Волосы были одним из ее главных достоинств, и кроме того, они совершенно очевидно нравились Заку. Учитывая все это, Джулия уделила особое внимание своей прическе. Вымыв и высушив волосы, она тщательно расчесала их на косой пробор и уложила так, чтобы они обрамляли ее лицо и небрежными волнами спадали на спину. Оставшись вполне довольна результатом, Джулия достала из шкафа мягкое вязаное платье яркого кобальтового цвета с белыми атласными манжетами и блестящими хрустальными пуговицами. Правда, когда она натянула его на себя, то обнаружила на спине глубокий овальный вырез. Обманчивая простота фасона придавала платью особую пикантность, и Джулия тоже невольно почувствовала себя обольстительной. И все же, глядя в зеркало, она заколебалась – есть ли у нее право надевать такое дорогое платье, принадлежащее незнакомой женщине.
Но с другой стороны, у Джулии не было выбора. Она выехала из Китона в джинсах и, никак не рассчитывая на подобные приемы, не захватила с собой чулок. Заимствовать же чужое белье Джулия никак не могла. Так что длинная юбка должна была скрыть этот недостаток в ее одежде. Все остальные наряды были либо слишком короткими, либо чересчур экстравагантными. Опять влезать в брюки ей не хотелось. Принеся мысленные извинения хозяйке гардероба, Джулия решила остаться в этом замечательном синем платье.
Предприняв второй рейд в глубины стенного шкафа, она извлекла пару синих туфелек, которые пришлись ей как раз впору. Довольная достигнутыми результатами, Джулия слегка взбила волосы и еще раз взглянула на себя в зеркало.
Приглушенные тени и тушь сделали ее глаза еще более выразительными, а румяна подчеркнули высокие скулы и красивый овал лица, но не это придавало сегодня Джулии особый шарм, не потому так ярко сверкали ее глаза. Джулию согревала и будоражила мысль о том, что через несколько минут она увидит Зака, и у них впереди будет долгий, замечательный вечер. Как бы там ни было, но она и сама понимала, что никогда не выглядела так потрясающе. Закончив красить губы, Джулия немного отступила от зеркала, улыбнулась своему отражению и направилась к двери. По дороге она успела подумать о том, что нужно обязательно узнать адрес этого дома и прислать чек за использованную ею косметику, а также услуги химчистки.
В гостиной уже горели свечи, в камине пылал яркий огонь, а Зак стоял у стойки с бутылкой шампанского. В великолепно сидящем темно-синем костюме, ослепительно белой рубашке и узорчатом галстуке он казался настолько красивым, что у Джулии невольно перехватило дыхание. Открыв рот, чтобы что-то сказать, она вдруг вспомнила, что однажды видела его таким элегантным, и испытала знакомое чувство боли и обиды из-за допущенной по отношению к нему несправедливости. Тогда по телевизору показывали церемонию вручения «Оскаров», и он поднимался на сцену, чтобы получить «Оскара» за лучшую мужскую роль. В тот вечер на нем были черный смокинг, белая рубашка с застроченными складками и черный галстук-бабочка. Джулия по сей день помнила, какое неизгладимое впечатление он на нее произвел – высокий, красивый, мужественный, искушенный. Она, правда, уже успела забыть, что именно он говорил, но это, несомненно, было что-то очень остроумное, потому что все сидящие в зале рассмеялись и продолжали смеяться до тех пор, пока он не ушел со сцены.
От мысли о том, что сейчас он вынужден прятаться, как загнанное животное, Джулии хотелось плакать.
Но она понимала, что любые выражения жалости и сочувствия были бы сейчас совершенно неуместны. Сегодня у них праздничный веселый ужин, и Джулия была решительно настроена сделать его именно таким. Стараясь справиться со смущением, она привычным движением засунула руки в карманы, спрятанные в боковых швах платья, и сделала шаг вперед.
– Привет.
Подняв на нее глаза, Зак уже не смог их отвести, и шампанское полилось через край бокала.
– О Боже, – наконец прошептал он, и в его голосе слышалось нескрываемое восхищение. – И ты еще ревновала меня к Гленн Клоуз?
Лишь после этих его слов Джулия окончательно осознала, что именно заставило ее сегодня так тщательно одеться, причесаться и накраситься. Ей действительно хотелось хоть немного сравняться с теми роскошными женщинами, к обществу которых он в свое время привык. И теперь его реакция была ей настолько приятна, что она даже не сразу нашлась, что ответить.
– Ты проливаешь шампанское, – сказала она, пытаясь выиграть время и сообразить, как лучше себя повести.
Чертыхнувшись, Зак поставил бутылку и потянулся за кухонным полотенцем, чтобы вытереть образовавшуюся лужу.
– Зак?
– Что? – не оборачиваясь, отозвался он, приподнимая бокалы.
– А как мог ты ревновать меня к Патрику Свейзи? Широкая белозубая улыбка подсказала Джулии, что ему ее слова были так же приятны, как и ей его.
– Честно говоря, я и сам не знаю.
– А кого из певцов ты выбрал? – весело поинтересовалась Джулия, после того как они закончили свой ужин при свечах. – Потому что я вряд ли соглашусь танцевать под Микки Мауса.
– Согласишься.
– Почему ты так уверен?
– Потому что тебе нравится танцевать со мной. Несмотря на то, что их беседа протекала легко и непринужденно, Джулия безошибочно почувствовала, что с каждой уходящей минутой настроение Зака ухудшается. Даже их совместные усилия сделать этот вечер по-настоящему праздничным не могли рассеять напряженность и печаль, которые, казалось, витали в воздухе, сгущаясь с приближением ночи. Джулия пыталась убедить себя в том, что причиной всему их дневной разговор. О том, что он собирается отправить ее домой, она старалась даже не думать. Несмотря на все ее горячее желание остаться с ним, Джулия прекрасно понимала, что последнее слово будет не за ней. Да, она очень любила его, но, к сожалению, понятия не имела о его истинных чувствах. Единственное, в чем она могла быть твердо уверена, – это то, что Заку приятно находиться в ее обществе. Здесь.
Ее размышления прервала дивная музыка, и потрясающий голос Барбры Стрейзанд запел, отгоняя прочь дурные предчувствия.
– Это явно не Микки Маус, – сказал Зак, протягивая ей руки. – Подойдет?
Джулия согласно кивнула, щурясь от удовольствия:
– Стрейзанд – моя любимая певица.
– И моя тоже, – сказал Зак, обвивая руками талию Джулии и притягивая ее к себе.
– Если бы у меня был такой голос, я бы пела с утра до вечера просто ради того, чтобы слышать саму себя.
– Да, она уникальна, – согласился Зак, – опереточных сопрано пруд пруди, но ее нельзя отнести к их числу. Она неподражаема.
Рука Зака нежно гладила ее обнаженную спину, и, глядя в его глаза, Джулия вновь почувствовала знакомое волнение, которое она испытывала всякий раз, когда он так смотрел на нее. Ей вновь захотелось испытать сладость его прикосновений, нежность и настойчивость поцелуев, а также ту радость и счастье, которое дарило его тело. Но еще больше возбуждало сознание того, что она все это получит сегодняшней ночью, а потому можно наслаждаться предвкушением и сознательно оттягивать момент наслаждения. Правда, вслед за этими приятными размышлениями прокралась и предательская мысль о том, что вряд ли она может быть так же уверена и в завтрашнем, и в послезавтрашнем дне. Совсем напротив, интуиция подсказывала ей нечто совершенно противоположное. Пытаясь подавить острый приступ паники, Джулия снова заговорила:
– А ты знал ее?
– Барбру? Джулия кивнула.
– Да, мы были знакомы.
– Какая она? Я где-то читала, что она довольно сложный в общении человек и с ней трудно работать. Зак на мгновение задумался.
– Ты понимаешь, Барбра обладает уникальным, единственным в своем роде талантом. Она прекрасно знает, как распорядиться им наилучшим образом, и поэтому не любит людей, которые считают, что разбираются в этом лучше ее. Короче, она терпеть не может дураков.
– Тебе она нравилась, правда?
– Да, мне очень нравилась Барбра.
Джулия вслушивалась в трогательные слова песни и думала о том, слышит ли их Зак, или, подобно большинству мужчин, обращает внимание только на музыку. А ей отчаянно хотелось, чтобы он прислушался к словам, потому что, казалось, они исходили из ее собственного сердца.
– Правда, хорошая песня? – не выдержав, наконец спросила она.
– Замечательные стихи, – тотчас согласился Зак, пытаясь отогнать прочь печальные мысли и убедить себя, что, когда Джулия окажется вдалеке от него, все переменится и он будет чувствовать себя совсем по-другому. Но стоило ему взглянуть на Джулию, как слова песни снова начали разрывать ему сердце:
В глубине твоих глаз затаилась
Моя жизнь и мой свет.
Искра любви засветилась
В тишине, в глубине.
Я один знаю светлую тайну
Колдовской любви.
Разгорается губ твоих пламя
На губах моих.
И всю жизнь потом, за гранью,
Буду пить любовь.
И зимой, и весною ранней,
И с последней зарей.
Он почувствовал огромное облегчение, когда песня Стрейзанд наконец закончилась, и запел дуэт Уитни Хьюстон – Жермен Джексон. Но именно в этот момент Джулия отняла голову от его груди и подняла на него свои фантастические глаза. Заглянув в них, он внезапно полностью осознал смысл слов и этой новой песни.
Свет любви в глубине твоих глаз мерцает,
Он все ярче горит, подобно свече, не угасает,
Он возвещает наш звездный час, путь озаряет, —
И я, оглянувшись теперь назад, все понимаю:
Я была без тебя, подобно стихам без рифмы,
Я была без тебя, как танцор, потерявший ритмы,
Я песней была, позабывшей мелодий тайну,
Но приходит любовь, и приходит с тобою рай мой.
Песня закончилась, Джулия судорожно вздохнула, и Зак понял, что она тоже пытается всеми силами избавиться от этого музыкального наваждения. Судя по всему, ей это плохо удавалось.
– Зак, а какой твой любимый вид спорта? Зак слегка приподнял ее голову за подбородок.
– Мой любимый вид спорта, – сказал он охрипшим от волнения шепотом, который ему самому показался совершенно чужим и незнакомым, – заниматься с тобой любовью.
В глазах Джулии светилась любовь, которую она больше и не пыталась скрывать.
– А любимая еда? – дрогнувшим голосом спросила она. В ответ Зак наклонился и нежно поцеловал ее в губы.
– Ты.
И в это самое мгновение он понял, что вычеркнуть Джулию Мэтисон из своей жизни для него будет тяжелее, чем услышать за спиной звук захлопывающихся тюремных ворот, как это произошло пять лет назад. Не отдавая себе отчета а том, что он делает, Зак покрепче обнял Джулию, зарылся в ее волосы и закрыл глаза.
От мрачных раздумий его отвлекло нежное, успокаивающее прикосновение ладони Джулии к его напряженному лицу. Она старалась говорить как можно спокойнее, но ее выдавала легкая дрожь в голосе;
– Ты собираешься завтра отправить меня домой, да?
– Да.
Этот короткий ответ прозвучал как окончательный и не подлежащий обжалованию приговор. Джулия понимала, что возражать бесполезно, но не сумела совладать с собой.
– Я не хочу уезжать!
Зак поднял голову от ее волос, и хотя его голос был по-прежнему мягким, теперь в нем появились и новые, более жесткие нотки:
– Давай не будем делать расставание еще более тяжелым для нас обоих.
Джулия чувствовала себя настолько несчастной, что не понимала, как это все может быть «еще более тяжелым». Она держалась из последних сил. Пыталась улыбаться, когда понимала, что он этого ждет. Легла с ним в постель, как только он этого захотел. Но когда все уже было позади и они оба, удовлетворенные и расслабленные, отдыхали в объятиях друг друга, она не выдержала и прошептала:
– Я люблю тебя. Я люблю… Теплая ладонь закрыла ей рот.
– Не нужно, не говори этого.
Джулия с трудом отвела взгляд от лица Зака и уткнулась в его грудь. Она так надеялась, что он тоже скажет, что любит ее, даже если это не правда. Ей просто очень хотелось услышать от него эти слова. Но она не стала просить об этом, потому что знала, что получит отказ.
Глава 43
Мотор «блейзера» уже разогревался, выплевывая в морозный воздух густые клубы дыма.
– Сегодня не обещали снега, – сказал Зак, глядя на небо, окрашенное восходящим солнцем в бледно-розовый цвет, и устанавливая на пассажирском сиденье термос, полный горячего кофе. – Думаю, что дороги будут чистыми до самого Техаса, – добавил он, выпрямляясь. На его вновь посуровевшем лице не отражалось никаких эмоций.
Джулии ничего не оставалось, как принять правила игры, которые он объяснил ей сегодня утром – никаких слез, никаких сцен. Правда, игра по этим правилам давалась ей с огромным трудом.
– Я буду осторожной.
– И не гони машину. – Зак поплотнее застегнул ее куртку и поднял воротник. От этого простого заботливого жеста Джулии захотелось разрыдаться. – Ты слишком быстро водишь.
– Я не буду гнать машину.
– Постарайся как можно дольше не обращать на себя внимания, – напомнил он, водружая ей на нос солнцезащитные очки. – Как только пересечешь границу с Оклахомой, остановись на первой же площадке для отдыха и оставь машину у самого въезда на нее. Пусть она там постоит минут пятнадцать, а ты сама в это время попытайся никому не попадаться на глаза. Потом иди прямиком к телефонным будкам и звони домой. Телефон будет наверняка прослушиваться фэбээровцами, поэтому постарайся говорить как можно сбивчивее и взволнованнее. Скажи, что я оставил тебя на полу машины с завязанными глазами и исчез, но теперь тебе удалось освободиться, и ты едешь домой. Во всем остальном старайся придерживаться правды.
Завязанный узлом шарф, подогнанный точно по ее голове, уже лежал в машине. Джулия сглотнула застрявший в горле ком и молча кивнула – она не могла найти слов, по крайней мере тех, которые он бы хотел услышать.
– Тебе все понятно? Джулия снова кивнула.
– Вот и хорошо. А теперь поцелуй меня на прощание.
Джулия встала на цыпочки, чтобы выполнить его просьбу, и поразилась тому, с какой силой Зак сжал ее в объятиях. Но продолжалось это очень недолго – поцелуй был коротким, и вскоре она снова услышала ровный, невыразительный голос:
– Пора.
Джулия еще раз кивнула, но по-прежнему не могла сдвинуться с места. Кажется, ее самообладание начало давать трещину.
– Ты напишешь мне?
– Нет.
– Но ты мог бы хотя бы сообщить, как у тебя дела, – сбивчиво заговорила Джулия, – мне ведь надо знать, где ты находишься. Просто сообщи, что все в порядке! Ты же сам сказал, что они не будут досматривать мою почту слишком долго.
– Если меня поймают, то ты узнаешь об этом из новостей буквально через несколько часов. А если такого выпуска новостей не будет, то значит, со мной все в порядке.
– Но почему ты не можешь написать мне? – вырвалось у Джулии, но она тотчас же пожалела об этом, потому что лицо Зака сразу приняло холодное и жесткое выражение.
– Никаких писем, Джулия! Пойми, все должно закончиться вместе с твоим отъездом. Между нами все кончено.
Хотя в словах Зака не было ни злости, ни раздражения, каждая его фраза била Джулию, как удар хлыста. Помотав головой, как будто выражая молчаливый протест, она резко повернулась к машине, сердито вытирая плечом текущие по щекам слезы.
– Кажется, мне действительно пора уезжать, пока я окончательно не превратилась в полную идиотку.
– Погоди, – хрипло прошептал Зак, не давая ей сесть в машину. – Я не хочу, чтобы мы расстались так.
Поглубже заглянув в его изменчивые, непостижимые глаза, Джулия впервые задумалась о том, что, возможно, и ему это расставание давалось не так легко, как он хотел изобразить. Нежно проведя рукой по ее щеке, Зак отвел назад растрепавшиеся волосы и серьезно сказал:
– Единственная глупость, сделанная тобой за последнюю неделю, – это то, что ты слишком беспокоилась обо мне. Все остальное было… совершенно правильно… И безупречно.
Закрыв глаза, Джулия постаралась сдержать подступившие к горлу рыдания и, нежно поцеловав его ладонь так, как он это делал когда-то, прошептала:
– Я так люблю тебя.
Зак резко отдернул руку и снисходительно улыбнулся:
– Ты не любишь меня, Джулия. Ты просто еще слишком наивна и неопытна, а потому не понимаешь разницы между просто хорошим сексом и настоящей любовью. А теперь будь умницей, залезай в машину и возвращайся в тот мир, которому ты принадлежишь. Я же хочу только одного – чтобы ты поскорее забыла меня.
Это была пощечина. Но гордость не позволила Джулии показать, как она уязвлена. Гордо вздернув подбородок, она сказала со спокойным достоинством:
– Ты совершенно прав. Нам обоим давно пора вернуться к реальной жизни.
Зак наблюдал за машиной Джулии, пока она не исчезла за поворотом. Но еще долго он продолжал стоять неподвижно, глядя ей вслед. Только начав окончательно замерзать, он вдруг сообразил, что вышел на мороз в тоненькой курточке. Зак понимал, какую боль причинил Джулии, но ведь он был просто обязан так поступить, он не мог допустить, чтобы, вернувшись домой, она продолжала любить его, ждать или надеяться на что-то. А значит, напомнил себе Зак, направляясь к дому, он сделал единственно правильную вещь.
Войдя на кухню, Зак взял кофейник и потянулся к одному из шкафчиков за чистой кружкой, но вдруг его взгляд упал на чашку, из которой сегодня утром пила Джулия. Протянув руку, он осторожно взял ее и прижал к холодной щеке.
Глава 44
Через два часа Джулия съехала на обочину пустынного шоссе и потянулась за термосом. В горле першило, глаза болели от невыплаканных слез, а в затуманенном мозгу снова и снова возникали жестокие, обидные слова, которые он сказал ей при расставании: «Ты не любишь меня, Джулия. Ты просто еще слишком наивна и неопытна, а потому не понимаешь разницы между просто хорошим сексом и настоящей любовью. А теперь будь умницей, залезай в машину и возвращайся в тот мир, которому ты принадлежишь. Я же хочу только одного – чтобы ты поскорее забыла меня».
Руки дрожали, и Джулия с трудом налила кофе в крышку термоса. Зачем нужно было так безжалостно высмеивать ее любовь? Особенно зная, что ей предстоит в одиночку противостоять полиции и журналистам. Он, в конце концов, мог просто проигнорировать ее слова, если уж не захотел солгать и сказать, что тоже любит ее. Тогда ей хоть было бы на что опереться во время предстоящего мучительного испытания.
«Ты не любишь меня, Джулия… Я хочу только одного – чтобы ты поскорее забыла меня…»
Джулия попыталась проглотить немного кофе, но горло судорожно сжалось, и она чуть не поперхнулась, чувствуя себя еще более несчастной и в то же время совершенно сбитой с толку. Ведь несмотря на то, что Зак так жестоко посмеялся над ее чувствами, он прекрасно знал, что она действительно любит его! Он был настолько в этом уверен, что мог себе позволить обращаться с ней подобным образом перед самым отъездом. Он был убежден, что она все равно не выдаст его властям. И не напрасно. Джулия и сама прекрасно понимала, что никогда не сможет сделать ничего, что причинило бы ему вред. Несмотря ни на что. Для этого она слишком любила его, а ее вера в его невиновность и желание помочь даже сейчас были ничуть не меньше, чем несколько часов назад или вчера.
Забрызгав «блейзер» жидкой грязью, мимо пронесся небольшой грузовик, и Джулия вспомнила предупреждение Зака ехать как можно дальше, не привлекая лишнего внимания. Чувствуя себя совершенно разбитой и усталой, она дала задний ход и выехала обратно на шоссе. Несмотря на сильное желание ехать побыстрее, Джулия сдержала себя, и стрелка спидометра ни разу не вышла за отметку 100 км. Потому что Зак просил не гнать машину. И потому что остановка за превышение скорости явно попадала в категорию «привлечения внимания».
Джулия доехала до границы с Оклахомой гораздо быстрее, чем ожидала. Правда, это было совершенно неудивительно – ведь первый раз она преодолевала этот путь в метель. Точно следуя указаниям Зака, она остановилась у первой же площадки для отдыха и позвонила домой.
Трубку взял отец.
– Папа, – сказала она, – это Джулия. Я уже свободна. И еду домой.
– Слава Богу! – взволнованно воскликнул он. – Слава Богу!
За все те годы, что Джулия прожила у Мэтисонов, она никогда не слышала в голосе отца такой тревоги и теперь испытывала мучительное раскаяние из-за того, что по ее вине пришлось испытать родителям и братьям.
Больше ни один из них не успел сказать ни слова. В трубке раздался чей-то незнакомый голос:
– Мисс Мэтисон, говорит агент Ингрэм, из ФБР. Где вы находитесь?
– В Оклахоме, на площадке для отдыха. Я свободна. Он… он оставил меня в машине с завязанными глазами.
Но теперь он ушел. Я уверена, что он ушел. Не знаю куда, но ушел.
– Слушайте меня внимательно, – сказал фэбээровец. – Возвращайтесь в машину, запритесь изнутри и немедленно уезжайте подальше от того места, где он вас оставил. Когда доедете до ближайшего людного места, позвоните нам. Мы известим местную полицию, и они подъедут за вами. А теперь быстрее возвращайтесь в машину, мисс Мэтисон!
– Я хочу домой! – с неподдельным отчаянием воскликнула Джулия. – Я хочу увидеть мою семью! Я не собираюсь оставаться в Оклахоме и ждать, пока за мной «подъедут»! И позвонила я только для того, чтобы сообщить, что уже еду домой.
Повесив трубку, Джулия направилась к машине. Естественно, она никуда не стала звонить из «ближайшего людного места».
Два часа спустя вертолет, который, очевидно, отрядили на поиски строптивой заложницы, засек синий «блейзер» на центральной автостраде Техаса и завис сверху. А уже через несколько минут на шоссе со всех сторон стали вливаться полицейские машины с включенными мигалками, образуя своеобразный кортеж, который и сопровождал ее до самого дома. Джулия подозревала, что подобные меры предпринимаются не столько в целях обеспечения безопасности бывшей заложницы, сколько в целях предотвращения побега возможной соучастницы, прежде чем ее успеют допросить.
Только теперь она с ужасом осознала масштабы той охоты, которая велась за ними обоими, и «почетный эскорт» ее отнюдь не радовал. Когда она подъехала к дому родителей, было два часа ночи, но несмотря на это, все вокруг кишело репортерами, и как только Джулия вышла из машины, ее ослепили вспышки фотокамер. Понадобились усилия троих дюжих полицейских и ее братьев, чтобы пробиться к входной двери.
В доме ее уже поджидали двое агентов ФБР, но поначалу Джулия их даже не заметила. Она видела только своих родителей, видела любовь в их глазах, чувствовала тепло их объятий.
– Джулия, – плача повторяла мама, прижимая ее к себе, – моя Джулия. Моя маленькая девочка.
Отец был более сдержан. Крепко обняв ее, он лишь несколько раз горячо воскликнул:
– Слава Богу!
Только теперь Джулия до конца осознала, насколько сильно родители и братья любят ее. Тед и Карл, правда, пытались подшучивать над ее «приключением», но оба выглядели похудевшими и измученными. И только теперь, в присутствии родных, при виде любимых лиц, Джулия наконец дала волю слезам, которые упрямо сдерживала в течение двадцати четырех часов. За последние десять лет своей жизни Джулия не пролила и сотни слезинок, да и те в основном в кинотеатрах, на грустных фильмах, но зато за последнюю неделю она отплакала не только за все годы, но и еще на много-много лет вперед.
Долгожданную встречу с родными прервал светловолосый фэбээровец. Он вышел вперед и заговорил спокойным, властным голосом:
– Прошу прощения, что вмешиваюсь, мисс Мэтисон, но сейчас дорога каждая секунда, а потому мы хотели бы задать вам несколько вопросов и получить на них ответы. Меня зовут Дэвид Ингрэм, это я разговаривал с вами по телефону. А это, – он кивнул в сторону второго агента – высокого и темноволосого, – Пол Ричардсон. Он ведет дело Бенедикта.
Миссис Мэтисон решила, что пришла пора вмешаться:
– Давайте пройдем в столовую – там всем хватит места. Я принесу кофе, молоко и немного печенья, – последнее Мэри Мэтисон всегда считала панацеей от всех бед.
– Прошу прощения, миссис Мэтисон, – твердо сказал Пол Ричардсон, – но боюсь, что нам придется поговорить с вашей дочерью наедине. А она вам обо всем расскажет утром.
Джулия, которая в сопровождении Теда и Карла уже направлялась в столовую, услышав эти слова, резко остановилась. Убеждая себя, что эти люди ни в чем не виноваты, что они просто выполняют свою работу, она сказала без злости, но решительно и твердо:
– Мистер Ричардсон! Я, конечно, понимаю, как вам не терпится задать ваши вопросы. Но моя семья тоже очень хочет услышать ответы на них и имеет на это даже большее право, чем вы. Поэтому я бы очень хотела, чтобы они присутствовали при нашей беседе. Надеюсь, вы не будете возражать?
– А если буду?
После изнурительной поездки Джулия совсем не была настроена пикироваться с кем бы то ни было, а тем более с этим фэбээровцем, который ростом и цветом волос настолько напоминал Зака, что у нее защемило сердце. Поэтому она лишь устало улыбнулась, и эта улыбка получилась даже немного более теплой, чем ей бы хотелось.
– Я все же очень прошу вас этого не делать. Я слишком устала для того, чтобы с вами спорить.
– Хорошо. Думаю, что ваша семья может присутствовать при нашем разговоре, – смягчился Ричардсон и как-то странно посмотрел на своего нахмурившегося напарника. Этот обмен взглядами произошел настолько быстро, что Джулия ничего не заметила. В отличие от Теда и Карла.
Как только они сели за стол, агент Ингрэм мгновенно перехватил инициативу.
– Ну что ж, мисс Мэтисон, – довольно резко сказал он, – давайте начнем с самого начала.
Увидев, что Ричардсон достал из кармана магнитофон и поставил его на стол, Джулия почувствовала острый приступ страха. Но тотчас же напомнила себе, что Зак предупреждал ее о подобных и даже гораздо худших вещах.
– Что вы называете «самым началом»? – спросила она, благодарно улыбнувшись матери, которая поставила перед ней стакан молока.
– Нам уже известно, что вы поехали в Амарилло предположительно для того, чтобы встретиться с дедом одного из ваших учеников, – начал Ричардсон.
– Что вы имеете в виду под словом «предположительно»? – резко поворачиваясь к нему, возмутилась Джулия.
– Успокойтесь, мисс Мэтисон. Вас никто ни в чем не обвиняет, – торопливо вмешался Ингрэм. – Мы просто хотим услышать от вас, как все произошло. Начните с вашей встречи с Захарием Бенедиктом.
Положив руки на стол, Джулия постаралась окончательно успокоиться и говорить как можно ровнее и бесстрастнее.
– Я остановилась перекусить в небольшом ресторанчике рядом с автострадой. Не помню, как он называется, но смогу без труда его узнать, если увижу. Когда я вышла оттуда, шел снег, а рядом с моим «блейзером» сидел на корточках высокий, темноволосый мужчина. Колесо было спущено. Он предложил мне свою помощь…
– Вы заметили, что он вооружен?
– Если бы заметила, то наверняка не предложила бы подвезти его.
– Во что он был одет?
Час проходил за часом, а вопросы все сыпались и сыпались один за другим…
– Мисс Мэтисон, не можете же вы вообще ничего не знать о том, где находится этот дом! – возмущался Пол Ричардсон, рассматривая ее, как какую-то букашку под микроскопом. Его властные интонации снова напомнили ей Зака в минуты раздражения, и теперь это почему-то вызывало странное умиление.
– Я же говорила вам, что всю дорогу и туда, и обратно у меня были завязаны глаза. И пожалуйста, называйте меня просто Джулией. Это гораздо короче и удобнее, чем мисс Мэтисон.
– За то время, что вы находились рядом с Бенедиктом, вам не удалось выяснить, куда он в конечном счете направляется?
Джулия отрицательно покачала головой. Кажется, этот вопрос уже звучал как минимум один раз.
– Он сказал, что чем меньше я буду знать, тем в большей безопасности будет он сам.
– Но вы хотя бы пытались выяснить, куда он направляется?
Джулия снова отрицательно покачала головой. Этот вопрос был, по крайней мере, чем-то новеньким.
– Пожалуйста, ответьте вслух – мы ведем звукозапись нашей беседы.
– Хорошо! – теперь Джулии уже казалось, что он совершенно не похож на Зака. Он был моложе, смазливее, но в нем не было и следа внутренней теплоты, присущей Заку.
– Я не спрашивала его, куда он направляется, потому что знала, что все равно не получу ответа. Мне же было сказано, что чем меньше я буду знать, тем…
– А вы хотели, чтобы он был в безопасности, да? – набросился на нее Ричардсон. – Вам ведь не хотелось, чтобы его арестовали?
Наступила небольшая пауза. Ричардсон ждал, постукивая по столу кончиком шариковой ручки, а Джулия смотрела в окно на толпы снующих вокруг дома репортеров и не чувствовала ничего, кроме смертельной усталости.
– Я уже говорила вам, что он спас мне жизнь.
– Но ведь Захарий Бенедикт сделал вас своей заложницей, не говоря уже о том, что он бежал из тюрьмы, где отбывал срок за убийство.
Откинувшись на спинку стула, Джулия смотрела на него со смесью презрения и безнадежности.
– Я ни на секунду не верю в то, что он кого-то убил, А теперь, мистер Ричардсон, – продолжала она, проигнорировав предупреждающий знак Теда, – я хочу попросить вас попытаться поставить себя на мое место. Представьте себе, что вы – мой заложник я вам наконец удалось бежать. Вы прячетесь от меня, а я думаю, что вы упали в полузамерзшую речку. Наблюдая за мной из укрытия, вы видите, как я подбегаю к ручью и ныряю в ледяную воду. Я ныряю снова и снова, выкрикивая ваше имя, и наконец, потерпев неудачу, выбираюсь на берег. Но вместо того чтобы сесть на снегоход и отправиться домой, ложусь на снег, расстегиваю начинающую обледеневать рубашку, чтобы побыстрее замерзнуть, и…
Джулия замолчала, чтобы немного перевести дыхание, и этим немедленно воспользовался Ричардсон.