Ересь Хоруса (№2) - Лживые боги

– Ложа Змеи, ты сказал? – переспросил Зиндерманн и стал, как будто наугад, выдергивать книги из высившейся перед ним стопки. – Змеи… Становится все интереснее.

– Что это такое?

– Змеи, – повторил Зиндерманн. – С самых первых дней на всех мирах, где люди были склонны к религии, змея всегда почиталась богом. От жарких и влажных джунглей островов Африки до ледяных вод Альбы змеи были объектом преклонения, страха и восхищения в равной мере. Я считаю, что мифология змей, возможно, самая распространенная среди людей.

– А как же она попала на Давин?

– Это объяснить совсем не сложно, – сказал Зиндерманн. – Видишь ли, первоначально мифы не передавались словами или записями, поскольку считалось, что язык не способен передать истину, содержащуюся в историях. Мифы распространяются не словами, Гарвель, а рассказчиками, и где бы ты ни обнаружил людей, не важно, насколько они примитивны и как давно откололись от основной ветви человечества, ты всегда найдешь среди них рассказчиков. Мифы могут быть представлены пантомимами, молитвенными напевами, танцами или песнями, иногда сопровождающимися гипнотическим или наркотическим воздействием. Мифы могут передаваться множеством способов, но в любом случае метод повествования позволяет привлечь в материальный мир созидательную энергию, существующую за пределами нашего сознания, и даже вступить в какие-то отношения с потусторонними силами. Древние люди верили, что мифы создают мосты между физическим и метафизическим мирами.

Зиндерманн перелистнул несколько страниц новой на вид книги в красном кожаном переплете, а потом повернул ее, чтобы Локен мог рассмотреть рисунки.

– Вот, здесь ясно все показано.

Локен взглянул на страницу и увидел изображения обнаженных дикарей, танцующих с длинными шестами, увенчанными змеями, а также извилистые тела и спирали на примитивных гончарных изделиях. На других рисунках были представлены вазы с гигантскими змеями, обвивающими солнце, луну или звезды, тогда как другие лежали, свернувшись, у корней растущих растений или на животах беременных женщин.

– Что это? – спросил Локен.

– Артефакты, собранные в десятках разных миров за время Великого Крестового Похода, – ответил Зиндерманн, тыча пальцем в рисунок. – Разве ты не понимаешь? Гарви, мы носим свои мифы с собой, а не изобретаем их заново.

Зиндерманн перевернул страницу, показал еще несколько изображений.

– Видишь, змея символизирует энергию, спонтанную созидательную энергию… и бессмертие.

– Бессмертие?

– Да, в древние времена люди верили, что способность змеи менять кожу и таким образом возвращать себе молодость делает ее причастной к тайнам смерти и возрождения. Они наблюдали за луной, видели, как убывает и снова растет небесное тело, и его способность возрождаться надолго связалась в их представлениях с жизнетворными ритмами женщин. Луна стала повелительницей двойной тайны – рождения и смерти, а змея стала ее земным двойником.

– Луна… – задумчиво протянул Локен.

– Да, – продолжал Зиндерманн, оказавшийся в своей любимой стихии. – В ранних обрядах инициации, когда претендент должен был изобразить смерть и последующее возрождение, луна становилась его божественной матерью, а змей олицетворял священного отца. Нетрудно догадаться, почему возникла связь между змеями и способностью к исцелению и почему змея стала объектом поклонения.

– И теперь происходит то же самое? – выдохнул Локен. – Обряд инициации?

Зиндерманн пожал плечами:

– Я не могу ответить определенно, Гарви. Мне надо еще многое просмотреть.

– Скажите все! – потребовал Локен. – Я должен услышать все, что вам известно.

Настойчивость Локена несколько озадачила Зиндерманна, и он вытащил из стопки еще несколько книг, стал их перелистывать, а капитан Десятой роты выжидающе навис над столом.

– Да, да, – бормотал итератор, переворачивая основательно потрепанные страницы.– Да, вот оно. Вот как называлась змея на одном из утраченных наречий старой Земли: «нагаш», что, вероятно, означает «догадка». Выходит, что это слово означало несколько разных понятий, в зависимости от этимологического корня.

– Так что же все-таки оно значило? – спросил Локен.

– Первая интерпретация выдает значение «враг» или «соперник», но, как мне кажется, более популярным определением было «Сейтан».

– Сейтан, – повторил Локен.– Мне кажется, я уже слышал это слово.

– Мы… э… говорили о нем в Шепчущих Вершинах, – тихо произнес Зиндерманн и оглянулся, словно боялся, что его услышат. – О нем было сказано, что это кошмарная дьявольская сила, уничтоженная золотым героем Терры. Как мы теперь знаем, дух Самус, возможно, был местным эквивалентом для обитателей Шестьдесят Три Девятнадцать.

– Вы верите в это? – воскликнул Локен. – В то, что Самус был духом?

– В какой-то мере – да, – откровенно признался Зиндерманн. – Я уверен, то, что я видел тогда в горах, было не просто энергией варпа, несмотря на все утверждения Воителя в обратном.

– А что вы можете сказать об этом змее Сейтане?

Зиндерманн явно обрадовался, что разговор перешел на более близкую ему тему.

– Если присмотреться повнимательнее, можно заметить, что слово «змей» происходит от одного из корней языка Олимпа, означающего «дракон», то есть космический змей, который символизирует Хаос.

– Хаос? – закричал Локен. – Нет!

– Да, – продолжал Зиндерманн, нерешительно показывая Локену отрывок текста. – Это тот самый «хаос» или «змей», которого необходимо победить любым путем, чтобы восстановить порядок и сохранить жизнь. Этот змей-дракон обладает великой силой, и годы его власти были отмечены великими амбициями и стремлением к риску. В книге сказано, что интенсивность событий, происходящих в год дракона, возрастает в три раза.

Локен попытался скрыть ужас, посеянный в его душе словами Зиндерманна. Обрядовое значение змеи и занимаемое ею место в мифологии только укрепили его убежденность, что происходящий на Давине обряд излечения способен принести только вред. Он перевел взгляд на лежащую перед ним книгу.

– А это что?

– Это отрывок из «Книги Атума», – с некоторой опаской ответил Зиндерманн. – Клянусь, я только недавно обнаружил его. Я ничего такого не предполагал и не думаю, что… В конце концов, это просто какая-то чепуха, не так ли?

Локен заставил себя прочитать пожелтевшую от времени страницу, и каждое слово, достигая его разума, каменной тяжестью ложилось на сердце.

Я Хорус, выкован из тел Древних Богов,

Я тот, кто подчинился Хаосу,

Я величайший разрушитель всех и вся.

Я тот, кто поступал согласно своей воле

И тем обрек на смерть дворец своих желаний.

Такая участь постигает всех, кто, как и я,

Шагает по извилистому следу змеи.

– Я не знаток поэзии, – сердито бросил Локен. – Что все это значит?

– Это пророчество, – нерешительно произнес Зиндерманн.– Оно предвещает время, когда мир вернется в состояние первоначального Хаоса и скрытые силы высших богов воплотятся в новом змее.

– Кирилл, у меня нет времени для метафор,– проворчал Локен.

– Если рассматривать только основное значение, – пояснил Зиндерманн, то в пророчестве говорится о гибели Вселенной.

Сеянус отыскал его на ступенях сводчатой базилики. По обе стороны от широкого входа стояли облаченные в погребальные саваны скелеты и держали перед собой горящие курильницы. На город уже опустились сумерки, но улицы все так же были запружены паломниками, несущими в руках зажженные свечи или фонари.

Хорус поднял взгляд на приближающегося Сеянуса. В любое другое время шествие людей, несущих свет, показалось бы ему красивым зрелищем. Раньше вид пышных процессий в его честь раздражал Хоруса, но теперь он тосковал по торжественным церемониям.

– Вы увидели все, что хотели увидеть? – спросил Сеянус, присаживаясь рядом с ним на ступени.

– Да,– кивнул Хорус. – Я хочу покинуть это место.

– Скажите только слово, и мы можем в любое время покинуть этот мир, – заверил его Сеянус. – Но вы должны увидеть кое-что еще, а у нас не так уж много времени. Ваше тело умирает, и выбор необходимо сделать раньше, чем процесс зайдет так далеко, что даже силы варпа будут не в состоянии помочь.

– Насчет выбора, – сказал Хорус, – это то, о чем я думаю?

– Вы сами должны решить, – ответил Сеянус в тот момент, когда двери базилики открылись перед ними.

Хорус оглянулся через плечо, и там, где он ожидал увидеть темный вестибюль, возникло пятно света.

– Ну, хорошо, – сказал он, вставая и поворачиваясь к свету. – Куда мы отправляемся теперь?

– К самому началу, – ответил Сеянус.

Хорус переступил сквозь световые врата и оказался в помещении, напоминавшем гигантскую лабораторию с глухими стенами, закрытыми стальными и серебряными панелями. Воздух оказался стерильным и очень холодным. Зал был заполнен сотнями людей, одетых в белые герметичные костюмы с отражающими золотистыми визорами. Все они сосредоточенно работали на золотых станках, выстроившихся длинными рядами.

Над головой каждого рабочего периодически поднимались облачка пара от дыхания, руки и ноги поверх балахонов обвивали длинные трубки, тянувшиеся из тяжелых ранцев. Несмотря на то что никто не произносил ни слова, значительность выполняемой ими работы была вполне ощутимой. Хорус окинул взглядом производство; как и в мире преклонения, местные обитатели не обратили на него ни малейшего внимания. Интуитивно он понял, что они с Сеянусом оказались глубоко под поверхностью какой-то планеты.

– И где мы теперь? – спросил он. – И когда?

– На Терре, – ответил Сеянус. – На рассвете новой эры.

– Что это означает?

В ответ на его вопрос Сеянус показал рукой на дальнюю стену лаборатории, где мерцающий овал силового поля охранял серебристо-стальную дверь. На металлической поверхности виднелся выгравированный знак аквилы, а также загадочные символы, казавшиеся совершенно неуместными в лаборатории, предназначенной для научных трудов. Хорусу не хотелось даже просто смотреть на эту дверь, словно то, что скрывалось за ней, несло в себе серьезную угрозу.

– Что находится за дверью? – спросил он, отступая назад от серебристого портала.

– Истины, которые вы не хотели бы знать, – ответил Сеянус, – и ответы, которые вы предпочли бы не услышать.

В груди Хоруса возникло странное напряжение, и, осознав его природу, он постарался подавить это ощущение. Несмотря на все хитроумные усовершенствования своего организма, он понял, что испытывает страх. За этой дверью не может быть ничего хорошего. Лучше оставить в забвении скрытые там секреты и не пытаться овладеть тайными сведениями.

– Я не хочу этого знать, – сказал Хорус, поворачиваясь спиной к двери. – Это слишком.

– Вы страшитесь узнать ответы? – сердито спросил Сеянус. – Это не похоже на Хоруса, за которым я два столетия шел в бой. Хорус, которого я знал, никогда не уклонялся от неудобных истин.

– Может, и так, но я все равно не хочу их знать.– Хорус уставился в пол.

– Боюсь, у вас нет выбора, друг мой, – произнес Сеянус.

Хорус поднял голову и обнаружил, что стоит перед той самой дверью. Снизу появились струйки пара, пробившиеся из-под поднимавшейся панели, а защитное поле рассеялось. С обеих сторон от двери зажглись мигающие желтые огни, но никто из работающих в лаборатории не обратил внимания на то, что створка, медленно поднявшись, исчезла в стене.

За дверью скрывались какие-то мрачные тайны, Хорус уже ничуть не сомневался в этом, как и в том, что не сможет игнорировать искушение раскрыть их. Он должен узнать, что прячется за порогом. Сеянус прав – не в его привычках отступать перед неизвестным. Он видел ужасы, обитающие в Галактике, но ни разу не дрогнул. И сейчас будет так же.

– Хорошо, – сказал он. – Показывай.

Сеянус улыбнулся и хлопнул ладонью по наплечнику доспехов Хоруса.

– Я знал, что могу на вас рассчитывать, мой друг, – сказал он. – Вам будет нелегко, но мы бы не стали вам ничего показывать, не будь в этом необходимости.

– Делай то, что должен, – сказал Хорус, стряхивая с плеча руку Сеянуса. На краткий миг отражение Сеянуса в блестящей поверхности стены задрожало, и Хорусу почудилось, что на лице его друга проступила змеиная усмешка. – Давай побыстрее покончим с этим.

Они вместе шагнули сквозь морозную пелену, прошли между стальными стенами по широкому коридору и оказались перед точно такой же дверью. При их приближении и эта стальная панель плавно поднялась наверх.

Открывшаяся за дверью комната была вдвое меньше лаборатории, голые стены сверкали стерильной чистотой, и здесь не было ни души. В помещении был гладкий бетонный пол, а воздух оказался скорее прохладным, чем холодным.

По центру комнаты проходила приподнятая дорожка, и по обе стороны от нее располагались десять больших цилиндрических контейнеров величиной с торпеду для бортового орудия. На боку каждого выгравирован номер. Из верхней части цилиндров вырывались струйки пара, словно от дыхания. Под номерами были изображены те же самые загадочные символы, которые Хорус заметил на двери.

Каждый контейнер присоединялся к целому ряду странных приборов, о назначении которых он даже не пытался догадаться. Подобной технологии ему еще не приходилось видеть, и постичь ее суть с первого взгляда оказалось не под силу даже изощренному разуму Воителя.

Хорус поднялся по металлическим ступеням, ведущим к дорожке, и услышал непонятные звуки, словно удары кулаком по металлу. С высоты прохода он увидел, что в торце каждого контейнера имеется широкий люк с колесом, похожим на штурвал, в центре, закрытым толстым листом бронированного стекла.

Из-под стеклянных крышек контейнеров бил ослепительный свет, и весь воздух был насыщен энергией. Что-то в этой картине казалось Хорусу ужасно знакомым, и он чувствовал непреодолимую потребность узнать, что находилось внутри цилиндров, но вместе с тем боялся того, что мог увидеть.

– Что это такое? – спросил он Сеянуса.

– Неудивительно, что вы не вспомнили. Прошло уже больше двух столетий.

Хорус нагнулся и протер запотевшее стекло ближайшего контейнера. Щурясь от яркого света, он попытался рассмотреть, что же находилось внутри. Свет слепил глаза, а в контейнере шевелилось что-то темное, словно клуб дыма под порывами ветра.

Нечто заметило его. Нечто подвинулось ближе.

– Что все это значит? – спросил Хорус, не отрывая взгляда от странного бесформенного существа, плававшего в ярком свете.

Но вот движение замедлилось, непонятное существо приблизилось к стеклу, и его силуэт стал более отчетливым.

От цилиндрического контейнера исходил негромкий гул, словно металл едва сдерживал энергию, генерируемую заключенным в нем существом.

– Это самые секретные генокапсулы Императора, хранящиеся под Гималайским хребтом,– сказал Сеянус. – Здесь вы и были созданы.

Хорус не слушал его. Он изумленно вглядывался сквозь стекло в пару светлых глаз, которые вполне могли быть отражением его собственных.

15

ОТКРОВЕНИЯ

РАСКОЛ

РАССЕИВАНИЕ

За два дня, прошедших после перевозки Воителя, «Дух мщения» превратился в корабль-призрак. Могучее судно лишилось всех посадочных модулей, пассажирских транспортов, скифов и всех остальных мелких кораблей, способных преодолеть расстояние от орбиты до поверхности. Все последовали за Воителем на Давин.

Это обстоятельство полностью устраивало Каркази и способствовало достижению его цели. Повесив на плечо полотняную сумку, он с безмятежным видом прогуливался по всем палубам. Каждый раз, проходя по тем местам, где часто бывали люди, он, убедившись, что его никто не видит, раскладывал на столах, скамьях и диванах по нескольку листков бумаги.

Чем легче становилась сумка, тем больше копий с заголовком «Правда – это все, что у нас есть» оставалось на видных местах. В каждом послании содержалось три самых ярких его произведения из написанных до сего дня. Самым любимым из них было «Беспечные боги», в котором проводилось весьма невыгодное сравнение воинов Астартес с древними мифическими Титанами. Это яркое стихотворение, по мнению Каркали, заслуживало внимания самой широкой аудитории.

Он понимал, что должен соблюдать осторожность, имея на руках подобные тексты, но желание донести до людей свои слова было сильнее любых опасений.

Каркази с удивительной легкостью сумел заполучить в свои руки дешевый переносной принтер. Он купил его в первом же попавшемся на глаза складе всего после нескольких минут торга. Аппарат был не слишком качественным, и Каркази вряд ли взглянул бы на него, будучи на Терре, но даже этот дешевый прибор стоил ему большей части припрятанного карточного выигрыша. Принтер не выдерживал никакой критики, но он выполнял свою работу, и вскоре вся комната Каркази пропахла полиграфическими чернилами.

Негромко напевая себе под нос, Каркази продолжал свой поход по пассажирской палубе, пока не добрался до Убежища. Теперь надо быть особенно осторожным: здесь его знали, и здесь могли быть посторонние.

Опасения оказались напрасными – в Убежище никого не было, из-за чего помещение приобрело еще более удручающий и жалкий вид. Никто не должен видеть бар при ярком свете, решил Каркази, это слишком печальное зрелище. Он прошелся по помещению, оставляя по паре листков на каждом столике.

Внезапно раздалось звяканье бутылки о стакан, и он замер с вытянутой над очередным столом рукой.

– Что ты делаешь? – спросил интеллигентный, но определенно пьяный женский голос.

Каркази обернулся, и в одной из кабинок в дальнем углу Убежища заметил чумазую женщину. Теперь понятно, почему он не увидел ее раньше. Женщина оставалась в тени, но не узнать Петронеллу Вивар, личного летописца Воителя, было невозможно, хотя ее внешний вид сильно изменился со времени их последней встречи на Давине.

Затем Каркази вспомнил, что видел ее еще раз – на посадочной палубе, когда Астартес вернулись с раненым Воителем.

Похоже, полученный опыт не прошел для нее без последствий.

– Что это за бумаги? – спросила она – Что в них?

Каркази с виноватым видом разжал пальцы, уронив листки на столик, и передвинул сумку за спину.

– Ничего особенного, – ответил он и прошел по проходу к ее кабинке. – Кое-какие стихи, которые я хотел предложить для прочтения.

– Стихи? Хорошие? Я могла бы составить протекцию.

Он понимал, что должен оставить ее в этом слезливом уединении, но вдруг обуявший эгоизм заставил продолжить разговор:

– Да, я думаю, это лучшее из того, что я написал.

– Могу я их прочитать?

– Я бы не советовал читать их сейчас, дорогая, – сказал он. – Не стоит, если вы ищете чего-то приятного. Они слишком мрачные.

– Слишком мрачные! – рассмеялась она, и голос прозвучал резко и неприятно. – Да что вы в этом понимаете?

– Петронелла Вивар, не так ли? – спросил Каркази, подойдя к ее столику. – Вас ведь так зовут?

Женщина подняла голову, и Каркази, будучи экспертом по определению стадий опьянения, заключил, что ее состояние близко к тому, что принято называть «в дым». На столике перед ней стояли три пустые бутылки, а осколки четвертой валялись на полу.

– Да, это я, Петронелла Вивар,– отозвалась она.– Палатина мажорна из Дома Карпинус, писательница и обманщица… и, я думаю, очень и очень пьяная женщина.

– Это я уже заметил, а что вы подразумевали под «обманщицей» ?

– А то и подразмалевала, – невнятно пробормотала она, отпивая из стакана.– Вам известно, что я приехала сюда, чтобы рассказать всем о могуществе Воителя и знаменитом братстве примархов? При первой же встрече с Хорусом сказала ему, что, если он не позволит мне этого сделать, может катиться в преисподнюю. Тогда я думала, что потеряла свой единственный шанс, но он только рассмеялся!

– Он рассмеялся?

– Да, – кивнула она. – Рассмеялся и позволил мне заняться этой работой. Думаю, он не возражал, если бы я постоянно находилась рядом и описывала все его свершения. И я считала, что готова ко всему.

– И все случилось так, как вы надеялись, дорогая Петронелла?

– Нет. Все совсем не так, если говорить честно. Хотите выпить? Я могу рассказать обо всем.

Каркази кивнул и, прежде чем сесть напротив нее за столик, достал себе из бара стакан. Петронелла налила ему вина, но еще больше выплеснула на стол.

– Благодарю, – произнес Каркази. – Так что пошло не так, как вы рассчитывали? Любой из здешних летописцев мог бы только мечтать о таком положении. Мерсади Олитон могла бы убить ради такой должности.

– Кто?

– Моя знакомая, – пояснил Каркази. – Она тоже документалист.

– Можете мне поверить, ей нечему завидовать, – сказала Петронелла, и Каркази заметил, что глаза женщины опухли не только от большого количества спиртного, но и от слез. – Некоторые иллюзии лучше не разрушать. Все, все, что мне казалось неколебимым, в одно мгновение было перевернуто с ног на голову. Поверьте, ей не о чем сожалеть!

– О, боюсь, у нее иное мнение, – возразил Каркази и отхлебнул из стакана.

Петронелла покачала головой и пристально взглянула в его лицо, словно видела впервые.

– А кто вы? – спросила она. – Я вас не знаю.

– Меня зовут Игнаций Каркази, – выпятив грудь, ответил он. – Лауреат Этиопской премии и…

– Каркази? Это имя мне знакомо,– заметила Петронелла, потирая пальцами висок, словно пытаясь что-то вспомнить. – Постойте, вы ведь поэт, не так ли?

– Правильно, – подтвердил он. – Вы знаете мои работы?

– Вы пишете стихи, – кивнула она. – Кажется, плохие, впрочем, я не помню.

Такое пренебрежение несколько уязвило Каркази, и он мгновенно разозлился.

– Ну а что такого выдающегося в ваших произведениях? – язвительно спросил он. – Что-то не могу припомнить ваших работ.

– Ха! Вы опрокинетесь, когда прочтете то, что я собираюсь написать. Это я могу вам сказать совершенно точно!

– Вот как? – ехидно спросил Каркази, показывая на пустые бутылки. – И что это будет? «Воспоминания пьяной аристократки»? «Мстительные духи „Духа мщения"»?

– Думаешь, ты такой умный? – рассердилась Петронелла.

– У меня бывают светлые моменты, – сказал Каркази, сожалея о том, что ввязался в спор с пьяной женщиной, но не в силах остановиться.

В конце концов, почему бы не ткнуть носом в грязь эту испорченную богачку, оплакивающую самое большое разочарование в ее жизни?

– Ты ничего не знаешь! – резко бросила она.

– В самом деле? Почему бы вам меня не просветить?

– Прекрасно! Я так и сделаю!

И она поведала Игнацию Каркази самую невероятную в его жизни историю.

– Зачем ты привел меня сюда? – спросил Хорус, отшатнувшись от контейнера.

Глаза по ту сторону стекла смотрели на него с любопытством, явно отличая от всего остального, что представало перед ними раньше. И хотя он с поразительной ясностью понимал, кому они принадлежат, Хорус никак не мог поверить, что в этой стерильной палате глубоко под землей начался его жизненный путь.

Он был воспитан на Хтонии, под закопченным заводами небом, и это место считал своим домом, в более ранних воспоминаниях мелькали лишь неясные образы и непонятные ощущения. Ничто в его памяти не было связано с этим стерильным помещением…

– Вы увидели самую сокровенную тайну Императора, мой друг, – сказал Сеянус. – А теперь настало время узнать, каким образом он начал свое восхождение к божественным вершинам.

– С помощью примархов? – прервал его Хорус. – Но в этом нет никакого смысла.

– Смысл довольно ясен. Вы должны были стать его генералами. Подобно богам, вы должны были охранять планеты и объединять Галактику именем Императора. Вы были оружием, Хорус, оружием, которое отбрасывают в сторону, когда израсходована обойма.

Хорус отвернулся от Сеянуса и зашагал по проходу, время от времени останавливаясь, чтобы заглянуть в стеклянные крышки контейнеров. В каждом из них он видел что-то другое, в ярком свете мелькали трудноразличимые очертания, живые организмы представлялись архитектурными деталями, глаза и механизмы вращались в огненном круге. Вокруг контейнеров распространялись волны энергии неведомой ему доселе мощи, и он чувствовал волны защитного поля всем телом, словно сильные порывы ветра.

Он остановился у контейнера, на котором имелся номер XI, и дотронулся рукой до его гладкой поверхности. Хорус физически ощутил потенциал могущества, который был предназначен тому, кто находился внутри, но он знал, что этот потенциал останется невостребован. Хорус наклонился и заглянул внутрь.

– Вы знаете, что здесь произойдет, – сказал Сеянус. – Вы не надолго задержитесь в этом месте.

– Да, – ответил Хорус. – Произошел несчастный случай. Мы были рассеяны средь звезд и оставались там, пока Император не смог собрать нас снова.

– Нет, – возразил Сеянус. – Несчастного случая не было.

Хорус в изумлении обернулся:

– О чем это ты? Конечно, это был несчастный случай. Нас унесло с Терры, словно листья с дерева порывом бури. Я попал на Хтонию, Русс на Фенрис, Сангвиний на Ваал, и остальные в те миры, где провели свое детство.

– Нет, вы меня не поняли. Я хотел сказать, что это не было несчастным случаем, – продолжал Сеянус. – Оглянитесь вокруг. Вы знаете, как глубоко под поверхностью земли находится это хранилище, видели охранительные знаки, вырезанные на двери, через которую мы вошли. Какой несчастный случай мог произойти в столь тщательно охраняемом месте, чтобы вас разметало по всей Галактике? И каковы были ваши шансы оказаться на древних, заселенных людьми планетах?

У Хоруса не было ответов на эти вопросы. Он прислонился к перилам, ограждающим проход, и сделал глубокий вдох.

– И что ты предполагаешь? – спросил он Сеянуса.

– Я ничего не предполагаю. Я рассказываю о том, что произошло.

– Ты не рассказываешь ничего определенного! – зарычал Хорус. – Ты забиваешь мне голову догадками и гипотезами, но не говоришь ничего конкретного. Не знаю, может, я настолько глуп, но ты должен объяснить мне все простыми словами.

– Хорошо, – кивнул Сеянус. – Я расскажу о вашем создании.

Над многолюдной толпой вокруг Дельфоса прогремел гром, и Эуфратия сделала пару снимков грандиозного сооружения в окружении фиолетовых туч, пронзенных молниями. В этих пиктах не было ничего особенного, композиция банальная и неинтересная, но она не жалела – каждый момент этого исторического события надо было запечатлеть для будущих поколений.

– Ты закончила? – спросил Титус Кассар, стоявший поодаль. – Собрание начнется через несколько минут, и вряд ли ты хочешь опоздать.

– Я знаю, Титус, перестань ворчать.

С Титусом Кассаром она встретилась на следующий день после приезда в ущелье Дельфоса, когда, следуя тайным знакам Божественного Откровения, пришла на собрание, организованное в тени колоссального дворца. Эуфратия удивилась, увидев, как много людей пришли к вере: почти шестьдесят человек, склонив головы, возносили молитвы Божественному Императору Человечества.

Кассар с радостью принял ее в свой кружок, но вскоре люди стали больше прислушиваться к ее молитвам и следовать ее обрядам. При всей твердости в вере Кассар не обладал навыками оратора, и его раздражительность и неловкие манеры отпугивали людей. Вера Кассара была искренней, но итератором его точно нельзя было назвать. Эуфратия опасалась, что он обидится за то, что лидерство в группе перешло к ней, но Кассар только радовался, сознавая, что по характеру он является последователем, а не лидером.

Говоря по правде, она тоже не была лидером. Как и Кассар, она искренне верила, но, стоя перед большой группой людей, чувствовала себя неловко. Однако единомышленники ничего не замечали и с восхищением внимали, когда Эуфратия читала им слова Императора.

– Я не ворчу, Эуфратия.

– Нет, ворчишь.

– Ну ладно, может, и ворчу. Но я должен вернуться на «Диес ире» до того, как там заметят мое отсутствие. Если принцепс Турнет узнает, чем я тут занимаюсь, он спустит с меня шкуру.

Могучие военные машины Легио Мортис стояли у самого устья ущелья; колоссальные размеры не позволили им подойти ближе к Дельфосу. Кратер вокруг храма в эти дни был больше похож на военную базу, чем на собрание паломников и просителей; для доставки десятков тысяч людей сюда прибыли сотни танков, военных грузовиков и передвижных командных пунктов.

Весь кратер вокруг Дельфоса был заполнен импровизированными стоянками, и толпы людей смешались с местными жителями, имевшими довольно странный вид. Неожиданный спонтанный порыв заставил людей проделать долгий путь к храму, где лежал Воитель, и от такого единодушного проявления чувств у Эуфратии до сих пор перехватывало горло. Ступеней храма почти не было видно за щедрыми приношениями Воителю, и она знала, что многие пожертвовали своими последними сбережениями в надежде, что это как-то ускорит выздоровление Хоруса.

В сердце Киилер горела новая страсть, но она все еще оставалась портретистом, и некоторые пикты, отснятые у Дельфоса, могли занять место среди ее лучших работ.

– Ладно, ты прав, пора идти, – сказала она, закрывая пиктер и вешая его на шею.

Попутно она провела рукой по волосам; Эуфратия еще не привыкла к короткой стрижке, но новое ощущение ей нравилось.

– Ты уже подумала над тем, о чем будешь сегодня говорить? – спросил Кассар по пути через людное сборище к месту молитвенного собрания.

– Нет, совсем не думала, – призналась она.– Я никогда не планирую свои выступления заранее. Я просто позволяю свету Императора наполнить мою душу, а потом говорю то, что чувствую.

Кассар, жадно ловивший каждое ее слово, кивнул. Эуфратия улыбнулась:

– Знаешь, еще полгода назад я бы рассмеялась, если бы кто-то предсказал, что со мной произойдет.

– Ты о чем? – спросил Кассар.

– Об Императоре, – ответила она и прикоснулась к серебряному орлу, висевшему на цепочке под костюмом летописца.– Но, я думаю, в наше время с каждым может такое произойти.