабан тюки прошлогоднего сена. Трупов не было, но Тамора сказала, что это ничего не значит, мертвецы обычно не всплывают на поверхность, пока их не раздует от газов.
      Шлюпка под тупым углом скользнула к берегу выше обрыва. По воде катился свист и грохот легкой пушки военного корабля. Кругом стоял треск лопающихся от жара камней, шипение пара, гул бесчисленных мелких пожаров.
      Йама снова стал задумываться о Дирив. Вдруг эдил оказал сопротивление и теперь является пленником в собственной земле? Что стало с гражданами Эолиса? Что с Дирив? В душе его теснились страх, стыд, гнев и чувство беспомощности. Перед глазами возникало мучительное видение бесстрастного лица префекта Корина.
      На берегу возникло движение, захлопали крылья, это птицы, встревоженные появлением лодки, целой стаей поднялись в воздух, а потом все, как одна, опустились на воду. Йама и Тамора выпрыгнули за борт, оказавшись по пояс в воде, и вытащили шлюпку на топкий берег.
      - Надо было тебе взять рапиру, - проворчала Тамора. - Я обещала о тебе позаботиться, но ты сам все усложняешь. Нужно и самому думать об обороне.
      - Это ведь мой дом, Тамора. Я не могу вернуться туда вооруженным до зубов.
      - Если замок захватили враги, он уже не твой дом.
      - Посмотрим, - сказал Йама, но чтобы ее успокоить, он отломил сук молодой сосны, которую река выбросила на этот болотистый берег. Вода обточила сук, лишив его коры, но гнить он еще не начал, так что получился отличный посох в половину человеческого роста.
      Солнце уже скрылось за Краевые Горы, но Око Хранителей еще не появилось над горизонтом. Свет шел только от пожаров за утесом. Пушка била с неправильными интервалами, и так же нерегулярно возникали вспышки и направленные тепловые удары. Во всех окнах замка горел свет, и это дало Йаме хоть какую-то надежду. Кто бы ни командовал сейчас в замке, ясно, что нападения он не ожидал.
      В наступающей темноте глаза Таморы видели лучше, и она пошла впереди, направляясь вдоль берега над полями пеонина, раскинувшимися в бывшем ложе реки. По старой береговой линии тянулась цепочка финиковых пальм. Ребенком Йама проводил долгие часы в их тени, пока Закиль читал ему и Тельмону лекции из естественной истории. И здесь совсем рядом было место, где он в последний раз встречался с Дирив перед тем, как отправиться в Из с префектом Кориным. Когда Йама с Таморой, поднимаясь по набережной, двигались к пальмам, в темноте перед ними раздался негромкий треск. Тамора схватила Йаму за руку и, пригнув голову, прошептала, что она пойдет вперед и посмотрит.
      - Но там нет машин, - так же шепотом ответил Йама. - А у них обязательно должны быть машины.
      Сквозь изящные арки пальмовых листьев промелькнул свет, раздался металлический лязг и внезапно к ним бросились пять странных паукообразных созданий размером со взрослого человека. За ними бежали вооруженные солдаты.
      - Ее мы убьем, - сказал командир патруля, молодой нервный лейтенант, обращаясь к заклинателю. - Она не имеет никакого значения. Просто маленькая грязная наемница. Даже мать о ней не вспомнит.
      Тамора зашипела и попыталась плюнуть в лейтенанта, но машины держали ее так крепко, что она и голову не могла повернуть.
      - Моим паукам все равно, мертвая она или живая, они так и так ее удержат, - сказал заклинатель. - А она может рассказать что-нибудь полезное. Я буду рад подвергнуть ее машинной обработке. У ее племени сильная воля, так что можно будет продемонстрировать все возможности этой штуки.
      Йаму и Тамору крепко и очень болезненно спеленали хлыстообразные отростки машин-пауков. Они даже не доставали ногами до земли. Один из солдат отобрал у Таморы саблю, когда она бросилась на него в начале схватки, а свой сук Йама обломил о машину, которая его теперь держала.
      - Если вы ее убьете, - крикнул Йама, - то убейте и меня, клянусь, я все равно с вами расправлюсь.
      - Ты не в том положении, - отозвался лейтенант, - чтобы диктовать мне, что делать. - Он рассмеялся и оглянулся на своих спутников, солдаты тоже расхохотались. Лейтенант, смуглый парень в пластиковых доспехах поверх кожаного кафтана, был вооружен энергопистолетом, который торчал из его патронташа, крест накрест надетого на кирасу.
      Йама подождал, пока они успокоились и снова повернулись к нему, ожидая ответа. Он помолчал, а потом спокойно сказал:
      - Меня разыскивает префект Корин, я ему очень нужен. Он хочет, чтобы я работал на благо Департамента. Если вы убьете мою спутницу, я поступлю так: соглашусь стать лояльным сотрудником, а потом разыщу вас и убью.
      Лейтенант сплюнул и носком ботинка втоптал слюну в пыль.
      - О, я не стану ее убивать, - сказал он. - Бывают вещи похуже смерти. Тогда ты сам пожалеешь, что не позволил мне подарить ей чистую смерть, солдатскую. Машины Нергаля ужасны, и эти - еще самые приятные.
      Свободные пауки собрались в группу позади солдат и держали электрические лампы, на свет которых из темноты слетелась масса мошкары. Грубые с виду создания: решетка из алюминиевых трубок, мотор и датчики, установленные на высоких членистых лапах. Между передней парой конечностей кустом торчал десяток длинных непрерывно извивающихся щупальцев из скрепленных металлических колец, на концах которых болтались клещевидные манипуляторы.
      Щупальца паука, державшего Йаму, плотно обмотались вокруг его рук и ног. Они больно врезались в кожу и испускали слабый электрический разряд. Йама не чувствовал эти машины. Ими управлял заклинатель, Нергаль, человек с черной, слегка люминесцирующей в стерильном электрическом свете кожей и большими круглыми глазами, холодными, как камень. На нем была длинная металлическая кольчуга и медный, очень плотно сидящий шлем. Белые облегающие перчатки до локтей скрывали его руки.
      - Они тебе не подвластны, - заявил Йаме Нергаль. Он сделал какой-то жест левой, затянутой в перчатку рукой, и машина, которая держала Йаму, накренилась влево, потом опять выпрямилась. Йама почувствовал мысль заклинателя, и в душе его шевельнулась надежда. Нергаль важно проговорил:
      - Это новый класс машин. Они первые, построенные со времен сотворения мира. Они танцуют под мою музыку, никому больше не подчиняясь.
      - У них нет разума, - сказал Йама, - какая же от них может быть польза?
      - Они изловили тебя, Йамаманама, и держат. Для начала этого хватит. У них не меньше логики, чем у любого из насекомых, а думать им не о чем. Размышления - это роскошь, любой работяга тебе это подтвердит.
      - Хватит болтовни, - вмешался лейтенант. - Мы должны доставить добычу в замок. Не очень-то мне нравится этот засохший сад.
      - Абсолютно правильно, - заметил Йама. - Мертвые могут быть опасны.
      - Заткни свою пасть или я прикажу вставить тебе кляп, - прорычал лейтенант. - Ты сам скоро окажешься среди мертвецов, вот тогда и будешь меня пугать. - Лейтенант снова захохотал, но солдаты его не поддержали. Он сверкнул на них взглядом и резко бросил: - Не трусьте. Здесь нет ничего, с чем мы не справимся.
      Подчиняясь знакам, которые выписывал в воздухе Нергаль, машины со связанными пленниками двинулись в самом центре группы остальных пауков. Ревели моторы, лязгали гидравлические связки. С обеих сторон выстроились солдаты, держа ружья на караул.
      - Пусть эти твари идут побыстрее, - сказал лейтенант. - У этой парочки могут быть сообщники.
      - Я думал, вы всех выгнали, - заметил Нергаль. - Большинство скрылось в низовьях.
      - Мы не гарантируем безопасности за пределами охраняемого периметра, сказал лейтенант. - Пусть эти штуки прибавят скорость.
      - Как только мы доберемся до мощеной дороги, они смогут двигаться побыстрее. Равновесие на грунтовой поверхности - дело очень сложное, оно отнимает значительную часть мощности сервера.
      - Если возникнут проблемы, - заявил лейтенант, - мы бросим машины.
      - Ты мне это уже не раз говорил, и я тебе снова отвечу: если возникнут проблемы, мои машины с ними легко справятся. Их процессоры и серверы хорошо приспособлены к боевым условиям, у них есть инфракрасные приборы наблюдения и пушки, стреляющие со скоростью тысячу пуль в минуту. Скоро, лейтенант, все наши армии будут состоять из таких машин. Только представь! Прибавив еще мощь Йамаманамы, мы легко отбросим еретиков за устье реки.
      - Не стоит говорить об этом при моих людях, - буркнул лейтенант.
      Тут вмешался Йама:
      - Приятно познакомиться с одним из тех, кто экспериментировал со мной во время моего краткого пребывания во Дворце Человеческой Памяти. Очень тебе обязан, Нергаль.
      Теперь патруль приближался к одной из широких, вымощенных белым камнем улиц Города Мертвых. Здесь было похоронено множество купцов. Их тесно стоящие гробницы поблескивали в наступающей темноте. Множество резных пирамид, стел и статуй украшали этот квартал. Даже в смерти купцы продолжали соперничать с конкурентами.
      - Ты снова будешь нашим гостем, - ухмыляясь, сказал Нергаль.
      - До тех пор он успеет тебя убить, - заявила Тамора, - лучше сразу его отпусти.
      - Не думаю, что это правильно, - ответил Нергаль. - Надо еще многое изучить. У твоего мозга, Йамаманама, есть некая особенность, а может, это особенность твоей нервной системы, которая позволяет тебе взаимодействовать с древними машинами. Мы ее обнаружим, даже если придется вскрыть тебе череп и изрезать тебя на тонкие ломтики. Но, надеюсь, этого не потребуется. Будет лучше, если ты сам согласишься сотрудничать и сам расскажешь, как это делается.
      - Едва ли я сумею объяснить, - сказал Йама, - но наверняка могу показать.
      - Мы выясним, как управлять машинами, которые захватили еретики, продолжал Нергаль. - Мы будем управлять всеми машинами, а значит, и всем миром. И это только для начала.
      Теперь они добрались до первых гробниц. Солдаты рассредоточились по флангам, а машины, ступив на мостовую, пошли быстрее, направляя свет ламп то в одну сторону, то в другую. Гробницы здесь были размером с настоящие дома, но вырезанные очень грубо. Когда дошли до более древних и более изящных надгробий, Йама почувствовал, что к нему тянется, просыпаясь, некое сообщество, и объяснил, что нужно делать.
      И тут ночь вспыхнула светом из прошлого.
      Солдаты в панике принялись палить, а к ним тянулись мертвые руки. Йама проник глубоко в структуру фантомов и преобразил ее. Больше не было улыбающихся мужчин и женщин, которые навязчиво стремились рассказать любому, кто согласен их слушать, истории жизни тех мертвецов, которых они представляли. Вместо этого появились иссохшие лица, сверкающие глаза или не глаза даже, а просто черные пустые провалы в оголенных черепах. Пергаментная, задубевшая кожа морщится на длинных костях, костлявые пальцы тянутся к лицам живых. Дикий смех, вопли, ультразвуковая вибрация, которая передавалась Йаме по конечности той машины, которая так крепко его держала. Внезапно спустился плотный туман, наполненный бликами кошмарных теней. Солдаты растаяли в нем без следа, не видно стало даже вспышек ружейных выстрелов, хотя в воздухе резко отдавались их крики и катилось бесконечное эхо стрельбы.
      Где-то в тумане лейтенант прокричал приказ прекратить стрельбу, что все это просто хитрый трюк. Но солдаты оказались разрознены, ослеплены туманом и окружены целым полчищем мертвецов. Машины Нергаля вдруг встали посреди чего-то, выглядевшего как затянутая туманом древняя улица. Скелеты тягловых животных тащили повозки, набитые разлагающимися телами, которые шевелились, сохраняя тень призрачной Полужизни. Бледные силуэты с горящими глазами выглядывали из окон домов. У ног Йамы, которого все еще крепко держал на весу паук, заклинатель пал на колени. Облитые перчатками руки сошлись на его горле и сжимались с неотвратимой силой. Расширившимися от ужаса глазами он смотрел Йаме в лицо, безуспешно хватая ртом воздух.
      Йама ощутил ужасное, ликующее чувство триумфа. Он не поддался жалости.
      - Я не могу управлять твоими машинами, - прокричал он. - Но я могу управлять тем, что ты используешь для контроля над ними. Ты дурак! Воспользовался старой технологией, чтобы управлять новой!
      Нергаль его не слышал. Он все еще стоял на коленях, но был мертв, задушенный системой обратной связи, которую он применял для управления своими машинами. Голова его склонилась вниз, пока лоб не ударился оземь, тогда тело расслабилось, упало и покатилось в канаву. Щупальца, удерживающие Йаму, потеряли вдруг силу, и он упал прямо на землю. Вокруг с металлическим лязганьем падали пауки.
      Солдаты все еще кричали от ужаса, а Йама и Тамора уже добрались до древней лестницы. Йама разбудил всех до одного фантомов-аспектов в Городе Мертвых. Невысокие холмы, плотно уставленные гробницами и памятниками, до половины тонули в сверхъестественном жутком тумане. Тамора несла ружье, взятое у убитого ею солдата. Она не смогла найти того, кто забрал ее саблю, и ворчливо сокрушалась о потере.
      - В Департаменте Туземных Проблем я уже потеряла свой меч, - говорила она. - У него было прекрасное закаленное лезвие, и он недешево мне достался. Я не оказалась бы здесь, если бы не задолжала за него Горго. А теперь и замену отобрали.
      - Я найду тебе другой, - успокоил ее Йама. - У нас в арсенале их полно. - Он объяснил ей, что узкая лестница с вытертыми, а иногда и сломанными ступенями, по которой они взбирались, выведет их прямо к пологому склону горы. Ею часто пользовалась кухонная прислуга из замка. - Некоторые травы растут только вблизи гробниц, - продолжал рассказывать Йама. Мертвецы придают почве необходимые этим растениям свойства. Когда я был совсем ребенком, то каждое утро ходил их собирать с младшим поваренком.
      - У тебя было странное детство, Йама. Не многим придет в голову использовать кладбище как огород.
      - Нам повезло, что я так хорошо знаю кладбище. Солдаты заблудились, испугавшись иллюзий, наведенных этими гробницами, а я привел нас обоих к цели самым коротким и быстрым путем.
      - Я рада, что Нергаль мертв. Он создал замечательные машины, - сказала Тамора.
      Чувство триумфа, которое охватило Йаму, когда он убил Нергаля, теперь рассеялось, словно что-то проснулось в нем, а потом снова отправилось спать. Но дело сделано, и, может, к лучшему, что заклинатель мертв, иначе у Йамы появился бы еще один враг, который стал бы его преследовать.
      - На самом деле пауки Нергаля ничуть не хуже, чем твое ружье или тигровая змея. Они точно так же не имеют сознания, а значит, и не способны разделять добро и зло. Зло можно творить, сознательно отрицая добро.
      - Это я и имею в виду. Он хотел творить с их помощью зло. И с твоей помощью тоже. Йама, ты правда можешь подчинить своей воле машины всего мира?
      - Надеюсь, что Нергаль просто хвастал, но на самом деле я и сам не знаю.
      Добравшись до верхней лестницы, они услышали крики. Еще дальше слышался надрывный лай собак.
      Усмехнувшись, Тамора сверкнула в темноте белыми зубами:
      - И я надеюсь, ты сможешь успокоить сторожевых псов, как сделал это в доме того торговца.
      - Они меня знают, - ответил Йама. - Это второй трюк, которому я научился.
      - А первый?
      - Ты сама только что видела. Хотя тогда я, конечно, считал, что фантомы умерших интересуются мной не более, чем другими. Теперь-то я понимаю, что сам притягивал их к себе. От них я много чего узнал, когда они защищали память тех, кого представляли.
      - Все, что ты делаешь, необычно, - сказала Тамора, и Йама услышал в ее голосе те же нотки, что звучали в нем, когда два дня назад она клялась отдать за него жизнь.
      У ворот стояли двое солдат. Тамора шепнула Йаме, что сама справится с ними. Он забрался в кусты у поворота дороги и стал наблюдать за игрой света в туманном озере далеко внизу. Теперь туман покрывал все - даже самые высокие памятники в Городе Мертвых. Сторожевые псы были где-то рядом, он быстро переговорил с ними и принялся ждать возвращения Таморы.
      Она появилась настолько бесшумно, что казалось, вышла из скрытой в темноте двери. Тамора закинула на плечо ружье, а в руке несла короткий меч. Усевшись рядом с Йамой, она красным языком слизнула с плеча кровь и только потом сказала:
      - Первого я убила руками, а второго - мечом, который взяла у первого. Ты что, собираешься сидеть здесь всю ночь или мы все же отправимся на рандеву? Конечно, если толстая капитанша потрудится сдержать свое слово.
      - Сдержит. Пандарас заставит или же утопит ее корабль, пытаясь заставить. Но я не думаю, что ее придется уговаривать. Она - хорошая женщина.
      - Ха! Ты слишком доверяешь людям. Как бы тебе это боком не вышло.
      Они прошли в ворота, и Йама подозвал собак. Они радостно выскочили из-за деревьев и кинулись ему навстречу через широкий газон. Тамора стояла неподвижно, подняв над головой меч, а Йама погладил каждого пса, назвал его по имени и дал понюхать свои руки.
      Свет из окон зала отражался в пластинках на собачьих шеях, блестел на влажных мордах, искрами, играл в черных глазах.
      - Они тебя не тронут, - сказал он Таморе. - Я сказал им, что ты - мой друг.
      - Не люблю собак. Даже твоих. Где вход в дом?
      В сопровождении толкающихся собак Тамора и Йама прошли вдоль двух стен замка и попади во двор, где недавно Йама простился с эдилом и домочадцами и куда уже никогда не рассчитывал вернуться. Караульня и дом сержанта Родена тонули во мраке.
      - Они все сейчас ждут нас, - ухмыльнулась Тамора.
      - Собаки убили всех солдат во дворе, - сказал Йама. - Двое у ворот твои. Еще десять - мои.
      Они прошли через огород. Йама распахнул дверь и увидел, что ничего не изменилось. Люди у большого очага отодвинули стулья и поднялись, при неверном свете свечей лица их казались бледными масками. Здесь собралась домашняя прислуга.
      - Тебе грозит опасность, молодой человек, - крикнул Паролис, высокий и тощий смотритель винных погребов. Из оставшихся слуг он был самым старшим и говорил за всех. - Ты увидел за-за-зажженную в городе свечу. И ты приехал на свет. Он так и сказал, что ты никуда не денешься. Беги! Беги сейчас же! Пока его солдаты тебя не нашли.
      - Я их сам нашел с помощью моей спутницы Таморы. Как мой отец, Паролис? Что они с ним сделали?
      Пламя толстой свечи, которую Паролис держал в руках, швыряло искорки света в самую середину его сузившихся зрачков. Эти искры стали вдруг расплываться, цепочка маленьких капель покатилась по влажным щекам старого слуги и закапала с острого подбородка. Он медленно проговорил:
      - Твоего отца здесь сейчас нет, молодой го-господин. Прошлой ночью он скрылся. Сержант Ро-роден ему помог. Тут было небольшое восстание.
      - Мы думаем, что они отправились за реку, - сказал кондитер Бертрам, он был вдвое ниже Паролиса, но зато в два раза толще. На плече он, как клюшку, держал большой ковш.
      Паролис потер щеки тыльной стороной ладони и сказал:
      - По крайней мере мы считаем, что он отправился именно туда. Но точно не знаем. Некоторые из твоих домочадцев тоже успели скрыться, но, увы, не все. Остались те, кто здесь, и еще библиотекарь.
      Йама почувствовал громадное облегчение. Он боялся самого худшего, теперь этот груз упал с его плеч. Он сказал:
      - Но все же мой отец жив. А дочь торговца, Дирив? Ее семья укрывается здесь?
      - Я ее не видел, - ответил Бертран. - Мне очень жаль, молодой господин.
      - Они очень плохо обходились с твоим отцом, молодой го-господин, сообщил Паролис. - Поместили в его доме предателя, допрашивали с помощью ужасных машин из-за того, что он им противился, когда сожгли город.
      - Кое-кому я уже отомстил, - сказал Йама. - Изобретатель мертв.
      - Но змей еще жив. Когда он увидел огни в Городе Мертвых, он страшно на-напугался и приказал надзирателям нас здесь запереть.
      - Я поговорю с этим гадом, - мрачно пообещал Йама.
      - Мы пойдем с тобой, молодой го-господин. У нас нет оружия, только кухонная утварь, но мы сделаем все, что сможем. Ужасные времена. Департамент воюет сам с собой.
      - Надеюсь, скоро все кончится, - сказал Йама. - Ну, кто со мной?
      Собрались все.
      В галерее менестрелей, где когда-то Йама подслушивал доктора Дисмаса и своего отца, было два солдата, но только один успел выстрелить до того, как Тамора прикончила их из ружья. Один упал на спину, а второй перевалился через ограду, с тяжелым хлюпающим звуком упал на длинный полированный стол, дернулся и затих.
      - Исчезли знамена, - заметил Йама, посмотрев на высокий сводчатый потолок. Без них зал выглядел более объемным и заброшенным.
      - Их сожгли, - сказал Паролис. - Они так страшно горели. Префект назвал это "жертвенный огонь тщеславия". Он за-за-заставил твоего отца смотреть. Для него это было наказание, хуже, чем машины.
      Йама и Тамора провели стаю сторожевых собак и толпу слуг через большой зал к высоким двойным дверям в приемный покой. Там стояли еще два солдата. Один успел сбежать, а второй умер, проклиная трусость товарища. Йама и Тамора распахнули двери. Высокая квадратная комната была залита светом, но пуста. Со стен исчезли четыре больших гобелена, но высокое кресло под балдахином, где обычно сидел эдил, все еще стояло на помосте в центре комнаты.
      Йама обошел помост, нырнул в маленькую дверь и пошел по узкой лестнице, которая вела в личные покои эдила. Нет нужды прятаться, тревогу, видимо, подняли уже давно. Радостные крики прислуги, звон доспехов сторожевых псов, когда они задевали за прогнутые дугой цепи, - все это создавало ужасный шум. Во главе с Йамой вся толпа рванулась в коридор. Некоторые из слуг колотили по стенам, топали ногами и кричали изменнику, чтобы он выходил. Дверь в покои эдила оказалась заперта, но Тамора одним движением прострелила замок и ногой распахнула дверь.
      В комнате было жарко и душно. Пахло сексом, пролитым вином, сигаретным дымом. Горели сотни свечей, они стояли на всех поверхностях в лужах расплавленного воска. Кругом среди куч пустых бутылок и нераспечатанных коробок с едой валялись бумаги. Медный перегонный куб был разбит, его детали рассыпались по мокрому от вина ковру.
      На кровати сидел человек. Двумя руками он поднял пистолет и целился в Йаму. Он был абсолютно гол, наготу прикрывала только смятая грязная простыня. Рядом с ним лежала обнаженная женщина, прижимавшая к груди валик от кровати. Одна из городских блудниц. Ее синий парик съехал набок, вокруг рта, как синяк, расползалась черная краска, широко раскрытые глаза тоже грубо обведены черным.
      - Не думай, что я им не воспользуюсь, - сказал Торин, показывая полный рот белых, острых; как иглы, зубов. Горбатая спина вдавалась в изголовье кровати. Бритая голова сверкала от пота. - Значит, ты вернулся. Корин так и говорил. Теперь ты мой. Пусть этот сброд уйдет, и мы поговорим, парень.
      - Не-не-не слушай его, молодой го-го-господин, - вскричал Паролис.
      Бертрам добавил:
      - Он не может убить нас всех.
      - Он ничего не сделает, - сказал Йама. - Он знает, что солдаты разбежались и что нельзя позвать на помощь префекта Корина. Как долго ты ему служишь, Торин?
      - Если надо, он сожжет тебя, как сжег город. - Пистолет качнулся в его руке, он скосил глаза на короткое тупое дуло и снова навел его в грудь Йаме. Торин был очень пьян.
      - Тогда тебе тоже гореть. Мне грустно, что ты стал таким, Торин. Ты ведь был добрым другом моему отцу.
      - Я всегда был слугой Департамента. Твой отец предатель. Он скрыл то, что знал о тебе, даже от префекта Корина. Но он, придурок, все записал. Записи где-то здесь. Если он не понимал, что попало ему в руки, то он дурак, а если понимал, то самый страшный предатель в нашей истории.
      - Я не стану орудием Департамента, - сказал Йама.
      - Значит, ты такой же дурак и предатель, как эдил. Я бы убил тебя на месте.
      - Я буду сражаться с еретиками, как все, - сказал Йама, - но боюсь, у префекта Корина на меня другие планы. Он хотел бы с моей помощью уничтожить другие департаменты. Он захватил бы весь мир, если б мог. Отдай пистолет, Торин, и я тебе позволю уйти.
      - Отойди! Говорю тебе, не подходи! - Торин схватил обнаженную женщину, подтащив ее, посадил перед собой и приставил к ее голове пистолет. - Я убью ее и вас всех тоже! Сожгу всю эту сволочную груду камней!
      Тут женщина с удивительной силой нанесла Торину удар под узкую челюсть, его острые зубы впились в нижнюю губу, он вскрикнул от боли, пистолет выстрелил. Его огненный красный луч прошел в пальце от лица Торина, прожег балдахин и отразился от потолка. Балдахин вспыхнул, Тамора в прыжке пролетела через комнату и одним ударом перебила Торину руку.
      Торин, с ожогом на пол-лица от пролетевшего мимо заряда, не стал отвечать ни на один вопрос Йамы. Йама оставил его на милость остальных слуг и вместе с Таморой отправился искать Закиля.
      Тощий, высокий библиотекарь оказался на месте, в библиотеке. Его приковали за ошейник; длинная цепь тянулась к кольцу, скользящему по железному рельсу над головой. Щеку рассекала свежая, кровоточащая рана. Он спокойно наблюдал своими бесстрашными черными глазами, как Тамора безуспешно пыталась разрубить цепь мечом.
      - Она из закаленной стали, - прокомментировал Закиль. - Закаляли бычьей кровью, по-моему. Ты затупишь клинок, госпожа.
      - Все равно это дерьмо, - буркнула Тамора, но все же бросила меч на аккуратно заправленную койку Закиля, которая, как всегда, стояла под большими алюминиевыми стеллажами. Она резко подпрыгнула и раскачивалась на распорке, которой крепился к потолку рельс, пока та не вылетела вместе с тучей пластиковой крошки и пыли. Потом она сняла кольцо с рельса и бросила свободный конец цепи к длинным голым ногам Закиля.
      Широким рукавом своей мантии Закиль стер пыль с верхних полок стеллажа и сказал:
      - Может быть, было бы лучше оставить меня на цепи, молодой господин. Торину, конечно, воздадут по заслугам и очень быстро, но те, кому он служил, скоро вернутся.
      - Ты должен пойти со мной, - сказал Йама.
      - Ты сам понимаешь, что я никуда не уйду. Я отвечаю за книги и не могу взять все их с собой. И даже если бы мог, разве я сумел бы уберечь их? Надеюсь, твой экземпляр Пуран еще у тебя?
      - Я всегда ношу его с собой.
      Закиль поднял тяжелую цепь и перекинул ее через руку.
      - В нужных обстоятельствах он тебя многому научит. Я рад, что ты вернулся, молодой господин, но боюсь, впереди тебя ждет дальняя дорога.
      - Насколько много знает обо мне мой отец? Что он скрыл от Департамента?
      - И от тебя? - улыбнулся Закиль. - Он сообщил тебе обстоятельства твоего появления в Эолисе. Что касается остального, то он сам должен тебе рассказать, а не я, ибо он лучше все понимает. Сержант Роден со своими молодцами увез твоего отца за реку. Добрый сержант и меня звал с собой, но, увы...
      Йама улыбнулся:
      - Ты не мог бросить книги.
      - Именно так. Пусть я раб, но раб не Департамента, а своего долга, долга библиотекаря замка. Все так, как и следует быть. Я храню клятву, которую однажды нарушил, когда был моложе тебя. В твоем возрасте я, ослепленный гордыней, считал, что знаю лучше, чем те, кому я служил, но теперь все иначе. Возраст дает возможность видеть события в перспективе. Как будто взбираешься на Краевые Горы. Конечно, в конце концов начинает не хватать воздуха, но зато какой вид! Эти книги - вся моя жизнь, молодой господин, я их не оставлю.
      - Ты знаешь, что случилось с народом амнанов?
      - Многие успели перебраться за реку, но Дирив с семьей уехали за день до того, как крейсер бросил якорь в нашей бухте. Теперь здесь говорят, что они были лазутчиками и скрылись, но я не верю.
      Сердце Йамы радостно сжалось. Ему показалось, что он взлетел к потолку. Усмехнувшись, он произнес:
      - Значит, она в безопасности.
      Он догадывался, куда они отправились. Она должна сейчас быть вместе с Озриком и Беатрис в самой старой части Города Мертвых у подножия Краевых Гор.
      - Может быть, она вернется, - успокаивающе проговорил Закиль. - А возможно, ты получишь от нее весточку.
      - Скажи ей, что я отправляюсь в низовья, но я вернусь.
      - И все? Хорошо, скажу, когда увижу ее.
      - Я буду скучать о тебе, Закиль.
      - Мы ведь уже простились. Не беспокойся обо мне или о книгах. Торин накопил много обид на замок, ведь он ставил себя выше, чем есть. Но префект Корин зол не на замок, а на тебя.
      - Надо идти, - сказала Тамора. - До встречи меньше часа.
      18. ПЛАВУЧИЙ ЛЕС
      На рандеву они опоздали, но "Соболь", как и было обещано, ждал их выше плавающих доков. Йама и Тамора стояли у парапета квартердека, а маленький кораблик уходил прочь от горящего города. Военный корабль все еще поливал город иглами раскаленного света. Йама, хотя и отомстил за муки своего отца, испытывал смешанное чувство стыда, гнева и отчаяния. Он стоял, выпрямившись и уцепившись за парапет, так что боль от сжатых пальцев отдавалась в локтях. Он смотрел на пепел родного города, и по лицу его катились крупные слезы. Пусть он ничего не в состоянии сделать, по крайней мере будет свидетелем. Он не отведет взгляда от картины этого разрушения и навсегда сохранит о нем память.
      Матросы, толкая друг друга, шептались, что он плачет о доме, но были только отчасти правы. Сам того не сознавая, Йама оплакивал собственную невинность.
      Впередсмотрящий прокричал предупреждение. Тамора показала на огни пакетбота, который спешил к выходу из бухты, намереваясь, по всей видимости, перехватить "Соболь".
      - Он идет, - сказал Йама. - Я так и знал, что он явится. Но тут его снова охватил страх, пришлось прислониться к парапету, покрепче за него ухватившись. Крупная дрожь сотрясала все тело.
      Капитан Лорквиталь приказала отпустить стаксели.
      - Мы пойдем полным ходом, - сказала она Йаме. - Они идут на веслах, но пока есть ветер, мы легко оторвемся.
      Тамора хотела расчехлить пушку и раздать оружие, но капитан Лорквиталь отказалась, да и Агиляр упрямо преграждала путь к сундуку с оружием. Йама положил руку на плечо Таморе и удивился, поняв, что она дрожит так же сильно, как и он. Префект Корин оставил свой след в их душах.
      - Я буду придерживаться нашего соглашения, - сказала капитан Лорквиталь. - Но и вы тоже. Мы не станем устраивать сражение ни за правое, ни за злое дело.
      Силуэт пакетбота четко вырисовывался на фоне горящего города. Он летел по кроваво-красной воде. Единственный ряд весел дружно взлетал под ритм барабана. На мачте горел белый фонарь, сигнал, что на пакетботе желают вступить в переговоры. Несколько минут расстояние сокращалось, потом "Соболь" поймал ветер и стал отрываться.
      Вдруг с борта пакетбота что-то взлетело. Предмет понесся над водой, как подпрыгивающий на волнах камень, потом взлетел выше и поднялся над "Соболем" раньше, чем Тамора успела прицелиться из захваченного ружья. Это оказалась маленькая машина, плоская, как тарелка. Она быстро крутилась над кораблем, рывками дергаясь то вправо, то влево над самой мачтой. Йама вспомнил о той машине, которую послали против него в Департаменте Туземных Проблем, разум этой тоже был защищен сложными логическими петлями, которые занимали все внимание Йамы, пока он их распутывал. Впечатление было такое, будто ныряешь в заросли колючек, где отовсюду торчат шипы, щелкают челюсти, сверкают ножи. Внезапно из машины вырвался сноп мертвенно-бледного света, под ногами легли четкие тени, сверху раздался громовой голос, приказывая "Соболю" немедленно остановиться, иначе будет срезан парус.
      Капитан Лорквиталь, сложив рупором ладони, прокричала через все растущую полосу воды между "Соболем" и пакетботом:
      - Предъявите ваши полномочия!
      Машина нырнула, целясь своим острым режущим краем в штаг, и в этот момент Йама прошел через последние защитные рубежи и добрался до ее нехитрого, линейного разума. Машина качнулась в сторону и повалилась вниз.
      Пролетев долгий путь до воды, она почти без всплеска исчезла в волнах.
      Капитан Лорквиталь посмотрела на Йаму долгим жестким взглядом, но промолчала.
      - Что ж, - сказала Тамора, - теперь он поймет, что ты на борту.
      - Он и раньше это знал.
      Теперь началась гонка между "Соболем" и пакетботом, соревнование в ловкости капитанов и матросов. Военный корабль развернул свою лазерную пушку от города, но было уже поздно, он успел сделать только пару выстрелов, а потом "Соболь" достиг нижнего выхода из бухты (пеониновая мельница превратилась в кучку стекловидного шлака) и крейсер вместе с пылающим городом скрылись из виду.
      Йама терзал свою память, вспоминая карту сложной паутины течений, а "Соболь" блуждал по лабиринту прибрежных отмелей и кущ смоковниц. На носу поставили человека, и он промерял глубины. Йама всю ночь простоял вместе с капитаном Лорквиталь и рулевым, а команда по очереди отдыхала. Пандарас и Элифас спали на циновках под навесом. Тамора мерила шагами палубу либо стояла рядом с матросом на носу, вглядываясь в темноту или шлифуя свой меч, который она выбрала в арсенале замка. Элифас проснулся перед рассветом, пришел на кормовую палубу и спросил, как дела.
      - Ну, видели же, - ответила Лорквиталь. - Мы еще живы и, если ветер не переменился, еще поживем.
      Перед кораблем повсюду мелькали плавучие острова, десятки тысяч зеленых точек рассыпались по необъятной равнине реки. Края облака, горой нависшего над дальним берегом, вспыхнули, поймав первый рассветный луч. Его воздушные башни засверкали пурпуром и золотом.
      Элифас облокотился на парапет рядом с Йамой, а тот всматривался в светлеющий горизонт, пытаясь различить в свете восходящего солнца дым родного города на фоне бесконечной береговой линии. Старик прочистил глотку, сплюнул в пенные воды, журчащие вокруг корабельного корпуса, и произнес:
      - Тебе следует отдохнуть, брат. Мой незначительный опыт приключений утверждает, что, если впереди ждут испытания, сон - весьма ценная валюта.
      - Почему они это сделали, Элифас?
      Серебристые глаза Элифаса сверкнули отраженным светом, черная кожа блестела, будто натертая маслом, в плотных завитках белых волос играли искры зари. Он сказал:
      - Потому что они хотели заманить тебя в ловушку и не могли придумать другого. Потому что спутали долг и собственные низкие мотивы. Потому что служат Хранителям только на словах. Потому что готовы растоптать весь мир, чтобы его спасти.
      - И никто не встал у них на пути, пока я не начал действовать...
      - Те, кто пытается противостоять Департаменту Туземных Проблем, подвергаются уничтожению или оказываются поглощены. И те, кто не пытается, тоже, но постепенно. Туземные Проблемы выросли на войне как на дрожжах, и она же - причина и повод их существования. Если они смогут справиться с мятежом и выиграть войну, то найдут другого врага, даже в своих собственных недрах.
      Йама вспомнил рассказ старосты из деревни землепашцев о древнем Департаменте, который назывался Глава Всех Людей. Он поглотил все остальные департаменты и наконец ему не с кем стало воевать, кроме себя самого. Йама подумал, что Хранители не могли сотворить мир, где в бесконечных бессмысленных циклах будут повторяться одни и те же события. Похоже на книгу, которую снова и снова читает глупец, не умея постичь ее смысл.
      - Они хотят, чтобы я покорился их воле, - сказал он. - Поэтому я не могу смотреть на них иначе чем на врагов.
      - Брат, ты должен воспользоваться против них своим даром, - посоветовал Элифас. - Машина, которую ты разрушил, - это ерунда. И то, что ты сделал, чтобы освободить нас, - тоже ничто. Ты способен на гораздо большее. Ты не должен позволить себя поработить, только чтобы сберечь свою совесть.
      - Ты боишься, Элифас?
      - Конечно, боюсь. Но если мы выживем, впереди нас ждут великие открытия.
      - Я не уверен, буду ли чувствовать себя свободным, если воспользуюсь своим... даром, сам не понимая, как действую и зачем он мне дан. Мне случалось совершать много дурного, хотя я вовсе этого не хотел. Я боюсь, что снова могу причинить зло.
      Капитан Лорквиталь стояла на корме у поручней и смотрела в бинокль вверх по течению, потом подошла к Йаме и Элифасу и сказала:
      - Пакетбот все еще нас преследует, но мы оторвались по крайней мере на пару лиг, и пока ветер не переменится, уйдем еще. Но крейсер тоже будет нас преследовать, а он нам по крайней мере не уступает. Насколько упорно они будут за тобой гнаться, Йама?
      - Они не остановятся.
      - Я так и думала. Я разбужу дочь, и мы решим, что делать. Но одно я знаю точно: мы не сможем вечно от них убегать.
      - Может быть, спрячемся? Или придумаем, как напасть самим?
      Капитан Лорквиталь задумчиво посмотрела на Йаму.
      - Если дойдет до драки, как ты будешь действовать?
      - Я и сам не знаю, но надеюсь, что сумею спасти корабль и людей.
      Казалось, ответ ее удовлетворил, но когда она ушла будить дочь, Элифас сказал:
      - Я надеюсь, ты отбросишь свои сомнения, брат. Ты никогда не найдешь свою расу, если прежде не расправишься с врагами.
      Йама подумал, что Элифас не прав. Если ему придется защищаться от врагов, он станет не лучше их. Тем не менее какая-то часть его разума ликовала при мысли о битве - то прожорливое чудовище на самом дне его души, в которое, как он считал, вдохнула жизнь женщина из оракула. Ему не нужны аргументы, а только принуждение, не любовь, а насилие. Похотливое чудовище с непомерным аппетитом, которое само не умрет, скорее мир рухнет! Он должен за ним следить; но тут Йаме пришла в голову мысль: а что, если Дирив погибла, если погиб или обесчещен его отец - а это для него смерть заживо, сможет ли он тогда придерживаться своего решения?
      Свободные члены команды быстро поедали кашу из маниоки, а повар вместе с рыбаками оттирал содой и пемзой сажу на белых досках палубы. Йама поел без аппетита. Он очень устал, но чувствовал, что уснуть не сможет, тогда Пандарас принес ему ружье и посоветовал потренироваться в стрельбе. Целый час Йама посылал пули в плывущие по воде щепки, потом под руководством Таморы разбирал и собирал ружье. От бессонницы пальцы двигались вяло и неуклюже. Наконец Пандарас заставил его прилечь, и он тут же уснул, а когда проснулся, солнце уже стояло в зените.
      Пандарас принес ломоть черного хлеба и миску приправленной куркумой чечевицы, в которой попадались пестрые кусочки рыбы. Мальчишка присел на корточки перед хозяином и с трогательной заботой следил, как тот ест. Полные ветра грот и стаксели четко вырисовывались на фоне синего неба. По левому борту тянулась неровная зеленая полоса - лес водяных смоковниц.
      Йама спросил:
      - Где мы?
      - Мы уже в виду крейсера, господин. Капитан говорит, через день он нас догонит. Это очень большой корабль, у него сильнее моторы и паруса они тоже натянули.
      Йама корочкой выскреб из деревянной миски остатки чечевицы и сказал Пандарасу:
      - Я не могу одним только пожеланием нас спасти.
      - Никто этого и не ждет, господин. Мы хотим уйти в лес. Капитан говорит, что, может быть, нам удастся там спрятаться. Пока ты спал, они обсуждали это с Агиляр. Тамора довольна. Она хочет устроить засаду. Ей не терпится подраться.
      - Мне жаль, Пандарас, что я втянул тебя в такие опасные приключения.
      Пандарас встал в позу и заявил:
      - Господин, я был прислугой в трактире, когда встретил тебя. Теперь я оруженосец у героя.
      Йама понимал, что не такое это простое дело, как многие думают, бросить привычную жизнь и посвятить ее другому человеку. Он увидел в глазах Пандараса искреннюю любовь и улыбнулся.
      - У глупого героя, если вообще у героя.
      - Ну, если так, то я тоже глупец, что иду за тобой, господин. Думаю, что я - как раз не дурак. А теперь дай мне свою тунику, я ее постираю. Вот твоя вторая рубашка. Она чистая и выглаженная. Надо держать марку. Даже в таких обстоятельствах.
      Тысячи смоковниц пустили корни на длинной узкой отмели по внутреннему краю стремнины, где летел "Соболь". Настоящий плавучий лес, протянувшийся на несколько лиг вниз по течению. Теперь, когда почти наступило лето, лес начинал трогаться. Отдельные смоковницы уже дрейфовали по самому краю мелководья, выписывая неторопливые круги на воде. Течение уносило целые флотилии семян с торчащим, как парус, единственным листиком.
      "Соболь" вошел в лесной лабиринт по такому широкому каналу, что там могли борт о борт пройти двадцать судов. Какое-то время шли под парусом, но канал разделился надвое, потом еще, и с каждым разом становился все уже, пока наконец не пришлось убрать стаксели и рангоуты. Капитан Лорквиталь приказала убрать мачту, так как кроны смоковниц частенько смыкались, образуя живой зеленый туннель. Агиляр завела небольшой реактивный мотор, который обычно используется для маневра в гавани. Раздался стук, и из выхлопной трубы вылетели клубы черного дыма, который отдавал запахом перегоревшего растительного масла. Матросы обрубали ветки, которые цеплялись за поручни или царапали планшир. Эхолот каждую минуту давал различные сведения; от узких каналов, где киль "Соболя" цеплялся за спутанную сеть переплетенных корней, до мест такой глубины, где сигнал вообще не возвращался.
      Тусклый зеленый свет, сильный дух гниющих растений и молодых побегов, липкая пахучая жара, будто облепившая тело - все это успокоило Йаму. Яркие, как огонь, орхидеи горели среди глянцевой блестящей листвы. По веткам плелись красные кружева ползучих растений, стелились карликовые фикусы, мангровые деревья-паразиты росли прямо на чужих стволах, висели лохмотья серого мха. Водную поверхность, словно мостовую, покрывали красно-коричневые листья водяного папоротника, чьи белые восковые цветы источали одуряюще сладкий аромат. На вертикальных побегах воздушных корней восседали гигантские стрекозы с размахом крыльев в длину человеческой руки и челюстями, которые легко перекусят палец. Полчища синих с металлическим блеском муравьев вели нескончаемые кампании и строили огромные, как караван-сараи, муравейники. С одного листа на другой важно перешагивали птицы с длинными растопыренными когтями. Колибри порхали среди орхидей; в зеленой тени мелькали попугаи и смотрели, как "Соболь" с трудом пробирается в этих водяных джунглях. Отряд длинномордых обезьян пронесся через канал по своему воздушному коридору, выкрикивая ругательства на обезьяньем языке. Вниз посыпался целый ливень оранжевых экскрементов. Старый плотник Фалерус подстрелил пару из лука, и повар тут же принялся их свежевать, чтобы приготовить к ужину. Один раз у самой поверхности зеленой воды появилась плоская морда ламантина и долго рассматривала их карими человеческими глазами; поесть его мяса - неплохо, но убить - дурная примета, поведал Йаме старый Фалерус.
      Тамора сидела у бушприта, нянча оружие; ее бритая, исчерченная шрамами голова непрестанно поворачивалась то вправо, то влево: она вглядывалась в плотную массу листвы, стеной стоящую по обе стороны корабля. Дважды канал, по которому двигался "Соболь", заканчивался тупиком - впереди возникала путаница воздушных корней, цветов и листьев, кораблю приходилось с трудом давать задний ход. Один раз они налетели на полузатопленный гниющий ствол мертвого дерева, в который со всех сторон впивались корни его живых соседей, и тогда в ход шла лебедка, трос зацепили за огромный ствол древней смоковницы - праматери всех близлежащих деревьев, и половина команды крутила рукоятку, а другая орудовала шестами.
      Свет быстро мерк, сменившись золотисто-зелеными сумерками, а вскоре и кромешной тьмой. Квакали и свистели лягушки, вокруг корабля, который в сумерках стал на якорь у развилки двух каналов, громко плескалась рыба. В снастях вокруг мачты носились летучие мыши, призывно мигали друг другу желтыми и зелеными огоньками какие-то насекомые.
      На ужин подали жареное обезьянье мясо, печеные бананы и рис. (Тамора обгрызла сырое мясо с ребрышек и разгрызла косточки, добывая мозг.) Ели при тусклом свете полудюжины фонарей, вокруг которых летали обуреваемые страстью большие черные жуки. Потом Йама взобрался на вершину самой крупной в округе смоковницы и оказался высоко над узкой полосой темно-зеленого моря трепещущей, как вода, листвы, которую тут и там рассекали ветвящиеся каналы. Вверх по течению мелькнула вспышка, высветив длинный край леса. Йама стал считать секунды и досчитал до двадцати пяти, когда до него долетел наконец звук. Через несколько мгновений - новая вспышка света, на этот раз немного ниже первой. Там тоже были машины, но так далеко, что Йама лишь ощущал их присутствие, но воспользоваться ими не мог.
      Йама спустился, покинув свежий прохладный бриз, и вновь окунулся в темную духоту под кронами смоковниц. Он прошел вдоль поросшей мхом горизонтальной ветки и перепрыгнул через парапет на палубу. Когда он рассказал капитану Лорквиталь, что видел, она, прежде чем ответить, глубоко затянулась трубкой, выпустив струю ароматного дыма. Она одна из всего экипажа не страдала от черных мух, которые с закатом поднялись над стоячими водами.
      Наконец она сказала:
      - Они прожигают себе путь сквозь ветки своей лазерной пушкой. Если бы этой охотой командовала я, то поставила бы крейсер на якорь у конца отмели ниже по реке, а пакетбот заставила бы патрулировать туда-сюда. Лес тянется на много лиг, но он очень узкий, а наши враги знают, что мы идем в низовья и не можем бесконечно прятаться. Мы попали в ловушку между двух огней.
      Агиляр сидела скрестив ноги рядом с креслом матери. Она заявила:
      - Нам вообще не надо было сюда заходить. Лучше попробовать уйти по открытой воде.
      Стоя в темноте у парапета, Тамора отозвалась:
      - Крейсер нас догонял, а здесь по крайней мере хорошая стоянка.
      - Мы даже не знаем, где он сейчас, - возразила Агиляр, - да мы не знаем, где сами находимся. Загнали себя в капкан в этом лабиринте.
      - Пока мы идем по каналам, где есть течение, - вмешался Йама, - мы всегда сможем найти выход.
      Когда капитан Лорквиталь затягивалась, огонек ее трубки разгорался сильней. Яркий - тусклый. Как подающее в темноте сигнал насекомое.
      - Я слышала, - сказала она, - про трюк с течениями, но сегодня мы дважды следовали за течением, которое проходит под деревьями, и оно нас привело в каналы, где вообще нет никакого течения.
      На верху трапа показался Фалерус, тенью мерцая на фоне белой палубы.
      - Кто-то к нам приближается.
      Йама и Тамора отправились за ним на нос. Они поднялись к пушке, и старый матрос сказал:
      - Слушайте!
      Металлическое кваканье лягушек, плеск воды... Йама шепнул, что не слышит ничего необычного.
      - Они там! - заявила Тамора и открыла заслонку своего фонаря. Его лучи упали на тихую черную воду. На другой стороне канала, прижавшись к стене листьев, стоял человек с зеленой кожей и, подняв руку, прикрывал лицо.
      19. РЫБАРИ
      Матросы прибавили света в других фонарях и везде, куда долетали лучи, стали видны маленькие круглые ялики, и в каждом, скрестив ноги, сидело по два человека с веслами в форме листа. Ноги у этих людей оказались длинными и тонкими, словно у журавлей, а обнаженные торсы покрыты зелеными и бурыми пятнами. Их было больше сотни. Йама положил руку на плечо Таморы и сказал:
      - Все в порядке. Они - не враги.
      - Но и не друзья. Явились среди ночи, незваные.
      - Это их дом, а незваные гости - мы.
      Йама поприветствовал рыбарей и спросил, нет ли среди них человека по имени Кафис, того самого, который помог ему, когда Йама сбежал после похищения, организованного доктором Дисмасом. Толчея яликов, закрутившись, раздвинулась и пропустила вперед одну лодочку. В ней стоял исполненный достоинства старик с плотной шапкой седых волос. Вместо левой руки у него был обрубок, лицо и плечи испещрены серебристыми шрамами.
      - Ты - сын эдила Эолиса, - произнес старик. - Кафис - мой сын. Если позволишь, я поднимусь на борт, чтобы поговорить.
      Старика звали Онкус. Он объяснил, что потерял руку еще юношей, когда на него напал древний крокодил, обычно он носит на руке крюк, но по случаю встречи снял его, чтобы не подумали, что у него оружие.
      - Мы не состоим в ссоре с сыном эдила из Эолиса, - говорил он. - Эдил всегда был к нам добр. До того, как он вступил в должность, Болотное Племя охотилось на мой народ из интереса или для провианта, но эдил все это пресек. Благодаря твоему отцу обе наши расы уже сто лет живут в мире. Теперь Болотное Племя оказалось рассеяно по реке, а два корабля жгут лес. Дурные пришли времена.
      Скрестив ноги, Онкус сидел под навесом между Йамой и Лорквиталь, которая лежала на боку, подоткнувшись подушками, и спокойно покуривала свою трубку. Агиляр, Пандарас, Элифас и Тамора замыкали круг. Меч Таморы лежал у нее на коленях, и она не убирала руку с эфеса. За спиной Онкуса стояла кучка рыбарей, а матросы столпились возле основания сложенной мачты.
      - Это моя вина, дедушка. Они жгут плавучий лес потому, что знают: я спрятался здесь.
      Онкус кивнул.
      - Один из них приходил ко мне три дня назад, когда крейсер отошел от каменного берега, где лежит город Болотного Племени. Он показал твой портрет и сказал, что если мы тебя найдем, то получим награду. Должно быть, ты для них страшный враг, если они решили разрушить твой дом, пока ты не успел туда вернуться.
      - Они делают все это, потому что считают меня своим врагом. Да и я их считаю врагами из-за того, что они натворили.
      - Значит, есть еще одна причина, чтобы тебе помочь. В них нет уважения к Реке. Любой их враг - наш друг, а ты вдвойне друг, потому что ты - сын эдила.
      - Он жив? А люди Эолиса все в безопасности?
      - Их выгнали из домов до того, как крейсер начал сжигать город. Если кто-нибудь отказался, а отказаться могли многие - Болотные люди очень упрямая раса, - значит, они погибли. Город сровняли с землей, а в полях выжгли всю воду, теперь там сушь. Эдил пытался это пресечь. Он стал на камнях пристани и заявил, что если сожгут город Болотного Племени, то и его пусть тоже сожгут. Солдаты его схватили и заперли в замке, но он сбежал.
      Йама кивнул:
      - Я слышал, что он спасся, и мне приятно услышать подтверждение. Где он сейчас? В безопасности?
      - Большая часть Болотного Племени перебралась на ту сторону, - сказал Онкус. - Так и кажется, что наступает зима. Эдил последовал за ними. Мы нашли его посередине реки на следующий день после того, как крейсер стал жечь город. Мы перевезли его на берег, а лодку пустили по воде: может быть, его враги решат, что он утонул. Вот все, что мне известно об этой истории.
      - Выходит, я твой должник, Онкус, так же как и твоего сына. Ты спас моего отца, а твой сын спас меня.
      - Что касается последнего, - возразил Онкус, - то это ваше с Кафисом дело. Кафиса сейчас нет здесь, а я могу только сказать, что если он и спас тебе жизнь, то смог это сделать лишь потому, что ты выручил его из капкана Болотного человека. А твой отец спас множество жизней людей моей расы. Только Хранители могут оценить такие долги.
      Капитан Лорквиталь заворочалась среди подушек и сказала:
      - Если нам удастся уйти из этого леса, крейсер кинется за нами в погоню, и вашему дому больше не будет грозить опасность.
      - Маленький корабль находится сейчас на краю леса, - сообщил ей Онкус, - а большой ждет ниже по течению. Они оба стреляют светом по деревьям, надеясь вас выгнать.
      - Так я и думала, - заметила Лорквиталь.
      - Мы сами влезли в эту ловушку, - бросила Агиляр. Пока они пробирались по лесному лабиринту, обычное добродушное настроение постепенно ее покинуло.
      - Пусть бы они пошли следом за нами, - ответила ей Тамора, - тут бы мы им сами устроили капкан.
      - Мне кажется все просто, - вмешался Пандарас. - Надо оставить корабль и уйти с этими людьми. Они отведут нас к отцу Йамы.
      На что Лорквиталь ответила:
      - Я так же не могу покинуть корабль, как ты - своего господина.
      - И я не стану убегать, - поддержала ее Тамора. - Помолчи, парень.
      А Йама сказал:
      - Моим врагам приказано отыскать меня. Они не уйдут, пока думают, что я прячусь где-то здесь. А если они решат, что народ Онкуса меня прячет, они сожгут не только этот лес.
      - Боюсь, что так и будет, - сказал старик. Капитан Лорквиталь обратилась к Онкусу:
      - Если твои люди могут показать нам дорогу из леса, мы попытаем судьбу на открытой воде.
      - Если только они не увидят, как мы уходим, - вставила Агиляр. - Иначе они нас сразу догонят, мы даже паруса не успеем поднять.
      - У них повсюду глаза, - заметил Онкус. Он махнул рукой и к ним приблизился один из рыбарей. В руках у него был небольшой кожаный мешок. Он открыл его и показал маленькую машину величиной с детский кулак. Почти все ее тонкие крылышки были смяты или переломаны.
      - Эту мы поймали в сеть и утопили, - рассказал Онкус. - Но есть и другие. Они летают по краю леса.
      Йама прикоснулся к машине. На мгновение в сетчатых глазах мелькнул свет, а единственное целое крыло затрепетало. Но это движение было не более чем рефлексом, возникшим от остатков заряда в ее мускулах. Машина скончалась раньше, чем Йама сумел хоть что-то от нее узнать.
      Йама оглядел рыбарей и стоящих за ними матросов. Двое матросов касались горла кончиками пальцев.
      - Ты должен их уничтожить, брат, - сказал Элифас. - Ты знаешь, что можешь это сделать. Оставь свои колебания.
      - Ты не можешь покинуть лес, потому что он тебя прячет, - заговорил Онкус, - и ты не можешь здесь оставаться, потому что твои враги сожгут его до последнего листочка. Но мы тебе поможем. Мы сдвинем сам лес.
      Йама рассмеялся.
      - Ну, конечно! Ведь сейчас лето! А если вы сможете добыть живую машину, я устрою отвлекающий маневр.
      - Зимой деревья укореняются и добывают питательные вещества из речного ила, - стал объяснять Пандарасу Йама. - А летом они вырывают питательные корни и свободно дрейфуют по реке. Они плавают все лето, покуда случай или прилив не собьет снова их в кучу в начале зимы. Рыбари ускоряют этот естественный процесс. Именно они управляют плавучими островами, на которых живут их семьи.
      Пандарас устал и был сильно напуган, так что урок из естественной истории не сильно его заинтересовал.
      - Тебе надо поспать, господин.
      - Не сейчас. Онкус прав. Здесь много машин.
      - Ты их от нас отгоняешь. Но не можешь же ты вечно бодрствовать.
      - Они сами держатся подальше от меня, Пандарас. Их хозяин знает, на что я способен.
      - Если они тебя боятся, значит, нам их бояться нечего, и мы можем пойти и поспать. - Они могут и рискнуть. А кроме того, я хоть и провел всю жизнь у реки, никогда такого не видел. Вокруг "Соболя" при тусклом свете масляных ламп трудились рыбари. Они засовывали мешки с мхом между корней смоковниц. Мох вымочили в экстракте из шелухи смоковных семян. Попадая в воду, он стимулировал корневую систему, и деревья отбрасывали питающие корни, которые, как якорем, цепляли их ко дну. Ночь наполнилась треском и стонами смоковниц, стронувшихся с места. Вода вокруг "Соболя" закипела от пузырьков газа, который вырывался на поверхность, пока корни тянулись по илистому дну. Йама сказал:
      - Онкус сообщил мне, что собралось больше тысячи рыбарей из сотни семейств. Но деревьев-то куда больше...
      - Господин, они просто глупцы, раз считают, что можно сдвинуть лес. А мы еще глупее, раз верим им. Лучше бы скрыться с ними, пока еще есть возможность.
      - Они знают плавучие леса лучше всех на свете. Надо доверять им.
      Уже к утру вернулся Онкус и сказал, что поймали еще одну машину. Йаму посадили в ялик и отвезли туда, где висела сеть с пленницей. Здесь лес уже начал распадаться. Путаная сеть каналов и лагун то открывалась, то закрывалась, когда деревья, стронувшись с мест, пускались в неторопливое круговое плавание. В воде поднимались фонтаны песка, сновали косяки мелкой рыбешки.
      Пакетбот был неподалеку, он медленно пробирался по течению среди деревьев, в одночасье превратившихся в массу плавучих островов. Темные небеса над верхушками то и дело озарялись красными сполохами выстрелов пушки с борта пакетбота, затем раздавалось шипение и свист испаряющейся воды. Воздух отдавал медью, сверху постоянно сыпались черные хлопья.
      - Скоро они будут здесь, - сказал один из рыбарей, и Йама увидел, что руки его дрожали, когда он направлял свет фонаря на один из плавающих островов.
      Сеть, сотканная в одну нить из волокон, собранных со скорлупы плодов плавающего куста, была практически прозрачной, но крепкой, как сталь; ее натянули над верхушками смоковниц, расчалив на бамбуковых шестах. Попавшая в нее машина посверкивала в лучах фонаря. Как только на нее упал свет, машина начала бешено дергаться короткими приступами, сотрясая бамбуковые колья и ветки, к которым крепилась сеть.
      - Некоторые из машин могут прожечь ловушку и выбраться на свободу, рассказал Онкус. - Но такие, как эта, просто шпионят. Они слабые и глупые. Иногда мы ловим их просто по ошибке. Они не видят наших сетей или слишком быстро летают и не успевают увернуться.
      - И пойманных вы уничтожаете, - рассеянно заметил Йама. Он уже углубился в знакомый процесс распутывания логических петель и ловушек, которые защищали нехитрый разум этой машины.
      - Только Хранителям надо знать все, - ответил Онкус. - Обычно мы роняем сеть и машина тонет, хотя некоторые умеют не только летать, но и плавать. Эти от нас ускользают.
      Машина была не умнее, чем собаки, охранявшие замок в Эолисе, и когда Йама проник сквозь защитный барьер, обмануть ее ничего не стоило. Когда он убедил машину, что она говорит со своим хозяином, то попросил опустить сеть и осторожно держал машину, пока два рыбаря выпутывали ее крылья из тончайших ниток сети.
      Они работали быстро и все же не успели освободить машину, когда у них за спиной пронеслась нестерпимо яркая игла красного света. Игла ударила в крону одной из смоковниц, и та тотчас же осветилась короной огня; вторая игла попала в главный ствол, расколола его, превратив во взрыв пара и щепок.
      Вихрь исходящей паром воды налетел на ялик, поднял его и перевернул. Вокруг танцевали смоковницы, величественно двигаясь по воде, словно солидные, облаченные в зеленый наряд дамы, мерно колышущиеся в полонезе. Ялики разлетелись в стороны, сеть натянулась и вырвала машину из рук Йамы. Волна миновала, ялики вновь вернулись друг к другу, а сеть оказалась в воде. На мгновение Йама испугался, что машина утонет, но Онкус схватил сеть здоровой рукой, а Йама и все остальные помогли ему вытянуть провисшую часть.
      Через минуту они освободили машину. Йама прижал ее к груди, но не успели ялики уйти под защиту леса, как сверкнула новая вспышка света и загорелось еще две смоковницы. Все заволокло дымом и паром. Барабанная дробь нарастала, меж пылающих деревьев скользнула черная тень. Ялики подпрыгнули на воде, и пакетбот прошел.
      Йама, как охотник, выпускающий сокола, отправил пойманную машину созвать к нему остальные. Несколько часов ушло, чтобы найти обратный путь, так как лес расползался, образуя новые лабиринты каналов среди десятков тысяч дрейфующих деревьев. Когда ялики добрались наконец до "Соболя", за ними тянулся целый рой машин, будто птиц за рыбачьей лодкой. Матросы уставились на машины с некоторой робостью, но рыбари, восхищенные могуществом Йамы, приветствовали его стуком копий и весел по бортам своих яликов.
      "Соболь" втянули в узкий проем для стоянки, вырубленной в мертвой сердцевине древней, как мир, смоковницы, и причалили его к главному стволу. Матросы замаскировали бока судна покрывалом зеленых веток. Тамора распорядилась четырьмя яликами, укрепив на них платформу, и с помощью Агиляр установила на ней лазерную пушку на краю леса напротив ближнего берега. Когда они вернулись, смоковницу, внутри которой спрятался "Соболь", вместе с целой флотилией ее товарок уже подхватило и понесло сильное течение.
      Ближе к вечеру они проплывали мимо места, куда попал один из выстрелов лазерной пушки с крейсера. Оно выглядело как канал, по которому "Соболь" в первый раз проник в глубь мелководья. Обуглившиеся стволы смоковниц торчали из воды, усеянной пеплом и мертвой сварившейся рыбой. Сотни мелких очагов пожара дымились в кронах по обе стороны пролома.
      Увидев следы таких разрушений, рыбари зашептались. Онкус сказал, обращаясь к Йаме, что когда-нибудь они сочтутся с обидчиками.
      - Мы - не кровожадный народ, но память у нас хорошая.
      Во второй половине дня плавучий остров смоковницы оказался на открытой воде. Йама взобрался на самую высокую ветку, хорошо за нее уцепился и огляделся вокруг: по всей ширине огромной реки на многие мили раскинулся архипелаг крошечных зеленых островков. Оставшаяся часть леса выглядела тонкой зеленой полосой, подернутой длинной вуалью дыма и пара, которую солнце раскрасило золотистыми бликами.
      Когда Йама спустился, капитан Лорквиталь сказала:
      - Теперь мы взяли правильный курс.
      - А я все же считаю, что нельзя было оставлять наше единственное настоящее оружие, - заявила Агиляр.
      - Если таймер сработает, то оно послужит нам лучше, чем здесь, дочка.
      - Разумеется, сработает. Я сама его установила. Но наш заработок от этого рейса не покроет стоимость пушки. Не очень-то выгодная сделка.
      - Лучше быть бедным, но живым, чем богатым мертвецом, - сказала капитан Лорквиталь, и Агиляр рассмеялась, впервые с тех пор, как они вошли в лес.
      - Отец частенько это говаривал.
      - Иногда ему случалось наткнуться на истину и без моей помощи.
      Йама сказал:
      - Одним только машинам они не поверят, зная, что я могу их обмануть. Надо, чтобы им было во что целиться.
      - Мне так и не пришлось из нее пострелять всерьез, - проворчала Икшель Лорквиталь, - но все равно я буду по ней скучать.
      В сумерках перерезали концы, которыми "Соболь" был причален к смоковнице, а капитан, включив реактивный мотор, осторожно вывела судно из укрытия. За час установили мачту и натянули парус, потом все собрались у левого борта и стали следить за далекой темной полосой леса. Смотрели долго, и хотя все знали про таймер, матросы радостно закричали, когда наконец возникла яркая вспышка выстрела - живая красная точка, удвоенная своим отражением в воде. Через мгновение, прокатившись по воде, до них долетел треск разряда, потом пушка снова выстрелила.
      Йама воздел руки, немного играя, ибо он уже приказал машинам удалиться. Они крутящимся облаком взмыли вверх, рассеялись веером и разлетелись в разные точки леса, чтобы составить ложный след, обратный истинному курсу "Соболя".
      Когда машины взлетели, крейсер ответил лазерной пушке "Соболя" такой бомбардировкой, что осветилось полнеба. Икшель Лорквиталь тотчас приказала распустить парус и поднять якорь. Пока матросы бегали, выполняя приказ, рыбари тихонько без церемоний удалились, их легкие ялики растаяли в бесконечной тьме над речной гладью. Онкус поцеловал Йаму в лоб и привязал ему на запястье амулет. Это оказался браслет, сплетенный из волос нутрии и расшитый мелким жемчугом, а когда Йама принялся благодарить Онкуса в официальной манере, которой научил его отец, вождь рыбарей приложил палец к губам.
      - Твоя жизнь - моя, - проговорил старик. - Я даю тебе этот оберег, чтобы он защищал и направлял тебя в пути. Боюсь, он тебе очень и очень пригодится.
      Капитан Лорквиталь поблагодарила Онкуса, что он провел корабль в целости и сохранности, и подарила ему стальной нож и несколько пачек табаку. И Онкус их тоже покинул.
      "Соболь" поймал ветер и стал забирать влево, направляясь к дальнему берегу. Вдалеке пушка крейсера вела непрерывный огонь. Когда иглы раскаленного света задевали поверхность, в небо взметались огромные облака пара. Если снятая с "Соболя" пушка и выстрелила еще раз, то этот звук потерялся в грохоте бомбардировки.
      Йама стоял у кормовых поручней и смотрел, как возникают красные и зеленые вспышки света внутри все расползающегося дымного облака. Обстрел длился целую вахту, и Йама осознал, что цель погони - не его пленение, а уничтожение. Он смотрел до тех пор, пока пушка на крейсере наконец не замолчала, и тогда ночь налилась темнотой и покоем.
      20. ЭДИЛ
      Противоположный берег оказался зеленой равниной, на которой стеной стояли высокие травы и вольно носились неутомимые ветры. Во время праздника в начале зимы Йама и его сводный брат Тельмон часто добирались пешком до самого края мира за один день. Когда Йама был совсем маленьким, он утомлял себя до бесчувствия, пытаясь идти в ногу с легким широким шагом Тельмона, и домой его спящим приносил на руках сводный брат. Во время этих экспедиций у Тельмона на руке висела связка болласов, совсем как у дикого аборигена из горного племени. Несколько раз Йама видел, как Тельмон сбивал ими дрофу из тех, что в изобилии населяли травянистые равнины. Перебив ей болласом ноги, Тельмон бросался на птицу всем телом и перерезал ей глотку. Пращу он тоже носил с собой и учил Йаму с сокрушительной силой швырять камни в сусликов и сурков. Когда Тельмон уходил на войну, он отдал и болласы, и пращу Йаме. Вспоминая об этом на борту приближающегося к берегу "Соболя", Йама подумал, что они, вероятно, так и лежат в его комнате в замке.
      Великая Река отступала, и по кайме дальнего берега тоже появились изумрудно-зеленые трясины и тонкие отмели. Седые облака то и дело проливались яростным коротким дождем, а "Соболь" пробирался вдоль полосы низкорослой ризофоры, окаймлявшей новые илистые равнины. Йама направлял судно к тому месту, где нашли приют жители Эолиса.
      Они прибыли только этим утром и все еще натягивали палатки вдоль невысокого гребня на месте старой береговой линии над маленькой болотистой бухтой.
      Мужчины сооружали вокруг лагеря защитный земляной вал со стороны степи. На бамбуковых щитах развесили амулеты и фетиши. Амнаны верили, что на том берегу обитают призраки, и никогда не решались удаляться от своих временных праздничных стойбищ, разве только чтобы поклониться оракулам на краю света.
      Лагерь выглядел очень убого. Множество костров наполняли сырой воздух клубами белого удушливого дыма. Кучи пожитков, накрытые брезентом, постепенно пропитывались водой. Неутомимый теплый и влажный ветер раздувал брезент, хлопая им, как мухобойкой. Не успели поставить палатки, а каждая семья уже вырыла большую яму и вывела из нее скользкие глинистые желобки в бухту. Там разместились женщины. Они непрестанно бранились, даже не пытаясь согнать черных мух, лепившихся к глазам и уголкам ртов. Вокруг них возились малыши, а мужчины меланхолично взирали на эту картину.
      Только в стане эдила был полный порядок. На платформе из стволов, спиленных на гребне со стороны берега, установили оранжевый шатер. И резкий ветер уже трепал на невысокой мачте эдилов штандарт. Йама увидел сей знак, как только "Соболь" направил нос к илистому берегу, и сердце его упало. Укрепись в вере, сказал он себе. Рукою он все вертел на запястье амулет Онкуса. Верь... Но как нелегко верить, когда дом твоего детства превратился в пожарище, а всех, кого ты любил, судьба разметала до самого края света. Подошла Тамора и сказала: - Они найдут нас здесь, как только разгадают твой трюк. Нам нельзя долго тут оставаться. - Но все же они немного задержатся. Им известно, что ты можешь обмануть машины. - Зато они не знают, сколь многому я научился с тех пор, как меня исследовали в Департаменте Туземных Проблем. В машинах установили против меня защиту, но тем не менее я преодолел ее так же легко, как у любого светлячка. - Он почувствовал, что улыбается, и услышал свой голос: - Я буду рад, если они сюда явятся. Я их уничтожу.
      Тамора одобрительно бросила:
      - Теперь ты говоришь как воин. Самое время. Сопровождаемый тремя оставшимися сыновьями, констебль Эолиса Унтанк вышел навстречу Йаме, когда он отправился к берегу в шлюпке с "Соболя" вместе с Таморой и Пандарасом. Элифас предпочел остаться на борту, заявив, что устал от погони. Йама подозревал, что старик просто рассердился из-за отказа Йамы уничтожить крейсер и пакетбот.
      Казалось, констебль не удивился появлению Йамы. Он был все тот же крупный, уродливый мужчина, в два раза выше Йамы, одетый в свободные, выпачканные грязью штаны и кожаную куртку. Над нижней губой торчала пара клыков. Один из клыков был сломан. Он повредил его, когда дрался со своим отцом за право владеть гаремом. И убил его. Теперь этот клык прятался под серебряной коронкой. Такой же, как на клыках его отца. Посох - символ его должности - торчал у констебля под мышкой. Он ковылял, раскачиваясь на ходу, и Йама вспомнил, как неуклюжи амнаны на суше. Без всяких предисловий Унтанк объявил, что эдил умирает.
      - Он там наверху, в палатке. С ним все домашние.
      - Здесь все жители города?
      - Практически все, кто сумел спастись. Некоторые отправились в Город Мертвых, в основном купцы. Думаю, мы поговорим позже. - Констебль сплюнул длинную струю желтой слюны прямо Йаме под ноги, повернулся и пошел прочь. Его сыновья злобно посмотрели на Йаму и последовали за отцом.
      Пандарас заметил:
      - Эти люди тебя недолюбливают. Непохоже, чтобы здесь мы были в безопасности.
      - Между ними и мной вражда из-за одной неприятной истории, - объяснил Йама, пока вел Там ору и Пандараса через лагерь беженцев. - Один из его сыновей погиб от моей руки, а другого казнили. Они оба работали на того, кто пытался меня похитить еще до того, как я покинул Эолис.
      Пока они шли сквозь лагерь, за ними собралась целая толпа голых ребятишек, которые свистели, что-то весело выкрикивали, швырялись комьями грязи. Вокруг дымного костра стояла группа мужчин, они курили трубки и передавали по кругу кожаную бутыль. Один из них что-то сказал, другие тотчас разразились смехом, низким, ехидным и угрожающим.
      Йама подошел к ним и спросил, видели ли они бакалейщика и его семью. Большинство смотрели в сторону, отказываясь даже его узнавать, но один, одноглазый рыбак по имени Борт, все же спросил:
      - Что, ищешь свою подружку, молодой господин?
      - Помолчи, - крикнул другой, его Йама тоже узнал, - Худ, хозяин фермы, на которой в устье Бриса выращивали раковины.
      - Ну почему же. У него, как и у любого, тоже должен быть шанс, - сказал Борт. Он стоял под теплым дождем в одном заплатанном килте, его серая кожа блестела как масляная. На плече горел свежий ожог. Он посмотрел на Йаму сверху вниз и сказал:
      - Я слышал, что они сразу пришли за бакалейщиком. Кто-то колотил к ним в дверь среди ночи. На следующий день они смылись. А потом появился корабль.
      - А я слышал, что они - шпионы, - забубнил Худ. - Потому-то и улизнули перед всей кутерьмой. Они успели забрать свое добро, а остальные потеряли все нажитое.
      - Хватит, - выкрикнул кто-то еще. - Он не стоит того, чтобы с ним говорили. - Вокруг костра согласно забубнили. Один вытащил пенис и стал мочиться в костер. Явно оскорбительный жест, и вокруг костра снова ехидно заржали.
      Йама снова обратился к Борту:
      - Кто их увез? Куда они делись?
      - Он того не стоит, - бросил Ворту Худ, вперив в Йаму взгляд сквозь жесткую челку прямых волос. - У меня нет семьи, и ни у кого здесь нет. Но мы потеряли наше жилье и все, что в нем было. Они позволили нам унести все, что сможем, а остальное сожгли дотла. А твой замок цел целехонек!
      - И храм тоже, - вставил кто-то.
      Йама стоял не шелохнувшись и твердо смотрел на амнанов. С ворчанием они стали отворачиваться. Только Ворт решился взглянуть в лицо Йаме.
      Йама сказал:
      - Если бы я был здесь, то сам сдался бы им. Но меня не было. Город сожгли впустую, чтобы причинить мне боль и заманить в ловушку. Меня почти поймали, но я спасся. И я не забуду, что они натворили.
      - Мы все здесь - мертвецы, - произнес Ворт. - Это берег привидений и духов, а мы пришли сюда жить.
      - Если вы в это верите, то позволяете им вторично вас сокрушить.
      Никто не ответил, даже Борт отвернулся. Тамора встала между Йамой и этими людьми, она положила руку на эфес и в упор смотрела им в спины, пока Йама уходил прочь.
      Пандарас сказал:
      - Они просто грубый сброд, господин. Неудивительно, что ты сбежал отсюда, как только смог.
      - Они потеряли дома и весь скарб. Разумеется, они злятся. А я - причина всех бед, лезу к ним со своими вопросами. Я стал их стыдить, лучше бы мне помолчать.
      Она в безопасности, думал он и чувствовал, как радость разрывает ему сердце. Она спаслась! Закиль так и сказал, а теперь Борт и Худ подтвердили.
      - Город разрушил не ты, а Департамент Туземных Проблем, - заявила Тамора. - Если им нужна жертва для расправы, пусть обратят взгляд на префекта Корина.
      - Он вполне может сюда явиться, - сказал Йама. - Ты сама говорила, что мой обман их надолго не остановит.
      - Ты слишком жесток к себе, господин, - вставил Пандарас.
      В плечо Таморе ударил ком грязи, и она сделал движение, будто собирается гнаться за постреленком, который его швырнул. Детвора прямо по грязи бросилась врассыпную, свистя, смеясь и что-то выкрикивая.
      Тамора сказала:
      - Если мы останемся здесь на ночь, спать надо на корабле. И бросить якорь подальше от берега. Эти скоты выглядят так, что сразу ясно: уж плавать-то они умеют.
      - Они очень красиво и быстро плавают, - ответил Йама. - Охотятся они в основном в воде.
      - Похоже, они способны целиком сожрать рыбаря, - заметил Пандарас. Посмотри только, какие у них животы! Некоторые и правда выглядят так, будто кого-то уже слопали и теперь переваривают остатки.
      У шатра сидел старый Ротванг, положив деревянную ногу на табурет, и потягивал вино из полупустого бурдюка. Под рукой у шеста стояло ружье. Когда Йама с ним поздоровался, он подпрыгнул и энергично затряс его руку, бормоча, что не думал, что удостоится такого счастья, и предположить не мог... Он дышал крепким запахом бренди и косил глазом на Тамору и Пандараса.
      - Ты неплохо выглядишь, мальчик. Мне кажется, ты немного подрос. Подожди здесь. Я позову сержанта. Он ждет тебя с тех пор, как мы заметили корабль.
      - Мой отец...
      Но Ротванг уже исчез за входным клапаном. И раньше чем Йама за ним последовал, появился сержант Роден, как всегда подтянутый и энергичный. Отполированный нагрудник сияет, черный кожаный килт безупречно чист, ботинки блестят, серые волосы недавно пострижены. Он стукнул Йаму по плечу и сказал, что охотно послушает о его приключениях в Изе.
      - Расскажешь, где ты заработал этот шрам на лбу, - гудел он. - Думаю, забыл, как правильно отражать выпад. Но не расстраивайся. Тяжелые уроки не забываются, все идет впрок.
      - Мой отец...
      Лицо сержанта Родена не изменилось, но стало вдруг мягче.
      - Эдил спит. Он теперь много спит. Когда он проснется, ты первым его увидишь, но я не стану будить его только потому, что вернулся его блудный сын. - Его взгляд упал на Тамору и Пандараса. - Мы выпьем чаю, и ты представишь меня своим спутникам. Ты стал наемником? Такая жизнь тяжелее, чем в армии, но зато ты увидишь больше сражений.
      Йама улыбнулся. Сержант Роден всегда поощрял его желание отправиться вслед за Тельмоном и сражаться с еретиками.
      Они выпили чаю за низким столиком под навесом палатки. Снаружи дождевые струи с силой били по размокшей земле. Сержант Роден был необычайно разговорчив: пытался отвлечь Йаму от мыслей о здоровье эдила.
      - Я тоже с год был ландскнехтом, - рассказывал он, - как раз в твоем возрасте, может быть, чуть старше. Может, я и снова завербуюсь, хотя в данный момент я, разумеется, все еще в распоряжении твоего отца. И надеюсь, еще долго останусь с ним.
      Грубая кожа на резко очерченных скулах вздулась, а в голосе при этих словах слышалась настоящая любовь. Он с вызовом глянул на Йаму, как будто ожидал протеста.
      Йама спросил:
      - Они его мучили?
      - В физическом смысле - нет, если не считать нескольких царапин, когда он оказал сопротивление при аресте. Но вот душа... - Сержант Роден с сомнением посмотрел на Пандараса и Тамору, явно не решаясь продолжать.
      - Они не только мои товарищи по оружию, - объяснил Йама. - Они мои друзья.
      - Я - его оруженосец, - гордо заявил Пандарас, - а Тамора... ну она товарищ, но кто она теперь, не знаю.
      - Я тоже служу Йаме, - сказала Тамора. - Моя жизнь принадлежит ему.
      Йама снова обратился к сержанту Родену:
      - Расскажи о моем отце. Я слышал, он пытался воспротивиться уничтожению города.
      - Он получил приказ за день до прихода крейсера и отказался его выполнять. Вместо этого он начал эвакуацию города, потому-то спаслось так много народу. Он очень страдал, что приходится так поступать, но сделал все правильно. Департамент изменился, там нет больше места аргументам и дискуссиям, и хотя эдил служит дольше, чем префект...
      - Префект Корин.
      - Ну да, тот, что забрал тебя в Из. Он явился с пятеркой тупых вооруженных молодцев, у каждого на боку был пистолет. Вел себя так, будто и замок, и все вокруг принадлежит только ему. Но эдил встал у него на пути и у этого предателя Торина. Да, да, он все эти годы плел интриги против своего господина, служа в первую очередь тем, кто отправил его в ссылку.
      - Торин еще пожалеет о своем предательстве, если, конечно, он жив. Йама коротко пересказал сержанту, как он с Таморой убил мага и большую часть солдат, охраняющих замок, а Торина отдал на милость оставшихся слуг.
      - Вот это хорошо, - усмехнулся сержант Роден. - Очень хорошо. Этот маг как раз и издевался над эдилом.
      - Я знаю.
      - Это были не физические пытки. Машины окунали его разум в какой-то кошмарный сон. Я опасаюсь, что он так до конца и не вернулся оттуда. Мне самому следовало раздавить этого червяка. - Тут сержант Роден бросил на Йаму острый взгляд. - Но префект Корин жив?
      - Жив. И все еще гонится за мной. Мне нельзя здесь оставаться.
      - Почему он за тобой гонится, Йама? Ты дал ему для этого повод?
      - Он не из тех, кто помнит личные обиды. Этого порока у него нет. Он оружие Департамента Туземных Проблем.
      - Думаю, ты ошибаешься, - запальчиво произнес сержант Роден. - Он носит маску смирения и прикрывает собственные вспышки именем Департамента. Он ни перед кем не отвечает, облекши себя в мантию морального превосходства, которое утверждает не разумом или правом, а насилием и угрозой насилия. Ты ему нужен для личных целей, чтобы удовлетворить собственные амбиции. Боюсь, тебе придется его убить, иначе это не кончится. - Сержант Роден допил свой чай и со стуком поставил чашку на стол. - Я уже старик и давно не сражался. Но я вступил бы с ним в схватку прямо на месте, если бы была надежда, что он станет драться как мужчина. Но ведь он просто приказал бы одному из своих прихвостней меня застрелить. Так что я сдержался.
      Йама сказал:
      - Он приказал сжечь город, а эдил стал у дока и заявил, что сгорит вместе с городом. Это мне рассказали рыбари.
      Сержант Роден мрачно кивнул:
      - Они арестовали эдила и пытали его адской машиной этого мага, а затем заперли в одной из комнат замка. Но у Закиля был ключ, мы открыли замок и сумели скрыться. Все это звучит страшнее, чем было на самом деле. Не думаю, что их очень заботило, сбежим мы или нет, ведь тогда одной проблемой станет меньше. Ты помнишь, как я учил тебя планировать военные действия?
      - Да. Надо рассчитывать, что случится самое худшее, и заранее обдумывать свои действия, если так и произойдет.
      - Я тогда сделал приготовления на случай, если нам придется покинуть замок. Подготовил катер с мощным мотором, снабдил его всем необходимым и поставил на якоре под утесом. Мы доставили эдила на борт и подняли якорь. Никто нас не преследовал. На середине реки мы встретили рыбарей и тогда бросили катер, чтобы его нашел префект Корин и немного подумал. И вот мы здесь. Закиль не пожелал уйти. Сказал, что должен следить за книгами.
      - Я его видел. С ним все в порядке. Тамора освободила его от цепи, но он не захотел пойти с нами.
      - Нам просто повезло, что этот префект Корин не любит жечь книги, иначе Закиль умер бы, их защищая. Эдил говорит, что, когда все кончится, мы сможем вернуться в замок, но он просто нас успокаивает, Йама. Замок у него отняли.
      - Мне сказали, что он умирает. Окажи мне услугу, скажи правду, все как есть.
      Сержант Роден налил себе еще чаю, сделал глоток и с внезапным гневом выплеснул его наружу, в стучащий по грязи дождь.
      - Остыл, - объяснил он. - Ротванг! Ротванг!
      Йама коснулся руки сержанта Родена. Раньше, пока он жил в замке, Йама никогда не посмел бы выказать подобное проявление чувств. Пока он был ребенком, сержант казался ему всезнающим, но добрым тираном. Однако теперь он видел перед собой сохранявшего верность старого человека, чьи представления о чести вдруг рассыпались в прах.
      Йама мягко повторил:
      - Я должен знать, как он себя чувствует, прежде чем к нему войти.
      - Да, конечно, он все ждал твоего возвращения. Думаю, только тем он и жив.
      - Тогда мне надо скорее уйти и вернуться через сто лет.
      - Хотелось бы мне, чтобы он смог ждать так долго. Чтобы мы все могли. Почему они охотятся за тобой, Йама? Они нам ничего не объяснили.
      Ротванг принес свежий чай, сухое печенье и зеленую халву из водорослей, приправленную крошками имбиря. Йама попробовал коротко пересказать историю своих приключений в Изе и Дворце Человеческой Памяти, но Пандарас все время вмешивался, и из-за его поправок история Йамы начинала выглядеть куда более героической и странной, чем реальная проза жизни.
      В конце к сержанту Родену обратилась Тамора:
      - Ты можешь не верить половине, но все это правда. Даже все рулады крысенка и то - правда, просто слова - слабая мера того, что происходило на самом деле.
      - Как-то мне пришлось воевать под командованием кого-то из твоей расы, - сообщил Таморе сержант Роден. - Это было, когда никто из вас еще не родился на свет, в первую кампанию против еретиков. Но я до сих пор его помню. Он никогда не лгал, и мы уважали его за честность. Ну и, конечно, мы знали, что этот мальчишка умел заговаривать сторожевых псов. Теперь он вырос, и его сила тоже выросла. Он ушел от нас ребенком, а вернулся мужчиной.
      Йама засмеялся:
      - А я-то считал себя таким хитрым, но все равно я рад, что ты знал о моих трюках.
      Тут Тамора сказала с внезапной страстью:
      - Он спасет мир. Таково пророчество. - И она огляделась, будто приготовившись сломать их возражения.
      Позади нее откинулся полог шатра, и Ротванг произнес:
      - Эдил проснулся.
      Огороженный занавесями, эдил лежал на кровати в самом центре шатра. В ногах кровати стояла печь, излучавшая мощное сухое тепло, но эдил до самого подбородка был укрыт целой кучей меховых одеял, так что виднелась только его седая узкая голова. Увидев Йаму, он улыбнулся и протянул руку - холодную, несмотря на окружающую духоту. Кожа его была сухой и безжизненной, резкие контуры скул и круглых глазниц виднелись под ней очень четко и рельефно.
      - Сын мой, - произнес эдил при виде Йамы, - как я рад тебя видеть. Я боялся, что не увижу тебя до того времени, когда по милости Хранителей мы оба воскреснем.
      Йама помог эдилу сесть, а Ротванг накрыл плечи хозяина богато расшитым покрывалом и начал суетиться с одеялами, но эдил его отпустил.
      - Вам надо выпить чаю, - уходя, сказал Ротванг, - и глоток самого лучшего вина.
      - Попозже, Ротванг. Дай мне поговорить с моим сыном. Я не болен.
      Йама с трудом проговорил:
      - Я ошибся, отец. И не раз. Все это случилось по моей вине.
      Эдил отозвался с тенью своей обычной суровости:
      - Что это за разговоры про ошибки и вину? Не желаю этого слышать.
      - Прежде всего я дошел с префектом Кориным до Иза, а потом от него сбежал.
      - Тебе вообще не следовало туда отправляться. Сержант Роден, без сомнения, рассказал тебе, что здесь произошло. Его переполняет гнев, а меня стыд. Йама, мне лгали самые высокие чины Департамента. Я ни минуты не сомневаюсь, что как только они узнали о тебе от своих шпионов, они решили тебя заполучить. Не из-за того, что ты есть, а из-за того, кем они тебя считали. Разумеется, я с самого начала сообщил им о тебе, и потом время от времени посылал отчеты, всегда очень нейтральные, успокаивающие. Видишь ли, кое-что я утаивал. Несмотря на обстоятельства твоего появления в Эолисе и некоторые последующие события, я все-таки надеялся, что ты - обыкновенный мальчик.
      Неприятности начались, когда я нанял доктора Дисмаса искать архивы твоей расы. Один из шпионов в моей резиденции, а я знал по крайней мере троих, хотя то, что Торин - тоже шпион, было для меня большим ударом, так вот, один из шпионов, должно быть, сообщил в Департамент подробности изысканий доктора Дисмаса и причину, по которой он хотел тебя похитить. Я узнал это от несчастного хозяина таверны, где тебя прятали, но скрыл это от Департамента. Поэтому я знал, что тебе нельзя оставаться, Йама. Поверь моим словам; я действовал из любви к тебе, и прости меня.
      Йама вспомнил о всех лживых словах, которые ему случалось говорить эдилу. Он не рассказал правду о том, как спасся от доктора Дисмаса и своих последующих приключениях. Если бы эдил о них знал, он никогда бы не отослал его в Из.
      - Мне нечего прощать, - с раскаянием произнес Йама.
      - Мне сказали, что тебя примут в Департамент, и я вверил им твою судьбу. Но они солгали. Они знали, кто ты на самом деле. Потому-то такой высокопоставленный чиновник, как префект Корин, явился, чтобы доставить тебя в Из. Однако и он тогда не знал всей правды.
      - Я убежал не потому, что знал, кто я такой, а из гордости. Я хотел быть таким, как Тельмон.
      - Мы оба вели себя глупо, Йама. Ты - потому что хотел подражать своему брату бездумно и без подготовки. Я - потому что этого не позволил. Я рад, что ты сбежал от префекта Корина.
      - Он снова меня поймал. - Йама во второй раз стал пересказывать историю своих приключений. Без красочных дополнений Пандараса весь рассказ занял вдвое меньше времени, но эдил все равно уснул на половине. Йама подождал, пока отец проснется, даже не почувствовав, что задремал, и продолжил свое повествование.
      Когда Йама сообщил о находках Элифаса в Департаменте Аптекарей и Хирургов, эдил пошевелился и заметил:
      - Весьма любопытно, весьма любопытно. Ведь доктор Дисмас там же искал и заявил, что не нашел никаких данных о твоей расе. Он сказал, что ты единственное в своем роде создание.
      Йама вспомнил о разговоре, который подслушал, когда следил за эдилом и доктором Дисмасом с галереи большого зала, и сказал:
      - Дисмас лгал. Он узнал о существовании моей расы. Он скрыл от тебя, что обнаружил, а вместо этого стал планировать похищение.
      Эдил слишком устал, чтобы спорить. Он не спросил, даже, что Йама выяснил о людях своей расы. Он вздохнул и заметил:
      - Возможно, возможно. Доктор Дисмас - человек умный, но очень корыстный. Опасайся тех, кто предлагает тебе помощь и не просит награды.
      - Тогда мне придется не верить всем своим друзьям.
      Эдил прикрыл глаза, и Йаме показалось, что он снова заснул, но вдруг он опять открыл их и проговорил:
      - Я не жалею, что взял тебя в свой дом, чем бы ты ни был, ты мне такой же сын, как и Тельмон. Тебя нашли в белой лодке. Ты помнишь эту историю?
      - Я был младенцем и лежал на груди мертвой женщины.
      - Именно так, именно так. Мне всегда было интересно, не твоя ли это мать, но старый констебль Тау рассказывал, что у нее была серебристая кожа и деформированная рука. Пока ты рос, я все время беспокоился, что твоя кожа начнет серебриться, но этого не случилось. Я вел очень глубокие поиски, чтобы найти людей твоей расы, Йама. Потому-то в конце концов и попросил доктора Дисмаса осмотреть архивы его Департамента. Последняя надежда глупого старика.
      - Я рад, что вырос в твоем доме.
      - Через год после того, как тебя нашли на реке, я отнес тебя к оракулу на этом берегу. Оракул сразу засветился, как будто вернулась аватара, но это была не аватара. Это оказался демон в образе женщины. Она пыталась склонить меня на свою сторону, и тогда я сделал нечто постыдное. Я применил против нее пистолет, и оракул перегрузился энергией. Ты помнишь что-нибудь об этом событии?
      - Я был младенцем, отец.
      - Разумеется, разумеется. Видишь ли, я никому не рассказывал про этого оракула. Ни отцу Квину, ни доктору Дисмасу. Даже не сообщал в Департамент. Были и другие знаки. Когда тебя нашли, Совет Ночи и Оракулов решил, что в тебе скрыта опасность, и тебя оставили на склоне холма за городом. Маленькие машины приносили тебе пищу и воду. Они обихаживали тебя, пока не пришли жены старого констебля Тау и не забрали тебя. Доктор Дисмас говорил, что приехал сюда потому, что вокруг города роилось столько машин. А потом еще эти глупые трюки, которые ты проделывал со сторожевыми собаками... Теперь я сожалею, что не рассказал тебе об этих удивительных событиях, но я изо всех сил старался дать тебе обычное детство. Очень неразумно с моей стороны.
      - Я всегда буду помнить о тебе, - сказал Йама, - куда бы я ни отправился и что бы ни делал.
      Он понял: оба они прощаются, и только тогда начал плакать. Эдил поругал его, потом впал в забытье, снова проснулся и спросил:
      - Как ты считаешь, из дурного поступка может получиться добро?
      Йама его не понял и стал уверять, что всеми способами будет мстить за сожженный Эолис.
      - Оставь это жителям Эолиса. Я думаю о своей жизни. Все эти годы я служил системе, в самом сердце которой гнездилось зло. Я этого не понимал, но вдруг этот факт обращает в зло все, что я успел сделать?
      - По дороге в Из префект Корин пытался спасти паломников от бандитов. Он устроил из этого проверку, которую я не прошел, однако он на самом деле хотел их спасти. Кем бы он ни был и что бы ни делал, он не побоялся рискнуть жизнью ради совсем чужих людей. В Пуранах говорится, ничто человеческое не может быть совершенным, нет абсолютного зла или абсолютного добра. Можно только надеяться сохранить верность самому лучшему в своей душе.
      Но эдил уже спал. Йама держал руку отца, пока не пришел Ротванг и объявил, что ужин подан.
      21. КОСТЕР
      На ужин были вареные бананы, солерос и маленькие соленые рыбки, которых подали с пивом, присланным констеблем Унтанком. Тамора хотела вернуться на "Соболь", но Йама отказался. Он понимал, что эдил может не пережить эту ночь, и хотел быть рядом с ним.
      Он лег у занавески, отделяющей место, где спал эдил. Руки и ноги у него ныли от усталости, он был очень измотан. Тепло от печки пробивалось через занавес. По другую сторону оранжевого шатра Тамора и Пандарас сонными голосами разговаривали с сержантом Роденом. Голоса звучали слегка пьяно, наверное, они прикончили пиво. Йама пытался читать Пураны, начав с суры о добре и зле, которую он цитировал эдилу, но колонки значков расплывались, сливаясь с сонной, даже немного приятной тяжестью в голове, и он почти тотчас уснул. Ему снилось, что он едет на страусе по широкой травянистой равнине, а кругом мелькают созвездия крохотных огоньков. Йама испытывает огромное возбуждение, чувствуя, как сильные ноги птицы пожирают расстояние, но тут птица споткнулась, Йама упал и сразу проснулся, дрожа от внезапного страха.
      Он лежал на земле. Во тьме двигались еле различимые тени. Голова у него болела, во рту пересохло. Он попытался встать, но что-то ударило его в грудь, и он снова повалился на спину.
      - Достаточно, - произнес мужской голос. - Мы договорились, что будем делать, и давайте придерживаться этого.
      Йаму подняли, но ноги его не держали и он упал на колени. В желудке начались спазмы и его вырвало кислой массой полупереваренных бананов и пива.
      Констебль Унтанк присел на корточки, и его круглое серое лицо оказалось на одном уровне с лицом Йамы.
      - Это пройдет, - сказал он. - Мы подмешали в пиво отвар из печени иглобрюха. Он-то тебя и свалил с ног.
      За спиной констебля туда-сюда двигались люди, складывая ветки в большую кучу, которая уже была в два раза выше человеческого роста. Над горизонтом стояло Око Хранителей, заглядывая временами в просветы облаков. Трава на равнине в тусклом розоватом свете Ока казалась совсем черной, из нее, как надгробья на кладбище гигантов, торчали высоченные сооружения - замки термитов.
      Йама вдруг понял. Каждый замок содержал в себе разум, расколотый на миллионы фрагментов, и по ним, как волны, катились медленные странные мысли, и каждый кусочек связан с соседним - целая сеть, протянувшаяся по линии края света.
      Констебль Унтанк шлепнул Йаму по лицу, чтобы привлечь его внимание, потом сгреб его руки и рывком поднял на ноги. На этот раз Йама обнаружил, что может стоять. Томик Пуран упал на землю, и Унтанк до странности мягким жестом поднял его и сунул в карман домотканой туники Йамы.
      - Надо было их почитать до того, как пиво ударило тебе в голову, сказал он. - И там, куда ты отправляешься, они тебе пригодятся. Смотрите за ним, парни. И помните, он умеет проделывать разные вещи, так что будьте начеку.
      Один из сыновей Унтанка схватил Йаму за руки, вывернул их назад и связал за спиной. Парень тяжело дышал, от него несло пивом.
      - У него на руке амулет. Такие носят лягушатники. Очень он ему помог! Он плюнул Йаме в лицо и хотел ударить, но Унтанк схватил его за руку.
      - Брось, - прорычал Унтанк. - Сделаем все, как положено.
      - За Луда и Лоба, - прошипел в ухо сын Унтанка. Унтанк сплюнул себе под ноги.
      - Они не были моими сыновьями. Слишком тупые, чтобы выжить. Наверняка моя первая жена зачала их от дельфина. Они опозорили нашу семью, и любой, кто берется их защищать, будет иметь дело со мной. Но никто из вас, маленькие негодяи, не готов к этому, и Лоб с Лудом тоже никогда не были бы готовы. Стоило им только начать, я тут же перерезал бы им глотки. Это месть не за них и не для них. Для всего нашего народа. Костер за костер.
      Внезапно в голове у Йамы прояснилось, и он с ужасом осознал, что они собираются сделать. Он попробовал вырваться из рук сына Унтанка, но тот держал его очень крепко. Йаме приходилось сталкиваться с более страшными опасностями, но никогда он не испытывал такого страха, как в этот момент. Пураны учат, что никто не должен испытывать страха смерти, ибо дыхание Хранителей живет в разуме каждого преображенного человека. Когда при конце света Хранители вернутся на землю, то все, включая и всех мертвых, восстанут и окунутся в свет их милосердия и будут жить вечно. Но хотя Пураны и учат, что смерть это не что иное, как мгновение небытия между последним дыханием и возрождением в вечной жизни в последний, бесконечный момент существования Вселенной, но они не говорят, как встретить процесс умирания. Йама уже встречал смерть лицом к лицу, но никогда не сознавал этого, пока опасность не оставалась позади. Когда Тамора и он попали в засаду у Ворот Двойной Славы или когда они с Элифасом бежали от пса преисподней, Йама был слишком занят, спасая свою жизнь, чтобы почувствовать настоящий страх. Но теперь, в руках неумолимых врагов и перед лицом ужасной смерти, которой они собирались его предать, Йама ощутил, как в груди его бьется такой всепоглощающий ужас, что, казалось, сейчас разорвется сердце.
      Сын Унтанка презрительно бросил:
      - Он дрожит, как женщина в первую брачную ночь.
      - Что ты об этом знаешь, - сказал Унтанк, - и никогда не узнаешь, червяк. Тащи его скорее, пока он не упал в обморок. Надо все сделать и вернуться, пока его не хватились и пока не начался дождь. Не нравятся мне эти тучи.
      Тут в Йаме проснулся гнев. Он не допустит, чтобы его считали трусом! Йама не мог унять дрожь в ногах, но выпрямился и пошел со всей возможной твердостью, так что сыну Унтанка пришлось поспешить, чтобы поспеть за ним. У Йамы было такое чувство, что за спиной захлопнулась дверь и за ней осталась вся его жизнь. Был только костер, влажный теплый ветер и шорох трепещущих трав, непрестанный шелест колышущегося зеленого моря, которое в тусклом красном свете Ока Хранителей кажется почти черным.
      Йаму привели к утоптанному пятачку вокруг костра. Вокруг толпились люди, отпихивая друг друга, чтобы попасть в первый ряд, тут собралось почти все мужское население Эолиса. Все были голыми, их серая или коричневая кожа, висевшая тяжелыми складками, поблескивала в свете горящих сучьев, которые они держали в руках. Маленькие глазки возбужденно сверкали. Свист дыхания раздавался на сотню различных тонов. Кое в ком Йама узнал друзей своего детства и обратился к ним по имени, но они отворачивались и ничего не отвечали.
      Унтанк произнес длинную речь. Йама плохо ее слушал. Он ощутил внезапное желание закричать или разразиться диким смехом, чтобы разорвать бесконечное кружево заклинаний Унтанка, но он справился с этим позывом. Здесь не было чар. Нечего было разрушать. Унтанк говорил о чести, о доме и очаге, о мести, возвращении и возрождении, о справедливости для всех, а не только для власть имущих. В словах его слышался плачь всех, кому казалось, что у них меньше власти, чем они заслужили. Йама воспринимал их как бессмысленный шум. Разумом он устремился вовне, стараясь отыскать хоть одну машину, которая могла бы ему помочь. Ничего. Никто, кроме расселенного в миллионах фрагментов разума, который разместился в башнях термитных замков и который объединяли в единое существо медлительные валы мыслей. Йама стал следить за расползающимися связями между замками и понял, что они очень обширны и концы их уходят за пределы его поля зрения - но тут человек, который его держал, кашлянул и велел ему очнуться и слушать.
      Око Хранителей заволокло облаками. Столпившиеся высоко держали свои факелы, ветер рвал неровное, мигающее пламя. Вдали что-то загрохотало - гром прокатился по мрачнеющим облакам. Унтанк, стоявший между двух факелов, указал посохом на Йаму. Он уже привел себя в лихорадочное состояние праведного гнева. Ноздри его бешено раздувались. Дряблый хохолок дыбом стоял на шишковатом черепе, дрожали пальцы и кисти, тряслись руки. Он уже кричал, голос стал тоньше и взвизгивал, будто глотка сузилась и не желала выпускать воздух.
      - Вот он - причина всех бед! - вопил Унтанк. - Чужак, затесавшийся между нами! Когда его вынули из реки, я был там, и мне стыдно, что я на месте не убил своего слабого, глупого отца! И этого выродка тоже. Из-за него на нашу голову посыпались все несчастья. И вот он попал в наши руки! Мы сотворим месть и очистим свой дом! Мы сами будем вершить суд, ибо никто не сделает это за нас. В нем - наша злая судьба. Сожжем его и начнем сначала! Сжечь его!
      Толпа подхватила крик. Йаму подняли, усадили на стул и привязали, трижды обмотав веревкой грудь. С черного неба внезапно рванулся могучий порыв холодного ветра. Он прижал к земле траву и загасил больше половины факелов в руках зрителей. Каждый волосок на теле Йамы стал дыбом, кожа горела. Четверо человек подняли его и задом потащили по неровному откосу костра, поставили в самом верху и поспешно бросились вниз. Другие стали лить керосин и бренди на сучья в основании костра.
      Вперед снова выступил Унтанк и почти небрежным жестом швырнул факел к подножию кучи. Раздался хлопок, бренди вспыхнул, голубое пламя лизнуло ветки. Зрители тоже стали бросать свои факелы, они летели из темноты, как кометы, волоча за собой желтый огненный хвост и переворачиваясь в воздухе. Один ударил Йаму в грудь, осыпал его дождем огненных искр и, клубясь, полетел дальше. Ослепительный жар уже хватал его за ноги. Вокруг вились клубы белого дыма: старое дерево чадило, перед тем как отдаться пламени. Йама закашлялся, но так и не смог вдохнуть. Может быть, он задохнется до того, как сгореть. Хоть малое благо.
      Но вдруг внезапный порыв холодного ветра разогнал дым, и Йама увидел людей у костра. Кажется, они танцевали. Снова накатил дым, плотный, удушливый. Йама задрал голову, вся животная часть его существа слепо боролась за жизнь, отчаянно требуя хоть глотка свежего воздуха. И тут страшный ливень обрушился на его запрокинутое лицо. Небеса разверзлись, лило повсюду, хлещущие волны дождя налетали одна за другой. В мгновение ока Йама вымок до нитки. Дым кружился у его ног. Он закричал в стену дождя, и ветер унес его крик. Позже он так и не вспомнил, о чем кричал, помнил только, что пел и смеялся, с трудом пытаясь освободиться. Его опьяняла жизнь. В глазах мелькали черные и красные пятна. Внизу, в свете редких молний он видел, как люди тонут в грязи, как будто земля под ними обернулась водой. Они барахтались по пояс в липкой жиже, а она поблескивала вокруг них, словно кипела.
      Йама полетел вниз вместе со стулом, скатившись по разваливающейся куче обгоревших ветвей. Когда он наконец остановился у самого подножия, люди уже исчезли. Безумие не отпускало его. Он упал лицом в грязь, хватал ее губами, жевал и глотал.
      Потом встал на колени. Он все еще был привязан к стулу, напуган и измучен. Он выплюнул грязь, в которой блеснуло что-то серебристое. Судорога сжала желудок. Пока Йама пытался освободиться, в голове его панически билась мысль, что его палачи разбежались, но они скоро опомнятся, храбрость вернется к ним, и они явятся закончить начатое. Но тут снова вспыхнула молния, да так близко, что гром ударил почти в тот же момент. В это мгновение Йама увидел, как снизу из грязи тянется рука. На пальцах ее живым покрывалом шевелилась масса серебристых насекомых. Когда снова ударила молния, руки уже не было, а адский ливень превратился в обыкновенный дождь.
      Наконец Йама высвободил руки. Он тянул за веревку, обхватывающую его грудь, до тех пор, пока петли, которые успели ослабнуть, когда он катился с вершины костра, совсем не размотались. И вот он встал на ноги. Кругом стучал дождь. Время от времени разряды высвечивали замки термитов с одной стороны и линию края света - с другой. Йама был абсолютно один.
      22. ЕЩЕ ОДНА СИРОТА
      Буря утихла, но дождь все еще продолжал лить, как будто он никогда не иссякнет, как будто Великая Река целиком вознеслась на небо и теперь возвращалась назад, заливая весь мир. Дождь прибил к земле траву и насквозь промочил одежду Йамы. Он лил с такой силой, что при каждом шквальном порыве Йама боялся, что захлебнется.
      Вверх по реке, в узкой полосе между тучами и землей, молнии били без остановки, и непрерывно грохотал гром. У вершин узких высоких термитников играли призрачные огни, венчая их нежным голубоватым огнем.
      Думая, где бы укрыться на плоской равнине, и опасаясь, что в любой момент земля вдруг закипит, обернется под ногами водой или же что в него попадет молния, Йама вдруг заметил вдалеке белую светящуюся точку, как будто на берега Слияния упала звезда. И в тот же миг он ощутил, что монета, которую он нашел во Дворце Человеческой Памяти и которая сейчас лежала в кармане туники, вдруг стала теплеть. Вынув ее, он увидел, что зернистые световые рисунки в толще диска беспокойно перемещаются. Йама тут же догадался, что такое эта далекая мерцающая искра. И он, спотыкаясь и падая и не имея иного ориентира в завывающей ветром и мокрой мгле, двинулся к ней.
      Разумеется, это был оракул. Блестящий черный диск стоял на узкой полосе скальной породы на самом краю мира. По дальнему берегу везде было много оракулов, но храмов вокруг них никто никогда не строил. Рядом с ними бывали пирамиды, флаги, молитвенные колеса, иногда стоял алтарь для принесения в жертву животных, но в остальном они сохранили первоначальный вид и были открыты всем ветрам. Многие верили, что аватары Хранителей, которых еретики заставили замолкнуть во всех оракулах в храмах цивилизованной территории ближнего берега, иногда являются в оракулах этих отдаленных мест - во время таинственных сборищ страусов, лисиц и лемуров.
      Оракул прятался под старым навесом из бамбука и хвороста, сооруженном на бамбуковом настиле, который нависал над самым краем мира. Навес украшали молитвенные флаги, истрепанные и выбеленные множеством лет непогоды, а на самом верху мокрый ветер рвал ветхое знамя.
      Когда Йама приблизился к оракулу, трепещущие разноцветные полоски превратились в ослепительно белое пятно света, как будто оракул был окном, которое смотрит в яркое праздничное небо. Дождь лил с прежней силой, но струи обходили оракула стороной. Йама присел на гладкую сухую скалу, залитую многоцветными бликами света. Он снял пропитанную водой тунику, расстелил ее и стряхнул капли со своего томика Пуран. Он весь промок и дрожал. С кашлем из глотки выходили волокна слизи, окрашенные сажей от попавшего в легкие дыма. Во рту стоял болотистый запах из-за грязи, которой он наглотался в приступе безумия. Он ощущал на себе чужой взгляд и догадывался чей. Он сказал:
      - Ну что ж, ты привела меня сюда.
      Он сказал:
      - Полагаю, ты заявишь, что спасла мне жизнь.
      Он сказал:
      - Но я - не твое создание. Скоро рассветет, и я уйду.
      Как и прежде, в Храме Черного Колодца, переливы цветов вдруг прекратились и раздвинулись, словно занавес. И опять, как и раньше, показалась женщина в волшебном саду. Она смотрела в круглое окно оракула, будто заглядывала в чей-то дом.
      Зеленый цвет этого сада хлынул в дождливую ночь. Женщина выглядела точно так же, как в первый раз: длинные черные волосы, узкое лезвие смуглого лица, облегающее белое одеяние с раструбами для рук и ног. Йама почувствовал, что больше ее не боится. В пространстве оракулов обитали твари и пострашнее, одну из них он покорил, покорит и других.
      - Вот и ты, - произнесла женщина. - Ты действительно здесь. Я все время тебя искала с тех пор, как видела в последний раз. Ты многому научился, Йамаманама. Я рада. Два раза я тебя видела в громадной горе в старом городе, но не могла заговорить. Большая часть этих окон не работает совсем, а оставшиеся в основном действуют односторонне. Я видела, как ты шел мимо, окликнула тебя, но ты не услышал. Но это, к счастью, работает. Ты позвал меня, и я здесь. Где ты находишься? Как нашел это место?
      - Значит, это не ты спасла мне жизнь?
      - Подожди. - Женщина прикрыла глаза, медленно улыбнулась и потом опять их открыла. - Теперь я знаю, где мы. Я тебе уже говорила, что оракулы на той стороне реки все еще действуют. Во всяком случае, некоторые! По крайней мере этот. Какой ты молодец, что нашел его! Ты думаешь, я спасла тебе жизнь?
      Йама рассказал, что случилось с людьми, которые хотели убить его. Когда он закончил, женщина мрачно покачала головой:
      - Тебе не следует вмешиваться в то, чего ты не понимаешь, Йамаманама, сказала она, - ты все еще молод, и я могу очень многому тебя научить. Знаешь ли ты, кто эти существа, те, кого ты называешь термитами?
      Йама вспомнил, что рассказывал ему Тельмон, вспомнил урок из биологии.
      - Общественные насекомые. Они живут сообществами, как пчелы и муравьи, - ответил он.
      - Думаю, что когда-то они и правда были насекомыми. Они подверглись изменениям точно так же, как были преобразованы оригиналы других рас вашей ойкумены, когда их сюда перенесли. Термиты сохранили свою социальную структуру - королеву, мужских производителей, миллионы дочерей-работниц, солдат, строителей, - но их подтолкнули в социальном развитии. Каждый замок является действующим процессором, а все вместе они составляют единую громадную архитектурную конструкцию. Как миллионы насекомых в каждой колонии объединены в один замок, так тысячи замков входят в единую мегаструктуру.
      - Я ощущал их мысли. Чувствовал, что в замках идет мыслительный процесс, но я не знаю, о чем они думают.
      Женщина улыбнулась и сказала:
      - Я тоже не знаю. Но они отозвались на твой призыв, так что не бойся их. Они убили твоих врагов и, вполне возможно, создали ливень, загасивший костер. Это дело не сложное, надо просто изменить относительную разность электрического заряда между землей и воздухом. Твое могущество растет, Йамаманама. Я могу помочь тебе добраться до самых его пределов. Дорогой! Вдвоем мы сможем совершить великие дела! Прекратить эту глупую войну. Можем обрушить месть на головы тех, кто разрушил твой дом.
      - Я как раз думал, известно ли тебе об этих событиях, - сказал Йама, вспомнив, о чем ему поведал эдил. - Подозреваю, что ты пользовалась оракулом в Храме Эолиса.
      - Иногда я там тебя видела, но никогда не могла с тобой поговорить. Это меня так угнетало, зато теперь ты можешь разбудить оракулов полностью. Мы станем понимать друг друга. Ты жаждешь мести. Ты желаешь воссоединиться со своей настоящей семьей. Я хочу закончить войну. С моими знаниями и с твоей властью мы способны все это осуществить и добиться гораздо большего.
      Йама вспомнил о человеке, который дал ему первую монету. Впоследствии ее отобрали у него в Департаменте Туземных Проблем.
      - А тот отшельник - одно из твоих созданий? - спросил он.
      - Я никого не создаю. Я не владею ничем, кроме знаний. Множество файлов теперь повреждено, но, к счастью, сохранившаяся часть очень велика. Безусловно, я знаю больше, чем любой другой в вашем странном мире.
      - У тебя есть знания, но нет власти, а я, наоборот, обладаю могуществом, но не знаю, как им воспользоваться, как управлять. Можно сказать, что я переполнен силами, которые пользуются мною, как воспользовались термитами или псом преисподней. Возможно, и ты пользуешься мною посредством этой силы.
      - Ты - мой тайный сообщник. Если помнишь, ты сам вызвал меня в храме. А когда ты оказался связанным в самом сердце костра, к кому ты воззвал?
      - Как ты узнала про костер?
      - Ну как же! Мне сообщили термиты. Ты взывал ко мне?
      - Наверное, я взывал к Хранителям.
      Женщина улыбнулась, показав мелкие белые и ровные зубы.
      - Может, и к ним, но они не отозвались. И никогда не отзовутся, правда? Просто не могут. Они удалились туда, откуда свет не может выбраться до самого конца времен, когда испарится горизонт их Вселенной. О, разумеется, в стародавние времена их аватары могли слышать ваши молитвы и доводили их до Хранителей, но Хранители никогда не отвечали, просто не могли. Как известно, свет может падать в гравитационный Колодец Черной Дыры, но выйти оттуда нет. Йама знал. Об этом говорилось в последней суре Пуран.
      - Мне довелось исследовать множество мест внутри этих окон, - сказала женщина. - Но нигде я не встретила и тени аватар. Вместе со мной они были здесь очень недолго, а теперь ушли. Ушли и следов не оставили.
      - Их вытеснили еретики.
      - Аватары уже были очень слабы, дорогой. В этой сети ужасно много древних разрушений. Еще задолго до еретиков здесь была война между машинами, которые отказывались служить, и теми, что остались верны своим создателям. Война нанесла куда больше ущерба, чем все действия еретиков, вместе взятые. Но мы можем возродить этот мир, ты и я. Возможно, тебе даже удастся вернуть аватар. Подумай об этом, а что касается твоего спасения, я думаю, ты обратился к собственному "я". Если в тебя действительно вселилась какая-то сила, она, вероятно, является такой же твоей частью, как я - часть оракула. Я не могу существовать вне пространства оракулов, пока не могу, а то, что ты называешь своей силой, не может жить вне тебя. Следовательно, ты должен ей доверять, ведь ее жизнь зависит от твоей. Если бы она могла, то сделала бы тебя вечным.
      Йама рассмеялся от этого явного богохульства. Теперь он ясно понимал, насколько ничтожна власть этой женщины. Одни слова, и она не знает, как ими на Йаму воздействовать. Он ее больше совсем не боялся.
      - Все, кого создали Хранители, конечно, умрут, - сказал он, - но в последний, беспредельный момент времени они снова вернутся к жизни, к жизни вечной. Однако в первой жизни никто не вечен.
      - Ты, может быть, станешь вечным. Я знаю о внедренном субстрате, который несут в себе все преображенные расы, но должна признаться, что суть его функций выходит за пределы моего понимания. Вероятно, он содействует накоплению информации внутри скрытых пространственных измерений. Мы знаем, что теоретически такое возможно, однако не владеем методикой проникновения в эти измерения и управления ими.
      Тем не менее имеется много вариантов существования. Например, женщина оригинал моей личности множество раз умирала и возрождалась до того, как оказалась выброшена на этот чужой дикий берег. Здесь она умерла, но родится где-нибудь еще. А перед смертью она поселила свою копию в пространство оракулов. Эта копия - я. Меня должны были стереть, уничтожить, но за моим оригиналом пришли раньше, чем я выполнила свою задачу.
      Женщина подняла руки, словно желая коснуться пальцами плеч. Что-то вроде жеста недоумения.
      - Мой оригинал убили, ее корабль улетел, а я осталась влачить свои дни здесь и буду жить, пока существует мир. Мне так тяжело смотреть в этот мир и не быть в состоянии оказать ему помощь. Но все же, наверное, легче, чем иметь власть, чтобы помочь, и не уметь ею распорядиться.
      - Значит, ты когда-то была живой?
      - Ты меня не слушаешь? Я никогда не жила. Я - только копия с оригинала, а сама она тоже была копией с матрицы оригинала женщины, с которой мы все скопированы. Женщина-оригинал родилась миллионы лет назад. Она давным-давно умерла, но продолжает жить в целой цепочке копий. Она умирала и возрождалась множество раз. Вполне вероятно, что, когда Хранители замкнули пространство вокруг себя, она оказалась последним поистине человеческим существом. Мы надеялись, что это не так, и, может быть, корабль и правда сумеет найти остатки человечества где-нибудь в другом месте Галактики, но поиск может потребовать тысячи лет, даже если корабль клонировать.
      Йама мало что понимал из ее речей, но думал, что, если женщину разговорить, она может ненароком сказать что-нибудь полезное.
      Он сказал:
      - Дождь сюда не попадает, что-то его удерживает, но мне хотелось бы развести костер. Свет не дает тепла, а я замерз. Слишком замерз, чтобы спать, а сил нет и спать хочется. Поговори со мной, я боюсь, что, если засну, уже не проснусь.
      Он думал об отце, лежащем под целым ворохом меховых одеял в жарко натопленной маленькой комнате, о том, как холодны его руки. Туника Йамы все еще оставалась сырой, но он тем не менее ее надел и обхватил руками плечи.
      - Поговори со мной, - снова попросил он. - Расскажи про ту женщину, оригинал. Она из Древней Расы? Я однажды встретил человека, который мне описал двоих из них. Сам он их не видел, видел его отец. Их одежда была похожа на твою.
      - Я уже объяснила, кем она была. Вернее, кто она есть.
      - Последняя из людей. Но здесь у нас так много типов людей.
      - Она была последней из настоящих, первичных людей. Ты - не человек. Вы все - не люди. Вам придали сходную с людьми форму, но и только. Насколько я знаю, вашими предками могли быть метанодышащие болотные котики или же водородные пузыри, питающиеся за счет фотосинтеза и обитающие в верхних слоях атмосферы планет-гигантов. Но те, кого вы называете Древней Расой, были действительно людьми. Все они являлись различными аспектами одной-единственной индивидуальности, а мой оригинал - синтезом их всех, то есть истинная копия, чья родословная тянулась на миллионы лет и восходила к давно умершему человеку.
      - Зачем люди Древней Расы сюда приходили и почему они ушли?
      - Их доставил сюда корабль. Сами они очень долго пребывали в состоянии сна, нет, не сна, но и не смерти. Они были в анабиозе, а это не жизнь и не смерть, а существование вроде того, что ведет написанная на книжных страницах история: она оживает, только когда кто-нибудь снимает книгу с полки, открывает ее и читает. Тебе никогда не приходило в голову, что когда ты откладываешь книгу, не дочитав, время в ней останавливается до тех пор, пока ее снова не начинают читать?
      Йама задумался. В библиотеке замка хранятся книги, которые не открывали так долго, что страницы их сплавились в монолит. Для этих книг время остановилось или исчезло; слова их рассказов повисли в небытие или же все протекающее в них время слилось в одно бесконечное мгновение и существует повсюду одновременно, как при начале и конце Вселенной.
      Йама запальчиво возразил:
      - В рассказе между одним предложением и тем, что за ним следует, могут пройти столетия. Будь это рассказом, я мог бы спокойно уйти и через минуту оказаться у себя в постели, в тепле и безопасности.
      - Или же обнаружить, что твоя роль в рассказе закончена и ты больше не существуешь, - насмешливо бросила женщина.
      - Тогда мне, видимо, придется подождать, пока кто-нибудь начнет читать этот рассказ сначала. Ты говоришь, что тебя создали здесь, но такое впечатление, что ты помнишь о многом, случившемся до твоего появления.
      На это женщина ответила:
      - В моем языке, на котором закодирована моя индивидуальность, а не на том, который я выучила здесь, чтобы общаться с тобой и разбираться в архивных записях вашего мира, мое имя означает "вестница". Оно принадлежит моему оригиналу, а значит, и мне тоже. Она принесла в ваш мир весть, хотя в тот момент сама этого не осознавала. Она создала меня, чтобы разобраться, почему она, не имея такого намерения, меняет окружающий ее мир. Совсем как ты, Йама. Я похожа на отражение, которое вместо того, чтобы повторять движения реального существа, начинает действовать по собственному почину и входит в мир за пределами зеркала. Я ведь копия, а потому помню кое-что из случившегося до того, как была написана моя роль.
      - Расскажи мне, что ты помнишь. Мне хочется послушать твою историю.
      - Тогда слушай. Миллионы лет назад, когда сообщество, впоследствии ставшее человечеством, проживало на девяти планетах, тысяче лун и астероидов одинарной звезды в том рукаве Галактики, который носит название Небесный Охотник, существовала религия, утверждавшая, что индивидуумы не должны никогда умирать. Она принимала любые взгляды и технологии, которые могли содействовать осуществлению этой идеи. Религия эта не признавала никаких богов, исключая вероятность того, что в самом конце бытия Вселенной все последователи этого учения могут слиться в единую общность, которая получит доступ к бесконечному количеству энергии и, таким образом, будет иметь возможность восстановить все вероятности событий, включая и воскрешение любого человека, который когда-либо жил или мог жить. Именно эта религия повлекла человека от звезды к звезде. Индивидуумы создавали копии своих личностей в компьютерах, клонировали их, рассредоточивали в птичьих стаях, дробили в рыбных косяках и даже среди общественных насекомых вроде твоих термитов. Они называли себя трансценденталами, ибо верили, что могут превзойти человеческую природу.
      За два миллиона лет вся Галактика была полностью исследована, еще через три - - полностью заселена, и началась великая переделка. Изменялась каждая звезда и планета. Однажды моя праматерь собрала конференцию у одной из окраинных звезд в нескольких тысячах световых лет от плоскости Галактики. Целое столетие в мире, всю поверхность которого преобразили в равнину великолепного сада вроде моего, клан, состоящий из миллионов копий, ста различных поколений, проводил встречи и обменивался опытом.
      Но в этой религии был один изъян. Клонированные индивидуумы и их копии, копии этих копий и клоны этих копий - все они отличались от оригинала, потому что обладали различным жизненным опытом, с ними происходили отличные друг от друга события, они встречались с разными явлениями. Через миллион лет многие уже не были человеческими существами ни по форме, ни по образу мысли, разве что могли, поколение за поколением, проследить свое происхождение от единственного человеческого предка. Таким образом отдельный индивидуум превратился в сообщество или союз миллионов различных разумов. Некоторые даже стали основателями народов и империй, в которых каждый мог проследить свою родословную к одному и тому же человеку.
      Конференция, организованная моей праматерью, была одной из первых и наиболее успешных. Многие закончились страшными войнами из-за разногласий в вопросах родословной. В те времена ремесло экспертов по вопросам родства и происхождения было самым выгодным делом в Галактике, так как возникло множество самозванцев, претендовавших на честь принадлежать к первичной родословной ветви каждого клана. В результате этих войн власть трансценденталов стала слабеть, а миры обычных людей начали поднимать голову. Они тоже воевали между собой за контроль над развалинами империй этих сверхчеловеков. В этот период значительная доля архитектурной организации четырехсот миллиардов звезд Галактики была утеряна или разрушена. Миллионы звезд стали сверхновыми, миллионы других сошли со своих орбит и улетели за пределы Галактики. Войны длились два миллиона лет, восстановление после них - еще два, но к концу этого срока большая часть трансценденталов погибла. Выжившие человеческие общины чувствовали, что в них заключена опасность для разнообразия и мощи типов эволюционного развития, как среди отдельных цивилизаций Галактики, так и между ними.
      Моя праматерь, которая когда-то правила империей из миллионов планетных систем, вынуждена была бежать от репрессий против трансценденталов. Она скопировала себя в центральную нервную систему корабля, укомплектовала его экипаж своими неполными копиями и отправилась в путешествие между своей Галактикой и Туманностью Андромеды, которое длилось два миллиона лет. Ей нужны были по-настоящему надежные цивилизации-союзники, но она никого не нашла и решила вернуться. Во время пути домой, пока сама она пребывала в таком же сне-небытие, как рассказ в закрытой книге, ее корабль обнаружил изменение в Большом Магеллановом Облаке, галактике-спутнице нашей родной Галактики. Все звезды этой галактики падали к ее гравитационному центру. Их масса служила источником энергии большой черной дыре, наверное, самой большой во всей Вселенной. Корабль изменил курс, и когда моя праматерь вернулась к жизни, он уже приближался к этому странному миру - искусственной ойкумене, населенной брошенными игрушками тех, кем стало человечество за четыре с половиной миллиона лет ее отсутствия.
      Все, я заканчиваю. А теперь ты должен решать, что будешь делать. Если мы объединимся в стремлении к общей цели, то сможем закончить войну. И это самое малое... Только для начала...
      Йама знал, что он должен делать, но все еще хотел побольше узнать от нее, а потому спросил:
      - Расскажи конец этой истории. Что произошло, когда она сюда прибыла? Что она делала, куда делась? - Это ты можешь прочитать сам. Я вложила это в твою книгу. Больше я не собираюсь говорить, чтобы скрасить тебе ночь, разве что ты решишься мне помочь. Если тебе требуется тепло, то твои товарищи поделятся им.
      Женщина указала за плечо Йамы. Он обернулся и, пораженный, увидел множество разных зверей, собравшихся у границы зеленоватого свечения оракула. Тут была небольшая стая страусов, их маленькие головки беспокойно вертелись на длинных шеях, перья обвисли от дождя. Дикие свиньи - пекари и тапиры стояли плотным стадом, плечом к плечу, одна самка разлеглась на голой скале и кормила парочку поросят. Два гигантских ленивца присели на корточки, обхватив лапами друг друга за мохнатые плечи, как влюбленные молодожены. Свесив вниз голову с тяжелыми рогами, в одиночестве стоял громадный буйвол; в его прекрасных больших глазах играли зеленые блики, две белые утки устроились на его широкой мускулистой спине. Стая рыжих лисиц сидела особняком, их длинные уши вытянулись вперед, напряженно вслушиваясь в звуки ночи. Кучкой сухих веток лежал богомол, повернув крохотную слепую мордочку к экрану. Тут же собрались и мелкие твари: мыши, горные даманы, кроты, казуары, кузнечики, извивающаяся масса степных гадюк. А впереди этой пестрой аудитории на сухом пятачке скалы лежала огромная львица, она напряженно смотрела в окно оракула, скрестив перед собой лапы с такими острыми когтями, что одним ударом она могла располосовать Йаме живот сверху донизу.
      Все животные не смотрели на Йаму, а только в оракул. Одна львица, когда Йама на нее взглянул, на мгновение перевела на него свой горячий желтый глаз. Йама вновь повернулся к женщине и, вспомнив про дальний берег, спросил:
      - Они что, пришли молиться?
      - А разве не ты их собрал?
      - Не думаю, нет, не знаю.
      Как только он это проговорил, все животные встали, вытянули шеи, потрясли или покачали головами и затрусили в темноту. Осталась одна львица, она зевнула, показав клыкастую розовую пасть и большой розовый язык, лежащий между двух рядов белых зубов. Воздух наполнился глухим шумом, но таким низким, что Йама скорее ощущал его костным мозгом через подошвы, чем слышал ушами. Львица мурлыкала. Йама вспомнил кошек из замка и почесал ее за ухом. Она боднула его лбом и лизнула руку своим сухим шершавым языком.
      Женщина в белом сказала:
      - Мы можем приручить весь мир, ты и я. Только согласись, дорогой, и я открою тебе самые невероятные чудеса.
      - Нет, - ответил Йама. - Ты более точная копия своей праматери, чем сама полагаешь. Тебе, как и ей, нужна власть, и для этой цели ты готова на все. Она начала войну, которую ты жаждешь прекратить. Я не стану ни твоим слугой, ни рупором.
      - Но мы сделаем это вместе. Не из собственных интересов, а на благо всего мира.
      - Никто из рвущихся к власти не желает ее делить, - заявил Йама.
      Внешность женщины не переменилась, но ее экзотическая красота вдруг затянулась какой-то зловещей пеленой. Она воскликнула:
      - Оракулы - это не только окна. Я могу сделать и послать в ваш мир такое, что ты содрогнешься от ужаса. Я рассказала тебе далеко не все, что знаю. Например, то, как ты сюда явился. Так или иначе, ты будешь мне помогать!
      - Да ты ведь даже не можешь заговорить со мной без моей помощи, бросил Йама и вызвал создание, которого он прежде боялся не меньше этого заброшенного фантома.
      Синий огонь сверкнул в диске оракула. Женщина не успела даже вскрикнуть.
      Йама до сих пор до конца не понимал, как ему удалось ускорить преображение в младенце зеркального племени. Теперь, пока он спал, прижавшись к теплому боку львицы, ему приснилось, будто он летит над темным городом, в котором светится только одно окно. Он покружил над горбатыми крышами и увидел комнату, освещенную единственной горящей точкой. Внутри за простым столом сидела женщина. Она читала его экземпляр Пуран. Она подняла голову, и Йама увидел, что над ее головой горит светлячок, белая смышленая звездочка, которая тотчас рванулась к нему. Ее сияние залило его нестерпимым светом и он проснулся.
      Дождь прекратился. Под серым покрывалом облаков становилось светлее. В оракуле все еще стояла неземная картина чужого зеленого сада, но женщина исчезла. На ее месте стоял пес преисподней, он охранял Йаму всю ночь. Йама поблагодарил его, и он удалился, сжавшись в яркую точку, вобравшую в себя весь свет из оракула, и тогда тот превратился в слепой черный диск.
      Йама заметил, что пальцы его мертвой хваткой сжимают монету и их свело судорогой. Он встал, чувствуя как затекли все суставы, ощущая ушибы и обожженный след веревки вокруг груди. Руку саднило там, где его схватил сын констебля Унтанка. Львица лежала, положив тяжелую голову на скрещенные лапы, и смотрела, как Йама выполняет упражнения, чтобы размять связки и согреть одеревеневшие мышцы. Вдруг ее уши дрогнули, и через мгновение Йама услышал, как кто-то выкрикивает его имя. Он обернулся и увидел, как к нему по морю травы приближаются люди, обходя высокие плиты термитных гнезд.
      Львица поднялась и лениво затрусила прочь, рассекая высокие травы, словно занавес. А с другой стороны к нему бежала Тамора, и на Йаму обрушилась тупая тяжелая уверенность, что эдил мертв.
      23. АНЖЕЛА
      - Там был лев, - говорила Тамора, - лев или пантера. Прямо рядом с ним, а потом лев убежал. Он летел вдоль края света, как стрела.
      Пандарас заметил:
      - Скорее всего это была лишь обычная кошка. Женщины Болотного Племени любят держать их для забавы, и одна могла пойти за моим господином. Я заметил, они держатся от тебя подальше, ты наверняка спугнула ту, которая решила составить ему компанию.
      - Я знаю, что видела, - заявила Тамора с угрюмым упорством. - Там еще был оракул. Живой. А в нем сад и голубое пламя, когда я подошла ближе, сад исчез, а оракул стал черным, как твой язык.
      Когда наемница была в мрачном настроении, от нее шел тяжелый дух, который заставлял сердце Пандараса колотиться от страха, и он мечтал спрятаться где-нибудь подальше, опасаясь, что она прикончит его одним ударом или откусит голову, просто так, чтобы перекусить или заткнуть ему рот. Однако ее упрямство настолько раздражало Пандараса, что он не мог удержаться от возражений. Как и вообще свойственно его расе, Пандарас предпочитал высказаться и расхлебывать последствия, а не промолчать и потом сожалеть, что упустил случай вставить хлесткое словцо. И вместо того чтобы прикусить язык, он заметил:
      - Думаю, сад отправился следом за львицей.
      - Я знаю, что видела, - повторила Тамора и сплюнула через парапет в темную воду.
      "Соболь" с парусом, полным свежего попутного ветра, скользил прочь от плотных зарослей ризофоры, которые окаймляли отмели и разделяли болотистые низины вдоль берега. Впереди расстилался простор свободной воды. Река сияла в лучах заходящего солнца, и медленно дрейфующие смоковницы вырисовывались черными силуэтами на ее глади. В четырех лигах от "Соболя" виднелись две караки, но ни крейсера, ни пакетбота, преследовавшего их от сожженного города до плавучего леса, не было.
      Далеко за разбегающимся по воде кильватерным следом "Соболя" поднимался к синему небу, извивался и таял дым от углей погребального костра эдила. Костер сложили на самом гребне вдоль старой береговой линии на платформе. Вымытое и умасленное нардом и особыми кремами тело положили на ковер из цветов. Йама сам поднес к нему факел. Порох и сера в основании костра вспыхнули с яростной силой, потом схватились и затрещали стволы камедных деревьев, посылая вверх клубы плотного, ароматного белого дыма.
      Внезапно, в самом сердце костра тело эдила приняло сидячую позу, так часто бывает, когда мышцы иссохнут и сократятся от жара, но и тогда Йама не дрогнул, сохранив на лице бесстрастную маску. Он, не мигая, с ожесточенным вниманием смотрел на костер, машинально бросая в огонь ароматические соли и масло, пока тело его отца не растворилось в огне.
      Костер горел несколько часов. Позже, когда Йама склонился над пепелищем, чтобы собрать в урну белый прах и остатки костей, сержант Роден вдруг издал резкий крик. Он отбросил в сторону головешки и поднял из горячего пепла сердце эдила, черное, ссохшееся, но не сгоревшее. Сержант Роден сильно обжег руки, ведь оно было раскаленным, как тлеющий уголь, но он даже не поморщился от боли.
      - Я сам увезу его, - сказал он Йаме, - и похороню в саду нашего замка.
      Поставили парус, Йама развеял прах своего отца по водам реки, а капитан Лорквиталь читала суру из Пуран, где говорится о воскрешении мертвых в конце времен. Теперь он сидел на палубе полубака, листая бумаги, которые оставил ему отец, Тамора все не оставляла спор о том, что она видела.
      - Я могу посчитать людей на палубах тех торговых кораблей, а ты можешь? - говорила она Пандарасу. - Если не можешь, то не смей сомневаться в том, что я видела.
      Пандарас смягчился:
      - Кто сомневается, ведь у тебя нет ни капельки воображения. Если он способен приручать женщин и мужчин, то, полагаю, сможет приручить и зверей.
      - Я бы сказала, что второе проще, чем первое. Единственный способ приручить человека - это сломить его дух и превратить в раба.
      - Тем не менее ты идешь за ним. И капитан Лорквиталь тоже, иначе почему бы она повела корабль к этому берегу и ждала два дня? Ему даже просить не пришлось, она увидела, что ему нужно, и осталась. А ведь могла бы на всех парусах умчаться с этого проклятого места.
      - Я - его раба, - ответила Тамора, - а про тебя и остальных - не знаю.
      - Не обязательно быть рабом, чтобы за кем-то следовать. Можно идти по собственной воле и все же посвятить свою жизнь другому. Любящие постоянно так делают, но я, конечно, не знаю, можно ли назвать любовью то, что происходит в твоем племени на почве секса. Мой народ привык служить другим, потому я и замечаю, чем дышит любой человек на борту, а ты это отрицаешь.
      - Ничего я не отрицаю. Это трусость. Кроме того, если Йама владеет чарами, значит, Элифас им не поддается.
      - У меня тоже есть подозрения насчет старого хмыря. Мой господин предпочитает доверяться его рассказам о затерянном городе дальше устья реки, но это не значит, что я тоже должен верить. Он что-то уж очень дружен с капитаном, и вообще у него слишком хитрый и таинственный взгляд. Думаю, у него свои расчеты.
      - Я не спускаю с него глаз, - заявила Тамора. - Я послежу за всеми. А ты занимайся стиркой и зашивай рубашки.
      - Тебе не приходило в голову, что наш хозяин сам в состоянии себя уберечь? Конечно, его похитили, но он сумел спастись, а раньше ему помогли рыбари.
      Тамора пожала плечами:
      - Почему бы им нам не помочь? Ведь у нас общий враг. К тому же они ведь аборигены. На них подействовать не сложнее, чем на попугая или на ручную обезьяну. Неужели люди в твоей расе такие суеверные, что видят вмешательство невидимой руки во всем, что происходит? Сержант Роден не пошел за Йамой, никто из прислуги эдила тоже не пошел. Если согласиться с тобой, то все должны быть околдованы, ведь он прожил с ними всю жизнь. А раз не околдованы, значит, нет тут никакого чародейства. В нашем мире нет магии, только древние технологии, про которые все забыли. Пандарас ответил:
      - На корабле едва ли хватит места солдатам эдила. Может, они последуют за нами на другом, а может, господин сам не хочет, чтобы они его сопровождали. Я бы на его месте...
      - Ты имеешь нахальство думать, что понимаешь его? Ха! Ты слишком высоко себя ставишь.
      Пандарас просительным жестом дотронулся пальцем до своих губ.
      - Я не хочу с тобой ссориться, Тамора, и не хочу соперничать из-за привязанности нашего господина. Просто я счастлив, что могу служить ему изо всех сил. Я буду рад, если обо мне вспомнят в паре песен, и все. И даже это - больше, чем заслуживает простой трактирный слуга. Я оставил прежнюю жизнь и свою семью. И думаю, что мой господин... Наш господин поступил так же. Тамора снова сплюнула за борт.
      - Ты - слуга по рождению, а я посвятила ему свою жизнь. Тут есть разница. Ты занимаешься его бельем, а я охраняю его жизнь ценой своей собственной.
      Она проговорила это с такой яростью, что Пандарас не мог не почувствовать всей глубины той любви, которую она никак не хотела признать. Он сменил тему:
      - Как ты думаешь, он расскажет о пропавших людях?
      - Я без труда прошла по их следу. В конце я нашла остатки большого костра и никаких следов этих людей. Ни единой капельки крови. Как будто они сквозь землю провалились.
      - Может, и провалились, - задумчиво сказал Пандарас.
      - Скорее всего они испугались и убежали. Этот народ - хвастуны и забияки, но твердости в них нет. По дороге в лагерь Йама сказал мне не больше трех-четырех слов, а сама я не спрашивала. Да и какое мое дело?
      - Я слышал, они хотели его убить, чтобы отомстить за свой сожженный город. Ты же не можешь отрицать, что они отравили пиво, чтобы нас усыпить. У меня весь день потом голова просто раскалывалась. Они его утащили, он убежал, а они исчезли. Тут какая-то тайна. Может, это твоя львица их съела.
      - Судя по тому, как она бежала, этого не скажешь. Скажи спасибо, что для тебя все обошлось головной болью.
      Тамора отвернулась от парапета и посмотрела на маленькую палубу полубака, где скрестив ноги сидел Йама. Он давно прекратил рассматривать растрепанную пачку бумаг своего отца и теперь читал свою книгу, бессознательно крутя на запястье амулет, который подарил ему Онкус.
      - По крайней мере он находит утешение в Пуранах, - вздохнув, сказала Тамора.
      Книга переменилась. Йама вспомнил, что сказала женщина до того, как он ее уничтожил, и сейчас он понял, что она наделала. Рамки картин были на месте, но сцены на них больше не были геральдическими изображениями древнейших времен до сотворения мира. Вместо этого каждая картинка, сияя свеженанесенной краской, представляла единственную сцену, наполненную таинственным символическим смыслом. Чередуясь, они рассказывали о том, что случилось с оригиналом женщины из оракула после того, как ее корабль опустился на землю Слияния.
      Йама следил за этой историей до глубокой ночи, при свете зажженного Пандарасом фонаря, даже не прикоснувшись к принесенной для него пище. Пандарас немного постоял, с нежностью глядя на своего господина, но Йама не мог с ним говорить. Даже от одной мысли о разговорах у него болезненно сжималось горло. Пепел забился ему под ногти, ладони тоже были серыми, но он не стал мыть руки.
      Отупев от горя, он с головой окунулся в рассказ, далеко улетев мыслями от боли, причиненной смертью эдила, от сожженного Эолиса, от исчезновения Дирив.
      Анжела сошла с корабля, как только он приземлился в Слиянии. Перед ней лежал целый мир, который следовало понять и покорить. И она нырнула в него, радуясь, что убежала из удушающей атмосферы общества своих неполных копий, где только крайняя осторожность позволяла сохранять консенсус.
      Они хотели лететь в родную Галактику, но Анжела устала от поисков. Она бежала, чувствуя бешеную радость и облегчение от того, что снова стала хозяйкой своей судьбы.
      Анжела отправилась в путь миллионы лет назад. Ей нужно было найти союзников. Не этих странных созданий, что населяли прибрежные города Слияния и были просто животными, а настоящих союзников, разумных существ, имеющих за плечами абсолютно независимую, не связанную с земным человечеством эволюцию. Она оставила позади империю и надеялась основать другую вдалеке от крестовых походов против трансценденталов. Пусть в родной Галактике так и не нашлось достойного союзника, но ведь Вселенная бесконечна! Вокруг родной Галактики имеется дюжина маленьких галактик-сателлитов, в ближней группе - тысячи галактик, а в метагалактике двадцать тысяч подобных галактических скоплений. Поиск мог длиться миллиарды лет, придавая цель ее существованию и позволяя забыть о горькой реальности, о том, что она бежит от поражения и в каком-то смысле от смерти. Она оставила позади миллиарды своих соплеменников, которых уничтожило человечество, не верящее в культ бессмертного индивидуума, человечество, по ее мнению, не далеко ушедшее от животных и все еще сохранившее пристрастие к половому размножению и к убеждению, что сберечь генетическое и социальное многообразие куда важнее, чем продлить жизнь индивидуума, независимо от его возраста, учености и могущества.
      Анжела улетела очень далеко, полет был не сон, но и не смерть, а сама она - лишь потенциал, трижды отпечатанный на золотой кристаллической решетке. Ближайшая спиральная галактика находилась на расстоянии почти двух миллионов световых лет, туда она и отправилась. Хотя корабль летел так быстро, что замыкал время вокруг себя в кокон, все же путешествие заняло тысячи лет по замедленному времени корабля и более двух миллионов лет по обычным меркам Вселенной. В конце долгого пути Анжела и ее составляющие не были разбужены, они прошли реинкарнацию и родились заново.
      За сотню лет бодрствования она постигла, что Вселенная не создана для удобства людей, вместе со своим экипажем она нашла лишь разрушенную и мертвую галактику.
      Миллиард лет назад эта галактика столкнулась с другой, чуть-чуть меньшей по размеру. Пока галактики проникали друг в друга, настоящих столкновений отдельных звезд было совсем немного, ведь расстояния между ними очень велики. Но взаимодействие газов и темная материя на относительных скоростях в миллионы километров в секунду создало страшные гравитационные и ударные волны, бурей пронесшиеся по разряженной межзвездной среде. Во время долгого медленного столкновения звезды обеих галактик сорвались с привычных орбит и рассеялись необъятным сияющим ореолом, а некоторые получили достаточное ускорение и были выброшены в межгалактическое пространство, где оказались обречены на вечное скитание в одиночестве. Большая часть звезд слилась в единое целое и погибла, выжили только древнейшие шаровидные скопления благодаря своему невероятно мощному гравитационному полю.
      Анжела со своей командой из псевдокопий не сумела обнаружить мир, где бы сохранилась жизнь. Многие планеты оплавились, встретившись со сгустками темной материи. Оно было таким плотным, что происходили столкновения с атомами обычной материи, высвобождая огромное количество энергии. Анжеле удалось найти мир, разорванный надвое гигантскими приливными напряжениями. Эксцентриситет орбит этих миров-собратьев после катастрофы был столь велик, что в самой дальней точке они были холоднее Плутона, а в самой ближней к звезде - горячее Меркурия. Были планеты, вдребезги разбитые на тысячи осколков, так причудливо разбросанных по орбитальным траекториям, что им не суждено было вновь сформироваться в единое небесное тело. Они встретили темную холодную планету из заледеневшего азота, она одиноко блуждала среди звезд, и таких выброшенных с орбит и бесцельно носящихся в пространстве миров были миллионы. Еще миллионы оказались выжжены вспышками новых и сверхновых. Их родные звезды стали жертвой процессов, запущенных межзвездным газом и пылью, а также гравитационными импульсами. Попадались газовые гиганты, которых буквально вывернуло наизнанку, а теперь они превратились в сплошную нескончаемую бурю. Корабль Анжелы построил телескопические антенны, выслал самовоспроизводящиеся зонды, потратил двадцать тысяч лет, исследуя малую часть огромной галактики. Пока он летел от звезды к звезде, команда пребывала все в том же состоянии консервирующего небытия. Анжела и ее псевдокопии возрождались снова и снова, но жизни они не нашли.
      Корабль Анжелы был гигантским вместилищем информации. Она не знала, что может пригодиться, а потому брала все, что могла, в трехмерном коде на решетке атомов золота. Она заказала поиск в архивах и узнала, что столкновения между галактиками - дело обычное, их происходит миллионы, а скорее всего каждая галактика за свою жизнь пережила подобную катастрофу. Даже в родной Галактике один из рукавов был оторван в результате прохождения сквозь него небольшого скопления звезд. Правда, трансценденталы провели реконструкцию и уничтожили следы повреждений.
      Но родная Галактика была статистической флуктуацией. В отличие от других галактик ей не пришлось пережить крупное столкновение с телом серьезных размеров. Существовали различные причины и вероятности такого положения дел. Родная Галактика является одной из самых больших в наблюдаемой Вселенной. Кроме того, она находится в области с аномально низким содержанием темной материи. Но как бы то ни было, такая ситуация лежала практически за пределами распределения вероятных путей эволюции, а следовательно, существование жизни - тоже. По всей видимости, только звезды родной Галактики имели достаточно стабильные планетарные системы, на которых могла развиваться жизнь. Даже возникновение одноклеточных форм потребовало миллиарда лет, человек появился через четыре с половиной миллиарда лет. Если бы такие возможности были где-нибудь еще, в беспредельной Вселенной обязательно возникли бы другие цивилизации, и можно было бы разыскать их.
      Анжела пришла к выводу, что человечество, со всей его брызжущей через край энергией и многообразием, во Вселенной одиноко. Оно должно само определять свои пути, ибо в мире нет никого, с кем бы могло оно соотнести свои достижения. Нет враждебных чужаков, которых нужно покорять, нет древних, мудрых существ, у которых можно учиться таинственным знаниям, скрытым в начале времени и пространства.
      Анжела не думала, что ошибается. Она совершила самоубийство, возродилась и снова убила себя, как только выяснила то, что удалось обнаружить ее предыдущему "я". Когда она снова проснулась, прошло больше двух миллионов лет, при этом корабль подавил часть ее памяти. Корабль находился на низкой орбите вблизи гигантской конструкции, которая вращалась вокруг звезды в ста пятидесяти тысячах световых лет от спирального рукава родной Галактики, рядом с огромным диском черной дыры на том месте, где некогда было Большое Магелланово Облако.
      Корабль продемонстрировал Анжеле результаты наблюдений в поле по длинной геодезической линии между двумя галактиками. Сначала в самом сердце Большого Магелланова Облака возникла яркая световая точка. Она могла бы быть сверхновой звездой, но размерами в тысячи раз превосходила любую известную сверхновую. Сияние этой единственной умирающей звезды затмило свет миллионов ее товарок, а когда оно померкло, все остальные звезды по спирали устремились к той точке, где она прежде сверкала. Ближайшие к месту катастрофы звезды удлинились и рассеялись, развеивая свои горящие сердцевины по всему небу. Все новые звезды, толпясь, втягивались в адскую топку, пока не осталось ничего, кроме тлеющего, газового диска - жалкие огарки миллионов солнц провалившихся за горизонт событий.
      Корабль облетел всю родную Галактику в поисках источников когерентного электромагнитного излучения и ничего не нашел, кроме россыпи древних натриевых маяков. Не считая их, сигналы из родной Галактики прекратились, еще когда корабль находился от нее в полумиллионе световых лет - время, когда в Большом Магеллановом Облаке вспыхнула первая сверхновая звезда. Пока черная дыра росла, в районе Большого Магелланова Облака наблюдалась большая активность во всем спектре излучений, но наконец, через сто тысяч световых лет, она тоже прекратилась.
      Анжела попросила корабль рассказать о выводах. Человечество, или то, чем оно стало за четыре с половиной миллиона лет с того момента, как Анжела скрылась от преследователей, создало черную дыру и в ней исчезло. Корабль говорил, что человечество, возможно, научилось использовать червоточины в пространственно-временном континууме, так как он выявил в пределах Галактики некоторое количество двойных затемнений, характерных для теоретически допустимого туннеля между звездой и наблюдателем. Кроме того, корабль зафиксировал концентрированное скопление затемнений в районе одной из звезд ореола в десяти тысячах световых лет от диска гигантской черной дыры. Корабль сообщил Анжеле, что изменил курс (маневр, длившийся тысячу лет) и что он составил подробную карту пространства вокруг той звезды. Анжела изучила карту. На орбитах вокруг звезды вращалось более сотни винтообразных входов в подпространство, а кроме того, имелось гигантское искусственное образование - артефакт размером с планету, если бы поверхность планеты можно было снять с шара и расстелить на равнине. Корабль построил сеть датчиков и получил инфракрасный спектр воды и молекулярного кислорода, а также установил, что средняя температура на поверхности этого искусственного образования равна двумстам девяносто трем градусам выше абсолютного нуля. Были выявлены спектры поглощения нескольких классов фотосинтезирующих пигментов, в основном родопсина и хлорофилла.
      Анжела потребовала следующий вывод. На поверхности артефакта имеется жизнь.
      Ночью Пандарас обернул плечи Йамы одеялом, но тот и не заметил. Мошки бились о фонарь над его головой, а Йама продолжал читать.
      Артефакт оказался толстой иглой длиною двадцать тысяч километров и менее тысячи в ширину, а ниже его грунтовой поверхности находился глубокий киль. Все это образование висело в воздушном коконе и удерживалось гравитационными полями. Каждые двадцать четыре часа оно поворачивалось по своей длинной оси, а орбиту вокруг своей звезды - обычного желтого карлика проходило за срок, чуть больше трехсот шестидесяти пяти дней. Эти параметры задели в душе Анжелы какую-то глубоко спрятанную струну, ведь ее оригинал родился в планетной системе, где возникло человечество. Впервые за миллионы лет она вызвала тот сегмент своей личности, в котором хранилась память о ранних стадиях ее долгой истории. Она изучала данные, собранные кораблем, и все бормотала короткую мантру: двадцать четыре часа, триста шестьдесят пять дней, тридцать два метра в секунду в квадрате, двадцать процентов кислорода, восемьдесят процентов азота.
      Орбита артефакта была слегка неправильной, значит, на поверхности должны меняться времена года. Границей одной из сторон служили горы высотой до пятидесяти километров. Их голые вершины поднимались выше атмосферного кокона. По другой стороне артефакта текла могучая река, начинаясь в горах, на три четверти закованных в ледяной панцирь в хвостовой части этого странного мира, и падая через край на его середине. Неясным оставалось, как восстанавливается водяной цикл. Корабль провел нейтринное и глубокое радарное сканирование и обнаружил обширную зону каверн, коридоров и шахт, которая располагалась в скалистом киле артефакта, но при этом полное отсутствие водоносных слоев или каналов.
      Одна половина этого мира дальше места падения реки была сухой, испещренной кратерами пустыней с пыльной ледяной шапкой и россыпью разрушенных городов. Другая - сияла зеленой равниной, ограниченной с одной стороны рекой, а с другой - цепью гор со снежными шапками, которые выглядели просто холмами по сравнению с гигантскими пиками на краю. Вдоль реки, как бусины, располагались города, и в каждом, за исключением самого крупного, жили человеческие существа одной из бесчисленных рас. Корабль выслал тысячи крохотных зондов. Многие из них были уничтожены машинами, которые кишели по всей поверхности этого мира, но уцелевшие вернулись с образцами клеточного вещества тысяч различных организмов. Менее одной десятой доли всех растений и животных принадлежали к генетическим линиям, восходящим к родной звездной системе человечества, происхождение остальных было неизвестно, но очень разнообразно. Корабль утверждал, что никто из обитателей этого мира не ведет свой род от земного человечества. За исключением нескольких примитивных рас, все они имеют искусственный блок, встроенный в их генный материал.
      Корабль не мог объяснить, в чем назначение этого блока, как не мог объяснить, почему тысячи различных, внешне разумных, но абсолютно чуждых друг другу рас сгрудились на поверхности одной ойкумены размером с обычную планету. Неясным оставалось и то, почему физические данные почти всех здешних рас по меньшей мере на восемьдесят процентов соответствуют человеческим нормам - значительно большее совпадение, чем у множества соплеменников Анжелы в далекие дни ее империи.
      Анжела отдала приказ кораблю подстроиться к орбите артефакта. Он отказался, а ее псевдокопии стали спорить, заявив, что артефакт является аномалией и у них будет больше шансов понять, что произошло, если они продолжат исследование родной Галактики. Анжела подавила возражения, а тем временем обнаружила информацию, которую при пробуждении корабль от нее скрыл. Она в очередной раз узнала, что, по всей вероятности, больше нигде в близлежащих скоплениях галактик нет жизни, а может быть, и во всей Вселенной.
      На этот раз она не прибегла к самоубийству. Недалеко от истока длинной реки располагался огромный город. Очевидно, это была столица искусственного мира, древняя, обширная и кишащая сотнями различных типов человекоподобных существ. Корабль приземлился у доков, и Анжела со своими копиями отправилась исследовать этот мир.
      Налицо имелась столица, но не просматривалось единой системы правления. Были миллионы чиновников, организованных в сотню различных департаментов, но основная их масса, по всей вероятности, занималась обслуживанием архивов, а вовсе не определением или проведением в жизнь какой-нибудь политики, более того, кажется, в этом мире вообще не было центрального или постоянного правительства. Порядок поддерживался по общему и неоспоримому согласию, которое подкреплялось силами патрулирующих город банд магистраторов, а те, очевидно, никому не подчинялись и несли ответственность только перед собой, их власть ограничивалась лишь строгой приверженностью обычаям.
      По всей вероятности, в прежние времена какие-то правители все-таки были, но это было еще до войны между двумя армиями машин, которые существовали вперемежку с людьми (несколько машин пытались обследовать корабль, и он их уничтожил, и уничтожил бы еще больше, но Анжела приказала ему прекратить). Война выжгла полмира, превратив его в пустыню, а корабль высказал предположение, что рассеянное облако машин, которое тянется по орбитальной траектории артефакта, состоит из выживших представителей проигравшей стороны. Обитатели столицы рассказали Анжеле, что после войны многие аватары Хранителей умолкли, а их оракулы погибли. Иерархи, которые являлись связующим звеном между аватарами и людьми, исчезли вскоре после войны. С оставшимися аватарами можно было общаться только через жрецов.
      Корабль объяснил Анжеле, что оракулы, очевидно, были каким-то видом информационно-обрабатывающей системы, но большая часть их выведена из строя, а те, что продолжают действовать, допускают сбои.
      - Хранители следят за всеми, - говорил ей каждый, к кому она обращалась.
      Они были невидимой властью, на которой держалась иллюзия порядка. Общество было организовано по принципу теократии, но жрецы и служители множества храмов не претендовали на какую-либо власть или привилегии. Все служили идеалам Хранителей.
      Анжела ходила повсюду, и казалось, никто не имел намерения ее остановить. Она задавала любые вопросы, потому что в этом обществе, очевидно, не было никаких табу. Она обнаружила, что жители столицы, города Иза, очень охотно ей помогают, и со временем начала подозревать, в чем цель встроенного генетического блока. Обитатели этого странного мира служили ей лучше, чем ее псевдокопии: если бы она потребовала, они отдали бы за нее жизнь.
      Именно их помощью воспользовалась Анжела, чтобы скрыться.
      Она не строила планов. Ведь если бы было иначе, то корабль и экипаж из собственных ее отражений остановили бы ее. Она все сделала импульсивно, в мгновенном порыве.
      Она шла вдоль доков в сопровождении обычной толпы любопытствующих и небольшой группы хранителей порядка - магистраторов. Солнце стояло высоко. Его алмазные брызги сверкали на широкой глади реки, город раскинулся под туманной дымкой, которая окутала подножия гор, и теперь их снежные пики, казалось, висели в голубой небесной дали.
      Цветущие деревья окаймляли дорогу, над большими красными цветами кружились тучи ярко-желтых бабочек. В кружевной тени деревьев стояли у своих тележек и киосков продавцы, нараспев расхваливая свой товар. Белые птицы кружились над сияющей от солнца водой или же бродили, что-то выклевывая, по отмелям под каменными стенами причалов. Прямо на влажных илистых отмелях лежали на боку легкие лодки. Чуть дальше более крупные суда стояли у бакенов и плавучих доков. Пятнышки парусов усыпали всю необъятную ширь реки. Ближе к берегу, в маленьких лодках сидели люди и рыбачили с помощью черных длинношеих птиц, очень похожих на бакланов. Сотни людей толпились на ступеньках у самой кромки воды. Они мылись в мутных коричневых водах реки, а в это время их дети плавали, брызгались, весело вопили и хохотали. Мужчины сидели скрестив ноги и чинили натянутые на широкие рамы мелкоячеистые сети. Под кронами зеленых банановых листьев женщины потрошили серебристую рыбу, вокруг них кружили крикливые стаи птиц, дравшихся из-за рыбьих потрохов, которые летели в воду с причала. По краю воды короткими рывками двигалась похожая на сплющенную каплю ртути маленькая машина.
      Сердце Анжелы пронзила резкая боль. Она остро почувствовала свое вселенское одиночество. Все, все ушло. Все, что она знала, потеряно, но ведь эта жизнь вокруг так похожа на то, что она потеряла. В первый раз с момента своего возрождения она ощутила, как на плечи ей давит груз прошлых лет.
      Существа, которые шли за ней следом, вовсе не люди. Они чужаки. Ее окружали чужие создания, размывающие представление о человеке: люди-львы, люди-ящерицы, люди-птицы и множество других тварей, которых она не знала. Они просто животные, которые пытаются быть людьми, а может, люди, спрятавшиеся под маску зверья? Они называли себя чистокровными и говорили, что прошли преображение. Два слова с одним и тем же корнем, но легким различием в значениях, которое из их речей она так и не поняла.
      Анжела в жизни потеряла все, а теперь ее окружал целый мир, живописный, странный, смутно и томительно знакомый. Птицы и бабочки, влажный застоявшийся запах воды с отмелей, запах нагретого камня и растительного масла, горький вкус дыма от очагов, которые топят сухим навозом. Солнце играет бликами на воде. Ветер шевелит на деревьях глянцевые листья и лепестки больших красных цветов. Тысячи и тысячи мозаичных впечатлений, которые ежесекундно передают неизмеримое богатство сущности жизни. Многие из трансценденталов скрылись в воображаемых царствах информационных полей, создавая совершенные подобия известных миров или строя новые, совсем невероятные, но Анжела чувствовала, что миры эти приносят еще меньше удовлетворения, чем просто мечты: слишком они совершенны, чтобы быть по-настоящему реальными. Потому-то она во время долгих перелетов всегда выбирала небытие, предпочитая его замедленному времени в имитаторе.
      Реальность или ничто.
      Анжела села на речное судно и отправилась прочь из города. Это оказалось совсем просто. Капитаном был напыщенный солидный мужчина с блестящей черной кожей и маленькими глазами. Может, его мамаша была моржихой? Или, во всяком случае, водила шашни с моржом. Пока они плыли от одного города к другому, он не задавал Анжеле вопросов, а со спокойным равнодушием ей подчинялся. Тот факт, что она похитила его корабль и его самого, никогда даже не обсуждался. Город надгробий, город фарфора, пещерный город в скалистых утесах высоко над рекой, город деревьев, город на песчаной отмели посередине реки. Десятки городов, и в каждом живет отдельная раса, и все беспрекословно подчиняются общим законам и исповедуют одну религию.
      А потом город, воюющий сам с собой. Война за преображение, объяснил капитан, а когда Анжела велела ему причалить у городского берега, он впервые выказал нечто близкое к неповиновению. Весь город состоял из квадратных домиков бурого саманного кирпича, которые теснились друг на друге, как куча картонных коробок. В лесной чаще, за стенами города стояло древнее, окруженное террасами здание ратуши из белого, источенного непогодами камня. Над зданием, охраняя его, постоянно кружили машины. Здесь жила старая женщина, называвшая себя комиссаром. Она приняла Анжелу на высокой террасе древней цитадели среди кадок с лимонами и геранью. Над вершинами деревьев со стороны реки поднимался дым пожарищ: часть города горела. Теплый ветер доносил временами треск и грохот стрельбы. Комиссар угостила Анжелу землистого цвета настоем из веток, который в этом мире повсюду называли чаем. Это была невысокая женщина, вдвое ниже Анжелы, медлительная и осторожная в движениях, с горбатой спиной, круглым лицом и вытянутыми в трубочку губами. Среди складок обвисшей кожи глубоко прятались маленькие черные глазки. Носила она нечто вроде бумазейной мантии, которая крепилась к золотому обручу у нее на шее и множеством складок спускалась до самого пола. Над головой ее постоянно кружилась машина, похожая на украшенную драгоценными каменьями стрекозу.
      Складывалось впечатление, что комиссар относилась к войне, как к горестному, но неизбежному естественному процессу, который невозможно предотвратить, а просто следует переждать, словно бурю или лесной пожар. Она объяснила Анжеле, что часть людей в городе уже изменилась и теперь воюет с оставшимися.
      Преображенные, разумеется, победят. Так бывает всегда. Тогда они снимутся с места и заложат новый город, но скорее всего просто рассеются по побережью. Для них сейчас самое время.
      Анжела долго не могла разузнать у комиссара, что означают слова "изменение" и "преображение". Оказалось, это нечто вроде крещения или трансцендентального перехода с реализацией индивидуального потенциала, возможности грешить или по крайней мере избежать поведения, которым определяется существование горожан на миллионы лет. Анжела поняла, что это, пожалуй, похоже на ее собственные эксперименты с мнемотехникой, когда она пыталась объединить свою растущую империю. Но тут имело место и физическое вторжение, изменения в структуре и химии мозга, которые обеспечивали, насколько Анжела поняла, создание зон хранения информации с очень высокой плотностью. Они каким-то образом взаимодействовали с девятью свернутыми измерениями квантового моря, лежащего в основании реальности. Все, что делал и испытывал любой человек преображенной расы, регистрировалось чем-то вроде души, которая будет существовать до самого конца Вселенной. А ведь это и есть истинное бессмертие, о котором Анжела и ее соплеменники мечтали миллионы лет назад, когда были еще людьми.
      Комиссар рассказала, что большинство примитивных рас, аборигенов, никогда не удостоятся преображения, но все остальные уже преображены или изменение их еще только ожидает, ведь существуют еще сотни непреображенных рас. Некоторые уже превзошли первую стадию и ушли из земного мира в высшие сферы, но куда конкретно они отправились, комиссар объяснить не могла. Такова воля Хранителей, а ее не обсуждают.
      Анжелу заинтересовало, что происходит с умершими людьми непреображенных и туземных рас (ее занимала собственная судьба). Комиссар задумалась. Наступила ночь. Пылающая городская набережная отражалась в неподвижных водах длинной гавани. В полях и садах выше города не прекращалась перестрелка; вспышки выстрелов указывали на позиции противоборствующих сторон, а однажды раздался звук страшного взрыва, в воздух взлетел столб красного и желтого пламени, терраса содрогнулась, чашки запрыгали на полированной пластине, которая плавала между двумя женщинами.
      - Это вопрос для архивистов, - наконец сказала комиссар, - но они сейчас заняты: разговаривают с ранеными, и я надеюсь, ты не станешь их отрывать. Из-за войны столько жизней уйдут неотмеченными - такова цена преображения, и цена немалая. Но некоторые утверждают, что Хранители помнят всех, и все воскреснут, независимо от того, регистрируем мы их жизнь или нет.
      Анжела вспомнила о миллионах клерков, которые в поте лица своего трудились в гигантском дворце в столице. Она спросила:
      - Почему так важно регистрировать жизненные процессы мира?
      Комиссар следила за далеким сражением. Пожары, вспышки выстрелов, алые сполохи канонады, внезапные фонтаны огня и пыли - на расстоянии война часто кажется живописной. В ее круглых черных глазах отражались огни пожаров. Наконец она проговорила:
      - Это одна из самых почетных задач.
      - Регистрировать воспоминания, чтобы Хранители могли ими воспользоваться?
      - Волей Хранителей мы все воскреснем в конце времен и будем жить вечно.
      Это какой-то эксперимент, решила Анжела. Эксперимент, который сам себя регистрирует. Мир приведен в движение, идет эволюция, а это значит, что здесь я могу изменить ход жизни. Если Хранители используют этих людей, то почему нельзя мне?
      - Раз вы в этой жизни можете многое выиграть, решившись на дурные поступки, а Хранители все равно вас воскресят, - проговорила она, - то почему бы не вести себя дурно? Вы можете иметь власть, богатство и все, что обещано вам в вечности, прямо сейчас, а Хранители вас простят.
      Некоторое время комиссар обдумывала эту мысль, а Анжела всматривалась в темнеющий за деревьями город. Вокруг тусклого свечения в эпицентре большого взрыва виднелись разбросанные огни небольших пожаров. Ружейная перестрелка вроде бы стихла.
      В конце концов комиссар сказала:
      - В конце времен Хранители могут воссоздать все возможные миры, а это означает не только "возможные добрые", но и "возможные злые". Но Хранители не допустят зла, ведь они нас любят. Если бы не любили, зачем бы им нас возвышать? Потому мы должны прожить наши жизни лучшим образом, иначе может оказаться, что нам нечем будет жить за пределами этого мира. Некоторые говорят, что Хранители могут искоренить зло в душе любого человека, сколь бы велико оно ни было, ведь Хранители для осуществления своей воли располагают бесконечным временем и бесконечным пространством. Говорят, что намерение Хранителей воскресить грешников, сохраняя для них возможность искупления, доказывает глубину их любви к своим несовершенным созданиям. Но даже если это правда, лучше поступать хорошо, ведь в присутствии бесконечной доброты лучше быть добродетельным и помогать, а не вредить людям, потому что, творя зло, мы все равно большего не выигрываем. - Комиссар рассмеялась. - И еще вот что: подумай, какой стыд терпеть, что Хранители тебя прощают. Это тяжкий груз. Немногие способны его нести. Анжела возразила:
      - Сейчас те, кто прошел преображение, действуют дурно.
      - Только потому, что их непреображенные братья, которые не знают иной жизни, на них нападают. Непреображенные не в состоянии вообразить перемену, и они бьются с ней смертным боем, а преображенные вынуждены защищаться. Непреображенные не ведают добра и зла, ибо они не могут выбирать между ними. Они есть то, что они есть. И не больше.
      - Но ты ведь понимаешь это различие и не вмешиваешься. Ты могла бы удалить преображенных и прекратить войну. Своим бездействием ты многих обрекаешь на смерть. Разве это не зло?
      - Никто не должен ставить себя на место Хранителей, - ответила комиссар, в упор глядя на Анжелу. Казалось, что она впервые почувствовала себя оскорбленной.
      Анжела знала, что не стоит оскорблять Хранителей. Им поклонялись во всем здешнем мире, но никто не мог ей о них рассказать. Известно было только, что они отняли свою милость у этого мира, но в конце времен вернутся и воскресят всех, кто когда-нибудь жил, и тогда все люди будут жить вечно в бесконечной цепи совершенных миров. Подобное кредо имело много общего с амбициями самих трансценденталов, но в Слиянии все до одного верили, что Хранители способны это осуществить. И в то же время полагали, что глубинная природа Хранителей непознаваема. То немногое, что поддавалось пониманию людей, можно прочесть в Пуранах. Однако Пураны - нечто вроде кодекса моральных принципов, проиллюстрированных уроками из космологии и галактической истории - были до ужаса туманны и неконкретны. Анжела еще раньше просила корабль снабдить ее конспектом Пуран, и в одном коротком предложении она узнала свою империю, только все ее усилия были там чудовищно искажены. Вот и еще одна вещь, которую следует исправить. Когда-то ее империя была одной из крупнейших в человеческой истории, а возможно, и вообще самой крупной во Вселенной. Она еще не решила, что будет делать, но обязательно добьется, чтобы ее утерянная держава получила должное признание.
      - Я здесь переночую, - сказала Анжела. - Мне кажется, у тебя безопасно. Принеси мне поесть и покажи, где спать. Завтра я уйду.
      - Конечно, - отозвалась комиссар и, сложив калачиком свои загрубелые губы, добавила: - Но я уверена, что твой корабль уже ушел.
      Так оно и было. Пока Анжела разговаривала с комиссаром, владелец корабля, который она захватила в Изе, вышел из-под ее чар и улизнул. Однако на следующий день Анжела просто реквизировала еще один и продолжила свое путешествие в низовья. Новый корабль был намного больше первого. На трех его мачтах квадратные паруса наполнялись попутным ветром, а глубокие трюмы были полны фруктов, предназначенных для города в верховьях. Через неделю фрукты сгнили и Анжела приказала их выбросить за борт. На это ушел целый день, хотя работала вся команда вместе с офицерами и капитаном. Зато теперь, когда осадка стала мельче, корабль быстрее полетел по волнам. Капитан сказал, что надо заполнить трюм балластом, иначе в шторм корабль опрокинется, но Анжела не обратила на это внимания: она торопилась.
      За бортом оставалась цепочка городов, населенных в основном непреображенными расами. Их люди так же хранили верность своим привычкам, как муравьи или пчелы. Не имея свободы воли, они скорее напоминали зомби или органические машины, чем людей, тем не менее архивисты тщательно регистрировали их ничем не примечательные жизни. Порядок охраняли магистраторы их собственной расы. Один-два официальных поста были заняты представителями какой-нибудь преображенной расы, но они обладали скорее моральной властью, и к ним обращались только в случае необходимости.
      Последний из городов на берегу длинной-длинной реки назывался Сенш. Выжженный солнцем город с прячущимися в тени пальм узкими улочками, пыльными площадями с саманными домиками под плоскими крышами. Вокруг раскинулись бесконечные плантации саго, финиковых пальм, апельсинов, гранатов, бананов и всякого рода земляных орехов.
      Кроме того, здесь разводили верблюдов или по крайней мере очень похожих на них существ.
      Жители Сенша были стройными ловкими людьми, весьма искусными в изготовлении посуды и стекла. Их маленькие черные глазки без век поблескивали под низкими нависающими лбами, коричневая и черная кожа в разной степени сохранила следы чешуек.
      - Змеи, - назвал их комиссар Сенша, маленький деятельный человек, который жил в саду, плавающем над дворцом из розового песчаника, - его официальной резиденции. Казалось, комиссар Дрин весьма охотно готов был ей услужить, но Анжела не спешила высказывать свои пожелания.
      Через несколько дней она встретилась с архивистом Сенша, грузным прихрамывающим мужчиной. Его звали господин Нарьян. Он принадлежал к той же расе, что и капитан первого захваченного Анжелой корабля. Она видела, как Нарьян нырнул с причала широкой площади на берегу и грациозно поплыл, в воде его движения были удивительно ловкими. Они сидели с Анжелой в маленькой чайной рядом с верблюжьим базаром. Сначала он делал вид, что не понимает, кто она. Анжеле нравились его лукавые неторопливые манеры. Она ничего от него не требовала, даже того, чтобы он признал ее тем, кто она есть на самом деле. Как тосковала она по беседе с равным себе.
      Архивист боялся Анжелы, но хорошо умел этот страх скрывать. Он вел легкий разговор, объясняя смысл процессии, которая как раз двигалась мимо, говорил, что людей лишили разума, может, в наказание, а может, из-за того, что он называл излишним пристрастием к религии. Говорил, что понимает, какой долгий путь у нее за плечами, и она усмехнулась этой аллегории.
      Слегка встревожившись, архивист сказал:
      - Я не хотел тебя оскорбить.
      Чтобы скорее найти общий язык, Анжела заговорила о своем собеседнике. Она указала на его свободную рубаху с широким поясом и заметила:
      - Ты одеваешься как... абориген. - Она чуть не сказала "змей". - Это что, твое религиозное пристрастие?
      Он объяснил ей то, что она уже знала: он - городской архивист. У него было круглое добродушное лицо с изборожденным глубокими морщинами лбом и тяжелым тройным подбородком.
      - Люди здесь, - начала Анжела, - так многообразны. В каждом городе своя раса. Когда я покидала эти места, не было известно ни одного вида разумных существ нечеловеческого происхождения. В этом как раз одна из причин моего поведения. Ко мне относятся как к правительнице... В чем дело? Или я похожа на богиню?
      - Хранители покинули мир очень давно. Сейчас подступает конец света.
      Архивист проговорил это механически, смысла ее вопроса он не понял.
      Анжела возразила:
      - Всегда есть люди, которые считают, что живут при конце света. Мы сами полагали, что история подходит к концу: все звездные системы Галактики обследованы и нанесены на карты, все обитаемые миры обустроены. Я слышала, что Хранители, которые, должно быть, являются моими потомками, сотворили множество рас, и каждая называет себя людьми, даже те, кто выглядит так, что сразу ясно - они не люди, они не могли произойти от кого-то, хоть отдаленно напоминающего человека.
      - Чистокровные расы называют себя людьми, потому что не имеют другого слова для того состояния, в котором пребывают. Это касается как преображенных, так и непреображенных рас. И, в конце концов, у них ведь не было названия, до того, как их сотворили, - мягко сказал архивист и просительным тоном добавил: - Люди Сенша невинны. Мы за них не несем ответственности.
      Анжела заявила, что, если судить по той войне за преобразование, которой она стала свидетелем выше по реке, люди его профессии заняты не очень-то благим делом. Она описала военные действия и задала архивисту массу вопросов, на большинство из которых он не сумел ответить. Не спрашивая ее разрешения, он записал описание войны за преображение и все ее вопросы на пластинку, используя систему диакритических знаков. Анжелу это позабавило.
      - Ты слушаешь, что рассказывают тебе люди.
      - Их рассказы очень важны. В конце концов, это единственное, что остается. Единственное, что остается от человеческой истории. Эти рассказы все выдержат и переживут.
      Анжела задумалась над этим и, помолчав, сказала:
      - Я так долго была вне истории, что не уверена, желаю ли снова стать ее частью.
      Она устала. Пока она путешествовала, можно было не вспоминать, что она сбежала от корабля и от своего экипажа, а сейчас подошел момент, когда придется принять решение. Разговаривать ей больше не хотелось, и она оставила архивиста. Он был достаточно умен, чтобы не пойти за ней, и тем еще больше понравился Анжеле.
      Она нашла себе подходящее жилье: двухэтажный домик с балконом, окна выходили на большой двор, укрытый в тени палисандрового дерева. Его хозяева, благодарные ей за внимание, были счастливы предоставить дом в ее распоряжение. Тут же явились другие люди с подарками: мебель, ковры, продукты, вино, музыкальные инструменты, сигареты, картины, листки пластика, в которых Анжела узнала книги, пластины с изображением сцен из далекой истории мира, которые, очевидно, украли с древних надгробий в низовьях реки.
      Некоторые из пришедших остались с ней, в основном молодые люди. Анжела занялась сексуальными экспериментами. В полном объеме со змеями это было невозможно, однако она придумала целую гамму приятных и очень многообразных развлечений. По вечерам она любовалась танцорами, смотрела представления теневого кукольного театра, слушала под аккомпанемент серебряной флейты и двухструнной гитары тяжелые носовые звуки песен лучшего в городе поэта.
      Дни проходили очень приятно, но однажды в чайной у верблюжьего базара к ней подошел архивист и сообщил, что ее корабль движется к Сеншу.
      Анжела изобразила беззаботность, которой на самом деле вовсе не чувствовала. Она ожидала, что корабль найдет ее, но не так скоро. Она завязала с архивистом разговор, и в конце концов они оказались в ее доме. Увидев многолюдную компанию, он сделал серьезную мину и мягко посоветовал ей не пользоваться услугами горожан. Анжела резко возразила:
      - Мне с ними весело, что в этом дурного?
      Архивист опустил глаза. Тогда она поняла, что он не может с ней спорить и ощутила укол стыда.
      Она приказала подать чай и оладьи с медом и стала рассказывать ему о впечатлениях своего долгого путешествия по реке, потом забросала архивиста вопросами о пределах власти Дрина, о том, как поддерживается порядок в городе. Она поймала одну из машин и показала ему:
      - А эти? Чьей властью они шпионят?
      Архивист смотрел на машину открыв рот. Наверное, он никогда прежде не видел, чтобы кто-нибудь их ловил. Анжела зажала машину между указательным и средним пальцами, а маленький бронзовый жук дергался, пытаясь освободиться.
      Целая гроздь датчиков, как кучка серебряных и стеклянных бусин, неустанно крутилась то вправо, то влево, пока Анжела не отпустила машину.
      Архивист увидел, как она поднялась над крышей дома, и сказал:
      - Ну как же! Они часть системы обеспечения жизни в Слиянии.
      - А может Дрин ими управлять? Расскажи все, что тебе известно. Это может оказаться важным.
      В последующие дни Анжела несколько раз встречалась с архивистом. Ее молодые приятели, сбившись в банду, часто сопровождали Анжелу, а некоторые следовали за ней повсюду. Архивист из-за этого нервничал, но Анжела поощряла свиту, хотя бы затем, чтобы продемонстрировать свои возможности и власть. Она раздала им белые повязки на лоб с придуманным ею девизом. Пожаловать кому-либо повязку было все равно что одарить благословением. Чтобы испытать и воодушевить горожан, Анжела произносила речи на рынке и на площади возле реки. Люди собирались, вежливо слушали, но дальше этого дело не шло, только ее собственные последователи иногда уж слишком возбуждались. Куда им понять, что она говорила о возможности подняться над назначенной человеку судьбой! Они исписывали лозунгами стены и переворачивали на рынке киоски. Их одолевали могучие, но бесцельные чувства.
      Может быть, эти маленькие бунтарские выходки в глазах ее поклонников выглядели отчаянными решительными действиями, но Анжела, конечно, понимала, что надо искать другие пути. Она отправилась в монастырь и заставила жрецов устроить ей беседу с действующим библиотекарем, который являлся в одном из больших терминалов. Жрецы называли их оракулами. Потом Анжела решила перебраться на ту сторону реки, где располагались скопления старых оракулов, которыми никто не пользовался с тех пор, как змеи поселились в Сенше. Она попробует разбудить древних оракулов и получить от них информацию.
      Следующая картинка была пуста. Что бы ни делала Анжела с оракулами на краю света у огромных водопадов в самом конце реки, это осталось незафиксированным. Йама отложил книгу. Он очень устал, но спать совсем не хотелось.
      До рассвета оставалось еще часа два. Дымчатая спираль Ока Хранителей уходила за горизонт на краю мира. Тамора и Пандарас спали под навесом. Капитан Лорквиталь и Агиляр - в каютах под палубой полуюта, матросы - в гамаках, цепочкой развешенных ниже палубы, на которой сидел Йама. Ему всегда требовалось меньше сна, чем Тельмону или любому другому, так что Йама привык бодрствовать, пока остальные спят. Но сейчас, когда он, строго говоря, не был один, ведь у штурвала в красноватом свете зашторенного кормового фонаря стоял рулевой, Йама испытывал вселенское одиночество, всем существом своим отзываясь на громадную пустоту широкой ночной реки, в которой затерялся маленький кораблик. Йама думал об Анжеле, миллионами лет отделенной от всего, что она любила, и вынужденной довольствоваться обществом уродливых, ни в чем ей не равных чужаков. Чувствовала ли она свое одиночество? Она повелительница миров, потерявшая всякую цель в жизни... Какую пустоту она должна ощущать!
      Он дочитает ее историю чуть позже, решил Йама. Уже и сейчас он догадывался, чем она закончится. А пока достаточно. Сначала - бумаги отца. Йама вспомнили удар, который почувствовал, разбираясь в плотной вязи счетов и записей. Да, сначала дело. Больше никаких историй.
      Йама стряхнул росу с одеяла, которым Пандарас укутал его плечи, на минутку прилег и тут же уснул.
      24. ГОНД
      - Это город, сияющий, как ледяные потоки гор, - говорил Йаме Элифас. В последний раз я видел его много лет назад, но до сих пор помню, как сверкал он в солнечном свете на фоне голубых вод реки. Конечно, река мелеет, брат, но здесь она глубже, чем где бы то ни было, даже у берегов Иза. У Гонда рыбаки ловят левиафанов.
      Йама вздрогнул, вспомнив о единственном надежном факте, который он выловил в мешанине отцовских бумаг. Элифас ничего не заметил.
      - Они рыбачат не на яликах или шаландах, - продолжал старик, - а с огромных барж размером с целое поле. На тех баржах установлены мощные моторы. Когда они работают, вода за кормой так и кипит. У нас под килем сейчас тоже плавают левиафаны, их-то рыбаки и ловят. Они спускают вниз приманку весом с человека, а на крючок насаживают взрывающийся заряд. Вместо лески у них стальной трос длиною в несколько лиг. Если добыча попалась, они ее вылавливают и тут же разделывают. Разумеется, в большинстве случаев левиафаны уходят, а иногда добыча все же утаскивает баржу, несмотря на всю ее мощь, под воду.
      - Я думал, что люди Гонда проводят жизнь в размышлениях и эстетических дискуссиях, - заметил Йама.
      - Рыбаки происходят из городов на Сухих Равнинах ниже по реке. Там лежат Уш, Калуб, Галата и города-близнецы Кильминар и Бальбек. - Элифас произносил названия нараспев, с явным удовольствием. - Если какая-нибудь баржа поймает за сезон больше одного левиафана, команда считает, что им повезло. На доход от продажи одного чудовища можно купить два таких корабля, как этот.
      Йама и Элифас стояли у парапета на главной палубе "Соболя" в тени большого рыжего паруса. Над дальним речным берегом громоздились холмы белых и серых туч, из них на пустынные просторы болот, отмелей и зарослей ризофоры, населенных лишь птицами и армиями мелких крабов, устремились дымящиеся колонны дождя.
      В последние три дня не было видно никаких следов крейсера или пакетбота, и "Соболь" наконец стал отворачивать от необитаемого берега и сомнительной безопасности его мангровых чащ. Далеко впереди Великая Река поворачивала к Краевым Горам, а на берегу белым кристаллом соли сверкало пятнышко света - город Гонд. Капитан Лорквиталь объявила, что "Соболь" зайдет в тамошний порт взять пассажира и пополнить запасы.
      Йама обратился к Элифасу:
      - Я вижу, ты счастлив снова пройти дорогами своей юности.
      Элифас прикрыл глаза. Тень широкополой шляпы, которую он носил, спасаясь от солнца, скрывала его лицо.
      - Прошло уже больше ста лет. Я думал, что почти все забыл, но каждый уголок, мимо которого мы идем, поднимает со дна души воспоминания, совсем как чудовища из бездн придонных речных течений поднимаются и следуют за светящейся наживкой, сброшенной с рыбацких барж.
      Он поднял глаза и улыбнулся. На черном лице сверкнули серебристые искры.
      - Не волнуйся, брат. Я исполню обещание, которое дал тебе в библиотеке Департамента Аптекарей и Хирургов. Я отыщу тебе потерянный город. Я знаю, что твои слуги относятся ко мне с подозрением, но знай - я действую в твоих интересах.
      - Они мне не слуги, Элифас.
      Элифас опять улыбнулся.
      - Сами они считают иначе, брат. Смотри, смотри! Стая дельфинов! Только взгляни, как они несутся!
      Три, четыре, пять гибких белых тел быстро летели в чистых водах реки. Они без труда обогнули корабль, взлетели на носовую волну, легко ее перескочили и устремились дальше, ныряя и вновь возникая на гребнях белых барашков волн. Вдруг они разом нырнули, и вскоре их бледные тени растаяли в темных глубинах реки.
      - Некоторые полагают, что они разумны, - проговорил Элифас, - и что они пасут косяки рыб так же, как горцы пасут стада коз и овец.
      - Когда плаваешь в реке, - отозвался Йама, - то иногда слышишь, как они поют.
      Ему часто доводилось слушать песни дельфинов: летом стаи молодняка поднимались далеко вверх против течения. Песни эти длились часами, их низкие рулады перемежались свистом и пощелкиванием. Непостижимые, таинственные и одинокие, они, казалось, сами рождались в неведомых человеку далеких просторах Великой Реки.
      - Говорят, что Хранители, - отозвался Элифас, - все в нашем мире предназначили определенной цели. И самая важная цель - это вознести все чистокровные расы над их животной природой, чтобы мы могли жить вечно, осененные силой и славой Хранителей. Но иногда мне кажется, что таких существ, как дельфины, Хранители сотворили единственно ради той радости, которую рождают они в сердцах людей. Если это правда, я многое могу им простить.
      Йама вспомнил, что женщина в оракуле, фантом Анжелы, говорила, будто Хранители являются отдаленными потомками народа самой Анжелы, и сказал:
      - Я думаю, что было время, когда Хранители не многим отличались от нас. В первых сурах Пуран говорится, что в давние-давние времена не было никаких богов, только множество видов человеческих существ.
      - Божественное начало не имеет градаций, - ответил Элифас. - Оно не похоже на процесс старения, который так незаметен, что только оглянувшись на прожитое, ты с удивлением обнаруживаешь, насколько изменился. Самому-то тебе казалось, что ты вовсе не меняешься день ото дня настолько, чтобы это поддавалось хоть какому-нибудь измерению. Нет, брат, Хранители изменились полностью и в единый миг, а потому не имеет никакого значения, чем они были до того, как превратились в богов. Когда божественная суть снизошла на них или когда они сами возвысились до божественной сути, все их прошлое просто исчезло.
      - Но ведь они сотворили нас по своему образу и подобию. Не какими они стали, а какими когда-то были. Значит, они не отреклись от своего прошлого.
      Элифас мрачно кивнул. Старику нравились метафизические беседы. Он принадлежал к людям, для которых мир - лишь предмет абстрактного осмысления, а потому события для них менее существенны, чем мысль.
      - Хранители не забыли, чем они некогда были, - возразил Элифас, - но они сбросили с себя прошлое, как бабочка сбрасывает кокон гусеницы, являясь на свет в новой красе. Может быть, Пураны и есть такой кокон. Мы ищем в них ответы на свои вопросы, а они - просто пустая оболочка, трепещущая на ветру людских помышлений, то, что действительно важно, унеслось ввысь, в обитель вечного света.
      Йама улыбнулся изощренной метафоре собеседника. Он наслаждался разговором, который напомнил ему о долгих спорах с Закилем и Тельмоном, о временах более счастливых и безмятежных.
      - Полагаю, что твой экземпляр Пуран - очень древняя книга, - добавил Элифас.
      Йама знал, что Элифасу очень хотелось бы подробно исследовать это издание, но он для себя решил, что никому не покажет изменившиеся картинки книги. По крайней мере до тех пор, пока он до конца не осмыслит историю Анжелы. Сегодня ночью он снова будет читать. Казалось, что он догадывается, чем закончится эта повесть. Но кто знает, вдруг она вообще не закончится? Вдруг он сам - ее часть, герой, появляющийся на сцене в последнем акте, чтобы задернуть занавес?
      Элифас продолжал:
      - Книги более могущественны, чем действительность. Даже если наступит конец света, найдется кто-нибудь, чтобы занести это в летопись, а значит, книга спасет мир, ведь он снова будет оживать в умах тех, кто станет эту книгу читать.
      - Значительную часть своего детства я провел в библиотеке. И, может быть, слишком большая доля его ушла на изучение прошлого. Видишь ли, Элифас, я хочу увидеть мир и все его чудеса своими глазами, хочу познать настоящее, а не прошлое.
      - Но ведь прошлое вокруг нас. Мы не можем от него убежать. Все, что действительно важно, случилось в прошлом. Мы все - его дети. Хранители достигли божественной сути в прошлом, в прошлом они сотворили мир и создали чистокровные расы. Будущее - это что-то короткое и расплывчатое, ведь говорят, что, когда во всех расах произойдет преображение, будущее исчезнет, потому что прекратится история. И все же ты прав, брат. Дети должны смотреть вперед, а не назад. Мы не можем жить в прошлом, иначе будущее станет лишь эхом минувших событий.
      Они продолжали беседовать, а корабль, двигаясь поперек реки, приближался к сияющей гавани Гонда. Элифас ценил собственное мнение значительно выше, чем чье-либо еще, но Йама все равно был ему благодарен за возможность отвлечься от собственных тягостных мыслей.
      Он не должен горевать об отце. Нельзя сейчас давать волю горю или гневу. Надо сохранять спокойствие и быть начеку - рано или поздно ему все равно придется снова столкнуться с префектом Кориным. Йама не верил, что пребывает в безопасности. Не тот человек префект Корин, наоборот, его всегда отличала дотошность. Уловка Йамы не могла его надолго ввести в заблуждение. Он непременно должен был вернуться в плавучий лес и искать остатки своей добычи. Ничего не обнаружив, он двинется вниз по реке. Йама уже сбил со следа несколько машин, которые обшаривали речные просторы в поисках любых следов "Соболя". Потому-то он не очень удивился, когда вечером, пока легкий бриз гнал "Соболь" к плавучей гавани на рейде города Гонда, капитан Лорквиталь позвала его на мостик.
      Агиляр и Тамора стояли по обе стороны кресла, в котором сидела капитан Лорквиталь.
      Агиляр заявила Йаме:
      - Твой трюк с машинами сел на мель. Этот дьявол нас обогнал.
      - Теперь нам придется с ним драться, - вмешалась Тамора, оскалив зубы при этой мысли.
      Икшель Лорквиталь молча передала Йаме бинокль. В его увеличивающих линзах гавань как будто прыгнула прямо к "Соболю". На целые лиги тянулись доки с понтонами, кранами и складами, вдоль причалов теснились суда всех размеров, поднимался лес мачт, а в канале за плавучей гаванью бок о бок стояли пакетбот и трехпалубный крейсер с зарифленными парусами.
      - Ну что ж, - сказал Йама, - мы и не надеялись вечно от него прятаться.
      - Из гавани подали сигнал, - сообщила капитан Лорквиталь. - Сегодня ночью мы должны взять на борт пассажира. Он - важная персона, так что утром мы можем уйти под его защитой, как любое законопослушное судно.
      - Нельзя на это рассчитывать, - заявила Агиляр и, обращаясь к Йаме, сказала: - Твой дьявол будет следить за рекой день и ночь, но думаю, ночью у нас все же больше шансов.
      - Надо захватить его врасплох, - воскликнула Тамора.
      - Сегодня я видела машину, - продолжала капитан Лорквиталь. ~ Она направлялась прямо к нам, а потом вдруг резко свернула, как будто вспомнила, что у нее есть другие дела.
      - Я не умею вносить сумятицу в разум людей, - оправдываясь, сказал Йама. - Агиляр права, префект Корин и его люди будут следить за всеми проходящими кораблями. Особенно сегодня ночью.
      - А у нас нет пушки, - с горечью произнесла Агиляр, - только ружья. Если дойдет дело до драки, надо придумать какую-то хитрость.
      - Мы должны напасть первыми, - настаивала Тамора.
      - Я уже думала, - продолжала Агиляр. - Бочки со смолой, катапульта...
      Тут вмешалась капитан Лорквиталь: - Я не собираюсь пиратствовать, дочка. Первый залп должны дать они.
      - И от этого залпа мы пойдем на дно, - бросила Агиляр.
      - Лучше знать, где находится враг, - сказал Йама, - чем все время бояться, что он где-то сзади. Кроме того, здесь у него нет власти. Здесь он такой же путешественник, как все, который зашел в гавань пополнить запасы и отдохнуть. Если он нападет, закон нас защитит.
      - Людям Гонда ни до чего нет дела, кроме своей философии, - сказала Агиляр. - Они скорее отдадут нас в руки этого поджигателя городов, чем прервут свои размышления, чтобы выслушать нашу жалобу.
      - Она права, - заявила Тамора. - Надо взять дело в свои руки.
      - Тогда мы будем еще хуже них, - твердо ответила капитан Лорквиталь. Все. Прекратить споры. Мы будем вести себя, как любое нормальное судно. Вольнонаемные получат отпуск на берег, а ты, дочь, будешь нести вахту с рабами. В гавани с нами ничего не случится, а как только мы возьмем на борт пассажира, он нас защитит.
      Когда все разошлись, Тамора оправилась за Йамой на нос.
      - Ты что-то задумал, - сказала она. - Я знаю, ты не веришь этой чепухе о покровительстве закона.
      - Я хочу его убить, - отрезал Йама. Тамора широко ухмыльнулась:
      - Вот это другой разговор! Как? И чем я могу помочь?
      - Я хочу его убить, но не думаю, что должен это сделать.
      - Тогда он тебя убьет.
      - Да. Если не сумеет заставить себе служить.
      - Йама, он разрушил твой дом. Он так же верно убил твоего отца, как если бы пронзил стрелой его сердце. Он твой враг. Нет ничего слаще, чем испить крови своего врага! Не лишай себя удовольствия.
      - Он один. А скольких еще пошлет Департамент мне вслед? Скольких мне еще придется убить? Если я убью префекта Корина, то убийствам не будет конца. За мной постоянно будут охотиться. Я буду свободен, только если найду способ все это прекратить.
      Тамора задумалась.
      - Давай попробуем сделать по-твоему, - наконец проговорила она. - А если не получится, то отдай его мне. Мне он такой же враг, как тебе. Я вырву сердце у него из груди и съем у него на глазах.
      Она улыбнулась своей кровожадной мысли, но Йама знал, что у нее на сердце такая же тяжесть, как и у него.
      Выше плавучей гавани на якоре стояла громадная плавучая баржа, на ее палубе возвышался необъятный остов левиафана, частично уже разделанный. Ребра обширной грудной клетки торчали выше кранов на барже. Из рассеченного брюха тяжелыми петлями свисали мешки, розовые от планктона, которым питался этот гигант. В утробе его легко поместился бы весь "Соболь", вместе с мачтой и килем. Вдоль длинного полосатого хвоста, как косцы во время жатвы, цепочкой растянулись рыбаки. Огромными ножами они срезали шкуру с ворвани. От печи на барже, где топили сало, поднимались клубы черного дыма, пахло горелым жиром, в серой дымке поблек свет солнца. Стаи птиц снежной бурей носились над кораблем, ныряя и вновь поднимаясь вверх. Воды реки окрасились кровью, и птицы дрались за клочки потрохов.
      "Соболь" скользил мимо баржи, а Йама смотрел, как по правому борту разворачивалась панорама Гонда. Когда-то город поднялся из речных вод, а сейчас выглядел, как последний зуб дряхлого старика с корнями, торчащими над лабиринтом отмелей и болот. Гонд, фарфоровый город. Гроздья сияющих белых раковин диаметром в три лиги, которые вздымались и опадали плавными волнами, словно цепь древних дюн. Смешение серебристых, розовых и золотых цветов. Тут и там вверх поднимаются стройные башни, опоясанные многоярусными кольцами балконов. Вдоль кромки воды парят летающие сады, где аллеи и рощи освещаются тысячами ламп.
      Элифас поднялся на палубу полубака.
      - Теперь в нем живет не более сотни человек, - объяснил он, указав на сады. - В основном их обслуживают машины.
      - А ведь когда-то они правили Изом, - сказал Йама. Ему случилось прочесть краткую историю фарфорового города, и он вспомнил, что город вырос из одного-единственного семечка, посаженного в прибрежном песке у первого изгиба Великой Реки. Интересно, здесь ли еще этот речной откос, сохранился ли он под панцирем этого города, навеки спрятав прошлое в настоящем?
      Однако чужаков в Гонд не допускали. Красота города служила ему щитом. Его люди были великими философами и учителями, но работали за пределами города, в школах, разбросанных среди полей, садов и рисовых чеков. Город с самых первых дней очертил вокруг себя недоступный постороннему круг.
      - Изом они правили очень давно, - сказал Элифас. - В те мрачные дни, когда исчезли Иерархи, а гражданские службы еще не достигли своего нынешнего состояния консенсуса. Теперь их осталось совсем мало, но духом они очень возвышены. Если кто-либо из ныне живущих действительно близок к Хранителям, то это обитатели Гонда. Они настолько исполнены святости, что больше не имеют детей. Их раса исчезает. Самый молодой из них на столетие старше меня, а ведь я в своей расе считаюсь долгожителем. Святость скоро доведет их до полного вымирания. Прошлое их поглотило, брат. Город выглядит прекраснее, чем я его помню, но это красота хорошо сохранившегося склепа.
      "Соболь", убрав паруса и включив реактивный двигатель, шел к гавани. Навстречу ему вышла маленькая моторная лодка. На борт поднялся лоцман. Он официально поприветствовал Лорквиталь и попросил разрешение повидаться с юношей, с Йамой.
      - В гавани два судна под командованием чиновника Департамента Туземных Проблем, - сообщил Йаме лоцман. - Возможно, ты его знаешь.
      - Его имя Корин. Он префект Департамента. Лоцман, маленький человек, ростом был даже ниже Пандараса, но его уверенные манеры тотчас выдавали привычку командовать. Наряд его состоял из свободных полотняных брюк, алой джеллабы и безукоризненно чистых туфель. Покуривая черную сигару, он в упор посмотрел на Йаму.
      - Что у тебя с ним за дела, я не знаю и знать не хочу. Гавань тут ни при чем. Из-за войны мы превратились в форпост, но все же не собираемся подчиняться Департаменту Туземных Проблем.
      - Я понимаю.
      - Если ты сойдешь на берег, то только без оружия. Он и его люди - тоже. Здесь никто не ходит вооруженным.
      - Ты выразился очень ясно, - отозвался Йама. - Позволь же и мне говорить без обиняков. Этот человек хочет сделать меня своим пленником, а потому капитан Лорквиталь не уверена в безопасности своего корабля.
      Лоцман кивнул и снова занялся своей сигарой.
      - Он пытался получить ордер на твой арест, но начальник гавани вынужден был указать ему, что в конфликтах мы не встаем ни на чью сторону. И равным образом мы не желаем быть ареной выяснения отношений. Откровенно говоря, если бы он не пытался оказать на нас давление, мы бы позволили ему схватить тебя. Но мы не можем допустить, чтобы он создал опасный прецедент. - Лоцман швырнул за борт окурок и повернулся на каблуках. - Ну что ж, капитан Лорквиталь, штурвал, пожалуйста. Я проведу вас в гавань.
      Лоцман провел "Соболя" к месту стоянки у длинного понтона вдоль внутреннего края гавани, среди тральщиков мидий и двухмачтовых кечей, какие шныряют по всей реке, доставляя грузы в близлежащие города. В знойном воздухе стояла дымная горечь от печей на барже, где топили жир левиафана. На воде вокруг понтона плавали радужные разводы, а по поверхности скользили тучи крошечных машин, которые собирали разлитое горючее сквозь канальцы в своих длинных лапках. На причальных столбах рядами сидели пеликаны и сушили мокрые крылья. Их силуэты на фоне красного закатного неба напоминали наконечники стрел. А в лиге от гавани, за сетью каналов, понтонов, ремонтных доков сверкали разноцветные неоновые огни, мигая над скоплениями деревянных зданий и пластиковых куполов. Лоцман повторил предупреждение Йаме и капитану Лорквиталь, после чего покинул судно.
      - Мы не можем пойти на берег без оружия, - заявила Тамора.
      - У нас останутся твои зубы и когти, - вставил Пандарас. - У меня - моя хитрость, а у господина - власть над машинками. Что нам еще нужно?
      - Мне надо с ним поговорить, - сказал Йама. - Я пойду один и без оружия.
      - А где ты его будешь искать? - спросила Тамора. - Лучше бы тебе остаться здесь. Прежде всего он кинется сюда. К тому же никто не возразит, если у себя на борту мы будем вооружены.
      Матросы "Соболя" еще только закрепили концы, а на понтоне уже появились зазывалы. Они совали в руки маленькие пластины, которые соблазнительно нашептывали приглашения в здешние бары и бордели. Один из зазывал окликнул Йаму по имени, бросил на палубу прямо к его ногам пластинку и, расталкивая товарищей, быстро ушел. Йама подобрал белый квадратик и стал его рассматривать, напечатанный на нем золотой дракон изогнул крылья, выдохнул струйку голубого пламени, и она сложилась в два слова. Какое-то название?
      "У мамаши Драконихи".
      Йама настоял, что пойдет один, хотя Тамора яростно возражала.
      - Экипажи пакетбота и крейсера обойдут здесь каждый угол, - говорила она. - Они могут напасть на тебя целой бандой в любом месте. Место для драки лучше выбрать самому.
      - Я знаю место, где он хочет с тобой встретиться, - сказал Элифас. Там масса всяческих забав. Теперь этот квартал, конечно, опустился ниже. Раньше район развлечений располагался против Калуба, но река мелеет. И город отдалился от судоходного русла на дюжину лиг. - Элифас стал вглядываться в вереницу мерцающих в сумерках огней, потом добавил: - Он как будто вырос, но это скорее всего из-за войны.
      Тамора сплюнула за борт. Крохотная машинка тотчас заскользила по маслянистой воде к капле слюны.
      - Ха! Если ты так хочешь повидать префекта Корина, тебе надо подплыть к крейсеру и все. Выйдет не хуже. Такой человек, как он, ни за что не станет осквернять себя появлением в подобных притонах. Его приглашение - ловушка.
      - Нам лучше поговорить на нейтральной территории, - сказал Йама.
      - Ради тебя я бы в два счета сломала ему шею.
      - Уверен, что так и есть.
      - Или вырвала бы ему глаза.
      - Тамора, я просто хочу с ним поговорить, а потому либо я пойду один, либо совсем не пойду.
      Что касается Пандараса, то он охотно согласился. У него нашлись собственные дела.
      - Капитан Лорквиталь отпустила свободных членов экипажа до полуночной вахты на берег, а тут вдруг выясняется, что мой друг Пантин еще никогда не был с женщиной. На прежнем месте дисциплина этого не позволяла. Думаю, пора брать это дело в свои руки.
      - Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - сказал Йама, вспомнив, что молодой моряк раньше был борцом. Пантин уже стоял на причале и ждал, засунув руки в задние карманы брюк.
      - Пантин отказался от ножа, - заявил Пандарас, - мне надо следить, чтобы наши занятия не оставили ему времени влипнуть в неприятности.
      Пандарас немножко прошел с Йамой, потом они с Пантином рука об руку свернули в сторону, а Йама отправился в другом направлении - к дальнему концу набережной, к "У мамаши Драконихи".
      Главный причал плавучей гавани располагался вдоль широкого променада длиною в пол-лиги.
      Ярко раскрашенные фронтоны магазинчиков, баров, борделей стояли по обе стороны улицы. Компании подвыпивших матросов враскачку бродили от одного заведения к другому. Над их головами сверкал неон, трещали и чадили факелы. Тут же, на улице, гуляки пили пиво из бумажных стаканчиков, курили трубки с подозрительными примесями в табаке, Здесь была последняя мирная стоянка, дальше их корабли окажутся в зоне военных действий, за срединной точкой мира. Йама догадывался, что все эти люди искали забвения в те недолгие часы, пока транспортные суда пополняют запасы. Зазывалы кричали, расхваливая достоинства пивных и курилен. По обе стороны улицы призывно распахивали двери тату-салоны, закусочные, наркопритоны, казино. Танцовщики всех полов и десятка рас (но Йаме пришло в голову, что все они могут быть людьми-зеркалами) кружились и извивались в освещенных окнах баров. Потоки гуляк обтекали острова музыкантов, гадалок и игроков. Над плотным морем голов висели диски с магистраторами, их крохотные сверкающие машины кружились повсюду в залитом неоновым светом воздухе.
      Казино "У мамаши Драконихи" находилось в дальнем конце набережной. На его высоком фасаде распростерся золотой неоновый дракон; вход с обеих сторон украшали стеклянные колонны, в которых мерцали столбы пламени.
      Снаружи стояли в ожидании Тамора и Элифас. Сначала Йама разозлился, а потом заметил, что чувствует облегчение. Он засмеялся и сказал:
      - Пандарас с Пантином, наверное, тоже притаились где-нибудь поблизости.
      - Я отослала их в бордель, - заявила Тамора, - а старик ни за что не хочет уходить, хотя будет только мешать.
      Меча с ней не было, она засунула большие пальцы за пояс своей кожаной юбочки и мрачным взглядом провожала каждого прохожего.
      - Я знаю это место, - вставил Элифас, - и надеюсь, что смогу помочь. Однако, боюсь, префект Корин вовсе не собирается вести беседу. Здесь, на набережной, столько развлечений, позволь, я покажу их тебе. Забудь обо всем на несколько часов, а потом нас здесь уже не будет.
      - Несколько дней назад ты сам хотел, чтобы я его убил, - сказал Йама. Если не хочешь встречаться с префектом Кориным, то возвращайся на корабль. Я не стану тебя винить.
      - Все-таки надо напасть первыми, - вмешалась Тамора. - И начать можно прямо с мамаши Драконихи. Наверняка она в сговоре с префектом Кориным.
      - Ее здесь хорошо знают, - вставил Элифас, - но, конечно, с другой стороны.
      - Икшель Лорквиталь объяснила мне, - сообщил Йама, - что мамаша Дракониха потеряет лицензию, если выяснится, что кто-то из ее посетителей пришел с оружием. Так что мы поговорим и все.
      Тамора провела рукой по своей исчерченной шрамами голове.
      - Я с ним не просто поговорю, - заявила она, - если он на меня только косо посмотрит. Он или любой другой.
      Внутри, в длинном зале, плавали летающие диски, с которых тянулось вниз зеленое растительное изобилие. Мужчины и женщины толпились вокруг столов, где играли в кости. Большинство игроков были в военной форме. Гул их голосов, выкрикивающих ставки и молитвы, смешивался с жалобной музыкой кукольного театра теней, который разыгрывал представление на экране прямо над головами игроков. Еще дальше толпа окружила борцовский ринг, зрители разместились и на ступенях, поднимающихся амфитеатром с обеих сторон.
      По центральному проходу, приветствуя Йаму, шла сама мамаша Дракониха. Она была очень высокой и хрупкой, облегающее красное платье трепетало на ней, как пламя. Позади нее бесстрастно шествовали два кряжистых охранника в черном одеянии. Они принадлежали к той же расе, что и Тамора. Тамора бросила на них вызывающий взгляд, они ответили тем же.
      - Добро пожаловать, Йамаманама, - сказала мамаша Дракониха, кланяясь так низко, что ее маленькое узкое личико оказалось рядом с головой Йамы. Дыхание ее благоухало медом и корицей. Она сунула стопку игральных фишек в ладонь Йаме. Ее длинные ногти горели кроваво-красным лаком.
      - Пусть твоя удача умножит этот скромный дар, - сказала она.
      - Где он?
      Огромные зеленые глаза мамаши Драконихи со щелками зрачков не имели век, на мгновение их затянуло мембраной, потом она проговорила:
      - Ты и правда действуешь прямо и без обиняков. Он так и сказал. Интересно, это бравада или неведение? Он скоро придет, а пока развлекайтесь. У нас сегодня будет несколько пар равных соперников, - тут она понизила голос, - но если бы я делала ставку в следующем поединке, я предпочла бы более мелкую тварь.
      - Спасибо за совет, - отозвался Йама.
      - Сегодня здесь не будет драки, - заявила мамаша Дракониха, в упор глядя на Тамору, - только на арене.
      - Думаю, за риск тебе хорошо заплатили, - заметил Йама.
      - Не так много, чтобы я могла рискнуть потерять лицензию. Мне обещали, что ни одна из сторон не перейдет допустимых границ.
      Мамаша Дракониха величественно удалилась в сопровождении телохранителей. Посмотрев ей в след, Тамора бросила:
      - Они могли захватить нас прямо сейчас, и никто бы не пикнул.
      Йама указал ей на маленькую машину, которая кружилась над одним из игральных столов.
      - У магистраторов повсюду есть глаза. А что происходит на арене?
      - Там дерутся до смерти, - объяснил Элифас. - Это гнусное место. Мамаша Дракониха - последняя из подобных ей, она старше всех в Гонде. Приличными делами она не занимается. Наверное, Тамора права, нам следовало самим выбрать место встречи, а здесь мы отдаемся на милость врага.
      - Мне надоело убегать, - устало произнес Йама.
      Он прошел сквозь толпу, облепившую овальную борцовскую арену, и поднялся по широким ступеням на самый верх. Арена была заполнена водой и освещена мощными лампами. Мужчины и женщины перегибались через ограждение, наблюдая, как два обнаженных раба длинными граблями вылавливают из воды какие-то ошметки. Мягко прозвучал гонг, рабы отложили грабли и стали спускать на пружинах две штанги с натянутой на них сеткой, которая разделила залитую водой арену на две части. Появился маленький старичок с такой длинной бородой, что ему приходилось ее забрасывать на плечи. Он уселся в кресло в форме корзины и стал яростно крутить рычаги системы канатов и блоков, пока не установил свое сиденье над поверхностью воды.
      - Их содержат в тепле, - объяснил Элифас, - делают специальные инъекции, так что они всегда готовы драться.
      Снова ударил гонг, медь загудела мягко и глубоко, как последний вздох умирающего. С обеих сторон арены вскипела вода, и на свет вынырнули две лоснящиеся тени. По толпе зрителей прошла волна возбуждения. Кругом заключали пари.
      У Йамы перехватило дыхание. В воде плавали котики. К их плавникам были пристегнуты стальные шпоры, а к хвостам - цепи с колючками. Один сразу помчался к сетке, но тут брызнул фонтан крупных голубых искр, и он отпрянул, выпустив облако маслянистого пара. Другой оставался в центре своей половины и нервно бил хвостом.
      Старик прокричал что-то вроде "бойцы готовы" и "делайте ваши ставки". Усиленный микрофоном голос эхом отдавался от высоких потолков. В толпе снова засуетились, заключая последние пари. Гонг прозвучал в третий раз, штанги на пружинах скользнули на прежнее место, сеть поднялась, вода забурлила. Оба котика рванулись на середину, закружились, отпрянули назад, снова сцепились.
      Вода выплескивалась через борт и стекала в специальные щели. Зрители визжали, топали, свистели. Раны на брюхе у обоих котиков кровоточили. Струи крови казались черными в изумрудном сиянии ярко освещенной воды. С секунду они кружили голова к голове, потом схватились, и тут один вдруг оказался сверху. Он лупил противника по бокам хвостовой цепью, зубами впивался в спину, отрывая большие куски плоти и обнажая хребет, который переломился от яростного удара головой. Наконец он скользнул прочь, выдыхая клубы черного пара через носовые щели и издавая хриплый трубный звук. А труп перевернулся брюхом вверх и потонул в облаке собственной крови. Старик над ареной пропел список номеров и зрители завозились, обмениваясь фишками. Вышли рабы с электрическими шестами, оттащили победителя от трупа и загнали его в один из туннелей.
      Йама чувствовал дурноту и странное возбуждение. Зрелище было ужасным и отвратительным, и все же бешеная ярость этих животных, пусть созданная гормонами, имела какую-то дикую красоту.
      Элифас, заметив отвращение на лице Йамы, сказал:
      - Нас ждет кое-что похуже, брат. Надо уходить. Встретишься со своим врагом где-нибудь в другом месте. Давай я покажу тебе...
      - Поздно, - отрывисто бросила Тамора, - он здесь.
      По лестнице к ним поднимались трое мужчин. Префект Корин, как всегда, был одет в домотканую тунику, только сейчас он не взял с собой посох. На его спутниках были кирасы и короткие красные юбочки, оставлявшие открытыми голые мускулистые ноги.
      Тамора настояла, чтобы ей позволили обыскать всех троих. Префект Корин добродушно покорился, а Йаму одарил одной из своих редких улыбок.
      - Я смотрю, ты в порядке, парень, - сказал он. Казалось, он лоснился от самодовольства и был абсолютно спокоен. - Я рад. Ты устроил для меня настоящую охоту. Трюк с разведчиками оказался хорош. Мне следовало раньше догадаться, что ты сумеешь их обмануть. С тех пор как я тебя видел, ты многому научился.
      - Многое изменилось, - ответил Йама. Он ожидал, что, встретив убийцу своего отца, почувствует приступ бешеной ярости, но не ощутил ничего, даже презрения. Тем не менее руки его дрожали, он сложил их и постарался ответить префекту Корину самым твердым взглядом, на который был только способен.
      - Все чисто, - сказала Тамора, - но не позволяй им подходить ближе. Пусть только попробуют, я сверну им шеи. - Она сверкнула глазами на спутников префекта Корина, но они смотрели сквозь нее, словно ее здесь и не было.
      - У твоей спутницы не самая лучшая репутация, - проговорил префект Корин, - но она, как я понимаю, пытается бравадой компенсировать некоторый недостаток квалификации. - Тут он взглянул на Элифаса. - У этого человека тоже имеется определенная репутация. Куда он тебя ведет? Что у него на уме? Ты не в своей стихии сейчас, Элифас. Тебе следовало бы продолжать свои делишки с будущими вдовами, которым требуются неподдающиеся обнаружению яды.
      Элифас отвечал с большим достоинством:
      - Я не знаю тебя, господин, но вижу, что завистники нашептали клевету в твои уши.
      - Я ничуть не сожалею о том, что сделал с твоими машинами, - обратился к префекту Корину Йама. - Знай, я уничтожу любую, которую ты пошлешь против меня. И знай, что я не стану тебе служить.
      Префект Корин ответил:
      - Ну, машин у нас хватит. Считай это проверкой. Чем больше ты сопротивляешься, тем больше мы о тебе узнаем. Ты будешь убегать, мы преследовать. Если ты явился сюда, надеясь, что я позволю тебе беспрепятственно продолжить путь, то должен тебя разочаровать. Смирись, мальчик. Река широка, но не бесконечна. Чем дальше ты продвигаешься, тем ближе оказываешься к театру военных действий, где под командованием Департамента находятся миллионы людей. От всех ты не спрячешься и все машины не победишь. Я многое могу тебе предложить, для того я сюда и пришел. Мы не хотим тебя потерять.
      Усилием воли Йама стряхнул с себя обаяние взгляда префекта Корина и спросил:
      - Как идет война между Департаментами во Дворце Человеческой Памяти?
      - Мы победим.
      - А может, и нет, раз не победили до сих пор.
      - Что ты будешь делать, если не станешь служить нам? Ты веришь этому Элифасу и его безумным рассказам? Будешь пророчествовать низшим расам, как ты делал это на крыше Дворца? Не торопись отвечать. Мне не хотелось бы обвинять тебя в ереси против Хранителей.
      - Я просто ищу свой народ, ничего больше. И я не верю, что ты служишь Хранителям. Ты даже Департаменту не служишь. У тебя собственные цели.
      - Тебя ведь воспитали в традициях Департамента, и ты должен знать, что мы являемся на свет, чтобы служить людям, а не собственным интересам. Кстати, я огорчен известием о смерти твоего отца. Он был хорошим слугой, но слабым человеком, слишком приверженным традициям, которые пережили свой смысл. Ему не следовало во все это вмешиваться.
      - Йама, я заставлю их уйти, только подай знак! - гневно воскликнула Тамора.
      - Я должен выслушать, что он предлагает, - ответил ей Йама. Руки у него по-прежнему дрожали, но в душе он был абсолютно спокоен. Вокруг водяной арены снова начинали собираться зрители. Тело побежденного убрали, воду очистили.
      Префект Корин пожал плечами:
      - Я не стану ничего говорить. Возможно, я считаю, Йамаманама, что ты уже принял решение.
      - Но наверняка ты знать не можешь, потому и пришел сюда.
      - Ты смеешь предполагать... - Впервые самообладание изменило префекту Корину. Он провел пальцем по вертикальной белой полосе, которая разделяла его заросшую черной бородой щеку. - Ты слишком много на себя берешь. Надо быть деликатней, мальчик. Но вот что я тебе скажу. Мы не будем требовать, чтобы ты сражался. Мы только хотим обследовать тебя, чтобы понять, как ты управляешь машинами. А когда мы это поймем, что ж, ты сможешь делать все, что душе угодно. Ты хочешь понять, зачем и откуда явился в этот мир? В твоем распоряжении будут все ресурсы Департамента. Тебя вне всяких условностей введут в высшие круги наших комитетов. Если ты хочешь помогать низшим расам, пожалуйста, только действуй в рамках существующих структур власти. Иначе ты впустую растратишь весь свой потенциал. Как ты можешь отвергать подобные предложения? Из одной только гордыни?
      - Вы хотите вознести меня до положения, которого я не заслуживаю, чтобы Департамент Туземных Проблем получил не заслуженную им власть. Департамент существует, чтобы служить тем, кого ты называешь низшими расами. Вероятно, будет лучше, если Департамент займется собственными пороками, прежде чем искоренять чужие.
      - Ох, Йамаманама. Я восхищаюсь твоей уверенностью. Но все же подумай над моими словами. Не стоит спешить. Твой капитан ждет пассажира, хотя тому, пожалуй, не стоило бы путешествовать в твоей компании, если ты все же решишь продолжить путь.
      Снова зазвучал гонг. Префект Корин обернулся к арене и сказал:
      - Посмотрим следующий бой. Думаю, это тебя развлечет. А пока будешь смотреть, подумай о моих предложениях.
      - Здесь это самое гнусное зрелище, - с внезапной яростью страстно произнес Элифас.
      По обе стороны бассейна двое мужчин сидели в таких же корзинках, что и старик, судивший первую схватку. Лица их скрывались под масками, а на руках были перчатки. От кресел в воду тянулись тонкие провода. Толпа вокруг арены все уплотнялась, а они спокойно сидели, словно не слыша высокого звона голосов и перестука фишек. На этот раз сетку не опускали. Вдруг, без всякого предупреждения в бассейне возникли два котика. Две тени спокойно ходили в воде и так же спокойно над ними сидели двое мужчин.
      Йама спросил Элифаса, в чем смысл предстоящей схватки, но Элифас только буркнул, что Йама все сам скоро увидит.
      - Нам надо уходить, - настойчиво шептал он. - Все это - извращения древних знаний.
      Тут вмешался префект Корин:
      - Знание похоже на власть. Оно эффективно, только когда им пользуются. Ты не желаешь использовать свою власть, Йамаманама. Потому-то мы и победим, а ты проиграешь.
      В воздухе снова разнесся звук гонга. Люди в корзинах перед ареной стали крутиться и извиваться. Котики бросились друг на друга и в первый раз промахнулись. Один врезался своим тупым носом в стену бассейна, а другой неуклюже перевернулся и устремился на противника, плавником со стальной шпорой он пробил ему брюхо, но снова пролетел мимо.
      Йама проследил за тонкими проводами, которые волочились за каждым из котиков, и понял, что происходит. Котики были живыми марионетками, которыми управляли люди в перчатках и масках точно так же, как Нергаль командовал пауками.
      В приступе гнева и отвращения он перехватил контроль. Котики пронеслись мимо друг друга и врезались в противоположные стороны бассейна. От удара оба мгновенно погибли. Обоих операторов выбросило из подвесных кресел. Один повис на своей перевязи, а второй кувыркнулся и полетел в воду. Йама упал на Тамору, ослепленный обратным током, в глазах мелькали красные и черные молнии.
      Половина зрителей рванулась к ограждению посмотреть, что случилось, другие пытались убраться прочь. Начались драки. Чудовищно толстая женщина, стоя в самом центре столпотворения, непрерывно вопила с удивительной силой.
      Йама вырвался из рук Таморы и стал быстро спускаться по ступенькам. Один из людей префекта Корина попробовал его остановить, но Тамора ударила его под колено и он полетел вниз мимо Йамы. Он швырнул на пол фишки, которые ему вручила мамаша Дракониха, люди кинулись их подбирать, Йама нырнул под экран и понесся сквозь лабиринты игральных столов, переворачивая их на ходу. Его переполнили гнев и страх. В глазах мелькали красные и черные вспышки. То, что сидело в нем, снова вернулось, и он был беспомощным пассажиром внутри собственного "я".
      Теперь здание казалось прозрачным, Йама четко видел все места, где трудились машины. Вверху ослепительно яркими вспышками взрывались тучи крохотных машин-шпионов, они падали на игроков, на столы, начались сотни мелких пожаров. Паника все росла. Йаму подхватила и понесла толпа людей, обуреваемых общей мыслью: скорее выбраться наружу, пока пожар не охватил все здание. Тело само знало, что делать. Оно изо всех сил старалось удержаться на ногах, ибо один неверный шаг - и тебя растопчут. Один из одетых в черное телохранителей мамаши Драконихи протиснулся через толпу и потянулся, чтобы схватить Йаму, но тот увидел над его головой машину и совершил нечто ужасное...
      Когда Йама пришел в себя, то обнаружил, что его вырвало прямо у дверей салона сновидений в другом конце набережной. Одна его рука вцепилась в другую и рвала амулет из шерстинок нутрии. Речной жемчуг больно впивался в пальцы. На руках была кровь. Кровь забрызгала тунику, волосы, лицо. Не его кровь.
      Внутри салона, в большом стеклянном бассейне, заполненном клубящимися струями густого зеленого дыма, двигалась обнаженная женщина. На мгновение она прижалась лицом и грудью к стеклу, открывая и закрывая рот, словно пытаясь что-то сказать Йаме. Йама закричал:
      - Анжела!
      Но женщина отступила и растаяла в дымной мгле. По всей длине набережной буянили солдаты и матросы. Йама воспользовался глазами машины, кружившейся высоко над толпой, и увидел, что из-под крутой черепичной крыши игорного заведения мамаши Драконихи валит густой белый дым. Золотой неоновый дракон на фронтоне выплевывает снопы голубых искр, одно крыло у него уже отвалилось. Йама развернул машину и заметил, что огонь перекинулся на здания вокруг казино. Магистраторы на летающих дисках пистолетными разрядами рыли канаву поперек набережной, чтобы остановить пожар. Раскрашенный фасад, как лезвие гигантской гильотины, целой стеной рухнул в открывшийся внизу провал. Цепочки цветных пузырьков, обломки неоновых трубок полетели на головы беснующейся толпы. Йама отпустил машину, встал и двинулся к кораблю, но далеко не ушел: кто-то крепко схватил его сзади, поднял и прижал к стене. Перед ним оказались два здоровяка, высоких, массивных и похожих, как братья. На них были только набедренные повязки, бритые головы увенчивались плотно прилегающими медными шлемами. Один прижимал Йаму к стене, а другой быстро обыскал.
      - У меня нет денег, - сказал Йама.
      Тот, что держал его, рассмеялся и произнес:
      - Он думает, мы его грабим, Диомедис!
      - Наши намерения истолкованы превратно, Декретас, - с издевкой сказал второй и обратился к Йаме, - нас послал твой старый друг, мальчик. Он будет счастлив снова с тобой встретиться.
      Декретас надел на Йаму наручники и подтолкнул вперед. Они спустились к узкой дорожке вдоль черной воды. Диомедис вытащил пистолет, и когда над ограждением набережной возник летающий диск с магистратором, он вскинул пистолет и выстрелил. Раздался оглушительный грохот, летающий диск взорвался, а охваченный пламенем магистратор рухнул вниз.
      Фиолетовая вспышка пистолетного разряда сразила большую часть машин магистраторов. Оставшихся Йама сбросил на Диомедиса. Тот отлетел, закрутился на месте, держась на ногах только за счет машин, которые впились в его плоть. Вместо одного глаза у него зияла залитая кровью дыра, кровь заполняла все пространство под прозрачной кирасой и струйками сбегала по голым ногам.
      - Отпусти меня, - закричал Йама. - Отпусти, и я тебя пощажу.
      Страшная боль раскалывала ему голову. Он почти ничего не видел, взор застилали красные и черные пятна. Тело Диомедиса дергалось, это машины выбирались наружу из его плоти.
      Декретас оттолкнул Йаму, в страхе шагнул назад и вдруг побежал. Йама, спотыкаясь, направился вслед за ним. Абсолютно новым голосом он произнес:
      - Подожди! Ты, глупец! Подожди меня!
      Но беглец уже слился с толпой в конце дорожки. Мертвец за спиной Йамы упал навзничь, а машины взлетели и растворились в ночи.
      Позже Пандарас и Пантин отыскали Элифаса, который стоял над Йамой. Рядом с ним лежал залитый кровью труп, но Пандарас сначала внимание на него не обратил. Толпа на улицах разбушевалась не на шутку, и порядок еще только восстанавливали. Магистраторы разбирались с компаниями моряков и солдат, гасили пожары, расчищали тротуары от обломков. В центре набережной на большой площади разложили рядами трупы. Их надо было опознать и совершить отпевание.
      Склонившись над Йамой, Элифас, казалось, молился. Когда Пандарас приблизился, Элифас обернулся и сообщил:
      - Он болен, но не думаю, что у него есть раны.
      - Дай посмотреть, - пробормотал Пандарас. Он оттолкнул Элифаса и присел рядом со своим господином. Йама смотрел в никуда, на какую-то воображаемую точку за пределами мира.
      Пандарас спросил:
      - Господин, ты меня узнаешь? Ты помнишь, где находишься?
      - Он убил этого человека, - сказал Элифас.
      Пандарас в первый раз внимательно присмотрелся к мертвецу. На убитом была пластиковая кираса и медный шлем. Кирасу изрешетили дырки с окровавленными краями.
      - Я видел такую одежду и на других, - заметил Пандарас. - Полагаю, это люди префекта Корина.. Помоги мне, Элифас. Надо отнести его на корабль.
      Двое людей в латах и медных шлемах разыскали Пандараса и Пантина в одном из публичных домов. Пантин воткнул столовый нож в глаз одному, а второму прыгнул на спину и перерезал глотку: он пилил и пилил тупым лезвием, пока голова нападавшего аккуратно не отделилась от тела. Сейчас юноша дрожал, но был тих, как лошадь, только что закончившая скачку. На голой груди у него запеклись пятна крови.
      Пандарас и Элифас вместе помогли Йаме встать.
      - Надо убираться отсюда, господин, - сказал Пандарас. - Префект Корин нашел тебя, правда? Не надо было мне слушать Тамору. Нужно было остаться. Я очень раскаиваюсь.
      - Чудовище, - словно во сне бормотал Йама. - Я опасен, Пандарас. Опасен даже для себя самого.
      - Он слишком суров к себе, - сказал Элифасу Пандарас. - Люди не бегут к магистратору требовать справедливости, когда дело идет о собственной семье. И уж точно не сдерживаются. Я бы на его месте смел все это гнездо до последней щепки, только бы знать, что префект Корин наверняка мертв.
      25. ВОЗНЕСЕНИЕ АНЖЕЛЫ
      - Префект Корин и оба его корабля задержаны, - сообщила капитан Лорквиталь. - Магистраторы считают, что он сошел на берег с оружием или позволил своим людям. Они бы и тебя обвинили, но не могут себе представить, как один-единственный юноша мог вызвать такие разрушения. Ну, и наш пассажир замолвил словечко.
      - Префект Корин будет нас преследовать, - сказал Йама. - Магистраторы могут его задержать, но не остановить. У них нет настоящего повода, а он будет отрицать любую вину. В конце концов, это не он разорил казино мамаши Дракониха.
      Они стояли на мостках и смотрели, как расширялась полоса черной воды, отделяющая их от огней плавучей гавани, а "Соболь" тем временем маневрировал в обозначенном люминесцирующими бакенами канале. Пожары были потушены, а толпы солдат и матросов разбрелись по своим судам. Вокруг пострадавших домов горели прожекторы, слышался шум строительных работ. За плавучей гаванью на фоне ночного неба собственным светом сиял город Гонд, подобный череде пологих холмов, укрытых пеленою сверкающего снежного одеяния.
      - Чем меньше об этом болтать, тем лучше, - заявила Икшель Лорквиталь. У магистраторов даже ветер имеет свои уши.
      - Теперь нет, - сказал Йама и содрогнулся. Он сам не понимал, почему это сказал.
      Пандарас подробно и очень ярко описал, как они с Пантином обнаружили Йаму рядом с мертвецом и молящимся Элифасом. Йама уничтожил негодяя с помощью машин, но не помнил об этом. Он вообще ничего не помнил с того момента, когда в казино на него обрушилась волна ярости. Он плывет над набережной... По сторонам горят дома... Женщина извивается в зеленом тумане... Он крутит и крутит амулет на руке, и тот наконец помог ему вспомнить, кто он такой.
      Он не был ранен, несколько ссадин, царапин - и все. Была еще шишка ниже затылка. Нечто с твердыми краями, легко двигающееся под кожей. Йама должен бы знать, что это такое... но память ускользала, как только он пытался сосредоточиться.
      - К утру, - сказала капитан Лорквиталь, - все снова будет в порядке.
      - Они наловят других, - пробормотал Йама. - Река все обновит - и дурное, и хорошее.
      Он думал о котиках в бассейне у мамаши Драконихи. Но Икшель Лорквиталь не поняла и сказала:
      - Множество солдат каждый день бывают тут на пути к низовьям, к войне. Война все изменила на Реке, но эти места, пожалуй, меньше всего.
      Пока "Соболь" пробирался мимо края плавучей гавани, на нем установили парус. Повеял береговой бриз. В это время над городом вдруг расцвели фонтаны салюта, золотым и зеленым дождем осыпаясь в воды реки, навстречу своим отражениям в ее черном спокойном зеркале. Команда "Соболя", сидя на реях, радостными криками приветствовала каждый новый залп.
      - Это в честь нашего пассажира, - улыбаясь, объяснила Икшель Лорквиталь. - В городе осталось так мало жителей, что они отмечают отъезд и возвращение каждого человека.
      Йама совсем забыл о пассажире, ради которого "Соболь" заходил в плавучую гавань.
      - Боюсь, что из-за него ты и твоя дочь расстались со своей каютой, сказал он. - Он сейчас там? Мне бы хотелось с ним познакомиться и поблагодарить за помощь.
      Капитан Лорквиталь мундштуком своей глиняной трубки указала на мачту:
      - Он там в "вороньем гнезде", вместо впередсмотрящего. Если хочешь, можешь влезть туда и поговорить, но стоит ли так спешить, он пробудет у нас не меньше пяти дней.
      Пассажир из Гонда прибыл на борт за час до того, как Пандарас и Пантин привели на корабль Йаму. Человек этот являлся посланником в города Сухих Равнин, где возникли ссоры из-за новых земель, появившихся при отступлении речных вод. Это все из-за войны, объявила капитан Лорквиталь. В обычных условиях такие вопросы решаются на праздничном состязании певцов и танцоров, но сейчас так много здоровых молодых людей отправились воевать с еретиками, что конкурсантов не хватает.
      - Его послали примирить города, - продолжала капитан Лорквиталь. - В Гонде живут святые люди. К их решениям все относятся с большим уважением.
      Все это время Тамора сидела на корме. Там у поручня висел большой квадратный фонарь. В его свете она точила свой меч, орудуя камнем и кусочком кожи. Когда Йама оставил Лорквиталь заниматься лоциями и пошел на нос, Тамора пошла за ним.
      - Я все проворонила, - резко сказала она. - Брось меня в следующем порту, я найду себе другую работу.
      - Ты спасла мне жизнь, я это помню, - отвечал ей Йама. - А потом я сделал глупость. Вина целиком на мне.
      - Надо было сжечь весь этот бордель до самой ватерлинии, - с яростью выкрикнула Тамора. - Другого он не заслуживает. Раз ты умеешь управлять любой машиной, я тебе не нужна. Отпусти меня.
      - Я слишком устал, чтобы это обсуждать, - вяло отозвался Йама. На самом деле он стыдился того, что сделал, хотя и не мог отчетливо вспомнить, что произошло. - Мне нужна твоя сила, Тамора. Мне нужно знать, когда действовать, а когда сдержаться.
      В ответ Тамора сказала:
      - Это как раз легко. Бей, когда должен.
      - Мне нужна уверенность, что я действую самостоятельно. Сейчас я чувствую себя, как конь под опытным всадником. Большую часть времени я сам ищу дорогу, но иногда мне словно натягивают поводья или пускают в галоп в направлении, которое не я выбирал. Я не знаю, на чьей стороне действую, на стороне добра или зла. Помоги мне, Тамора!
      Она в упор смотрела на него своими золотисто-зелеными глазами.
      - До того, как меня ранили на войне, меня называли сумасшедшей. Никто не хотел в бою сражаться рядом со мной, говорили, что я слишком рискую. А знаешь почему? Я боялась! Гораздо легче броситься на врага под огнем, чем стоять, выжидая подходящий момент. Так я и делала, пока не ранили. Потом, пока я поправлялась, у меня была уйма времени обдумать свои поступки, и я поклялась, что больше никогда не допущу, чтобы мной управлял страх. До этой ночи мне казалось, что я держала клятву.
      Йама вспомнил сержанта Родена, который говорил, что самые лучшие военачальники сами выбирают момент для атаки, а плохих, подобно кораблю в шторм, вынуждают обстоятельства.
      - Ты права, - сказал он. - Страх - чувство естественное, но я обязан его контролировать. Спасибо.
      - За что? За то, что я оказалась идиоткой? За то, что позволила тебе отправиться в эту ловушку? За то, что не помогла тебе, когда все пошло вразнос?
      - За то, что доверилась мне и рассказала о себе.
      Пока "Соболь" выходил на глубину, они смотрели, как вспыхивают за кормой последние залпы фейерверка, а потом уснули в объятиях друг друга. Когда забрезжил рассвет, Йама выскользнул из рук Таморы. Кто-то, очевидно, Пандарас, накрыл их одеялом. Тамора вздохнула и широко зевнула, показав острые белые зубы и черный язык.
      - Спи, спи, - сказал ей Йама.
      На корабле все спали, только старый Фалерус стоял вахту. Должно быть, новый пассажир все еще находился в "вороньем гнезде", так как на циновках под навесом спали только Пандарас и Элифас. Сильный ветер подгонял "Соболя", наполняя его треугольный парус, вода пенилась и бурлила по обе стороны носа. Кругом до бесконечности простиралась Великая Река. Краевые Горы казались лишь тонкой цепочкой, плывущей в светлеющем небосклоне. Вода была здесь не привычного коричневого или бурого цвета, а того же темно-синего тона, что и предрассветное небо. Глубина реки в этом месте доходила до лиги, а некоторые впадины вгрызались в самый киль мира. Не верилось, что и сюда могут прийти перемены, тем не менее прибрежные города с каждым годом оказывались все дальше на суше. Река отступала. Когда-нибудь Великая Река пересохнет даже здесь, оставив после себя лишь цепочку мелеющих озер посреди глубокой бесплодной долины.
      Йама облокотился о кормовой поручень. Ветер сдувал со лба буйные пряди его черных волос. По всей реке виднелись огни громадных рыбацких барж. Йама задумался, какие чудовища таятся в этих неизмеримых глубинах под килем "Соболя", и впервые за много дней ощутил подергивание смертоносной машины, которая в ледяном одиночестве висела на своей орбите в миллионах лиг от обитаемого мира, связанная с ним неощутимой нитью, подобно тому, как несчастные котики были соединены с операторами проволокой и кабелями. Но кто был куклой, а кто кукловодом? И чем все окончится? Он припомнил вывод из сложных расчетов своего приемного отца относительно усыхания реки и, несмотря на теплеющий солнечный свет, содрогнулся.
      Потом он вынул свой томик Пуран. Яркие рельефные картинки ожили под его взглядом и повели свой рассказ, обращаясь непосредственно к воспринимающему центру его подсознания. Йама догадался, что, по всей видимости, в страницы вмонтированы машины. Неужели в каждой книге таится скрытый смысл? Неужели его детские сны о прошлом были такими яркими потому, что книги из библиотеки замка частенько лежали у его кровати?
      Но тут он погрузился в последние главы истории Анжелы, и все пустые размышления вылетели у него из головы.
      Когда Анжела вернулась с дальней стороны реки, она встретилась со своими соратниками, ожидавшими ее возле домов, а затем сразу направилась к господину Нарьяну, архивисту города Сенша, и рассказала ему о том, что узнала.
      Архивист как раз занимался с учеником, но, как только появилась Анжела, он тотчас отослал несчастного прочь. Анжела подкрепилась чаем, который подала жена архивиста, тихая, похожая на ящерицу женщина, принадлежащая к основной расе Сенша. Затем Анжела поведала о своих приключениях на той стороне реки.
      Архивист понял, что она была у края мира и впервые за все время не смог побороть страх. Он испугался того, что она могла натворить среди оракулов на дальней стороне реки, что могла там изменить.
      А Анжела, будто дразня его, спросила:
      - Разве ты не хочешь услышать мой рассказ? Разве не в этом твое предназначение?
      - Я выслушаю все, что ты пожелаешь мне сообщить, - ответил архивист. Несмотря на смятение, он говорил с достоинством, и это ей понравилось.
      - Ваш мир - прямая линия, - начала Анжела. - Тебе известно что-нибудь о вибрации?
      Архивист покачал головой.
      Анжела вытянула руки ладонями вниз и покачала ими туда-сюда.
      - Это ваш мир. Все живое обитает на длинной плоской поверхности, которая движется вокруг солнца. Это плато вращается по оси, потому солнце восходит с одного края, а затем движется обратно. Я добралась до конца мира, где река, которая тянется в половину его длины, падает в пустоту. Разумеется, я думаю, что ее воды должны где-то собираться и возвращаться в цикл, но выглядит все так, будто они уходят в никуда.
      - Река вечно обновляется, - вставил архивист. - В то место, где она падает, раньше ходили корабли, но уже много лет, как этот город перестал быть портом.
      - И это к счастью, иначе мои спутники давно уже были бы здесь. С той стороны реки тянется узкая полоса земли. Там нет жизни, нет даже насекомых. Нет почвы, нет камней. Воздух сотрясается от грохота водопада, в лучах солнца клубится туман. И там есть оракулы. Представляешь! В грозах и туманах! На краю света! - Анжела помолчала, чтобы произвести больше эффекта. - И один из них со мной говорил!
      Она увидела, как потрясен архивист. Он молчал, глядя сквозь нее невидящими глазами, и думал о чем-то своем, ей не доступном. Анжела усмехнулась и продолжала:
      - Не хочешь ли ты узнать, что он мне сказал? Это часть моей исповеди.
      - А ты хочешь мне рассказать?
      Архивист поднял на нее взгляд, и Анжела увидела, что его переполняет покорность и любовь, она поняла, теперь он, как и все другие, принадлежит ей, она может распоряжаться им по своему усмотрению.
      Эта мысль вызвала в ней волну отвращения. Она хотела видеть в нем друга, а не послушную куклу или любимую собачку. Анжела провела рукою по лбу. Волосы ее были острижены очень коротко по моде строителей микрогравитационных конструкций - стрижка устарела десять миллионов лет назад. Жесткие волосы скрипнули под ее ладонью.
      - Нет, нет! Не хочу. Не сейчас, - воскликнула она. Вместо этого Анжела рассказала архивисту, что сообщил ей корабль о сотворении Ока Хранителей. Казалось, история доставила ему еще больше радости. Такое он мог охватить умом. Выслушав Анжелу, архивист заметил:
      - В Пуранах всё так и описано.
      - А написано ли там, - спросила Анжела, - почему Слияние поместили у одной из звезд ореола между моей Галактикой и Оком Хранителей?
      - Ну конечно! Для того, чтобы мы могли славить Хранителей. Око взирает на всех нас.
      Стандартный ответ, взятый из комментариев в конце последней суры Пуран. Он не может сообщить ей ничего нового. Никто в этом странном мире не выдумал ничего нового с самого момента его создания, но она это изменит! Если она собирается здесь царствовать, в первую очередь надо сбросить старых богов.
      По городу тотчас разнеслось известие, что Анжела разбудила один из оракулов на дальней стороне реки. Любопытствующие горожане заполонили улицы вокруг ее дома. Теперь она больше не могла бродить по городу, где пожелает. Повсюду сразу собирались толпы народа. Из уст в уста передавали рассказ о том, что, боги хотели забрать ее на небеса, но она отказалась. Сама Анжела таких историй о себе не рассказывала, это горожане приспосабливали ее слова к своим представлениям. Она пыталась проповедовать учение, что нет ничего, кроме материальной Вселенной, что не существует богов, которые могут простить и вознаградить, что каждый человек сам несет ответственность за свою судьбу. "Ловите мгновение", - говорила она, а они сделали этот афоризм своим боевым кличем. Поклонники повсюду малевали лозунги, и многие уже не имели к ее словам никакого отношения.
      Каким-то образом в умах жителей Сенша укоренилась мысль, что они так же, как Анжела, могут общаться с оракулами на той стороне реки без посредничества жрецов и священников и что личное спасение становится им вполне доступно. Тысячами они отправлялись в паломничество через реку. Пилигримов стало так много, что городские рынки закрылись, ибо торговцы переместились к докам, чтобы снабжать провизией отправляющихся в путешествие через реку. А Анжела тем временем превратилась в пленницу в собственном доме. Последователи окружали ее денно и нощно, благоговейно следя за каждым ее движением. Ей приходилось подниматься на крышу, чтобы все жаждущие могли ее видеть и слышать. Она пыталась освободить их от привычки бездумно поклоняться Хранителям, пыталась создать из них армию, которой можно воспользоваться против корабля, когда он в конце концов за ней явится.
      Она создавала различные устройства, чтобы при необходимости обеспечить себе бегство. Защитный костюм, увеличивающий во много раз мускульную силу. Прерыватель цепи, разрушающий энергетическую сеть, от которой питаются мириады крохотных машин. Она поковырялась в гравитационных блоках грузовых платформ и с трудом, но все же сумела перепрограммировать несколько пойманных машин. Однако погрузившись в эти заботы, она постоянно чувствовала, что время уходит, и когда корабль наконец появился, Анжела ощутила чуть ли не облегчение.
      Корабль подтянулся к городским докам, а Анжела поднялась на крышу своего дома. Корабль подверг себя перестройке и теперь выглядел огромным черным клином, состоящим из множества расположенных ярусами пластин. Его пирамидальный контур возвышался над всеми башнями города. Анжела понимала, что корабль намерен заполучить ее обратно, но она сумеет ускользнуть, если ей удастся повернуть мощь корабля против него самого.
      Анжела настояла на прогулке к докам. Молодые люди, ее ближайшие друзья, были очень перепуганы, но возражать не посмели. Двоим она поручила нести прерыватель цепи, а остальных вооружила пистолетами.
      Улицы были практически пусты. Тысячи и тысячи горожан отправились к докам приветствовать корабль. Их сдерживала тонкая цепь магистраторов и машин. Толпа беспокойно гудела. Ее шум вздымался, как волны, снова опадал, но никогда не стихал до конца. Машины неустанно шарили лучами по плотному морю голов. Произошло несколько неприятных инцидентов: в передних рядах откуда-то взялись раненые; упав на колени, они завывали и держались за лица. А когда Дрин, комиссар Сенша, поднялся на гравитационной платформе к вершине корабля, чтобы приветствовать ее экипаж, толпа с энтузиазмом подалась вперед, так что плетки и машины магистраторов едва ее удержали.
      Анжела поняла, что сейчас у нее есть единственный шанс захватить корабль, отняв его у команды. Она выстрелила из прерывателя, и все до одной машины посыпались с неба на землю, сгорев от энергетического скачка. Магистраторы оказались безоружны. Толпа неудержимым потоком рванулась вдоль доков к кораблю. Анжела видела, как платформа Дрина отдалилась от макушки корабля (она черпала энергию из мирового гравитационного поля) и двинулась по направлению к летающим садам над дворцом из розового песчаника. К Анжеле сквозь толпу прорывался архивист. Анжела приказала своей свите доставить его во дворец, а сама отправилась организовывать осаду.
      Во всем городе не было энергии. Люди как будто с цепи сорвались, складывалось впечатление, что только присутствие машин заставляло их сохранять человеческий облик. Повсюду царило пьянство, азартные игры, бесстыдное распутство. Горели здания, шайки грабителей громили базары. Однако сподвижники Анжелы все еще беспрекословно ей повиновались. Они погрузили на платформы батареи для местной системы питания, окружили дворец и бросились в атаку на летающие сады. Некоторые, управляя модифицированными платформами, по кускам разрушали питающую их структуру, другие выращивали башни при помощи самокатализирующейся каменной кладки.
      Анжела сидела на крыше дворца в окружении своих последователей, над ее головой кружилась стайка машин, которых ей удалось перепрограммировать. К ней привели архивиста. Лицо его покрывали ссадины, волосы растрепались, серьезных ран не было, но все равно он от страха потерял голову. Анжела подозвала его, и он, собрав остатки собственного достоинства, предстал перед ней.
      Она спросила:
      - Теперь, когда я отобрала у вас город, что мне с ним делать?
      - Ты еще не закончила свой рассказ, - произнес архивист, и в голосе его прозвучал намек на вызов, однако через секунду он добавил уже просительным тоном: - Мне бы хотелось услышать конец.
      - Мои соплеменники могут тебе рассказать. Сейчас они прячутся наверху вместе с Дрином, но это ненадолго. - Анжела указала на дюжину мужчин, которые вставляли платформу в самодельный аппарат запуска, и объяснила, как ей удалось усилить ее антигравитационные свойства.
      - Если понадобится, мы порежем эти летающие леса на мелкие кусочки или же достроим башни и штурмом возьмем остатки, но я думаю, они сдадутся намного раньше.
      - Дрин не является правителем города.
      - Теперь не является. Архивист рискнул подойти ближе.
      - Что повергло тебя в такой гнев? - спросил он. - Что ты там узнала?
      Анжела рассмеялась. Никто из них не понимал. Они ведь не люди, как могут они ее понять, ее, последнее человеческое существо во Вселенной?
      - Я расскажу тебе о гневе, - наконец воскликнула она. - Это нечто, о чем вы забыли, а может быть, никогда не знали. Гнев - это движущая сила эволюции, и конца эволюции тоже.
      Она выхватила кубок вина из рук у сподвижника, единым духом осушила его и отбросила в сторону. Вино теплой волной смешалось с ее презрительным гневом. Анжела продолжала:
      - Мы летели долго-долго, не живые, но и не спящие. Наши тела были лишь закодированным потенциалом, трижды отлитым в кристаллической решетке золота. Корабль летел так быстро, что время закуклилось вокруг его оболочки, тем не менее путешествие заняло тысячи лет по бортовому времени. В конце этого бесконечного пути мы не проснулись, мы родились заново. Точнее сказать, родились другие, но совсем как мы, прежние, хотя память о прежней жизни у меня сохранилась, как будто она - моя собственная. И эти новые существа узнали, что Вселенная не создана для удобства людей. Галактика, которую им довелось увидеть, лежала в руинах и была мертва.
      Анжела взяла в свои ладони руку архивиста и крепко сжала, продолжая рассказывать ему о гибели соседней галактики, о разорванных в клочья туманностях, о планетах, сорванных со своих орбит гравитационными вихрями, о мирах, обожженных взорвавшимися звездами. Она рассказала обо всем, что узнала.
      - Знаешь ли ты, сколько галактик пережили такие катаклизмы? Практически все. Жизнь - это статистическая флуктуация. Наша Галактика никогда не сталкивалась с другой, соотносимой с ней по размеру, во всяком случае, не сталкивалась столь долгое время, что на планетах вокруг некоторых звезд успела возникнуть и эволюционировать жизнь. По всей вероятности, жизнь эта явление уникальное, иначе в бесконечной Вселенной существовали бы и другие цивилизации. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что во Вселенной мы одиноки и, следовательно, должны сами распоряжаться собой, как умеем. Нельзя закрывать глаза на истину, как предпочитают делать ваши Хранители, Вместо этого нужно ловить мгновение и переделать Вселенную по своему усмотрению с помощью тех технологий, которые использовали Хранители, создавая себе укрытие.
      - Ты не можешь стать Хранителем, - возразил архивист. - Теперь никто уже не может. Ты не должна лгать этим невинным людям.
      - Мне нет нужды лгать. Они взяли мою историю и превратили ее в свою собственную. И теперь они видят, какие богатства могут унаследовать, если, конечно, у них хватит духу. Дело не ограничится одним этим городом. Будет настоящий крестовый поход! - Анжела погрузила взгляд в черные глаза архивиста и мягко добавила: - Ты ведь все запомнишь, правда?
      Архивист промолчал, но она чувствовала, что он принадлежит ей душой и телом и так будет всегда. Казалось, что разговор навеял на него глубокую печаль, сама Анжела тоже огорчилась, что приходится его использовать для своих целей, тогда как дна хотела видеть в нем друга.
      Вокруг них ликовала толпа ее сподвижников. Платформа ракетой взлетела вверх и врезалась в нижнюю часть висячих садов. От несущей конструкции отвалился огромный кусок.
      Грязь и камни полетели на шпили дворцовой крыши, а обломок, вращаясь, улетел в темноту. Толпа радостно загудела, Анжела увидела, что на краю искореженного сада появились человеческие фигуры. Один из людей что-то бросил вниз, и предмет тут же принесли Анжеле.
      Это оказалась трубка с посланием. Открыв ее, Анжела увидела гибкую пленку с мерцающим лицом Дрина. Динамик трубки придавал его голосу визгливый и слегка металлический оттенок. Анжела выслушала его просьбы, и сердце ее наполнилось ликованием и надеждой.
      - Да, - сказала она, но так тихо, что слышать ее мог разве что один архивист. Она встала, подняла над головой руки и, когда все взоры обратились к ней, воскликнула:
      - Они сдаются! Дайте им сойти вниз.
      Платформа спустилась. Тут были все. В белых сверкающих одеждах стояли мужчины и женщины, которые были ей ближе, чем братья и сестры. Сподвижники Анжелы, глумясь, швыряли в них камни, горящие головешки, комья земли, но ее псевдокопии искривили поле платформы, и все, что швырялось в них, улетало в ночь. Анжела улыбнулась. Она предвидела этот ход.
      Ее копии взывали к ней, умоляя вернуться и вместе искать утерянную родину. Дрин спрыгнул с платформы и понесся сквозь толпу последователей Анжелы. Маленький комиссар подбежал к архивисту, схватил его за руку и, задыхаясь, проговорил:
      - Они все - один человек. Или вариации одной личности. Корабль составляет свой экипаж, изменяя матрицу. Анжела - это крайность, ошибка!
      Анжела засмеялась. Значит, ее копии завербовали Дрина.
      - Эх ты, смешной человечек! Я - настоящая, а они - копии.
      Она обернулась к своим составляющим, которые все еще звали ее, просили вернуться к ним и снова отправиться на поиски потерянного дома. Никто из них не посмел пойти следом за Дрином.
      - Нет никакого дома, и искать нечего, - прокричала им Анжела. - Дураки, дураки! Этот мир - все, что осталось! Верните мне корабль!
      Она знала, они ни за что не согласятся, но хотела дать им шанс. Так будет справедливо.
      - Он никогда не был твоим, - хором ответили они. - Ты им не владеешь, а служишь ему.
      Анжела вскочила на стул и подала знак своим людям, которым она поручила полевой магнетрон. В тот же момент в платформу устремились сотни тончайших серебряных нитей. На мгновение Анжеле показалось, что прибор не сработает: нити, достигнув поля платформы, стали загибаться вверх. Но нити все же разрушили поле - разнесся сильный запах гари, раструб магнетрона раскалился докрасна, и путаница серебристых нитей повалилась на голову экипажа. Поняв, что происходит, сподвижники Анжелы стали забрасывать команду корабля всякой дрянью, но Анжела приказала прекратить издевательства. Она желала своим товарищам поражения, но унижать их не хотела.
      - Единственная действующая платформа, - сказала Анжела, - находится в моем распоряжении.
      Теперь экипаж не мог следовать за Анжелой. Корабль достанется ей! С триумфом Анжела обернулась к архивисту:
      - Пойдем! Ты увидишь конец этой истории!
      В этот момент один из членов экипажа сошел с приземлившейся платформы и направился прямо к Анжеле. Она встретила его лицом к лицу, уговаривая себя, что ей нечего опасаться, она победила.
      - Я не боюсь тебя, - воскликнула Анжела.
      - Конечно, нет, сестра, - отозвался мужчина.
      Он протянул руки, крепко ухватил ее за кисти, и мир улетел прочь.
      Ускорение было так велико, что Анжела почти потеряла сознание. Мощный поток воздуха пронизывал ее волосы и обжигал кожу... а потом воздуха не стало вовсе. Она оказалась на такой высоте, что мир во всю свою ширь открылся ее взгляду: с одной стороны - огромные горные хребты, с другой прямой край, простирающийся вперед и назад до самой конечной точки. Мир предстал перед нею тонкой полоской, обернутой коконом воздуха. Анжела увидела, как из-за горизонта вынырнула сверкающая точка солнца. Вакуум впивался в глаза мириадами ледяных игл, сквозь раскрытые губы уходили последние глотки воздуха, боль обжигала кожу. Обнимавший Анжелу мужчина прижался к ее губам. Последний поцелуй слил воедино их тающее дыхание.
      Оставались еще две картинки, но они с Йамой не разговаривали. Это были обыкновенные картинки.
      На одной изображалась просторная комната на корабле Древней Расы. В экране виднелась тройная спираль родной Галактики. Перед экраном стояли двое мужчин: один очень крупный, а другой - ростом с ребенка, но с широкими бедрами и длинными руками. Архивист города Сенша господин Нарьян и комиссар Сенша Дрин. Дрин указывал на мерцающий в экране свет. Он явно что-то говорил господину Нарьяну. На второй картинке зритель как бы находился выше Дрина, а тот стоял у края громадного проема в корабельном борту и смотрел вниз в пропасть, на дне которой несла свои воды река. На полпути между люком и рекой висела какая-то фигура. Это был господин Нарьян. Значит, Анжела умерла, хотя, если бы ее корабль того пожелал, она могла возродиться вновь, но идеи ее живут. Они уцелели вместе с господином Нарьяном. Теперь Йама понимал, что с помощью фантома, которого Анжела успела поместить в пространство оракулов, Нарьян сумел распространить историю Анжелы весьма и весьма широко. Революция в Сенше была лишь самым началом ереси, которая подняла одну часть Слияния против другой.
      Небо над берегом посветлело. Из повисшей в тумане линии Краевых Гор вынырнул пластиковый диск солнца. Расширяясь и убегая в бесконечность, по реке заструилась золотая дорожка. Йама стоял, наблюдая причудливую игру света и вод, и размышлял обо всем, что увидел на преобразившихся картинках в своем томе Пуран.
      26. СОКРОВИЩА ТЕЯСА
      В этот день посланец Гонда Теяс так и не спустился с мачты. Когда Агиляр полезла наверх доставить ему обед, Йама попросил сообщить посланнику, что он, Йама, жаждет с ним побеседовать. Однако, когда Агиляр спустилась, с небрежной грацией акробата соскользнув по бакштагу, Йама узнал, что посланник шлет свои извинения, но...
      - Он говорит, ему надо о многом подумать, - сказала Агиляр. - Он ведь по-настоящему святой человек. Попросил немножко хлеба и соли, а из питья только речную воду.
      - Он может все путешествие провести наверху, брат, - вмешался Элифас. Они в Гонде - странные люди.
      Позже Йама остался на носу один и снова стал думать о том, что показала ему книга. Фантом Анжелы хотел, чтобы Йама понял ее историю, но можно ли верить всему, что он услышал? История Анжелы была очень опасна. Это был вопль, взывающий к самому темному уголку души, где, как жаба на дне колодца, затаился звериный аппетит. Лови мгновение! Забудь о долге, забудь об ответственности! Забудь о преданности Хранителям, забудь обо всем, кроме личной выгоды.
      Разумеется, Анжела совершила значительные открытия. Но из них вовсе не следует, что люди должны бояться Вселенной. Пожалуй, было бы логичнее, думал Йама, радоваться ее пустому простору. Принимая Вселенную такой, какая она есть, мы воистину становимся ее неотъемлемой частью и не можем по-настоящему прекратить существование, пока она существует. Не следует проводить грань между бытием и небытием, между жизнью и мертвой материей. Все это нити единой вечной ткани. Одни только Хранители сумели выйти за пределы Вселенной - деяние, недоступное никому, кроме богов.
      Анжела страшилась невообразимой тьмы небытия, но сам Йама понимал, что бояться ее нечего, ибо ее просто нет. Пураны учили, что точно так же, как время не существовало до рождения Вселенной, не существует оно и после смерти, ибо в обоих случаях нет ничего, чем можно измерить его ход. Смерть это вневременной провал до момента возрождения в бесконечный момент в конце времен.
      Анжела это отрицала. Она не доверяла тому, чего не могла понять. Она вообще никому, кроме себя, не доверяла. В ней не было веры - только вера в себя, неповторимую, самодовлеющую и самодостаточную. А потому ей казалось немыслимым, что жизнь Вселенной может протекать без нее. Конечно, ей пришлось провести сотни тысяч лет бортового времени в виде кода, простой последовательности знаков, снова и снова умирать и возрождаться. Однако эти краткие промежутки были ничто в сравнении с миллионами лет небытия между нынешним моментом и концом Вселенной, и машины, которые сохраняли ее личность и каждый раз возрождали ее, были в таком же смысле реальны, как Хранители - нереальны. Чтобы полагаться на технику, полет веры не нужен.
      Йама размышлял обо всем этом очень долго, а тем временем "Соболь", подгоняемый свежим ветром, летел по сверкающей глади реки наперегонки с собственной тенью. Команда чинила стаксели, закрепляла талрепы и штанги. Доски палубы выскребли так, что они стали белыми, как соль. Фалерус опустил погрузочные салазки и починил места, поврежденные непогодой и путешествием сквозь плавучий лес. В Гонде не удалось пополнить запасы, а потому кабанчика, который от самого Иза питался объедками, вывели из клетки на клеенку, успокоили песней, а потом повар перерезал ему глотку. Мгновение кабанчик удивленно стоял, пока яркая кровь шумно хлестала в подставленное синее пластиковое ведро, а потом вздохнул, сел и умер.
      Тамора помогла разделать тушу и съела свиную печенку прямо сырой. Кости, ребра, голову, язык и сердце сложили в бочки и залили рапой, а кишки промыли и сварили вместе с легкими. После заката все пировали: ели жареные листья бананов, банановые оладьи, свиные котлеты. Не участвовал в пиршестве только посланник, он все еще не показывался, и Йама начинал сомневаться, существует ли он на самом деле.
      Эту ночь Йама спал один на треугольном палубном клине над полубаком. На рассвете он проснулся и увидел, что кто-то висит над ним вверх ногами. Он разглядел маленького хрупкого человечка с плоским лицом цвета старого пергамента в обрамлении тонких волос, Йама с изумлением понял, что посланник Гонда принадлежит к той же расе, что и давно исчезнувший комиссар Сенша Дрин.
      Посланник улыбнулся и проговорил высоким живым голосом:
      - Оказывается, не так уж ты и велик, - и перевернулся на ноги.
      - Подожди! - воскликнул Йама. - Мне бы хотелось...
      - Я ожидал увидеть кого-нибудь более внушительного, с грозным взглядом или с лавровым венком на голове. Возможно, что ты - вовсе не он.
      Не успел Йама ответить, как посланник развернулся и побежал по рее. Он ловко, как настоящий матрос, взобрался по мачте и нырнул в "воронье гнездо".
      Ближе к полудню в полумиле по правому борту Йама заметил кружившую над волнами машину, крошечное создание с десятком парных слюдяных крылышек, которые трепыхались и посверкивали в солнечном свете, и клиновидным телом, состоявшим в основном из целой грозди датчиков. Он приблизил ее к кораблю и заставил кругами летать вокруг "вороньего гнезда". Машина издавала негромкое потрескивание, как кипящее на сковороде масло, и время от времени испускала фонтаны искр, которые катились по надутому брюху паруса. Капитан Лорквиталь, сидя в шезлонге, следила за происходящим, но молчала.
      В конце концов посланник выскочил из "вороньего гнезда", спустился по вантам, на полпути остановился и прокричал Йаме:
      - Полагаешь, я должен быть поражен? Ты просто дурак! Йама отпустил машину. По широкой дуге она полетела вниз, почти коснулась сверкающей глади реки с правого борта, затем резко, как отряхивающаяся собака, затрепетала крыльями, изменила направление и через секунду пропала из виду. Посланник спустился по вантам до самого низа. Одет он был в простую тунику с поясом, которая оставляла открытыми его голые ноги, а в руках держал сделанный из рафии веер в форме листа с изображением стилизованного глаза. Пальцы на ногах были длинными и цепкими. Он шлепнул Йаму веером по голове и, соскочив на палубу, сказал:
      - Это за твое нахальство, молодой человек.
      Наблюдавшие за этой сценой матросы ухмыльнулись. Тамора покачала головой и отвернулась, а Пандарас, который, скрестив ноги, сидел под навесом и вышивал ворот рубашки, поднял глаза. Капитан Лорквиталь безмятежно пыхтела трубкой в своем кресле. Рядом с ней сидел Элифас, лицо его скрывалось в тени широкополой соломенной шляпы.
      - Ну, вот он, я, - заявил посланник. - Задавай свой вопрос.
      - Я надеялся, что мы сможем поговорить, господин.
      - И о чем ты собираешься говорить? Надеюсь, это что-нибудь важное, или ты еще более глуп, чем выглядишь.
      - Может быть, стоит поговорить о моей глупости?
      - Ты полагаешь, это меня заинтересует? - спросил посланник. - Знаешь ли ты, кто я?
      - Теяс, посланник Гонда к воюющим городам Сухих Равнин.
      - А ты, Дитя Реки, должен бы знать, что я обдумываю свою миссию, и не посылать это убогое подобие стрекозы, чтобы оно жужжало вокруг моего приюта. Мне нравится там, наверху. Видно все, что происходит, но можно ни во что не вмешиваться. Мне так далеко видно, что можно подсмотреть даже будущее. Там тебя ждут неприятности, молодой человек. Но зачем я это тебе говорю? Сам не знаю.
      Йаме пришло в голову, что Теяс слишком уж вспыльчив для святого человека такого преклонного возраста, да еще принадлежащего к самой старинной расе Слияния, обитающей во втором по счету древнейшем городе мира. Тем не менее он поклонился и сказал:
      - Прости меня, я вел себя грубо. Но тебе известно мое настоящее имя, позволь мне думать, что я тебя все же немного интересую.
      - Слава о тебе бежит впереди тебя, и, должен сказать, она создает значительно более внушительный и яркий образ, чем действительность.
      - Думаю, твой народ разводит голубей, - отозвался Йама. Теяс бросил на Йаму проницательный взгляд.
      - Голубей? В Гонде множество странных птиц, но я не слишком-то обращаю на них внимание. В любом случае голуби не разговаривают, по крайней мере наши. Нет, о тебе я слышал по геофону, а еще есть гелиограф, которым я воспользовался, чтобы переговорить с этой скорлупкой, прежде чем подняться на борт. Говорят, что ты за одну ночь преобразил целое племя аборигенов, населяющих крышу Дворца Человеческой Памяти, и что ты начал войну между Департаментами. Некоторые говорят, что ты - предвестник возвращения Хранителей, другие - что ты маг, союзник безбожных еретиков. Лично я думаю, ты - ни то, ни другое. Глядя на тебя, я бы сказал, что ты - не очень удачливый наемник, который отправляется на войну испытать свое счастье.
      - Я бы и сам хотел быть просто наемником. Может быть, это звучит странно, но когда-то все мои амбиции сводились именно к этой карьере. Но теперь я не знаю, кто я. Знаю лишь, что я - не то, чем меня хотят видеть люди.
      - Действительно? Я бы сказал, в этом твоя главная беда. Разве палка догадывается, что она - мотыга?
      - Думаю, да, если ею пользуются как мотыгой.
      Посланник чувствительно ударил Йаму по плечу веером.
      - Нет, нет и нет. Палка не должна задаваться глупыми вопросами. Она принимает свою природу как есть. Если бы ты больше пытался себя вести как палка и меньше как герой, неприятностей было бы значительно меньше. Что за книгу ты читаешь? Очевидно, Пураны. Только ни в одном издании Пуран нет таких картинок, как в твоем.
      - Это очень старое издание. А в последнее время в нем появились дополнения. В этой истории упомянут один из людей твоей расы. Человек по имени Дрин. Он был комиссаром города Сенша.
      - Мне кое-что известно о совращении Дрина, - сказал Теяс. Он почесал за своим большим прозрачным ухом, затем сложился пополам, опустился на колени и похлопал ладонью по палубе:
      - Сюда. Садись рядом. Может, ты покажешь мне конец этой истории?
      Они долго сидели на палубе полубака, в смещающейся тени треугольного паруса. Теяс обмахивал лицо веером, проклинал жару и засыпал Йаму множеством вопросов. Йама отвечал, как умел, и постепенно осознавал, что знает больше, чем ему казалось. Пришел Пандарас, он принес им поесть. Теясу - пресную лепешку и воду, а Йаме - хлеб, гороховую халву, кусочки дыни и сладкого белого вина. Пандарас постоял, послушал и тихонечко присел рядом, снова занявшись вышивкой на воротнике своей рубашки. В конце Теяс сказал:
      - Бедный Дрин! Он позволил себе стать тем, чем на самом деле не является. Мы все еще оплакиваем его.
      - Я думаю, он не погиб.
      На это Теяс резко ответил:
      - Даже если бы он стоял сейчас передо мной, я не счел бы его живым.
      - Из-за того, что люди Древней Расы превратили его в своего слугу?
      - Нет, нет и нет! - нетерпеливо воскликнул Теяс. - Тебе многому предстоит учиться.
      - Я и хочу учиться! Я пытаюсь узнать правду о самом себе, пытаюсь понять, как надо тренировать разум, чтобы обрести надежду на успех в этом деле.
      - Глупый мальчишка! Никакого разума нет, так что и тренировать нечего. И истины тоже нет, потому нечего пытаться ее достичь.
      - Но я слышал, что люди Гонда - великие учителя. Чему же они тогда учат, если не истине? Что они тренируют, если не разум?
      - Мы не учим, потому что у нас нет языков. Как же мы можем сказать людям, что делать, если у нас нет языков.
      Теяс сказал эти слова со всей серьезностью, но Йама рассмеялся, услышав этот абсурд.
      - Я не верю, что ты говоришь правду. Ты играешь со мной.
      - Разве я могу лгать, если у меня нет языка? Да ты меня не слушаешь, молодой человек! Я зря трачу с тобой время. Прощай!
      Теяс ухватился за штаг и вскарабкался в "воронье гнездо". Пандарас отпустил конец цветной нитки и заметил:
      - Он весь - сплошная загадка, правда, господин?
      - Он хочет заставить меня думать, - отозвался Йама, - но я не уверен, что понимаю о чем.
      - Я всего лишь оруженосец, господин. Куда мне разбираться в высоких материях! Мой народ считает, что в сложных вопросах должны разбираться другие. Мы любим песни, легенды просто потому, что нам нравится их петь и декламировать, а что они означают, предоставляем разбираться другим. Эта женщина, Анжела, ведь она - та самая, которая появилась в оракуле?
      - Сначала я думал, что женщина в оракуле - это фантом, но сейчас мне кажется, она скорее похожа на отражение. Внешне - образ абсолютно точный, но воля отсутствует. Все равно что портрет, если бы портрет мог говорить или двигаться. В любом случае Анжела из моей книги - это совсем не та женщина, которая отправилась в свое первое путешествие. Ее много раз копировали, а копии так сильно менялись, что иногда начинали воевать друг с другом.
      - Я тоже, бывало, ссорился с братьями и сестрами, - задумчиво произнес Пандарас, - и частенько очень сильно. Клянусь, иногда мы были готовы друг друга убить! С близкими всегда так: или любовь, или ненависть, и никаких переходов.
      После обеда, ближе к вечеру, Теяс снова спустился с мачты. Он уселся перед Йамой и Пандарасом и сразу спросил:
      - В чем различие между тобой и Анжелой?
      Йама и сам размышлял об этом, а потому вопрос не застал его врасплох.
      - Она не желала принять свою природу, - ответил он, - а я своей не знаю.
      - А ты не так глуп, как притворяешься, - заявил Теяс, - но и не так умен, как сам себя считаешь. Я говорю не о мелких различиях в намерениях, а о поступках. Вы оба вмешались в предназначения других рас. Так кто из вас хуже?
      - Я действовал, потому что меня просили, а Анжела - чтобы иметь армию сподвижников.
      Теяс многозначительно посмотрел на Йаму:
      - Неужели это существенное различие?
      - В случае со мной я сам не понимаю, как это случилось. Еще одно непостижимое для меня явление.
      Теяс улыбнулся:
      - Тогда для тебя, может быть, не все потеряно.
      - Но мне хочется в этом разобраться. Тебя радует, что я не умею контролировать свою силу, а меня - пугает.
      - А я бы испугался, если бы ты и правда умел ею управлять.
      - Несколько раз мне удавалось спастись от своих врагов, но последствия часто оказывались страшнее опасности, которая мне угрожала.
      Теяс на это ответил:
      - Если сопротивление врагам лежит в твоей природе, значит, так ты и должен поступать. Но я считал, что ты не понимаешь своей природы...
      - Анжела хотела править миром. Мне этого не нужно. Даже если другие этого захотят, я откажусь, - улыбнулся Йама. - Удивительно, что я вообще говорю о таких вещах. Мир не принадлежит никому, кроме Хранителей.
      - Уничижение паче гордости. Если ты отказываешься нести груз своего предназначения, значит, ты отрицаешь свою природу.
      - Господин, твоя раса очень древняя. Она помнит мою?
      - Некоторые говорят, что ты из расы Строителей, но сам я этого не нахожу. Они исчезли задолго до того, как в Слиянии возникли Чистокровные расы. От Строителей остались только их творения. Возможно, их вообще никогда не было, ты об этом не думал? Люди воображают, что мир должны построить слуги Хранителей, вот они и выдумывают мифическую расу и награждают ее всеми атрибутами, коими должны обладать строители мира. Но вполне вероятно, что мир сам себя сотворил по воле Хранителей. Ведь если Хранители - боги, то они умеют произносить истинные слова, настолько истинные, что они не отличаются от тех предметов, которые обозначают.
      Йама вспомнил о пластине, которую ему показали в Городе Мертвых. На ней был мужчина его собственной расы, а за ним - усыпанное звездами небо. А вдруг на этой пластине изображена выдумка, придуманная кем-то легенда? Кто знает, может быть, все это только миф...
      - Слова не есть истина, так? - проговорил он. Теяс шлепнул Йаму по голове веером.
      - Ты ведь читал Пураны. В Пуранах много рассказов, раскрывающих природу нашего мира, но только глубокие размышления и сосредоточенность позволяют человеку проникнуть в их истинный смысл. Эти рассказы не являются по своей сути уроком, однако они воздействуют на восприимчивый ум, приводя его в состояние, способствующее озарению. Сами же по себе слова не представляют ничего иного, кроме самих себя. Точно так же и предметы, они - то, что они есть, и ничего больше. Следовательно, слова ничему не могут научить.
      - Если учесть, что у тебя нет языка, то ты совсем неплохой учитель.
      Тут Теяс снова ударил Йаму веером по голове. Йама стерпел. Пандарас уткнулся в свое шитье и улыбался.
      - Глупый мальчишка, - воскликнул посланник. - Если тебе нужен учитель, значит, и учиться ты не способен. - Он поднял свой веер к глазам Йамы. Если ты назовешь это веером, ты будешь противоречить реальности. Если не назовешь, будешь отрицать факт. Итак, как бы ты его назвал?
      Йама взял веер из податливых пальцев Теяса, обмахнулся им и отдал назад.
      Пандарас тихонько, будто про себя, запел:
      Вытянув веер, он отдал приказ.
      Жизнь или смерть в движенье одном.
      Переплетение блага и зла
      Даже богам разделить не дано.
      Теяс улыбнулся:
      - Твой слуга по крайней мере знает Пураны, можешь у него поучиться.
      - Я их не читал, - возразил Пандарас, - просто твоя загадка напомнила мне игру, в которую играют у нас дома.
      Теяс потянул за длинные волосы, окаймляющие его подбородок, и произнес:
      - Тогда твой народ мудрее меня, ибо я отношусь к этим загадкам серьезно. А теперь мне пора. Через несколько часов я сойду, чтобы следовать к городам Сухой Равнины.
      - Я думаю, пройдет больше времени, пока мы причалим.
      - Вовсе нет. Ты видишь только то, что хочешь, игнорируя очевидное. Но все же ты начал путь... Если хочешь, изучай Пураны, но я на твоем месте лучше прислушался бы к шуткам твоего слуги. А теперь можешь задать мне еще один вопрос.
      Йама лихорадочно стал соображать. У него была такая масса вопросов, что он даже не знал, как подступиться к выбору самого важного, к тому же многие вопросы требовали настолько специфических ответов, что даже мудрый Теяс мог их не знать. Наконец он проговорил:
      - Вот о чем я тебя спрошу, господин. Есть ли такое учение, которое никто еще не проповедовал?
      - Разумеется, есть.
      - Какое?
      Теяс положил ладони себе на голову. Веер его повис, закрывая глаза.
      - Я ответил на твой вопрос, - сказал он.
      - Господин, ты сказал, что можешь ответить, ты ведь человек чести.
      - Это не разум, не Хранители, не предметы. - Теяс проговорил это очень быстро, а затем тут же схватился за штаг и взобрался в "воронье гнездо". Оттуда раздались звуки возни, а потом что-то полетело через ограждение. Предмет ударился о полотно паруса, скользнул вниз и упал на палубу.
      Это был веер Теяса. Пока Пандарас бежал, чтобы его поднять, посланник поднялся над "вороньим гнездом". Он стоял на сверкающем диске, который со всевозрастающей скоростью уносился к ближнему берегу. Через минуту все исчезло.
      Йама был потрясен.
      - У него не было никакой нужды путешествовать на корабле, - пробормотал Йама. - Теяс явился только потому, что хотел на меня взглянуть.
      Пандарас поднял веер и пропел:
      Добрый Теяс истратил впустую
      Сокровища слов, ведь бессильны они.
      Скорее река обернется горою,
      Чем выразит слово чувства мои.
      27. ЗЕМЛЕРОЙКИ
      Через час, после того как Фалерус водрузился в "воронье гнездо", которое так стремительно покинул Теяс, старый моряк прокричал грубым голосом:
      - Парус! В десяти лигах, в первой четверти.
      - Это пакетбот, - сказала Йаме капитан Лорквиталь, глядя в бинокль против течения.
      Значит, префекту Корину удалось отделаться от властей плавучей гавани. Йама ожидал этого, а потому испытал скорее облегчение, чем страх.
      - Полагаю, - сказала капитан Лорквиталь, - мы должны быть благодарны, что это не крейсер. Однако на пакетботе поставили все паруса и гребут очень усердно. Думаю, их скорость вдвое больше нашей, и хорошо, если так. Долго они так не выдержат, но мы на самой середине реки, потребуется полдня, чтобы добраться до берега и найти укрытие. Боюсь, они успеют нас догнать.
      Однако ничего нельзя было сделать, "Соболь" так и летел, подгоняемый мощным ветром, ныряя и вновь поднимая нос на длинных пологих волнах, которые от берега до берега катились по Великой Реке. Капитан Лорквиталь и Агиляр обсуждали, не поставить ли стаксели, но решили, что не стоит: нос опустится и "Соболь" будет сильнее зарываться в волны.
      - Все равно придется, - ворчливо сказала Йаме Тамора.
      - Мы только оттянем момент, к тому же для корабля это риск, - возразил Йама.
      Они стояли на корме у большого квадратного фонаря. Невооруженному глазу пакетбот представлялся точкой, далеко чернеющей на залитой солнцем речной равнине.
      - Это Элифас на нас их наводит, - сказала Тамора. - Поклясться могу, он вошел в сговор с префектом Кориным, пока мы были в тюрьме.
      - Но ведь он уговаривал меня не ходить в заведение мамаши Драконихи. Лучше бы я его послушал.
      - Ха, скорее всего Элифас должен был завести тебя в какую-то другую засаду, вот потому-то он так настойчиво упрашивал тебя уйти.
      Элифас в это время сидел на табуретке рядом с креслом Икшель Лорквиталь. Подавшись вперед и непрерывно двигая руками, он что-то говорил с очень серьезным видом.
      - Нет, - уверенно сказал Йама, - Элифас просто старик, наслаждающийся последним в своей жизни приключением. Посмотри на него, для шпиона он слишком много говорит. Кроме того, мы ведь встретились чисто случайно.
      - Ты уверен?
      - А если нет, то агентом префекта Корина может быть любой, и как мне тогда жить? Понимаешь, Тамора, Элифас указал цель моим путешествиям, место, где все еще могут жить люди моей расы. Это истинный, самый драгоценный дар.
      - Ха! Я поверю в этот затерянный город, когда его увижу, но пусть Элифас даже про него не врал. Пусть с самого начала он не собирался тебе вредить. Я все равно думаю, что он в сговоре с префектом Кориным. Может, он даже не хотел. Может, его заставили. Сам подумай! Ты отгонял шпионящие машины, а кто-то вывел префекта Корина прямо на нас. Иначе как бы он нас нашел на этой широченной реке так быстро? Конечно, кто-то навел. Наверняка Элифас. Ему, видимо, дали для этого какой-то приборчик. Позволь обыскать его ранец. И его самого тоже хорошенько обыскать!
      - Видишь ли, Тамора, я не могу быть уверенным насчет всех машин. Какая-нибудь может висеть очень высоко, и я ее не замечу. Кроме того, префект Корин знает, что мы направляемся в низовья. Река, конечно, широка, но не безбрежна.
      Тамора смотрела на Йаму тяжелым взглядом. Солнечные зайчики играли на ее коже, сверкая в зеленых глазах.
      - Я с радостью отдам за тебя жизнь, - проговорила она. - Но, надеюсь, это случится не потому, что какой-то дурак собирается на этом разбогатеть.
      После заката повар подал роскошный обед: свиные ребрышки с соусом из абрикосов и слив, жареные с имбирем водоросли, а кроме того, сладкий картофель и кашу из маниока с тмином. Вся команда ела с большим аппетитом, приправляя обед мрачными шутками. От вина, которое выставила Агиляр, конечно, никто не отказался.
      - В начале утренней вахты, - объявила Агиляр, - снова позволю промочить глотки, чтоб все были на палубе.
      Говорить о том, что к этому моменту пакетбот будет от "Соболя" на расстоянии пушечного выстрела, не было никакой нужды.
      Перед тем как устроиться на ночь, Элифас сообщил Йаме:
      - Капитан надеется повстречать утром какое-нибудь судно. Ради этого она и выворачивает к берегу. Не потому, что надеется достичь его раньше, чем нас догонят, а потому, что там проходят каботажные пути. Если ты прав, брат, насчет мотивов префекта Корина, если у него действительно не имеется официальных санкций и он преследует только собственные интересы, то, следовательно, он не посмеет напасть на нас при свидетелях.
      - Думаю, капитан Лорквиталь недооценивает префекта Корина.
      - Он - всего только человек. Не преувеличивай его возможности. Ты найдешь выход.
      К собственному удивлению, Йама с аппетитом съел ужин и поразительно легко заснул. Вероятно, потому, что он принял решение, нашел выход из состояния неопределенности, придумал, как закончить эту бесконечную охоту. Решение созрело в нем во время празднества, неумолимое, как стилет, оно пронзило его сознание. Он проснется через несколько часов, возьмет шлюпку и исчезнет во тьме. Как только корабль окажется на достаточном расстоянии, Йама бросит якорь и будет ждать, пока к нему приблизится пакетбот. Привлечь к себе внимание будет нетрудно, он просто вызовет машины префекта Корина. Он позволит захватить себя в плен и при первой же возможности убьет префекта Корина. Он соберет все машины в пределах досягаемости и убьет всех, кто находится на пакетботе, а затем отправится в низовья в одиночку.
      Йама почувствовал, что стал наконец солдатом и что война протянула свои щупальца значительно выше по реке, чем простирались сами поля сражений, где столкнулись противоборствующие армии.
      Йама спал, а его освобожденный разум жил сам по себе, устремившись в темные глубины реки, куда не проникал дневной свет и где в затянутых илом просторах ползали громадные суставчатые чудовища. Понимая, что он спит, но что действия его - вовсе не сон, Йама занялся разумом этих древнейших машин. Он узнал о вековых путях, которыми они с незапамятных времен передвигались среди медленных и холодных течений в придонном слое реки, об их вечных трудах по сбору осадочных пород в каналах между тектоническими плитами, по которым они доставляются на вершины Краевых Гор, а потом растекаются вместе с ледниковыми водами. Йаме открылся целый мир этого странного сообщества, где сигналы передавались ультразвуковыми щелчками и импульсами, прикосновениями и химическими выбросами. Соседи постоянно поддерживали друг друга маленькими подарками - битами информации, они кочевали по паутине общедоступных данных о состоянии и географии речного дна, о направлениях течений, градиенте температур, грязевых наносах и вязких меловых проплешинах.
      Машины перепахивали речное дно, а за ними следовали их неизменные спутники. Эти спутники-прилипалы питались моллюсками и безглазыми крабами, которых выкапывали из дна машины, а они, в свою очередь, очищали воду над траншеями и каналами речного дна и соскребали с машин паразитов, налипавших на бронированные чешуйки покрытий.
      Мы поможем, сказали Йаме машины, хотя он и не просил их о помощи. Йама думал, что они тут же станут подниматься к поверхности - любая из них в одиночку могла утопить пакетбот, протаранив его, но когда он представил себе эту картину, машины сообщили, что они не могут покинуть речное дно, они помогут по-своему.
      И вот в лиге под килем "Соболя", впервые за тысячи лет, машины оставили привычные пути. Они изменили свою плавучесть, поднявшись из глубоких траншей, которые они вырыли в придонном иле, и стали дрейфовать вместе с холодным течением, пока не добрались до пропасти ближайшего тектонического канала. Заблокировав его, машины вызвали подъем придонных вод холодного течения вверх, к поверхности, там эти воды растеклись под верхними, более теплыми слоями и достигли наконец места, где береговой шельф круто уходил в глубину. По задержке эха своих ультразвуковых сигналов машины зафиксировали образование гигантской нестабильной линзы холодной воды, которая все разрасталась под теплым поверхностным слоем вблизи берегового шельфа, то всплывая, то снова чуть-чуть опускаясь в неустойчивом равновесии.
      Разбудил его Пандарас. Светало, но все вокруг скрывалось в призрачной дымке, словно мир оказался внутри перламутровой раковины. Столб мачты уходил вверх и терялся в струящемся тумане. Капли влаги скопились на одеяле, висели на штагах и линях.
      - Какая-то странная погода, - сказал Пандарас. Он прикрыл одеялом свои тощие плечи, но все равно дрожал от холода.
      - Где экипаж? - спросил Йама. Если понадобится, он убьет всех, начиная с этого глупого мальчишки. Убьет каждого, кто станет на его пути к шлюпке. Или убьет всех прямо сейчас, и пусть тогда пакетбот захватит "Соболя"!
      - Господин, ты здоров?
      Йама очнулся, понял, что не спит, а стоит рядом с Пандарасом в таком плотном тумане, что нельзя разглядеть даже нос корабля. Какое-то наваждение овладело им, поднялось со дна души, как вязкий речной ил. Это его собственная сила, решил Йама. Она намерена выжить любым способом, любой ценой. Внезапно он ощутил страшную головную боль.
      - Я собираюсь украсть шлюпку, - сказал он. - Ты и Тамора поможете мне.
      - Тамора сейчас вместе с Агиляр. Они вынимают оружие. Самая жалкая коллекция древней рухляди, которую я когда-либо видел. А что касается шлюпки, то ты должен сообщить о своем плане капитану. Уже час назад, когда по реке покатилась волна тумана, она поднялась на палубу.
      - Машины из речных глубин... - задумчиво проговорил Йама, вспомнив свой сон, который оказался вовсе не сном, и в душе его затеплился огонек надежды.
      - Машины, господин? На дне реки? Что им там делать?
      - Я нашел их и поговорил с ними. Они обещали помочь.
      - Это землеройки, - вынырнув из тумана, произнес Элифас. Он, как и Пандарас, обернул свои плечи одеялом. В неверном утреннем свете глаза его казались тусклыми бляшками олова, мельчайшие капельки тумана усеяли черную кожу, висели на тугих завитках седых волос. - Я однажды видел остов такой землеройки. Его волной выбросило на берег. Они состоят из сегментов, как червяки, и на каждом сегменте есть пара ласт или еще каких-нибудь отростков. Они убирают грязь и осадочные породы. Без них реку давно затянуло бы песком.
      Йама попробовал это обдумать. Боль шипами впивалась ему в мозг. Очень медленно он произнес:
      - Они изменили придонные течения. Вода в глубине более холодная, а сейчас она, видимо, поднимается к поверхности. Холодный воздух плотнее теплого, а так как над рекой он прохладнее, то воздушные течения устремляются вниз. Возникает ветер. Когда теплый воздух остывает и не может удерживать влагу, образуется туман. - В сердце Йамы опять блеснула надежда. - Они прячут нас от префекта Корина!
      Элифас кивнул, а Пандарас не поверил ни единому слову из того, что услышал. Скривившись, он заявил:
      - Ничто не может изменить течение реки!
      - Не течение, - объяснил Элифас, - а подводные течения. Землеройки очень большие машины. Та, которую я видел, имела длину в несколько сот шагов, а каждый сегмент был размером с дом. О! Вот он опять!
      Далеко за кормой "Соболя" мелькнула вспышка красного света, тусклым пятном она то разгоралась, то меркла в плотной стене тумана. Пакетбот префекта Корина все еще их преследовал.
      - Они пристреливаются, - объяснила Йаме капитан Лорквиталь, когда он поднялся на мостик. - Сейчас они еще далеко, но, думаю, скоро нас догонят. Чем сильнее ветер, тем больше наше преимущество, ведь мы - более крупное судно, но когда поднялся туман, ветер почти утих. Их люди отдохнут и снова возьмутся за весла, тогда-то он нас и догонит. Есть один шанс, но весьма сомнительный. Если бы туман шел с дальнего берега, я бы сказала, что мы движемся прямиком в шторм, а он может раскидать нас в разные стороны. Но этот туман накатил с ближнего, так что не знаю насчет шторма.
      В плотном тумане стали появляться прогалины. К концу утренней вахты "Соболь" выбрался из клубящихся белых испарений и оказался на открытом пространстве. Солнце заливало палящими лучами рыжий треугольный парус и ослепительно белую палубу, рассыпало бесчисленные сверкающие алмазы по ярко-синей воде, однако по правому борту над рекою все еще висел плотный туман, напоминая пологую гряду невысоких холмов; свежий холодный ветер срывал и уносил прочь их мягкие белые макушки. По левому борту, вдоль ближнего берега, неслись черные грозовые тучи. Короткие ливни с градом лупили в сияющую на солнце речную гладь. Они падали с такой высоты, что, казалось, их порождает абсолютно чистое небо. "Соболь" попал в небольшой шторм, заставивший всех попрятаться. Маленькие серебристые рыбки, выброшенные бурей, беспорядочно бились, пытаясь вернуться в реку через шпигаты. Шторм кончился так же внезапно, как начался, усеяв палубу мертвой рыбой и быстро таявшими градинами, которые оставляли на досках рыжеватый осадок. А вскоре из стены тумана позади "Соболя" вылетел пакетбот. Лазерная пушка на его борту то и дело вспыхивала световыми разрядами. Белые плюмажи перегретого пара столбами вставали в полулиге за кормой "Соболя".
      - Скоро они подойдут на расстояние выстрела, - сказала Йаме капитан Лорквиталь. Она стояла на корме, внушительно возвышаясь над поручнями, вечная глиняная трубка торчала из уголка ее рта. Сегодня она надела камзол, колом стоявший от шитья и галунов.
      - Хорошая будет цель, - усмехнулась она. Камзол принадлежал ее покойному мужу, так что рукава пришлось подвернуть.
      - Я отправила гелиограмму с требованием прекратить преследование и перестать стрелять, но они не отвечают. Само собой. Думаю, залпы можно считать ответом.
      - Выслушай меня, - попросил Йама. Краткий миг надежды прошел, и теперь он был уверен, что землеройки его оставили и он проиграл. - Им не нужен ни твой корабль, ни груз. Им нужен только я. Одолжи мне шлюпку. Я отойду в ней сколько можно и буду ждать, пока они меня схватят.
      Икшель Лорквиталь затянулась дымом и спокойно посмотрела на Йаму.
      - Я не позволю им захватить твой корабль, - продолжал Йама.
      - Очень благородное предложение, но ты - всего лишь пассажир, а командую здесь я, и я вольна распоряжаться кораблем по своему усмотрению. Мой муж всегда говорил мне, что, когда пассажиры начинают давать советы, следует соглашаться, но делать по-своему. В данном случае я не желаю пробуждать у тебя ложную надежду, будто позволю тебе такую глупую жертву, так что заявляю тебе прямо: я этого не разрешу.
      Йама попробовал настоять на своем:
      - Если ты знаешь, как нам действовать, я охотно тебя выслушаю. Мой план ты уже слышала.
      Капитан Лорквиталь повернулась спиной к Йаме и стала задумчиво рассматривать пакетбот.
      - Я отвечаю за всех своих пассажиров, - наконец проговорила она, - не только за тебя. Кроме того, они все равно нас утопят: им не нужны свидетели.
      - Тогда сама с экипажем садись в шлюпку, а я останусь здесь, на виду. Они не станут гнаться за вами, если получат меня.
      Но капитан Лорквиталь упрямо заявила:
      - Я плаваю на этом корабле больше пятидесяти лет. Десять лет я капитан, я его никому не оставлю, даже тебе.
      Тут вмешался Фалерус, который стоял вахту:
      - Она права, господин. Если ветер продержится, мы еще покажем этим сволочам свои подметки.
      Йама впервые задумался, не стоит ли отдать капитану Лорквиталь прямой приказ, но одна мысль, что она будет подчиняться ему с беспрекословной готовностью машины, привела его в настоящий ужас. Еще хуже была другая возможность. Если он призовет машины, чтобы убить префекта Корина, не впадет ли он сам в такую ярость, что перебьет всех вокруг? Он отомстит за своего отца, но как обычный человек.
      На мостик поднялась Тамора. Она надела кирасу и повесила на плечо мушкет. Дуло его поблескивало над выбритым черепом. Капитан Лорквиталь мягко заметила:
      - Что-то я не помню, чтобы приказывала команде вооружиться.
      - По крайней мере мы сумеем показать зубы, - мрачно процедила Тамора. Почему ты не уходишь в туман?
      - Они преследовали нас в тумане и ночью, - пожала плечами капитан Лорквиталь. - Почему днем должно быть иначе?
      В этот момент впередсмотрящий в "вороньем гнезде" что-то крикнул. Вода вокруг "Соболя" начала пениться, как будто под поверхностью включились насосы, создавая гигантские фонтаны. На воде образовались глянцевитые холмики, разбрызгивающие пену и тонкие струйки песка. Весь экипаж столпился на корме, но Агиляр их разогнала, крича, что надо следить за парусом. Капитан Лорквиталь приказала Фалерусу взять лево руля, но пока "Соболь" разворачивался, вокруг все время возникали новые холмики.
      Мимо корабля пролетел косяк рыбы, двигаясь так беспорядочно, что некоторые особи выскакивали на воздух и даже шлепались на палубу. Это были крупные рыбины длиной с руку, тусклые красноватые пластинки хитина покрывали их узкие головы и спинные плавники. Рыбины бились о палубу, пытаясь выбраться через шпигаты. Йаме пришло в голову, что это, по всей видимости, спутники-прилипалы землероек.
      Попав между двух восходящих течений, "Соболь" начал медленно крутиться на месте. Парус то вздувался, то опадал. Агиляр приказала его зарифить, но прежде чем матросы успели повиноваться, раздался треск, и штаг разлетелся. Свободный конец ударил в парус и выдрал из него длинную полосу, удерживающий его блок со свистом пронесся по воздуху и врезался в палубу прямо у ног Таморы.
      Пакетбот дал еще один залп. Слева от "Соболя" лазерный луч чиркнул по волне, превратив ее в пар. Вода перехлестнула шкафут. Брызги заливали парус с верхушки до основания. В тот же миг Йама увидел, как за кормой из воды поднялась какая-то ветвь или дерево. Предмет был белым и ноздреватым, как что-то мертвое, долгое время носившееся по волнам.
      Капитан приказала быстро убрать парус и, обернувшись к Таморе, велела ей вернуть на место меч и мушкет.
      Йама положил руку на плечо своей спутницы и сказал:
      - Они в любом случае схватят меня.
      Тамора метнула в него мрачный взгляд и ответила:
      - Этот пугач я брошу, но меч оставлю. Пусть он не так уж хорош, зато он - мой, и его вынут из моих рук, только когда их скует смерть.
      Мелькнула вспышка еще одного залпа, но на этот раз пакетбот целился не в "Соболя". Сейчас он палил куда-то в воду у своего борта, постепенно скрываясь в клубящихся облаках пара и красных вспышках разрядов. Матросы на нок-реях с воплями заскользили к палубе, а "Соболь" содрогнулся, как будто наскочил на невидимое подводное препятствие. Йаму швырнуло на верхнюю ступень трапа, и он зацепился там, пока "Соболь" перекатился на левый борт, а затем резко выпрямился. Вокруг корабля возник целый лес белых ветвей, словно стремительно мелеющая река обнажала деревья, затонувшие в прошедшие века.
      Тамора выругалась и сдернула с плеча мушкет, но Йама, вспомнив свой сон, удержал ее от пальбы.
      Волны вокруг корабля были усеяны длинными щупальцами, которые, извиваясь, тянулись из воды и словно что-то искали в воздухе. Некоторые заканчивались листообразными гребными лопатками, на других виднелись ряды присосок, третьи, заостренные, венчались целым букетом тонких стрекательных волосков. Огромные, скользкие, стреловидные существа двигались под кипящей поверхностью реки. Многие достигали размеров "Соболя", а некоторые были даже длиннее.
      Спутники-прилипалы землероек поднялись к самой поверхности.
      Капитан Лорквиталь прислушалась к совету Йамы и приказала экипажу отойти от поручней и сложить пики и алебарды, которыми они успели вооружиться. Матросы тут же взобрались по вантам, увертываясь от щупальцев, а те тянулись к мачте и дергали за лини и штаги, словно за гитарные струны. Агиляр стояла на носу, положив абордажную саблю себе на плечо, и решительно вертела головой то вправо, то влево, следя взглядом за щупальцами, будто приманивая их поближе.
      Пандарас и Элифас как раз взбирались по трапу на мостик, когда корабль опять содрогнулся и целый пучок гигантских щупальцев шлепнулся на кормовой поручень, который тут же раскололся под весом обрушившейся на него плоти.
      Кто-то из команды рванулся вперед и всадил нож в скрутившиеся кольцами скользкие плети. Это оказался юный дружок Пандараса, Пантин. Щупальца вились вокруг него, как змеи. Одно выхватило нож из его рук, два других захлестнули шею и ноги. Пантин не успел даже вскрикнуть, как оказался в воздухе. Щупальца напряглись, растягивая тело в разные стороны. Ярко-красная струя крови хлынула на белые доски палубы, а щупальца с клочьями тела несчастного юноши шлепнулись в воду и скрылись в глубине.
      Все новые скользкие плети переваливались через парапет. "Соболь" стал крениться на корму. Матросы в снастях крепче уцепились руками и ногами, тощий Анчиаль взобрался на самую верхушку мачты, упершись коленями себе в подбородок, а щупальца под ним шарили в "вороньем гнезде".
      Йама вспомнил полипов, которых видел в каналах в толще Дворца Человеческой Памяти. Те давным-давно утеряли какую бы то ни было способность к мышлению. По крайней мере так сказал Йаме Магон. В свои водоемы они возвращались лишь по привычке. Тем не менее они помогли Йаме, сломав мостик перед самым носом у пса преисподней. Йама подозревал, что сегодняшние гиганты отличаются не только размерами, но и интеллектом. Они действуют не слепо, они что-то ищут. Он вцепился в парапет и стал вглядываться в воду, где ходуном ходила густая масса щупальцев. Прямо под собой он увидел глаз величиной с человеческую голову, в центре которого сверкал обведенный золотой радужкой круглый зрачок. Глаз долго-долго смотрел на Йаму, а потом погрузился в кипящую белыми ключами пучину.
      Йама понял, что искали полипы. Сделав сальто, он прыгнул на главную палубу и приземлился на руки и колени среди медленно шевелящихся колец и плетей.
      Кто-то вскрикнул, Йама поднял глаза и увидел, что к нему летит Тамора, подняв над головой меч. Она приземлилась на ноги, качнулась, схватила Йаму за плечи и прокричала прямо ему в лицо:
      - Я не дам им тебя убить!
      - Они меня ищут! Они не могут различить корабли и потому ищут меня!
      Что-то обмоталось вокруг бедер Йамы. Мокрое щупальце шлепнуло его по груди, а сотня тончайших нитей стала обшаривать тунику. Одно щупальце, толстое, как рука, захлестнуло талию Таморы, еще три, вытянувшись в тонкую веревку, обматывались вокруг ее кирасы. Она подняла обе руки, так что меч изогнулся у нее над головой.
      Йама перепугался, что она сделает что-нибудь не так, и их обоих убьют. Он потянулся к ее руке, но щупальце, тонкое и прочное, как металлическая проволока, обвилось вокруг его кисти и потащило ее вниз. Что-то мокрое и эластичное шлепнуло Йаму по лицу, залепив глаза и ноздри. Он ощутил отвратительную вонь, пахло рыбой и тухлыми яйцами. Йама чувствовал, как сотни крошечных присосков сжимаются и разжимаются на его коже, пока щупальце принимает форму его лица. Оно растекалось и теперь закрывало ему рот, что-то сильно прижимало его губы, и Йама испугался, что задохнется. Давление все усиливалось. Йама со всей силы сжимал челюсти, но какой-то предмет размером с мизинец протиснулся ему в рот, обследовал щели между зубами и деснами и выскользнул наружу.
      Щупальце сползло с лица Йамы. Толстая плеть вокруг его ноги расплелась и утянулась прочь. Теперь уползали все щупальца, они утолщались и, переваливаясь через борт, шлепались в море. Корабль заскрипел и выровнялся на волнах. Тамора опустила меч и уперлась его острием в палубу, чтобы матросы не заметили, как дрожат ее руки.
      Йама побежал к сломанному поручню, но гибкие тела уже погружались в бурлящую воду, мутную от поднявшегося из речных бездн песка.
      Вверху закричал Анчиаль, вернувшийся в "воронье гнездо". Йама вспомнил о пакетботе и оглянулся. Но тот исчез.
      28. ШТОРМ
      Капитан Лорквиталь настояла, чтобы "Соболь" покружил над тем местом, где в последний раз видели пакетбот, но на воде плясало лишь несколько деревянных обломков и больше ничего. Ветер усиливался, отгоняя пелену тумана к дальнему берегу. Волны стали крупнее, гребни их яростно пенились. Бесконечной чередой они накатывались на "Соболя", то подхватывая его, то вновь швыряя в пучину вод. Темнело, и судно снова оказалось в тумане.
      Капитан Лорквиталь развернула "Соболя" носом к волнам, но они становились все выше, накрывали бушприт и катились по главной палубе. Ветер ревел и рвал снасти. Команда в желтых клеенчатых куртках с пристегнутыми к поясам леерами работала на реях, зарифливая парус, а "Соболь" тем временем то нырял носом в провалы, то становился к волнам боком, и они бешено колотили в борт, а по всей палубе, словно пули, летели яростные брызги. С главной палубы смыло навес и циновки, та же судьба постигла бамбуковые клетки с курами и цесарками.
      Четверо пассажиров укрылись в каюте Лорквиталь. Хуже всех переносил качку Пандарас, его несколько раз вырвало в стоящее тут же ведро. Между спазмами несчастный бормотал непрерывные извинения. Тамора, скрестив ноги, сидела на капитанской койке и не сводила глаз с Элифаса, который пытался заинтересовать Йаму своей теорией о причинах возникновения шторма.
      Но Йама почти не слушал старика. Мыслями он все еще пребывал под громадной толщей воды, в мире гигантских землеройных машин. Ему казалось, что это маленькая каюта: уходящий из-под ног пол с войлочными половиками, раскачивающиеся фонари, которые отбрасывают дикие тени на гобелены полированных стен, - все это медленно превращается в дым. И, кто знает, вдруг на самом деле это - просто картина, спроецированная на дымные струи, и теперь она потихоньку растворяется, открывая взору реальный мир?
      Землеройки вернулись к своим вековым траекториям, В сопровождении стай рыб-прилипал они снова перепахивали речное дно, перекликаясь среди черных холодных течений. Йама как будто оказался в ловушке, не в силах вырваться из паутины их механического сообщества.
      - Останься с нами, - взывали они. - Смотри за нами! Укрепляй наш дух! Их зов, как песнь сирены, соблазнял и манил, задевая таинственные струны в самой глубине его сердца. Эти существа утверждали, что им известны все чудеса мира, ведь в конце концов все возвращается в реку. Они говорили, что помнят его народ. Они расскажут ему все, что знают, пусть только он сольется с ними в счастии вечного обновления мира.
      Кто-то тряс Йаму за плечо и шептал в ухо:
      - Господин, господин! Ты спишь? - Другой голос заметил: - Он не спит. Он либо в шоке, либо устал, вызывая чудовищ из глубины реки. - Третий голос резко сказал: - Мне приходилось видеть воинов после сражений. Они выглядели точно так же. Если он не очнется сейчас, то может вообще не очнуться. Снова первый голос: - Его монета наполнилась сиянием! Видите? Видите? Господин, я ее забираю. Я боюсь, она причиняет тебе зло.
      Все это было далеко и совсем не важно, вроде безобидной болтовни привидений. Очень смутно Йама ощущал, что его хлопали по лицу, прикладывали ко лбу холодный компресс, ходили вокруг него. Песни глубин были ближе, чем окружающие голоса или движения его тела, а изрезанная каналами равнина в речной бездне выглядела более ярко, чем ходящая ходуном кабина с болтающимися фонарями.
      Один из призраков произнес:
      - Это может его убить.
      Йама пытался им объяснить, что только этого он и желает: выскользнуть из своего тела, скрыться в глубинах, где землеройки поют песни, в которых каждое слово наполнено истиной и заряжено мудрой любовью Хранителей.
      Что-то впилось ему в шею, Сердце бешено заколотилось, и Йама снова очутился в каюте. Вот он лежит на койке, а над ним склонилось острое узкое личико Пандараса. Снаружи ревел ветер, сам себе грозя небесными карами, в каюте все пребывало в движении. Вещи смещались туда-сюда, фонари раскачивались вслед за ныряющей палубой.
      - Он очнулся, - сказал Пандарас стоящим за его спиной людям.
      Йама отвернулся, но понял, что он один. Глубины и певцы этих глубин пропали.
      Сильные руки повернули его голову. Женщина с яростным, как у тигрицы, лицом требовательно смотрела ему в глаза. Йама проговорил:
      - Я узнаю тебя, Дирив. Пора нам снять маски. - А потом он заплакал, потому что понял: Дирив мертва или навек потеряна для него, и детство его сожжено дотла.
      В конце концов они решились сделать ему инъекцию адреналина.
      - Ты ускользал от нас, господин, - объяснял Пандарас. - Вот Тамора это и предложила.
      - Это был шок, - бросила Тамора. - Я уже видела такое. Лекарство действует на большинство рас.
      Элифас кивнул:
      - Хранители всех нас сотворили по своему образу и подобию, до самых мелких деталей.
      - Чувствуется, что на твое племя у них времени не хватило, - пробурчала Тамора.
      Йама уже сидел на краю койки, хватаясь за нее при каждом взлете и падении корабля.
      - Я позвал их, а потом они стали звать меня, - начал объяснять он. Они сильнее меня. Сильнее и мудрее. Мне бы поговорить с ними еще, они так много знают.
      Дверь каюты с грохотом распахнулась, в проеме возникла капитан Лорквиталь, вместе с нею ворвался ветер и посыпались брызги. На Лорквиталь была клеенчатая накидка, с которой водопадом стекала вода прямо к ее голым ступням. С трудом прикрыв дверь, она взглянула на Йаму и сказала:
      - Значит, адреналин тебя не убил. Некоторые расы этого не переносят. Сердца их разрываются, а иногда распухает язык и душит своих хозяев. Элифас говорит, это ты вызвал шторм.
      - Холодное течение больше не поднимается, - объяснил Йама. - Я думаю, шторм скоро пройдет. Он может потопить "Соболь"?
      - Я бы не стала его испытывать.
      - Я ничего не могу сделать, - с сожалением произнес Йама. Он ясно увидел, что капитан Лорквиталь ему не поверила, и, кроме того, понял, что эта смелая умная женщина боится его самого больше, чем любого шторма. Она коротко кивнула и быстро вышла.
      Шторм бушевал всю ночь, весь следующий день и стал утихать только на утро третьих суток. Когда вскоре после рассвета Йама вышел на палубу, то Фалерус, который чинил поломанные поручни, отвернулся и оберегающим жестом коснулся горла.
      Шторм гнался за "Соболем" по пятам. Теперь дальний берег находился всего в лиге по правому борту. Он представлял собой путаницу каналов, змеящихся между зелеными отмелями и густыми кущами мангровых лесов. Старая береговая линия выглядела невысоким обрывом, обнажившимся много лет назад из-за падения уровня реки, теперь он темной линией извивался далеко за мангровыми зарослями, подрагивая и мерцая в раскаленном мареве воздуха. "Знак моего рождения", - подумал Йама и в который раз уже задался вопросом: не является ли он на самом деле разрушителем мира, а вовсе не его спасителем? Солнце едва проглядывало сквозь тонкую пелену облаков, но было очень жарко и от палубы поднимался пар.
      Лорквиталь нигде не было видно, но Йама нашел Агиляр. Она помогала Анчиалю и седому рабу убирать покрытые защитной пеной детали машин в трюм. Из-за шторма весь груз сместился.
      - Моя мать спит, - объяснила молодая женщина и бросила на Йаму тяжелый, вызывающий взгляд. - Она оставалась на палубе практически весь шторм. Думаю, она всех нас спасла.
      - Если бы я мог прекратить шторм, я бы это сделал, - сказал Йама.
      - Ты околдовал мою мать, - заявила Агиляр, - но не все из нас поддались твоим чарам.
      - Я только просил меня перевезти и, кстати, заплатил за это. На что ты там смотришь?
      Агиляр привязала электрический фонарь к веревке, и теперь два матроса опускали его в отверстие, которое они проделали между двумя покрытыми пеной яйцами из груза.
      - Судно дало течь, - ответила Агиляр. - Потому и смотрю. Йама заглянул вниз. На самом дне темного конуса фонарь качался над собственным отражением.
      Капитан Лорквиталь, взъерошенная и невыспавшаяся, стояла у края грузового люка и спорила с дочерью. Агиляр утверждала: обшивка разошлась и теперь трюм наполняется водой, потому что во время последнего профилактического ремонта с корпуса сняли брасы, а ее мать настаивала, что "Соболь" сумел выдержать шторм только потому, что корпус его стал более гибким как раз из-за отсутствия некоторой части брасов.
      - Вода могла попасть под брезент, - говорила капитан Лорквиталь. - Три дня по палубе почти все время ходили волны. Мы были скорее в реке, чем на ней.
      - Брезент был закреплен очень надежно, - упрямо возражала Агиляр, - к тому же вода прибывает.
      С люка убрали стальные обручи, а брезент скатали. Анчиаль и один из рабов поднимали по частям груз с помощью закрепленной на мачте лебедки. Вся палуба оказалась загромождена покрытыми пеной овальными предметами. Наконец капитан Лорквиталь и ее дочь спустились в трюм. Пробыли они там довольно долго, а когда поднялись, лицо у Лорквиталь выглядело очень мрачно.
      - Нам требуется ремонт, - сообщила она Йаме, - но я все же была права. Шторм не расшатал обшивку. Там такая дыра, как будто кто-то зубами вырвал клок.
      Двое матросов работали на ручной помпе, выкачивая воду из залитого трюма, и она потоком лилась за борт. С правого борта спустили кусок полотна, натянув его как можно туже веревкой, которая проходила под килем. Из трюма доносился стук и скрежет. Агиляр спустилась туда, а вернувшись, мрачно покачала головой. Она сообщила, что часть груза плавает, а другая постоянно перемещается.
      - Если нам повезет, он нас не опрокинет и не увеличит пробоину, но там и сейчас такая дыра, что через день-два мы все равно пойдем ко дну. - Агиляр в упор посмотрела на Йаму. - Я думаю, на этом рейсе - проклятие.
      29. ЧЕРНАЯ БАШНЯ
      У "Соболя" ушел целый день, чтобы добраться до твердой земли. Капитан Лорквиталь на реактивных моторах осторожно пробиралась между пахучими тонкими отмелями и зарослями молодых ризофор, по паутине извилистых каналов, которые рассекали заросшую желтым камышом равнину. Фалерус сидел в "вороньем гнезде" и высматривал путь среди тростниковых мелей, а седой раб одной с Пандарасом расы стоял на бушприте и измерял лотом глубину.
      Наконец капитан Лорквиталь привела свой тонущий корабль к одному из островов с дальней стороны камышовых зарослей. Через стволы голубых сосен, которые заселили остров, были перекинуты канаты, скользившие по кожаным хомутам, обильно смазанным пальмовым маслом. Команда и пассажиры налегли на брашпиль, вытягивая корабль на берег, пока из воды не показалась пробоина.
      Ночлег пришлось устроить на острове, так как судно лежало почти на боку. Вокруг ночлега разожгли дымные костры, чтобы отогнать тучи черных мух и мошки. Йама сел поодаль от остальных и при свете электрического фонаря просматривал бумаги своего отца, еще раз прослеживая и проверяя логические цепочки, на которых основывались сложнейшие расчеты.
      Измерения, цифры, вычисления были у эдила настоящей манией. Он верил, что существует некое золотое правило, согласно которому все можно разделить на все остальное, и в результате останется неделимое ядро, первичная константа, гармонизирующая мир, а возможно, и самое Вселенную. Тайный знак Хранителей. Исследования эдила так ничего и не дали, лишь завели его в лабиринт, где он окончательно заплутал. Однако эти расчеты оказались иными.
      В течение почти пятнадцати лет эдил каждые десять дней проводил измерения уровня Великой Реки в окрестностях Эолиса, наблюдая за ее медленным отступлением от старой береговой линии. Основываясь на этих данных и проделав сложнейшие оценки воздействия сезонных колебаний и буферного эффекта ледяных полей Краевых Гор, эдил рассчитал время, когда уровень реки начал падать. Ответ получился неточным, содержащим массу оговорок и ограничений, но Йама понял, что из него следовал однозначный, хотя и очень нерадостный вывод.
      Неумолимое истощение Великой Реки началось примерно в то же время, когда старый констебль Эолиса нашел в белой лодке младенца, сидящего на груди мертвой женщины.
      Сейчас Йама опять рылся в таблицах измерений и вникал в бесконечные столбцы расчетов, пытаясь понять, что они могут значить. Сомнения, страх, удивление волнами чередовались в его душе. Большинство людей видели причину усыхания реки в действиях еретиков. Значит, он - их создание? Или, быть может, падение уровня как-то связано с его рождением.
      Когда Йама наконец оторвался от бумаг, то заметил, что кто-то, очевидно Пандарас, прикрыл его плечи одеялом. Костер догорел. Весь лагерь спал, остался только вахтенный и темная фигура на фоне черной воды, заметная лишь благодаря огоньку сигареты. Йама выключил маленький фонарик, улегся на кочковатую землю, завернулся в одеяло и мгновенно уснул.
      * * *
      На рассвете его разбудила Тамора. Исчез Элифас, сообщила она. Никто не видел, как он ушел, даже старый раб, который стоял ночную вахту.
      - Он вернется, - сказала капитан Лорквиталь. - Он ведь очень любопытен, вот и отправился осмотреть окрестности.
      Однако Тамора с некоторым удовлетворением заявила, что это лишь доказывает, будто Элифас был предателем, сообщавшим префекту Корину об их перемещениях. Она настаивала, что следует отправиться в погоню, схватить его, судить и немедленно казнить. Йама уговаривал ее проявить терпение, и камень свалился у него с души, когда ближе к полудню Элифас вернулся, как ни в чем не бывало войдя в лагерь, словно к себе домой.
      Он рассказал Йаме, что ходил в дальний конец острова.
      - Я знаю эту часть берега, брат. Мы находимся совсем рядом с краем мира и чудесным оракулом, который расположен за ним.
      Йама сидел на поросшем мхом стволе в лужице солнечного света. Пандарас стриг ему волосы. Агиляр и Анчиаль обрубали сучья со спиленной сосны. По поляне разносился стук их топоров. Пахло свежими опилками и сосновой смолой. Посреди лагеря, на раскаленных добела углях стоял котел с варом, струйка его пахучего дыма кружилась в жарком мареве воздуха. На самом солнцепеке, там, где кончалась тень от деревьев, лежал на мелководье "Соболь". Два раба под надзором Лорквиталь работали по пояс в воде, обрезая и выламывая поврежденные доски.
      - Берег наверняка очень изменился, - заметил Йама. - Как ты можешь так уверенно говорить?
      - Если ты пойдешь со мной, брат, то все сам увидишь. С той стороны острова очень мелко. Мы легко переберемся к старой береговой линии, дойдем до оракула за краем мира и тут же вернемся. Все за один день.
      Пандарас пропустил пальцы сквозь состриженные пряди волос Йамы. Помолчав, он сказал:
      - У тебя на голове под кожей какие-то уплотнения, господин. Тут и тут.
      Гладкие и плоские, они имели острые края и слегка смещались под пальцами. Одно было в два раза больше другого. Йама так и не знал, что это, вернее, не мог подобрать им названия, но никакой тревоги не испытывал.
      - Одно из них я заметил несколько дней назад, - сказал он. - Они не болят. Это все ерунда.
      - Мой господин болен, - обратился к Элифасу Пандарас, - ему нужен отдых.
      - Со мной все в порядке, - вмешался Йама. - Где это место?
      - Идти недолго. Это просто прогулка, - ответил Элифас, - даже для такого старика, как я. Это очень необычное место, брат, я думаю, ты многое там узнаешь.
      В конце концов решили устроить целую экспедицию. Капитан Лорквиталь послала с ними повара: пусть соберет кореньев и зелени. Тамора ни за что не хотела оставаться, Пандарас - тоже, хотя он все еще чувствовал сильную слабость после качки.
      Перейти остров оказалось совсем нетрудно. Под плотными кронами голубых сосен, которые росли вдоль центрального гребня, почти не было растительности. Элифас спускался впереди всех по тропинке, прорубая дорогу сквозь заросли тамариска и дикого винограда. Наконец они оказались на залитой солнцем опушке у края мелкого проливчика, отделяющего остров от невысокого обрыва старой береговой линии.
      Башня была черной и стройной. Она стояла в полулиге от них, четко вырисовываясь на фоне ярко-синего неба. Элифас рассказал, что когда-то ее украшали молитвенные флаги и знамена, а с верхушки запускали воздушных змеев с людьми, чтобы следить за летающими островами.
      - Каждое лето здесь размещался лагерь солдат-монахов. Воздушные течения во многом похожи на речные, а тут как раз находится место, где острова сбиваются в архипелаги, которые тянутся далеко в небо.
      Летающие острова!
      Ребенком Йама каждый год бывал на дальнем берегу, когда амнаны в начале зимы переправлялись через реку и устраивали там празднество, но он только один раз видел летающий остров с близкого расстояния. Хотя острова во множестве плавали за пределами мира в просторных глубинах синего неба, которое окутывало обитаемый мир, обычно они были так удалены, что, даже когда Йама смотрел в бинокль своего отца, они выглядели просто жирными точками. Говорили, что на островах живут мятежные машины, что орды еретиков, людоедов и пиратов летают с одного острова на другой на спинах орлов с металлическим оперением или на воздушных шарах и змеях. Когда-то Йама надеялся, что люди его расы тоже могут там жить.
      Йаме пришлось увидеть летающий остров вблизи два года назад. Это был последний праздник, на котором присутствовал Тельмон; в конце той зимы он отправился в низовья на войну, а весть о его смерти достигла замка в середине лета, вскоре после солнцеворота.
      В тот день Тельман с Йамой отправились охотиться на казуаров. Они далеко ушли от дыма, грязи и толкотни фестивального городка, устроенного жителями Эолиса. Зима тогда наступила рано. Тельмон и Йама оделись в теплые шерстяные пончо. Струи пара вырывались при каждом дыхании из ноздрей их лошадок-пони. Казуаров они так и не нашли, но когда совсем уже решили возвращаться, вспугнули василиска.
      Существо размером с небольшую собаку стояло на четырех ногах перед норой, вырытой под зарослями шиповника. Напоминающая брыжи грива стала дыбом, василиск зевнул, показав черную пасть с тройным рядом зубов, и дугой изогнул голый членистый хвост над своей спиной. С изогнутого острия жала свисала единственная капля яда.
      Тельмон и Йама держались на безопасном расстоянии, но пони у Йамы так испугался, что юноше пришлось слезть, взять животное за голову и подуть ему в ноздри, чтобы оно успокоилось. Йама стал швырять в василиска камнями, но тот перехватывал их в воздухе и глотал, что очень забавляло Тельмона.
      - Он глотает камни так же, как птица, чтобы перетирать ими в желудке пищу. Амнаны говорят, что василиск скорее сам себя ужалит, чем позволит поймать. В отличие от змей у них нет иммунитета к собственному яду.
      - Доктор Дисмас говорит, что их разбавленный яд может лечить язвы и фистулы. Думаю, он хорошо бы заплатил за этого зверя. Мы его сумеет убить, Тель. Он не сможет следить за обоими флангами сразу.
      - Доктор Дисмас фантазер, - отозвался Тельмон. - Он рассказывает так много всяких сказок, что давно забыл, где правда, а где ложь. Тебе не следует с ним разговаривать, Йама. У него к тебе какой-то странный интерес.
      Тельмон сидел в седле очень прямо и внимательно наблюдал за василиском. Не снимая перчаток, он в одной руке держал поводья, а другую положил сзади, рядом с гнездом, в котором крепилось его копье. Сержант Роден лишь недавно обрил ему голову, оставив только островок на самой макушке. У кавалеристов такая прическа была в моде. Квадратный островок из волос служил подушкой между шлемом и черепом. Свое красное пончо Тельмон аккуратно откинул назад, чтобы освободить себе руки, и теперь стал виден его камзол на толстой серебристой подкладке. Высокие сапоги были так начищены, что сияли даже в сумерках. В нем было все, о чем Йама мог только мечтать: элегантность, утонченность, доброта и интеллект.
      - Оставим этого храбреца, пусть живет, - сказал Тельмон. - Пока светло, попытаем еще раз счастья с казуарами.
      Они поехали дальше. По дороге Йама сказал:
      - Доктор Дисмас говорит, что он может разузнать о моей расе, поэтому он хочет меня обследовать.
      - Доктор Дисмас скор на обещания, Йама. Это очень дешевый и быстрый способ заставить людей испытывать благодарность. Думаю, он куда-нибудь переедет раньше, чем успеет хоть что-то выполнить.
      - Вдруг тебе попадется кто-нибудь из моей расы, Тель? Ты уж следи. Разумеется, когда ты не будешь занят еретиками или женщинами.
      - Я буду очень внимателен. Каждую минуту каждого дня, но обещать ничего не могу. Ты же знаешь, отец посылал очень много запросов, но без всякого результата. Маловероятно, что я случайно столкнусь с человеком из твоей расы.
      По пологому склону они доскакали до вершины холма. В высокой траве пролегали узкие тропы. Тельмон сказал, что их наверняка протоптали казуары, но всадники обнаружили только двух самок павлина, которые выскочили из-под копыт их пони и растаяли в сумерках. Йама все еще успокаивал своего пони, когда Тельмон вдруг увидел летающий остров.
      Он выглядел как небольшой круглый холм или курган, но находился там, где не мог стоять ни холм, ни курган: высоко над длинной плоской линией горизонта, очерчивающей край мира. Когда Йама и Тельмон подъехали ближе, они увидели, что летающий остров приземлился на широкой площадке источенного временем базальта. Он представлял собой плотное переплетение фиолетовых и красных прожилок, трубок и пузырей. Шириной остров был с поле пеонина, а высотой в два раза больше, чем обычный дом. Он весь был наполнен шорохами, шумами, скрипом и потрескиваниями, как будто все его сосуды и пузыри без конца сталкивались и налетали друг на друга. А в самой чащобе вспыхивали и гасли маленькие огоньки. Йама испугался, подумав, что там могут гореть фонари пиратов или еретиков, но Тельмон только рассмеялся и объяснил, что это светится водород, выходящий из сдувшихся подъемных емкостей острова.
      - Еретики такие же люди, как ты и я. Им не нужны плавающие острова ни в воздухе, ни на реке. А вот птицы там гнездятся, кроме того, острова населены некоторыми видами крабов, которые живут только здесь. Они питаются отмирающими растениями и очень яростно защищают свой дом. Еще там есть необычные раки, они процеживают воздух, вылавливая из него споры. Остров по сути является единым организмом. Конечно, он состоит из многих видов, но все они давно утеряли автономность и могут функционировать только внутри целого. Каждый из них - это слуга со своей собственной частью работы, специализируясь в ней, они все потеряли способность жить отдельно. Совсем как у нас в замке, правда?
      Этот остров скорее всего болен. Обычно они не подходят так близко к миру. Там, в небесах, существует другая жизнь, Йама, она совсем не похожа на нашу. Тебе бы расспросить о ней Дирив. Говорят, что ее народ когда-то летал туда, но потом бросил это дело и стал жить среди нас.
      Йаму задело последнее замечание и он сказал:
      - Эту историю придумало Болотное Племя. Если бы такое и правда бывало, Дирив бы мне сказала.
      Тельмон улыбнулся.
      - Ты в нее влюблен. Не отрицай! Ведь я - твой брат. Настоящий брат, как если бы ты был одной крови со мной. Я видел, как ты растешь, и мне кажется, ты быстро мужаешь. Пора тебе подумать и о собственной жизни, ведь она может оказаться короче, чем хотелось бы.
      - А может - длиннее, - возразил Йама.
      - Кто знает? Нам это неизвестно. Ужасно не знать, кто ты и зачем явился в этот мир, но все же ты не должен заполнять свою жизнь мечтами. Мне бы хотелось, чтобы ты оставил свои сумасшедшие идеи. Возможно, Дирив тебе поможет. В смешанных браках нет ничего дурного, а уж ее отец наверняка будет счастлив.
      - Я пойду на войну, Тель, - солидно заявил Йама. - Как ты. Я хочу сражаться с еретиками и помочь возродить мир. Вдруг я встречу людей своей расы на пути к срединной точке мира?
      - Все может быть. - Тельмон оглянулся. - Темнеет, а пони устали. Лучше вернемся сюда в другой раз при дневном свете.
      Но когда они прискакали туда на следующее утро, остров уже улетел, оставив после себя паутину мелких каналов, проеденных в породе базальтового плато, где он приземлялся. Возможно, остров все-таки не был болен, предположил Тельмон, а может, он излечился, высосав минералы из скальных пород. Тельмона очень занимали мысли о том, как устроен мир и населяющие его создания. Йама проводил в библиотеке больше времени, чем его приемный брат, но он там в основном мечтал среди книг и географических карт о своей расе и настоящих родителях. Тельмон же совершал на библиотеку кавалерийские наскоки, чтобы прочитать о явлениях, которые ему довелось наблюдать. Он так же охотно вскрывал тушки животных и птиц, которых приносил с охоты, как потом их ел. Подобно своему отцу, он очень интересовался вещами из-за присущей им внутренней ценности. Если бы он стал эдилом, то замок, без сомнения, заполнился бы зверьем, а его сады - экзотическими растениями со всей протяженности мира.
      Но война увела его прочь от родного дома, а потом он умер.
      Йама и сам не знал, запомнил ли он летающий остров из-за василиска или василиска из-за летающего острова, но оба накрепко врезались ему в память. Иногда он все еще мечтал, что его народ живет где-то среди летающих островов. Однажды, когда он был заперт в келье Департамента Туземных Проблем, ему приснилось, что он вместе с Дирив летит к людям своей расы, она держит его в объятиях и машет по воздуху сильными белыми крыльями, которые у нее почему-то выросли.
      А теперь он сам увидит архипелаги островов, если, как обещал Элифас, они будут летать за краем мира. Йама шел поперек потока, сопротивляясь сильному течению, которое завихривалось вокруг его ног, потом талии, потом груди, наконец он рванулся вперед и поплыл мощными гребками к заросшему осокой дальнему берегу пролива. Внезапно его охватила беспричинная радость. Казалось, со смертью префекта Корина он вернул себе право распоряжаться собственной жизнью и может делать теперь что хочет в этом заполненным чудесами и приключениями мире.
      Йама подтянулся к берегу, перекатился на спину и лег на пружинящую камышовую подстилку. Пока вода ручьем стекала с его одежды, он грелся в лучах жаркого солнца и наблюдал, как остальные сражаются с течением, направляясь в его сторону. Тамора держала над головой меч, Пандарас ехал на мощной спине кока. Элифас наполовину шел, наполовину плыл, разгребая перед собой воду удивительно ровными ритмичными движениями. Его соломенная шляпа сидела прямо у него на макушке.
      Йама стряхнул воду с глянцевых страниц своего томика Пуран, взглянул на картинку последнего вознесения Анжелы и спрятал книгу. На камыш села стрекоза и, поглядывая на него призматическими глазами, стала чистить когтистыми передними лапками свои пронизанные жилками крылья длиною с человеческую руку. Когда его спутники выбрались на берег, она вспорхнула и с сухим треском исчезла среди камыша. Йама хотел сразу идти дальше, но кок сказал, что нужно сначала поставить ловушки для раков.
      - Мне попадет от капитана, если я ничего не поймаю. Она так любит раков с подсолнечным маслом. Тогда она будет меньше сокрушаться о пробоине.
      Повар был крупным лысым мужчиной с серовато-розовой кожей и круглым, меланхоличным лицом. Звали его Тибор. Он носил только обтрепанные брюки с веревкой вместо пояса и непрерывно курил сигареты, ловко скручивая их из обрывков бумаги и черных полос Табака, который прятал в пластиковом кисете. Он рассеянно отмахивался от кружащих над ним насекомых, а когда говорил, то в конце каждого предложения проводил кончиком красного языка по своим черным губам, словно пробуя на вкус собственные слова.
      Йама, научившийся этому еще в детстве, помог Тибору сплести ловушки из длинных полос камыша, Ловушки были совсем нехитрые: плотно сплетенные корзинки из стеблей камыша с обращенными вовнутрь острыми кольями. Раки заползали, а назад уже выбраться не могли из-за кольев. Большие руки Тибора с шестью длинными пальцами вокруг мягкой чувствительной ладони работали быстро и ловко, успевая сплести две ловушки на каждую, сделанную Йамой. Кок положил в них наживку из пахучего жира и расставил на равных расстояниях вдоль берега по краю течения.
      Они разговорились. Кок принадлежал к расе, находившейся в рабстве уже сотни поколений, в Эпоху Мятежа его отдаленные предки сражались на стороне проигравших машин. Согрешив против воли Хранителей, они сделались их рабами, а значит, рабами всех свободных людей Слияния. Большинство из них были храмовыми рабами-иеродулами, но Тибора продали на рынке, когда оракул его храма умолк в самом начале войны с еретиками.
      Тибор без горечи относился к своей судьбе, не теряя спокойствия, даже когда объяснял, что длинные вертикальные шрамы на его груди обозначают места, где ему выжгли соски.
      - Это для того, чтобы я не мог кормить детей. У нас это делают мужчины. Владельцы не желают, чтобы у нас были семьи. Детей у нас забирают при рождении и вскармливают искусственным молоком. Если бы они хоть раз покормились от меня, тогда они не смогли бы питаться ничем другим, и я бы кормил их три года. Ни один хозяин такого не захочет. Я вижу, ты мне не веришь, потому что у большинства рас детей выкармливают женщины. Однако это читая правда. Так что вместо собственных детей я кормлю всех вас.
      Тибор громко рассмеялся собственной шутке. Несмотря на скорбно опущенные уголки рта и скошенные вниз глаза, он по натуре был человеком жизнерадостным.
      - Я не очень-то умен, - продолжал он. - Но оно и к лучшему. Умный раб всегда несчастлив.
      Йама вспомнил библиотекаря в замке эдила. Закиль родился свободным человеком и в отличие от Табора знал другую жизнь. Тем не менее он был счастлив. Не владея ничем, даже собственной жизнью, он все же имел работу, которую любил. Прежде Йама не думал о таких вещах и засыпал Тибора массой вопросов. Они продолжали беседовать, пока Тибор не сказал, что у них хватит ловушек, чтобы два дня кормить весь экипаж, если хотя бы в половину из них что-нибудь попадет, а затем добавил, что сегодня Йама был слугой, а он, Тибор, - господином.
      - Некоторые говорят, что ты раб всех народов Слияния, - сказал Тибор. Йама попросил объяснить, но повар рассмеялся и переменил тему: - Матросы говорят, что это дурная земля. Потому-то они не отходят далеко от корабля. Они мне сказали, что, отправляясь с тобой, я поступаю очень глупо, но они сами же обрадуются свежей пище.
      Пандарас заснул на солнышке, а когда проснулся, увидел, что ноги его, которые он засунул в воду, чтобы охладить, облеплены пиявками. Табор прижег пиявок горящей сигаретой, а Пандарас ужасно расстроился, глядя на кровь, струящуюся по его щиколоткам из маленьких круглых ранок. Он стал жаловаться, что испортил свои почти лучшие брюки и они никогда не вернутся к прежнему виду. Замолчал он только, когда Тамора рявкнула, что если он хочет вернуться, то будет возвращаться один.
      До основания башни добрались быстро, легко взобравшись на невысокий обрыв, каменистый склон которого был источен эрозией. Наверху лежала равнина менее лиги шириной, но казавшаяся бесконечной. На красноватых пятнах латерита и полянах сухой травы виднелись рощицы пильчатой юкки и карликовых пальм, тянулись заросли окры. Во многих местах были обнажения скальных пород, они торчали то вылизанными ветром уступами, то цветным многослойным пирогом, возникшим сотни тысяч лет назад при сотворении мира. Дикие лишайники не сумели уцепиться за голые скалы, и в ярком солнечном свете они тысячью граней сверкали по всей ширине равнины.
      Казалось, что черная башня вплавилась в базальтовый гребень края мира, а может, ее вырастили из скальной породы с помощью древнего искусства, утерянного в те времена, когда Хранители засеяли просторы Слияния десятью тысячами Чистокровных рас. Башня была круглой, гладкой и очень высокой. Ее блестящая поверхность отсвечивала, как зеркало; время совсем не тронуло этот монолит. Вокруг валялись обломки деревянных рам и погнувшиеся обручи когда-то здесь стояли палатки. Когда путешественники приблизились, в воздух поднялась стая воронов, резкими криками они с негодованием прокричали что-то друг другу и скрылись в необъятных небесных просторах.
      Прямо за башней край мира уходил вертикально вниз в бесконечную пелену облаков, и казалось, что мир плавает не в космической пустоте, а в море сплошной белизны. Цепи островов летели на разных уровнях в океане чистого воздуха над собственными тенями на облаках. Сотни, тысячи островов, Йаму поразило их количество.
      Тень черной башни падала на ровный слой облаков, как дорога, а у вершины ее солнечный свет разлагался множеством сверкающих радуг. Рядом протянулись гигантские тени пяти человек, повторяющие каждое их движение. Круглый радужный ореол окаймлял все пять голов. Йама двинул рукой и усмехнулся, когда тень повторила его жест, скользнув по нескольким лигам облачной равнины. Пандарас и повар танцевали и прыгали на самом краю мира, и даже Тамора, которая все время была в напряжении с тех пор, как они ушли от корабля, улыбнулась, глядя на это зрелище.
      - Настоящее чудо, - с гордостью воскликнул Элифас, как будто он привел их сюда специально взглянуть на этот театр теней. - Благодать, ниспосланная Хранителями.
      Тамора обернулась и, прищурившись, посмотрела на солнце.
      - Ха, я так понимаю, все дело в том, под каким углом падает свет, и в свойствах облаков. - Она ни за что не хотела согласиться с Элифасом даже в мелочи, но все же потом ворчливо добавила: - Да, это правда похоже на чудо.
      - Какая красота! - восхитился Пандарас. - Это волшебство, рожденное светом воздуха и туманом. Я сочиню о нем песню.
      - Надеюсь, я не буду присутствовать на премьере, - саркастически заметила Тамора. - Йама, как только мы отдохнем, надо возвращаться.
      Элифас обратился к Йаме:
      - Благословение Хранителей удвоится и утроится на тебе, когда ты посетишь оракул, брат. Мы оставим остальных здесь отдыхать, а туда спустимся вдвоем.
      - Где этот оракул? - спросил Йама.
      Элифас улыбнулся и показал вниз.
      30. КРАЙ МИРА
      К лестнице вело ущелье, у входа в которое высились два утеса, отдаленно напоминавших фигуру человека. Элифас назвал их Стражами. Ступеньки спускались по вертикальной скале на краю мира. Сама лестница была такой широкой, что по ней плечом к плечу могла спуститься шеренга из десяти человек, но ступени оказались крутыми и очень скользкими. Йама вдруг почувствовал, что боится упасть. Он представил, как несется сквозь покров облаков, потом все дальше и дальше, пока не пролетит насквозь кокон атмосферы и не исчезнет, как исчезла Анжела в объятиях одной из собственных копий. Может быть, их тела и сейчас еще летят в пустоте за пределами мира. Следуя за Элифасом, Тамора и Йама цеплялись за украшенную барельефами стену, находя успокоение в лицах и фигурах мужчин, женщин и животных, которые скользили под их пальцами.
      Повар Тибор остался накопать съедобных корней, а Пандарас вызвался ему помочь. Йама отдал мальчику свой томик Пуран и монету, опасаясь, что любой из этих предметов может привлечь к оракулам фантом Анжелы. Конечно, пес преисподней его разрушил, но могут быть еще копии.
      Тамора заявила, что ее долг охранять Йаму. Она считала, что Элифас заведет его в ловушку. Йама не стал ей объяснять, что если она права, то ни ее меч, ни храбрость его не спасут. В сердце его нарастал холод. Чем дальше они спускались, тем большими чужаками казались ему Тамора и Элифас, хуже того, призраками чужаков.
      Край мира был черной вертикальной скалой, которая поднималась над морем облаков и тянулась на тысячи лиг в обе стороны. Она была темной и холодной, единственный свет шел от облачной равнины, отражавшей солнечные лучи. Йама, Тамора и Элифас выглядели как мыши, спускающиеся с горы, или как муравьи на стене.
      Они спускались очень долго. Время от времени на лестнице попадались площадки или уступы, но она неизменно уходила еще ниже. Один раз из утеса ударила струя и аркой повисла над лестницей. Пока она летела к облачному покрову, ее мощную серебристую жилу колебал ветер. Ветер толкал спутников, шептал и свистел, шарил по богатой резьбе, которая покрывала отвесный фасад стены. У Элифаса сдуло с головы соломенную шляпу, и она растаяла в бесконечном океане воздуха.
      Вдруг свет у ног Йамы стал меркнуть. Тамора вскрикнула. Пятью ступеньками ниже Элифас повернулся и впился во что-то взглядом. В его серебристых глазах играли золотистые искры. Пригоршня светлячков подлетела к Йаме и короной окружила его голову, мерцая холодным сине-белым светом. Вскоре лестница обогнула выступ скалы. Взглядам путников открылся широкий уступ и высокая узкая арка, вырезанная в адамантовой породе скалы.
      - Оракул! - объявил Элифас. - Некоторые говорят, что он самый древний во всем мире. Ты многое здесь узнаешь, брат.
      - Во всяком случае, не меньше, чем из любой другой дыры в земле, пробурчала Тамора.
      Элифас повел Тамору и Йаму к арке, внутри ее мелькнул слабый огонек, и она озарилась светом. Он шел не из определенного источника, а, казалось, просто окрашивал воздух, как окрашивают воду кисти художника, когда он кладет их отмокать.
      Помещение за аркой совсем не напоминало Йаме оракула. Тут не было черного диска, не было алтаря или святилища. Вообще ничего не было, только гладкие, слегка прозрачные стены, которые, изгибаясь, сходились над головой. Они словно попали в гигантское, наполненное светом яйцо. Пока Тамора брела по периметру этой лучащейся кельи, Элифас объяснял Йаме:
      - Когда оракулом постоянно пользовались, то один из жрецов становился в центре, и дух аватары говорил его устами. Потому-то здесь нет экрана.
      Тогда Йама задал прямой вопрос:
      - Ты надеешься, что я могу разбудить аватару?
      Эта мысль его волновала. Он так долго сюда шел. Проделал такой путь от умолкнувших оракулов Иза! А ведь этот оракул старше любого другого на обитаемом берегу. Он постиг свою мощь. Узнал, где могут жить люди его расы. Он укротил пса преисподней и уничтожил фантом Анжелы. Внезапно он ощутил, что в мире ему нечего больше страшиться.
      Глаза Элифаса бесстрастно отражали ровный свет кельи. По его лицу ничего нельзя было прочесть.
      - Женщина должна подождать снаружи, - сказал он. - Она может замутить понимание.
      - Я останусь с Йамой, - сказала Тамора. Голос ее эхом отразился сразу от нескольких точек сводчатого потолка. - Если с ним что-нибудь случится, то знай, с тобой случится то же самое. Уж я позабочусь.
      - Ты можешь следить от входа точно так же, как и отсюда, - настаивал Элифас. - Если ты останешься, твое присутствие может все сорвать.
      Тамора скрестила руки.
      - Из-за этого мне уходить? Ты морочишь Йаме голову, заставляя его поверить, что он может воскресить мертвого. Те времена давно прошли. Теперь нам не нужны аватары, чтобы объяснять, как следует жить.
      - Он стоит перед тобою в короне из светлячков. Неужели тебе этого недостаточно? - спросил Элифас, а потом обернулся к Йаме: - Если бы аватара явилась, какой вопрос ты задал бы ей, брат?
      Йама усмехнулся. Он больше не доверял Элифасу, но и не боялся его. Он вышел на середину кельи. В тот же миг свет вокруг него уплотнился. Тамора и Элифас словно растаяли в нем. Превратившись в бесплотные тени, они истончились и исчезли. Казалось, Йама стоит в мерцающем туманном сосуде. И тут он увидел иглу, висящую на фоне спирали Ока Хранителей.
      Это был его мир. Не тот образ, который фантом Анжелы показывал ему в Храме Черного Колодца, а мир, каким он был в этот самый миг. Йама заметил, что если не отрываясь смотреть в какую-нибудь точку, то начинаешь к ней приближаться. Он увидел столпотворение на улицах Иза, черные руины Эолиса, древние сады и гробницы в Городе Мертвых, увидел плосковерхий утес с огородиком, где жили Озрик и Беатрис, увидел белые контуры керамической раковины святого города Гонда. Его взгляд пронесся по дюжине разных городов. Город стеклянных куполов, похожих на мыльные пузыри. Город из белых кубиков, сложенных друг на друга, словно коробки. Город торчащих из озера шпилей. Пещерный город, вырубленный в красном песчанике у излучины Великой Реки. Город на сваях. Йама увидел тысячи лиг бескрайних лесов над топями Потерянных Вод, увидел разрушенные города вдоль края этих лесов. Рваная пелена дыма висела над районами, где войска Департамента Туземных Проблем вели огонь по укрепленному фронту противника.
      Йаме хотелось внимательнее рассмотреть позиции еретиков, но он ощутил, что кто-то из них его ищет, и быстро отвернулся. Теперь перед ним опять была панорама целого мира. Он заметил тянущееся следом разряженное облако слабых огоньков и тотчас почувствовал, как усилилась вибрация смертоносной машины, которую он обрушил на дом торговца. Один из огоньков начал расти, разгораясь и затмевая весь мир, и наконец заключил Йаму в свой сверкающий кокон.
      Если машина и говорила с Йамой, он этого не слышал. Однако до него, будто издалека, доносился его собственный голос, отвечающий на длинную цепь вопросов.
      - Да. Да. Я буду.
      Ослепленный светом, он покачнулся и упал. На мгновение ему показалось, что он упал в пустоту за границей мира. Упал вместе с Анжелой. В ее объятиях.
      Всем телом он ощутил страшный удар, словно на него рухнул весь мир. Йама прикусил язык, и его рот наполнился кровью. В голове засверкали черные и красные молнии.
      Тамора подняла голову Йамы и пальцами стерла кровь с его губ. На одной руке у нее был длинный неглубокий порез.
      Окровавленный до самой рукоятки меч лежал рядом с ней на тускло светящемся полу. Йама обнаружил, что брюки его стали мокрыми от мочи и липли к ногам. Запекшаяся кровь окружала ноздри и рот, голова болела так, словно кто-то пытался расколоть ее острым клином. Его окружали капли расплавленного металла и черные хлопья сажи - остатки светлячков, которые прежде короной висели над его головой, а теперь валялись обуглившимися останками. Элифас исчез, но в святилище были по-прежнему трое. Что-то сидело внутри самого Йамы, смотрело на мир сквозь его глазницы, думало его мыслями. Теперь он понял, зачем ел грязь вперемешку с термитами. Из-за металла в телах насекомых. Металл был нужен машине, которая росла под его кожей.
      Тамора помогла Йаме встать и, поддерживая, заставила походить вокруг, пока он не пришел в себя и не вспомнил, кто он и где находится. Она рассказала, что он, как зачарованный, простоял несколько часов в центре оракула с поднятой головой и закатившимися глазами. Йама попытался описать ей, что видел весь мир, целиком и в деталях, так, как его видели, вероятно, Хранители.
      - Мир выглядит очень странно, - закончил Йама, - огромный и в то же время хрупкий.
      Тут он рассмеялся и ощутил, что смех разрастается в его груди, становится диким и неуправляемым, поднимает его на своих крыльях и уносит... Неизвестно, чем бы все кончилось, но Тамора ударила его по лицу, и боль от пощечины привела Йаму в чувство.
      Он сказал:
      - Смертоносная машина нашла меня, как я сам когда-то нашел ее. А может, она нашла меня уже давно и все это время ломала мою волю, склоняя ее в свою сторону. Тамора, они еще здесь, мятежные машины и аватары. Они потеряли связь с миром в конце Эпохи Мятежа, но они его не покинули. Они говорили со мной или с какой-то частью меня. Только я не помню, что они мне сказали.
      И потрясенный этим открытием не меньше, чем собственным истерическим хохотом, Йама разразился слезами.
      - Ну-ну, - пробормотала Тамора, обнимая и укачивая Йаму.
      - Я служу силам зла, - сказал он. - Я не могу стать другим, а меня создали, чтобы служить злу. Я - его исчадие.
      - Ты только то, что ты есть, - растерянно проговорила Тамора, - и не пытайся быть чем-то большим, иначе угробишь себя, и все.
      Он спросил, что произошло с Элифасом, и Тамора мрачно объяснила, что старику удалось скрыться.
      - Ты так долго пребывал в этом трансе или сне, или что там это было, что я наконец присела отдохнуть. В том, что случилось дальше, - моя вина. Вместо того чтобы следить за Элифасом, я смотрела на тебя и, наверное, задремала на минуту. Этот сукин сын кинулся на меня, и если бы двигался бесшумно, то скорее всего убил бы. Но он не сдержался и завопил, нанося удар, я успела обернуться и нож попал мне в плечо, а не в шею. Я достала его мечом, ранила в бедро, но он сумел убежать. Я бы за ним погналась, Йама, но боялась тебя оставлять. Он не вернулся, надеюсь, свалился за край мира или истек кровью. Но я не почувствовала клинком кости и не думаю, что повредила крупный сосуд - на полу слишком мало крови. Скорее всего он еще жив. Скажи мне, что с тобой все в порядке, и я отправлюсь за ним, найду его и убью.
      - Он хотел использовать меня, - сказал Йама. Он опустился на пол, испытывая внезапную дурноту. Боль в голове становилась сильнее. Черные и красные вспышки туманили взгляд. Казалось, он уменьшался или от него уплывал мир.
      - Я думал, он хочет мне помочь, - сказал Йама. - Вот дурак! Он просто хотел использовать меня, как большинство людей, с которыми я встречался. Ты была права, Тамора. Прости меня.
      - И не права тоже. Я думала, он работает на префекта Корина, а у него все это время были собственные планы. Сегодня ему выпал шанс покорить тебя, но он его упустил. Теперь все будет хорошо.
      Внезапно комнату залило ярким светом. Йама и Тамора подняли головы. Свет исходил от двери. Нестерпимый, ослепляющий блеск, который моментально затмил мягкое свечение оракула. Тамора подхватила меч и ринулась под входную арку к источнику света. Йама бросился следом.
      Снаружи сияние было ярким, как солнце. Оно оттеняло каждую деталь тончайшей резьбы на покрывавших утесы фризах. Прикрыв глаза ладонью, Йама увидел, что Тамора стоит у подножия лестницы и смотрит вверх на громадную тень, плывущую за источником света.
      Размером тень была с "Соболя" и имела форму клешни. Она плыла совсем рядом с краем лестницы, в сотне шагов от святилища. По ее поверхности двигались какие-то фигуры, смутно различимые в ореоле исходящего от нее сияния.
      Это же флайер, понял вдруг Йама и в тот же миг догадался, зачем Элифас привел его к краю мира. Он закричал, пытаясь предупредить Тамору, но она уже неслась по лестнице, перепрыгивая через ступени. Тамора бежала за Элифасом, который появился из укрытия между высеченными в скале фигурами и сейчас поднимался к флайеру. Старик оторвал рукав от своей рубашки и перевязал им раненую ногу. Поднимаясь, он слегка приволакивал ее. Около рта он держал маленькую черную коробку. Элифас кричал в нее молитвы, и когда Тамора почти догнала его, он вдруг обернулся и поднял коробку, словно пытаясь предотвратить удар. Меч Таморы скользнул под его руку, Элифас дернулся и схватился за лезвие там, где оно вошло в его тело.
      На мгновение они замерли, скованные сталью меча. Потом произошла вспышка бешеного красного света, и пронеслась волна тошнотворного жара.
      - Йамаманама, - проговорил голос.
      Йама лежал у ног каменной фигуры во фризе скалы. Он поднял залитые кровью глаза и попробовал что-то сказать, но во рту у него возник кровавый пузырь, лопнувший на зубах и губах. Мышцы его превратились в кисель.
      Над ним склонился черный силуэт доктора Дисмаса. В левой руке аптекарь держал энергопистолет, его короткое дуло смотрело вниз вдоль бедра. В правой руке у доктора Дисмаса была маленькая черная коробка - родная сестра той, что носил Элифас. Позади него маневрировал флайер, приземляясь на уступ возле входа в оракул. Совсем как летающий остров, который видели Йама и Тельмон на дальнем берегу у границы мира. Над флайером тянулась лестница, отделяя черную стену от дочиста выжженного огнем неба.
      - Наша встреча была предопределена, дорогой мой мальчик, - сказал доктор Дисмас. - Как я рад тебя видеть!
      Йама выплюнул кровь.
      - Значит, это был ты, - произнес он. - Все время ты!
      Свет вокруг них все еще горел ослепительно ярко. Йама отчетливо видел края пластин под кожей доктора Дисмаса. Те же острые многоугольники, которые Йама ощущал у себя на затылке.
      - Как? Как вы мне их вживили? - спросил он.
      - В "Таверне Призрачных Фонарей", - ответил доктор Дисмас.
      - В пиве или в пище?
      - Прекрасно! Просто замечательно! Чудесные маленькие строители! За это время они немало потрудились. Ты очень силен, Йамаманама. Ты сопротивлялся им очень долго.
      Йама снова сплюнул кровь. Так много крови! Сначала Луд, потом Лоб и Унтанк, хозяин "Таверны Призрачных Фонарей", паломники и бандиты. Наемник, который хотел его убить. Иакимо, беглый звездный матрос и его слуги. Две пифии в Департаменте Прорицаний, стражник Коронетис, все солдаты и клерки в Департаменте Туземных Проблем. Заклинатель и солдаты, захватившие замок эдила, предатель Торин, констебль Эолиса, его сыновья и соплеменники. Префект Корин и экипаж пакетбота, человек доктора Дисмаса, юноша Пантин. И эдил - его разбитое сердце! Теперь вот Тамора и Элифас. Все, все мертвы! И все - из-за него.
      - Тамора считала, что Элифас был агентом префекта Корина, - проговорил Йама, - а он, оказывается, все время работал на тебя.
      Доктор Дисмас подкинул на ладони маленькую черную коробку.
      - Он до самого конца держал со мной связь, пользуясь точно такой же штукой. Он был полезным слугой. Его обратили очень давно, в одном из подземных залов. Он искал старые книги, чтобы их продать, но нашел нечто значительно более ценное. Или скорее оно нашло его.
      - Я думал, он этой коробке молится.
      Йама незаметно стянул с рук амулет. Когда Пандарас пойдет его искать, он найдет амулет и поймет, что господин еще жив.
      - Длинноволновый свет, - сказал доктор Дисмас. - Отражается от любого из нас за миллион лиг на плоскости мира. Ты скоро все это узнаешь, Йамаманама.
      Йама почувствовал страшный озноб. Он был сильно контужен, а машина в голове превратила его сердце в лед. Он пробормотал:
      - Моя раса... Элифас сказал, он нашел, где...
      - Карта и отчет чистильщика? Мой дорогой Йамаманама! Это же подделка, к тому же подделка неважная. Но другой и не требовалось, ведь ты так хотел верить. Нет, твой народ вымер давным-давно. Кроме тебя, никого не осталось. Даже мы не знаем, откуда ты взялся. Когда я догадался, кто ты такой, то отправился в Из выяснить правду о твоем происхождении. Элифас мне помогал, но мы ничего не узнали, и я вернулся с пустыми руками. Но это не имеет значения. Важно, что ты здесь и будешь с нами сотрудничать. Ты - мое произведение, Йамаманама. Вместе мы совершим чудеса и спасем мир.
      Из света возникли человеческие фигуры. К Йаме и доктору Дисмасу приближались несколько мужчин. Йаму подняли, по нему скользнул луч света, потом наступила тьма. Флайер отклонился от вертикальной скалы и поднялся над краем мира. Оставалось еще одно дельце: надо было избавиться от свидетелей. Оно не заняло много времени, и когда все было кончено, флайер устремился к низовьям, на войну.