Глава 7

Ники мог бы побиться об заклад, что никогда прежде ему не приходилось слышать ничего более удивительного ни от одной женщины. Он, попросту говоря, онемел от такого заявления.

— Простите — что вы сказали? — выдавил он наконец.

Джулиана видела, что он пытается как-то скрыть свое изумление, и снова подавила мучительный приступ неприличного хихиканья. Она никак не могла объяснить себе причину своего столь необычного веселья — то ли не выдержали нервы, то ли подействовал этот дивный напиток, которым мужчины так любят поднимать себе настроение.

— Я сказала: не будете ли вы так любезны обесчестить меня.

Стараясь оттянуть время, Ники, следя за ней краем глаза, вынул из кармана вторую из двух взятых с собой тонких сигар — А что… именно… — осторожно спросил он, наклонив голову и зажигая сигару, — вы, собственно говоря, хотите этим сказать?

— То, что я хочу быть опозоренной, — повторила Джулиана, глядя, как он прикрыл рукой маленький огонек, и попыталась получше рассмотреть его лицо — То есть чтобы я стала нежелательной и неподходящей невестой для всех мужчин, объяснила она. — Короче говоря, нужно сделать так, чтобы на моем замужестве можно было поставить крест. Чтобы обо мне все забыли.

Вместо ответа он поставил ногу на каменную скамью, на которой она сидела, рядом с ее бедром и воззрился на девушку в задумчивом молчании, зажав в ровных белых зубах тонкую сигару.

— Думаю… я… не смогла бы объяснить вам это более ясно, — с волнением сказала она.

— Да, мне тоже так кажется.

Она придвинулась ближе к его ноге и запрокинула голову, всматриваясь в его непроницаемое лицо, между тем как он отвел глаза и уставился в темноту.

— Вы понимаете, что я имею в виду?

— Нетрудно понять.

В его голосе не было особого воодушевления, поэтому она выпалила первое, что ей пришло в голову:

— Я готова заплатить вам!

На этот раз Ники удалось скрыть свое изумление — он только улыбнулся ее способности преподносить сюрпризы.

— Уже вторая, — пробормотал он, — и всего за одну ночь!

Понимая, что она ждет от него ответа, он бросил взгляд на обращенное к нему лицо и, сдержав непроизвольную ухмылку, сказал:

— Это очень заманчивое предложение.

— Я буду помогать вам всем, чем только смогу, — пообещала она, глядя на него серьезными, полными надежды глазами.

— Ваши доводы и аргументы становятся все более и более неотразимыми.

Заставив ее ждать своего решения, Ники, глядя в пространство, размышлял над непростой ситуацией, в которой оказался. Эта молодая особа, сидящая перед ним на скамье, очень занятна. Он все еще не мог определить ее возраста, хотя не сомневался, что уже задолго до того как попросить его об одолжении, она была далеко не невинной дебютанткой, охраняемой строгой мамашей. Начать с того, что она сидела одна в укромном месте в темноте, осталась наедине с мужчиной, которому никогда не была представлена, и, самое главное, не пыталась как-то избежать двусмысленного положения.

Кроме того, платье ее имело соблазнительный, предельно глубокий вырез, открывающий налитую грудь, и чересчур плотно обтягивало тонкую талию. Ни одна почтенная мамаша из высшего общества не позволила бы своей невинной дочери появиться на людях в столь откровенном наряде. Он скорее подошел бы очень смелой замужней женщине или куртизанке. Но на руке девушки не было обручального кольца — значит, верным оставалось второе предположение. Этот вывод подтверждался еще и тем, что в последнее время считалось особым шиком, особенно среди богатых молодых ловеласов, привозить на маскарады ради шутки своих веселых подружек. Некоторые из самых красивых и модных лондонских куртизанок присутствовали на этом маскараде, и Ники предположил, что ангелоподобное создание, сидящее рядом с ним, — это одна из них, просто она поссорилась с тем, кто ее сюда привез. И теперь, выплакав все свои обиды и печали, она искала себе другого покровителя. Вне всякого сомнения, черт возьми, она была «опозорена» уже давным-давно и неоднократно и отнюдь не собиралась платить ему, но эта последняя уловка была удивительно остроумна, и он оценил ее по достоинству. Она была не только очаровательна и мила, но и совершенно неповторима. К тому же очень забавна. С ее непосредственностью и богатым воображением, с ее мягким, хорошо поставленным голосом ей, конечно же, не придется долго искать нового покровителя. И ей-богу, если сегодня в постели она окажется хоть наполовину такой же очаровательной, какой предстала перед ним во время их удивительной встречи, то он бы явно соблазнился быть претендентом на эту роль.

Терзаясь неизвестностью, Джулиана не отводила взгляда от его мужественного лица с волевым подбородком, пытаясь прочесть мысли Ники, пока он неподвижно стоял, устремив глаза в темноту, — руки в карманах, плащ небрежно переброшен через плечо. От глаз к вискам разбегались мелкие морщинки, отчего казалось, что он слегка улыбается, но это вполне могло быть оттого, что он сжимал в зубах тонкую сигару.

Не в силах больше выдерживать столь долгое ожидание, Джулиана спросила дрожащим голосом:

— Ну как, вы решились?

Он снова перевел на нее взгляд, и Джулиана вдруг почувствовала всю силу этой ленивой, но неотразимой улыбки, вдруг осветившей его лицо.

— Но я обойдусь вам недешево, — пошутил он.

— У меня не очень много денег, — предупредила она, на что Ники, не в силах сдержаться, тут же разразился громким хохотом, — она и вправду стала рыться в своем маленьком ридикюле.

Протянув к ней руку, он сказал:

— А не поискать ли нам более подходящее местечко для… э-э-э…

— Моего позора? — пришла она к нему на помощь, и он на миг почувствовал легкое сомнение, которое тут же исчезло, не успев воплотиться во что-либо более определенное. Она встала, выпрямила плечи, подняла голову и, решительно сделав шаг, словно королева, изрекла:

— Ну что ж, так тому и быть.

Он повел ее в глубь лабиринта, положившись на свою память, — было время, когда они с Валери по несколько часов плутали здесь, потеряв секретную тропинку. Когда они неторопливо продвигались по лабиринту, ему пришло в голову, что неплохо бы им познакомиться, но, когда он заговорил об этом, она заявила, что уже знает, кто он.

— А вас как зовут? — продолжал допытываться Ники, видя, что она не проявляет особого желания добровольно назвать ему свое имя.

Но где-то в затуманенном сознании Джулианы, околдованной призрачной нереальностью сегодняшней лунной ночи и присутствием красивого, влекущего к себе мужчины, все-таки восторжествовало чувство осторожности. Пытаясь выдумать себе какое-нибудь имя, она вдруг глянула вниз, на свое платье.

— Мария, — сказала она после секундного раздумья. — Вы можете звать меня «Мария».

— Как Марию-Антуанетту? — пошутил Ники, удивляясь, зачем она лжет ему.

В ответ она жизнерадостно подняла левую руку, весело воскликнув.

— Пусть будут и волки сыты, и овцы целы! И буквально через долю секунды остановилась как вкопанная:

— А куда мы идем?

— Ко мне в спальню.

Джулиана мысленно перечислила известные ей возможности погубить свою репутацию. Во-первых, три танца с одним и тем же человеком. Во-вторых, позволить мужчине проявить свои нежные чувства. И наконец, находиться в комнате наедине с мужчиной. Итак — комната. Спальня. Она одобрительно кивнула.

— Прекрасно, я думаю, вы об этом знаете больше, чем я.

«Сомневаюсь», — холодно подумал Ники. Они шли молча, но тишина была какая-то дружелюбная, умиротворенная, и Ники это очень понравилось. Она, видно, не чувствовала потребности в постоянной болтовне. И когда девушка наконец прервала молчание, он подумал, что она выбрала для этого правильный момент, хотя затронутая ею тема совершенно ошеломила его: в его богатом опыте общения с женщинами Ники еще не приходилось обсуждать этот предмет. Она какое-то время шла, разглядывая землю у себя под ногами, потом подняла голову и глубокомысленно заявила:

— Я часто удивляюсь, глядя на червей. А вы?

— Признаться, сейчас уже не так часто, как раньше, — весело пошутил Ники, подавляя приступ смеха.

Обычно ему и за неделю не приходилось столько смеяться, как сегодня.

— Тогда послушайте, что я вам скажу, и попытайтесь ответить на мой вопрос, — предложила она серьезным тоном озадаченного ученого. — Если Бог создал их для того, чтобы они ползали по земле — что они и делают, — то почему у них нет коленей?

Ники остановился от неожиданности, с трудом сдерживая улыбку. Он повернулся к ней.

— Что вы сказали?

Она подняла свое ангельское личико с сияющими глазами, грудь ее заманчиво вздымалась, а алые губки послушно повторили:

— Я спросила: почему у червей нет коленей?

— Да, я так и понял.

Схватив девушку за плечи, он порывисто притянул ее к себе, охваченный внезапным желанием прижаться к этим нежным губам. Он отпустил ее так же быстро, как и обнял, особенно не интересуясь, что выражает ее лицо — потрясение или просто укор. Решив, что обсуждать это и не обязательно, и нежелательно с той, которая согласна лечь с ним в постель в обмен на деньги, он шагнул в сторону и отвернулся.

И все же не удержался и несколько раз украдкой взглянул на нее в темноте, чтобы оценить ее реакцию. Увидев легкую растерянную улыбку, он успокоился.

Ники не был до конца уверен, что правильно нашел все нужные повороты тропинки, пока они не завернули за последний угол и он не увидел секретный выход, ведущий к боковому черному ходу в дом. Зная, что дальше им придется пройти несколько шагов на виду у гуляющей публики, хотя и на довольно безопасном расстоянии, Ники благоразумно встал слева от девушки — .между нею и домом.

— Почему мы пошли быстрее? — спросила она.

— Потому что нас сейчас могут увидеть со стороны сада, — предупредил он.

Она оглянулась.

— Пусть у них тоже будут и волки сыты, и овцы целы, — провозгласила она, плавно поведя рукой вокруг. И воскликнула весело:

— Да будет так!

Ники почувствовал, что его плечи опять затряслись от неудержимого смеха, но ничего не сказал, чтобы не расхохотаться во весь голос.

Глава 8

В его спальне Джулиана села на маленький диванчик, обитый золотой парчой.

Будто во сне она наблюдала, как он медленно снял пиджак и развязал свой ослепительно белый галстук. Тысячами колоколов бешено звенел в ее голове сигнал тревоги, вызывая слабость и головокружение. А может, это было воспоминание о его губах, внезапно прижавшихся к ее рту, отчего голова Джулианы пошла кругом?

Она опустила глаза — сейчас это показалось ей самым подходящим к случаю, но вдруг внимание ее привлекло что-то внизу.

Освободившись от пиджака и галстука, Ники расстегнул ворот рубашки и направился к полированному столику, где был оставлен поднос со стаканами и графинами. Вынув пробку из графина с коньяком, он обернулся через плечо и хотел было спросить ее, не хочет ли она что-нибудь выпить, но то, что он увидел, заставило его недовольно нахмуриться и подойти к ней ближе. Она сидела на диване, но согнулась почти пополам и наклонилась к полу, что-то там рассматривая.

— Что вы делаете? — изумленно спросил он. Она ответила, не поднимая головы:

— У меня, кажется, что-то случилось с ногами, они куда-то делись.

— Что вы хотите этим сказать? — с раздражением спросил Ники. Ему пришло в голову, что почти все, что она делала и говорила в лабиринте, — скандальное и потешное одновременно, включая просьбу опозорить ее, — было скорее всего результатом опьянения или игры больной психики.

— А ну-ка встаньте! — резко сказал он, придав своему голосу нарочитую грубость.

Джулиана оцепенела от его тона и медленно выпрямилась. Ошеломленная такой переменой, она встала, как. он приказал, не в состоянии поверить, что этот недружелюбный, прямо-таки грозный человек — тот самый, который только что шутил с ней и… и даже поцеловал.

Ники понял, что она совершенно поражена и сбита с толку. И с яростью, подогреваемой разочарованием и отвращением к своей собственной наивности, он язвительно произнес:

— Вы можете сказать хоть что-нибудь такое, чтобы я убедился, что вы в данный момент находитесь в здравом уме и твердой памяти?

Джулиана вздрогнула, потрясенная его тоном. В его голосе послышались те же резкие, повелительные нотки, то же презрительное высокомерие, которые так унизили и возмутили ее в Гайд-парке. Реакция ее была несколько замедлена действием бренди и тем, что она испытывала почти шок, но, когда она собралась с духом, ответ ее прозвучал столь же непосредственно и эффектно, как и его вопрос, разве что более сдержанно. Она хотела, чтобы эта ночь осталась в его памяти и в его сердце.

— Думаю, что смогу, — мягко сказала она, высоко подняв голову, и только голос ее слегка дрогнул. — Начнем с греческой философии?

Заложив руки за спину, она отвела глаза в сторону, будто рассматривая роспись над камином, и начала свою речь:

— Сократ создал интересное учение о познании и этике Платону удалось его развить…

Джулиана замолчала, отчаянно пытаясь привести в порядок собственные мысли и вспомнить, что еще она знает о философах — древних или более современных.

— Из более современных философов… — продолжала она, — моим любимцем является Вольтер. Я наслаждаюсь его чувством юмора. Из самых же современных…

— Ее голос прервался: она услышала, что он подходит к ней сзади, но, сделав над собой усилие, продолжила:

— Из современных философов я могу назвать одну женщину, с которой была знакома лично. Ее звали Сара.

Он остановился позади нее почти вплотную, и она прямо-таки ощутила его близость спиной. Поколебавшись мгновение, Джулиана спросила:

— Познакомить вас с самой любимой теорией Сары?

— Непременно, — сокрушенно прошептал он, и она почувствовала, как его дыхание обжигает ей волосы на виске.

— По теории Сары женщины когда-то считались важнее мужчин, но мужчины завистливые и хитрые — нашли способ…

Тело Джулианы напряглось, потому что он обхватил руками ее плечи и сильно притянул ее к себе.

— …Мужчины нашли способ убедить нас и самих себя, что женщины глупы и…

Его горячие губы коснулись чувствительного места за ухом, и дрожь желания стремительной волной пронизала ее тело.

— Продолжайте, продолжайте, — бормотал он мягким, бархатным голосом, и губы его щекотали ей ухо.

Джулиана попыталась, но не смогла вымолвить ни слова, лишь прерывисто вздыхая, она вновь теряла над собой контроль и продолжала убеждать. себя, что поступает правильно и события развиваются должным образом. Да, это или сэр Фрэнсис Беллхавен, сладкая запретная пытка, которую она будет лелеять в воспоминаниях всю свою жизнь, или жизнь с человеком, который вызывает у нее отвращение. Она не хотела противиться происходящему.

Ники почувствовал, как бешено застучало ее сердце под его рукой, скользнувшей вверх по лифу и застывшей в предвкушении, что сейчас он коснется полной, дразнящей груди девушки. Он нежно поцеловал ее гладкий висок и спустился губами к шелковистой коже щеки. Она пахла воздухом и цветами, и ему показалось, что он держит в руках… молодое деревце.

Она дышала так, будто только что бежала, и сердце ее стучало… от испуга.

Ники поднял голову и молча повернул девушку лицом к себе. С изумлением смотрел он на ее лихорадочно горящие щеки и глаза — глаза, походившие на темно-синие озера, глаза, смотревшие на него с сомнением и нерешительностью.

Щеки ее покраснели от смущения, когда он стал внимательно изучать ее прелестное лицо, пытаясь найти хоть что-то, свидетельствующее о том, что для нее нет ничего нового или ужасного в таком обращении. Он искал следы опыта и искушенности.

Но он нашел только невинность. Она впервые была наедине с мужчиной. И у нее вообще не было никакого опыта. Но все-таки он хотел ее. Более того — он с изумлением понял, что именно из-за этого он хочет ее втрое сильнее. Она пришла к нему за этим, она просила его сделать это, хотела даже заплатить ему за это.

И все же он колебался. Приподняв большим и указательным пальцами ее подбородок, он посмотрел ей в глаза. Голосом, не выражавшим ничего, кроме желания убедиться в правдивости своих предположений, Ники спросил:

— Вы совершенно уверены, что пришли сюда… чтобы сделать… это?

Джулиана судорожно сглотнула слюну и слегка кивнула.

— Все, что я хочу, — это побыстрее покончить с этим делом и забыть о нем.

— Так вы абсолютно в этом уверены? Она кивнула, и Ники вознамерился сделать то, чего он жаждал все это время. Но когда он уже склонился к ней, ему пришла в голову мрачная мысль, что он не просто лишает невинности девственницу — он губит ангельскую душу. И все же Ники с настойчивой нежностью набросился на ее губы, вынуждая отвечать ему, сжимая ее в своих объятиях так крепко, что она застонала. А потом руки его вдруг оказались у нее на груди, и он сжал ладонями упругие трепещущие округлости.

— Нет! — она вырвалась с такой неожиданностью, что застала Ники врасплох.

— Я не могу! Я не могу! Только не это!

Она отчаянно затрясла головой, а Ники смотрел на нее в полном изумлении.

Ведь только что она отвечала на его поцелуи, ее руки нежно обнимали его за шею, а тело бессознательно льнуло к нему. И вдруг, освободившись от его объятий, она кинулась через всю комнату, распахнула дверь и на пороге…

…Столкнулась с Валери и еще с какой-то женщиной. Та бормотала, что у нее похитили дочь, и требовала обыскать весь дом. И, словно во сне, в ночном кошмаре, он узнал в ней даму, которая настойчиво пыталась заговорить с ним когда-то весной в парке. Покровительственным и бережным жестом она обняла за плечи девушку, которую он только что обнимал.

Но теперь почтенная леди вела себя совершенно иначе. Она уже не рассыпалась перед ним в любезностях — мол, как приятно встретиться с вами, — а посмотрела на него с торжеством и злорадством и сказала:

— Я сейчас уложу свою дочь в постель, а потом приглашу своего супруга, и мы все обсудим втроем.

Глава 9

«Джулиана!»— привычный голос матери казался каким-то хриплым визгом.

Голова у Джулианы просто раскалывалась, она едва могла разомкнуть челюсти, будто у нее разом разболелись все зубы. Все было ужасно — и только ее мать вела себя совершенно спокойно. Ее мать, которая, как казалось Джулиане, должна была бы выглядеть разъяренной и отречься от нее даже за меньшие проступки, чем те, что она позволила себе прошлой ночью, была сама приветливость и само понимание.

Никаких расспросов, никаких обвинений! Страдальчески свернувшись в жалкий комочек на сиденье экипажа у дверцы, Джулиана вдруг увидела, как дом, где все это с ней случилось, сначала повернулся к ней боком, затем проплыл мимо и исчез из виду.

— Я, наверное, заболела, — прошептала она.

— Нет-нет, дорогая, не надо, это было бы очень неприятно.

Джулиана все время пыталась проглотить какой-то комок в горле.

— Мы скоро приедем домой?

— Мы едем не домой.

— А куда мы едем?

— Мы едем… сюда, — ответила ее мать, приникнув к окошку и высматривая что-то прищуренными глазами, которые вдруг радостно просияли.

Джулиана сделала усилие, чтобы посмотреть, куда это — «сюда», и увидела симпатичный маленький домик, возле которого стоял экипаж ее отца и еще один — с крестом, украшавшим карету сбоку. И тут она заметила часовню. А во дворе часовни, не обращая ни малейшего внимания на ее отца — будто его и не было рядом — и внимательно наблюдая, как подъезжает их экипаж, стоял Николас Дю Вилль.

И выражение его потемневшего, угрюмого лица было в тысячу раз более холодным, более презрительным, чем тогда, в парке.

— Зачем мы здесь? — закричала Джулиана, чувствуя, что сейчас потеряет сознание от потрясения, отвращения и головной боли.

— Чтобы присутствовать на твоем бракосочетании с Николасом Дю Биллем.

— Моем бракосочетании? Но зачем это, почему?

— Почему он на тебе женится? — сухо спросила ее мать, открывая дверцу кареты. — Потому что у него нет выбора. В конце концов, Дю Вилль — джентльмен.

Он знает правила, и он их нарушил.

Хозяйка дома и двое слуг видели, как ты выбежала из его спальни. Он погубил репутацию невинной, благовоспитанной молодой леди. Если бы он не женился сейчас на тебе, ты была бы опозорена, но и он никогда не смог бы назвать себя джентльменом и уронил бы свое достоинство пэра. Он не может на — , рушить кодекс чести.

— Я не хочу этого! — закричала Джулиана. — Я ему об этом скажу!

— Я не хочу этого! — лепетала Джулиана четверть часа спустя, когда ее грубо втолкнули в карету ее новоиспеченного супруга. Все это время Николае хранил гробовое молчание, если не считать клятвы перед алтарем. Теперь же он произнес:

— Закройте рот и садитесь в карету.

— Куда мы едем? — спросила она, рыдая.

— В ваш новый дом, — ответил он со злым сарказмом. — Ваш новый дом, подчеркнул он.

Глава 10

Сидя перед туалетным столиком в своей спальне и мурлыча мелодию святочной песенки, Джулиана воткнула несколько веточек красных ягод остролиста за темно-зеленую ленту, стягивающую ее густые светлые локоны на макушке.

Вполне удовлетворенная своим видом, она встала, одернула складки светло-зеленого шерстяного платья, расправила широкие манжеты и направилась в гостиную, где перед весело потрескивающим камином собиралась поработать над своей новой рукописью.

Прошло уже три месяца с тех пор, как супруг Джулианы так бесцеремонно высадил ее перед этим маленьким живописным загородным домиком через несколько часов после венчания и тут же уехал, и с тех пор она ни разу его не видела и ничего не слышала о Николасе Дю Вилле. Но даже и сейчас все подробности того ужасного дня представали перед ее мысленным взором с такой отчетливостью, что каждый раз при этом воспоминании у нее от стыда перехватывало дыхание и судорогой сводило живот.

Это была грязная пародия на замужество — достойное завершение той невероятной истории, которая началась на маскараде. Совершенно не осуждая Джулиану за нарушение правил приличия накануне ночью, ее мать сочла, что девушка просто применила очень действенный и испытанный метод, заманив в ловушку самого завидного жениха сезона. Вместо того чтобы дать дочери сердечное материнское напутствие и советы в преддверии замужней жизни и по поводу будущих детей, мать Джулианы перед тем, как та пошла к алтарю, твердила ей о том, какие меха должна она потребовать от будущего супруга.

Отец Джулианы имел, безусловно, более здравый взгляд на реальное положение вещей: он понимал, что его дочь опорочила себя и что ее жених помог ей в этом.

Он смирился с происшедшим, заглушив горькие размышления по крайней мере одной полной бутылкой мадеры, и повел дочь к алтарю нетвердой, но бодрой и радостной походкой. В довершение всей этой неприглядной картины невеста ужасно страдала от последствий непривычного для нее опьянения, а жених…

Джулиана содрогнулась, снова вспомнив ненависть, вспыхнувшую в его глазах в тот момент, когда его заставили повернуться к ней и дать торжественную клятву быть ее мужем Даже фигура священника, исполнявшего всю церемонию бракосочетания, ярко запечатлелась в ее памяти. Она помнила, как он стоял перед ними и как на его добром лице появилось выражение ужаса и растерянности, когда в конце церемонии на его предложение поцеловать невесту жених бросил на Джулиану взгляд, полный откровенного презрения, резко повернулся на каблуках и вышел из часовни.

В карете по дороге сюда, в этот дом, Джулиана пыталась заговорить с ним, все объяснить и извиниться. Он выслушал ее мольбы в полном молчании и процедил сквозь зубы:

— Если я услышу от вас еще хоть одно слово, вы окажетесь на обочине, прежде чем успеете договорить фразу!

За все эти месяцы, с тех пор как он выгрузил и бросил ее здесь как ненужный багаж, Джулиана сполна познала муки одиночества, но не те муки, когда смерть уносит близкого человека, а когда тебя отвергают, презирают и унижают.

Да, она пережила все это и даже сверх того, когда по Лондону прокатились сплетни о его скандальной связи с хорошенькой танцовщицей из оперетты, — это случилось еще до того, как набрал силу и разбушевался шквал слухов о его неожиданной женитьбе.

Он специально мучил ее, она знала это. Это было ее публичное унижение, месть за то, что Джулиана и ее мать расставили ему ловушку. Да, он совершенно был в этом уверен, и теперь никто и ничто не. смогло бы разубедить его. Но самым ужасным было то, что, когда Джулиана мысленно поставила себя на его место и увидела все происшедшее его глазами, она полностью поняла и оправдала его чувства и действия.

До прошлой недели все происходящее действовало на нее совершенно ужасающим образом. Джулиана пролила в подушку потоки слез, истязала себя, вновь и вновь вызывая в памяти ненависть в его глазах во время венчания, и написала ему не меньше десятка писем, пытаясь все объяснить. Его единственным ответом было короткое сообщение, доставленное ей его секретарем, в котором он уведомлял ее, что если она не прекратит попыток писать ему, то он вышвырнет ее из дома, который она сейчас занимает, и оставит без копейки.

Он считал, что Джулиана Дю Вилль должна прожить остаток своих дней в полном одиночестве, искупая грех, в котором был повинен не меньше ее. У Николаса Дю Вилля было еще пять домов, один великолепнее другого, — они были рассчитаны на прием больших и веселых компаний. И судя по слухам, просочившимся в газеты, и тем отрывочным сведениям, которые ей удалось выведать у Шеридан Уэстморленд, он устраивал в этих домах богатые приемы для своих многочисленных друзей, а также интимные свидания, без свидетелей, в чем Джулиана не сомневалась, в своей спальне.

До прошлой недели ее жизнь тянулась в мучительном одиночестве и отвращении к самой себе, и единственным облегчением были для нее письма к бабушке, в которых она изливала ей душу. Но внезапно все изменилось и с каждым днем продолжало меняться в лучшую сторону.

На прошлой неделе она получила письмо от одного лондонского издателя, который изъявил желание купить ее новый роман. В своем письме мистер Фрамингем в восторженных выражениях сравнивал ее с Джейн Остин. Он отмечал ее юмор и замечательную наблюдательность там, где речь шла о надменности высшего общества и о тщетности попыток казаться своим там, где ты на самом деле чужой.

Он прислал также банковский чек, дополнив его обещанием гораздо большей суммы, как только ее первый роман выйдет в свет. Банковский чек означал независимость — это было признанием ее как личности, освобождением от того унизительного положения, в которое ее вверг брак с Николасом Дю Виллем. Это было… всем, абсолютно всем на свете!

Она уже представляла себе свое жилье в Лондоне: маленькую светлую квартирку в респектабельном районе… как раз то, о чем они мечтали с бабушкой, представляя, как она будет жить, когда получит ее наследство. К концу будущего года у нее появится достаточно денег, чтобы покинуть эту золоченую тюрьму, в которую она была сослана.

Ночные же ее грезы не были такими радужными. Во сне Джулиана чувствовала себя такой же беззащитной, как и тогда, в лабиринте. Поставив ногу в ботинке на скамью рядом с ней, он смотрел куда-то в пространство, слушая, как она просит опозорить ее; тонкая сигара зажата между зубами, на губах играет легкая улыбка.

В этих снах он все время напоминал ей с усмешкой об обещанной плате. А потом целовал ее, и она просыпалась с гулко бьющимся сердцем и ощущением его губ на своих устах.