– Милая, однажды, когда будет поздно, он пожалеет, что так сглупил, – сказала она, наконец, когда Рози уже входила в автобус.
      Кейт помахала рукой, но Рози этого не заметила. В автобусе не было никого, кроме шестерых крутого вида белых парней. Они нагло смотрели на Рози, и она села, загородившись маленькой баррикадой из дешевых чемоданов, думая, как будет смешно, если, после двадцати семи лет жизни на Лайонз-авеню, ее изнасилуют и убьют в тот день, когда она оттуда уезжает. В ее квартале изнасиловали многих, даже одну женщину на десять лет старше Рози. Парни смотрели на Рози, а она – в сторону.
      Выйдя на Континентал Трейлуэйз стейшн, она купила билет до Шривпорта и молча села у своих чемоданов. На вокзале многие сидели молча, так же, как она. Ей казалось, что люди, которые ездили на автобусе, в основном похожи на нее – такие побитые, что им нечего сказать.
      Рози окончательно добил месяц жизни без Ройса, за который не случилось ничего, если не считать, что маленький Бустер однажды попал в осиное гнездо. Он был так искусан и так сильно чесался, что половина укусов загноилась. За месяц своего отсутствия Ройс позвонил только раз, и только для того, чтобы предупредить, чтобы она поаккуратнее обращалась с грузовиком, не разбила его, так как тот, как он выразился, может ему понадобиться. Рози не знала, что это значило, а когда спросила, Ройс ответил:
      – Ты бы стала спорить и в песчаную бурю, – и положил трубку.
      На нее напала бессонница, а ночью оставалось одно утешение: прислушиваться, как маленький Бустер, постанывая, ворочается в своей кроватке, а Лу Энн жалуется, что написала в постель. Рози попробовала было смотреть телевизор, но от всего, напоминавшего о семье, принималась плакать.
      Она стала все дольше и дольше задерживаться у Авроры, не потому, что там было много дел, а потому, что ей не хотелось возвращаться домой. Аврора с Генералом прекрасно ладили, и в доме было весело, но почти ежедневно, когда она через весь Хьюстон ехала на автобусе из спокойного Ривер Оукс в сутолоку Пятого Района, ее настроение постепенно падало. По ночам было так тяжело, что она не узнавала себя. Продержавшись сорок девять лет, она наконец проиграла свою схватку. К счастью, истории, которые маленький Бустер и Лу Энн любили послушать на ночь, включали только три сюжета, так что, разделавшись с одним или двумя, Рози могла предаваться своему бессилию, сидя на кровати и выпивая одну за другой несколько чашек кофе, что занимало у нее большую часть ночи. – Это не жизнь, – думала она ночь за ночью, но у нее был только один выбор – принимать ее такой или все бросить.
      Рози оглядела закоптелое помещение автовокзала, в котором человек сорок или пятьдесят сидели, каждый сам по себе, со своим молчанием, и подумала, что ее жизнь стала как этот автовокзал – безмолвная. У нее всегда находилась масса слов по поводу всего; и вдруг она обнаружила, что, хотя у нее по-прежнему было что сказать, говорить стало не с кем. На сестру не приходилось рассчитывать: она была слишком замужняя и слишком религиозная. Она только приводила цитаты из Библии да предлагала Рози придумать какой-нибудь способ заставить Ройса почаще посещать церковь.
      – Да, но в церкви он всю свою жизнь только спит и храпит, – возражала Рози. Сестра тридцать четыре года (против ее двадцати семи) была замужем за Оливером Ньютоном Доббсом, самым постоянным человеком на свете, который, за все время службы в должности управляющего на маленькой гуталиновой фабрике на Литл Йорк роуд, то есть с 1932 года, когда он уволился с нефтяных приисков, не пропустил ни одного рабочего дня. При таком обязательном муже сестра была плохой компанией для обсуждения супружеских неурядиц Рози.
      Да и с Авророй, по совести, тоже стало уже невозможно говорить, потому что она слышала о Ройсе раз пятьдесят и уже советовала Рози с ним развестись. Рози соглашалась, что ей следует поступить именно так, но у нее все как-то не получалось позвонить адвокату. Она не предупредила Аврору, что уезжает, не объяснила причин. Аврора не понимала, что значит каждый вечер тащиться по Хьюстону в дом, который ты вообще никогда не любила, к двум детям, которые не получают надлежащей заботы. Лу Энн и маленький Бустер постоянно были ей живым укором; они не получали того воспитания, которое досталось другим пяти. Детям нужны родители с энтузиазмом, а его Рози уже не хватало. Поэтому она уезжала в Шривпорт—может быть, там, вдали от всех мыслей о Ройсе и его твари, ей удастся избавиться от тоски и вернуть себе былой энтузиазм. В конце концов это был ее дом, Шривпорт, а это что-нибудь да значило.
      Глядя на ряд телефонных будок, вытянувшийся перед ней, она раздумывала, позвонить ли ей Авроре, чтобы хотя бы ее предупредить. Если ей ничего не сказать, она с ума сойдет от волнения, а если сказать слишком рано, то постарается ее удержать. Тогда она подумала об Эмме. Ей не хватало силы, чтобы иметь дело с Авророй, но поговорить с Эммой было несложно.
      – Это я, – сказала она, когда Эмма откликнулась.
      – Да? Я тебя узнаю по голосу. Что случилось?
      – Голубка! Я даже не знаю, зачем тебе звоню. Наверное, я просто боюсь позвонить твоей маме. Пока я не совсем сошла с ума, мне надо отсюда уехать. Вечером я еду к себе домой, в Шривпорт, и больше не вернусь.
      – Милая ты моя.
      – Да, у меня здесь душа на части разрывается. От этого детям плохо. Ройс не возвращается, а мне здесь оставаться не для чего.
      – У тебя есть мы.
      – Да, но у тебя и твоей мамы своя жизнь.
      – Да, но ты же в ней тоже участвуешь. Как ты можешь уехать, когда у меня вот-вот родится ребенок?
      – Я уже на автобусной остановке и решилась. Может быть, иначе мне уже никогда не решиться. – От одного звука голоса Эммы ей захотелось остаться. Одной частью разума она понимала, что безумно оставлять тех немногих людей, которые ее по-настоящему любят, но другой думала, что от одной ночи, проведенной в Лайонз-авеню, она сама дойдет до безумия.
      – Я лучше поеду, голубка. Скажи мамочке, что я прошу прощения, что не предупредила ее – она бы меня просто отговорила уезжать. Не то, что она не хочет мне хорошего. Просто… ну… она не знает, как я живу.
      – Хорошо, – сказала Эмма, поняв, что ничего не поделаешь.
      – Счастливо тебе, голубка. Я должна идти, – сказала Рози, вдруг давясь слезами. Она почти в панике повесила трубку и, горько плача, пошла через зал к своим чемоданам.
      Но она была не единственной расстроенной путешественницей. Очередь, приготовившаяся ехать в ее автобусе, когда, наконец, объявили рейс, была длинной и жалкой. Двое несчастных влюбленных подростков, прижимавшихся друг к другу перед разлукой. Прямо перед ней деревенская семья провожала сына в форт Дикс; плачущие мать, бабушка и две сестры облепили парня со всех сторон, в то время как отец неловко стоял в стороне. Семья мексиканцев держалась стоически, и пока очередь двигалась, выкрашенная гидропиритом мамаша с двумя малышами постоянно оттаскивала одного из-под ног Рози.
      Наконец все сели. Устроившись у окна, Рози играла с мальчишкой, сидевшим напротив нее, в прятки. Автобус выехал на магистраль, миновал рукав залива, пакгаузы и на удивление быстро оказался среди сосновых лесов восточного Техаса. Рози, измотанная процедурой отъезда, зевнула; скорость и шуршание колес убаюкали ее так, что она забыла о своих бедах. Вскоре она заснула, оставив своего юного друга, пышущего энергией, развлекаться самостоятельно по дороге мимо Конроу и Люфкина, уходивших в ночь.

3

      Аврора встретила известие об отъезде Рози молча.
      – Ты что-то слишком спокойна, – заметила Эмма. – Я позвонила не вовремя?
      – Вообще-то ты позвонила в ужасное время, – Аврора бросила сердитый взгляд на Генерала. Он, сидя в ногах ее кровати, сверкал глазами.
      – Извини, я думала, что ты бы захотела сразу же об этом узнать.
      – Я бы хотела об этом знать два часа назад. В этом случае мне почти наверняка удалось бы ее остановить.
      – Она не хотела, чтобы ее удерживали. Поэтому и не позвонила тебе. Она знала, что ты ее отговоришь.
      Аврора молчала.
      – Извини, что я позвонила тебе не вовремя.
      – Перестань извиняться. Плохие новости всегда приходят в неудобный момент. В неудобный, только и всего. В данном случае генералу Скотту придется нарушить его совершенно непоколебимый режим дня на несколько секунд или около того, но, возможно, он это переживет.
      – А, он у тебя? – Я вешаю трубку, а ты, если захочешь, можешь мне перезвонить.
      – Ты знаешь, Гектор не Бог. Он им только себя воображает. Тот факт, что он находится у меня в доме, не помешает нам обсудить эту маленькую катастрофу. Вообще-то в эти дни Гектор почти все время у меня, так что если мы вообще хотим разговаривать, то это придется делать при нем.
      – Черт побери, если у тебя такое отношение, я могу уйти.
      Отодвинув трубку от уха, Аврора прикрыла ее рукой.
      – Не смей осыпать меня ругательствами, когда я разговариваю со своей дочерью. Я этого не потерплю. Может быть, ты можешь молча посидеть, пока я не закончу разговор. Тогда мы начнем с того места, где остановились.
      – Мы не остановились, – возразил Генерал. – Мы даже не начинали.
      Строго взглянув на него, Аврора снова поднесла трубку к уху.
      – Уехала, так уехала. Сегодня уже ничего не сделаешь. А завтра надо организовать ее возвращение. Скорее всего, мне придется туда поехать. Это мне за то, что я не перевела ее жить к себе, когда Ройс сбежал.
      – Может быть, ты с ней поговоришь по телефону и уговоришь вернуться?
      – Нет, она слишком упрямая. Мне ничего не сделать с такой упрямицей по телефону. Ты не можешь меня сопровождать из-за своей беременности, значит придется ехать кому-то другому. Я должна буду отправиться сразу же. Нельзя давать ей время окопаться.
      – Извини, что нарушила твой вечер, – повторила Эмма.
      – Вечер у меня только начинается, – сказала Аврора, вешая трубку.
      – Куда ехать? – спросил Генерал. – Я хотел бы знать, куда ехать на этот раз?
      – На этот раз? Я не припоминаю, чтобы куда-то в последнее время ездила.
      – Вчера ты целый день ездила по магазинам. Ты все время куда-то уезжаешь.
      – Гектор, я не растение. Я знаю, ты предпочел бы, чтобы я никогда не оставляла своей спальни, а еще лучше кровати, но это твоя проблема. Мне никогда не нравилось быть привязанной к дому.
      – Так куда ты все-таки собираешься на этот раз?
      – В Шривпорт. Рози уехала. Последние дни она очень переживала. Я поеду и привезу ее назад.
      – Черт побери, какая чепуха. Позвони ей и скажи, чтобы возвращалась. Кроме того, она и так вернется. Эф. Ви. ведь вернулся, а он тоже убегал.
      – Гектор, я знаю Рози лучше, чем ты, и не думаю, что она вернется. Тебе не кажется, что на один вечер споров достаточно? И вообще тебе не повредит съездить в Шривпорт.
      – А кто сказал, что я туда поеду? Она твоя прислуга.
      – Я знаю, что моя, – холодно сказала Аврора. – А ты – мой любовник, прости меня, Господи. Ты хочешь сказать, что способен на такую неосмотрительность: дать мне самой вести машину триста миль, в то время как, если я не ошибаюсь, двадцать минут назад ты еще пытался затащить меня в постель?
      – Это не имеет никакого отношения к обсуждаемому вопросу.
      – Прости, Гектор, но обсуждается твое поведение, – Аврора вспыхнула гневом.
      – Кажется, я делаю неприятное открытие, связанное с человеком, с которым я сплю, а именно, что он ко мне так равнодушен, что не желает отвезти меня в Шривпорт, чтобы забрать оттуда мою бедную прислугу.
      – Хорошо, я могу поехать, если мне в этот день не надо играть в гольф.
      – Большое спасибо, – сказала Аврора, краснея от злости. – Я, разумеется, приложу все усилия к тому, чтобы ты не пропустил свой гольф.
      Генерал не уловил в этой реплике раздражения, он принял ее за чистую монету, что с ним случалось, когда он думал о другом. Потянувшись через кровать, чтобы взять Аврору за руку, он был удивлен, когда рука отодвинулась и хлопнула его прямо по лицу.
      – Это еще за что? Я же сказал, что поеду.
      – Генерал Скотт, мне кажется, что вы определили мне второе место после гольфа.
      – Но я не то имел в виду, – он наконец заметил, что она рассержена.
      – Разумеется. Мужчины, кажется, никогда не видят, что их замечания означают как раз то, что они имеют в виду.
      – Но я тебя люблю, – сказал Генерал, в ужасе от оборота, который принимало дело. – Люблю, помнишь об этом?
      – Да, Гектор, помню. Я помню, что ты сделал в мою сторону свой обычный весьма неуклюжий пасс в восемь тридцать. На этот раз ты умудрился сломать браслет у моих часов, и еще одна моя сережка закатилась под кровать. Я помню эти детали совершенно отчетливо.
      – Но это ты отдернула руку. Я не хотел ломать браслет.
      – Правильно, но я не желаю, чтобы ты трахал меня в восемь тридцать, чтобы заснуть в восемь сорок пять, а точнее, – в восемь тридцать шесть, а в пять подняться на свою проклятую пробежку, – закричала Аврора. – Это не совпадает с моим идеалом amore, и я говорила тебе об этом бесчисленное множество раз. Я нормальная женщина, и вполне в состоянии посидеть до двенадцати, а то и дольше. Я в какой-то мере надеялась, что со временем сделаюсь для тебя важнее гольфа или хотя бы твоих собак, но, как теперь вижу, – тщетно.
      – Черт побери, почему от тебя всегда столько неприятностей? Всегда. Я делаю все, что могу.
      Несколько секунд они молча зло смотрели друг на друга. Аврора покачала головой.
      – Я бы предпочла, чтобы ты ушел. Знаешь, Гектор, это для тебя – как гольф. Все твои интересы сводятся к тому, чтобы кратчайшим путем достичь лунки.
      – Да уж к тебе короткого пути нет, черт возьми! – заорал Генерал. – Ты из меня сделала нервного калеку. Я теперь и заснуть не могу.
      – Да, я наверное, самая трудная партия в вашей жизни, Генерал, – спокойно глядя на него, сказала Аврора.
      – Слишком трудная. Черт побери, слишком трудная.
      – Мои двери открыты. Мы снова можем стать соседями, ты знаешь, ты по глупости попал впросак, а под рукой нет танка, который бы тебя защитил.
      – Заткнись! – крикнул Генерал, взбешенный тем, что она сумела овладеть собой, в то время как он все трясся от растерянности.
      – Ты говоришь только для того, чтобы себя слушать. У меня уже двадцать лет нет танков.
      – Ну хорошо, я только хотела, чтобы ты серьезно задумался над своими поступками. Я приложила немыслимые усилия, стараясь приспособиться к тебе, а мы все равно постоянно ссоримся. А какой станет наша жизнь, если я сделаюсь несговорчивой?
      – Ты не можешь стать хуже, чем сейчас, – сказал Генерал.
      – Ха-ха, много ты знаешь! Это я еще ничего от тебя не требую. А ну, как выдвину несколько условий!
      – Например?
      – Вполне разумных. Я могу пожелать, чтобы ты избавился от этой допотопной машины и своих самонадеянных псов.
      – Своих каких?
      – Самонадеянных, – повторила Аврора, наслаждаясь изумлением Генерала.
      – В качестве особого теста на серьезность я даже могу потребовать, чтобы ты бросил гольф.
      – А я могу потребовать, чтобы ты вышла за меня замуж. В эту игру можно играть вдвоем, – выпалил Генерал.
      – Но только один может играть успешно. Удивительно, как я к тебе привязалась, и я не хотела бы тебя терять, но не заговаривай снова о браке.
      – Почему?
      – Потому что я сказала, не надо. Если один из нас в корне не изменится, об этом не может быть и речи.
      – Тогда поезжай за своей чертовой прислугой, – вконец разозлился Генерал. – Я и милю не проеду с женщиной, которая так со мной разговаривает. Тем более, что я терпеть не могу эту проклятую прислугу.
      – Несомненно, она напоминает тебе меня. Каждый, кто хоть чуть-чуть отличается от полного раба, напоминает тебе обо мне.
      Генерал вдруг вскочил.
      – Черт возьми, у вас обеих нет никакой дисциплины, – сказал он, все больше и больше ощущая давление.
      Аврора не шелохнулась.
      – Извини. Признаю, что я безнадежно ленива, но это едва относится к Рози. Ее дисциплинированности хватает на нас двоих.
      – Тогда что она делает в Шривпорте? – спросил Генерал. – Почему она не здесь, где ей полагается быть?
      Аврора пожала плечами.
      – То, что у нее проблемы, не исключает дисциплинированности. Если хочешь сделать что-нибудь полезное, почему не достанешь из-под кровати мою сережку? Твое мнение о Рози меня не интересует.
      – Я только сказал, что она должна быть там, где ей полагается.
      – Убеждена, что она так бы и сделала, если бы ее муж оставался там, где полагалось ему. Давай оставим эту тему, равно как и все другие. Пожалуйста, найди мою сережку, и мы можем посмотреть телевизор.
      – Ты не можешь так со мной разговаривать. К черту телевизор! Сама доставай свою чертову сережку.
      Он ожидал от нее извинений, но она просто сидела, глядя на него. Ее слова сильно рассердили Генерала, но молчание было просто невыносимым. Не говоря ни слова, он вышел из спальни и хлопнул дверью.
      Аврора встала и подошла к окну. Через минуту с силой хлопнула входная дверь, и она увидела, как Генерал идет через ее лужайку и дальше, по тротуару к своему дому. Она отметила, что выправка у него отличная.
      Аврора постояла несколько минут, надеясь, что зазвонит телефон, но, не дождавшись, взяла из гардеробной вешалку, опустилась на колени перед кроватью и стала доставать оттуда закатившуюся сережку с опалом. Сняв вторую, она минуту их разглядывала, а потом убрала в шкатулку для украшений. В доме царили тишина, покой и прохлада. Не вспомнив больше о генерале Скотте, она спустилась вниз, налила себе бокал вина и удовлетворенно устроилась перед телевизором. С Рози она разберется завтра.

ГЛАВА XVIII