Ибо мало у кого хватит решимости шагнуть в образованный страшными размахами круг, над которым гудит и стонет пластуемый железом воздух. Да и недостаточно одной решимости. Мастерством же клинкового боя редкий сравняется с носителями эспадона.
      Впрочем, мастерства - тоже мало. Испокон веков Крагеры не стремятся к условиям честного боя. Поэтому каждый клинок от жала до крестовины тщательно, любовно смазан ядом.
      Трупным ядом. Добывают его Крагеры из тел убитых врагов. Врагов же не хоронят.
      Быть может, в данном случае это даже излишне: ведь тот, по кому придется удар эспадона, умрет не от яда... Нет, не излишне это!
      Ореол лютого страха исходит от Крагеров: от них самих, от их поступков. Их взгляда... Запаха немытой кожи...
      От их оружия...
      И он, этот ореол, словно удлиняет их мечи. На четверть. А то и наполовину.
      Если противник не сумел укрепить свой дух - то десятикратно удлиняет.
      На сей раз гвардейцы не собирались пускать в ход мечи. В руках у них, как и у всех остальных воинов клана, были Запретные жезлы огня и металла.
      Нет, не жезлы - автоматы. Крагеры не нуждаются в словах-заменителях!
      Крагер всех Крагеров величественным жестом простер вперед руку в латной рукавице.
      - Смотрите! - сказал он.
      - Мы смотрим, вождь! - многоголосо ответили ряды.
      - Смотрите и запоминайте!
      (... - Запомним... - отозвалось эхо от дальних холмов.)
      - Запоминайте на века, какая участь постигает противящихся нам! Всех, кто...
      Продолжения не последовало. Предводитель осекся, пристально вглядываясь в морозную дымку над белой равниной. Туда, где, растянув цепь, находились сейчас передовые отряды.
      Что-то происходило там, вдалеке.
      Что-то совсем иное, чем ожидалось...
      Да, этот день запомнится на века. Но запомнится иначе.
      Не о Крагерах будут петь хвалебные песни. И саги сложат не о них.
      И вообще, имя Крагеров будет в этих сагах начинаться с маленькой буквы. Если, конечно, кто-нибудь удосужится записать слова, слетающие с губ слепых певцов.
      Даже не именем оно будет считаться, а проклятьем, ругательством. Так и поведется с тех пор.
      Потому что не всякая победа - победа. И не всякое поражение поражение.
      "...Никогда не разлучают бойцов Священного отряда. На то он и есть Священный!
      Свято число его - пять сотен. Священна клятва, соединяющая всех бойцов с такой же неразрывностью, как неразрывны после проковки нити твердого и мягкого металла, образующие узор на булатном клинке.
      Свято и нерушимо место командира - в центре первого ряда атакующих...
      Махайра же отряд - разлучил. И было решиться на это не легче, чем выйти на бой с жезлоносцами, преступившими Запрет.
      Потому что связь, возникающая меж душами воинов - от момента принесения клятвы до конца боя, - прочнее даже самого лучшего из сортов булата".
      БЫЛО ЖЕ - ТАК:
      7
      ВОТ КАК БЫЛО:
      "...На две части разделил Махайра отряд. И случайно ли, нет ли, но оказались те части равными. И числом, и деяньями, кои им предстояло свершить.
      В первую часть - меткие стрелки, никогда не промахивающиеся. Были там лучники, бьющие птицу в глаз на лету и способные пронзить стрелой доску из дерева ангпиту толщиной в три пальца за четыреста шагов. Были арбалетчики, разящие птицу в зрачок глаза и пробивающие такую же доску за семьсот пятьдесят шагов.
      Дерево ангпиту столь прочно и тяжело, что - всем ведомо - тонет в воде.
      И не только в воде рек, порожденных тающим ледником, но и в соленых, вязких водах Океана.
      Отделив стрелков, разместил он их за вершиной одного из холмов так, что скрывал их гребень. И сказал: здесь ждите, пока скомандую я.
      И еще сказал: начинайте разить на всю длину полета стрелы. Но при этом будьте столь же метки, как если бы враг был от вас не дальше, чем различим цвет глаз его.
      Сумеете ли? - спросил.
      И отвечено было ему, что сумеют.
      Во вторую часть отряда - мечевые бойцы вошли. Из тех, что восемь трехпальцевых досок разрубают, держа двуручный меч одной рукой. Это - о силе сказано.
      О быстроте же можно сказать: поставь такого с мечом на открытое место и выведи против него троих лучников. И пусть пошлют в него свои стрелы одновременно. И не будет другого исхода: две стрелы отобьет, от третьей уклонится. Разве что такой исход: перерубит одну стрелу, а уклонится от двух других.
      Отобрав их, повел к невысокой гряде, где надлежало пройти Крагерам. И сам встал в середину первого ряда. Нет, не встал, а лег. И отряд свой положил на снег.
      И сказал: лежите, пока не скомандую. Вам команда будет иная, чем тем, кто залег на холме.
      И нужды указывать вам, что делать, - нет. Пусть каждый делает то же, что и я..."
      А первые два отряда шли беззаботно, полагаясь на силу своих жезлов... нет, автоматов. Перебрасывались шуточками, смеялись, не глядя по сторонам...
      И то сказать: к чему приглядываться? Открыта долина, ни спрятаться на ней, ни залечь. Неровности - малы, и за ними тоже не укроешься.
      Ну, не то что совсем не укроешься, - быть может, шагах в пятидесяти тебя видно и не будет... Но - не ближе.
      Если же кому-то хочется быть расстрелянным именно с пятидесяти шагов - что ж, это его дело. Целиться так еще удобнее, чем, скажем, с тысячешагового рубежа. А вплотную - все-таки не подойти.
      Человек - не малая цель, в горного зяблика не превратится. Отряд тем более...
      Большие холмы? Да, есть они. Но - по бокам долины. Вдалеке.
      Вдалеке...
      Должно быть, именно так думали Крагеры. По крайней мере, до того момента, как по ним ударил сплошной ливень стрел.
      "...И все сталось так, как и было задумано Стражем Границ.
      Когда приблизились враги к поперечной гряде, трижды вскричал он, коротко и пронзительно - так, как кричит горный жаворонок.
      Это был сигнал для стрелков. Потому что не поют жаворонки, когда земля укрыта снегом.
      И встали стрелки, подняв свое оружие. Далеко было до Крагеров, лишь немногим менее предела, на который посылает стрелу большой лук.
      Сказал тогда младший из лучников:
      - О, братья мои! Мыслимо ли - точно пустить стрелу в такую даль? Быть может, в лошадь или быка попаду я - если будут стоять они на месте. Но не могу я увидеть цвет глаз наступающих. И не по силам это смертному!
      И ответил стоящий рядом с ним, старший по возрасту:
      - Совета ли спрашивали у тебя? Либо твоего мнения, что по силам смертному, что нет? Или и сам ты не знаешь, какого цвета глазная радужина у твоих врагов? Черна она, словно провал бездонный, так как сквозь глазницы их просвечивает нутро их души. Так делай же, что приказано!
      И, ни слова более не сказав, натянул тетиву юноша. А разом с ним взяли прицел все остальные.
      И каждый из них различил цвет глаз того, в кого целился. Потому что душа невидимо изливалась оттуда.
      Когда же души нащупывают друг друга - нет между ними расстояния. И уже нечто большее, чем сам человек, оценивает дальность, высоту, поправку на ветер...
      Да, не только человеческая рука натягивает гнутую палку. Не только сплетенная из воловьих жил тетива вбирает в себя запас накопленной силы.
      И не одна стрела летит в цель..."
      Кто стрелял? Откуда?!
      Те, кто успел вскинуть автоматы, открыли огонь наугад. Потом они определили, на каком из холмов расположились стрелки. Но это им не помогло. И даже не потому, что уже поздно было.
      Расстояние было слишком уж велико не для пули - пуля-то, не будучи живой, расстояний не выбирает - а для самих автоматчиков. Чтобы стрелять на такую дистанцию - надо снайпером быть.
      Да еще по едва различимым за гребнем мишеням. Да еще против солнца, против его слепящих лучей...
      Снайперов же - не хватало. По той же причине, что и осторожности не хватило первым отрядам.
      Слишком уж велика была вера Крагеров в собственную несокрушимость. Мнилось им, что одно лишь нарушение Запрета само по себе даст им победу...
      "Расстояние было большим, чем то, с которого пробивают доску ангпиту. Да и доспехи ведь прочнее доски трехпальцевой...
      Но не спасла наступающих удаленность, не спасла и броня. Свершилось то, что предначертано.
      Тех, кто не прикрыл лицо, стрелы били в лицо. Тех, кто прикрыл, поражали в глазную щель забрала. И не было промахов.
      И не было раненых.
      Через минуту же - не было первого из отрядов. Словно и не бывало вовсе.
      Лишь малая толика Крагеров уцелела - числом дюжины в четыре. Каждый из них тоже пролил свою кровь. Поразили их стрелы в кисть правой руки - и не держать им в ней больше жезл Запрета, за треххвостый цеп тоже не схватиться.
      Сделано это было не по недосмотру, а с умыслом..."
      Стрела - даже на излете, даже идя по крутой дуге - сохраняет достаточно силы, чтобы пронзить и мягкую плоть, и кости скелета. Главное суметь попасть...
      Крагеры так и не поняли, как ухитрились это сделать их противники. Хотя и очень стремились понять - чтобы овладеть подобной меткостью, использовать ее во владении своим оружием Запрета.
      Всегда Зайст защищался от них. Никогда им не приходилось защищаться от других сыновей Зайста. Поэтому и не понимали они многого. Очень многого.
      И дивились их предводители, что нераскрытым остается для них секрет предельной меткости.
      И предельной силы.
      И предельного - вернее, беспредельного, - мужества.
      Потому дивились они, что неведомо им было, какая сила встает за спиной человека, обороняющего свой дом и свою честь...
      Пока что дело обстояло так.
      Те, кто получил звенящую, трепещущую смерть в лицо - медленно оседали наземь. Никто из них не успел почувствовать свою гибель.
      Когда острие стрелы, пройдя сквозь череп, упруго звенит, ударяясь изнутри о сталь назатыльника шлема, - смерть приходит раньше, чем боль...
      Остальные же - раненые, обезоруженные - бежали. Нет, все-таки не бежали: не таковы были Крагеры, чтобы спасать себя бегством.
      Они были в полной уверенности, что просто перегруппировывают свои ряды. Сейчас, вот сейчас они объединятся со вторым отрядом, который следует за ними почти вплотную и уже изготовился к стрельбе...
      Но, бросившись назад, они загородили обзор автоматчикам второго отряда. Сбили им верный прицел.
      Собственно, для того их и оставили в живых. Но в те бесконечно долгие секунды этого не понял никто.
      И тогда перед Крагерами словно из-под земли выросли меченосцы, атакующие не плотной шеренгой, а в рассыпном строю - чтобы труднее было попасть.
      Многое сыграло тут свою роль - и шок, и внезапность нападения. Едва ли не самым главным было то, что второй отряд уже настроился на поединок с лучниками. К ближнему бою он не был готов.
      Да еще поди разбери, кто из бегущих навстречу свой, кто - чужак.
      Вдобавок Крагеры вообще не представляли, что кто-то может атаковать их с мечами наперевес. Причем не наобум, в смелости отчаяния, а умно, обдуманно.
      Несколько секунд ушло на замешательство. Еще несколько было потеряно, когда воины уже оценили обстановку, но не решались открыть огонь, чтобы не перебить своих же.
      А потом не было у них больше секунд...
      - Что там творится? - спросил Крагер всех Крагеров. Он уже не просто указывал вперед простертой рукой. Теперь в руке его был эспадон, и удерживал он его с той же легкостью, с какой рядовой воин кинжал держит.
      Ближайший из свиты растерянно пожал плечами:
      - Не знаю, вождь!
      Взмах - и по земле покатилась голова, пятная красным белизну снега.
      - Так что же произошло там? - теперь вопрос был обращен к другому гвардейцу.
      Тот оказался догадливее и вмиг уразумел, насколько он сам близок к тому, чтобы рисовать красным по белому.
      - Сейчас узнаю, о вождь!
      И поднес к глазам Стекло Дальнего Зрения.
      (Это тоже было нарушением Запрета. Не только в оружейном деле, но и вообще ни в чем, причастном к войне, не разрешалось применять Высокое Знание...)
      8
      ДА, БЫЛО ТАК:
      "Когда встали бегущие первого отряда перед глазами и стволами жезлов отряда второго - тогда поднял Махайра свой меч. И блеснул на солнце тот клинок, словно серп земледельца, готовящегося к обильной жатве...
      И это было сигналом для тех, кто лежал рядом со Стражем Границ.
      Одновременно с мечом предводителя блеснули и их клинки, лишь на миг запоздав. И с громким кличем вскочил каждый из половины Священного отряда, ибо прошло время таиться.
      Все же хорошими воинами были Крагеры второго отряда. Не растерялись, дети вражьи. Успели вскинуть Запретные жезлы к плечам.
      Вскинув же - выстрелили. И упала половина от половины Священного отряда, не изведав крови врага.
      Но те, кто не упал..."
      Даже Крагерам было нелегко решиться открыть огонь по своим. На этом они потеряли несколько драгоценных секунд. Когда же решились - было почти поздно.
      Почти.
      Дробный залп разметал отступавших, уложил их на иссеченный очередями снег. Многие - если не большинство - из атакующих легли рядом с ними. Но атака не захлебнулась.
      Потому что все прочие продолжали бежать, перепрыгивая через убитых, не обращая внимания на кровь друзей и на собственную кровь, хлещущую из пулевых ран.
      В руках у каждого было оружие холодного боя. И каждый в неистовстве крутил им так, что не было видно ничего, кроме призрачной стены сияющей стали, и не было слышно ничего, кроме свиста рассекаемого воздуха.
      Вот они уже рядом!
      Смяли вражеский строй, но и сами не удержали построение. И закружились в бешеном вихре рукопашной с рослыми Крагерами.
      Клинком - по стволу автомата, по доспехам, по рукояти железного цепа, если кто успел за него взяться. Не думать об исходе схватки, о собственных иссякающих силах, о жизни...
      И пусть ты чувствуешь горячий удар пули или шипастого шара - но и этот, в черном, тоже рухнул.
      Никто и никогда не видал такого. Неоднократно простреленные навылет, врывались воины Махайры в ряды противника. И каждый, прежде чем свалиться самому, прихватывал с собой нескольких врагов.
      Отсечена рука? Перехвати меч в другую (а срубленная кисть, застывая в мертвой хватке, все еще держится на эфесе) и продолжай рубиться. Настиг тебя вражеский удар? Что ж, подтяни к себе последним живым усилием того, кто сразил тебя, до рукояти погружая железо в собственное тело. А подтянув, вонзи уже в его тело зубы, кинжал или пальцы костенеющих рук...
      И сталь одолела огонь и свинец... Потому что в тесноте сшибки мало толку было от автоматов. Потому что такого боя Крагеры не ждали.
      И не выдержали его.
      Возможно, они обратились бы в бегство, как это сделал первый отряд. Но вскоре уже почти что некому было бежать. А главное - им не дали такой возможности.
      Но не бойцы Стража Границ отняли у них эту возможность...
      ...Это рядовым Крагерам было непросто открыть огонь по соплеменникам. Вождь же их не медлил ни минуты.
      И окружение его, из третьего отряда, ни минуты не медлило, когда вождь отдал приказ. Слишком наглядна была судьба того, кто даже не ослушался, а всего лишь промедлил, - и вот его обезглавленное тело остывает на снегу.
      Разом, в десяток глоток, взревели бомбарды. Им вторил треск автоматных очередей.
      ...Именно в эти минуты Катана остановился, прислушиваясь к артиллерийскому гулу. А потом остановил свой отряд.
      Огненный смерч прошелся поперек долины - с запасом, во всю ширину. И с таким же запасом облако смерти накрыло живых и убитых, своих и чужих, меченосцев и автоматчиков...
      Только при первых взрывах отбросил Страж Границ свою махайру и взялся за автомат, висевший у него поперек груди.
      Двадцать четыре патрона было в обойме - ровно две дюжины. Только наполовину он успел опустошить ее, целясь в сторону третьего из отрядов. И всего лишь дважды промахнулся. Упал десяток врагов.
      Но еще раньше, чем затвор, лязгнув, выплюнул двенадцатую гильзу, черное одеяло смерти покрыло глаза Махайры. И выпал из его рук автомат.
      А снаряды еще долго рвались на месте схватки, и долго стреляли по этому месту автоматчики, не оставляя кому-либо шансов уцелеть...
      "...Все это видели лучники на холме. Но слишком далеко были от них бомбардиры.
      Ибо даже если твой дух и воля, а не мышцы и лук, посылают стрелу, не безграничны и их возможности. Лишь Творец всего сущего шлет свои стрелы, куда хочет, не задумываясь о том, может ли он их слать.
      Поскольку может Он - все. Но не все, доступное Творцу, мыслимо для его творения.
      Сказал зоркий Скрамасакс:
      - Вижу: Стекла Дальнего Зрения в руках у многих Крагеров. Но смотрят они не в нашу сторону. Если затаимся сейчас - минует нас их огонь.
      Спросил Конайре, прозванный Кончар:
      - Что слышу я, муж меча и лука?! Чьи бы уста молвили это, да не твои!
      И ответил ему Скрамасакс:
      - Не понял ты меня, Конайре, сын Финнбара, прозванного Рапирой. Вовсе не желаю я уцелеть, затаившись!
      Тогда вновь спросил его Конайре:
      - Так чего же хочешь ты для себя и для нас, муж меча и лука?
      И вся половина Священного отряда, стоявшая на холме, слушала их спор.
      И вновь заговорил Мак Айлиль, прозванный Скрамасакс:
      - Не для того собрались мы здесь, чтобы уцелеть. Желаю я нам - пройти через огонь Запретного оружия. Ибо не пройдя - как воссоединимся с нашими братьями, что полегли с Махайрой?
      Вот так сказал он. И тогда ответил ему Конайре-Кончар:
      - Велика правда твоя, Мак Айлиль. Прости мне подозрение необдуманное!
      Простил его Мак Айлиль, не потребовав поединка, - ведь неуместен был поединок на поле сражения, перед лицом врага.
      Тогда в четвертый раз заговорил Кончар, поскольку он был поставлен старшим над половиной отряда Стражем Границ и остался старшим теперь, когда смежил веки Страж:
      - Что скажете, мужи-воины? Прав ли брат наш Скрамасакс?
      "Воистину прав!" - ответили.
      - Тогда делайте, что положено! И пусть будет то, что будет!
      Сказав это, Кончар первым натянул свой лук.
      И выстрелили одновременно с ним все остальные лучники, зная, что их стрелы не достигнут цели. И выстрелили арбалетчики - не зная, достигнут ли цели они..."
      Лишь четыре арбалета, как оказалось, обладали достаточной силой. Их стрелы, тяжелые и короткие, свистя оперением, достигли на излете группы командиров, стоявших впереди третьего отряда.
      Но Крагер всех Крагеров не был задет. Еще тогда, когда по отряду хлестнула очередь, выпущенная Махайрой, воины из его ближайшего окружения выдвинулись вперед, прикрывая предводителя своими телами.
      И вот сейчас трое из них, не издав ни единого звука, опрокинулись навзничь. В глазницах их, постепенно замирая, трепетали оперенные древки стрел.
      Словно диковинные цветы...
      Трое - потому что один из упавших был сражен двумя стрелами. По стреле в каждый глаз...
      - Оттуда! Вождь, стреляли оттуда! - кричал один из гвардейцев, указывая куда-то рукой.
      - Вон с того холма!
      И Крагер всех Крагеров медленно вытянул обнаженную полосу эспадона в том направлении, куда указывала рука гвардейца.
      И взревели бомбарды.
      ...Снова безумствовал десяток орудийных стволов, снова строчили автоматчики - долго, очень долго уже после того, как на вершине холма не осталось никого из живых.
      Да и от холма того мало что осталось...
      А потом измолотый в алмазную пыль снег, который сперва был вздыблен облаком вместе с растерзанными частицами мерзлой земли, медленно опустился на тела и остатки тел, прикрывая их призрачным покровом.
      Крагер Крагеров посмотрел на троих лежащих гвардейцев, на пернатые цветы, распустившиеся в их глазных орбитах.
      И молча покачал головой.
      Этот грохот тоже услышал Катана вдалеке отсюда. Услышал и оценил даже не сам грохот, а его прекращение.
      А оценив, повел свой отряд прочь, шагая впереди, - чтобы никто не видел его слез...
      ...Когда уцелевшая треть крагеровского войска приблизилась к месту схватки, земля перед ними вдруг зашевелилась.
      И встал из-под снежного крошева Фер Ломна по прозвищу Эсток единственный из уцелевших. Так бывает: иной раз остается кто-нибудь жив и даже невредим там, где не может быть живых и невредимых.
      Любит судьба пошутить иной раз...
      Страшен был взгляд Эстока. И страшен был узкий меч в его руке, обагренный кровью не одного Крагера.
      Но автоматы, мечи и боевые цепы, стеной надвигавшиеся на него, были страшны не менее.
      Крагеры наступали осторожно, выставив оружие перед собой. Хватит с них потерь на сегодня! Ох, как хватит...
      Эсток даже удивился сперва: отчего же не стреляют? Неужели они столь глупы, что рассчитывают взять его живым? Но тут же понял причину этого.
      Медленно расступились ряды Крагеров, словно вода перед корабельным рострумом. И, как дракон на роструме, навстречу Эстоку тяжелым шагом вышел НЕКТО.
      На голову выше окружающих, чуть ли не вдвое шире в плечах. Лицо скрыто под хищноклювым забралом в виде орлиного черепа. Лишь уголки глаз видны сквозь прорези полумаски.
      И темный, адский огонь полыхал в них...
      А в руках - громадный меч. Из тех самых, разрубающих волос на воде.
      Вот оно что...
      "...И усмехнулся Фер Ломна при виде этого.
      - Благословенна судьба моя! - так вскричал он. - Хороший подарок сделан мне напоследок!
      Понял он, что сам Черный Воин, Крагер всех Крагеров, решил помериться с ним клинок на клинок, а не клинок на пулю.
      Для того решил, чтобы перед лицом рядовых воинов смыть с себя пятно неудачи, которым пометил его нынешний день.
      И радость наполнила сердце Эстока, ибо замыслил он увлечь врага за собой в царство гибели. Вернее же - перед собой послать, чтобы шел он вестником, за длинные волосы неся, словно фонарь, свою отрубленную голову.
      Знал Эсток, что свеж Черный Воин, сам же он - изнурен предшествующей битвой, да и оглушен взрывом недавним.
      Знал он, что короче его меч-шпага, чем вражеский эспадон, смазанный трупным ядом.
      И для быстроты движений снял Эсток перед началом боя доспехи, черная же броня противника - прочна была...
      Но с воинственным кличем бросился он вперед, и клинок его описал сверкающую дугу..."
      Нет, все было даже не так...
      Жалели сказители последнего из Священного отряда. А жалея - давали ему предсмертное утешение, которого он так и не получил.
      Хуже дело было...
      Великим счастьем, великой наградой было бы для Фер Ломна ощутить напоследок, что он проигрывает неравный бой.
      Но даже этого было ему не дано. Бой оказался равным!
      Не сыграло своей роли отсутствие доспехов или яд на клинке. Усталость тоже роли не сыграла, так как не стал поединок затяжным.
      И никто из рядовых не вмешался в схватку на стороне своего вождя. Знали они, что не сносить им тогда головы! И послушно рассыпались полукругом, освобождая место для боя.
      "...Говорят: истина дороже дружбы. Но вражды она - тоже дороже.
      Врагом для всех, кто носит имя человеческое, был вождь Крагеров. Но велики были его сила и умение. Страшен и неотразим меч в его руках...
      Сталь задела о сталь, и искры посыпались, когда встретились эспадон с эстоком. Но - только звон пошел. Остановил враг удар Фер Ломна и увел его на себя и в сторону.
      Так рыбак водит своей снастью сильную рыбу, которая может порвать лесу.
      А затем свершилось странное. Велик был телом Крагер Крагеров, высок и тяжел, словно горный бык. Но с легкостью юной танцовщицы провернулся он вокруг себя, опираясь на пальцы ноги.
      И - уже с разворота - обрушил эспадон вниз всей его и своей тяжестью..."
      Темная полоса прошла через тело Эстока. От левого плеча - к правому бедру.
      Губы его приоткрылись, словно хотел он что-то сказать или крикнуть. Но невозможно подать голос, если рассечены легкие.
      Все видели, как, словно колос, снятый со стебля, сползала в снег половина тела.
      И только тогда ударила кровь...
      - Слава!! - бешено закричали воины.
      "Еще, говорят, так было: ноги Фер Ломна вместе с частью туловища продолжали стоять. Прежде, чем упали они, Черный Воин отбросил свой меч. Всю пятерню запустил он в утробу страшно разрубленного тела. Вырвал печень - средоточие жизни - и впился в нее зубами, размазывая дымящуюся кровь по лицу.
      Торжествуя, улыбался он кровавыми губами. Но угрюм был его взгляд..."
      9
      ...ВОТ ИМЕННО ТАК ВСЕ И БЫЛО.
      Впрочем, иное гласят древние сказания - не записанные, растворившиеся в глубине веков. Саги, сложенные на их основе, также представляют дело иначе.
      Будто все же одолел Фер Ломна на поединке Черного Воина. Будто не победу, пусть жестокой ценой, одержало войско Крагеров, а потерпело поражение. Будто бы...
      Впрочем, кто знает... Может быть, путают. Может - ошибаются.
      Возможно, что и лгут - преуменьшая либо преувеличивая.
      Кто знает...
      Нем язык прошлого, и слепы его глаза - словно трепещет в каждой глазнице трехперый хвостовик стрелы...
      Но ведь и действительно: вскоре исчез с лица Зайста Черный Воин, предводитель Крагеров.
      И сами Крагеры вслед за ним исчезли, подобно туману.
      Как дурной сон...
      Впрочем, никто уже на Зайсте и не знает, что Крагеры - это народ. Хотя слово такое известно. Означает оно...
      Излишне говорить, что оно означает. Достаточно сказать одно: любой зайстовский мальчишка, если назовут его "крагером", кидается в драку без раздумий.
      Потому что нет оскорбления страшнее...
      "...Искривились в улыбке окровавленные губы Черного Воина. Но угрюм был его взгляд.
      Знал Крагер всех Крагеров: не сделано дело!"
      - Свободные люди Зайста, слушайте меня!
      Катана уже был прежний, уже говорил по-прежнему. Трудно было поверить, что еще несколько минут назад по глубоким, словно рубленым морщинам его лица одна за другой стекали слезы.
      Слезы горечи и бессилия. Слезы, рожденные невозможностью помочь.
      И действительно: никто не верил в это. Хотя бы потому только, что никто не видел этих слез...
      - Я открываю вам последний секрет...
      - Слушайте! Слушайте! - пронеслось по толпе.
      Да, по толпе. Потому что именно в толпу превратился теперь Священный отряд резерва.
      По правде сказать, после того, как он не пришел на помощь своим собратьям, этот отряд не мог уже называться "священным"...)
      - Да, открываю. Все когда-то бывает в последний раз... Например, сейчас я в последний раз выступаю перед вами как предводитель...
      Негромкий ропот прошел по зале. Но этим все и ограничилось.
      Если они уже не Священный отряд, если они не отстояли свою честь, свою землю и покой своих семей - действительно, какие уж тут предводители...
      Только один голос решился высказаться открыто:
      - Что это все значит? Ты - наш вождь, Рамирес! - выкрикнул этот голос - ломающийся, еще юношеский.
      (От волнения вопрошающий даже не сообразил, что называть предводителя по имени, а не по прозвищу - непристойно в часы войны.)
      - Ты - наш вождь! И ты не вправе покинуть нас, пока не нашел себе преемника!
      Рамирес, прозванный Катаной, грустно усмехнулся в ответ:
      - Кто сказал тебе, что я не нашел его, Конан?
      Он тоже назвал юношу по имени...
      "...Свободные люди Зайста, слушайте..." - словно отзвук далекого эха прозвучал в голове у Крагера Крагеров.
      Он сморщился, будто от раны. Шеренги его воинов выжидающе смотрели на вождя.
      - Вперед! - с хриплым рыком Черный Воин указал куда-то.
      Гвардейцы недоуменно озирались.
      - Куда, вождь? - решился, наконец, заговорить один из них. Он уже был готов к тому, что это окажутся его последние слова.
      Но на сей раз предводитель не обнажил меча.
      - Вперед, бараньи головы! - снова прохрипел он. - К старому зиккурату! Бегом!
      И, во время короткой паузы, покуда отряд разворачивался в нужном направлении:
      - Я знаю, я чувствую... Не спрашивайте у меня - каким образом!
      Никто и не думал у него спрашивать. Не было таких глупцов. И самоубийц - тоже не было!
      - ...Кто тебе сказал такое, Конан?!
      И снова ропот прошел по залу.
      Они находились теперь в здании старого зиккурата. Как святилище оно не использовалось уже на памяти двух поколений - с тех пор, как цоколь его треснул после землетрясения, а стены угрожающе накренились, готовые рухнуть.
      За эти десятилетия здание еще более обветшало. Трудно было сказать, можно ли теперь называть укрываемую его крышей площадку "Святой землей...".
      Наверное, нет... Ведь святость - не место, не предмет. Она творится лишь осознанием ее как таковой...
      - Есть у нас новый предводитель, свободный народ Зайста! И он здесь!
      И снова короткая боль пронзила голову Черного Воина. Будто орел, изображенный у него на шлеме, вдруг клюнул его сразу в оба виска одновременно.
      - А, проклятье!
      По верхней губе его тонкой, нерешительной струйкой стекала кровь, струящаяся из лопнувшего сосуда в ноздре.
      Он смахнул эту струйку тыльной стороной ладони, как надоедливое насекомое. После чего вытер руку о широкий кожаный пояс, украшенный клыками его молочных братьев по собачьей яме.
      Как всегда, прикосновение к этим кусочкам кости успокоило его.
      Катана простер перед собой ладонь - и словно невидимый ручеек теплоты истек из ее середины. Все почувствовали его.
      Конан тоже ощутил эту теплоту. Более того - ему показалось, что луч ее прошел сквозь его грудь, неведомым ощущением обогатив тело и душу.
      Но ведь так не могло быть... Или?
      Да нет, какое там "или"! Наверняка Рамирес просто указывает на кого-то за его спиной.
      Подумав так, юноша обернулся через плечо.
      - Что ты вертишься, Клеймора! - продолжал Катана со странным выражением в голосе. - Никого сзади тебя нет.
      Конан по прозвищу Клеймора, восемнадцати лет от роду, и сам уже видел это.
      10
      Клеймора?
      Звонкое, лихое, веселое имя-название. Как вкус старого вина из резного кубка. Как птичий крик.