– Какой был утром ураган, а сейчас хоть бы ветерок подул, – недовольно заметила Дженни Марлоу. Красная атласная рубашка на ней пропахла потом. Вечернее представление должно было начаться с минуты на минуту.
      – У нас круглый год такая погода, – сказал Дуэйн, сам понимая, что говорит очевидные вещи. После сильного ветра наступило безветрие, а с ним и духота. Несмотря на то, что было семь вечера, температура не опускалась ниже сорока. Солнце словно замерло на небе, повиснув на горизонте и безжалостно поджаривая сотни людей, которые втиснулись на небольшую трибуну.
      Дуэйн до сих пор не мог прийти в себя от «ерша», приготовленного женой. Ему не хотелось ни с кем говорить, а тем более кого-то выслушивать, но никто не обращал внимания на его состояние. Люди лезли к нему со своими проблемами, желая, чтобы он не только их выслушал, но и дал какой-нибудь ценный совет.
      Старый Болт вызвал, в частности, наиболее острые споры. Он сидел сразу за Дуэйном, на крупной гнедой кобыле по кличке Доббс. Как самому старому жителю округа Хардтоп мистеру Болту полагалось открыть вечернюю программу торжественным проездом по арене с высоко поднятым американским флагом. Для старого человека, живой истории округа, это был момент наивысшего триумфа. Рядом с ним, на своем Уилли Нелсоне, сидела Карла, сжимая древко техасского флага.
      Старый Болт безучастно восседал на Доббсе, пережевывая табак. В последнюю минуту Дженни напялила на его голову один из париков, приобретенных оптом у торговца в Старом Таксоне. Парик мистера Болта держался на месте с помощью большой ковбойской шляпы.
      Старик был готов, чтобы отправиться в путь, хотя не произнес ни одного слова, а только интенсивно задвигал челюстями, сплевывая периодически на землю. Эти плевки всех особенно беспокоили.
      – Папа сплевывает каждые две минуты, – сказала Бьюла. – Он жует табак без малого девяносто лет. Он настолько привык его сплевывать, что уже не может не плеваться.
      – Это-то меня и пугает, – проговорила Дженни. – Что, если он наклонится, чтобы сплюнуть, и свалится на землю? Он же рассыплется на мелкие кусочки.
      – Когда он выпал из машины, то не сломал ни одной кости, – напомнил ей Дуэйн.
      – У него слабые руки, – вставил свое слово Бастер Ликл. – Он может уронить флаг. Если национальный флаг в день открытия окажется на земле, мы здорово подпортим себе репутацию.
      В эту минуту к ним подошел Бобби Ли, человек мрачных взглядов, присутствие которого всегда раздражало Дуэйна.
      – А что если он уронит флаг и плюнет на него, – проговорил Бобби Ли. – Если об этом узнают наверху, ему уже не получить послания президента.
      – Заткнись и проваливай! – огрызнулся Дуэйн. – Тебя никто не спрашивает.
      – Испугался, так и скажи, – невозмутимо продолжал Бобби Ли.
      – Елки-палки! – воскликнул старый Болт. Очевидно он был очень горд отведенной ему ролью.
      – С Доббса еще никто и никогда не сваливался, – заметил Дуэйн.
      Доббс, вышедший на заслуженный отдых пони, был отобран после тщательных поисков и должен был провезти старого Болта вокруг футбольного поля. Во всем округе не было более спокойного пони. Часто на различных парадах и торжествах за день он благополучно перевозил по пять ребятишек. Доббс, которому было уже под тридцать, был любимым пони Дики и Нелли.
      – Лучше нам все равно не сыскать, – добавил Дуэйн.
      Но члены комитета с сомнением отнеслись к его словам.
      – Хорошо, прикрутим его к лошади, – предложил Дуэйн. Он отыскал в своем пикапе кусок обвязочной проволоки и крепко прикрутил сапоги старого Болта к стременам, благо тот как раз в это время решил немного вздремнуть.
      – Никогда не слышал, чтобы человека привязывали проволокой к лошади, – не унимался Бобби Ли. – А если она грохнется и раздавит беднягу?
      – Вали отсюда! Пора начинать, – скомандовал Дуэйн.
      Чтобы пресечь дальнейшие дебаты, он быстро вскарабкался в будку комментатора. Там уже сидел Сонни и проверял звуковую аппаратуру. Трибуны по обеим сторонам были забиты до отказа, а те, кому не хватило места на трибунах, стояли у ограды или сидели на капотах своих машин. Солнце наконец опустилось за горизонт, не принеся, однако, долгожданной вечерней прохлады.
      На раскинувшейся вдали равнине Дуэйн заметил первые мерцающие огни буровых участков.
      – Ты только посмотри, сколько собралось людей, – радостно воскликнул Сонни. – Впервые в жизни вижу, чтобы у нас скопилось столько народу!
      Удивительно, но сегодня у Сонни было отличное настроение. На вечере встречи он был единственным, кто вел себя непосредственно, и действительно веселился, а не делал вид, что ему весело. Он помнил всех и раз или два даже громко рассмеялся. Сонни, обычно не выражавший так бурно свои чувства, настолько удивил Дуэйна, что он даже указал на это Карле.
      – У него неестественный смех, Дуэйн, – возразила Карла. – Если человек, которого ты знаешь очень хорошо, смеется подобным образом, то мне хочется плакать.
      – Я не думаю, что ты знаешь Сонни очень хорошо. Я не думаю, что его вообще кто-нибудь понимает до конца.
      – Лучше не говори мне сейчас про него, а то я сорву голос. Мне все равно хочется плакать, а когда плачешь, то уже не до пения.
      – Ну вот, началось! – воскликнул Сонни.
      И действительно – на край поля выехали Карла и старый Болт с развевающимися флагами. Карла пыталась выдержать размеренную поступь своего скакуна, переведя Уилли Нелсона на величественную рысь, зато старый Болт на рыси не желал останавливаться. Получив в руки арапник на тот случай, если летаргический Доббс вообще откажется двигаться, он принялся охаживать им бока Доббса, одновременно работая шпорами.
      Тогда Доббс припустился нудно трусить, что никоим образом не удовлетворяло старого Болта. Вначале слабо, потом сильнее и сильнее, он начал бить пони в бок древком флага. Доббс игнорировал все его усилия, не спеша перебирая ногами.
      Однако старый Болт не собирался момент своей наивысшей славы встретить на лошади, плетущейся почти шагом. Он извернулся и ухитрился маленьким позолоченным орлом на острие древка ткнуть Доббсу под живот.
      – Ого! – выдохнул Дуэйн.
      Этот тычок оказался слишком мощным стимулом для Доббса. Его хвост взметнулся вверх, он громко пукнул и перешел на приличный галоп – впервые, возможно, за последние лет десять или пятнадцать. Новизна быстрого перемещения как-будто вдохновила его, он даже припустился бежать еще быстрее. Большую шляпу старого Болта и парик а-ля Бизон Билл мигом сдуло. Потеряв их, старик как был лишился головы, поскольку высокий воротник костюма первых поселенцев полностью скрывал его высохшую головку.
      Карле, захваченной врасплох, пришлось тоже пришпорить Уилли Нелсона, чтобы держаться вровень с понесшим Доббсом. Два наездника соединились у дальнего края арены, неистово размахивая флагами. Старый Болт отчаянно махал своим флагом, словно призывая в кавалерийскую атаку.
      – Вот здорово! – восхищенно прошептал Сонни. – Ты только погляди, что старик вытворяет!
      На публику выступление старого Болта произвело сильное впечатление. Заревели клаксоны, люди повскакивали со своих мест, рукоплеская старому, но отважному всаднику. Доббс вихрем пронесся вдоль северной стороны арены, прямо под комментаторской трибуной. Ковбои, околачивавшиеся у загона, заметили вовремя его приближение и, не мешкая, бросились на жерди, словно на них летел разъяренный носорог.
      В последнюю секунду, когда обе лошади уже покидали арену, возбужденный Доббс решил совершить еще один круг почета. Карле пришлось осадить своего коня, чтобы избежать столкновения.
      – О Боже, он падает, – в ужасе проговорил Дуэйн, когда старый Болт решил проехаться перед трибунами во второй раз.
      В самом деле, седло медленно и верно съезжало под старым Болтом, который тоже медленно и верно кренился набок.
      – Где страховщики? – резко спросил Сонни. – Его же должны были подстраховать.
      – Это не родео, – раздельно проговорил Дуэйн, соображая, что же делать. – Здесь некому его страховать. Кроме того, он прикручен проволокой к седлу.
      Карла передала флаг ковбою и поскакала рядом с Доббсом, пытаясь как-то помочь старому Болту, который накренился уже на пятнадцать градусов и неукоснительно продолжал съезжать все ниже и ниже.
      Дуэйн выскочил из будки и по ступенькам главной трибуны бросился вниз. Уже у самой бровки поля ему под ноги кинулась девочка с мороженым. Дуэйн перепрыгнул через нее и, приземляясь, больно ударился об ограду. Он поднялся и попытался перелезть через решетку, но острая боль пронзила бок. Успев бросить взгляд в сторону старого Болта, он заметил, что тот сидит почти параллельно земле. Если он соскользнет еще ниже, то непременно угодит под огромные копыта Доббса.
      Со второй попытки Дуэйну удалось перелезть через ограду, но боль опять дала о себе знать, и он остановился. Впрочем, это было уже не важно. Когда Дуэйн перелезал через ограду, Дики оторвался от группы жен ковбоев, с которыми флиртовал, и успел схватить под уздцы пони и остановить его. Старый Болт при этом чуть не грохнулся на землю. Подоспевшие Дуэйн и Карла освободили от стальных пут доблестного наездника. Дики удалось даже подхватить национальный флаг, не уронив его в грязь. Он стоял и поглаживал Доббса по шее, совершенно безразличный к тому, что совершил героический поступок, спасая жизнь самому старому гражданину округа.
      – Я – в адреналиновом шоке! – заявила Карла – Меня чуть было не сбил Доббс. Ты почему такой бледный, Дуэйн? Испугался, что меня убьют?
      – Да, плюс пара ребер, которые я сломал, перепрыгивая через эту девчонку.

      – Переломать ребра перед сценой Адама и Евы – это ирония судьбы, – сказала Джейси. – Интересно, как бы такую ситуацию интерпретировал психиатр?
      – Надо думать, он вывалил бы корзину с мусором на свой стол, – усмехнулся Дуэйн.
      Джейси сдержанно улыбнулась. Она, вообще говоря, находила его забавным.
      – Психиатр не обязательно может быть мужчиной. Среди психиатров попадаются женщины… к тому же хорошенькие.
      – Как бы там ни было, я не переломал все мои ребра. Отделался тремя.
      – На иронию ситуации это не повлияло, мой сладкий.
      Дуэйн так и не понял, в чем, собственно говоря, заключается ирония ситуации, но спрашивать не стал. Они вдвоем сидели в тесной приемной городской больницы, ожидая, когда вернется доктор и наложит повязку. Врач в спешном порядке оторвался от участия в празднике, чтобы сделать рентген, а затем бросился обратно на стадион, поскольку ему предстояло еще проехаться в легкой двухместной коляске, изображая из себя врача первых переселенцев с севера.
      Джейси осталась в трико, в котором она представляла Еву. Она отвезла Дуэйна в больницу, так как Карла должна была участвовать в номере с исполнением кадрили. Джейси была свободна до конца праздника, когда ей предстояло спеть заключительный гимн.
      – Сейчас бы искупаться, – мечтательно проговорила она. – В этом трико можно свариться.
      Дуэйн сидел в плавках, в которых он играл роль Адама, накинув на плечи полотенце. К плавкам был пришит фиговый листок, который забавно болтался, когда он ходил. Кондиционер в приемной работал из рук вон плохо, и внутри было так же душно, как и снаружи. Джейси закрутила свои длинные волосы на макушке, но все равно капельки пота выступали па шее. На трико под мышками и между грудей выступили темные пятна.
      Зрителям сцена с райским садом очень понравилась. Дуэйну делать было нечего, как только держаться за бок и изображать на лице удивление, а Джейси, возлежащей в трико под деревцем, слушать, что ей нашептывает резиновый змей. Затем она уговорила Адама отведать яблоко, и в тот момент, когда он надкусил его, по трансляции прозвучал резкий, как удар бича, звук, указывающий на недовольство Всевышнего. После чего Адам с Евой, взявшись за руки, покинули Эдем.
      Публика кричала и свистела, требуя продолжения сцены, хотя уже появились патриоты и «красные мундиры», которым предстояло решать судьбу американской революции.
      – Тебе не обязательно сидеть и ждать в этом пекле, – сказал Дуэйн. – Возвращайся. Меня перебинтует и отвезет доктор.
      – Ева не может бросить своего Адама из-за того, что в саду наступило лето, – отшутилась Джейси.
      Дуэйну хотелось, чтобы врач прибыл поскорее. Оставаясь с глазу на глаз с Джейси, он чувствовал себя не в своей тарелке. Нечто подобное он испытывал, оставаясь с глазу на глаз и с Карлой, но, по крайней мере, с женой было все ясно: Карла сердилась или готова была рассердиться по малейшему поводу.
      Но Джейси не сердилась и не собиралась сердиться. Наоборот, ее поведение отличалось дружелюбием и сдержанностью, даже преданностью. Она просидела с ним в душной комнате сорок пять минут – и ни одного сердитого слова или взгляда.
      – Мне кажется, что мы одни в этой больнице, – принялся рассуждать он вслух.
      – Да, и в ней полно коек, – заметила Джейси.
      Она снова улыбнулась ему, откинулась на виниловую кушетку и сладко зевнула. Потом закрыла глаза. Дуэйну показалось, что она задремала, но в следующую секунду Джейси подняла веки и посмотрела на него.
      – Я не хочу, чтобы ты меня изнасиловал.
      – Я и не собираюсь.
      – Да, правильно, но ты страшно изводишь себя, думая об этом, когда мы вместе. Мне не нравится, что твоя голова постоянно забита сексом, и ты тоже не испытываешь радости общения со мной. Попытайся расслабиться, и тогда нам обоим станет легче.
      – О'кей.
      – Ты знаешь другие слова, кроме «о'кей»?
      – Я не знаю, какие слова тебе понравятся, – сказал он, пожимая плечами.
      – Любые, – резко произнесла она. – Я устала от того, что всегда завожу и поддерживаю разговор. Теперь твоя очередь. Когда у меня были любовники, я обычно заставляла их в деталях описывать все, чем им хотелось заняться. Впрочем, уговаривать мужчин разговориться – тоже обременительное занятие, доложу я тебе.
      – Я просто боюсь сморозить глупость.
      – Ты всегда готов заговорить с любой женщиной в радиусе пятидесяти миль, но со мной у тебя немеет язык. Ну и что с того, что ты боишься сморозить глупость? Ты думаешь, я тебя прогоню за маленькую оговорку?
      – Боюсь, что так.
      – Дуэйн, почему ты всего боишься? Почему ты такой робкий со мной, а?
      – На то есть причины. Хотя, по правде говоря, сам не знаю.
      – Но ты не боишься Карлы?
      – Еще как боюсь.
      – Но ты боишься ее по-другому?
      – Мыс Карлой наделали кучу ошибок и пережили их вместе. Переживем и новые.
      – Ага, значит, ты мог бы пережить ошибки и со мной… Хотя фактически ты уже пережил их.
      Дуэйн почувствовал, что этот разговор ему не очень нравится. Находясь вдали от Джейси, он порой строил всякие сексуальные фантазии, но очутившись рядом, мгновенно терялся. Робость, на которую указывала ему Джейси, парализовала вес его желания.
      Вместе с тем, после ее ухода он испытывал вожделение к ней и упрекал себя в том, что упустил прекрасную возможность, не использовал свой шанс сблизиться с женщиной, с которой когда-то собирался прожить рядом всю жизнь.
      Эта робость возрастала с каждым днем. Однако этот глупый несчастный случай предоставил ему прекрасную возможность поговорить с ней начистоту, но мозг отказывался повиноваться, и Дуэйн нес чушь.
      – Я думаю, что с моими ребрами не случилось ничего страшного, и не стоит с ними возиться, – пробормотал он. – Может, вернемся на праздник?
      Джейси после этих слов словно подменили.
      – О'кей, – проговорила она покорно.
      Дуэйн снова поймал себя на том, что сделал что-то не так. Что бы он ни делал и ни говорил, все у него получается не так, как надо.
      – Почему ты забрала от меня всю мою семью? – спросил он. Это было первое, что пришло ему на ум.
      – У них нет страха, – ответила она. – Вот, что я ценю. Раньше я считала, что эта черта в них от тебя, но теперь не уверена. Может быть, она целиком от Карлы. Ты тоже бесстрашный. Просто ты боишься сидеть со мной рядом. Ты до смерти боишься чего-то, с чем не можешь совладать.
      Джейси встала с кушетки, но вместо того, чтобы выйти из больницы, прошла по коридору и свернула за угол. Дуэйн сначала подумал, что она пошла принять душ, но прошло несколько минут, а она не возвращалась.
      Вскоре появился доктор в сюртуке, цилиндре и накладных бакенбардах.
      – Так! Живо перевязываемся, а то мне скоро участвовать в пехотных баталиях.
      Дуэйн проследовал за доктором в палату неотложной помощи, но и там Джейси не было видно.
      – Ковбои с индейцами здорово выступили, – продолжал доктор. – Сцена с битвой при Аламо тоже прошла отлично. Кое-кто из обороняющихся не хотел ложиться на землю, изображая мертвых… Я не удивлюсь, если у нас к концу представления появятся настоящие раненые.
      Доктор быстро перевязал Дуэйна, и через секунду его как ветром сдуло. Дуэйн прошелся по пустым палатам, но Джейси словно растворилась в воздухе.
      Выйдя на улицу, он заметил Шорти, который увязался за ними в больницу. Шорти катался по траве, пытаясь поймать себя за хвост.
      Джейси сидела в «мерседесе», повязав голову полотенцем.
      – Я подумал, что потерял тебя, – сказал Дуэйн.
      – Как ты уже отметил, я никогда не была твоей, – напомнила она.
      – Я имею в виду настоящее.
      Джейси холодно взглянула на него и сказала:
      – Я подумала, что мой пот отталкивает тебя, поэтому пошла и приняла душ. Может, ты из тех мужчин, которых выворачивает при виде потных мест у женщины?
      – Нет, я не из тех. Меня выворачивает от самого себя.
      Джейси протянула ему правую руку, удерживая левой полотенце на голове, чтобы он помог ей встать с капота машины. Она обошла вокруг машины и открыла дверцу. Свет, вспыхнувший в салоне, подчеркнул белизну ее ног.
      – Почему ты не на «рынке любви»? – спросил он.
      – Из-за ребенка, – ответила Джейси так резко, что Шорти перестал валяться на траве, вскочил на ноги и залаял, словно предупреждая о нападении врага.
      – Твоего умершего?
      – Его звали Бобби. Я рада, что ты узнал, что у меня был мальчик. Твоя жена выведала у меня это через две минуты, как мы познакомились, а у тебя ушло несколько месяцев… Но хватит плакаться! Скоро мне петь гимн, а когда я грущу, то петь уже не могу.
      Второй раз за день всплыла проблема исполнительского мастерства и грустного настроения.
      – Может, тебя отвезти? – вызвался Дуэйн. Джейси с минуту стояла, ничего не говоря, ее лицо было скрыто темнотой вечера. Дуэйну ее ноги в свете ярких фар показались слишком тонкими, и ему стало грустно.
      Затем Джейси села в машину и взглянула на него. Ее бледное лицо резко выделялось на фоне бокового окна. Дуэйн почувствовал, что сказал совершенно не то, или не сказал того, что ей хотелось бы услышать. Он не сумел дать ей то, в чем она нуждалась, хотел удержать ее, боясь, что если не сделает этого, то ее разочарованный взгляд будет преследовать его всю оставшуюся жизнь.
      Но он никак не мог отыскать нужные слова.
      Джейси развернулась на гравиевой дорожке и уехала. Шорти бросился вдогонку за машиной, но через несколько шагов отказался от этой затеи и вернулся к Дуэйну.
      – Шорти, сегодня вечером я совершаю одни ошибки.
      Шорти, восприняв сказанное как похвалу, встал на задние лапы и попытался залезть хозяину на руки.

      Дуэйн хотел было вернуться и досмотреть праздник, но как назло не попалось ни одной попутной машины. В другое время он не решился бы брести через весь город в плавках с болтающимся фиговым листком, но, находясь под впечатлением разговора с Джейси, совсем забыл о своем наряде.
      Проходя мимо городского суда, он заметил Билли Энн и Джуниора. Они сидели на матрасе и курили марихуану. Оркестр, нанятый для исполнения танцев на улице, настраивал свои инструменты. Рядом молодая женщина продавала «сахарную вату». Неподалеку сухощавый пожилой человек проверял машины, готовя их к серьезным испытаниям на прочность – автородео.
      – А мы рассказываем друг другу истории из своей жизни, – сказала Билли Энн, увидав Дуэйна. Я уже дошла до пятого класса.
      – Вы все голодаете?
      – Нет, против шашлыка мы не смогли устоять, – признался Джуниор. – Возможно, завтра возобновим голодовку.
      Дуэйн зашел в магазин Сонни и купил себе пива в кредит. Дженевив, сидя за прилавком, смотрела по крошечному телевизору старый фильм с участием Мэри Тайлер Мур.
      – А тебе праздник не интересен? – спросил Дуэйн.
      – Ничуть! На этом месте каждый день – праздник, – спокойно ответила она.
      Дуэйн медленно зашагал по улице в сторону спортивной арены, потягивая на ходу пиво. Из репродуктора неслась неумолкаемая пальба – значит, исполняются сцены из Второй мировой войны, решил он. Эта часть программы вызвала особые затруднения, поскольку никто не хотел изображать япошек. В конце концов на эти роли удалось уговорить нескольких девочек из младших классов.
      Легковые и грузовые машины стояли повсюду – вдоль дороги, на газонах, на улицах и в переулках. Сотни людей слонялись между местом парковки и спортивной ареной. Когда Дуэйн ставил здесь свой пикап, он был полупьян, и теперь смутно помнил, где оставил машину. Он наткнулся на грузовик Турки Клея и остановился около него, чтобы отлить.
      Поправляя фиговый листок, по динамику он услышал голос Карлы. Она зачитывала имена тех, кто пал в разные войны. Двадцать шесть местных ребят погибли в Первую мировую войну; более сорока – во Вторую. Троих убили в Корее, а Вьетнам отнял у округа тринадцать человеческих жизней. Карла читала громко и медленно, делая паузу после каждой фамилии.
      Дуэйн прислонился к крылу припаркованного «олдсмобиля» и стал слушать. Пять ребят, погибшие во Вьетнаме, до призыва на военную службу работали у него. Он очень хорошо помнил каждого из них.
      Неуклюжий подросток, которого звали Чарльз Си-эре, умел работать как никто другой, но так и не научился управляться с гаечными ключами. Одной душной ночью он испробовал четыре различных ключа, пытаясь справиться с непослушной гайкой, и все напрасно. Дуэйну пришлось самому ослаблять ее.
      – Умру, а с этими чертовыми ключами, наверное, не научусь обращаться, – в сердцах бросил Чарли, явно смущенный своей неумелостью.
      Дуэйн давно забыл об этом разговоре, и только слова Карлы «Чарльз Юджин Сиэрс» пробудили в его голове воспоминания. Родители Чарли были чернорабочими нефтяных промыслов, но они не покупали бамперные наклейки, утверждающие, что гордятся этим. Однако никто из них не мог представить себе другую жизнь, другой способ существования.
      У Чарли всегда были длинные и грязные волосы, выбивавшиеся из-под кепки. Дуэйн старался как можно реже использовать его на платформе, опасаясь, что его волосы попадут в черенок трубы. Несмотря на неповоротливость, на буровой Чарли все любили за то, что он всегда соглашался подменить старших товарищей, когда те напивались и не могли работать.
      Чарли Сиэрс оказался последним в списке, который зачитывала Карла. Дуэйн заметил, что Шорти сидит у какой-то машины и вопросительно смотрит на него; после некоторого размышления он сообразил, что это его пикап. Хромая, Дуэйн, открыл дверь, впустил собаку и взобрался сам на сиденье, намереваясь ехать домой.
      Не успел Дуэйн включить стартер, как раздались первые аккорды заключительного гимна в исполнении Джейси. Ее глубокий грудной голос поплыл над погруженным в темноту городом. Услыхав знакомый голос, Шорти положил лапы на панель и принялся настороженно вертеть головой, надеясь увидеть Джейси.
      «…Подобно слабому дыханию зари, Как сладостная свежесть розы…»
      Ее голос без тени грусти лился широко и свободно над зрителями, застывшими в благоговейном молчании, над замершими машинами, над затихшим городом, над погрузившейся в ночной мрак равниной.
      От ее красивого голоса Дуэйн испытал чувство большой гордости. Затем он вспомнил, какой у нее был обиженный взгляд, и эта гордость сменилась горечью одиночества.
      Он включил двигатель и начал выбираться из лабиринта стоявших вокруг машин, не желая оставаться и быть свидетелем карнавала и плясок на улицах.
      Проезжая мимо входа на стадион, он на мгновение увидел Джейси, застрявшую на пыльном поле в белом платье. Вокруг нее стояли на коленях школьницы, одетые как японские солдаты, и молча внимали ее пению.
      Дуэйн медленно выехал за пределы города, но еще долго ему неслось вслед:
      «Надежда связывает нас…»
      Он уже отъехал на две мили, когда гимн перестал звучать. Дуэйн оглянулся назад и увидел облако пыли, которое, подобно Млечному пути, стлалось за ним. На западе мелькала зарница, касаясь своим белым змёиным языком края горизонта. Он, размечтавшись, врезался в ограждение для скота и поставил машину под баскетбольным щитом.
      Бросив взгляд в сторону города, он увидел светящееся кольцо арены и неподалеку крохотную яркую точку – «чертово колесо». Заскулил Шорти, просясь на свободу. Когда дверь открылась, он перепрыгнул через колени Дуэйна и отправился обследовать окрестности.
      Образ Чарли Сиэрса никак не выходил из головы Дуэйна. Парень в жизни ни разу не был у стоматолога. Один из его коренных зубов так изогнулся, что торчал над десной, и верхняя губа не могла скрыть его. Если не считать торчащего зуба, это был милый малый с ленивой улыбкой, полной самоиронии. Дуэйн предлагал ему в долг деньги для исправления его недостатка, но Чарли всегда отказывался. Он так и не успел научиться правильно обращаться с гаечным ключом.

      Дуэйн проснулся от града ударов, сыплющихся на него. Он открыл глаза и обнаружил, что его семья вернулась, а удары – работа маленького Майка, который колошматил по голове деда поролоновой собакой.
      – Так его! – послышался голос Карлы. – Давай буди. Ишь разоспался!
      Карла сидела на краю постели в тенниске, на которой был изображен Элвис Пресли, и, выдавливая себе на ладонь дорогой крем, втирала в голень. Барбет лежала на кровати возле Карлы и с важным видом сосала пустышку.
      – Косметика других женщин всегда кажется лучше – сказала Джейси. Она сидела за большим туалетным столиком Карлы, экспериментируя с бесчисленным количеством теней для век.
      Дуэйн поймал поролоновую собаку и швырнул ее в дальний угол комнаты, чем удивил маленького Майка, расценившего этот жест как приглашение к игре, соскользнул на пол и направился к игрушке.
      – Эй, Дуэйн! Надеюсь, тебе ночью не снился сладкий сон?
      Дуэйн с ужасом подумал, что он лежит почти голым перед домочадцами. К счастью, пока он спал, на него намоталась простыня и более или менее укрыла. Маленький Майк, держа в одной руке собаку, взобрался на кровать и снова принялся колотить его. Когда маленький Майк разыгрывался, то с ним уже было трудно совладать. Дуэйн снова швырнул игрушку на пол, а потом схватил проказника за ноги, надеясь, что тот поймет, что игра окончена. Маленький Майк принялся извиваться и хныкать.
      – Почему ты не остался на танцы, Дуэйн?
      – Возможно, потому, что ему досталось от меня в больнице, – заметила Джейси. – Возможно, он уединился, терзаемый угрызениями совести, чтобы поразмышлять о том, как правильно вести себя с женщинами.
      Вошла Минерва и отшлепала утренней газетой маленького Майка. Он немедленно перестал извиваться и начал плеваться.
      – Эти мексиканские яйца готовы, – объявила она.
      – Хорошо, что Дики остался, – сказала Джейси. – Второго такого танцора в городе нет.
      – Да, но мне лично от этого не легче, – обиженно протянула Карла. – Юный дон-жуан отказывается танцевать с родной матерью.
      Она закончила втирание и вытерла руки о живот Дуэйна.
      – Дуэйн, ты сегодня встал не с той ноги? – продолжала Карла. – Мы решили, что ты обрадуешься, если мы своим появлением внесем небольшое разнообразие в твою жизнь.
      – Давайте поедим, – предложила Джейси. – Я умираю с голоду.
      – Тени для век могут вызвать опухоль мозга, – заметила Минерва.
      – Чушь собачья! – воскликнула Джейси.
      – А по-моему, Дуэйну нравится дуться в одиночку, – произнесла Карла. – Ему что-то не по вкусу наше общество.
      Она встала и принялась кружиться по спальне, тихо подпевая себе.
      – Оставим его в покое. Он еще никак не отойдет от того, что я преподнесла ему, – сказала Джейси, подхватывая Барбет и выходя из комнаты. Ее примеру последовала Минерва. Маленький Майк схватил газету, подбежал к синтетической собаке и ударил ее газетой.