Глава 6

Обычно Джеймс не спускался для ленча в столовую, где всем заправляла его мать, – ему приносили еду в его кабинет, так что он мог поесть спокойно, не ощущая неловкости от обычно устанавливавшегося в столовой напряженного молчания. Однако сегодня, находясь в полном одиночестве, герцог испытывал неловкость из-за того, что поступил весьма неразумно, недостаточно обдумав свое поведение заранее. Он начал ухаживать за девушкой, которая находилась в Лондоне именно для того, чтобы выйти замуж за титулованного аристократа. Его видели гуляющим с ней в Гайд-парке, и теперь весь Лондон наверняка обсуждает его намерения. Английские мамаши, безусловно, злятся на него за то, что он пренебрег местными невестами, но он злился и сам на себя за то, что оказался в положении охотника за богатством, – положении, которое раньше всегда презирал. Чем он в таком случае лучше Уитби и самой этой американки?

Впрочем, попытался он оправдаться перед собой, ему не стоит слишком упрекать ни себя, ни Софи. В аристократических семьях браки обычно заключаются таким образом, чтобы это было выгодно обеим сторонам. В брак вступают, руководствуясь больше соображениями разума, чем страстями, и это правильно – основанные на страсти отношения могут приводить к опасным последствиям, особенно для людей его положения. Ему следует искать другой повод для женитьбы, и большие деньги в качестве такого весьма уместны. К тому же он собирался использовать деньги для семьи, для Лили, Мартина и будущих наследников герцогства.

Так в чем же была проблема? Почему он нервничал? Неужели из-за того, что Софи – американка, и, женившись на ней, он в какой-то мере становился предателем? Впрочем, свое решение он не намерен был менять.

Внезапно герцог понял, что его беспокойство совершенно не связано с происхождением Софи. Он нервничал потому, что никак не мог избавиться от мыслей о ней, хотя усиленно старался это сделать. Более того, она занимала не только мысли – все его тело стремилось к ней. Джеймсу безумно захотелось немедленно увидеть ее и вместе с ней выполнить все необходимые досадные формальности, чтобы затем испытать невероятное наслаждение свадебной ночи.

Вот только как же ему быть с проклятой наследственностью? Отец его терял всякую способность рассуждать, когда страсти овладевали им, и Джеймс очень опасался повторить его судьбу. Когда раздался стук в дверь, Джеймс от неожиданности вздрогнул. Он всегда был недоволен, если его отвлекали от размышлений.

В комнате появился дворецкий.

– Приехал граф Мэндерлин, он хочет поговорить с вами, ваша светлость.

Джеймс почувствовал, как напряглись мышцы у него на спине. Неужели до графа дошли слухи о том, что вчера он был на прогулке с Софи? Не хватало еще, чтобы у него появился соперник.

– Пригласите его войти, Уэлдон.

Поднявшись со стула, Джеймс подошел к окну, чуть отодвинул штору и посмотрел на улицу, туда, где стояла карета графа. Ему было слышно, как граф поднимается по лестнице, и через несколько мгновений гость уже входил в его кабинет.

– Граф Мэндерлин, – объявил дворецкий.

– Благодарю, что уделили мне время. – Граф наклонил голову. – У меня есть важное дело, о котором я хотел бы посоветоваться с вами.

– Пожалуйста, садитесь, – предложил герцог, и небольшая хрупкая фигура графа почти утонула в глубоком, обтянутом темным зеленым бархатом кресле.

Джеймс понятия не имел, как он будет себя вести, если граф заговорит о Софи. Он прекрасно знал, что мисс Уилсон совсем не мечтает о возможном браке с графом Мэндерлином, и не только из-за его внешности, ведь он понятия не имел о том, как заинтересовать молодую женщину. Софи нужен совсем другой муж, который...

– Я пришел, чтобы попросить вашего разрешения, – снова заговорил граф, – поговорить с леди Лили насчет... – он запнулся, кашлянул в кулак и уже спокойнее закончил: – моего желания жениться на ней.

Вскоре после того, как граф покинул кабинет Джеймса, в дверь опять постучали. По характеру стука Джеймс сразу понял, что это не дворецкий.

– Входите. – Он даже не поднялся со стула.

Дверь распахнулась, и в комнату впорхнула его сестричка Лили. Иногда она напоминала брату листик, который движется в непредсказуемом направлении под влиянием легкого ветерка.

– О, Джеймс, как я смогу отблагодарить тебя? – Она кинулась к брату, даже не дав ему возможности поздороваться, а когда он поднялся со стула, порывисто обняла его своими тонкими изящными ручками.

– О чем это ты? – невинным тоном спросил Джеймс.

– Ты прекрасно знаешь о чем. Ты самый чудесный брат на всем белом свете.

– Честно говоря, я не совсем понимаю, в чем дело.

– Лорд Мэндерлин. Ты отослал его?

Джеймс почувствовал себя немного неловко.

– А, так ты о графе? Откуда тебе известно, что он приезжал?

– Я как раз была в холле, когда граф вышел из кареты. Потом я спряталась в коридоре. Мама устроила бы истерику, если бы узнала...

– Впредь можешь никуда не прятаться, Лили. Тебе только восемнадцать, а я не сторонник ранних браков.

– Но мама будет настаивать, и я не смогу возражать ей, ссылаясь только на твои слова. Это ее еще больше разозлит.

– Это не имеет никакого значения. Если мать будет недовольна, пусть обратится ко мне.

– Она не захочет говорить с тобой.

– Вполне возможно, – согласился герцог, – но если она все же спросит меня, я объясню, что ты еще слишком молода.

Лили подняла взгляд на потолок.

– Я совсем не такая уж молодая, дорогой братец, просто мне не хочется выходить замуж за такого скучного человека, как лорд Мэндерлин.

– Тебе сперва надо повзрослеть, Лили. Когда-нибудь ты убедишься, что скучный человек – это далеко не самый плохой выбор.

Лили с удивлением посмотрела на брата.

– Не говори так, Джеймс. Вот уж никогда не думала, что ты будешь рассуждать, как мама.

Герцог подошел к окну и задумчиво произнес:

– Поверь, я совсем не такой, но мне небезразлична твоя судьба, в этом ты можешь не сомневаться.

Лили вздохнула:

– Что может быть ужаснее скуки! Я хочу жить, хочу испытать страсть...

Герцог внимательно посмотрел на сестру, как будто предостерегая ее. Ему очень хотелось сказать ей, что мир совсем не всегда оказывается добрым к людям, поглощенным страстями.

– Нет, ты этого не хочешь, – спокойно сказал он.

– Хочу и надеюсь, что так оно и будет.

Не успела Лили договорить, как опять раздался стук, после чего дверь отворилась и в дверном проеме появилась герцогиня. Холодные черты ее лица были неподвижны. Что еще предстоит сегодня? Джеймс вдруг почувствовал себя невероятно усталым, а Лили мгновенно отскочила от него.

– Привет, мама!

Герцогиня ничего не ответила, она лишь неподвижно стояла в дверях, и по выражению ее лица Джеймс без труда догадался, что она намерена высказать ему все накопившееся у нее на душе.

Он повернулся к сестре:

– Лили, скажи, пожалуйста, повару, что я не буду сегодня обедать дома, у меня встреча с моим адвокатом.

Сразу став серьезной, Лили кивнула и, проскользнув мимо матери, вышла из комнаты.

Джеймс опять подошел к окну и, стараясь говорить спокойно, спросил:

– В чем дело, мама?

Шагнув вперед, герцогиня закрыла за собой дверь и оглядела комнату, как будто не находя ничего знакомого. Джеймс подумал, что она, вероятно, вспоминает, сколько времени прошло с того момента, когда ей в последний раз довелось быть в этом кабинете.

– Я пришла, – ответила герцогиня, – чтобы сообщить тебе кое-что. Я не согласна с тем, что произошло сегодня.

– Не согласна? – Герцог поморщился. Тем не менее, он считал большим достижением то, что мать сама пришла высказать свою точку зрения, хотя прежде она презирала всякие выяснения отношений. Обычно она добивалась своего путем запугивания, причем самым пугающим бывало ее многозначительное молчание. Всем казалось, что она водила невидимой рукой, которая могла сжаться вокруг любой шеи и заставить человека принять нужное ей решение. При этом ее влияние выглядело совершенно незаметным.

Джеймс внимательно посмотрел на мать.

– Ты ведь не знаешь точно, что произошло?

Герцогиня пошевелила плечами, как она делала всегда, когда ей возражали.

– Я знаю достаточно. Граф приехал сделать официальное предложение, и ты ему отказал.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

– Я не отказывал ему, а только сказал, что не советую торопиться.

– Граф Мэндерлин был бы прекрасной партией для Лили, – герцогиня вздохнула, – он богат, пользуется уважением. И если он не вращается в вашем «веселом свете», то, по крайней мере, его очень уважает королева.

Джеймс медленно отошел от окна.

– Лили еще ребенок. Она не готова для замужества.

– То, к чему готова девушка, и то, чего она хочет, не всегда совпадают с тем, что является лучшим для нее. Ты, как глава семьи, должен позаботиться о том, чтобы было принято самое разумное решение.

– Нечто подобное случилось с тобой, не так ли? – с иронией заметил Джеймс.

Герцогиня сердито надула губы.

– Позволь напомнить тебе кое-что. Я герцогиня Уэнтуорт, и мы являемся одним из самых уважаемых семейств в Англии.

Джеймс многое мог бы сказать, оспаривая столь высокое мнение о семье, которое мать всегда отстаивала, а также повторить то, что он высказал много лет тому назад. Тогда он был молод, полон злости и не всегда мог сдерживать свои эмоции. Однако герцогине и без того было известно его мнение о величии их семьи.

– Сезон только начался, мама, и у Лили есть время осмотреться. Это все, что я могу сказать тебе по данному поводу.

Вдовствующая герцогиня несколько секунд молчала, затем медленно произнесла:

– Я слышала, что ты вчера был в Гайд-парке с американкой.

– Это и есть то, что тебя больше всего волнует? – Джеймс подошел к столу, взял первое попавшееся ему в руки письмо и прочел имя адресата.

Мать сделала несколько шагов, и он увидел в ее глазах одновременно возмущение и страх. Похоже, она испугалась того, что ей казалось совершенно немыслимым.

– Надеюсь, это не серьезно? Ты же не собираешься... – Герцог не торопился отвечать, он внимательно смотрел на мать, и герцогиня вынуждена была продолжить: – Но она же американка, Джеймс!

– Я это отлично знаю.

– Говорят, ее дед по отцовской линии был сапожником, а дед по материнской линии... Боже, это трудно даже произнести. Он работал на бойне, забивал свиней. – Герцогиня возмущенно взмахнула рукой. – А внешний вид этой мисс Уилсон! Туалеты из Парижа, драгоценности, очаровательная улыбка – ничто не может скрыть главного – того, что она представляет собой на самом деле. Дочь бедняка находится здесь... как это... «в поисках жемчуга и злата».

Джеймс рассмеялся:

– Ты забыла, мама, что золотом владеет именно Софи.

Вдовствующая герцогиня недовольно пожала плечами.

– И ее отец далеко не бедняк. Он деловой человек и сам заработал свое состояние. Я уважаю его за это.

– Ты просто пугаешь меня, Джеймс.

Герцог снова рассмеялся:

– Ты испугана? Но не надейся, что я попытаюсь успокоить тебя.

Это были жестокие слова, и Джеймс отлично это понимал. В какой-то момент он даже пожалел, что произнес их. Но, увидев блеск в глазах герцогини, отражавший ее нежелание поверить в то, что кто-нибудь может противоречить ей, он тут же расстался со своими сомнениями.

Совершенно неожиданно перед его глазами возникла колеблющаяся картинка, как будто кто-то бросил камень в спокойную поверхность воды и по ней во все стороны распространились круги.

Вот герцогиня заходит в детскую, видит сына в слезах у ног гувернантки, видит его молящий взор... и спокойно выходит из комнаты, закрывая за собой дверь...

Невольно он почувствовал удовлетворение. Его радовала возможность сохранять дистанцию между ними. Разумеется, мать по-прежнему хотела, чтобы каждый, кто ее окружал, послушно исполнял свой долг так, как она его понимала, не задавая лишних вопросов, даже если это могло привести к катастрофе.

Резко повернувшись, герцогиня покинула кабинет сына так же внезапно, как и появилась в нем. Когда дверь за ней закрылась, Джемс хладнокровно уселся за стол и вернулся к разбору почты.

Глава 7

Лондонский сезон представлялся Софи нескончаемой вереницей балов. Каждый вечер ей нужно было надевать новое платье с драгоценностями, слушать музыку, танцевать и вести светские беседы, а еще пить шампанское и очень поздно ужинать. Перед ее глазами мелькали танцевальные карты, висящие на одетых в перчатках нежных девичьих руках, и яркие диадемы на головах хозяек балов. Для Софи это была настоящая волшебная сказка, в которой, к счастью, нашлось место красивому принцу, занимавшему теперь ее мысли и сердце.

Вместе с матерью и Флоренс она шла по красному ковру к входной двери дома Стентонов. Прием был уже в полном разгаре, и Софи нервничала, поднимаясь по широкой парадной лестнице. Она разглядывала публику и пыталась найти того, кто ее интересовал больше всего – ее волшебного избранника.

Боже, что произошло, что заставило ее изменить мнение о нем? Софи трудно было точно определить, что именно, но после того, как она не виделась с ним всего несколько дней, ее непреодолимо тянуло к нему. Все эти дни она мечтала о герцоге, вспоминала свои ощущения, когда он пальцем проводил по ее руке во время прогулки в парке. Она хотела не только увидеть его, ей безумно хотелось прикоснуться к нему. Раньше у нее никогда в жизни не возникало подобного желания. К тому же это было не просто желание, скорее потребность находиться рядом так близко от него, чтобы губами коснуться его кожи, ощутить его мужской аромат. Только об этом Софи в состоянии была думать эти последние дни. Она даже представляла себя в постели с ним. Сейчас щеки ее наверняка раскраснелись, и они могли выдать совершенно неприличные мысли, роившиеся у нее в голове.

Зайдя в дом, Софи поздоровалась с хозяевами, но мысленно не переставала удивляться тому, как, несмотря на все сплетни и невероятные слухи о нем, герцог сумел завоевать ее уважение. И все же сомнения не покидали ее. Софи не могла забыть все то, что слышала о герцоге. Следовало ли ей руководствоваться исключительно своим инстинктом и игнорировать все сплетни? Она отлично понимала, что его обаяние могло затуманить ей голову.

Отец всегда советовал ей доверять своим инстинктам. «Верь тому, что у тебя внутри», – говорил он, растягивая слова, как обычно это делали на юге Америки. НоЛондон не Америка.

Когда они вошли в гардеробную, Флоренс прошептала:

– Сегодня здесь политический вечер. Не показывайте, что вам скучно, если речь зайдет о политике и о парламенте.

– Напротив, мне это интересно, – возразила Софи, – я даже читала некоторые речи в газете.

– Прекрасно, но не притворяйся, что ты разбираешься во всем этом.

Софи хотела ответить, что она вообще никогда не притворяется, но Флоренс и Беатрис уже пристально рассматривали платье мисс Везерби.

– Она таких платьев никогда раньше не носила, – заметила Флоренс.

Платье было с весьма откровенным низким декольте, очень похожее на то, в котором Софи приехала на бал в Уэлдон-Хаус, где она танцевала с Джеймсом.

Флоренс подмигнула Софи:

– Ты уже становишься законодательницей мод. Так и должно было случиться. Скоро все будут искать твои портреты в витринах магазинов рядом с другими английскими красавицами.

Они вошли в огромный, ярко освещенный зал, и примерно в течение часа Софи беседовала то с одним джентльменом, то с другим. Здесь собралось много политиков, как из палаты общин, так и из палаты лордов, а кроме того, множество банкиров, журналистов, их жен, сестер, матерей и тетушек. Это было самое большое сборище людей, на каком доводилось присутствовать Софи.

Поскольку все мужчины были одеты одинаково, ей не сразу удалось обнаружить того, кого она искала. От черных фраков, белых рубашек и белых жилетов рябило в глазах. Что, если он вообще не пришел, подумала Софи, и тут Беатрис шепотом произнесла:

– Смотри, вон стоит герцог!

Она сказала это так, как будто, гуляя в Центральном парке Нью-Йорка, увидела куропатку.

Софи приняла равнодушный вид и кивнула:

– Да, верно.

У Беатрис от удивления расширились глаза.

– И это все, что ты можешь сказать?

Софи усмехнулась и открыла свой веер.

– А разве этого мало?

Прошло еще около получаса, прежде чем Софи оказалась в том же конце зала, где находился герцог. Даже в столь изысканной толпе он выделялся и выглядел импозантным и величественным.

Герцог был увлечен разговором с каким-то джентльменом, но когда он поднес к губам шампанское, Софи через стекло бокала увидела блеск в его зеленых глазах за темными густыми ресницами. Она откровенно улыбнулась ему, и когда он в ответ наклонил голову, многозначительно подняв бровь, Софи почувствовала, что у нее подкосились колени. Ей безумно хотелось поговорить с ним в этот вечер. И еще ей хотелось быть достаточно близко от него, чтобы видеть глубину его глаз. А больше всего ей хотелось услышать его голос, произносящий ее имя.

Через несколько мгновений герцог уже стоял рядом с ней, высокий и учтиво улыбающийся. Поздоровавшись со стоявшим рядом банкиром, герцог обменялся с ними несколькими незначительными фразами, а затем обратился к Беатрис:

– Не возражаете ли вы, если я рискну похитить вашу дочь на некоторое время? Я хотел бы представить ее моей младшей сестре, которая давно хочет познакомиться с Софи.

Лицо Беатрис осветилось радостью, как будто внутри у нее загорелась лампа.

– Ну конечно, нет, ваша светлость! Я уверена, что и Софи будет рада.

Кивнув, Джеймс предложил Софи руку, и они вместе пошли через зал.

– Рад, что вы пришли, – тихим голосом проговорил он, – я рассчитывал увидеть вас здесь.

– Я тоже надеялась, что вы придете... Разумеется, Софи могла бы сказать намного больше – сказать, что она не в состоянии думать ни о чем, кроме него, с того момента, когда они расстались на пороге дома графини, и что ей безумно хочется, чтобы он обнял ее и поцеловал прямо сейчас, в этом зале, и чтобы она смогла избавиться от этого болезненного ощущения «разъединенности».

Они подошли к молодой леди, той самой, обаятельной темноволосой девушке в светлом кремовом платье, которой герцог улыбался на балу у Уэлдонов. В этот вечер на ней было красивое голубое платье.

В тот момент, когда Софи поняла, что это сестра Джеймса, она почувствовала несказанное облегчение.

– Лили, я хочу представить тебе миссУилсон из Америки. Мисс Уилсон, это моя сестра, леди Лили Лэнгдон.

Софи протянула девушке руку:

– Мне очень приятно познакомиться с вами, леди Лэнгдон.

Джеймс наклонился к Софи и прошептал ей на ухо так, чтобы больше никто его не слышал:

– Правильная форма обращения – леди Лили.

Ощутив теплоту его дыхания, Софи вздрогнула.

– Леди Лили, – произнесла она, нисколько не смутившись тем, что он ее поправил. Наоборот, она была благодарна герцогу за то, что он пытался ей помочь.

– Лучше просто зовите меня Лили, – проговорила девушка.

Обе улыбнулись, и Софи показалось, что, если ей удастся поближе познакомиться с сестрой герцога, у них непременно установятся добрые отношения.

– Мне очень понравилось ваше платье. – Лили улыбнулась, и после этого они несколько минут говорили о новых веяниях в моде, в то время как Джеймс молча стоял и слушал.

– Не пора ли нам пройти к буфетному столу и посмотреть, что там есть? – предложила Лили. – Я, кажется, проголодалась.

– Не возражаю, – с улыбкой ответила Софи.

Сквозь толпу они направились к длинному, покрытому белой скатертью столу, на котором рядом с красивыми декоративными тарелками была расставлена самая разнообразная еда. Джеймс последовал за ними. Устрицы, салат из омаров, свежие, красиво нарезанные фрукты и гроздья винограда лежали на серебряных тарелках и в больших китайских вазах. Пирожные, конфеты, бисквиты, покрытые кремом, располагались вокруг красивых скульптур, сделанных из сахара. Софи, Джеймс и Лили шли вдоль стола, выбирая еду, беседуя и смеясь, и Софи хотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался.

Потом они прошли в маленькую гостиную, где было меньше народу. Лили и Софи уселись на диванчик возле стены, Джеймс же устроился на стуле напротив них. За его спиной виднелась красиво освещенная оранжерея, выглядевшая как зеленые джунгли.

Во время общего разговора Софи почувствовала какое-то скрытое напряжение между братом и сестрой и заметила раздражение, промелькнувшее в глазах девушки. Она предположила, что они недавно поспорили о чем-то весьма серьезном.

В это время еще две юные леди вошли в гостиную.

– О, смотрите, это Эвелин и Мэри! Я должна подойти и поздороваться с ними. – Лили встала и направилась к своим приятельницам, а Софи осталась наедине с Джеймсом, у огромного мраморного камина, в котором не было огня.

– Ваша сестра – очень обаятельная девушка, – заметила Софи.

– Да, но она своенравна и чересчур легкомысленна.

Взглянув на Лили, весело болтавшую с подругами, Софи подумала, что, возможно, Джеймс прав.

– Я почувствовала, что между вами не все в порядке. Она чем-то обеспокоена.

Джеймс тоже посмотрел на сестру – ее красивый профиль удачно освещали ярко горящие свечи.

– У нас недавно был неприятный разговор относительно ее замужества.

Софи постаралась не показать, что была шокирована.

– Замужества? – переспросила она. – Но ведь ваша сестра – совсем еще ребенок!

– Именно это я и пытался ей объяснить. Мать отдала бы ее замуж не сегодня, так завтра, если бы могла, но я сказал Лили, что ей рано об этом беспокоиться. Вот только она не поняла, что я на ее стороне, и обиделась на меня. Ей показалось, что я считаю ее еще не созревшей для настоящей страсти.

Софи сочувственно улыбнулась:

– Пусть она разберется сама. Уверена, со временем ваша сестра встретит кого-нибудь вполне достойного, кто окажется подходящим кандидатом для нее.

Джеймс внимательно посмотрел на Софи. Черты лица его смягчились, и он добродушно улыбнулся:

– Как это стало возможным, что мы смогли оказаться наедине в такой сутолоке?

Софи тоже улыбнулась:

– Я рада этому.

– Я тоже, – ответил он, придвигаясь ближе к ней. Глядя на его мускулистые длинные ноги, Софи почувствовала беспокойство и постаралась отвести взгляд.

– Пару дней назад, когда мы с вами любовались картинами, мы тоже были почти одни...

Софи вздрогнула.

– Да, я много думала о тех картинах, особенно о картине Рембрандта. Мы как будто оказались свидетелями чего-то очень личного. – Она замолчала и посмотрела вдаль.

Все это время Джеймс пристально разглядывал ее, и ей казалось, что он видит что-то совершенно особенное, скрытое в ней.

– Насколько я знаю, в этом доме есть еще одна работа Рембрандта, – герцог указал рукой на соседний зал, – его автопортрет.

Софи посмотрела на дверь зала, потом на Лили, все еще беседовавшую с приятельницами у противоположной стены гостиной. Может она пойти вдвоем с Джеймсом в соседнюю комнату, в которой, как казалось, никого не было? Или ей не следует этого делать? Даже находясь напротив Джеймса в небольшой гостиной, она ощущала себя слишком далеко от него, чувствовала их «разъединенность», и ей ужасно хотелось это преодолеть.

Софи не могла понять, было ли это только физическим влечением, она только чувствовала, что горячее, как пламя, желание овладевает ею и грозит окончательно отключить ее здравый смысл. Наконец Софи кивнула:

– Я с большим удовольствием посмотрю картину. Надеюсь, Лили увидит, куда мы пошли.

В этот момент Лили действительно обернулась, и, значит, она не могла не заметить, куда они направились из гостиной.

Джеймс и Софи пересекли пустую комнату. Стук ее каблуков по мраморному полу эхом отдавался у них над головами. Софи взглянула на красивый потолок высоко над ними, и ей отчего-то стало не по себе. Хотя она всегда считала, что придерживается вполне либеральных взглядов, неловкость ее только усиливалась.

– Вот, это здесь, – проговорил Джеймс, указывая на картину, висевшую у основания широкой лестницы.

Софи остановилась и попыталась выкинуть из головы размышления о том, где и с кем она находится. Несколько минут она просто молча смотрела на портрет.

– Этот человек выглядит весьма благородно.

– Да, – согласился Джеймс, – и вполне уверен в себе.

– Но кроме этого, он еще очень печален. Посмотрите на его глаза.

Рассматривая картину, Софи чувствовала, что герцог исподтишка изучает ее.

– Вас часто интересуют другие люди?

Софи пожала плечами:

– Думаю, что да. Люди – это всегда загадка, не правда ли? Вы никогда не знаете, что происходит в голове или в сердце человека, и даже если он расскажет вам об этом, вы никогда не уверены, что он открыл вам все.

Герцог не отводил от нее глаз.

– По-моему, вы самая изумительная женщина из всех, кого я когда-либо встречал.

Сердце Софи застучало с невероятной скоростью. Взгляды их встретились, и ей приходилось бороться со своим желанием коснуться рукой его губ. Джеймс обернулся и посмотрел через плечо. Вокруг все еще не было никого, хотя Софи слышала отдаленные голоса и жизнерадостный смех Лили и ее подруг.

Джеймс дотронулся пальцем до ее щеки, и она испугалась, что может растаять прямо тут же, в зале.

– Я хочу поцеловать вас, Софи.

Ноги у нее стали ватными. Она хотела сказать, что им не следует находиться тут одним. Ей непременно следовало это сказать. Но помимо ее воли с языка у нее сорвались совсем другие слова:

– Я бы очень хотела, чтобы вы это сделали.

Взяв спутницу за руку своей большой, горячей и сильной рукой, герцог повел ее за угол, в небольшой альков. При этом Софи прекрасно понимала, что делает что-то совершенно недопустимое, но этот мужчина, этот обаятельный соблазнитель воспламенил такой огонь у нее внутри, о котором она могла только мечтать в скучных, душных гостиных Нью-Йорка, вконец смирившись с мыслью о том, что бесцветные и бессмысленные события в ее жизни будут сменяться другими, столь же безрадостными. Рядом с Джеймсом она впервые почувствовала себя ожившей и сильной.

«Помоги мне Бог», – подумала Софи, когда он медленно и осторожно коснулся губами ее губ.

Весь небогатый жизненный опыт не мог подготовить ее к нежности его поцелуя, к головокружительному ощущению его влажных губ, к приятной щекотке, которую вызывало поглаживание его большого пальца, и к ощущению нарушения ею всех правил приличия.

Софи знала, что поступает плохо, но не могла остановиться: сиюминутная ситуация волновала ее больше, чем все, что она до сих пор видела или делала.

Раскрыв губы, Софи почувствовала вкус его языка, и Джеймс, сделав еще один шаг, обнял ее. Их «разъединенность», наконец, исчезла, и она прижалась к нему с отчаянием, которое показалось ей почти пугающим. А когда она застонала, Джеймс тоже произнес какой-то неопределенный звук, исходивший откуда-то из глубины его горла. Теперь Софи не сомневалась: у него, как и у нее, голова кружится от страсти и желания.

Еще до того как она смогла осознать, что происходит, герцог взял ее за руку и повел за собой. Обернувшись, Софи посмотрела, не видит ли их кто-нибудь, но позади никого не оказалось, и она послушно пошла с ним в оранжерею, что было абсолютно недопустимо по всем правилам приличия для юной леди и одинокого мужчины. К несчастью, у нее в голове не осталось ни одной разумной мысли, ею управляло одно неукротимое желание опять почувствовать руку Джеймса на своей коже, почувствовать вкус его губ, ощутить его тело, прижатое к ее груди.