Глава 7

Каспар опустился на колени возле забрызганной кровью постели, горестно теребя красно-золотые шелковые простыни. Пол спальни Матиаса Герхарда был усыпан битым стеклом, мебель кто-то перевернул, а местами и превратил в щепки размером со спичку. Огромное зеркало в резной раме красного дерева разнесли вдребезги, каждый зазубренный осколок отражал лица людей, собравшихся на этой бойне, и многократно повторял слова, написанные кровью на стене.

Кровь покрывала почти все в комнате – пол, стены, даже потолок.

Каспар поднял взгляд на оштукатуренную стену напротив кровати. Кровавые слова были написаны словно бы детской рукой, и Каспар знал, что это жуткое граффити убийца выводил, когда Стефан уже лежал мертвым.

Надпись гласила: «Это все ради нее».

Стефан погиб в этой комнате, а Софья… что с ней? Похищена? Убита?

Страх за Софью и мысль о том, что она сейчас, возможно, страдает, вызвали в груди Каспара боль, и хотя, они знали друг друга всего несколько месяцев, но чувствовали себя точно старые друзья, и вероятные муки женщины ранили посла сильнее, чем он мог себе представить.

Владимир Пашенко показал на огромное пятно цвета спелой сливы, запекшееся на дорогом ковре рядом с Куртом Бременом, – ворс ковра спутался и пах кровью.

– Здесь мы нашли твоего… э-э… слугу. Он умер от одной-единственной раны на горле – ему рассекли главную шейную артерию.

– Его звали Стефан, – прорычал Каспар.

– Кто бы ни убил его, – продолжил Пашенко, как будто и не обратив на посла внимания, – он использовал необычайно острый клинок и точно знал, куда бить.

– Или застал их врасплох, что кажется маловероятным, с учетом того, что дверь в дом выломана, а мои рыцари сражались с ублюдком на лестнице, – сказал Курт Бремен, разъяренный тем, что двух его воинов победили с такой очевидной легкостью. Один рыцарь уже лежал под саваном в храме Морра, а второй наверняка потеряет ногу.

– Рана на шее – единственное повреждение, нанесенное жертве, – продолжил чекист, читая что-то в своем кожаном черном блокноте. – Оборонительные раны отсутствуют.

– Оборонительные раны? – переспросил Каспар, поднимаясь.

– Да, когда на кого-то нападают с ножом, он обычно вскидывает руки, заслоняясь от ударов, так что часто у жертвы обнаруживается отсутствие пальцев или располосованные до костей предплечья.

– Но у Стефана ничего такого нет?

Пашенко сверился с записями:

– Нет, ничего.

– Есть идеи, как это могло произойти?

Чекист пожал плечами:

– Никаких. Возможно, убийца действовал так быстро, что у жертвы не было возможности защититься.

Каспар кивнул:

– Вы нашли еще что-нибудь, что могло бы помочь поймать подонка?

– Ничего существенного, – признался Пашенко.

– Но ведь наверняка кто-нибудь что-нибудь видел? – заметил Бремен.

Пашенко покачал головой:

– Нападение произошло в сумерках, а в такое время не многие рискуют высунуть носы на улицу, а те, кто все же бродил во тьме, не побегут ко мне откровенничать. Хотя как только твой рыцарь оправится, я, конечно же, поговорю с ним. Он, возможно, единственный человек в Кислеве, видевший Мясника и оставшийся в живых. Однако мы нашли кое-какие следы, ведущие в конюшни и из конюшен Герхарда. Две лошади из его тройки исчезли, так что я могу лишь предположить, что убийца ускакал на одной, а пленников увез на другой.

Каспар пересек комнату и остановился перед кровавой надписью, от которой вниз тянулись ручейки потеков.

– И, во имя Сигмара, что это означает? «Это все ради нее». Кто эта «она»? Видели ли вы что-нибудь подобное на местах предыдущих убийств Мясника?

– Нет, – многозначительно проговорил Пашенко. – Только с тех пор, как в Кислев прибыли вы, убийца оставляет трофеи или послания.

– И что это значит?

– Точно не знаю, но, полагаю, убийца пытается сказать вам что-то.

– Сказать мне? Но что?

– И снова не знаю, – ответил Пашенко, – но, принимая во внимание сердца, оставленные у посольства, я прихожу к выводу, что послание предназначалось именно вам. По какой-то причине Мясник одержим вами, посол фон Велтен.

Первое, что она почувствовала, была боль. Потом горе. Потом ужас.

Софья старалась дышать ровно, глаза ее оставались закрытыми. Она ощущала, что сидит на тяжелом деревянном стуле, что руки привязаны за спиной к стойкам, а запястья саднят от впившегося в кожу грубого ремня. Она не могла сказать, есть ли в комнате кто-нибудь, кроме нее, поскольку продолжала делать вид, что сознание еще не вернулось к ней, пытаясь одновременно собраться с мыслями, пусть и ужасными. Было холодно, но она чувствовала, что находится в помещении. Пахло отвратительно; в своей жизни женщина достаточно проработала в полевых госпиталях, чтобы узнать запах гниющей плоти и крови. Она подавила омерзение и позыв к рвоте, и тут же мстительная головная боль вернулась в полную силу.

Слезы засочились из-под век, когда она вспомнила молниеносное движение ножа, фонтан артериальной крови и просящий прощения взгляд умирающего Стефана.

В голове ее возникло одно-единственное слово: Мясник.

Крики Герхарда все еще метались эхом в ее сознании, и женщина обнаружила, что не может вспомнить, что произошло потом, – ничего, кроме мучительного вопля, предшествовавшего удару в висок.

– Можешь открыть глаза, – раздался вдруг мужской голос. – Я знаю, что ты очнулась.

Софья всхлипнула, потеряв самоконтроль, когда почувствовала руку убийцы, скользнувшую под подбородок и приподнявшую ее голову.

– Прости, что я ударил тебя, – сказал он. – Я просто не ожидал увидеть тебя там. Я думал, ты мертва.

Софья дернулась, попытавшись избавиться от хватки врага.

– Пожалуйста, не делай мне больно, пожалуйста, пожалуйста…

– Тсс… Я не собираюсь причинять тебе вред, матушка. Как ты могла подумать такое? После всего, что ты для меня сделала. Ты защищала меня, хранила меня, холила и лелеяла, ты любила меня и готовила к тому дню, когда мы наконец-то смогли избавиться от него. Как я могу сделать тебе больно? Я люблю тебя, я всегда любил тебя.

Софья разрыдалась еще сильнее, когда его руки пробежали по ее золотисто-каштановым локонам и она почувствовала близость убийцы. Она услышала, как он втягивает воздух, и поняла, что безумец вдыхает запах ее волос.

– Пожалуйста, – снова взмолилась она. – Все, что хочешь, только не убивай меня.

– Убить тебя? – рассмеялся голос. – Разве ты не помнишь? Ты уже мертва, но я сохранил частицу тебя.

Она с отвращением отдернула голову, ощутив прикосновение лица Мясника к своему и чужой влажный язык, лизнувший щеку. Его кожа казалась задубевшей и жесткой.

– Почему ты отстраняешься? – спросил он.

– Потому что ты пугаешь меня, – ответила Софья.

– Но это же я, – обиженно протянул он. – Твой маленький мальчик, твой бесценный воин. Посмотри на меня.

– Пожалуйста, нет, – всхлипнула Софья, зажмурившись еще сильнее.

– Я сказал – посмотри на меня! – взревел похититель и отвесил женщине тяжелую пощечину.

Софья ощутила во рту вкус крови, и тут же на ее бедра навалилась тяжесть – это убийца рухнул рядом с ней на колени, страдальчески воя.

– Прости! – скулил он. – Прости, мне так жаль. Я не хотел… Я больше не буду! Пожалуйста, не заставляй меня причинять тебе боль! Больше не надо. Ты же не хочешь этого.

Она почувствовала, что он встал прямо перед ней, и инстинктивно попыталась лягнуть врага ногой. Но он оказался слишком проворен, и удар не достиг цели.

– Я велел тебе открыть глаза, – произнес он жестко. – Если ты этого не сделаешь, я отрежу тебе веки.

Глаза Софьи наполнились слезами боли, и она повиновалась приказу.

Мясник был абсолютно гол, на теле его толстой коркой запеклась кровь, глаза маньяка блестели из-под маски из грубо сшитой человеческой кожи. Да, кожа, несомненно, когда-то принадлежала человеку, но этот лоскут отделили от плоти десятилетия назад, сохранили и сотворили из него этот гротескный лик. Длинный, узкий нож прятался в странных ножнах – в разрезе на мускулистом животе убийцы.

За его спиной, слабо подергиваясь на крюке мясника, вбитом в центральную балку крыши, висело истерзанное тело Матиаса Герхарда. На его лице, единственной части тела, на которой безумец оставил кожу, застыло выражение предсмертной муки.

Софья закричала.

Она кричала и кричала, пока убийца не прижался мертвой маской к ее лицу, яростно целуя женщину и крепко прижимая ее к своему обнаженному телу.

– Ты не должен волноваться, Каспар. Мы вернем ее, – сказала Анастасия, одной рукой сжимая его руку, а другой массируя основание его шеи.

Они сидели во дворе посольства, там, где Каспар дрался с Валдаасом и где Софья зашивала его раненое плечо. Анастасия была в малиновом платье, отороченном серебристым мехом; она приехала сразу же, как только услышала о нападении на дом Матиаса Герхарда. С той ужасной ночи прошло двое суток, а она появлялась в посольстве каждый день, принося надежду и подбадривая друга. В ярком, холодном утреннем свете ее кожа сияла; Каспар был благодарен за успокаивающие слова, несмотря на то, что время шло, делая их пустыми.

– Пашенко думает, что она уже мертва. – Каспар наконец-то высказал вслух мысль, терзавшую его вот уже два дня, не давая спать.

Чекисты и Рыцари Пантеры искали Софью и Герхарда, но в этом переполненном городе вероятность обнаружить их была чрезвычайно мала. Рыцарь, раненный во время нападения на дом Герхарда, не сообщил никакой полезной информации об убийце, кроме той, что тот легко победил охранников и дрался голым.

Единственное, что еще заставляло брезжить надежду, – это то, что тел не нашли и никто пока не оставлял Каспару зловещих приношений.

– Нет, не надо так думать, – покачала головой Анастасия. – Наверняка ведь, если бы этот сумасшедший собирался убить ее и Герхарда, он бы убил их сразу. Тогда же, когда он… когда он убил Стефана.

– Возможно.

Слова женщины не убедили Каспара.

– Чекисты еще не определили, что произошло на самом деле?

Каспар фыркнул:

– Нет. Этот дурак Пашенко с радостью схватил бы какого-нибудь подходящего козла отпущения, но ему ничего не известно.

Анастасия вздохнула:

– И он не знает, куда и зачем забрали Софью и Герхарда?

– Если и знает, то не говорит.

Анастасия кивнула и прикусила нижнюю губку, словно пытаясь решить нелегкую этическую дилемму. Каспар заметил выражение ее лица и спросил:

– Что такое?

– Ну, видишь ли… я знаю, что тебе нравится Софья, – неохотно выдавила Анастасия.

– И что?

– А много ли ты на самом деле знаешь о ней?

– Достаточно, чтобы понимать, что она прекрасный человек и что ей можно доверять.

– Вот это-то я и имела в виду. Ты доверяешь ей, но по-настоящему не знаешь ее, так? До того как она стала работать на тебя, она частенько работала на Василия Чекатило.

– Ты шутишь, – пробормотал Каспар, не веря своим ушам.

– Хотелось бы мне, чтобы это было так, Каспар, но у меня есть причины утверждать, что она работала на него несколько лет.

– К чему ты ведешь?

– Чекатило не тот человек, от которого можно просто взять и уйти, – ответила Анастасия. – Я знаю. И скажу тебе, что, возможно, Мясник вовсе и не похищал Софью. Возможно, это Чекатило вернул ее себе силой.

Время смазалось; единственной связью с внешним миром стал расплывчатый свет, с трудом проникающий сквозь застекленную крышу. Софья не знала, сколько дней прошло с момента ее похищения, лишь боль усиливалась с каждой секундой да росло осознание, что она, по всей вероятности, умрет на этом вонючем чердаке.

Она плакала слезами горечи и отчаяния, а окровавленный скомканный лоскут, засунутый в рот и перевязанный широким кожаным ремнем, приглушал всхлипы. Запястья тупо пульсировали; она больше не чувствовала кончиков пальцев, малейшее движение рождало жгучую боль – сухая корка крови трескалась, а грубая веревка глубже впивалась в мясо.

Шли дни. Одни наполняла болезненная скука, другие – безжалостный неослабевающий ужас; в эти дни на чердак взбирался он, маска из человеческой кожи плотно прилегала к его лицу. Не раз он прикасался к Софье, шептал, что любит ее, что повинуется ее приказам и убивает ради, нее, что ест человеческую плоть в честь дней их свободы от его тирании.

Глаза ее гноились и слипались от слез и нехватки сна, зрение мутилось от недоедания, губы потрескались от обезвоживания. Упавшая от измождения на грудь голова вяло перекатилась с плеча на плечо при ненавистном скрипе ржавых петель поднимаемого люка.

– Ты тут, матушка? – спросил он и рассмеялся. – Ну конечно, ты тут. Куда ты могла деться?

Она зажмурилась, услышав приближающиеся шаги, и костлявая рука легла женщине на плечо. Софья вдохнула его запах и, хотя она и пыталась быть сильной, сдержать дрожь жуткого страха не смогла. Чужие руки двинулись по ее телу, а потом он прижался к ней.

Убийца застонал и сказал:

– Уже почти все, да?

Софья не могла ответить, кляп душил все слова, которые она, может, и хотела бы произнести. Но потом она поняла, что он говорит вовсе не с ней. Она не слышала, чтобы кто-то еще вошел на чердак, но другой голос, далекий, мелодичный, звучащий словно со дна очень глубокого колодца, ответил маньяку:

– Почти, мой прекрасный принц, почти. Тебе осталось сделать только одно. Одно последнее крошечное дельце, и все будет кончено.

– Все, что угодно, матушка, все, что угодно.

– Я хочу, чтобы ты убил меня, – произнес голос. – Я уже умирала раньше и не принадлежу этому миру. Морр призывает меня к себе, я больше не вернусь сюда.

– Нет! – выкрикнул он. Безумец еще крепче стиснул Софью в объятиях, и она приглушенно охнула от боли, когда убийца грубо развернул кресло так, чтобы женщина оказалась лицом к нему. – Почему ты просишь меня об этом? Я только-только нашел тебя и не хочу потерять. Слышишь, я не желаю потерять тебя снова!

– Поверь мне, мой принц, ты должен, – мягко возразил голос.

Софья с трудом разлепила веки и увидела перед собой тошнотворную маску. Зыбкий свет падал на высохшую кожу, бывшую когда-то чьим-то лицом, расширенные фиолетовые глаза маньяка сияли из-под нее обожанием. Он смотрел на что-то за плечом Софьи, и во тьме его зрачков метались беспокойные отблески, словно порхающие светляки. Глаза женщины саднило, но на краткий миг ей показалось, что она увидела чье-то отражение, бледное, почти ангельское, призраком скользнувшее по поверхности его глаза.

– Я не могу, – провыл он, обвивая ее руками и зарываясь лицом в ее колени.

– Слушай меня! – рявкнул голос, напрочь лишившийся былой мелодичности. – Сделай это! Я требую, чтобы ты это сделал. Убей меня, убей меня сейчас же. Сбрось кандалы своего ничтожного второго «я» и возьми нож, нож, который дала тебе я, и перережь мне глотку, ты, сопливый жалкий сукин сын! Убей меня, разрежь на кусочки и швырни их к ногам фон Велтена!

– Нет… я не стану! Я люблю тебя… – Рыдания душили его.

Софья почувствовала, что ярость того существа, которое говорило с ее мучителем, выросла до ужасающих размеров, и снова зажмурилась. Даже сквозь распухшие веки она ощутила обжигающий свет, заливший чердак, но сияние угасло так же быстро, как и появилось, и женщина поняла, что беседовавший с убийцей призрак исчез. Гнев видения оставил в воздухе потрескивающий, колючий привкус магии, но в женщине после отказа маньяка повиноваться убийственному повелению привидения затрепетала надежда. Оно хотело, чтобы безумец убил Софью, но он отчего-то считал ее своей матушкой, матерью, и не послушался.

– Я не могу убить тебя… – пробормотал он, будто услышав ее мысли. – Пока еще нет, но мне придется поранить тебя. Ох, матушка, я должен.

Софья ощутила, как холодный клинок прижался к коже, и, когда нож отсек большой палец ее левой руки, попыталась закричать.

Публичный дом размещался в неподдающемся описанию строении из перекошенных черных кирпичей и редких, грубо вырубленных каменных блоков, бывших когда-то частью городской стены. Цветные стеклянные витражи в верхних окнах и алый кушак, свисающий с конька крыши, – вот все, что намекало на истинное предназначение здания. Каспар почти чуял запах отчаяния, пропитавший все вокруг.

– Это то место? – спросил он.

– Да, – кивнул Павел. – Здесь ты найдешь Чекатило, хотя зачем это тебе надо, Павел не знает. Он не из тех, с кем стоит торопиться повидаться. Нечего нам тут делать, пойдем-ка лучше отсюда.

– Он может что-то знать о похищении Софьи, – сказал Каспар ледяным голосом.

Павел и Курт Бремен озабоченно переглянулись – ни тому, ни другому не понравился тон посла.

– Посол фон Велтен, – обратился к Каспару Бремен. – Если Чекатило действительно знает что-то о местонахождении Софьи, то мы должны обращаться с ним очень осторожно. Вы не можете позволить себе вступить с ним в конфронтацию.

– Не волнуйся, Курт. Я умею быть дипломатом, если это необходимо, – заверил товарища Каспар, толчком распахнул дверь борделя и шагнул в душную полутьму. Вонь немытых тел и дешевых духов – последним явно не удавалось замаскировать первое, обрушилась на него.

Даже при тусклом свете, сочащемся из пары прикрытых колпачками ламп и чадящего камина, Каспар разглядел, что народу здесь полным-полно. Казалось, надвигающаяся война и смерть пробудили похоть кислевских мужчин и они набились в этот зал, желая промотать последние копейки в объятиях женщин, продающих за деньги свою плоть.

Когда они вошли, к ним повернулось несколько голов, но большинство посетителей были слишком поглощены своими «трудами праведными» или витали в блаженных мечтах, даруемых рок-корнем, чтобы обращать внимание на новых гостей. Густые клубы едкого дыма, пахнущего сладостью и сытостью, точно привезенный из Арабии мускус, висели под потолком, и Каспар невольно вспомнил, как сражался в тех жарких унылых пустынях.

Он миновал несколько пар извивающихся сплетенных тел, игнорируя слишком театральные стоны и крики наслаждения, и направился к двери в конце комнаты, охраняемой двумя стражами с холодными, как сталь их топоров, которые они даже не пытались спрятать под плащами, глазами.

Каспар остановился перед этими людьми, они демонстративно не обращали на него внимания, пока посол не попробовал протиснуться мимо них. Тогда один из охранников выплюнул ему в лицо неразборчивую фразу на кислевском и многозначительно потряс топором.

– Павел, – велел Каспар, – переводи.

– Хорошо, – проворчал Павел, оторвал взгляд от картины всеобщего «единения», происходящего в зале, и шагнул к послу.

– Меня зовут Каспар фон Велтен, я здесь для того, чтобы поговорить с вашим хозяином, Василием Чекатило. Буду благодарен, если вы передадите это ему.

Павел перевел слова Каспара, и охранники обменялись недоуменно-веселыми взглядами, после чего тот, к кому обращался Павел, покачал головой.

– Не-а, – произнес он. В значении междометия сомневаться не приходилось.

– Павел, скажи им, что в моем распоряжении отряд Рыцарей Пантеры, и, если Чекатило не согласится повидаться со мной, я сожгу этот грязный притон дотла. Вместе с ним, если потребуется.

Снова Павел перевел слова Каспара, и на этот раз охранники переглянулись с явной тревогой. Последовал тихий, но жаркий спор на отрывистом кислевском, остановленный поднятой ладонью стража, который, ничего больше не сказав, исчез за дверью. Оставшийся криво ухмыльнулся, продемонстрировав желтые пеньки зубов.

Трое человек ждали несколько минут, и внимание Павла вновь переключилось на распутство, творящееся вокруг, – он даже нервно глотнул пару раз из своей походной фляги.

Наконец дверь открылась, и в проеме возник посланец, манящий незваных гостей корявым пальцем, приглашая их следовать за собой. Каспар ступил в полутьму длинного коридора с дощатым полом и бархатными занавесками, прикрывающими тянущиеся с обеих сторон ниши. Хрюканье, мычание и притворные стоны удовольствия остались позади, и Каспар окончательно выбросил их из головы, когда оказался перед тяжелой бревенчатой дверью, окованной полосами черного железа. Проводник вытащил из кармана длинный ключ и с громким скрежетом повернул его в замке, после чего широко распахнул дверь и показал, чтобы остальные проходили.

– Аха! Ты идти, аха?

– Ага, – согласился Каспар и шагнул в прекрасно обставленную просторную комнату с имперской мебелью и иным имуществом, которое, как теперь понял Каспар, перетекло сюда из его посольства.

Четыре женщины, облаченные в прозрачные шелка, слонялись по комнате, пребывая на разных стадиях забвения, – на их губах блестели пятна наркотического сока рок-корня. Пятая, совершенно обнаженная, неуклюже танцевала перед великаном Чекатило, восседающим на мерно поскрипывающей деревянной лавке спиной к Каспару. Рядом с ним стоял тонкий как хлыст человек с лицом бойца, уставившийся на вошедших с враждебным отвращением.

Чекатило хлопал в такт движениям женщины, и Каспар по ее коренастому телосложению и испугу догадался, что она – крестьянка, пришедшая сюда поневоле, чтобы заработать пару грошей, чтобы было чем прокормиться зимой.

– Герр Чекатило, – произнес Каспар.

Гигант кислевит не ответил, лишь поднял руку, показывая, что Каспар должен подождать, пока не закончится танец. Каспар прикусил губу и скрестил на груди руки. Бремен отвел глаза от изгибающейся девушки, и даже Павел благопристойно потупился, чтобы не смотреть на ее стыд.

Наконец Чекатило хлопнул громче и встал, жестом отослав женщину одеваться.

– Режек, – сказал он, поворачиваясь к своему подручному, человеку с жестким взглядом. – Приставь ее к работе в главном зале, она не годится для кабинок.

Режек кивнул и повел девушку к дверям, в которые вошли Каспар и остальные, вытолкнул ее в коридор и пролаял какой-то приказ охранникам. Затем он вернулся к своему хозяину и снова застыл рядом с ним, крепко сжав рукоять меча, и Каспар внезапно проник в суть этого человека, наемника и убийцы.

Только теперь Чекатило соизволил взглянуть на Каспара и его сопровождающих – широкие, устрашающие черты его лица растянула хищная улыбка.

– Ты хотел меня видеть?

– Да, я хотел задать тебе пару вопросов.

– У меня правило – никогда не отвечать на вопросы, на которые я отвечать не обязан, – заявил Чекатило.

– На эти ты ответишь.

– Неужто? Отчего ты так уверен?

– Потому что иначе я убью тебя, – пообещал Каспар.

При угрозе посла Курт Бремен вздрогнул, а Чекатило громогласно расхохотался, напугав одурманенных женщин.

– Полагаю, ты не догадывался о плане своего хозяина, рыцарь? – спросил Чекатило.

Бремен не ответил, а главарь бандитов продолжил:

– Павел Коровин! Много же воды утекло с тех пор, как я видел тебя здесь. Ты привел мне на подкуп очередного имперского посла?

Павел, уткнувшись взглядом в пол, торопливо затряс головой. Чекатило снова рассмеялся:

– Ты пришел с вопросами, но ты ничего не знаешь о человеке, которому собрался их задавать. И ты еще угрожаешь мне в моих же покоях? Одно мое слово – и ты мертв. Дюжины людей способны убить тебя на месте по первому моему зову.

– Может, так, а может, и нет, – сказал Каспар. – Успеют ли они добраться сюда прежде, чем я всажу меч в твое брюхо?

– Как знать, как знать, но у меня найдутся доспехи почище многочисленных слоев жира, имперец. Думаю, ты умрешь, если попытаешься проверить, а ты к этому пока не готов.

– Нет?

– Нет. Тебе надо еще кое-что сделать до того, как ты пойдешь на корм воронью. Я это вижу.

Каспар знал, что потерял контроль над беседой, если он вообще обладал когда-то этим контролем, но он отчаянно желал выяснить хоть что-нибудь, что могло бы подсказать, где сейчас Софья. И если Анастасия права насчет ее прошлого, то есть шанс, что этот ублюдок может знать что-то важное.

Посол понял, что вступил в противоборство, будучи подготовленным куда меньше, чем следовало бы, и что угрозы здесь – не способ получить желаемые ответы, так что он поменял тактику:

– Герр Чекатило, все мы здесь – светские люди, умудренные жизненным опытом, не так ли? А ведем себя как дикие звери, скрещиваем рога, точно олени, стремящиеся стать вожаками стада. Но тут твое логово, и теперь я понимаю, что здесь бессмысленно пытаться доказывать свой авторитет, – сказал Каспар, широко разводя руками, горячо надеясь, что жест этот выглядит демонстрацией великодушного благородства. – Мне необходима твоя помощь, я пришел к тебе в отчаянной нужде. Пропал мой добрый друг, и я верю, что ты можешь помочь мне отыскать ее.

Чекатило улыбнулся, немедленно разгадав уловку Каспара.

– Ты умен, имперец, гораздо умнее того придурка Тугенхейма. Зря он думал, что может быть здесь важным человеком. К сожалению, он ошибался во всех отношениях.

– Так ты поможешь?

– Возможно. Кого ты потерял?

– Мою лекаршу. Ее зовут Софья Валенчик, мне сказали, она когда-то работала на тебя.

– Софья! – гаркнул Чекатило. – Ну да, я помню Софью, но нет, она никогда не работала на меня, вне зависимости от того, сколько бы денег я ей ни предлагал. Думаю, я ей не нравился.

– Интересно, отчего бы это? – фыркнул Бремен. Увидев, как Режек напрягся, Каспар метнул на рыцаря ядовитый взгляд и сказал:

– Правда? Она никогда на тебя не работала? Ты уверен?

Каспар чувствовал, как та толика надежды, которую он питал, затевая этот поход и рассчитывая на результаты, улетучивается. Анастасия убедила его, что Софья работала на Чекатило, а ее слова он всегда ставил выше слов толстяка кислевита, но инстинкт твердил ему, что Чекатило не лжет.

– Ты уверен? – повторил Каспар.

Чекатило нахмурился:

– Мне, конечно, уже за сорок, но память меня пока не подводит. Нет, она никогда не работала на меня. Хотя и приходила сюда несколько раз в год.

– Что? – ужаснулся Каспар. – Софья приходила сюда, по собственной воле?

– Да, – подтвердил Чекатило. – По ее собственной воле. Она присматривала за девочками, работающими в отдельных кабинках, делала им припарки от сифилиса и все такое прочее. Иногда принимала роды или приканчивала детишек во чреве. Она пыталась следить за здоровьем девушек. – Жирный мошенник похотливо ухмыльнулся. – Нелегкая это задачка в Кислеве. Но нет, она никогда не работала на меня, хотя я был бы счастлив, я высоко ценил ее. Она была доброй женщиной.

– Была? Она была и остается доброй женщиной, – подчеркнул Каспар. – А сейчас она пропала, ее забрал Мясник.

– Значит, она мертва. Зарезана и съедена.

– Я в это не верю, – заявил Каспар.

– Нет? Что заставляет тебя полагать, что она жива?

– Я сам, – ответил Каспар каким-то усталым, лишенным эмоций голосом. – Пока я не увижу что-то, что доказывало бы ее гибель, я буду продолжать искать ее.

– Влюбился? – хохотнул Чекатило. – Не стану винить тебя, коли так. Софья Валенчик – прекрасная женщина.

– Нет, – сказал Каспар, и Чекатило улыбнулся поспешности его ответа.

– Ясно, но почему ты считал, что я могу или захочу помочь тебе отыскать ее?

– Не знаю. Я пришел сюда, думая, что, возможно, ее забрал ты, но теперь я в этом не уверен. Я не знаю, что бы ты мог сделать, чтобы помочь мне, но если есть это «что-то», то молю тебя – помоги.

Прежде чем заговорить, Чекатило несколько долгих секунд рассматривал Каспара.

– Я помогу тебе, имперец, хотя лишь Урсан знает почему. Я и сейчас полагаю, что мы с тобой будем врагами, но тут дело касается Софьи. Чем ты отплатишь за мою помощь?

– Все, что я могу предложить, это свою благодарность, – сказал Каспар.

Великан-кислевит рассмеялся, посол же был по-прежнему серьезен.

– Ты – человек своего слова, Каспар фон Велтен?

– Да, – кивнул Каспар. – Мое слово железно, раз данное – уже не сломается.

– Каспар… – предостерег Бремен, но посол махнул рукой, призывая рыцаря к молчанию.

Взгляды мужчин встретились и долго не отрывались друг от друга, а потом Чекатило, наконец, кивнул и поднялся с лавки.

– Я так и думал, имперец, просто имей в виду, если нет – тебе конец. Что ж, у меня много глаз и ушей по всему Кислеву, и если есть что-то, что можно узнать, я раскопаю это для тебя. – Чекатило подался вперед. – Но если я сделаю это для тебя… – произнес он, оставив многозначительную фразу незаконченной.

– Я понимаю, – сказал Каспар, размышляя, так ли это на самом деле.

Глава 8

В дни, последовавшие за встречей Каспара с Чекатило, погода продолжала портиться. Кислевские старейшины утверждали, что грядет самая тяжелая зима со времен Великого Царя, Радия Боки. Правда это или нет, Каспар не знал, да его это и не заботило, так занят он был удовлетворением нужд увеличивающейся армии в нескончаемый период отсутствия сражений.