Наконец, я почувствовал руками полотно ножовки и перепилил путы на ногах.

Потом задрал рубашку, взглянул на правый бок и сразу заткнул ее в брюки, чтобы не расстраиваться. Бок весь был покрыт запекшейся кровью и сплошными синяками. Видать, меня сильно пинали. Тренировались на мне, как на футбольном мяче.

Выходя из сарая, я на всякий случай держал «хэкати» наготове, хотя вряд ли кто мог оказаться поблизости. Я не стал проходить мимо дома: знал, что ничего, кроме следов, там не найду, а ими займутся люди Харденджера.

От фасада дома петляла среди раскачивающихся сосен дорожка. И я поковылял по ней. Наверняка она вела к какой-то дороге. Пройдя несколько шагов, вдруг додумался своей отчаянно болевшей головой, что приволокшие меня сюда спрятали мою машину где-то поблизости. Проще и логичнее оставить машину Кэвела там же, где и его. Но где?

Повернул к гаражу. Машина оказалась там. Забрался в нее, устало откинулся на спинку сиденья, посидел так несколько минут и нехотя вылез под дождь, решив, что машину мою могут узнать и догадаются, что я снова свободен. Я даже не задумывался, насколько это было необходимо, но все же смекнул, что это может оказаться моим преимуществом: преступники будут считать, что Кэвел выведен из игры. Я был настолько измучен, избит и обессилен, что действовал скорее интуитивно — моя голова еще не могла мыслить последовательно. Я был беспомощен, и расследование до сих пор ничего не дало мне нового. Словом, приходилось хвататься за любую соломинку. Поэтому двинулся пешком.

Тропинка вывела к дороге, залитой водой и покрытой непролазной грязью. Повернул вправо к крутому холмику и через двадцать минут вышел на проселочную дорогу с указательным знаком «Нитли Комен. 2 мили». Я хорошо знал это место, находящееся в десяти милях от Альфингема, на шоссе Лондон — Альфингем. Значит, я оказался, по крайней мере, в шести милях от той телефонной будки, возле которой меня стукнули. Наверное, это был единственный заброшенный дом поблизости.

Две мили до Нитли шел полчаса не только потому, что скверно себя чувствовал, но еще из-за того, что прятался в кустах и за придорожными деревьями при звуке машины или мотоцикла. Нитли Комен я обошел безлюдными в это холодное и ненастное октябрьское утро полями. И вот наконец добрался до главного шоссе, опустился на обочине за реденькими кустами. Я ощущал себя полной развалиной, настолько был измучен, и даже не чувствовал боли в груди. Замерз, как могильная плита, и дрожал мелкой дрожью марионетки в руках сумасшедшего кукольника.

Двадцать минут напрасно ожидал попутную машину. Движение в деревенском Уилтшире никогда не сравнится с движением на лондонском Пикадилли, даже в выходной день. За это время прошло только три автомобиля и один автобус, почти полные. А я ожидал грузовик с одним водителем.

Впрочем, неизвестно еще, как отнесется ко мне одинокий водитель.

Оборванная фигура, смакивающая на арестанта или беглеца из сумасшедшего дома, не может внушать доверия на пустынной дороге.

Тут показалась машина с двумя пассажирами, но я сразу разглядел полицейских в форме, даже раньше, чем определил марку большого черного, медленно двигавшегося «уолси». Машина затормозила, из нее вышел большой дородный сержант и участливо помог мне выбраться из кювета.

— Мистер Кэвел? — изумился он, разглядев меня. — Ну да, мистер Кэвел!

Я утвердительно кивнул.

— Благодарение богу. Полдюжины полицейских машин и бог знает сколько военных ищут вас эти два часа. — Он помог мне усесться на заднее сиденье.

— Теперь все в порядке, сэр.

— Да, теперь мне только и остается, что не беспокоиться, — ответил я, поудобнее устраиваясь на сиденье. — Такого удобного и мягкого сиденья никогда больше в жизни не встречу, сержант.

— Не переживайте, сэр, найдем еще машины с такими же сиденьями, весело ответил он, уселся рядом с констеблем-водителем и, едва тронулась машина, взялся за радиотелефон. — Ваша жена ждет вас в полицейском участке вместе с инспектором Вилли.

— Минуту, — остановил я его, — никакой суматохи относительно воскресшего Кэвела, сержант. Спокойно. Не хочу ехать туда, где меня узнают. Нужно такое местечко, где я мог бы остановиться незаметно.

— Не понимаю, — тихо сказал он, повернувшись ко мне и недоуменно уставившись в угол, куда забился я.

Мне хотелось сказать, что ничего не изменится от того, поймет ли он, но это было бы неблагодарно с моей стороны. Я сдержался и объяснил.

— Это очень важно, сержант. Во всяком случае, я так думаю. Знаете какое-нибудь убежище?

— Да, — заколебался он. — Это трудно, мистер Кэвел...

— Мой коттедж подойдет, сержант? — предложил водитель. — Вы же знаете, Джина уехала к матери. Мистер Кэвел может побыть там.

— Нужно тихое место с телефоном, близ Альфингема, — сказал я.

— Точно такое, как вы хотите, сэр.

— Отлично. Премного благодарен. Сержант, поговорите с инспектором по секрету. Попросите его приехать вместе с моей женой в этот коттедж. И побыстрее. Захватите и мистера Харденджера, старшего инспектора, если найдете. И еще. Есть ли у вас в альфингемской полиции надежный доктор?

Такой, что лишнего не болтает?

— Имеется. — Он вгляделся в меня. — Доктор... Я кивнул и распахнул куртку. Дождь в то утро промочил меня насквозь, и кровь окрасила всю мокрую рубашку на груди в ржавый цвет. Сержант мельком взглянул, повернулся к водителю и тихо сказал:

— Ну, давай, Ролли, мальчик. Ты ведь всегда хотел показать класс езды, сейчас можешь отличиться. Только убери руку с этой дурацкой сирены, — затем достал микрофон и стал тихо говорить, но торопливо и серьезно.

Через полчаса доктор оказал мне первую помощь, уложил в постель, а сержант доставил в коттедж Мэри и Харденджера. Прощаясь, доктор сказал побледневшей от переживаний Мэри, которая сидела у постели:

— Проверяйте дыхание, пульс, температуру каждый час. В случае каких-либо изменений или затрудненного дыхания, пожалуйста, сразу свяжитесь со мной. Номер моего телефона у вас есть. Далее, обязан предупредить вас и находящихся здесь джентльменов также, — он кивнул в сторону Харденджера и Вилли, — если мистер Кэвел встанет с постели в ближайшие трое суток, я не смогу считать себя ответственным за его здоровье.

Он подхватил чемоданчик и пошел. Едва доктор закрыл за собой дверь, я спустил ноги с кровати и стал натягивать рубашку. Ни Мэри, ни Харденджер ничего не сказали, но Вилли, видя, что они не собираются этого делать, произнес:

— Вы хотите себя убить, Кэвел? Слышали, что говорил доктор Айлтоу?

Почему вы не остановите его, старший инспектор?

— Он сумасшедший, — объяснил Харденджер, — замечаете, инспектор, что даже жена не пытается остановить его? В некоторых случаях бесполезно убеждать, напрасная трата времени. Один из таких случаев — требовать благоразумия от Кэвела. — Он посмотрел на меня. — Итак, вы вели себя чересчур умно, как одинокий волк? Видите, что из этого получилось?

Посмотрите, в каком вы состоянии. О господи! Когда вы, наконец, поймете, что мы добьемся успеха только совместной работой? К черту методы д'Артаньяна, Кэвел! Система, метод, привычные способы, кооперация — вот единственный путь раскрытия больших преступлений. Вы очень хорошо знаете это.

— Знаю, — согласился я. — Терпеливые опытные люди, работающие на совесть под опытным терпеливым руководством. Конечно, я с ними. Но только не в этом случае. Для терпеливого, кропотливого расследования у нас нет времени. Кропотливым нужно время, мы его не имеем. Вы распорядились поставить вооруженную охрану в доме моего заточения и направить экспертов для изучения отпечатков? Он кивнул.

— Расскажите, как все случилось. И давайте не терять времени на споры.

— Хорошо, расскажу, но сначала объясните, почему вы не ругаете меня за трату своего драгоценного полицейского времени на мои поиски? Почему на заставите меня лежать в постели? Волнуетесь, старший инспектор?

— В газетах уже напечатано о взломе с убийством, о краже дьявольского микроба, — спокойно сказал он. — Но это еще не все. Уже начинается паника.

Кричащие заголовки в каждой газете. — Он указал на кипу газет на полу. Хотите посмотреть?

— И терять еще больше времени? Догадываюсь, чего там понаписали. Но меня беспокоит другое.

— Конечно, Шеф спрашивал о вас по телефону полчаса назад. Еще шесть копий писем послано сегодня утром крупнейшим газетным объединениям на Флит-стрит. Этот тип пишет, что первое его предупреждение проигнорировали: не было сообщения по Би-би-си в девять утра в новостях, стены Мортона еще стоят и тому подобное в том же духе. Пишет также, что в ближайшие несколько часов он продемонстрирует следующее: а) что вирусы у него, б) он их использует.

— Газеты об этом напечатают?

— Напечатают. Редакторы собрались вместе и сделали запрос в особый отдел Скотланд-ярда. Помощник уполномоченного связался с министром внутренних дел, и, как полагаю, было собрано секретное совещание. Во всяком случае, правительство распорядилось не печатать, а Флит-стрит, по моим предположениям, посоветовал правительству заниматься своими делами и не вмешиваться в дела прессы, и прибавил также, что пресса должна информировать народ, а не наоборот, и что если нации угрожает опасность, то люди имеют право знать о ней. Представители печати также напомнили правительству, что если оно хоть чуточку ошибется, то к утру окажется несостоятельным. Сейчас на улицах должны уже появиться лондонские вечерние выпуски газет. Готов поклясться, что их заголовки будут гораздо крупнее, чем в день победы в Европе.

— Да, хорошенькая карусель, — согласился я, наблюдая за невозмутимым лицом Мэри, которая старалась не смотреть на меня, когда продевала запонки в рукава моей рубашки. Обе мои кисти были перевязаны, пальцы едва двигались. Я продолжал:

— Конечно, теперь нашей публике будет о чем поговорить, кроме футбола, — о последнем сообщении по телевидению, о последних новостях. И начнется сенсация.

Я рассказал о случившемся прошлой ночью, умолчав только о моей поездке в Лондон к Шефу. Под конец Харденджер серьезно сказал:

— Очень и очень любопытно. Собираетесь меня убедить, что проснулись среди ночи и, ни слова не говоря Мэри, затеяли телефонные разговоры и расследование в Уилтшире?

— Я же вам объясняю: старые полицейские методы, да и вы с ними согласны, требуют застать подозреваемых врасплох и — будешь на полпути.

Вообще-то я и не собирался спать. Пошел один, потому что вы возразили бы против моих приемов и, не колеблясь, воспрепятствовали бы мне вести расследование.

— Да, вы правы, но если бы я остановил вас, то ваши ребра остались целыми. Все до единого, — холодно возразил он.

— Конечно, но тогда не отпало бы сразу столько подозреваемых.

Осталось пятеро. Я каждому намекнул, что мы скоро раскроем это дело, и один из них, довольно нервный, решил меня остановить. — Это только предположение.

— Черт возьми, но предположение толковое. У вас имеется что-либо получше?.. Сначала я сразу же принялся за Чессингема. У него довольно много грешков и...

— Я забыл спросить, — перебил меня Харденджер, — вчера ночью вы звонили Шефу?..

— Да, — без тени смущения ответил я. — Добивался разрешения действовать своими методами: знал, что вы не согласитесь.

— Вы дьявольски хитры, не правда ли? — Если он и догадался, что я обманываю, то на лице это не отразилось. — Просили узнать об этом Чессингеме, о его службе, о том, водил ли он машину в армии?

— Да. Хотите его арестовать?

— Намереваюсь. А как его сестра?

— Ее нельзя ни в чем обвинить. Мать также вне подозрений. Это точно.

— Итак. Остается четверо, с кем вы утром общались. Можете утверждать, что они вне подозрений?

— Нет, не могу. Возьмите хотя бы полковника Уйбриджа. У него доступ к секретным папкам, он мог бы легко шантажировать и привлечь к соучастию доктора Хартнелла...

— Вчера вечером вы считали Хартнелла невиновным.

— Да, но у меня имелись на него особые виды. Во-вторых, почему наш храбрый полковник, как подобает храброму офицеру, не вызвался войти в лабораторию номер один вместо меня? Не потому ли, что знал о выпущенном там вирусе ботулинуса? В-третьих, он единственный, не имеющий алиби на ночь убийства.

— Боже! Кэвел, не предлагаете ли вы арестовать полковника Уйбриджа?!

Должен сказать вам, что мы не очень красиво поступили, когда потребовали отпечатки пальцев у Кливдена и Уйбриджа сегодня утром у них дома. Кливден сразу же после этого позвонил помощнику специального уполномоченного.

— И тот схватился за голову?

— Как положено воспитанному человеку. Он на нас сейчас зол чертовски.

— Это еще ничего. Результаты исследования отпечатков пальцев в этих домах дали что-нибудь?

— Для этого нужно время. Ведь еще не полдень. Будут готовы только через два часа. Да и вообще, я не могу арестовать Уйбриджа: военный министр в сутки снимет с меня голову.

— Если этот тип пустит в действие дьявольский микроб, то военное министерство тоже через сутки перестанет существовать. И тогда вряд ли ваша судьба кого-нибудь заинтересует. Кроме того, вам не обязательно сажать его в тюрьму. Посадите его под домашний арест или как-нибудь в этом духе изолируйте. Назовите это как угодно. Что нового дали последние часы?

— Тысячу версий, и все пустые, — удрученно ответил Харденджер. Молоток и кусачки действительно использовались при налете. Но это и так ясно. Абсолютно ничего о «бедфорде» и телефонной будке, из которой звонили вчера вечером в Рейтер. Упрятали вашего Тариэла и его партнера. Ими теперь занимается комиссия по коррупциям и взяткам, будут сидеть, пока об их бизнесе мы не будем знать лучше их самих. Посидят не меньше недели, но я об этом не грущу. Во всяком случае, доктор Хартнелл является их единственным клиентом из лаборатории номер один. Лондонская полиция пытается напасть на след человека, который посылал письма на Флит-стрит.

Если мы зря тратим время здесь, то они делают то же самое. Инспектор Мартин все утро допрашивал работающих в лаборатории номер один, выяснял их связи друг с другом. Ему удалось только установить, что доктор Хартнелл и Чессингем обменивались визитами. Но это всем известно. Сейчас мы проверяем каждого, кто в течение года имел хоть какой-то промах. Наряды наших людей проверяют обитателей каждого дома в радиусе трех миль от Мортона.

Выясняют, не случилось ли чего странного или необычного в ночь убийства.

Авось что-то и наклюнется. Если широко забрасывать сеть, всегда что-то поймается.

— Разумеется. Через пару недель. Или через пару месяцев. А наш общий приятель с дьявольским микробом начнет действовать через несколько часов.

Черт возьми, старший инспектор, мы не можем сидеть и ждать, когда что-то наклюнется! Методичность даже в самом большом масштабе не поможет. Другой метод — курение пеньковой трубки в стиле Шерлока Холмса — нас также далеко не уведет. Нужно спровоцировать действие.

— Вы уже это сделали, — кисло сказал Харденджер, — видите, куда это вас привело. Хотите еще больших реакций? Так?

— Первым делом нужно проследить всякую финансовую операцию и каждый денежный взнос любого работающего в лаборатории номер один, каждый прошлогодний взнос в банк. Не забудьте при этом Уйбриджа и Кливдена. Пусть подозреваемые об этом знают. Пошлите наряды полицейских в их дома.

Переверните там все вверх дном. Составляйте список мельчайших вещей, какие там обнаружатся. Это не только обеспокоит человека, которого мы ищем, это может дать реальный результат.

— Если мы зайдем так далеко, — вставил инспектор Вилли, — то можем посадить кучу невинных людей. Это единственный способ заодно вывести из игры того, кого мы ищем?

— Бессмысленно, инспектор. Возможно, мы имеем дело с маньяком, но весьма талантливым. Такую вероятность он предусмотрел еще несколько месяцев назад. У него должны быть сообщники: никто из Мортона не смог бы отправить эти письма в Лондон сегодня утром, спокойно спорьте на вашу будущую пенсию, что сразу после кражи бактериологических культур он, должно быть, избавился от сообщников.

— Хорошо, тогда мы поторопимся, — неохотно сказал Харденджер, — хотя и не знаю, где отыскать столько людей, чтобы...

— Пусть они действуют поэтапно, от дома к дому. Не теряйте времени.

Вновь Харденджер неохотно кивнул и, пока я одевался, долго и обстоятельно говорил по телефону. Когда он положил трубку, то обратился ко мне:

— Не собираюсь спорить с вами до изнеможения. Идите. Но подумайте о Мэри.

— Вот именно. О ней я тоже думаю. Полагаю, если наш незнакомый приятель начнет неосторожно обращаться с дьявольским микробом, то вскоре и Мэри не будет. Тогда не будет ничего.

Казалось бы, я положил конец ненужным разговорам, но через некоторое время Вилли сказал задумчиво:

— Если этот незнакомый приятель действительно так поступит, интересно, закроет ли правительство Мортон?

— Закроет ли Мортон?! Наш незнакомый приятель желает сровнять его с землей! Невозможно и предположить, что сделает правительство. Разговор пока принял только угрожающий оборот, но никого до сих пор наглостью не запугивали.

— Говорите лишь о себе, — кисло произнес Харденджер, — а что вы намереваетесь делать, Кэвел? Если будете любезны и сочтете возможным сообщить мне, — добавил он с неуклюжей иронией.

— Конечно, поставлю вас в известность. Не смейтесь только, я собираюсь загримироваться. — Я указал на шрамы левой щеки. — Помощь Мэри с ее пудрой, и они исчезнут. Роговые очки, намалеванные углем усики, серое пальто, удостоверение на имя инспектора Гибсона из транспортной полиции, и — я уже другой человек.

— А кто выдаст вам документ? — спросил подозрительно Харденджер.

— Никто. Он у меня при себе, на всякий случай, — не замечая его взгляда, я продолжал:

— Затем вновь зайду к нашему другу доктору Макдональду. В его отсутствие, конечно. Добрый доктор при скромном заработке умудряется жить, как маленький восточный царек. Все есть, за исключением гарема. Впрочем, возможно, он держит и его где-нибудь. Тайно.

Кроме того, сильно пьет, потому что напуган дьявольским микробом, угрожающим безопасности его особы. Я ему не верю. Итак, я отправляюсь к нему.

— Зря потеряете время, — мрачно сказал Харденджер. — Макдональд вне подозрений. Выдающийся и безупречный жизненный путь. Я лично потратил сегодня утром двадцать минут, просматривая его дело.

— Читал и я. Некоторые светила несколько лет назад тоже имели безупречную биографию, пока их не разоблачили и не осудили в Олд-Бейли.

— Здесь он высокоуважаемый человек, — вставил Вилли, — немного заносчив, сноб, общается только с избранными, но все о нем хорошего мнения.

— Его биография гораздо обширнее того, что вы читали, — добавил Харденджер. — В биографии только упоминается, что он служил в армии во время войны, но случайно моим другом оказался командир полка, в котором служил последние два года войны Макдональд. Я звонил ему. По-моему, доктор Макдональд скромничает. Знаете ли вы, что в тысяча девятьсот сороковом году он, будучи младшим лейтенантом в Бельгии, не раз проявлял храбрость и закончил войну в чине подполковника танкового полка с вереницей медалей длиной с вашу руку?

— Нет, не знал, но не понимаю, — признался я, — к чему ему понадобилось производить на меня впечатление, будто он шизофреник, который если и совершит героический поступок, то никогда в нем не признается.

Значит, он хотел убедить меня в том, что он испуган. Не пожелал, чтобы я считал его храбрецом. Почему? Потому что хотел объяснить страхом свое ночное пьянство. Но, принимая во внимание биографию, трудно считать его трусом. Непонятно. Это первое. Вторая неясность: почему всего этого нет в его личном деле? Дерри составлял многие из этих досье и вряд ли упустил бы так много из биографии этого человека.

— Мне неизвестно почему, — признался Харденджер, — но вполне достаточно, чтобы Макдональд оказался вне подозрений, если биография его правдива. Неправдоподобно, что такой храбрый бескорыстный патриот замешан в таком деле.

— Этот командир полка, который рассказывал вам о Макдональдс... можете ли вы его немедленно вызвать? Харденджер холодно и задумчиво поглядел на меня.

— Считаете, что настоящего Макдональда заменил преступник?

— Не знаю, что и думать. Нужно еще раз посмотреть его биографию и проверить, действительно ли ее составил Дерри.

— Это можно быстро сделать, — согласился Харденджер.

На этот раз он говорил по телефону целых десять минут, а когда окончил, Мэри уже загримировала меня, и я готов был в путь.

— Вы чудовищно выглядите, — сказал Харденджер, — я бы вас на улице не узнал. Дело находится в сейфе, в моем отделе, поедем туда? — Я пошел к выходу, Харденджер глянул на мои ободранные кровоточащие пальцы, порезанные полотном ножовки, и сказал раздраженно:

— Почему вы не хотите перевязать руки? Желаете получить заражение крови?

— А вы когда-нибудь пробовали стрелять из пистолета перебинтованными пальцами? — угрюмо спросил я.

— Послушайте, ну тогда хоть перчатки наденьте. Ведь это же смешно.

— Тоже плохо. В перчатках не нажмешь курок.

— А резиновые перчатки подойдут? — предложил он.

— Вот это другое дело, — согласился я, — они скроют порезы. — Я уставился на него бездумно и, тяжело опустившись на кровать, тихо произнес, просидев в молчании несколько секунд:

— Резиновые перчатки.

Скрыть порезы. Почему тогда не надеть эластичные чулки? Почему бы нет?!

Я глянул на Харденджера. Тот смотрел на Вилли и, наверное, думал о том, что они слишком рано отпустили доктора. Тут меня выручила Мэри. Она коснулась моей руки, я повернулся к ней. Ее лицо было задумчиво, зеленые глаза широко раскрыты, а лицо выражало догадку.

— Мортон, — прошептала она. — Поле вокруг него. Дрок. Поросшее дроком поле. У нее были эластичные чулки, Пьер...

— Ради бога, о чем вы там... — глухо начал Харденджер.

— Инспектор Вилли, — перебил я. — Сколько времени вам нужно на получение ордера на арест? Убийство, соучастие, все равно.

— Нисколько, — мрачно ответил тот, поглаживая внутренний карман на груди. — У меня есть три подписанных ордера, уже готовых. Вы сами говорили, что бывает время, когда некогда заниматься формальностями. Вы утверждаете, убийство, да? Соучастие?

— А какую фамилию вы собираетесь вписать? — спросил Харденджер, все еще сомневаясь и колеблясь: не послать ли за доктором.

— Доктора Роджера Хартнелла, — произнес я.

— Послушайте, о чем вы говорите? — уставился на нас доктор Роджер Хартнелл, еще молодой, но мгновенно постаревший лицом, напряженно повернувшись к своей жене, стоявшей рядом с ним, а затем снова обернувшись к нам. — Соучастие в убийстве? Послушайте, о чем вы говорите?

— Надеемся, вы достаточно хорошо знаете, о чем идет речь, — спокойно произнес Вилли. Это был округ инспектора, поэтому он предъявлял обвинение и выполнял формальности ареста. — Должен предупредить вас, что весь теперешний разговор обернется против вас в суде. Лучше бы вам сделать полное признание, впрочем, арестованные могут воспользоваться своими правами. Можете сначала проконсультироваться с юристом, а потом уже говорить.

Черта с два он воспользуется! Он заговорит прежде, чем покинет этот дом. И Харденджер, и Вилли, и я знали об этом.

— Может ли кто объяснить мне всю... всю эту чепуху? — холодно спросила миссис Хартнелл.

Несколько театральное изображение непонимания, но сжатые вместе пальцы рук ее явно дрожали. На ней все еще были эластичные чулки.

— Охотно, — ответил Вилли. — Вчера, доктор Хартнелл, вы заявили мистеру Кэвелу...

— Кэвелу? — Хартнелл напряженно в меня всмотрелся. — Это не Кэвел.

— Мне не понравилось мое прежнее лицо, — сказал я. — Вы осуждаете меня? Говорит инспектор Вилли, слушайте его, Хартнелл.

— ...следующее, — продолжал Вилли, — Ночью вы поехали встретиться с мистером Тариэлом. Тщательное расследование обнаружило несколько человек, которые могли бы вас заметить, если бы вы ехали в ту сторону. Ни один из них вас не видел. Это первое.

Должен сказать, что Вилли неплохо повернул ситуацию. Хотя все это и было придумано, но расследование действительно производилось, и ни одного, подтверждающего слова Хартнелла свидетеля, как и следовало ожидать, не обнаружилось.

— Второе, — продолжал Вилли, — вчера вечером под передним крылом вашего мотороллера обнаружена грязь, оказавшаяся идентичной с красной глиной, находящейся исключительно в окрестностях Мортона. Мы подозреваем, что вы ездили туда. Сейчас ваш мотороллер направлен в полицейские лаборатории для проверки. Следующее...

— Мой мотороллер! — Хартнелл выглядел так, словно на него свалился мост. — Мортон... клянусь...

— Третье. Этой же ночью, но позже, вы с женой подъехали близко к дому Чессингема. Вы почти выдали себя мистеру Кэвелу, когда утверждали, что видевший вас на мотороллере полицейский может подтвердить ваши слова о поездке в Альфингем, но с запозданием сообразили, что если он видел вас, то видел и вашу жену на заднем сиденье. Мы обнаружили следы колес вашего мотороллера в кустах, в двадцати ярдах от брошенного «бедфорда».

Неосторожно, доктор, очень неосторожно. Должен заметить, это все вы не сможете опровергнуть.

Опровергнуть он не мог. Мы обнаружили следы менее двадцати минут назад.

— Четвертое и пятое. Молоток, которым оглушили овчарку, кусачки, которыми перекусили проволоку. Все это найдено вчера вечером у вас в сарае. Тоже мистером Кэвелом.

— Вы, вы грязный, разнюхивающий, сующийся... — Он потерял контроль над собой, бросился на меня с перекошенным лицом и вскинутыми кулаками, но не дошел трех шагов: Харденджер и Вилли быстро придвинулись к нему с двух сторон и зажали в коробочку.

Хартнелл бессмысленно вырывался, все больше теряя самообладание. — Я принимал тебя здесь, ты... ты свинья! Развлекал твою жену. Я... Постепенно он затих, а когда вновь заговорил, это был уже другой человек.

— Молоток, чтобы оглушить собаку? Кусачки? Здесь? В моем доме? Их нашли здесь? Как их могли найти здесь? — Если бы даже он узнал, что покойный сенатор Маккарти вдруг объявил, что всю жизнь был коммунистом, и тогда бы новость эта не могла более потрясти его. — Их не могли найти здесь! О чем они говорят, Джейн? — с отчаянием обратился он к своей жене.

— Об убийстве, — спокойно повторил Вилли. — Я и не ждал, что вы признаетесь, Хартнелл. Пожалуйста, оба пройдите.

— Это ужасная ошибка. Я... я не понимаю. Какой-то кошмар. — Хартнелл затравленно уставился на нас. — Я смогу доказать, уверен, смогу доказать свою невиновность. И докажу. Если вы пришли меня арестовать, то забирайте.

Но оставьте в покое жену. Прошу.

— Почему? — спросил я. — Вы ведь не колеблясь взяли ее с собой пару дней назад.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — устало пробормотал он.

— Бы повторите то же самое, миссис Хартнелл? — спросил я. — Учитывая заявление доктора, который осматривал вас менее трех недель назад и нашел ваше состояние здоровья отличным?

— Что вы имеете в виду? — с возмущением сказала она, отлично владея собой, по крайней мере, лучше супруга. — На что вы намекаете?

— Хотя бы на то, что вы вчера ездили в аптеку в Альфингем и купили эластичные чулки. Дрок, растущий в округе Мортона, очень колючий, миссис Хартнелл, да к тому же было очень темно, когда вы бежали, отвлекая внимание охраны. Вы сильно поцарапались, не так ли? Вам пришлось скрывать порезы, не так ли? Полицейские особенно подозрительны, если речь идет об убийстве. — Это совершенно смехотворно. — Ее голос был ровным, одеревенелым. — Как вы смеете выдумывать?! — Вы отнимаете драгоценное время, мадам! — впервые заговорил Харденджер, резко и весомо. — С нами пришла женщина из полиции. Хотите, чтобы я пригласил ее сюда?.. — Вопрос его остался без ответа. — Очень хорошо, тогда я предлагаю вам проехать в полицейский участок.

— Разрешите сперва мне поговорить немного с доктором Хартнеллом? попросил я. — Разумеется, наедине.

Харденджер и Вилли переглянулись. Они уже знали заранее, что произойдет, и были согласны, но для проформы мне пришлось повторить свою просьбу еще. Ради их самих, если об этом речь пойдет на суде. — Зачем? спросил Харденджер. — Доктор Хартнелл и я очень давно и хорошо знаем друг друга, — объяснил я. — Мы были друзьями. К сожалению, мало времени.

Возможно, он захочет поговорить со мной...

— С вами? — очень трудно усмехаться и кричать одновременно, но Хартнеллу это удалось. — Господи! Ни в коем разе!..

— Да, времени маловато, — сокрушенно согласился Харденджер. — Десять минут, Кэвел. — Он кивнул миссис Хартнелл. Та заколебалась, посмотрела на мужа и вышла в сопровождении Харденджера и Вилли. Хартнелл хотел было последовать за ними, но я преградил ему дорогу.

— Дайте мне пройти, — низким и противным хнычущим голосом сказал он.

— Не желаю говорить с подобными вам людьми. — Он одним словом объяснил, что это за люди, которые похожи на меня, но когда я не проявил ни малейшего желания уступить ему дорогу, занес руку, правда, так, что даже слепой восьмидесятилетний старик смог бы парировать удар или увернуться. Я показал ему пистолет, и он сразу переменил свое намерение.

— Есть в доме подвал?

— Подвал? Да, мы... — Он осекся, и лицо его вновь противно исказилось. — Если вы думаете, что удастся взять меня...

Я размахнулся левой, подражая его неуклюжей попытке и, когда он поднял правую руку для защиты, слегка стукнул его рукояткой «хэкати», ровно настолько, чтобы отбить у него желание драться, поймал за левую руку повыше локтя и повел вглубь дома, к лестнице в подвал. Потом закрыл подвальную дверь и грубо толкнул его на деревянную скамейку. Он посидел несколько минут, почесывая голову, затем взглянул на меня.

— Это бандитизм, — прохрипел он. — Харденджер и Вилли знали, что вы собираетесь делать.

— Они не имеют права, — холодно произнес я. — У них руки связаны инструкциями о порядке допроса подозреваемых. Они также беспокоятся о своей карьере и пенсии. А мне не о чем беспокоиться. Я частное лицо.