ОБВИНЯЕМЫЙ, ВСТАНЬТЕ!
 
      1
 
      Я встал. На миг я снова увидел Глорию, как она сидит на скамеечке на набережной. Пуля только что пробила ей висок, еще даже не потекла кровь. Казалось, вспышка от выстрела, осветившая лицо Глории, еще не погасла. Все представлялось таким простым и таким ясным. Глория была совершенно расслаблена и спокойна. Удар пули чуть отвернул от меня ее голову; но по губам я видел, что она улыбается. Прокурор ошибался, когда говорил присяжным, что она умерла в агонии, оставшись темной ночью на берегу Тихого океана совсем одна, без друзей, наедине с безжалостным убийцей. Он во всем ошибался. Она совсем не мучилась. Была умиротворена и спокойна. И улыбалась. Тогда я впервые увидел, как она улыбается. Так как же она могла быть в агонии?
      И без друзей она тоже не была. Ее лучшим другом был я. Ее единственным другом. Так как же она могла умереть в одиночестве?

 
       СУЩЕСТВУЮТ ЛИ КАКИЕ-ЛИБО ЮРИДИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ, ПРЕПЯТСТВУЮЩИЕ ВЫНЕСЕНИЮ ПРИГОВОРА?
 
      2
 
      Что я на это мог сказать? Все знали, что Глорию убил я; единственного человека, который мог мне хоть чем-то помочь, не было в живых. Я просто стоял, смотрел на судью и качал головой. Мне нечем было защищаться.
      — Просите суд о снисхождении, — твердил назначенный моим защитником адвокат Эпштейн.
      — Что вы сказали? — спросил судья.
      — Ваша честь, — громко произнес Эпштейн, — мы отдаем себя на милость суда. Этот молодой человек признает, что убил ту девушку, но тем самым он лишь оказал ей услугу…
      Судья ударил по столу, глядя на меня.

 
       ЕСЛИ НЕ СУЩЕСТВУЕТ ЮРИДИЧЕСКИХ ОСНОВАНИЙ, ПРЕПЯТСТВУЮЩИХ ВЫНЕСЕНИЮ ПРИГОВОРА…
 
      3
 
      С Глорией мы познакомились при довольно забавных обстоятельствах. Она тоже пыталась попасть в кино, но это я узнал позже. Возвращался я однажды со студии «Парамаунт» по Мелроуз-стрит и слышу, кто-то кричит:
      — Эй! Эй!
      Я обернулся и увидел, как она бежит ко мне и машет рукой. Я остановился и помахал ей в ответ. Когда, задыхаясь, вся в поту, она добежала до меня, я вдруг понял, что совсем ее не знаю.
      — Проклятый автобус, — простонала она.
      Я огляделся и кварталом дальше увидел автобус, удаляющийся в сторону студий компании «Вестерн Юнион».
      — Ах вот оно что! — воскликнул я. — А я думал, вы машете мне…
      — С какой стати мне вам махать? — фыркнула она.
      Я рассмеялся:
      — Не знаю. Нам по пути?
      — Пожалуй, до «Вестерн» я спокойно могу дойти и пешком, — заявила она, и мы двинулись к павильонам киностудии.
      Так все это началось, эта история кажется мне очень странной и сегодня. Я вообще ничего не понимаю. Много раз думал о случившемся, но все равно не понимаю. Ведь убийства-то не было. Один человек пытался оказать другому услугу, и вдруг выясняется, что его за это убьют.
      Они собираются меня убить. Я точно знаю, каков будет приговор судьи. Стоит взглянуть на него, и становится ясно, что произнесет он его с радостью, и к тому же, я уверен, люди в зале тоже будут рады его услышать.
      Возьмем дни нашего с Глорией знакомства. Чувствовал я себя в тот день неважно: все еще был немного простужен, но все равно заглянул в «Парамаунт», потому что Штернберг снимал там какой-то фильм о России, и я подумал, вдруг и мне на студии перепадет какая-нибудь работенка. Я всегда говорил себе: «Что может быть лучше, чем работать на Штернберга, Мамуляна или Болеславского?.. Ты получаешь зарплату за то, что наблюдаешь за их работой над фильмом, и вдобавок кое-что узнаешь о композиции, о верном темпе, об углах съемки…» Ну, в общем, я и заглянул в «Парамаунт».
      Внутрь я не попал и потому простоял у ворот до обеда, пока не появился один из ассистентов Штернберга, вышедший перекусить. Я увязался за ним и спросил, есть ли хоть какой-то шанс попасть в массовку.
      — Никакого, — сказал он и ударился в объяснения, что фон Штернберг статистов в свои фильмы отбирает очень тщательно и неизвестно кого не берет.
      Я подумал, что заявить такое человеку может только хам, но знал, в чем крылась причина такого ответа: мой костюм едва ли мог служить мне хорошей рекламой.
      — Разве это не костюмный фильм? — спросил я.
      — Всех статистов нам подобрало агентство, — заявил он и поспешил от меня отделаться.
      Больше я никуда уже не собирался, просто катался в своем «роллс-ройсе», а люди показывали на меня пальцем и говорили, что я величайший режиссер на свете… и вдруг услышал крик Глории… Ну, теперь вам, должно быть, ясно, как завязываются подобные знакомства? И вот мы шагали по Мелроуз-стрит в сторону «Вестерн Юнион» и оживленно болтали; когда мы подошли к студии, я уже знал, что зовут ее Глория Битти, и что она статистка, и что ей ну никак не везет; и ей тоже кое-что стало известно обо мне. Очень она мне понравилась.
      Вместе с подругами она снимала маленькую квартирку неподалеку от Беверли, я же обитал всего в нескольких кварталах от их дома, так что снова мы с Глорией встретились в тот же вечер. Собственно, во всем виноват именно этот первый вечер, но и сегодня я не возьму грех на душу, не скажу, что сожалею о нашей встрече. У меня было всего семь долларов, я их заработал, отпуская содовую в магазине (подменял одного приятеля, подруга которого залетела, и ему пришлось везти ее в Санта-Барбару на аборт), и потому я спросил Глорию, что она предпочтет: пойти в кино или посидеть в парке.
      — В каком парке? — поинтересовалась она.
      — Ну, есть тут один неплохой.
      — Ладно, — согласилась она, — все равно фильмами я уже сыта по горло. Провалиться мне на этом месте, если я не лучшая актриса, чем большинство девиц, что в них играют. Пойдем посидим, на людей поглядим…
      Я был рад, что она выбрала парк. Там всегда было здорово и спокойно. Дивное место для отдыха. Парк был невелик, примерно с квартал, но зато благодаря густой и обильной растительности — повсюду росли пальмы ярдов по двадцать высотой, с растрепанными хохолками наверху — в нем было много тени. Очутившись в этом парке, любой человек чувствовал себя в безопасности. В своих фантазиях я часто представлял себе, что пальмы — это солдаты в шлемах с перьями, моя личная стража, охраняющая мой собственный остров…
      Парк был просто создан для отдыха. Сквозь пальмы виднелись ряды зданий, громоздкие силуэты домов с красной светящейся рекламой на крышах, багровое зарево от которой заливало все небо. Но если вам хотелось забыть обо всем этом, стоило только попристальнее вглядеться в окружающую вас зелень, и тотчас же привычные суета и шум города начинали отступать.
      — Я раньше не замечала этого парка, — протянула Глория.
      — А мне тут нравится. — Я снял пиджак и расстелил его на газоне, чтобы она могла сесть. — Я хожу сюда несколько раз в неделю.
      — Тогда тебе здесь действительно нравится, — согласилась она и опустилась на землю.
      — Давно ты в Голливуде? — спросил я.
      — Около года. Я уже снялась в четырех фильмах. Могло быть и больше, но агентство не хочет ставить меня на учет.
      — Меня тоже, — кивнул я.
      Если в агентстве по подбору актеров вас не ставят на учет, шансов сниматься у вас практически нет. Обычно с больших студий звонят в агентство и говорят, что нужны шесть шведов, или четыре грека, или два типичных чешских крестьянина, или шесть княгинь, а уж агентство по своей картотеке подбирает подходящих актеров. Мне было совершенно ясно, почему Глорию не ставили на учет. Слишком светлые волосы, слишком мала ростом и старовато выглядит. В нарядном платье она могла бы смотреться эффектно, но и тогда никто не назвал бы ее красавицей.
      — Удалось тебе познакомиться с кем-нибудь, кто может помочь? — спросил я.
      — Как в этой публике угадать, кто может помочь, а кто нет? Сегодня он электрик, а завтра продюсер. Единственная возможность поймать крупную рыбу — это прыгнуть на капот его или ее автомобиля, когда он будет проезжать мимо. И откуда мне знать, кто из звезд, из всех этих дам или господ, действительно захочет помочь мне? Последнее время, судя по тому, что я здесь вижу, мне все больше кажется, что я занималась не тем полом…
      — А как ты вообще попала в Голливуд?
      — Ну… сама не знаю… — задумалась она ненадолго. — Но это все равно лучше, чем жизнь, которую я вела дома.
      Я спросил, откуда она.
      — Из Техаса. Из Западного Техаса. Был там когда-нибудь?
      — Нет, я из Арканзаса.
      — Ну, в Западном Техасе просто кошмар, — вздохнула она. — Я жила у дяди с тетушкой. Дядя работал на железной дороге. Видела я его раз, максимум два в неделю. И слава Богу.
      Она запнулась, ничего больше не сказала и уставилась на багровое зарево, дрожавшее над домами.
      — Но у тебя все же был дом, — заметил я.
      — Это ты так считаешь. Мне казалось по-другому. Когда дядя приезжал домой, он вечно лез ко мне и хватал за что попало, а когда его не было, мы непрерывно цапались с теткой. Старая дура боялась, что о нас с ее муженьком будут сплетничать…
      «Да, хороши родственнички!» — подумал я.
      — Ну вот, и я в конце концов сбежала в Даллас, — продолжала она. — Был там когда-нибудь?
      — В Техасе в жизни не был.
      — И ничего не потерял, — кивнула она. — Я не могла найти работу, и тогда мне пришло в голову спереть что-нибудь в магазине, пусть полиция обо мне позаботится.
      — Недурная идея, — признал я.
      — Роскошная, — подхватила она мои слова. — Только ничего не вышло. Меня арестовали, факт, но детективы пожалели меня и отпустили. Чтобы не подохнуть с голоду, я стала жить с одним сирийцем, торговавшим сосисками на углу за мэрией. А он поддавал. И к тому же жевал табак… Был ты когда-нибудь в постели с типом, который поддает?
      — Думаю, нет, — хмыкнул я.
      — Впрочем, я бы и это пережила, — продолжала она. — Но когда он заявил, что отблагодарить его я смогу тем, что он будет трахать меня на кухонном столе, я не выдержала. И через пару дней приняла яд.
      «Господи Боже!» — воскликнул я в душе.
      — Но приняла слишком мало, мне только плохо стало. Бр-р, до сих пор чувствую эти боли в желудке. Неделю меня продержали в больнице. Ну, а там мне пришло в голову отправиться в Голливуд.
      — Почему именно в больнице? — спросил я.
      — А я там читала все эти журналы про кино. Когда меня выписали, вышла на дорогу голосовать попуткам. Ну, разве не смешно?..
      — Пожалуй, да, — попытался я усмехнуться. — У тебя нет родных?
      — Уже нет. Отец погиб в войну во Франции. Я бы тоже хотела… погибнуть на войне.
      — А почему бы тебе не наплевать на всех этих киношников? — спросил я.
      — А зачем? Ведь тут я за ночь могу стать звездой. Возьми хотя бы Хепберн, Маргарет Салливен или Джозефину Хатчисон… Но я скажу, что бы я сделала, если бы у меня хватило духу: прыгнула бы из окна, или легла под трамвай, или еще что…
      — Это чувство мне знакомо, — заметил я, — да, знакомо.
      — Мне кажется странным, — продолжала она, — что так много возни с живыми и так мало — с умирающими Почему все эти высоколобые ученые думают над тем, чтобы продлить жизнь, хотя надо бы найти средства, чтобы приятно с ней покончить. На свете наверняка полно людей вроде меня, которые хотят умереть, только духу не хватает…
      — Я понимаю, что ты имеешь в виду, — кивнул я, — прекрасно понимаю.
      Потом мы оба помолчали.
      — Одна приятельница уговаривала меня записаться на танцевальный марафон на пляже, — сказала она. — Еда и ночлег задаром, пока выдерживаешь; а если выиграешь, получишь тысячу долларов.
      — Еда задаром — звучит заманчиво.
      — И это еще не главное. На марафон ходит уйма продюсеров и режиссеров. Всегда есть шанс, что тебя заметят и возьмут на роль в каком-нибудь фильме… Что скажешь?
      — Я? Куда там, я не умею танцевать…
      — И не надо, достаточно просто двигаться.
      — Лучше и пробовать не буду — вздохнул я. — Я был серьезно болен. Подхватил желудочный грипп и чуть не умер. Настолько ослаб, что до туалета ползал на четвереньках. Нет, лучше уж я и пытаться не буду, — покачал я головой.
      — Когда это было?
      — Неделю назад.
      — Тогда ты уже в порядке.
      — Нет, не совсем… лучше не пробовать. Могут быть рецидивы…
      — Я бы за тобой приглядела.
      — Может быть, через неделю, — начал я.
      — Через неделю будет поздно. Да у тебя и сейчас сил — дай бог всякому, — сказала она.

 
       РУКОВОДСТВУЯСЬ ЗАКОНОМ, СУД РЕШИЛ…
 
      4
 
      Танцевальный марафон проходил в курзале на молу у пляжа, в огромном старом бараке, где когда-то был танцевальный зал. Барак стоял на сваях, и под ногами у нас днем и ночью шумел океан. Я чувствовал, как он дышит, чувствовал кончиками пальцев ног, словно через стетоскоп.
      Внутри была паркетная площадка для танцующих, десять ярдов в ширину и почти шестьдесят в длину, вокруг нее с трех сторон — ложи с креслами, а за ними скамьи, как в цирке, для публики попроще. В конце площадки возвышался помост для оркестра. Играл оркестр только ночью, и хорошим его при всем желании назвать было нельзя. Днем приходилось довольствоваться той музыкой, что удавалось поймать по радио, — нам ее транслировали через репродукторы. Чаще всего — слишком громко, так что весь зал сотрясался от грохота. Были там распорядитель, в чьи обязанности входила забота о том, чтобы посетители чувствовали себя как дома; два арбитра, которые сновали между танцующими и наблюдали за порядком на площадке; два вышибалы, две медсестры и даже доктор на случай, если кому понадобится неотложная помощь. Правда, доктор тот не слишком походил на врача — был слишком молод.
      Для участия в танцевальном марафоне записались сто сорок четыре пары, но шестьдесят одна отпала уже в первую неделю. По правилам танцевать полагалось час пятьдесят. Потом следовал десятиминутный перерыв на отдых, при желании в это время можно было вздремнуть. Только за те же десять минут надо было еще и побриться, или умыться, или сделать массаж ног — в общем, успеть все, что нужно.
      Хуже всего была первая неделя. Ноги у всех опухли, а под нами без устали шумел прибой, разбиваясь о сваи. До танцевального марафона я всегда любил Тихий океан и все мне в нем нравилось: название, бескрайность, цвет и запах… Я мог часами сидеть, глядя на него, думать о кораблях, куда они уплывают и почему никогда не возвращаются, о Китае и южных морях, да о чем угодно… Но теперь с этим покончено. Я сыт Тихим океаном по горло. И мне наплевать, увижу я его еще когда-нибудь или нет.
      Пожалуй, нет. Об этом позаботится судья.
      Тертые ребята, имевшие в подобных делах немалый опыт, говорили нам с Глорией, что единственная возможность выстоять в таком марафоне — это иметь четкую систему использования десятиминутных перерывов: нужно научиться жевать бутерброд и одновременно бриться, научиться есть по дороге в туалет или же когда тебе массируют ноги, научиться читать газеты танцуя, научиться спать на плече у партнера; но все это были профессиональные фокусы, требовавшие навыка. Для нас с Глорией они оказались слишком сложными.
      Я выяснил, что почти половина участников — профессионалы. Жили они тем, что участвовали в танцевальных марафонах, проводимых по всей Америке, некоторые даже ездили на попутках из города в город. Остальные были обыкновенными парнями и девушками, вроде меня и Глории.
      По время марафона мы подружились с парой номер тринадцать — с Джеймсом и Руби Бэйтс из какого-то городишки в Северной Пенсильвании. Это был их восьмой танцевальный марафон; в Оклахоме они продержались 1235 часов и выиграли приз в 1500 долларов. Еще несколько пар утверждали, что они выигрывали тут или там, но о Джеймсе и Руби я знал, что они выдержат до самого финиша. Разве что Руби раньше родит. Она была на пятом месяце.
      — Что это с Глорией? — спросил меня как-то Джеймс, когда мы возвращались после короткого отдыха на площадку.
      — Ничего. Что ты имеешь в виду? — спросил я. Но я-то знал, в чем дело. Глория опять взялась за свое.
      — Она все время твердит Руби, что та дура, раз хочет оставить ребенка. Глория уговаривает ее сделать аборт.
      — Не понимаю, как Глория может говорить такие вещи, — постарался я смягчить ситуацию.
      — Знаешь, ты скажи ей, пусть оставит Руби в покое, — сказал Джеймс.
      Когда раздалась сирена, дав нам старт в двести шестнадцатым раз, я передал Глории слова Джеймса.
      — Наплюй, — фыркнула она. — Что он может об этом знать?
      — Не понимаю, почему им не завести ребенка, если хочется. Это же их дело, — возразил я. — И я не хочу злить Джеймса. Он на этих танцах собаку съел и уже не раз помогал нам сонетами. Что мы будем делать, если он на нас рассердится?
      — Ну как же ей не стыдно заводить ребенка, — настаивала Глория. — Зачем рожать ребенка, если у них нет средств, чтобы о нем позаботиться?
      — Откуда ты знаешь, что у них нет средств? — спросил я.
      — А что им тут делать, если бы это было не так? И она еще заявляет: «У всех есть дети…»
      — Куда там, у всех… — заметил я.
      — А тебе-то откуда знать? Тебе было бы лучше вообще не появляться на свет…
      — Возможно, и так, — согласился я и тут же, чтобы сменить тему, спросил ее: — Как ты себя чувствуешь?
      — Как всегда, ни к черту, — буркнула она. — Господи, стрелка на часах совсем не движется!
      На помосте у распорядителя был большой транспарант с нарисованными на нем цифрами, обозначающими время. Сейчас стрелка указывала на 216. Над ней была табличка:
 
      Протанцовано часов: 216
      Осталось пар: 83
 
      — Как твои ноги?
      — Чертова слабость еще не прошла, — пожаловался я. — Этот грипп — жуткая вещь.
      — Некоторые девицы думают, что для победы надо будет продержаться по меньшей мере две тысячи часов, — произнесла вдруг Глория.
      — Надеюсь, нет, — содрогнулся я. — Не верю, что кто-то сможет столько выдержать.
      — У меня уже туфли разваливаются, — сказала Глория. — Если не подсуетимся и не найдем спонсора, я скоро останусь босиком.
      Спонсором участников обычно становилась какая-нибудь компания или фирма, предоставляющая паре свитера со своей рекламой и обеспечивающая их за это всем необходимым.
      Мимо нас проплыли Джеймс и Руби.
      — Ты ей сказал? — спросил Джеймс, не глядя на меня. Я кивнул.
      — Подожди-ка минутку, — возмутилась Глория, когда они уже начали удаляться. — Это что ты себе позволяешь — договариваешься с ним за моей спиной?
      — Скажи своей цаце, пусть лучше оставит нас в покое, — сказал Джеймс, по-прежнему обращаясь только ко мне.
      Глория собиралась ответить, но, прежде чем ей это удалось, я оттащил ее подальше. Только скандалов нам не хватало.
      — Засранец чертов, — бросила она.
      — Он возмущен, — сказал я. — И к чему все это?
      — А ну пойдем, — не унималась она. — Я ему покажу покой…
      — Глория, — заметил я, — не лучше ли тебе последить за собой?
      — Потише, потише, ребята, — шикнул кто-то. Я оглянулся. .Это был один из арбитров, Ролло Петерс.
      — Да пошел ты… — огрызнулась Глория. Я почувствовал, как напряглись под моей рукой мышцы ее спины
      — Тихо. Прекратите, — настаивал Ролло. — Вас слышат люди в ложах. Соображаете, где вы? В кабаке, что ли?
      — Кабак бы не помешал, — буркнула Глория.
      — Что да, то да, — поддержал я.
      — Я вас предупредил, — насупился Ролло. — Повторять не буду. Зрители таких вещей не переносят.
      — Зрители? Где ты их видишь? — съязвила Глория.
      — Не беспокойтесь, оставьте это нам. — Ролло пронзил меня взглядом.
      — Ну да, точно, — согласился я.
      Он подул в свисток, и все остановились. Некоторые пары к этому времени вообще едва двигались, лишь бы их не дисквалифицировали.
      — Отлично, дети мои, — сказал он, — а теперь устроим небольшой забег.
      — Небольшой забег, ребята! — объявил в микрофон распорядитель Рокки Граво. Его голос из репродуктора разнесся по всему залу и перекрыл шум прибоя.
      — Небольшой забег вокруг площадки… Попрошу музыку! — крикнул он оркестру, и оркестр заиграл. Пары поневоле зашевелились поживее.
      Забег продолжался минуты две, а когда кончился, Рокки личным примером вызвал аплодисменты и потом сказал в микрофон:
      — Взгляните на пашу молодежь, дамы и господа. Свеженькие как огурчики после двухсот шестнадцати часов всемирного чемпионата по танцевальному марафону, состязаний в мастерстве и выносливости. Ребятам гарантировано семиразовое питание — три главных блюда и четыре легкие закуски. Некоторые за время состязаний даже прибавили в весе; штат наших врачей и медсестер находится наготове и неустанно заботится о том, чтобы все участники были в наилучшей спортивной форме. А теперь я попрошу пару номер четыре, Марио Петрони и Джеки Миллер, о сольном выступлении. Ну, покажитесь нам, номер четыре. Вот они, дамы и господа, не чудесная ли парочка?!.
      Нескладный итальянец Марио Петрони и щуплая блондинка Джеки Миллер под жидкие аплодисменты поднялись на сцену. Они что-то сказали Рокки, а потом принялись отбивать чечетку, причем делали это очень плохо Впрочем, казалось, ни Марио, ни Джеки не отдавали себе отчета, что их чечетка никуда не годится. Когда они закончили, несколько человек бросили на площадку монеты.
      — Погуще, дорогие друзья, — призвал Рокки. — Пусть прольется серебряный дождь! Погуще, погуще.
      О площадку звякнули еще несколько монет. Марио и Джеки их собрали, проходя возле нас.
      — Сколько? — спросила Глория.
      — Семьдесят пять центов, — ответила Джеки.
      — Откуда ты, малышка? — спросила Глория.
      — Из Алабамы.
      — Это и видно.
      — Нам бы тоже нужно подготовить номер, — сказала Глории. — Немного подзаработать не помешает.
      — Радуйтесь, что ничего не умеете, — вмешался Марио, — эти выступления — лишняя морока, да и ногам не на пользу.
      — Вы уже слышали насчет дерби? — спросила Джеки.
      — А что это?
      — Какие-то гонки, кажется. В следующем перерыве нам, видимо, скажут, в чем дело.
      — Да, дело начинает забирать круче, — заметила Глория.

 
       ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЕ — СОВЕРШЕНИЕ УБИЙСТВА ПЕРВОЙ СТЕПЕНИ…
 
      5
 
      В раздевалке Рокки Граво представил нам Винцента (Сокса) Дональда, одного из организаторов марафона.
      — Послушайте, ребята, — сказал Сокс, — не расстраиваетесь из-за того, что люди пока почти не ходят на марафон. Чтобы раскрутить подобное мероприятие, нужно время. Вот мы и решили придумать нечто совершенно новое, что наверняка привлечет зрителей. А теперь я расскажу, о чем речь. Мы нарисуем на площадке овальную беговую дорожку, ну как на стадионах, и каждый вечер здесь будут проводиться пятнадцатиминутные забеги. Участвуют все пары. Проигравшие дисквалифицируются. Гарантирую, после этого сюда повалят толпы народу.
      — Ну да, включая безбилетников, — хмыкнул кто-то.
      — Внутри овала разместим несколько раскладушек, — продолжал Сокс, — и доктор со своим персоналом по время дерби будут наготове. Если кто-то из участников сойдет с дистанции, его партнеру два круга будуг засчитывать за один. Вот увидите, ребятки, народ к нам так и повалит. Подождите, если дела пойдут, тут еще появятся тузы из Голливуда… Ну а что с питанием? У кого-нибудь есть жалобы? Отлично, ребята, мне это нравится. Если вы поддержите нас, мы поддержим вас.
      И мы вернулись на площадку. Никто из участников не нашел что возразить. Видно, они считали хорошей идеей все, что способно привлечь сюда людей. Когда я присел на барьер, ко мне подошел Ролло. Оставались еще две минуты перерыва перед новым двухчасовым туром.
      — Не сердись на то, что я тебе говорил, — сказал он. — К тебе это не относится, только к Глории.
      — Я знаю. Глория в порядке. Просто она зла на весь свет, вот и все.
      — Постарайся ее утихомирить.
      — Тяжело, но сделаю, что смогу, — пообещал я.
      Потом взглянул на дверь женской раздевалки и с удивлением увидел, что Глория и Руби выходят на площадку вместе. Я пошел им навстречу.
      — Что ты думаешь о дерби? — спросил я Глорию.
      — Лучший способ от нас избавиться, — ответила она.
      Свисток возвестил о начале следующего тура.
      — Сегодня тут не больше ста человек, — заметил я.
      Я положил руку Глории на плечи, она обняла меня за талию, и так мы ходили по паркету. Это разрешалось. Первую неделю марафона нужно было танцевать все время, но потом уже было достаточно просто непрерывно двигаться. Вдруг я увидел Джеймса и Руби, они приближались к нам, и по лицу Джеймса я понял — что-то не в порядке. Хотел было избежать встречи, но деваться было некуда.
      — Я тебе говорил, чтобы ты оставила мою жену в покое. Ты что, не слышала? — накинулся он на Глорию.
      — Пошел ты в джунгли, орангутанг, — огрызнулась она.
      — Минутку, — вмешался я, — что происходит?
      — Она опять приставала к Руби! — рявкнул Джеймс. — Только отвернусь, она ее снова донимает.
      — Да плюнь ты, Джим, — сказала Руби, пытаясь оттащить мужа в сторону.
      — Нет, не плюну. Я же говорил тебе, чтобы ты держала язык за зубами, ты что, забыла?
      — Иди-ка ты отлей…
      Прежде чем Глория успела договорить, он заехал ей так, что она больно стукнулась о мое плечо. Оплеуха была жуткая. Этого я так оставить не мог и, размахнувшись, заехал кулаком Джиму в зубы. Он врезал мне левой под ложечку, и я полетел на пары, танцевавшие поблизости. Это меня и выручило, позволив не растянуться на паркете. Тут он бросился на меня, и мы с ним сцепились. Я пытался заехать ему коленом промеж ног, чтобы вырубить его. Это был мой единственный шанс.
      Над ухом залился свисток, и кто-то ухватил нас обоих. Это подоспел Ролло Петерс. Он-то нас и растащил.
      — Ну хватит, прекратите! — рявкнул он. — Что происходит?
      — Ничего, — сказал я.
      — Ничего, — сказала Руби.
      Ролло поднял руку и помахал стоявшему на сцене Рокки
      — Попрошу музыку, — произнес Рокки, и оркестр заиграл.
      — Ну, расходитесь, расходитесь, — разгонял Ролло танцоров, наблюдавших за стычкой, и те стали медленно расходиться по местам. — Пошли, пошли, — поторапливал он их.
      — В следующий раз я тебе глотку перережу! — крикнул напоследок Джеймс Глории.
      — Да иди ты на…! — не заставила себя ждать Глория.
      — Заткнись! — не выдержал я и утащил ее в угол, где мы остановились, переминаясь на месте. — Ты сдурела? — спросил я. — Почему бы тебе не оставить Руби в покое?
      — Не волнуйся, ей я больше слова не скажу, хочет плодить ублюдков — ее дело.
      — Здравствуй, Глория, — произнес чей-то голос.
      Мы оглянулись. В ложе, в первом ряду кресел у самого барьера сидела пожилая женщина. Я не знал, как ее зовут, но это была весьма приметая старушка. На марафон она ходила каждый вечер и всегда приносила с собой плед и ужин. Как-то вечером она завернулась в плед и осталась на всю ночь. Было ей лет шестьдесят пять.
      — Здравствуйте, — ответила Глория.
      — Что там случилось? — спросила старушка.
      — Ничего, — отмахнулась Глория. — Так, небольшая стычка.
      — Как вы себя чувствуете?
      — Все пройдет, — заверила Глория.
      — Моя фамилия Лейден, — представилась старушка. — А вы — та пара, за которую я болею.
      — Спасибо, — кивнул я.
      — Я тоже хотела участвовать, — продолжала миссис Лейден, — но меня не допустили. Мол, я слишком стара, но мне ведь только шестьдесят.
      — Ну, выглядите вы отлично, — заметил я.
      Мы с Глорией продолжали топтаться на месте, держась друг за друга и покачивая бедрами, — ведь нужно было все время двигаться. За спиной старушки в ложу вошли двое мужчин. Оба жевали нераскуренные сигары.
      — Копы, — шепнула Глория.
      — Нравится вам наш марафон? — спросил я миссис Лейден.
      — Очень, — ответила та. — Честно, очень. Такие очаровательные юноши и девушки…
      — Двигайтесь, ребята, двигайтесь, — бросил Ролло, проходя мимо. Кивнув миссис Лейден, мы немного отодвинулись.
      — Нет, это просто невозможно, — вздохнула Глория. — Ей бы сидеть дома и менять внучатам пеленки. Господи Боже, надеюсь, я до ее лет не доживу.
      — Откуда ты знаешь, что те ребята — сыскари? — спросил я.
      — У меня на них нюх, — ответила Глория. — Господи, эта старушенция просто невозможна. Видно, она просто помешана на таких штуках. С нее нужно бы брать приплату. — Она покачала головой и повторила. — Надеюсь, я до старости не доживу.
      Знакомство с миссис Лейден Глорию крайне расстроило. Она сказала, что та напоминает ей женщину из городка в Западном Техасе, где Глория раньше жила.
      — Смотри, пришла Элис Фэй, — сказала одна из девушек. — Видишь? Садится вон там, напротив.
      Среди зрителей действительно была Элис Фэй в сопровождении двух мужчин, которых я не знал.
      — Видишь ее? — спросил я Глорию.
      — И видеть не хочу.
      — Дамы и господа, — объявил Рокки в микрофон, — сегодня вечером мы имеем честь приветствовать среди нас одну из самых очаровательных звезд экрана, мисс Элис Фэй. Прошу аплодисменты, дамы и господа.
      Все начали хлопать, и мисс Фэй с улыбкой поклонилась. Сокс Дональд, сидевший в ложе недалеко от оркестра, тоже улыбался. Начинала появляться голливудская публика.
      — А ты не похлопаешь? — спросил я Глорию.
      — С какой стати? Чем она лучше меня?
      — Ты просто завидуешь, — сказал я.
      — Это ты, черт возьми, угадал, завидую. Пока сама я — никто, я завидую каждому, кто добился успеха. А ты нет?
      — Да, пожалуй, что нет, — ответил я.
      — Ну, тогда ты ненормальный.
      — Эй, глянь-ка, — перебил я ее.
      Оба сыскари покинули ложу миссис Лейден и теперь сидели с Соксом Дональдом. Почти соприкасаясь головами, они вглядывались в лист бумаги, который держал один из них.
      — Отлично, ребята, — сказал Рокки в микрофон. — А теперь, прежде чем вы уйдете на отдых, небольшой забег… Попрошу музыку, — бросил он оркестру и начал хлопать в ладоши и притопывать в такт музыке. Вскоре вместе с ним прихлопывала и притопывала вся публика.
      И вот мы все мотались вокруг площадки, не отрывая взглядов от минутной стрелки на часах, когда вдруг Кид Камм из пары номер восемнадцать начал бить свою партнершу по лицу. Придерживал девушку левой рукой, а правой безжалостно хлестал ее по щекам то слева, то справа. Но та не реагировала, ничего не воспринимала, стала просто как бревно. Потом захрипела и рухнула без сознания на паркет.