Глава 11

Пятница 13.00 дня — 6.00 вечера

Я говорил Леклерку, что в пятнадцать минут смонтирую ракету и запущу ее. На деле работа длилась целый час. Как обычно, Бентолл ошибся.

Правда, на сей раз не по своей вине.

Какая уж тут вина, когда безжалостная боль мешает сосредоточиться на своих движениях. Какая уж тут вина, когда сводящая с ума ярость застилает глаза так, что и собственные записи не разберешь, когда правая рука — практически все приходилось делать правой рукой — трясется так, что ни часовой механизм толком не отрегулировать, ни провода не пропустить через пазы, ни заложить воспламенитель в цилиндры с твердым топливом. И разве я виноват, что, заряжая шестидесятифунтовое взрывное устройство, вспотевшая рука обронила детонатор с гремучей ртутью, а та полыхнула с таким грохотом, таким ярким пламенем, что Хьюэлл, следивший за операцией, вполне мог спустить курок пистолета, направленного на меня.

Не повинен я и в том, что Леклерк заставил меня готовить обе ракеты вместе, и в том, что он приставил ко мне Харгривса и другого ученого, Вильямса, чтоб контролировали и фиксировали в блокнотах каждое мое движение, замкнув платформу крана с двух сторон.

Решение Леклерка о параллельном монтаже обеих ракет отражало логику его планов. Застращав Харгривса и Вильямса расстрелом — их самих и их жен, — он запретил ученым переговариваться и обеспечил тем самым точность хронометража, полное, поддающееся проверке совпадение заметок.

Успех первого запуска должен был, таким образом, гарантировать надежность второй ракеты.

Параллельный монтаж обеих ракет преследовал, разумеется, и другую цель: как можно скорее объявить мне смертный приговор. Кабы Леклерк намеревался прихватить меня с собой вместе с Остальными, не стал бы вешать мне на шею двойную нагрузку. Тем более, что «Неккар» в последних радиограммах проявлял все большее нетерпение — вплоть до отмены запуска.

Не скажу, что меня так уж интересовало само провозглашение приговора. Я интересовался сроками.

Незадолго до двух я спросил Хьюэлла:

— Где ключи к ящику самоликвидации?

— Все готово? — удивился он. Дело в том, что завершающим штрихом монтажа должно было стать приведение в боевую позицию двух рубильников.

Одного — замыкающего систему возгорания, второго — систему самоуничтожения с шестидесятьюфунтовым зарядом тринитротолуола, Второму рубильнику придан предохранитель и замок, отпираемый специальным ключом.

— Готов, да не совсем. Рубильник выбился из гнезда. Надо его осмотреть.

— Подожди. Я спрошу Леклерка. — Бдительный страж-китаец остался, а он ушел и вскоре вернулся с Леклерком.

— Опять задержка? — нетерпеливо спросил Леклерк.

— На пару минут. Нужен ключ.

Он жестом вызвал лифт, отстранил ученых с их блокнотами, взгромоздился на платформу рядом со мной.

— В чем дело? Замышляешь диверсию? Отчаянную выходку отчаявшегося авантюриста?

— Дерни рубильник собственной рукой, — огрызнулся я. — Он не двигается.

— Без ключа он не должен срабатывать на полную катушку, — прорычал Леклерк.

— Его намертво заклинило.

Он проверил. Рубильник едва поддался. Леклерк, склонив голову, отдал мне ключ. Я отпер замок. Отвинтил четыре гайки, удерживающие на месте чехол рубильника, изловчился при помощи монтировки сдвинуть медную проволочку под чехлом. Стандартный рубильник — рычаг да пружина. Когда ручку рубильника подают вправо, два смежных бегунка смещаются от ограничительных зажимов справа к подвижным слева. Туман в глазах и дрожь в руке мешали мне сосредоточиться. Все же я сумел отвинтить ручку, повернул рубильник, как бы возвращая бегунки в исходное положение. И привинтил рубильник.

— Погрешности конструкции, — кратко подытожил я. — Наверное, во второй то же самое.

Леклерк молча кивнул, подозрительно следя за моими движениями. А я зачехлил рубильник и пару раз подергал его, демонстрируя, как лихо он теперь действует.

— Закончил? — спросил Леклерк.

— Нет еще. Осталось установить часовой механизм на второй ракете.

— Перебьемся. Давай-ка запустим эту прямо сейчас. — Он закинул голову, выясняя, как Фарли с каким-то помощником возятся с аппаратурой автоматического управления и наведения. — Черт возьми, чего они там возятся? Что ему мешает?

— Ничто ему не мешает, — сказал я. Мы с Фарли составляли прекрасный дуэт. У обоих лица в ссадинах, переливающихся всеми цветами радуги. Его краски даже живописнее моих. Но, уверен, через двадцать четыре часа они поблекнут, ничего от них не останется, тогда как мои... Но двадцати четырех часов в моем распоряжении не имелось. — Он давно все доделал.

Просто он из породы людей, которые тянут с уходом из дому до последней минуты, проверяя, закрыты ли краны. — Я прикинул: если рывком столкнуть Леклерка, возможно, он, пролетев десять футов, сломает себе на бетонном полу шею. А возможно, не сломает. Тогда мне не жить и двадцати четырех секунд, не говоря уже о двадцати четырех часах. Пушка Хьюэлла смотрит своим жерлом на меня неотрывно.

— Что ж, значит, начнем. — Леклерк повернул ключ, повернул рубильник в позицию «Заряжено», вынул ключ, закрыл и запер люк ракеты. Лифт нырнул вниз. Леклерк подозвал к себе охранника:

— Передай распоряжение радисту: надо отправить депешу — запуск через двадцать минут.

— Куда теперь, Леклерк? — спросил я. — В блокгауз?

Он холодно посмотрел на меня.

— Чтоб там отсидеться в безопасности, когда ракета взорвется благодаря всяческим твоим манипуляциям?

— О чем речь?

— Да о тебе, Бентолл. Я не питаю на твой счет иллюзий. Ты крайне опасный субъект. — Разумеется, крайне опасный. К сожалению, лишь для себя и своих друзей. — У тебя была полная возможность в свое удовольствие распоряжаться взрывным механизмом. Ты, надеюсь, не столь наивен, чтоб предположить, будто я исключил эту угрозу. Все вы, ученые и моряки, останетесь под открытым небом к моменту запуска. Людей уже согнали. А мы уйдем в блокгауз.

Я грязно обругал его.

— Значит, ты не догадался, что я приму меры предосторожности?

— Оставить людей под открытым небом? Проклятый Убийца! Леклерк, ты на это не пойдешь!

— Не пойду? — Он ощупывал меня своими мутными молочными глазами. — Значит, ты там химичил, Бентолл?

— Химичил не химичил! — заорал я. — Опасность продиктована капризами твердого топлива. Загляни в тетради доктора Фейрфилда — там об этом сказано. Никому не ведомо, что произойдет. В подобных условиях топливо никогда не испытывали. Будь ты проклят, Леклерк! Я предупредил тебя: если эта штука взорвется, в радиусе полумили ни одна душа не уцелеет.

— Ясное дело, — заулыбался он опять, но мало-помалу я ощутил: улыбаться ему не хочется. Руки в карманах, и все равно чувствуется, что сжаты в кулаки. Нервный тик дергался в уголке рта. Да и потел он сильнее, чем требовали того в данный момент климатические условия.

Драматизм его карьеры достиг максимума. Именно в этот миг решается: выиграл он или проиграл вчистую. Он не представлял себе масштабы моей решимости идти до конца, подозревал, что я предельно беспощаден, готов принести в жертву ни в чем не повинных людей, лишь бы ему помешать. Я ведь заявлял, что меня ничуть не волнуют судьбы офицеров или моряков.

Может, я дорожу собственной жизнью? Он не слишком полагался на это допущение. Он знал, что я знаю: смерти мне в любом случае не избежать.

Все его шаткие планы, все надежды и страхи зависели от ближайших минут: взлетит ракета или взорвется. Это испепеляло его замыслы и мечты.

Предвидеть, что произойдет, он не мог, И вынужден был идти ва-банк, вынужден был рисковать. Но, даже рискуя, он не хотел, чтоб я ощутил свою победу.

Мы миновали угол ангара. В ста ярдах от нас сидели на земле в два ряда люди: весь персонал базы, моряки и ученые. Женщин не было. Двое китайцев держали автоматы наготове.

— А как же часовые? Останутся здесь?

— Уйдут в блокгауз.

— А мы будем послушно сидеть, как маленькие мальчики? Ты в этом уверен?

— Будете. В блокгаузе у меня семеро женщин. Если хоть один из вас шевельнется, с ними будет кончено. Можешь мне поверить.

Заключительные слова были лишними. Я ему и так верил.

— Семеро? А где Мэри Гопман? — спросил я.

— В оружейной.

Я не стал спрашивать, почему ее не перевели в другое помещение. Знал грустный ответ на вопрос: либо она все еще в обмороке, либо в тяжелом состоянии, исключающем возможность транспортировки. Что ж, может, и не нужно ее никуда переводить. Оружейная, правда, в ста ярдах от ангара, и ждет девушку та же судьба, что и нас. Но уж лучше гибель в оружейной, чем спасение в блокгаузе.

Я подсел к шеренге сидящих рядом с Фарли. Никто не обернулся ко мне.

Все в ожидании смотрели на ангар.

Ждать пришлось недолго. Через тридцать секунд после исчезновения Леклерка и Хьюэлла в воротах ангара показались, грохоча, два крана с ракетой между ними. Кранами управляли двое техников. Платформы кранов были сцеплены полосами металла, опоясывающими заодно платформу ракеты.

Таким образом пространственная взаимозависимость между составными частями системы оставалась неизменной. Через тридцать секунд краны опустили ракету на самую середину зацементированной пусковой площадки.

Техники спрыгнули вниз, убрали металлические полосы и, повинуясь знаку одного из китайцев, подсели к нам. Оставшуюся работу доделает радио.

— Ну вот, — мрачно изрек Фарли, — мы на зрительской трибуне. А на сцене — сам дьявол.

— А как же научный пафос? — спросил я. — Неужели вам не интересно, как эта чертова штуковина сработает?

Он пронизал меня уничтожающим взглядом и отвернулся. После чего весомо заметил:

— Вся аппаратура сработает. За нее я не волнуюсь.

— Не упрекайте меня в случае взрыва, — попросил я. — Что с монтера возьмешь?

— Мы обсудим это потом, на более высоком уровне, — с натужным юмором предложил он. — А риск большой?

— Доктор Фейрфилд полагал, что ракета в порядке. Лелею надежду, что вы там не перепутали провода. А то она упадет прямо на нас.

— Не упадет. — Ему, как и всем остальным, хотелось разговаривать, чтоб хоть как-то облегчить бремя ожидания. — Система многократно проверена. Нет ни единой осечки. Инфракрасное наведение функционирует без дураков. Зацепится за звезду — и уже не отцепится.

— За какую звезду? Средь бела дня.

— Ваши глаза звезд не видят, а инфракрасная аппаратура видит, воспринимает тепловое излучение. Сам убедишься: с расстояния в тысячу миль ракета ударит в пень с точностью до ярда. Веришь, до одного ярда!

— Любопытно, как вы отмерите ярд в Тихом океане?

— Ладно, восемь футов на шесть, — величественно уступил он. — Когда ракета возвращается в атмосферу, звездный навигатор отключается, передавая свои задачи инфракрасному лоцману в носовой части. Теперь ракета ориентирована на излучатель повышенного тепла. Например, на корабль. В особенности на трубу. Поэтому за девяносто секунд до прибытия ракеты «Неккару» придется воспламенить плот с магнием. Источник колоссального жара отвлечет на себя ракету.

— Хотелось бы, чтоб на «Неккаре» не зазевались, не опоздали поджечь плот.

— Не зазеваются. К ним поступит радиосигнал отсюда, как только ракета взлетит. — Он помолчал. — Если, конечно, взлетит. «Черному сорокопуту» понадобится три с половиной минуты на весь путь. Так что через две минуты после старта до них дойдет сигнал.

Дальше я не слушал его. Леклерк, Хьюэлл и последний из часовых скрылись за блокгаузом. Я отвернулся, осматривая прибрежный песок, зеркальную гладь лагуны, и вдруг замер. Примерно в четырех милях отсюда к проему в кольце рифов приближалось судно. Оцепенение мое длилось недолго. Бродячего морского рыцаря в этом корабле я не опознал. А опознал бесстрашного навигатора капитана Флекка, плывущего за своим жалованьем. Харгривс ведь упомянул мельком, что того ждут нынче в полдень. На месте капитана Флекка я направил бы свою шхуну в диаметрально противоположную сторону, изо всех сил стараясь наращивать количество миль, отделяющих меня от Леклерка. Но капитан Флекк не знал того, что знаю я. Так мне, во всяком случае, казалось. Да, капитан Флекк, вас ждут потрясения.

Рокот колес заставил меня обернуться. Краны, побуждаемые к действию радиосигналом, ехали сами по себе обратно. Разжав свои лапы, они освободили верхнюю часть «Сорокопута», который теперь держался только на подвижных нижних креплениях. Оставалось секунд десять. Каждый помалкивал, стремясь отыскать экстраординарную тему, способную приковать к себе внимание людей, которым жить-то осталось всего ничего. Да и кому дано такое искусство?!

Запели насосы скоростных турбин в носовой части ракеты. Две секунды.

Секунда. Все окаменели, полузакрыв глаза в потрясении. Нижние щупальца расслабились. Раскат грома — и шипящий шар оранжевого пламени зажегся в основании ракеты, окутав платформу. Медленно, невероятно медленно «Сорокопут» оторвался от земли, прихватив с собой огненный шар, и теперь отзвуки грома сменились ужасным ревом, ударившим по барабанным перепонкам, как шум авиационного двигателя, приставленного прямо к уху.

Длинный, футов в пятьдесят, язык пламени прошил огненный шар в основании ракеты и вознес «Черного сорокопута» ввысь.

И все равно ракета едва двигалась, словно собираясь опрокинуться. Но на ста пятидесяти футах произошел следующий грозный взрыв. Сработала вторая группа цилиндров. «Сорокопут» удвоил темпы восхождения. Третий взрыв, на шестистах футах, и скорость стала бешено нарастать, достигая фантастических показателей. На Пяти-шести тысячах футов ракета резко развернулась и взяла курс на юго-восток с траекторией, почти параллель-Ной поверхности моря. Секунд через восемь она пропала из виду.

Ракеты как не бывало. А были: ядовитый запах гари, обожженная платформа да белый след в синем небе. Я перевел дух.

— Ну вот, она действует! — Сияющий Фарли шмяк-нул кулаком по ладони.

Затем с удовлетворением глубоко и трепетно вздохнул. Он успел, как и я, изголодаться по кислороду. — Она работает, Бентолл!

— Конечно работает. А вы чего ожидали? — Я грузно поднялся на ноги, вытер потные руки о штанину и направился к капитану Гриффитсу. — Как вам зрелище, капитан?

Он холодно оглядел меня, не пряча презрения. Присмотрелся к левой половине моей физиономии.

— Любит Леклерк тростью размахивать, верно? — констатировал он.

— Такое уж у него пристрастие.

— Выходит, ты пошел к нему в услужение, а? — Он изучал меня с видом коллекционера, которому обещали подлинник Сезанна, а принесли цветную открытку с эпизодом из комикса. — Не ждал от тебя этого, Бентолл!

— Разумеется, пошел, — признал я. — Полное нравственное падение! Но с военным трибуналом пока подождем, капитан Гриффите. — Я сел, снял ботинок, снял носок, вытащил из целлофана записку, разгладил и отдал ему. — Что скажете об этом? Да поторапливайтесь. Эта морская дребедень мне не по зубам, а связана она, думаю, со вторым запуском.

Он нехотя взял бумажку, а я продолжал:

— «Пеликан» — название, корабля. На сей счет сам Леклерк обмолвился.

Остальные7 тоже?

— «Пеликан-Такишамару 20007815», — читал Гриффите. — «Такишамару», вне сомнения, название японского судна. «Линкянг-Хаветта 10346925». Еще суда. Обязательно с двойными названиями. И восемью цифрами. — Его глаза зажглись любопытством. — Может, это время? 2000 — в этом случае восемь вечера. Ни в одном сочетании первые четыре цифры не перешагивают за 24.

А следующие четыре, видимо, дополнительные сведения... Какие? — Он умолк, продолжая шевелить губами. Потом снова заговорил:

— Сообразил!

2000 — двадцать ноль-ноль. То есть двадцать градусов южной широты. 7815 — это семьдесят восемь градусов пятнадцать минут восточной долготы. А вместе эти цифры — координаты точки в пятидесяти милях отсюда. — Он продолжал штудировать листок, а я — ближние горизонты: не приближается ли Леклерк. Он не появился. Видимо, дожидался информации с «Неккара» о результатах запуска. — Во всех случаях тут широта и долгота, — подвел итоги Гриффите. — Без карты категорические суждения неуместны. Но я уверен, намеченные точки образуют кривую, замыкающуюся на северо-востоке, близ берегов Китая или Формозы. Полагаю, упоминаемые корабли — скорее, пары кораблей — занимают данные точки. И еще полагаю, их цель — контролировать судно с ракетой, высматривать и расчищать ему путь. Леклерк хочет скрыть факт похищения ракеты.

— Вы считаете, эти суда вооружены? — спросил я, — Маловероятно. — Проницательный, динамичный ум его схватывал все на лету, его речевая манера была точна. — Разве что припрятанное. А много ли припрячешь от военного корабля, на чей возможный досмотр они ориентируются?!

— Радары с радиусом в пятьдесят, а то и сто миль?

— Вполне вероятно, на них есть радарные установки. Даже весьма вероятно.

— А корабль с ракетой, он, по-вашему, оснащен радаром?

Капитан Гриффите возвратил мне листок.

— Нет, — решительно заявил он. — Леклерк преуспевает благодаря осторожности на грани смешного. Правда, только на грани. Бумажка эта бесполезна, будь даже у тебя свобода действий. Суда будут держаться на почтительном расстоянии от ракеты, передавая функции от одной пары к другой по эстафете, чтоб не вызвать подозрений у разведывательной авиации. — Но, минуточку, капитан, мысли мои разбегаются. — Я не преувеличивал. Голова моя гудела от жары и от снедавшего меня изнутри болезненного жара. — А что произойдет, если на арене появится военный корабль или самолет? Радар поможет его обнаружить, но никак не УНИЧТОЖИТЬ. Как поступят они в подобной ситуации с «Сорокопутом»? — — Уйдут под воду, — просто ответил Гриффите. — Ракету будут транспортировать на подводной лодке, стоит только перестроить трюм любой действующей субмарины и приспособить отсек для «Сорокопута». Суда прикрытия помогут подводной лодке перемещаться на высоких скоростях в надводном положении. Чуть что — субмарина исчезает с морской поверхности, продолжая путь не столь быстро, но столь же целенаправленно. Сотни кораблей, оборудованных наисовременнейшей техникой, могут годами рыскать по Тихому океану в погоне за субмариной и не найти ее. Будь уверен, Бентолл: если мы упустим ракету сейчас, нам ее больше не видать.

— Большое спасибо, капитан Гриффите. — Бесспорно, он прав.

Я неуверенно поднимаюсь. Ну впрямь старик на смертном одре, предпринявший последнюю попытку вернуться к жизни. Рву бумажку в клочья.

Из блокгауза в это время вываливаются люди. А неподалеку от рифа маневрирует Флекк.

— Еще одна просьба, капитан Гриффите. Уговорите Леклерка, чтоб оставил ваших людей под открытым небом, на свежем воздухе. Дескать, тяжко жариться под железной крышей. Они, похоже, готовят вторую ракету к отправке. — Я указал на металлические ящики в глубине ангара. — Намекните ему, что здесь им понадобится меньше караульных. Пообещайте хорошо себя вести. Если запуск удался, он на радостях может удовлетворить просьбу.

— Зачем это нужно, Бентолл? — вновь неприязнь в голосе.

— Не привлекайте внимания Леклерка. Нам нельзя переговариваться. Коли вам дорога жизнь, слушайтесь меня.

Я побрел к стартовой площадке, как бы изучая последствия взрыва. Две минуты спустя краешком глаза увидел: Леклерк беседует с Гриффитсом.

Потом Леклерк и Хьюэлл направились ко мне. Леклерк буквально излучал счастье, сияющее олицетворение сбывшейся мечты.

— Получается, ты не схимичил, Бентолл? — Он ограничился сухой констатацией факта, не балуя меня излияниями благодарности.

— Не схимичил. Но уж по второму заходу схимичу, братец, еще как схимичу! Успех?

— Абсолютный! Точное попадание в цель. С тысячемильного расстояния.

Теперь, Бентолл, принимайся за вторую.

— Сперва я повидаю мисс Гопман. Он сразу потускнел.

— Сперва доделаешь ракету. Я не шучу.

— Мне надо поговорить с мисс Гопман. Всего пять минут, не больше, обещаю. А не то сами возитесь с этой треклятой ракетой. Сколько влезет.

— Зачем тебе ее видеть?

— Это мое личное дело.

— Ладно. Но только пять минут. Ясно? — Он вручил часовому ключ и жестом отпустил нас.

Часовой отпер оружейную. Я вошел и захлопнул дверь у него перед носом, начихав на его самолюбие.

В комнате царил полумрак. Шторы были опущены. Мэри лежала на раскладушке, на которой утром спал я. Я опустился на колени у ее изголовья.

— Мэри, — шепнул я, коснувшись ее плеча. — Мэри, это я, Джонни.

Погруженная в глубокий сон, она с трудом приходила в себя.

Зашевелилась, заворочалась под одеялом. Проступили очертания лица, блеснули глаза.

— Кто это?

— Мэри, это я, Джонни.

Она не отвечала, и я повторил свои слова. Онемевшие губы с трудом выговаривали слова. Поди разберись в этом невнятном мычании.

— Я устала, — прошептала она. — Я так устала. Оставь меня в покое.

— Прости.меня, Мэри. Клянусь, я готов застрелиться. Я думал, они блефуют. Честное слово, думал, они блефуют. — Никакого ответа. Я продолжаю:

— Мэри, что они с тобой сделали? Ради Бога, скажи.

Она ответила шепотом. Что — я не расслышал. Потом повторила негромко:

— Со мной все в порядке. Пожалуйста, уйди.

— Мэри! Посмотри на меня! Она будто не слышала.

— Мэри, посмотри на меня. Коленопреклоненный Джонни Бентолл! — Я хохотнул, но звук получился неэстетичный. Вроде бы лягушка квакнула, к тому же страдающая бронхитом. — Я люблю тебя, Мэри. Вот почему я запустил эту чертову ракету — и еще тыщу запущу. И сделаю что угодно: хорошее, плохое, только бы тебе не делали больно. Я люблю тебя, Мэри!

Давно об этом знаю, но только сейчас отважился признать: готов ради тебя на все. Вот такой я кретин. Я люблю тебя и, если попадем домой, женюсь на тебе. Пойдешь за меня?

Опять молчание. Потом она сказала:

— Выйти замуж за тебя? После того, как ты им... Прошу, оставь меня, Джонни. Оставь меня в покое. Я выйду за того, кто любит меня, а не за...

— Она остановилась и хрипло закончила:

— Прошу, уйди.

Я грузно встал и пошел к двери. Открыл дверь, и потоки солнца хлынули в комнату. Осветили койку, светлые волосы, разбросанные по брезентовому заменителю подушки, огромные глаза газели на изможденном лице. Я долго смотрел на нее. Мученик, приговоренный к сожжению, не вызвал бы у меня слез. Слишком легкие эти слезы в сравнении с нынешней мукой. Я смотрел на единственного человека, которого за всю свою жизнь полюбил. Потом отвернулся. Крутой парень Бентолл не пожелал, чтоб хоть кто-нибудь стал свидетелем его слез. Даже Мэри. И тут послышался взволнованный шепот:

— О Боже, милостивый Боже... Твое лицо...

— Ничего, — сказал я. — Скоро в нем отпадет надобность. Прости, Мэри...

И захлопнул за собой дверь. Часовой отвел меня в ангар. Повезло и мне, и Леклерку: мы на сей раз не встретились. Меня дожидался Хьюэлл.

Харгривс и Вильяме приготовили блокноты. Я сам, без приказа, ступил на площадку лифта. Эти двое ко мне присоединились. И вскоре мы принялись за работу.

Сначала я открыл коробку на внутренней стороне внешней оболочки и установил на вращающемся часовом механизме регулятор зажигания.

Рубильник поставил рядом с табличкой: «Безопасно». Осмотрел второй ввод к системе самоуничтожения, рубильник соленоида над регулятором зажигания. Соленоид, активизацию которого призван был обеспечить ток в проточном кольце, поддерживала мощная пружина; она, согласно лаконичной пояснительной табличке, срабатывала под полуторафунтовым давлением. Я оставил коробку незапертой с опущенной крышкой. Вернулся к системе самоуничтожения. Прикидываясь, будто налаживаю рубильник, проделал ту же операцию, что и на первой ракете, то есть засунул кусочек проволоки между чехлом и рубильником. Потом окликнул Хьюэлла:

— Мне нужен ключ к коробке самоуничтожения. Рубильник заедает.

Зря возился с проволокой. Он сказал:

— Ключ у меня. Босс предсказал, с этим рубильником тоже будет непорядок, как и с тем. Лови!

Я снял чехол, отвинтил рубильник, сделал вид, что чиню, поставил на место, приладил рычаг, но предварительно развернул на 180" так, что бронзовые бегунки приняли позицию «Наоборот». Крохотный рубильник, заслоненный моими руками... Что могли заметить Харгривс да Вильяме?! Да и подозрений никаких у них не возникало. Ведь я повторил манипуляции, знакомые им по прошлому разу. Я вернул чехол на место, перевел рычаг в нейтральную позицию. Теперь система самоуничтожения была готова к действию. Один нажим на соленоид — и система оживет. В нормальных условиях рубильник подчиняется радиосигналу. Но руке он подчинялся тоже...

— Все, забирай ключ, — крикнул я Хьюэллу.

— Потерпишь, — пророкотал он.

Подозвал лифт, поднялся, взял ключ. Проверил рубильник системы самоуничтожения. Убедился, что на полпути к опасной черте рычаг притормаживается, пружина с должным рвением возвращает его к безопасной черте. Хьюэлл кивнул, спрятал ключ в карман, спросил:

— Еще долго?

— Пару минут. Заканчиваю.

Лифт с подвыванием уехал вниз. Хьюэлл выгрузился. По дороге вверх я шепнул Харгривсу и Вильямсу:

— Хватит вам писать.

Электромотор — отличная глушилка, а опухшее лицо — столь же эффективная камуфляжная маска.

Прислонившись к люку изнутри, я закрепил один конец гардинного шнура на соленоиде. Нарушенная координация движений, трясущиеся руки, полуослепшие глаза... Словом, вместо десяти секунд эта процедура отняла у меня две минуты. Распрямившись, я пропустил шнур через пальцы правой руки, а левой начал прикрывать люк. Сунулся обратно — у Хьюэлла теперь появится впечатление, будто я вожусь с ручкой. А я и впрямь с ней возился: обмотал шнуром. Люк захлопнулся, ключ в скважине крутанулся, операция завершилась.

Первый, кому доведется распахнуть этот люк больше чем на четыре дюйма с силой, превышающей полтора фунта, приведет в действие механизм самоуничтожения, и ракета взорвется. Если среагирует еще и ракетное горючее, погибнет не только вошедший, но и все живое в радиусе полумили.

Я рассчитал, что в любом случае первым окажется Леклерк собственной персоной.

Лифт опустился. Я устало шагнул на землю. Через распахнутые ворота ангара я видел сидевших на траве ученых и моряков, ;а также часового, прогуливающегося ярдах в пятидесяти от них.

— Несчастные ребята в последний раз наслаждаются солнцем? — спросил я Хьюэлла.

— Ага. Ну что, закончил?

— Закончил. — Я показал пальцем на сидевших. — Можно присоединиться к ним? Мне и самому солнышко не повредит.

— Ничего там не затеешь?

— Что я могу здесь затеять, — утомленно спросил я. — Похож я сейчас на затейника?

— Бог свидетель, не похож, — признал он. — Что ж, иди. А вы вдвоем...

— это относилось к Харгривсу с Вильямсом. — Босс хочет сопоставить записи.

Я пошел прочь. А жизнь вокруг кипела. Несколько китайцев загружали на платформы металлические ящики. Дюжина матросов под дулами пистолетов помогала им. Флекк пришвартовался к пирсу. Шхуна его казалась еще более грязной и потасканной, чем прежде. Капитан Гриффите сидел в стороне от остальных. Я растянулся на песке футах в шести от него — лицом вниз, лоб на правой руке, как на подушке. Чувствовал себя ужасно.

Первым заговорил капитан.

— Итак, Бентолл, ты смонтировал им вторую ракету? — Таким тоном — ей-богу — друзей не завоевывают.

— Да, капитан Гриффите, вы правы. Смонтировал. Тот, кто откроет люк ракеты, взорвет ее. Вот почему я так старательно снарядил первую ракету.

Теперь у них осталась только эта... Они шантажировали меня. Грозили перебить вас всех выстрелами в затылок. Угрожали, что будут пытать мисс Гопман. Они до нее добрались, я не сумел им помешать.

Потянулась долгая пауза. Ему удалось вникнуть в суть сказанного.

Мычание — оно и есть мычание. Наконец он тихо проговорил:

— Мне чертовски жаль, мой мальчик. Никогда себе этого не прощу.

— Назначьте дежурных. Пусть подадут знак, если те — Леклерк, Хьюэлл, часовой — двинутся сюда. Полюбуйтесь морем, И обращайтесь ко мне пореже.

А что я разговариваю, этого не увидят.

Минуть за пять я рассказал Гриффитсу планы Лек-лерка. Потом целую минуту он молчал.

— Ну? — спросил я.

— Фантастика! — пробормотал он. — Совершенно невероятно!

— Верно ведь? Чистая фантастика. Но осуществимая?

— Осуществимая, — мрачно согласился он. — О Господи, осуществимая!

— Я тоже так считаю. Значит, по-вашему, моя проделка с ракетой оправданна?

— В каком смысле, Бентолл?

— Заполучив «Черного сорокопута», — бубнил я, уткнувшись носом в песок, — они не будут искать стартовую площадку за тридевять земель. Они доставят ракету на завод, скорее всего, в индустриальной густонаселенной местности, чтоб там досконально изучить. Если тринитротолуол спровоцирует взрыв твердого топлива, погибнут сотни людей, большей частью ни в чем не повинных. Страшно подумать!

— А сколько миллионов ни в чем не повинных людей погибнет в ядерной войне? Об этом думать не менее страшно, — тихо проговорил Гриффите. — Не будем заниматься моральным обоснованием акции. Единственный актуальный вопрос — долго ли протянут батареи, питающие систему самоуничтожения?

— Эти конкретные батареи продержатся шесть месяцев, а возможно и год.

Послушайте, капитан Гриффите, сотрясать воздух ради праздных дискуссий на этические темы или ради просветительского удовольствия я не стал бы.