Как ни пытался Николя, все же так и не смог понять, каким образом его пустоголовая болтушка сестра и Уитни Стоун стали такими близкими подругами. Обе отличались друг от друга, как лимонад и крепкое французское вино. Тереза — милое, хорошенькое создание, сладкое, как лимонад, но в ней не было скрытых глубин, способных пробудить интерес в мужчине.

С другой стороны, Уитни Стоун оказалась настоящей сокровищницей контрастов. Она сверкала, словно густое рубиновое бургундское, обещающее невиданные наслаждения и опасные приключения. Для семнадцатилетней девушки она переносила его презрительные реплики и издевательства с необыкновенной сдержанностью и немалым мужеством. Всего несколько лет, и она превратится в неотразимую женщину.

Николя усмехнулся, вспомнив, как язвительно парировала она его замечание относительно учебника этикета. Жаль будет, если такая редкостная драгоценность останется незамеченной среди толпы дебютанток на завтрашнем балу, и лишь потому, что она не француженка!

Великолепные гобелены украшали одну стену гигантской бальной залы, а противоположная, зеркальная, отражала пламя тысяч свечей в сверкающих люстрах. Увидев себя в одном из зеркал, Уитни попыталась определить, как она выглядит. Ее белый шелковый бальный наряд был отделан широкими фестонами, скрепленными розовыми шелковыми розами в тон тем, что украшали тяжелые локоны, собранные в корону на голове. Девушка с удивлением увидела собственное спокойное лицо, совершенно не отражавшее того волнения, что бушевало в душе.

— Все будет прекрасно, вот увидишь, — шепнула тетя Энн.

Но Уитни придерживалась совершенно противоположного мнения. Как она может соперничать с этими ослепительными блондинками и рыжеволосыми прелестницами, притворно-застенчивыми миниатюрными брюнетками, весело смеявшимися и непринужденно болтавшими с красивыми молодыми людьми в черных фраках с яркими шелковыми жилетами всех цветов и оттенков. Уитни твердила, что не станет расстраиваться из-за таких пустяков, как дурацкий бал, но в душе знала, что лжет себе. Ей далеко не все равно!

Тереза и ее мать появились всего за несколько секунд перед тем, как музыканты подняли инструменты, готовясь сыграть первый танец.

— У меня чудесные новости, — выдохнула Тереза. Сегодня она казалась хрупкой фарфоровой статуэткой: белое кружевное платье, разрумянившееся личико и блестящие локоны, искусно уложенные на головке.

— Моя горничная, кузина камердинера Ники, сказала мне, что Ники сегодня обязательно будет на балу, да еще привезет с собой троих приятелей. Он сыграл с ними в кости на пятьсот франков, они проиграли и теперь вынуждены приехать и танцевать с тобой…

Она осеклась и, философски пожав плечами, наградила очаровательным реверансом молодого человека, пригласившего ее на танец.

Уитни все еще не могла опомниться от смущения после столь невероятного известия, когда раздались первые аккорды музыки и дебютантки в сопровождении своих партнеров направились к центру зала. Не все, конечно…

Уитни беспомощно взглянула на тетю Энн, чувствуя, как багровеют щеки. Отправляясь сюда, она, конечно, знала, что приглашение на первый танец вовсе не обязательно последует, однако не ожидала, что на душе будет так отвратительно-мерзко оттого, что ее оставили стоять здесь, у стены, с тетей и мадам Дю Вилль. Чувство было до боли знакомым — она словно вновь перенеслась в Англию, домой, где приглашения от соседей были крайне редки и, даже если она их принимала, к ней неизменно относились с пренебрежением или полным безразличием.

Тереза танцевала второй и третий танцы, а Уитни продолжала подпирать стену. Когда музыканты заиграли четвертый танец, унижение стало невыносимым. Наклонившись к тете Энн, Уитни хотела было попросить разрешения выйти в сад, но в этот момент у входа началось нечто вроде суматохи, и девушка с любопытством проследила за взглядами большинства гостей.

Под сводчатым портиком стоял Николя Дю Вилль в компании трех молодых людей. Облаченные в элегантные вечерние костюмы, они непринужденно, с полнейшим безразличием, словно не замечая, что стали предметом всеобщего внимания, обозревали толпу хихикающих дебютанток, юных денди и озабоченных мамаш. Заметив наконец Уитни, Николя слегка наклонил голову в знак приветствия, и вся четверка устремилась вперед.

Уитни вжалась в стену, подавляя ребяческое желание спрятаться за спину тети Энн. Она просто не могла рисковать еще одним столкновением с Николя Дю Биллем. Вчера она была слишком изумлена несправедливыми нападками, сегодня гордость и самообладание были практически уничтожены, и в довершение ко всем унижениям она не могла не отметить, каким элегантным и красивым выглядел Николя в черном фраке.

Она с ужасом наблюдала, как вновь прибывшие прокладывают себе дорогу в притихшей толпе, отметив разницу между ними и остальными мужчинами в бальной зале. Николя и его друзья были несколькими годами старше, чем эти юноши, увлеченно ухаживающие за еще более молодыми девушками, и, кроме того, их словно окружала аура утонченной искушенности, еще более выделявшая их из присутствующих гостей.

— Ники, глазам своим не верю! Я была бы меньше удивлена, появись здесь сам дьявол! — Мадам Дю Вилль восторженно рассмеялась.

— Благодарю, мама, — сухо пробормотал он, слегка поклонившись и резко повернувшись к Уитни, взял ее холодную руку, поднес к губам и раздражающе-ехидно хмыкнул:

— Перестаньте смотреть на меня так, будто увидели привидение, мадемуазель! Вы должны вести себя с совершенным равнодушием, словно все происходящее в порядке вещей.

Уитни уставилась на него широко раскрытыми глазами, не совсем уверенная, оскорблена она или благодарна за непрошеный совет. Николя иронически поднял брови, словно прекрасно понимая, о чем она думает, и без лишних слов представил ей своих спутников.

Снова заиграла музыка, и Ники, не спрашивая разрешения, просто положил руку Уитни на сгиб своей, вывел ее в центр залы и закружил в вальсе, двигаясь с ленивой грацией. Уитни изо всех сил старалась припомнить все, что показывал учитель танцев.

— Мадемуазель, — услышала она низкий голос своего партнера, едва сдерживающего смех, — если соизволите поднять глаза, сразу обнаружите, что я неотрывно смотрю на вас взглядом, который наши сбитые с толку зрители посчитали бы обожающим. Однако, если вы будете по-прежнему продолжать считать складки на моем галстуке, я забуду о том, что должен выглядеть влюбленным, и приму скучающий и утомленный вид. Ну а в этом случае, вместо того чтобы иметь бешеный успех в обществе, вы навечно останетесь без кавалеров!

— Навечно?! — выпалила Уитни, вскидывая голову, но, заметив веселые искорки в его глазах, мгновенно ощутила, как тает негодование. — Кажется, на нас уже обращают внимание, — призналась она. — Они, похоже, следят за нами и…

— Они следят не за нами, — возразил Николя, снисходительно усмехнувшись, — а за мной, и пытаются разгадать, уж не вы ли та, кто заманил меня на это чрезвычайно скучное сборище добродетельных невинных крошек…

— И отвлекла от привычных, полных греха развлечений? — поддразнила Уитни, не замечая, как ее живое, выразительное лицо медленно освещается прекрасной, манящей улыбкой.

— Совершенно верно, — хмыкнул Ники.

— В таком случае, — весело протянула она, — может, мне следует опасаться, уж не погубит ли этот вальс мою репутацию раз и навсегда?

— Нет, зато может погубить мою. — И увидев ее удивленный взгляд, небрежно заметил:

— Появляться на балах дебютанток — вовсе не мой стиль, мадемуазель. Кроме того, танцевать с дерзкими девчонками столь юного возраста — вещь для меня совершенно неслыханная!

Уитни оторвала взор от словно высеченного резцом скульптора лица Николя Дю Билля и украдкой оглядела молодых денди в ярких жилетах. Все они глазели на Ники с нескрываемым раздражением, и неудивительно! Его черный фрак безупречного покроя и непринужденная учтивость заставляли всех их казаться зелеными юнцами, одетыми к тому же слишком безвкусно.

— Они все еще глазеют? — шутливо осведомился Ники.

Уитни прикусила губу, пытаясь сдержать смех, уже светившийся в ее глазах:

— Да, но я их не осуждаю, вы похожи на ястреба, влетевшего в комнату, полную канареек.

Губы Ники медленно растянулись в восхищенной улыбке.

— Совершенно верно, — тихо выдохнул он. — Кстати, у вас очаровательная улыбка, cherie2.

Уитни подумала, что именно у него улыбка просто неотразимая, но не успела ответить, как Николя мрачно нахмурился.

— Ч-что-то случилось?

— Да, — резко бросил он. — Никогда не позволяйте человеку, с которым не помолвлены, называть вас cherie!

— Обещаю уничтожить взглядом любого, кто на такое осмелится! — смеясь, заявила Уитни. Николя зааплодировал:

— Уже гораздо лучше… И дерзко добавил:

— …cherie.

Когда вальс закончился, он проводил Уитни к тете, продолжая идти со склоненной головой, словно боялся пропустить хотя бы единое, обращенное к нему слово, и ждал, не сводя с девушки глаз, пока та танцевала по очереди с каждым из его друзей.

Голова Уитни слегка кружилась. Она ощущала себя беззаботной, веселой, и окружающий мир переливался всеми красками. Мужчины едва не встраивались в очередь, умоляя быть представленными ей Уитни понимала, что имеет такой успех лишь благодаря неожиданному появлению Николя и его приятелей, но была слишком благодарна им и счастлива, чтобы терзаться сомнениями.

Клод Делакруа, красивый, светловолосый мужчина, один из спутников Николя, успел обнаружить, что Уитни любит лошадей, и оба долго, весело и горячо спорили о преимуществах одной породы над другой. Он даже спросил, не согласится ли Уитни как-нибудь поехать с ним на прогулку, и уж это приглашение было получено совсем не благодаря просьбе Ники. Уитни светилась от радости и, возвратившись к тете, продолжала улыбаться.

Настроение Ники по какой-то причине изменилось к худшему. Мрачно сдвинув брови, он пригласил Уитни на следующий танец.

— Клод Делакруа, — сухо уведомил он, сжимая ее руку, — принадлежит к почтенной старой фамилии. Он? превосходный наездник, великолепный игрок и хороший друг. Однако он неподходящий компаньон для вас, и вы не должны и думать о нем, как о возможном поклоннике. В сердечных делах Клод непревзойденный эксперт, но очень быстро теряет интерес, и тогда…

— Разбивает сердце дамы! — с притворной грустью предположила Уитни.

— Совершенно верно, — сурово отрезал Ники. Но Уитни была твердо уверена, что душой и телом принадлежит Полу и поэтому никакая опасность ей не грозит.

— Постараюсь как можно бдительнее охранять свое сердце! — мягко улыбнувшись, заметила девушка.

Взгляд Ники остановился на нежных зовущих губах и сияющих глазах цвета темного нефрита:

— Впрочем, может, это я должен предостеречь Клода! По-моему, именно ему следует остерегаться. Будь вы постарше, мадемуазель, я именно так бы и поступил.

Когда Ники вновь проводил Уитни к тете, вокруг столпилось не менее дюжины кавалеров, едва ли не сражавшихся за право танцевать с ней. Ники, удерживая ее, кивнул на молодого человека, стоявшего в самом конце очереди.

— Андре Руссо может стать превосходным мужем для вас!

— Вы не должны говорить подобные вещи, — притворно упрекнула девушка, смеясь одними глазами.

— Знаю, — кивнул Ники, — Ну хоть теперь я прощен за мою вчерашнюю грубость?

— Я бы сказала, что «спущена на воду» так же безупречно красиво, как одно из судов Его Величества!

Ники, улыбаясь с искренней теплотой, снова поднес к губам ее пальцы:

— Счастливого путешествия, cherie! — пожелал он и исчез.

Все еще размышляя о вчерашнем вечере, Уитни, изумленно покачивая головой, спустилась на следующее утро по ступенькам, намереваясь проехаться верном на самой резвой кобылке дядюшки. Однако из гостиной донеслись мужские голоса, и, когда Уитни попыталась прокрасться мимо, в дверях появилась тетя Энн, буквально светясь от счастья.

— Я как раз шла за тобой, — шепнула она. — У тебя визитеры.

— Визитеры? — повторила Уитни, впадая в панику. Одно дело шептать всем известные банальности во время танцев, и совершенно другое — пытаться очаровать и заинтересовать этих молодых людей, снизошедших до того, чтобы нанести ей утренний визит.

— Что сказать им? — умоляюще пробормотала Уитни. — Что делать?

— Делать? — засмеялась Энн, отступая в сторону и обнимая Уитни за талию. — Да просто будь собой, дорогая.

Уитни нерешительно вошла в комнату.

— Я хотела отправиться на прогулку в парк, — объяснила она троим поклонникам, с которыми танцевала прошлой ночью.

Молодые люди вскочили при ее приближении, и каждый протягивал букет цветов. Уитни едва заметно улыбнулась.

— Кажется, вы все только сейчас явились оттуда? На лицах всех троих отразилось искреннее недоумение. Лишь через несколько минут до них наконец дошло, что она шутливо предположила, будто им пришло в голову нарвать цветов на парковых клумбах. И тут — о чудо из чудес! — они засмеялись и начали добродушно спорить о том, кому достанется честь прогуляться с ней по парку.

Уитни, справедливости ради, с радостью разрешила всем троим сопровождать ее.

В этом году мисс Стоун была признана «оригинальной». Во времена, когда молодые дамы были самим воплощением изящной хрупкости и кокетливой застенчивости, Уитни казалась жизнерадостной и порывистой. Ее сверстницы старались вести себя как можно скромнее, Уитни же не скрывала ни ума, ни прямоты.

В течение следующего года Энн продолжала наблюдать, как природа, действуя в союзе со временем, выполнила свое обещание, превратив юное личико Уитни в образец истинной красоты. Пушистые черные ресницы оттеняли невероятно выразительные глаза, изменявшие цвет от зелени морской волны до темно-нефритового, сверкавшие из-под грациозно изогнутых темных бровей. Локоны оттенка полированного красного дерева обрамляли лицо с изысканно-скульптурными чертами, нежным, чуть большеватым ртом и кожей, гладкой, словно атлас цвета сливок. Она по-прежнему была тоненькой, но фигура округлилась и приобрела все соблазнительные изгибы и впадины. В этом году ее провозгласили «несравненной».

Поклонники не уставали петь дифирамбы ее красоте и прелести и твердили, что она царит в их снах. Уитни терпеливо выслушивала пространные комплименты и страстные клятвы в вечной верности с улыбкой, отчасти выражавшей недоверчивое изумление, отчасти благодарность за их доброту.

Она напоминала Энн неуловимую тропическую птичку, потрясенную и счастливую собственным успехом. Иногда она, забыв об осторожности, слетала вниз, но как только очередной поклонник протягивал руку, чтобы ее схватить, птичка мгновенно вспархивала и улетала.

Она была прекрасна, и мужчины покидали не менее красивых женщин, чтобы добиться ее расположения, покоренные духом истинного веселья, окружавшего Уитни, и неподдельной искренностью ее манер.

К началу четвертого года пребывания Уитни в Париже завоевать ее стало делом чести более мудрых, искушенных мужчин, стремившихся покорить ее просто из желания доказать, что оказались в выигрыше там, где проиграли другие, и неожиданно для себя обнаружить, как страстно влюблены в эту молодую женщину, не проявляющую ни малейшего желания ответить на их чувства. Все понимали, что Уитни скоро придется выйти замуж, в конце концов, ей уже девятнадцать. Даже лорд Джилберт начинал потихоньку тревожиться, но, когда он заметил жене, что, по его мнению, Уитни слишком разборчива, леди Энн лишь улыбнулась.

И все потому, что ей казалось, будто Уитни питает несомненную симпатию к Николя Дю Биллю.