— Где вы сейчас? Вы меня слышите? Где вы сейчас?

— Ах... бегу (неразборчиво)... ку... аба...

— Куба? Отвечайте по-английски. Где вы?

— Куаба. Город называется Куаба.

— А как вас зовут?

— Не знаю... не могу вспомнить.

— Сосредоточьтесь на своем дыхании. Сейчас я сосчитаю от трех до нуля, и на счете «ноль» вы вспомните свое имя. Три, два, один... Все, что придет вам в голову. Все что угодно. Ноль.

— Я вижу буквы П. Г. Ф. Это мои инициалы.

— А как они расшифровываются?

— Перси... Гарисон... Фаукетт. Фамилия Фаукетт.

— Хорошо. (Пауза.) А где находится Куаба?

— В Мато-Гроссо. В верховьях Рио-Парагвай. Последний форпост цивилизации, если вам угодно.

— Вы можете описать это место?

— Жалкая дыра. И самые жалкие, самые нищие люди во всей Бразилии. Торчу здесь уже несколько недель... бесконечные отсрочки. Эти чертовы бюрократы... Чем скорее я отсюда выберусь, тем лучше.

— А куда вы отправитесь?

— В глубь страны, на север. Север — это наше направление, а больше никому ничего знать не обязательно.

— Чем вы занимаетесь в данную минуту?

— Мы сидим на веранде отеля «Гама». Ждем, когда приведут мулов. Этот несчастный враль Федерико обещал обеспечить их еще две недели назад.

— А кто там с вами?

— Джек, мой старший сын... и Рейли. Рейли Риммель, его приятель из Англии. Они оба в нашем деле новички, но задатки у них отменные — превосходное физическое состояние плюс молодость. Молодость облегчает адаптацию. Несколько месяцев пути закалят их в должной мере.

— А сколько вам лет?

— Пятьдесят семь. Собственно, многовато для таких дел, но это мой долг.

— А почему это ваш долг?

— Моя последняя экспедиция. Конец поисков, занявших всю мою жизнь. Если я и на этот раз не достигну того, что мне нужно, значит, все мои труды в Южной Америке пошли прахом.

— А можете ли вы мне сказать, что именно ищете?

— Я не скрываю того, что я ищу. Нам необходимо найти город, затерянный в джунглях. Я называю его «Z».

— А что вы рассчитываете найти в этом городе?

— Остатки древней цивилизации. У меня есть основания полагать, что город по-прежнему обитаем. Причем живут там потомки его основателей. Уже долгие века, целые тысячелетия они таятся от мира... в непроходимых джунглях, защищенные от непрошенного вторжения окрестными племенами дикарей. Так что ставки не в нашу пользу. Но я лучше, чем кто бы то ни было другой, понимаю степень риска. А сейчас, когда все остальные погибли, только мне известно, где найти «Z». Если мы не вернемся, никому в голову не придет искать нас. Но я не боюсь неудачи.

— А как насчет Джека и Рейли? Они понимают, чем рискуют?

(Пауза.)

— Я бы предпочел совершить это путешествие в одиночку, но, к сожалению, это не в моих силах. Я уверен, что на Джека могу положиться. В чрезвычайных обстоятельствах он не подведет, а Рейли так или иначе последует его примеру.

— Но они отправились с вами добровольно, не так ли?

— Разумеется. Они рассматривают экспедицию как самое увлекательное приключение в своей жизни. Джеку не терпится пуститься в путь даже больше, чем мне. Он целыми днями упражняется в стрельбе и совершает тренировочные переходы, хотя жара стоит просто невыносимая. У них обоих ноги разбиты, ступни Рейли обмотаны пластырем.

— И скоро вы надеетесь начать экспедицию?

— Со дня надень... как только достанем мулов. Запас провианта у нас достаточный. Пеоны будут сопровождать нас до Бакари-Пост, а там мы их отпустим и дальше пойдем одни.

— Вы втроем?

— И собаки.

— Собаки?

— Я купил пару собачонок на рынке неделю назад. Откликаются на имена Пастор и Чулим. Породы в них не заметно, но отваги хоть отбавляй. Они нам пригодятся, можете мне поверить.

— А какой сейчас месяц? Какой год?

— Апрель... тысяча девятьсот двадцать пятого.

— Через несколько минут я попрошу вас перенестись вперед во времени. Вы спокойны и расслаблены. Сейчас вам надо сосредоточиться на собственном дыхании. Я опять проведу обратный отсчет, и при счете «ноль» вы перенесетесь на месяц вперед.

— Три... два... один... ноль. (Пауза.) Можете ли вы сказать мне, где сейчас находитесь?

— В лагере Мертвой Лошади.

— Что вы там видите?

— Кости, побелевшие кости... Я вижу их на поляне в нескольких ярдах отсюда. Здесь пала моя лошадь в тысяча девятьсот двадцатом. Моя предыдущая экспедиция. Бедный мой Браво. Мне пришлось тогда повернуть назад.

— А сейчас у вас все в порядке?

— Да, если бы не эти чертовы мухи. Они кусают нас днем и ночью. Мухи, а кусаются, как осы, и при этом они такие крошечные, что пробираются через москитную сетку. Боль буквально сводит с ума. Они следуют за нами повсюду. Мерзкие твари... Прошлый раз они не были настолько невыносимыми. Должно быть, мутировали. Все время льет дождь, но для данного времени года довольно жарко. Я потею куда больше обычного. Слава Богу, через несколько дней мы выберемся из этого проклятого места.

— А что вас ждет впереди?

— Сплошные джунгли. Через пару недель нам надо будет вступить в контакт с местными племенами. И вскоре после этого, как я надеюсь, мы доберемся до водопада.

— Еще одна веха? Из прошлых экспедиций?

— Нет, с завтрашнего дня мы вступаем на совершенно неизведанную территорию. Водопад — наш первый ориентир на пути к «Z».

— А как вы найдете его в джунглях? Вы идете по реке?

— Нет. Но мы ориентируемся по компасу. Я услышал о водопаде от индейцев племени бакари несколько лет назад. Но больше никто об этом не знает...

— Не бойтесь, я никому не скажу.

— Они сказали мне, что шум воды слышен с расстояния пяти миль. У подножия водопада в реке стоит белое изваяние, высеченное из цельной скалы. Индеец рассказал и о каменной башне в окрестном лесу. Она его испугала. Он увидел в ее окне свет. Но индейцам племени бакари и следует бояться тамошних мест — это самый центр обитания племени морсегос. А морсегос и бакари — заклятые враги. Морсегос — примитивные троглодиты, живущие в хижинах в чаще леса и выходящие на охоту и разбой только ночью. Другие племена называют их «летучими мышами».

— А вы рассчитываете с ними поладить?

— Это не имело бы никакого смысла. Мы постараемся уклониться от встречи с ними.

— Как же это вам удастся, если вы проникнете на их территорию?

— У меня большой опыт общения с лесными индейцами. Теперь, когда пеоны ушли, мы путешествуем налегке... меньше мулов, меньше шума... Если нам повезет, морсегос к нам не прицепятся.

— А как проявляют себя Джек и Рейли?

— Трудновато им приходится, но в целом они держатся молодцом. Джек в превосходной форме, он становится все сильнее и сильнее с каждым днем.

— А Рейли?

— У Рейли по-прежнему неприятности со ступней. Чудовищно распухла. Вдобавок ко всему он расчесывает укусы... А я предупреждал его. Когда он сегодня, собираясь помыться, снял носки, куски кожи сошли вместе с шерстью. И на руке у него какая-то дрянь. И мне не нравится, как она выглядит.

— А он в состоянии идти дальше?

— Ничто не заставит его повернуть назад. Сейчас у нас достаточно пищи и нет никакой нужды идти пешком. Правда, я не знаю, как долго это продлится. Настоящие испытания только начинаются.

— А как насчет собак? Они по-прежнему с вами?

— Да!.. С ними все в порядке, хотя Пастор немного прихрамывает. Но я думаю, он дурит, чтобы его пожалели.

— Я собираюсь попросить вас перенестись во времени еще раз. Когда я скажу «ноль», пройдет еще месяц. И вы скажете мне, что делаете. И что видите.

— Полная тьма... тьма, как в аду... Должно быть, еще ночь... но уже пора прерывать привал... пора отправляться...

— Вы приблизились к цели? Вы нашли водопад?

— А этот шум... разве вы его не слышите? Судя по всему, сегодня...

— Нет, я ничего не слышу. А что это за шум?

— Мне на мгновение показалось... Вечно одно и то же. Грохот никогда не прекращается, как будто по дороге проходит целая армия. Я слышу этот шум уже целую неделю, но он не становится ближе.

— А в каком направлении вы идете?

— Сейчас уже не поймешь. Кажется, северо-запад. Шум водопада повсюду, со всех сторон... Иногда вытворяет шутки — звучит маршевой музыкой или детской песенкой. Но я его скоро найду. На этот раз мне удастся. Я не имею права предать их.

— А почему вы не ориентируетесь по компасу?

— Мне пришлось с ним расстаться. Без него у них не было бы ни малейшего шанса.

— Что вы имеете в виду? У кого не было бы ни малейшего шанса?

— У Джека и Рейли. Мне пришлось их отправить назад, на Бакари-Пост. Через две недели после того, как мы покинули лагерь Мертвой Лошади.

— Все в порядке, не торопитесь.

— Мулам нечего было есть, и пришлось от них отказаться. Мы взвалили поклажу на плечи и отправились на реку пешком. Но нога у Рейли все не заживала... Я пытался заставить их повернуть обратно, но они не хотели и слышать об этом. И нас продолжали преследовать мухи — целые полчища мух. Нога у Рейли становилась все хуже и хуже. Началась гангрена. К этому времени мне уже не понадобилось уговаривать Джека: было ясно, что Рейли умрет, если ему не окажут помощь. Они оставили мне собак и немного провизии. Если им повезет, они доберутся до Бакари-Пост... теперь уже со дня на день.

— А почему вы не вернулись вместе с ними?

— Почему не вернулся? Потому что у меня не было выбора. Мой долг довести это дело до конца. Я мог бы проводить их до Бакари-Пост... Да, мог бы. Это увеличило бы их шансы. Но я этого не сделал. И тот, кому ведомы подобные страсти, поймет почему. Всю мою жизнь чем я только не жертвовал, чего только не требовал и от себя и от других — и все во имя этой минуты! Отступиться сейчас, когда я уже так близок к своей цели, уже настолько близок...

— Что вы намереваетесь предпринять?

— Становится светлее. Я более или менее ясно вижу деревья. И длинные, спутанные ветви лиан... Скоро рассветет. Какой-то дьявольский туман, словно покрывало, надо всем лесом... Такую красоту он скрывает от взгляда!

Слушайте!.. Нет, показалось. Это ночная птица. Самый ничтожный звук привлекает мое внимание. Если и есть здесь какая-нибудь съедобная тварь, передвигается она быстро и бесшумно.

— А ваши припасы уже на исходе?

— Вчера я съел последнюю лепешку и несколько земляных орехов. Потратил целый день на поиски пищи. Позавчера я подстрелил тукана, но Пастор и Чулим добрались до него первыми. Они, бедняги, оголодали ничуть не меньше моего. Я решил, что если и сегодня не найду какой-нибудь пищи, то мне придется... они все равно уже одичали. Вопрос стоит так: кто кого?

— Вы собираетесь убить собак?

— Обеих сразу... так оно будет проще. Они так отощали, что и проку от этого почти никакого не будет. Но если я не поем завтра, то у меня не хватит сил идти вперед.

— Теперь слушайте меня внимательно, это очень важно. Сосредоточьтесь на собственном дыхании. Хорошо. Я хочу, чтобы вы перенеслись во времени к тому моменту, когда вам придется убить Пастора и Чулима. Три... как и прежде, до нуля... два... один... ноль...

Опишите мне, что сейчас происходит.

— Они наблюдают за мной. У леса полно глаз. Я в этом уверен... Это всегда так бывает. Сейчас только вопрос времени. Скоро стемнеет. И тогда они на меня набросятся.

— За вами наблюдают собаки?

— Нет, индейцы. Морсегос.

— А где собаки? Вы их...

— Нет, у меня не хватило духу.

— И они по-прежнему с вами?

— Кто? Пастор и Чулим? Убежали.

— И вы не попытались убить их?

— Я не мог... Я просто не мог это сделать. Они убежали от меня, потому что не было пищи.

— Вы в этом уверены? Это чрезвычайно важно.

— Абсолютно уверен.

— Хорошо. А теперь перенеситесь во времени еще на несколько часов вперед. (Пауза.) Чем вы сейчас занимаетесь?

— Иду... передвигаюсь... крайне медленно... тропа очень трудная... заставляю себя... пересиливаю на каждом шагу... отдыхать нельзя... но идти больше не могу... хочется лечь... но нельзя... нельзя... они за мной следуют.

— Кто? Кто за вами следует?

— Я их не вижу, но они повсюду. Если я найду дорогу, может быть, у меня появится шанс. Я слышу водопад, теперь звук уже совсем близко. Он подобен грому. Свет! Впереди, за деревьями, вспыхнул свет! О Господи, это конечно, башня! О Господи, я дома, я наконец дома!

Нет! Пожалуйста! Не сейчас! Дайте мне дойти. Они... Господи Всемогущий... Помоги мне, помоги... позволь мне дойти... Нет, нет!

— Что вы видите? Расскажите мне.

— Повсюду тьма... полная тьма... тьма...

ТРЕТИЙ СЕАНС

5 октября

Интервал после предыдущего сеанса 24 часа

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ СООБРАЖЕНИЯ

Я отложил расшифровку магнитофонной записи, чтобы дополнить историю болезни неформальными заметками о жене пациента, которая сегодня утром (6 октября) пришла поговорить со мной по собственной инициативе. Свидание наше состоялось по несколько нервическому настоянию доктора Хейворта. В ее облике и поведении сквозила подавленность, хотя в общем и целом она владеет собой куда лучше, чем мне дали понять предварительно. Яркая, красивая молодая женщина, она хорошо, хотя и подчеркнуто строго одета (глухие, темные цвета), не пользуется или почти не пользуется косметикой и на протяжении всего визита не сняла ни пальто, ни шляпку. Однако же выражение тщательно скрываемого отчаяния у нее на лице не позволяло усомниться в том, что она испытала да и по-прежнему испытывает сильнейший стресс. У меня создалось впечатление, будто она возлагает на саму себя часть ответственности за происшедшее, причем, возможно, сама того не ведая.

Она сильно противится идее о том, что ее муж серьезно болен. Она озабочена тем, как идут у него дела, спрашивает, как он без нее управляется, достаточно ли хорошо за собой следит. Но во всех остальных отношениях пытается создать впечатление, будто она к нему совершенно равнодушна, особенно что касается его психического состояния, лечения и так далее. Очевидно, отдельную проблему для нее представляет то, что она, возможно, по-прежнему любит пациента невзирая на то, что он совершил. Зыбко и уклончиво завела речь о том, что считает своим «супружеским долгом». Мне кажется, что ей станет легче, если она придет к мысли, что ее муж и в самом деле болен.

Я высказал это, но она проигнорировала мои соображения. Однако вскоре задала вопрос, не поможет ли делу ее возможная встреча с ним. Она явно заколебалась, а я отреагировал с должной осторожностью, дав ей понять, что в таком случае она подвергнет себя эвентуальному риску. Я также напомнил ей, что против свидания возражает доктор Хейворт. Никак не объяснив ей причины моих предостережений, то есть не упомянув ни о гипнозе, ни о регрессивной терапии, я сказал ей, что супруг может показаться ей сильно переменившимся, что он может отнестись к ней весьма странно. Когда она глухим и безнадежным голосом спросила, что же в таком случае от него можно ожидать, я еще раз повторил ей, что считаю Мартина Грегори серьезно больным.

Прощаясь, она поблагодарила меня, но не слишком уверенно. Я спросил, полагает ли она, что у нее достаточно сил, чтобы выдержать свидание с ним до ее отъезда в Европу, и высказал собственное мнение о том, что лучше бы подождать до ее возвращения оттуда. Она несколько рассеянно ответила, что, разумеется, любит и всегда будет любить мужа независимо от того, что он сделал, и что конечно же повидается с ним.

Именно на эту реакцию я и рассчитывал.

а) ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ОЖИДАНИЯ

Пациенту значительно лучше, напряжение спало. Нарастающая доверительность как результат психологической обработки перед сеансом гипноза. Отсутствие терапевтического вмешательства.

б) АТМОСФЕРА

Готовность к сотрудничеству. Некоторая нервозность, но вполне понятная.

в) ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ

Пациент сразу проявил высокую восприимчивость и без труда достиг как медиумического, так и сомнамбулического состояния. Как я предполагал, несколько воинственная самооценка как человека независимого и уверенного в своих силах сочетается на подсознательном уровне с интенсивной потребностью в воздействии чужой воли. Транквилизирующий эффект гипнотического состояния быстро позволил сломить сопротивление инквизиторскому по своей природе характеру вступления. Духовное соитие с психиатром было с облегчением воспринято. Как представляется, пациент с благодарностью принял предложение покинуть свой омраченный тревогами психический мир. Невроз этому не столько мешал, сколько способствовал. Характер дыхания и другие физиологические корреляты указывают на то, что временное отвлечение от реальной жизни во имя лечения воспринимается весьма положительно.

1. Видения: после успешно проведенной вступительной процедуры неспособность пациента восстановить под гипнозом свои фантомы оказалась загадочной. О сопротивлении не могло быть и речи, тем не менее его подсознание каким-то образом блокировало все мои вопросы. По-прежнему не исключена вероятность того, что так называемые видения пациента являются на деле вызванными наркотиком галлюцинациями или же плодами фантазии.

2. Регрессия до девятилетнего возраста: история, уже известная со слов пациента, о собаках на Филиппинах (первый сеанс) пересказана несколько иначе и с в высшей степени драматической развязкой (убийство девочки Мисси). И хотя внешним поводом послужил отказ Мисси приглядеть за Джефом, что вызвало у мальчика убийственную ярость, подлинный мотив должен быть иным, однако не связанным с семейными обстоятельствами.

3. Регрессия в предшествующее существование: ключом ко всему чрезвычайно живому и детализированному рассказу служит эпизод, в котором «Фаукетт» намеревается убить своих собак Пастора и Чулима. Поначалу это показалось разумным и достаточным объяснением поведения пациента в прошлую субботу. Однако решение «Фаукетта» пощадить их подрывает такую возможность.

г) ИНТЕРПРЕТАЦИИ, НЕ ВЫСКАЗАННЫЕ МНОЮ ПАЦИЕНТУ

Другими словами, самые каверзные. В настоящее время трудно проследить какую бы то ни было объективную связь между: а) убийством охотничьих собак Цезаря и Клауса; б) «видениями»; в) происшествием на Филиппинах; г) историей «Фаукетта». Если собаки и стали навязчиво повторяющимся мотивом, то явно второстепенной важности. Стоит обратить внимание и на то, что в пункте «б» мотив собак отсутствует. И напротив, девочка, «увиденная» пациентом в углу его комнаты, живой труп (упоминаемый и в связи с тестом Роршаха), может оказаться той же самой, что и Мисси в эпизоде «в», в котором девочка, изрубленная лопатой, отползает умирать в угол сарая.

Единственный присутствующий во всех эпизодах сквозной мотив — вода. В «а» это дождь и сырость на стенах кухни, в «б» — улицы под ливнем и утонувшие животные, в «в» — тропический ливень и в «г» — водопад. Но и этот сквозной мотив сам по себе достаточно зыбок.

Намереваясь предохранить пациента от потенциально опасного для него самого разоблачения на тему о том, что в детстве он, возможно, совершил убийство, я решил применить постгипнотическую амнезию и удалил с кассеты с записью сеанса соответствующие фрагменты. На более поздней стадии лечения может оказаться целесообразным ознакомить пациента с данным материалом — но только не сейчас.

д) ВЫВОДЫ

В общем и целом сеанс надлежит признать успешным. Пациент проявил себя превосходным объектом гипноза, а материал, полученный в ходе регрессии, хотя в некоторых отношениях и обескураживающий, не оставляет сомнений в том, по какому пути должно пойти дальнейшее лечение.

е) ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

Законность происходящего: насколько я могу судить, безупречная. Но необходимо проконсультироваться с Зигелем и Барсом. Однако в интересах всех вовлеченных в настоящую историю лиц необходимо с настоящего момента следить за пациентом более пристально. Следует также взвесить вопрос об эвентуальной госпитализации. Правда, в настоящее время он, на мой взгляд, не представляет опасности ни для себя, ни для окружающих.

NB: Фамилия Фаукетт показалась мне почему-то знакомой. Из чистого любопытства я позвонил О'Рорке в библиотеку и попросил проверить британский справочник «Кто есть кто». Я не удивился, узнав о том, что и впрямь был некий полковник Фаукетт — известный исследователь, автор целого ряда книг и статей.

Пятница, 6 октября.

22.30. Я позвонил сегодня Сомервилю и потребовал объяснений по поводу кассеты. Он извинился за то, что «выудил» из меня Фаукетта. Он сказал, что не предупредил меня заранее о своем намерении осуществить подобную регрессию, потому что был убежден в том, что я окажусь сильно предубежден против этого, а до того момента, как я прослушал запись, затрагивать тему Фаукетта не имело смысла.

Я осведомился у Сомервиля, не полагает ли он и впрямь, будто я восприму историю Фаукетта как доказательство существования моей прошлой жизни.

— Это неважно, Мартин. Вопрос о том, в какой мере «прежние существования», всплывающие в гипнотическом трансе, являются продуктом фантазии, а в какой — реальным воспоминанием, не считается эффективным инструментом психологического исцеления. В случаях, подобных вашему, такие симптомы могут проявляться вследствие каких-то событий (в терминах психологии — причин для беспокойства), имевших место в детстве, но корень проблемы зачастую таится в самых глубинах души. Регрессивная терапия снабжает нас ключом к этим «пропастям подсознания».

Затем он спросил, доводилось ли мне встречать имя П. Г. Фаукетт раньше, до того, как я прослушал запись, читать о нем что-нибудь, в особенности в книгах о Южной Америке, о Первой мировой войне и о географических и этнографических экспедициях. Он спросил, известно ли мне, что полковник Фаукетт был путешественником, предпринявшим последнюю экспедицию в 1925 году в джунгли Мато-Гроссо, — экспедицию, из которой он не вернулся.

На все эти вопросы я ответил отрицательно. Меня поразило, что Фаукетт, оказывается, и в самом деле существовал. Но это не изменило моего отношения к записи: я никогда не относился серьезно к возможности переселения душ. Но мне пришелся не по вкусу намек Сомервиля на то, что я мог все это где-нибудь прочитать. В свою очередь, я высказал предположение о том, что он мог читать об этом сам, а во время сеанса перенес собственную фантазию в мою голову. Он ответил мне своим спокойным рассудительным голосом, что технически такое «не представляется возможным».

Особенно неприятно для меня было выслушать вопрос о том, что я думаю относительно собак Фаукетта. Я ответил без колебаний: меня не удивляет то, что в конце концов он их все-таки не убил.

Сомервиль ничего не добавил, а только сообщил мне хорошие новости относительно Анны...

(Из дневника Мартина Грегори)

Шел дождь, когда настало время отправиться в аэропорт. Еще раз я проснулся спозаранку с гложущим чувством ответственности, с ощущением, будто я обязан сделать нечто важное. И тут я вспомнил, что сегодня суббота и мне предстоит встреча с Анной, и неприятное чувство сменилось радостью и волнением.

Я прибыл в аэропорт Кеннеди за час до отправления самолета и сразу же пошел в зал ожидания. Нам предстояло там встретиться у главного входа без четверти двенадцать. Сомервиль организовал все тщательным образом. Ее рейс на Вену был в полпервого, и это давало нам полчаса — если, конечно, так много времени нам понадобится. Я надеялся, что мне удастся отговорить ее от путешествия за океан.

Купив газету, я занял стратегическую позицию под табло вылетов, спиной к стеклянной стене, из-за которой могла появиться Анна. Таким образом, мне предоставлялась возможность увидеть все, что мне нужно, оставаясь самому в определенной мере укрытым от взглядов. Мне хотелось увидеть ее первым. Сам не знаю почему. Она уже столько раз появлялась перед моим мысленным взором. Я все время представлял себе, как это должно произойти, этот первый миг нашего свидания: что я ей скажу, обниму ее или нет, когда... Одним словом, я жаждал встречи.

Дождь ударял в плексигласовое покрытие у меня над головой. Я подумал о Фаукетте, всеми покинутом и оставшемся без компаса, одиноко бредущем по джунглям в поисках куда-то запропастившегося водопада. Я подумал о Фаукетте, но я совершенно скептически относился к возможности того, что наши жизни каким-то образом связаны.

Внезапный скрежет гидравлических тормозов. Неподалеку от залитых дождем автомобильных подъездов к аэропорту на взлетную полосу выруливал серебристый «Боинг-747». Я следил за ним, пока он не застыл в неподвижности. Шум его моторов каким-то образом навел меня на мысль о близящемся и неизбежном отбытии Анны. Я осознал, что наша встреча может пройти вовсе не по вымечтанному мной сценарию. Мысль о том, что стоит мне обнять ее и сказать, как я ее люблю, и все снова будет в полном порядке, начала выглядеть жалкой и самонадеянной.

Я подумал о наших ребятах: о том, как они рванулись ко мне в то утро — уши торчком и виляя хвостами, а их длинная золотистая шерсть потемнела от дождя. Мысль о том, что она окажется в состоянии простить меня...

И гнетущее чувство, грызущее и гложущее, нахлынуло на меня вновь с необычайной силой. Ведь и впрямь было нечто, что я мог сделать, а не сделал, — и это было так просто и самоочевидно, что удивительно, как я не подумал об этом раньше, — я позабыл купить Анне прощальный подарок...

В здешнем магазине сувениров шум стоял почти такой же, как на взлетном поле. Мне было трудно, проходя вдоль стендов и витрин, на чем-то сосредоточиться. Они были переполнены всяким барахлом и сверкали бессмысленным и для меня бесполезным блеском. И этот блеск был усилен невероятным количеством разбросанных здесь и там гавайских блесток и блестящих лент. И я не мог придумать, что же ей все-таки подарить.