Снова последовала длительная пауза, и вновь ее прервал Ринфилд:

— Вы бы ученые не разглагольствовали бы в таком духе, если бы у вас не было причин верить в существование или возможность существования подобного оружия.

— У меня есть причины верить. Эта возможность нервирует все разведывательные службы мира уже в течение нескольких лет.

— Очевидно, что этот секрет не в наших руках, иначе вы бы не рассказывали нам об этом.

— Очевидно.

— И не в руках такой страны, как Великобритания?

— Это бы нас не беспокоило.

— Потому что в этом случае секрет попал бы в надежные руки?

Бруно взял стакан и отпил содовой.

— Вы имеете в виду выкрасть? — поинтересовался он.

— Просто достаньте. Можно ли называть это воровством, если вы отберете оружие у маньяка?

— Но почему я?

— Потому что у вас уникальные способности. Я не могу обсуждать, каким образом мы собираемся их использовать, пока не получу вашего согласия.

Все, что я знаю, так это то, что мы вполне уверены в существовании только формулы, и в том, что есть один человек, знающий ее и способный ее воспроизвести. И мы знаем, где находится этот человек со своей формулой.

— Где?

— Крау! — без колебаний ответил Фосетт.

Бруно же отреагировал на это так, как и ожидал Фосетт. Лишенным тональности голосом он лишь повторил:

— Крау...

— Крау, ваша старая родина и ваш родной город.

Бруно ответил не сразу. Он повернулся в своем кресле, и спокойно ответил.

— Если я соглашусь, как я туда смогу попасть? Нелегальный переход границы? Парашют?

Фосетт приложил героические усилия и успешно, чтобы не выказать своего торжества. Ринфилд и Бруно — он достал их обоих! Обыденным голосом он проговорил:

— Ничего эффектного и рискованного. Вы поедете с цирком.

На этот раз Бруно, казалось, был ошарашен, поэтому в разговор вмешался Ринфилд:

— Это вполне реально, Бруно. В этом вопросе я дал согласие сотрудничать с правительством. Мы собираемся проделать турне по Европе, в основном, по Восточной. Договоренность уже есть. Они присылают к нам свой цирк, а мы едем к ним.

— Всю труппу?

— Нет, естественно, нет. Это невозможно. Только лучших, — Ринфилд слабо улыбнулся. — Понятное дело, что и ты будешь включен.

— А если я откажусь?

— Мы просто аннулируем турне.

Бруно взглянул на Фосетта.

— Тогда мистер Ринфилд потеряет прибыль. И это будет стоить вашему правительству миллион долларов.

— Нашему правительству. Мы готовы положить за это и миллиард.

Бруно перевел взгляд с Фосетта на Ринфилда, потом обратно на Фосетта и отрубил:

— Я согласен!

— Великолепно. Примите мою благодарность и благодарность вашей страны. Теперь детали...

— Мне не нужна благодарность моей страны, — мрачно, но без обиды, произнес Бруно.

Фосетт попытался поразмышлять над значением его ответа, но сразу же отказался от этого.

— Как вам угодно. Детали, о которых я упомянул, могут и подождать.

Мистер Ринфилд, мистер Пилгрим говорил вам, что мы были бы благодарны, если бы взяли с собой в турне еще двух человек.

— Нет. Выясняется, что мистер Пилгрим не сообщил мне массу вещей.

— Мистер Пилгрим знает, что делает. Не было необходимости обременять вас деталями, пока вы не дали согласия на сотрудничество. Эти двое доктор Харпер и наездница Мария Хопкинс. Это наши люди, весьма нужные для нашего дела. Есть вещи, которые я должен сначала согласовывать с мистером Пилгримом. Скажите, Бруно, почему вы согласились? Должен предупредить вас, что это может быть чрезвычайно опасным делом, а если вас схватят, мы вынуждены будем отречься от вас. Так почему?

Бруно пожал плечами.

— Кто знает? Может быть много причин, которых нельзя объяснить даже самому себе. Может быть, благодарность. Америка приняла меня к себе, когда собственная страна выгнала. Здесь живут люди, которым я хочу отплатить благодарностью. Я знаю, что в стране, где я родился, имеются опасные и безответственные люди, которые без колебания могут применить это оружие, если оно существует. И потом, вы сказали, что я очень подхожу для этого задания. Каким образом, этого я еще не знаю, но если это так, то как я могу позволить другому занять мое место? Не только потому, что он может провалиться, выполняя это задание, но он может даже погибнуть при этом. Я бы не хотел иметь ни того, ни другого на своей совести, — он слабо улыбнулся. — На меня ложится очень большая ответственность.

— А настоящая причина?

— Я просто ненавижу войну...

— М-м-м... Не тот ответ, что я ожидал, но достаточно честный. Фосетт поднялся. Спасибо, господа, за ваше время, за ваше терпение и ваше понимание. Обратно вас отвезут.

— А вы сами? — поинтересовался Ринфилд. — Как вы доберетесь до конторы мистера Пилгрима?

— У нас с хозяйкой полное взаимопонимание. Уверен, что она обеспечит меня каким-нибудь транспортом.

Фосетт, подойдя к апартаментам Пилгрима — тот жил и работал в одной комнате — достал ключи, но тут же убрал их. Пилгрим не только не запер, но даже плотно не прикрыл свою дверь. Фосетт толкнул дверь и вошел внутрь.

Первой мыслью было, что он несколько погорячился, уверяя Ринфилда в том, что Пилгрим знает, что делает.

Пилгрим лежал на ковре. У того, кто уложил его туда, вероятно, была достаточно большая коллекция кинжалов, так как он даже не потрудился вытащить всаженный по самую рукоять в его шею.

Смерть, по всей вероятности, наступила мгновенно, поскольку на рубашке не было крови. Фосетт присел на колени и взглянул в лицо убитого.

На нем было то же безмятежное спокойствие, что и при жизни. Пилгрим не только не знал, кто его ударил, но он даже не знал, что его ударили.

Фосетт поднялся, подошел к телефону и поднял трубку.

— Доктора Харпера, пожалуйста. Пускай немедленно придет сюда.

Доктор Харпер не походил на стандартный тип доброго врачевателя, но в другой роли его трудно было представить. В нем было все, что требуется медику. Он был высок, строен, и носил очки. Его внешность была вполне внушительной: этому способствовала седина на висках, а его очки придавали его взгляду особенное выражение. Очки — большое подспорье для врача: пациенту никогда не угадать, здоров он или ему осталось жить всего несколько недель. Одежда на нем была так же безупречна, как и у покойника недельной давности, которого никто не трогал на секционном столе в морге.

Стоя у трупа, он задумчиво смотрел на него. У него была с собой медицинская сумка, но ею он пользоваться не собирался.

— Итак, это все, что вы знаете о сегодняшнем вечере? — спросил он.

— Все.

— Ринфилд? В конце концов, он единственный, кто знал. До этого вечера, я имею в виду.

— До этого вечера он не знал многих деталей. И у него не было возможностей, ведь он был со мной.

— Существуют еще сообщники.

— Ерунда! Подождите до встречи с ним. Его досье безупречно. Не думайте о нем так, ведь Пилгрим потратил на него столько дней. Его патриотизм вне сомнений. Меня не удивит, если у него на груди окажется татуировка «Боже, спаси Америку!» Однако, как вы считаете, он успеет вовремя подготовить свой цирк, вернее, большую часть его, к поездке в Европу, если это понадобится?

— Не очень, вероятно, при данных обстоятельствах.

— Я полагаю, что сюда стоит вызвать Бруно. Чтобы показать, на что именно он идет. И мы немедленно должны известить Адмиралтейство. Не займетесь ли вы этим, пока я вызову Баркера и Мастерса?

Доктор Харпер все еще висел на телефоне, когда прибыли Баркер и Мастерс.

— Доставьте сюда Ринфилда и Бруно, — произнес Фосетт. — Скажите им, что они срочно нужны, но ничего не сообщайте о случившемся. Проведите их через черный ход. И побыстрей!

Фосетт прикрыл за ними дверь, но запирать ее не стал. Харпер повесил трубку.

— Мы скроем это. По данным Адмирала, единственного, кто был в курсе дела, у Пилгрима нет близких родственников, поэтому для всех он скончался от инфаркта, клянусь Гиппократом! Адмирал скоро прибудет.

Фосетт мрачно заметил:

— Думаю, что должен прибыть. И будет очень счастлив от всего этого.

Пилгрим был у него как бельмо на глазу, и не для кого не секрет — основной претендент на кресло Адмирала. Ну, ладно, надо пригласить пару ребят, чтобы они поискали тут отпечатки пальцев, хотя вряд ли они тут что-то найдут.

— Вы так уверены?

— Да. Тот, кто хладнокровно оставляет орудие убийства на месте преступления, должен быть весьма уверен в себе. А вы заметили, что он лежит ногами к двери?

— Ну и что?

— То, что тело так близко к двери, без сомнения, доказывает, что Пилгрим сам открывал дверь. А повернулся бы он спиной к подозрительному человеку? Как бы там ни было, убийца был человеком Пилгрима, которого он не только знал, но и доверял.

Фосетт был прав. Два эксперта, пришедшие со своими коробочками, ничего не обнаружили. Те места, где наверняка должны были быть отпечатки пальцев — рукоятка кинжала и дверная ручка — были тщательно протерты. Они уже собирались уходить, когда в комнату без стука вошел мужчина.

Адмирала можно было принять за любимого дядюшку или даже за преуспевающего фермера, или, наконец, за того, кем он был — флотского адмирала в отставке. Дородный, краснолицый, с шевелюрой цвета перца с солью. Он излучал властность и выглядел лет на десять моложе своих 55 лет.

Адмирал уставился на труп, лежащий на полу, и все его показное добродушие мигом покинуло его. Он резко повернулся к Харперу:

— Причину смерти уже установили? Сердце, конечно...

Доктор покачал головой.

— Тогда сделайте это и отправьте тело Пилгрима в морг.

— Нам бы немного подождать, сэр. Я имею в виду морг. Тут должны подойти два человека — владелец цирка и наш последний новобранец. Я убежден, что они непричастны к этому, но очень интересно понаблюдать за их реакцией. Ну и посмотреть, останутся ли они с нами после этого, — закончил Фосетт.

— Какие гарантии вы можете дать, что они, выходя отсюда, тут же не бросятся к ближайшему телефону? Ни одна газета страны не упустит такую сенсацию.

— Вы думаете, мне это не пришло в голову, сэр? — в голосе Фосетта появились сердечные нотки. — Гарантий нет. Это всего лишь мое мнение.

— Пусть будет так, — миролюбиво проронил Адмирал, чтобы как-то извиниться. — Хорошо. — Он замолк, но чтобы вернуть свои позиции, добавил:

— Надеюсь, они не будут стучаться и входить через переднюю дверь?

— Баркер и Мастерс проведут их через черный ход.

Как будто по сценарию, в дверях появились Баркер и Мастерс, пропуская впереди себя Ринфилда и Бруно. Фосетт понимал, что Адмирал и Харпер так же внимательно взирают на их лица, как и он сам. Понятно, что ни Бруно, ни Ринфилд не смотрели на них. Когда видишь возле своих ног покойника, то глаза по сторонам бегать не будут. Как и следовало ожидать, Бруно почти никак не среагировал на увиденное: у него лишь слегка сузились глаза и крепко сжались губы, но реакция Ринфилда превзошла все ожидания: кровь отхлынула у него от лица, сделавшегося мертвенно-бледным, он приложил дрожащую руку к сердцу, как бы проверяя достаточно ли он жив, и какое-то время казалось, что он вот-вот попятится и упадет. Через три минуты — три минуты, в течение которых Фосетт упрекал себя в том, что он мало знает Ринфилд сидел со стаканом бренди в руках и продолжал дрожать. Бруно от предложенного успокоительного средства отказался. Молчание прервал Адмирал:

— У вас в цирке есть враги?

— Враги? В цирке? — Ринфилд явно был захвачен врасплох. — Слава Богу, нет. Вам это покажется странным, но мы действительно одна большая счастливая семья.

— Враги в другом месте?

— Каждый преуспевающий человек имеет недоброжелателей. Разного пола и разного рода. Ну, тут и соперничество, и конкуренция, и зависть. Но враги?

— он почти с ужасом взглянул на тело Пилгрима и содрогнулся. — Таких у нас нет.

Ринфилд минуту помолчал, затем взглянул на Адмирала с выражением близким к обиде, и когда снова заговорил, в его голосе слышалась дрожь:

— А почему вы задаете мне подобные вопросы? Меня они не убили. Они убили мистера Пилгрима.

— Есть взаимосвязь, Фосетт?

— Есть. Я могу говорить прямо, сэр?

— Я ведь уже извинялся.

— Ну, есть телефонные кабины и безответственные редакторы...

— Не валяйте дурака. Я уже за это извинялся.

— Да, сэр, — Фосетт покопался в памяти, но извинений не припомнил. Но на этом не стоило заострять внимание. — Как вы сказали, сэр, взаимосвязь есть. А так же имеется и утечка информации, и она может быть где-то в нашей организации. Как я говорил, сэр, и как я объяснял этим господам, совершенно ясно, что Пилгрим был убит кем-то хорошо ему знакомым. В этой утечке не должно быть ничего специфического — только вы, Пилгрим, доктор Харпер и я знали о действительных целях. Но кроме того, об этом могли догадываться еще целый ряд людей: эксперты, телефонисты и шоферы нашей организации, знающие о наших регулярных контактах с мистером Ринфилдом.

Трудно разыскать разведывательную или контрразведывательную организацию в мире, в чьи ряды не затесался бы вражеский агент, который при известных обстоятельствах может поставить себя вне подозрений. Не такой уж большой секрет, что мистер Ринфилд планирует турне по Европе, и сравнительно легко можно выяснить, что Крау тоже попал в список городов. Ну, а в Крау, как известно, находятся джентльмены, ответственные за важные научные исследования. Совпадение совпадением, но явная связь с ЦРУ — это слишком.

— Поэтому они убили Пилгрима? Как предостережение?

— В своем роде да, сэр.

— Не могли бы вы поподробнее, Фосетт?

— Хорошо, сэр. Без сомнения, это было предостережение. Мы имеем дело с умными людьми, а не безрассудными. Смерть Пилгрима подтвердила этот факт. И это не только предостережение. Это убийство — смесь приглашения и вызова. Это предостережение, которое хотели бы видеть отклоненным. Если они нас считают крестными отцами будущего турне мистера Ринфилда и если, несмотря на смерть Пилгрима, в которой, как они никоим образом не сомневаются, мы обвиним их, мы все же организуем турне, значит, нам это чрезвычайно выгодно и необходимо. Решающие доказательства они надеются получить в Крау. И тогда мы будем дискредитированы в международном масштабе. Представьте себе, если сможете, какую сенсацию вызовет высылка из страны целого цирка. Представьте себе, какой сокрушительной силы оружие попадет в руки Востока для будущих переговоров. Мы станем международным посмешищем, мы потеряем доверие в мире, станем объектом насмешек как на Востоке, так и на Западе. Случай с У-2 Гарри Пауэрса — детская шалость по сравнению с этим.

— В самом деле. Скажите мне, а где, по вашему мнению, можно искать эту кукушку в гнезде ЦРУ?

— Понятия не имею.

— Доктор Харпер?

— Полностью согласен. Шансов нет. Это означает прикрепить наблюдателей за несколькими сотнями служащих этого здания, сэр...

— А кто будет наблюдать за наблюдающими? Ведь вы именно это имеете в виду?

— Вы прекрасно меня поняли, сэр.

— Увы, — Адмирал залез во внутренний карман, вытащил оттуда карточки и протянул их Бруно и Ринфилду. — Если я вам понадоблюсь, позвоните по этому телефону и попросите Чарльза. Еще раз сожалею, но ваши рассуждения, Фосетт, верны. Другого объяснения не придумать. Тем не менее, этот секрет должен быть в наших руках. Надо придумать что-нибудь хитроумное.

— Ничего другого не придумаешь, сэр, вздохнул Фосетт.

— Ничего другого не придумать, — согласился Харпер.

— Ничего другого не придумаешь. Или Бруно или ничего, — кивнул Адмирал.

Фосетт покачал головой:

— Бруно и цирк, или ничего.

— Посмотрим, — Адмирал внимательно взглянул на Ринфилда. — Скажите, считаете ли вы эту фантастическую идею реальной?

Ринфилд поднял стакан с бренди. Он уже успокоился и его рука больше не дрожала.

— Честно говоря, нет.

— Я вас понимаю. Могу ли я считать, что вы переменили свою точку зрения?

— Не знаю. Сейчас я ничего не знаю, — он отвел взгляд в сторону. Бруно!

— Я готов, — голос Бруно был ровным, без оттенков драматизма.

— Если я поеду, то поеду один, Пока я не знаю, как я туда попаду, не знаю пока, что буду делать, когда попаду туда, но поеду.

Ринфилд вздохнул. — Пусть будет так, — улыбнулся он. — Мужчина должен быть твердым в своих поступках. Новоиспеченный американец пристыдил американца в пятом поколении.

— Благодарю, мистер Ринфилд, — Адмирал с любопытством взглянул на Бруно. — Вам тоже спасибо. Скажите мне, что заставляет вас ехать туда?

— Я уже говорил об этом мистеру Фосетту. Ненавижу войну!

Адмирал ушел. Доктор Харпер тоже. Ушли Ринфилд и Бруно, а Пилгрима унесли: в трехдневный срок он будет похоронен со всеми почестями, но о причине его смерти никто не узнает. Обычное явление среди тех, кто занимается разведкой и контрразведкой, и чья карьера неожиданно подходит к концу. Фосетт мерил тяжелыми шагами комнату, когда зазвонил телефон. Он мгновенно снял трубку.

Голос в трубке был хриплым и испуганным.

— Фосетт? Фосетт? Это вы, Фосетт?

— Да. А кто это?

— Не могу сказать по телефону. Вы, черт побери, отлично знаете кто, голос настолько дрожал, что его невозможно было опознать. — Ради бога, приезжайте сюда, случилось нечто ужасное!

— Что?

— Приезжайте! — умолял голос. — И, ради Бога, один. Я в своем кабинете, в цирке.

Телефон замолчал. Фосетт потряс трубку, но без успеха. Он бросил трубку, вышел из комнаты, запер за собой дверь, добрался на лифте до подземного гаража и направился к цирку.

Цирковая иллюминация, за исключением подсветки, была погашена — было уже поздно. Фосетт вылез из машины и направился к зверинцу, где у Ринфилда был маленький кабинетик. Здесь было достаточно светло. Кругом не было никаких признаков жизни, что весьма удивило Фосетта, но он тут же сообразил, что ни один здравомыслящий человек не будет находиться среди слонов и львов. Не потому, что их трудно заставить слушаться, но и просто находиться рядом с ними весьма затруднительно. Почти все животные лежали и спали, и только слоны, спящие или нет, стояли, привязанные за одну ногу, постоянно раскачивались из стороны в сторону, а в одной большой клетке без устали метались 13 тигров и без всяких причин рычали.

Он направился к кабинету Ринфилда, но потом в недоумении остановился, заметив, что в его единственном окне не было света. Фосетт подошел и толкнул дверь. Она не была заперта.

Он открыл ее и вошел, и свет померк у него в глазах.