– В свое время он не был таким, – со смехом сказала Джейси.
– Ты знавала его в лучшие времена, – улыбнулась Карла.
Дуэйну стало не по себе. Он понимал, что женщины просто подшучивают над ним. Обычно он ничего не имел против подшучивания, но когда этим занимались одновременно Карла и Джейси, дело приобретало иной оборот. И хотя на них были темные очки, он готов поклясться, что они внимательно наблюдают за его реакцией. Эти женщины оставались для него загадкой. Большой загадкой. Находясь между ними, невозможно оставаться спокойным. Слишком много воспоминаний накатывалось на него, когда обе находились рядом с ним.
Между тем Дженни Марлоу с мегафоном наперевес бросилась к «первым колонистам».
– Сюда! Сюда! – заорала она. – Вы родились в Миссури и Кентукки. Вы не могли двигаться с запада.
Бобби Ли подошел, еле волоча ноги, и присел на корточки в тени своего сомбреро.
– Отправляйся туда, где тебе полагается быть. – Ты – Санта Анна, – сказала ему Карла.
– Там, где мне полагается быть, слишком жарко.
– Джейси, это генерал Санта Анна, – сказал Дуэйн.
– Привет, генерал, – поздоровалась Джейси. – Ты – душка.
Похвала заметно ободрила Бобби Ли, и он заявил:
– Я не хотел быть Санта Анной. От этого уже пострадал мой имидж. Я хотел быть Дэниэлом Буном.
Бросив завистливый взгляд в сторону Дики, который продолжал флиртовать с женами ковбоев, он заметил:
– Хотел бы я быть таким счастливчиком, как Дики. Этому парню все сходит с рук, а мне ничего и никогда.
– Будь ты таким же счастливым, как Дики, бабы тебя затрахали бы до смерти, – выдала ему Карла.
В этот день наблюдалось полнолуние. Луна поднялась на востоке, где слонявшиеся без дела «первые колонисты» принялись делать вид, что разводят костер. Луна из оранжевой превратилась в золотистую и, наконец, приобрела белый цвет. Дуэйн, припомнивший, что никогда прежде не показывал луну Барбет, направил вверх свой палец, и малышка как завороженная уставилась на небесное светило, лежа у Дуэйна на коленях.
Репетицию открыл Уиллис Рей, первый ученик школы, который продемонстрировал световые эффекты, призванные изображать сотворение мира. На темном небе разноцветной радугой вспыхнули и заиграли огни, превратив стадион в огромную дискотеку.
Затем последовала быстрая репетиция с мизансценами и проговариванием текста ролей. Дуэйн нехотя поднялся, когда Дженни объявила номер с участием Адама и Евы. Роль была ему явно не по душе, но поднимать шум ему не хотелось. Карла с Джейси буквально вытолкнули его на то место, которое Дженни отвела под райский сад.
– О'кей… мы поставим дерево с запретным плодом прямо между вами, – проговорила Дженни. – Когда ты проснешься, Дуэйн, держись за бок, чтобы все поняли – у тебя нет ребра.
– На меня что-то нашло, если я согласился принять участие в этом действе, – проворчал Дуэйн, но Дженни уже бежала к «революционным патриотам».
– Не смей ничего критиковать. Все идет отлично, – сказала ему Джейси. После возвращения из Европы он не видел ее такой красивой и счастливой. Дуэйн даже немного испугался: настолько она была мила. Он давно смирился с тем, что красота ее увядает, с тем, что она уходит в прошлое, оставляя одни воспоминания, но вот, на его глазах, ее красота возвращалась, будя в нем прежние фантазии.
– А помнишь, как меня избрали здесь королевой? – спросила она, беря Дуэйна под руку.
– Еще бы!
– Наверняка ты никогда не думал, что спустя тридцать лет мы снова будем здесь стоять вместе, изображая Адама и Еву, – продолжала она.
– Признаться – нет.
– Мне почему-то кажется, что в некотором роде мы и есть Адам и Ева этого города.
В этот момент к ним снова подошла Дженни, прервав их разговор. Остальную часть репетиции Дуэйн простоял у забора с Барбет на руках.
Дженни, Чарлин и Лавел были отобраны для исполнения национального гимна. Пока они кашляли и пытались взять несколько высоких нот, Карла требовательно спросила у Дженни:
– А почему не все женщины поют? Все женщины, которые участвуют в празднике?
– Чтобы исключить излишний феминизм, – разъяснила ей Дженни. – В противном случае мужчины могут забросать нас камнями или отмочить что-нибудь похуже.
– Меня тошнит от национального гимна, – заявила подошедшая Руфь Поппер, на ногах которой были кроссовки.
– И меня, – подхватила Джейси. – Давайте исполним «Боевой гимн республики». Это патриотично, да и текст получше.
– Хорошо, хорошо, если вы говорите, что это патриотично, – проговорила Дженни, хватаясь за мегафон. – Все женщины и девушки! Ко мне! Повторяю – все женщины и девушки, ко мне!
Лучшая половина человечества потянулась к микрофону. Те, кто постарше, двигались степенно и неторопливо, молодые девушки устремились чуть ли не бегом. Жены ковбоев оторвались от Дики. Нелли, получив солидную дозу комплиментов от рабочих, отделилась от них и направилась к Дженни. Даже Минерва, которая сидела на трибуне и скептически оценивала происходящее, направилась к центру поля, выпустив из рук маленького Майка. Тот немедленно подбежал к загону и вскарабкался на верхнюю жердь.
Дженни расставила всех женщин вокруг поля, поместив в центре Джейси, Карлу и трех женщин из суда. Школьный оркестр, который не воспринимал серьезно все эти репетиции, грянул «Боевой гимн республики». Женщины округа, низкорослые и высокие, молодые и старые, слабые и сильные, запели.
Весь вечер Дуэйн испытывал необычайное душевное волнение, что явилось для него полным откровением. Когда Джейси взяла его ладонь в свою, он ощутил такой же избыток чувств, как в тот момент, когда показал Барбет луну.
Сидя на земле и слушая пение женщин, он почувствовал необыкновенный прилив сил. В следующее мгновение что-то капнуло ему на руку, и Дуэйн понял, что плачет. Плачет второй раз за два дня. Смутившись, он огляделся, но Барбет спала, и никому не было дела до него. Невзирая на все проблемы минувшего, настоящего и будущего, он был бесконечно благодарен судьбе, что находится там, где сейчас находится.
Пение женщин произвело на Дуэйна огромное впечатление. Ему хотелось, чтобы оно длилось вечно. Оно навевало редкое ощущение мира и спокойствия, которого в последнее время ему так не хватало.
Находясь в плену эмоций, он, тем не менее, почувствовал холодное прикосновение к руке. Это оказался нос Шорти. Собака уткнулась ему в плечо, желая быть поближе к хозяину, и Дуэйн почесал ей за ухом.
Пение закончилось, но долгие репетиции продолжались. Сонни, он же Авраам Линкольн, прочитал Геттисбергское послание. Противоборствующие армии под Аламо имитировали ружейную пальбу. Мнимые индейцы устремились за бизоном – в данном случае – Шорти, который никогда не упускал возможности побегать. Следующими по стадиону прошествовали те, кто был уже в годах, изображая из себя переселенцев. За ними на Первую мировую войну промаршировали пехотинцы, следом буровики, приехавшие в эти края искать счастья, ковбои, размахивающие лассо, и в заключение выпускники 65-го года отметили свою великую победу в финале первенства штата по софтболу – последнее значительное событие в истории округа, если не считать переизбытка нефти, который решено было игнорировать. Джейси оставалось только спеть финальный гимн, но он еще не был выбран и, следовательно, не репетировался.
Люди начали расходиться по своим машинам, но многие остались стоять, обмениваясь впечатлениями и наслаждаясь прохладой вечера.
В течение всего представления Дуэйн плавно и неслышно скользил по волнам эмоциональных воспоминаний. Те, кто проходил мимо него, улыбались и замолкали, но не потому, что понимали его душевное состояние после пения, а потому, что видели спящего ребенка на руках и боялись разбудить девочку. Хотя эмоции мало-помалу улеглись, Дуэйн наслаждался, сидя неподвижно с внучкой, последними звуками музыки, звучавшими в его сердце.
Но вот он заметил перед глазами мелькающую руку Карлы, которая спросила:
– Ты так и будешь сидеть здесь до умопомрачения?
– Как тебе хочется, чтобы я признался в собственном слабоумии, – обиделся Дуэйн. – Но не жди – не дождешься.
– Тогда отдай ребенка Нелли и поехали, – сказала Карла.
– Эй, ты, пора отправляться домой! – громко крикнула Джесси.
Сначала Дуэйн подумал, что она обращается к нему, но потом понял, что она говорит это маленькому Майку, бродившему по загону для скота. Озорной мальчуган бросился в дальний конец загона, проворно залез на самый верх и готов был свалиться вниз, если бы не Джейси, успевшая подхватить его на лету.
– Ну вот, кажется, ему отыскалась ровня, – удовлетворенно констатировала Минерва.
Маленький Майк как будто осознал, что попал в руки того, кто не потерпит никакого сопротивления. Когда Джейси опустила его на землю, он так же покорно, как раньше Шорти, засеменил рядом с ней.
Шорти, который дремал, положив голову на ногу Дуэйна, внезапно проснулся, по обыкновению тупо огляделся и быстро засеменил за Джейси и маленьким Майком.
Нелли, впавшая снова в состояние невозмутимой красоты, приблизилась и взяла ребенка.
Вскоре около Дуэйна осталась одна Карла. Она опять помахала рукой перед глазами мужа.
– Если ты не слабоумный, то о чем думаешь?
– Хочешь узнать, гони доллар.
– Слишком дорого, Дуэйн, сообщи мне задаром.
– Я мечтал о том, чтобы хорошенько поесть. Ты не хочешь отправиться к «Ревущим волкам»?
– Хочу, но я должна пригласить Сонни. Если он станет хорошо питаться, возможно, его мозги выправятся.
– Оставь его в покое. Жизнь может показаться ему более тяжелой, если он будет мыслить по-другому.
ГЛАВА 50
Карла пригласила Сонни, но тот отказался ехать к «Ревущим волкам», вежливо заметив, что ему пора заступать на дежурство в своем магазине.
– Дженевив не будет возражать, если ты задержишься, – наседала Карла. – Ей, вероятно, хочется подзаработать на сверхурочных.
Однако Сонни решительно отказался ехать с ними куда бы то ни было, что ввергло Карлу в депрессию.
– О чем бы я ни попросила, он ничего не делает, – мрачно заметила она, когда они уехали в Уичита-Фолс. – Упрямый как бык.
– Твой муж – я, а не он, – резонно заметил Дуэйн. – Он не обязан беспрекословно тебе подчиняться.
– Дурак!
– Нельзя уж и пошутить.
– И шутки твои дурацкие.
Оставшуюся часть пути они проехали не проронив ни слова. «Ревущие волки» – заведение, где собирались любители помахать кулаками и вдоволь наораться. Чтобы быть услышанным, часто приходилось пускаться на крайние меры. Карла любила пускаться на крайние меры, желая, чтобы ее слышал весь ресторан, но сегодня она была настроена миролюбиво. Дуэйн принялся уписывать мясо, но Карла к своему не притронулась, уставившись куда-то вдаль.
Мимо их столика, покачиваясь, прошел Лути Сойер, ведомый высокой и худой, как щепка, женой. Он был сильно пьян.
– Лути, если ты собираешься бомбить ОПЕК, то поторопись, – бросил ему вслед Дуэйн. – Нефти становится слишком много.
Лути так накачался, что уже ничего не слышал. Когда они с женой вышли, на пороге появились Бобби Ли и Каролин. Хотя за столиком Дуэйна и Карлы было много свободного места, Бобби Ли с Каролин к ним не подсели. У Каролин волосы были черные как смоль и под стать настроению, в котором она сейчас находилась.
– Кажется, их дела идут на лад, – предположил Дуэйн.
Карла не проявила ни малейшего интереса к семейной жизни Каролин и Бобби Ли, хотя, пребывая в другом настроении, могла часами распространяться на эту тему.
– Я должна была влюбить в себя Сонни много лет назад, – задумчиво заметила она.
– А что тебя остановило?
– Ты не поверишь, Дуэйн, но я не из тех женщин, кто бросается на первого встречного, – сверкнув глазами, ответила Карла.
Дуэйн понял, что лучше молчать. С каждой минутой завсегдатаи ресторана вели себя все более агрессивно. К тому времени, когда Дуэйн разделался с ужином, он забыл, почему его понесло сюда. Молчание жены действовало настолько угнетающе, что его чуть было не вырвало. А ведь час назад, на стадионе, она шутила и смеялась.
Они направились к стоянке и поспели как раз вовремя. Старый Турки Клей, водитель грузовика и любитель кокаина, встал в боксерскую стойку, готовый отразить нападение более молодого соперника, которого Дуэйн не знал, – высокого и крепкого рабочего с нефтяного промысла. Не успел Дуэйн сделать и шага, как драчуны принялись молотить друг друга кулаками, впрочем, без серьезных последствий. Устав, боксеры свирепо взглянули друг на друга, и разошлись в разные стороны.
Драка оказала на Карлу положительное воздействие, выведя ее на короткое время из депрессии. Она пошла за Турки, машина которого стояла в дальнем конце площадки. Дуэйн последовал за женой.
– Чего это вы схватились? – спросила она.
– Это была драка, – недовольным тоном ответил Турки. Дуэйн решил, что он не понимает, с кем разговаривает, или делает вид, что не понимает. Не обращая внимания на Карлу, Турки полез за банкой пива, стоявшей на переднем сиденье его грузовика.
– Турки, я – Карла, – осторожно произнесла она. – Я понимаю, что это была драка. Мне интересно знать, почему вы схватились?
– Я назвал его сопляком, вот почему.
– Турки, тебе пора кончать драться с молодыми, – мягко сказал Дуэйн.
– Когда я вижу перед собой сопляка, я обязан пару раз вмазать ему, – гордо ответил Турки. Он сел в кабину, осушил банку и, выкинув ее на ходу, уехал.
– Не надо было проходиться насчет его возраста, Дуэйн, – проговорила Карла, снова впадая в депрессию.
– Черт, нельзя и рта открыть – тебя тут же оговорят! – в сердцах бросил Дуэйн.
Они направились к своему БВМ, и в это время произошло событие, давшее ресторану его фирменное название: началось вытье.
Вытье мог начать любой завсегдатай, которому захотелось от радости (или с горя) повыть на манер охотничьей собаки. После того как завыл первый посетитель ресторана (как бы он себя ни чувствовал), традиция требовала, чтобы его поддержали все присутствующие. В этот миг официантки замирали с тарелками в руках и принимались протяжно выть. С кухни неслось завывание обслуживающего персонала, от мойки подавали голоса те, кто мыл посуду. Дети, по причине того, что не могли выть надлежащим образом, ревели или орали. Парочки, устроившиеся на автомобильной стоянке, часто бросались назад в ресторан, чтобы присоединиться к воющему хору.
Такой концерт мог продолжаться минуты три-четыре, а мог затянуться и на полчаса, в зависимости от настроения исполнителей хорового пения. Поскольку ресторан стоял вдали от города, на краю поросшей бурьяном прерии, завывание не беспокоило соседей, хотя путники, которые не были знакомы с местной традицией, приближаясь по пустынной дороге к Уичита-Фолс, порой страшно нервничали, в особенности если дело происходило летом, когда стекла в автомобилях опущены.
Подъезжая к сверкающему огнями городу и предвкушая наконец встречу с очагом цивилизации, они внезапно слышали завывание. Издалека оно походило на вой стаи изголодавшихся собак, поджидающих в темноте за поворотом. Люди тут же поднимали стекла. Некоторые останавливались и сидели, терзаясь неизвестностью. Одна интеллигентная пара из Сиэтла, потеряв всякую надежду, развернулась и бросилась наутек обратно в Лаббок. Их рассказ, полный опасных переживаний, попал на первые полосы газет: «Ревущие волки» великодушно предложили им оплатить проезд до Уичита-Фолс и бесплатно угостить обедом, но пара отказалась.
Карла с Дуэйном слышали это завывание множество раз. Ресторан ежегодно присуждал приз «Лучший среди воющих», и в прошлом году Карла произвела сенсацию, удостоившись этой чести два года подряд – достижение, которое до нее никому не было под силу.
– Тебе хочется вернуться и немного повыть? – спросил Дуэйн. – Я подозреваю, что твой титул под угрозой.
Карла села в БМВ и заявила:
– К твоему сведению, возвращаться я не собираюсь. Я удивлена, что мой собственный муж считает, что у меня нет иных забот, как только сидеть в компании пьяниц и выть, как собака.
Сказав это, она погрузилась в молчание.
– Боже! – воскликнул Дуэйн. – Что мне делать? Он хотел было сесть в машину, но тут дверь ресторана распахнулась, и из него вышел, пошатываясь, мужчина. Дуэйн пригляделся и узнал в нем одного бурильщика из Дункана, расположенного в штате Оклахома. Дуэйн решил, что тот может передвигаться самостоятельно и ничего с ним не случится. Он уже собрался сесть в БМВ, как вдруг ноги мужчины подкосились, и он, как подстреленная птица, повалился в десяти ярдах от машины. Подумав, что у мужчины отказало сердце, Дуэйн бросился на помощь. Бурильщик, которого звали Бадди, огляделся вокруг, свернулся калачиком и заснул прямо на гравии. Дуэйн подхватил его под руки и оттащил поближе к зданию, где его, по крайней мере, не могла бы переехать машина.
Услышав шум заводимого мотора, он оглянулся. БМВ Карлы тронулся с места.
– Прощайте, синьор Дуэйн! – крикнула на ходу жена.
– Мы это уже проходили! – прокричал ей вслед Дуэйн. – Вернись!
Вместо ответа Карла завыла своим прекрасным сопрано, которое сделало ее двукратным обладателем единственной в мире награды, и вскоре скрылась из виду.
Дуэйн сел в пикап Бобби Ли и сидел там до тех пор, пока не подошли он и Каролин. Каролин была в таком же отвратительном настроении, что и Карла, но они подбросили его до дома.
Карлы нигде не было видно.
ГЛАВА 51
Проснувшись утром, Дуэйн с неудовольствием осознал, что в огромном доме он совершенно один. Дики, который только вчера переехал к нему, провел ночь где-то на стороне, и Карла скрылась в неизвестном направлении. Двенадцать тысяч квадратных футов бесплатной площади были целиком в его распоряжении.
Приготовив яичницу, он вспомнил о Джуниоре Нолане, гостящем у них. Дуэйн отправился на его поиски и отыскал Джуниора в дальней гостевой комнате сидящим на полу с пачкой кукурузных хлопьев перед телевизором, по которому показывали «Улицу Сезам».
– Джуниор, как насчет яичницы? – спросил Дуэйн. – У меня еще есть отличные сосиски.
– Нет, спасибо, Дуэйн, – сказал Джуниор. – Я на диете.
– Почему? – удивленно спросил Дуэйн, глядя на осунувшегося Джуниора, который был похож на человека, обошедшего пешком земной шар.
– Фактически это не диета, а пост. Знаешь, это когда голодаешь за идею.
– И за какую идею ты изводишь себя?
– Нефтяную. Я голодаю за установление эмбарго на иностранную нефть. Если это не поможет, то тогда буду звонить рок-звездам, чтобы они провели концерт «В защиту нефти» и помогли голодающим нефтяникам… Ганди тоже постился. Я думаю, что справлюсь.
Впечатляющая фамильярность Джуниора в обращении со всемирной историей всегда немного пугала Дуэйна.
– Джуниор, все почти забыли, что ты находишься в доме. Тебя не было видно несколько дней. Ты мог бы сидеть здесь и умереть с голода, и никто бы не узнал об этом. Тогда твое нефтяное эмбарго уже не состоялось бы. Ты просто был бы мертв.
– Да… но, понимаешь, я пока что только готовлюсь к посту. Я пытаюсь жить на одних кукурузных хлопьях. Когда наступит юбилей, я планирую на лужайке перед судом разбить палатку и там поститься. Может быть, меня даже покажут по нашему телевидению.
– Я не думаю, что твое голодание перед судом улучшит праздничную атмосферу. Заметив тебя, туристы будут так удручены, что перестанут покупать тенниски с символикой.
Распродажа сувениров с символикой юбилея города в первый день открытия магазина шла «на ура», но уже на следующий день приток покупателей резко сократился. Первоначальный бум объяснялся тем, что местные жители по дешевке нахватали сувениров, чтобы дарить их ко дню рождения. Кое-кто, проезжая мимо Талиа (в основном, те, кто невнимательно смотрели в путеводитель), останавливались и заходили в магазин сувениров, но, как правило, заблудившиеся спрашивали только, как проехать. Два-три ворчуна, недовольные тем, что очутились там, где они находиться не собирались, даже критически отозвались о сувенирах. А один старый дурак из Невады оскорбил продавщиц, заявив, что город, который не может ничего предложить, не имеет права отмечать свое существование.
– Ну а что Невада может предложить, кроме игральных автоматов, которые всех подряд облапошивают? – спросила у него Лавел.
– Если вы такие темные, что не слышали о Боульдерской плотине, то вам остается надеть мешок на голову и утопиться, – отчеканил старик. – И потом, каждая, черт возьми, пядь Невады не идет ни в какое сравнение с этой Богом забытой дырой.
– Вас сюда никто не звал, и мы будем только рады, когда вы уберетесь отсюда, – выпадом на выпад ответила Лавел.
Мужчина уехал в старом «винебаго» размером не больше «фольксвагена». Смелая позиция Лавел сделала ее героиней дня, но не прибавила ей поклонников.
Джуниор пошел на кухню и с задумчивым видом проглотил несколько яиц и сосисок. У Дуэйна отлегло на душе. У того, кто отличается таким аппетитом, страсть к посту должна вскоре пройти.
– Черт! Здесь что, кроме нас, никого нет? – спросил Джуниор, оглушенный непривычной тишиной.
– Никого. Все разбежались по своим делам, – отговорился Дуэйн, не желая вдаваться в подробности и объяснять, почему вся его семья переехала к Джейси.
Он вышел из дома и попытался наладить дорогую дождевальную установку, которая по сложности мало чем уступала кухонному агрегату. В свое время он неохотно согласился на ее приобретение, но потом она заинтересовала его.
Он постарался убедить себя, что отсутствие семьи – всего лишь шутка, что скоро они все снова будут вместе, но в глубине души подозревал, что шутка может получиться невеселой. Чтобы отвлечься от размышлений о семье, он принялся тщательно изучать спринклерную
установку. Если ее наладить, то практически за ночь можно получить мягкий зеленый газон. При наличии обильных запасов воды трава в летнее время в Талиа росла так быстро, что многие горожане большую часть дня занимались тем, что стригли свои газоны.
Он знал, что Карла не устоит перед красивым зеленым газоном, а если удастся ее вернуть (на более или менее постоянных условиях), за ней, несомненно, потянутся и остальные.
Провозившись с установкой, он все-таки ее наладил и отправился в город, жалея, что рядом нет Шорти и не с кем поговорить и хотя бы бросить взгляд. Сегодня он собирался помочь Эдди Белту и другим добровольцам, вызвавшимся развешивать транспаранты на центральной улице, но тех на месте не оказалось, поэтому пришлось отправиться в офис и молча сидеть там.
Просмотр информационного бюллетеня тоже не поднял настроения. Объем бурильных работ повсюду сокращался: новые скважины почти не вводились в эксплуатацию. Интересно, вернулся ли из Норвегии легендарный К. Л. Сайм, и ездил ли он вообще туда? Дуэйн не без нервного волнения сказал себе, что энтузиазм старика к хорошо отпечатанному предложению мог испариться, и что никаких миллионов из Одессы не поступит.
Чтобы как-то справиться с нервным напряжением, он сел в машину и поехал к дому Сюзи Нолан, но издалека заметил при подъезде пикап Дики. Дуэйн развернулся и отправился обратно в Талио несолоно хлебавши. Очень жаль, что не удалось залезть в постель Сюзи Нолан. Не имея ничего против Дики, он считал, что не очень справедливо, когда парень двадцати одного года пользуется оглушительным успехом у женщин, которых в Талиа не так уж и много.
В «Молочной королеве» не было ни души, зато главный перекресток города перед зданием суда был заполнен толпящимся народом. Поставив машину, Дуэйн заметил лежащего на тротуаре человека. Бобби Ли стоял над телом, обмахивая его своим сомбреро. Руфь и Дженни, совершенно безразличные к распростертому мужчине, стояли на высоких стремянках и пытались расправить праздничный транспарант, болтавшийся между двумя осветительными мачтами.
Дуэйн приблизился и увидел, что тело принадлежало Лестеру Марлоу. Возле него сидела Джанин и, жуя жевательную резинку, держала его за руку. Тутс Берн, шериф, тоже был здесь.
Тутс, закоренелый холостяк, недавно напугал весь электорат, женившись на девушке, сбежавшей из дома, которая по ошибке попала в Талиа, решив, что она в Джорджии.
Лестер открыл глаза, но не пошевелился.
– Лестер пытался покончить жизнь самоубийством, – произнес Бобби Ли тем же тоном, которым он возвещал о прибытии ливийских террористов.
– Ничего подобного. Ты не сможешь доказать это. Лучше заткнись! – бросила Джанин.
Бобби Ли, у которого под глазом разрастался многообещающий синяк, был обескуражен. Любое оспаривание его утверждения всегда приводило к тому, что он терял уверенность в себе.
– Ну… он нырнул с лестницы, – проговорил он неуверенно.
– Он свалился с лестницы, – настаивала Джанин.
Жена Лестера, Дженни, пытавшаяся натянуть полотнище прямо над головой мужа, была солидарна с Джанин.
– Скорее всего, он упал, – сказала она. – Мне кажется, он не умеет нырять.
Дуэйн присел на корточки возле Лестера, который вежливо молчал относительно спорного вопроса своего падения.
– Привет, – сказал Дуэйн. – Как самочувствие?
– Я хотел бы очутиться в тихой палате, – чуть слышно проговорил Лестер. – Сонни пошел за «скорой».
– Как угораздило тебя свалиться с лестницы?
– Я вообразил, что сижу на доске, а подо мной вода… потом понял, что лечу вниз.
Руководствуясь гражданским долгом, Лестер согласился взять на себя самую неблагодарную работу, связанную с празднованием столетия, – сидеть весь день в клетке над емкостью с водой. За монету в четверть доллара любой желающий мог швырнуть в него бейсбольный мяч, и если попадал, то Лестер летел в воду. А поскольку он являлся президентом банка, то четвертаки, предполагалось, так и посыпятся. Многие, кто находился на грани банкротства, захотят выместить свое разочарование на главе банка и «обмакнуть» его.
– Я люблю плавать только в бассейнах с подогреваемой водой, – добавил Лестер.
– Эта «скорая», наверное, еще не выезжала, – весело сказала Джанин. Почему-то кризисный момент вызвал у нее радость.
– Я мог бы дойти до госпиталя, – сказал Лестер. – До него только три квартала.
– Что ты! Что ты! – забеспокоился Бобби Ли. – У тебя, наверное, сломана шея!
Дуэйн попросил Лестера пошевелить пальцами и поднять ногу. Лестер не только пошевелил пальцами, он даже принялся быстро-быстро перебирать ими, словно печатая на невидимом текстовом процессоре.
– Его шея не сломана, – констатировал Дуэйн. – Он может идти пешком, если хочет.
С натягиванием полотнища-транспаранта у Дженни Марлоу ничего не получалось. Она слезла с лестницы, а Дуэйн полез довершать работу. Руфь, сидя напротив, критически наблюдала за его усилиями. Несмотря на все старания Дуэйна, полотнище отказывалось распрямляться. Зеваки стояли, задрав головы, и давали советы. Консенсус был достигнут в отношении того, что болтающийся, как тряпка, транспарант не будет способствовать привлечению туристов, распродаже сувениров и созданию атмосферы радости вокруг праздника.
– Если бы я увидел такой транспарант, то непременно нажал бы на газ, – заявил один пожилой мужчина.
– Все равно он долго не провисит, – заметил второй старожил города. – Первый же грузовик с бурильным оборудованием собьет его. Он висит слишком низко.
Дуэйн перестал работать и оглядел собравшуюся толпу. Он понял, что перед ним неблагодарные жители Талиа. Какими они были, такими и остались.
– Любого, кто считает, что у него получится лучше, я приглашаю на мое место.
В этот момент подъехал Эдди Белт, который, собственно говоря, вызвался выполнить эту работу, вылез из машины и небрежно спросил:
– Как, вы еще не повесили?
Дуэйн от возмущения взобрался на две ступеньки вверх и сел, приглашая Руфь сделать то же самое. Она не заставила себя долго ждать и последовала примеру шефа.
– Если не ценят нашу работу, нет смысла вкалывать, – проговорил Дуэйн, глядя на Руфь, которая с загадочным видом сидела напротив, не разделяя его чувство, а просто отдыхая.
С высокой лестницы город был виден как на ладони. Дуэйн не заметил ни одной приближающейся машины, ни одного туриста, поворачивающего в раздражении назад. Через улицу Ричи Хилл наводил последние штрихи на Старый Техасвилль, покрывая совершенно новый сарай серой краской «антик». Бастер Ликл отобрал этот колер, который, по его словам, очень напоминал цвет аутентичных досок Техасвилля, о которые он споткнулся.
– Ни к черту не годится так проводить день, – сказал Эдди Белт, хотя, судя по его довольной физиономии, он ничего не имел против такого времяпрепровождения.
– Дуэйн стал какой-то весь нервный, – бросила Дженни в толпу. – Нельзя и слова сказать без того, чтобы не обидеть его.
– Так ему и надо, – подхватил Бобби Ли. – Меня он обижал тысячу раз.
Дуэйну показалось, что он разглядел знакомую машину, на высокой скорости приближающуюся с востока. Не прошло и минуты, как Карла на своем БМВ проехала сквозь толпу зевак и остановилась прямо под транспарантом. Ее настроение, судя по всему, заметно улучшилось.
– Мама в бешенстве, – с ходу бросила она Дуэйну. – Я решила съездить к ней и попытаться ее успокоить.
Мать Карлы жила в Пекосе, на дальнем западе Техаса.
– Она в бешенстве с тех самых пор, как я познакомился с вашей семьей, – сказал Дуэйн. – Что она натворила на сей раз? Совершила убийство, поджог, изнасилование, а?
– Очень смешно, Дуэйн! – презрительно сжала губы Карла, снимая темные очки. – Если ты удосужишься вникнуть в то, почему меня нет дома, в первую очередь припомни все свои шуточки… Да, чего ты там делаешь?
– Как чего? Сижу… Я перебрался сюда на жительство. Итак, что натворила твоя мама?
Толпа, индифферентная к их семейным дрязгам, начала рассасываться. Остались лишь Бобби Ли, Эдди и Дженни.
– Она прогнала Кейси, – ответила Карла. Кейси был давнишним возлюбленным ее матери, который немало натерпелся от нее.
– Ох! – выдохнул Дуэйн.
– Вот именно! Если я не урегулирую их конфликт, она вздумает перебраться к нам, чего мы не можем допустить.
