— Милый, с час назад звонил мистер У.Д. Ландри; он хотел напомнить, что на следующей неделе ты проводишь у него осмотр коров и быков перед большой животноводческой распродажей, — сообщила Джан, как только я вернулся с вечернего вызова. — Он хочет, чтобы ты приехал в понедельник как можно раньше, если возможно. Я сказала, что у тебя все записано и ты будешь у него с первым лучом солнца. Кроме того, он передает, что твой любимый пациент по-прежнему в отличной форме.
      Мистер У.Дж.Ландри был нашим самым крупным клиентом, не считая ливингстонского скотопригонного двора, правительства штата и федеральных властей, финансирующих программу по борьбе с бруцеллезом. Мистер У. Дж. (подчиненные порой называли его просто «мистер Двойной Дж.» владел в округе тысячами акров первосортного строевого леса, без перебоев снабжающими древесиной его огромный лесопильный завод, откуда потом во все концы света поставлялись высококачественные пиломатериалы. Однако я свел знакомство с ним и с его семьей благодаря их внушительному скотоводческому и коневодческому хозяйству.
      Герефордская ферма Ландри состояла из нескольких сотен акров обновленных пастбищ, где паслось около четырех сотен голов чистопородных герефордов и тридцать укрючных лошадей. Были там и псарни, битком набитые породистыми редбоунами и блютик-кунхаундами, готовыми сослужить ему верную службу, когда тот время от времени отправлялся на ночную охоту за енотом. Эти ценные животные были его гордостью и радостью, и всем им мистер У.Дж. стремился обеспечить самое что ни на есть лучшее медицинское обслуживание. Я заезжал на ферму по несколько раз в неделю, а иногда и ежедневно: там, где речь шла о защите своих инвестиций, мистер У.Дж. на расходы не скупился.

* * *

      Упомянутый им «мой любимый пациент», породистый бычок, сломал себе предплечье вскорости после того, как мы перебрались в Батлер. Мистер У.Дж. отыскал меня на одной из соседских ферм.
      — Док, один из ребят только что сбил трактором нашего лучшего теленка и поранил ему переднюю ногу. И тот теперь ступить на нее не может. Я был бы весьма признателен, если бы вы заехали его посмотреть. — Позже я узнал, что любое животное, к которому мистер У.Дж. меня вызывал, неизменно было его «самым лучшим». Повидимому, такова специфика всех скотоводов.
      Я вошел в хлев: трехсотфунтовый герефордский бычок лежал на толстом слое соломы, а вокруг сгрудились четверо работников, зорко и внимательно отслеживая каждое его движение. Мистер Ландри нервно расхаживал взад и вперед, на каждом шагу рявкая приказы:
      — Эдди, поосторожнее там с ногой! — предостерегал он. — Фред, следи, чтоб ему солома в глаз не попала! Ты смотри, ногу, ногу не повреди! Ой-ей! Его вроде как раздувать начинает, или нет, Док? Джимми, а ну, принеси Доку воды. Да уж, ногу разнесло здорово! Док, а укольчик ему нельзя какой-нибудь сделать? Ох, это ж наша гордость; лучше этого бычка у нас на ферме и не водилось. И почему это все беды вечно стрясаются с тем, что всех лучше?
      Я уже изрядно устал от его болтовни, а мне еще предстояло осмотреть пациента. Я опустился на колени и ощупал правую переднюю ногу пострадавшего. Мистер У.Дж. тараторил, не умолкая.
      — Ну что, Док, сломана? Сломана?
      Не отвечая, я продолжал пальпировать опухший участок. Когда я приподнял ногу левой рукой и осторожно попытался согнуть ее, теленок вздрогнул от боли.
      — Осторожно! Ему невмочь терпеть, верно? Сломана! Вот так я и знал! сетовал мистер У.Дж., меряя шагами хлев, качая головой и расшвыривая ногами солому.
      — Да, сэр, — осторожно согласился я. — Думаю, нога и впрямь сломана. Вот посмотрите-ка сюда, чуть ниже локтевого сустава. Я чуть сдвину ногу, а вы пощупайте вот здесь. Чувствуете — скрежещет?
      — Ох, да, еще как чувствую! — воскликнул он. — Это серьезно?
      — Ну, без рентгена с точностью сказать не могу, а аппарата у меня нет…
      — Вам нужен рентгеновский аппарат? — перебил он. — У нас есть рентгеновский аппарат! Мы просто-напросто свозим бычка в Батлер, в областной госпиталь западной Алабамы, и сделаем все, что нужно. Грузите-ка его в школьный автобус, ребятки.
      — Мистер Ландри, мне что-то не верится, чтобы в госпитале для людей согласились сделать рентген быку.
      — Ха, еще как согласятся, никуда не денутся! — негодующе отпарировал он. — Я сам, за свои денежки, купил эту штуку, я нанял техника, я председатель госпитальной коллегии! Не то чтобы я хотел воспользоваться своим положением и все такое, но если беспомощное животное нуждается в помощи, сдается мне, я имею право на рентгеновский снимок-другой, раз уж так приспичило!
      Позже я узнал, что мистер У.Дж. являлся также председателем правления банка, и по всему графству не нашлось бы такой муниципальной программы, которую он так или иначе не поддержал бы. Однако я никогда не слышал, чтобы сам он упоминал о своих щедрых вкладах на благо общины хоть словом, — если не считать этого одного-единственного случая с рентгеновским аппаратом.
      На мгновение я оцепенел, только представив себе, как бычка ввозят на кресле-каталке в двери приемного отделения «человеческого» госпиталя. А в следующую минуту я понял, что собеседник мой абсолютно серьезен: и в том, что касается его непререкаемого авторитета, и в том, что касается заботы о больных животных.
      — О'кей, — отозвался я. — Так может, вы туда позвоните и предупредите, что мы едем, а мы тем временем погрузим пациента в школьный автобус. Видавший виды автобус приспособили для доставки рабочих в лес и обратно, однако несколько задних сидений были убраны: на их место клали цепные пилы и прочее снаряжение лесорубов. Это-то пустое пространство отлично подходило на роль «санитарной кареты» для представителя бычачьего царства.
      Я ввел пациенту успокоительное, а мистер У.Дж. тем временем устремился прямиком к машине, — этот великолепный «Линкольн» он иногда использовал для перевозки заболевших телят с пастбища в хлев для лечения. Телефон обнаружился между двумя сиденьями; владелец пострадавшего бычка снял трубку и быстро соединился с госпиталем.
      — Здравствуйте, с кем я разговариваю? — вежливо осведомился он. И, после недолгой паузы, продолжил: — Миссис Моузли, это У.Дж.Ландри. Не могли бы вы позвать к телефону Уолтера? — На сей раз последовала пауза более долгая: миссис Моузли отбыла на поиски администратора.
      «До смерти любопытно послушать этот их разговор», — подумал я про себя, заканчивая вводить транквилизатор и переходя к внутривенным вливаниям. «Интересно, как Уолтер вывернется: не пустит же он, в самом деле, быка в госпиталь!»
      — День добрый, Уолтер. Это У.Дж., — решительно начал мистер Ландри. У меня тут бычок; ветеринар говорит, ему рентген сделать нужно. Если вы не возражаете, то мы…
      Здесь он прервался: видимо, Уолтер перебил его вопросом.
      — Да нет, нет, БЫЧОК, — с нажимом уточнил мистер Ландри. — Один из моих телят. Он ногу сломал.
      Последовавшая пауза затянулась на несколько секунд; Уолтер, по всей видимости, односложным ответом не ограничился.
      — Отлично, отлично; спасибо вам большое, — отвечал мистер Ландри. Нет, отдельного помещения нам не требуется. Мы просто сделаем ему рентген и, может статься, воспользуемся вашими лекарствами и все такое, если Док сочтет нужным; однако без кабинета неотложной помощи мы как-нибудь обойдемся. И все равно: благодарю вас за ваше великодушное предложение. Нет-нет, «скорая» нам тоже не нужна; мы отвезем бедолагу на моем школьном автобусе. Увидимся через несколько минут.
      Я застыл на месте, открыв рот и просто не веря ушам своим. Однако очень скоро мне пришлось вернуться к делам насущным: к тому времени во дворе собралась огромная толпа, и работники принялись грузить пациента через широкую заднюю дверь автобуса. Задача оказалась не из легких: требовалось приподнимать и толкать, при этом оберегая сломанную ногу и мой аппарат для внутривенного вливания, который осторожно нес один из моих медбратьев-ковбоев.
      — Осторожнее, да осторожнее же! — возопил мистер Ландри, вешая трубку и вскакивая с сиденья. Однако при таком количестве крепышей-лесорубов, чьи вздувшиеся мышцы служили поддержкой для дремлющего пациента и сбоку, и снизу, погрузка была завершена в рекордные сроки.
      В итоге к госпиталю выехал целый караван: «Линкольн» мистера Ландри катил впереди; его аварийная сигнализация предупреждающе подмигивала всем автомобилям, попавшимся нам по пути за те десять минут, что занимала дорога до больницы. Замыкали кавалькаду два пикапа, один — с фермы, а второй принадлежал любопытному соседу, который на всякий случай тоже включил передние фары. Он понятия не имел, что происходит, но в любом случае не собирался ничего упускать.
      Мы прибыли в госпиталь; мистер У.Дж. въехал на парковочную площадку, зарезервированную для докторов, и занял по меньшей мере три самых удобных места, поставив машину поперек. Автобус плавно развернулся и, дав задний ход, двинулся ко входу в приемное отделение. Вокруг, как я заметил, царила кипучая деятельность. У входа заняли позицию три медсестры; вооруженный планшет-блокнотом канцелярист расхаживал взад и вперед, и тут же, скрестив руки на груди, грозно хмурился санитар. Как и следовало ожидать, к месту событий собрались любопытные, — те, что «случайно» проезжали мимо и остановились полюбоваться на необычное зрелище, после того, как услышали о таковом по СВ радио. С каждой минутой толпа росла.
      Дверь приемного отделения резко распахнулась, двое дюжих санитаров выкатили передвижной столик — и на всех парах устремились к автобусу. Мистер Ландри взволнованно жестикулировал и отдавал распоряжения.
      — Вот сюда, сюда, ребятки, к автобусу. Да расступитесь же, дайте больному вздохнуть; пациент в очень тяжелом состоянии. Док, как там у него с пульсом? Ради Бога, не мучьте его!
      — Поберегись! — воскликнул один из санитаров, едва не сбив каталкой двух зрителей, протолкавшихся слишком близко.
      Даже будь пациент знаменитым футболистом или обожаемым президентом, большей суматохи, наверное, все равно не возникло бы. Мы медленно везли больного к дверям приемного отделения; мистер Ландри шествовал вперед, расчищая дорогу: одного движения его руки хватало, чтобы толпа расступилась. Под нос мне сунули лампу-вспышку: местный журналист, ни к кому конкретно не обращаясь, разразился потоком идиотских вопросов. Подкатили полисмен и помощник шерифа; взвизгнули тормоза, представители властей вышли из машин, надели огромные темные очки, несмотря на то, что уже смеркалось, поправили наплечные ремни и принялись ретиво принимать меры по ограждению места происшествия. Происходящее все больше напоминало хаос.
      — Будьте добры, скажите, где вы застрахованы? — осведомился канцелярист с планшет-блокнотом у Юниора, молодого наемного рабочего, поддерживающего голову бычка.
      — Это вы про меня, что ль? — уточнил Юниор, тыкая пальцем себе в грудь.
      — Да, сэр; кто ваш страхователь?
      — Мой страхователь — мистер Двойной Дж., ну, то есть мистер Двойной Дж. Ландри, стало быть! — гордо объявил он.
      Кое-кого слова Юниора изрядно позабавили; остальные даже внимания не обратили. В конце концов, в те дни так оно и было заведено: наниматель имел обыкновение заботиться об интересах своих наемных рабочих.
      Похоже, из всей толпы только я один твердо знал: бычка в госпиталь не допустят. И, разумеется, как только мы приблизились к открытой двери, путь нам преградила дородная медсестра.
      — Никаких быков я в свой госпиталь не впущу, и плевать мне на то, кто его хозяин! — объявила она. Последовали бурные дебаты, и в конце концов порешили, что техники выкатят передвижной рентгеновский аппарат ко входу и снимок сделают прямо там. Собственно говоря, ничего больше нам и не требовалось. Мне вовсе не улыбалось входить внутрь и нарушать безмятежный покой госпиталя.
      Пока мы ждали техников, я оглядывал крылья здания. Почти в каждом окне торчали головы: зрители от души наслаждались развитием событий. Одетые в пижаму больные, опираясь на костыли или на плечи друзей, наблюдали за необычной сценой. В других окнах я различал хрупких, — в чем только душа держится! — явно тяжелобольных старушек, приподнявшихся на постелях: они вытягивали шеи, тащили на себя кислородные шланги и во все глаза пялились на происходящее. Напротив, в родильном отделении, новоиспеченные матери в роскошных розовых халатах рядом с гордыми мужьями указывали на похрапывающего четвероногого пациента и с энтузиазмом махали друзьям, волей судьбы оказавшимся в толпе зрителей. Ну и фурор же мы произвели!
      — Док, а, Док! — закричал мистер Ландри. — Не уделите мне минуточку наедине? — Мы отошли к огромной кислородной камере за пределы слышимости толпы.
      — Я вот хотел спросить вас насчет… э-э-э… репродуктивных функций моего бычка, — зашептал он, оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто не подслушивает. — Этот рентген ведь ему как производителю не повредит, нет? Ну, то есть, видите ли, я слыхал, будто рентгеновские лучи иногда вызывают… э-э-э… стерильность.
      — Не думаю, чтобы доза столь небольшая вызвала какие-то проблемы, но на всякий случай мы попросим накрыть эту важную часть анатомии свинцовым фартуком, — сказал я. — Ну, просто для стопроцентной гарантии.
      Наконец-то появились техники с аппаратом. Секунд тридцать они опасливо оглядывали бычка со всех сторон, прежде чем произнести хоть слово.
      — Так что вам нужно-то, Док? — осведомились они, пока я пристраивал рентгенозащитный фартук так, чтобы закрыть пресловутый бычачий орган.
      — Думаю, сделаем рентгенограммы проксимального предплечья в латеральной, переднезадней и диагональной плоскостях. Кроме того, попытайтесь захватить также плечелучевое и плечелоктевое синовиальное соединение, — попросил я. Кое-кто из зевак уронил челюсть и закатил глаза, включая мозги на полную мощность и пытаясь понять хоть слово из моей тарабарщины.
      — Ага, и живенько там! — вклинился мистер У.Дж. — После этих ваших генограммов нам еще рентген делать! — Я прикусил язык и не стал сообщать ему, что рентгенограмма и рентгеновский снимок, в сущности, одно и то же.
      Несколько минут спустя мы уже стояли в рентгеновском кабинете, внимательно рассматривая снимки в обществе нескольких работников госпиталя. При виде столь странной анатомии молоденькая медсестра растерянно почесала в затылке.
      — Да это бычья нога, — небрежно обронил я.
      — Бычья? — переспросила она, широко раскрывая глаза.
      — Ага. Ну, знаете, теленочек мужеского пола. Маленькая воскресная коровка, — отвечал я. — Он вон там, во дворике приемного отделения. Сестра удалилась, все еще почесывая в голове карандашом через отверстие в медицинской шапочке.
      Прежде чем изложить диагноз мистеру У.Дж. (он не отходил от меня ни на шаг и, по мере того, как текли минуты, нервничал все больше), я тщательно изучил рентгенограммы. И локтевая, и лучевая кости были со всей очевидностью сломаны примерно в двух дюймах ниже локтя, и, насколько я мог судить, сустав затронут не был. Техник и еще один молодой человек, врач-интерн, надо думать, — тоже рассматривали снимки и вполголоса обменивались впечатлениями.
      — Локтевую кость, конечно же, придется зафиксировать пластинкой, пробормотал интерн. Он еще раз измерил угол смещения, внимательно рассмотрел кортикальные слои кости и произвел еще некоторые подсчеты.
      — Да, на лучевую кость тоже надо бы пластинку наложить, — авторитетно заявил он. — И как минимум две недели пациенту придется провести в постели или в кресле-каталке.
      — Мой бычок — и в кресле-каталке? — взревел мистер Ландри. — Да вы что, молодой человек, белены объелись?
      Новоиспеченные медики со всей очевидностью считали, что имеют дело с травмой какого-нибудь местного футболиста. Едва прозвучало слово «бычок», оба стремительно покинули место событий.
      Мистер У.Дж. был на грани нервного срыва. Ведь он уже больше часа терпеливо просидел в госпитале, дожидаясь медицинского диагноза и предписаний для своего ненаглядного рекордиста. Приняв, наконец, решение, я поманил его наружу.
      — Переломы чистые, никаких тебе расщеплений, и отломки почти не заходят один на другой, — сообщил я. — Думаю, мы отвезем его назад на ферму, соорудим что-то вроде Т-образной шины и иммобилизируем ногу. В мастерской шину сделать нетрудно: нам понадобятся толстые алюминиевые стержни, немного тонкого листового железа и побольше скотча и набивки.
      — Если надо, я пригоню в мастерскую всю бригаду как есть, — объявил мистер Ландри.
      Два часа спустя, с помощью умельца по имени Ли мы соорудили шину вполне сносную, хотя и жутко безобразную. Хотя действие транквилизатора уже прошло, пациент терпеливо позволил нам просверлить несколько дырок во внешних роговых стенках копыт, пропустить проволоку для перевязки тюков сперва в одно отверстие, затем в другое, а потом связать концы друг с другом. После чего мы примотали шину к ноге от зацепа до лопатки, израсходовав несколько рулонов четырехдюймовой парижской гипсовой повязки, и оставили это дело сохнуть.
      Когда мы, наконец, привели бычка в пристойный вид и вычистили стойло, картина обрисовалась вполне отрадная. Я гордился проделанной работой, хотя и волновался, не слишком ли тяжела эта шина для пациента и сумеет ли он подняться и ходить. Тычок-другой — и вот бычок уселся «на пятую точку», как это водится у представителей коровьего племени, и обнюхал чужеродную конструкцию, обхватившую его ногу.
      — Ему полагается вот так и сидеть всю ночь, чтобы живот не вздулся, наказал я.
      — О'кей, Эдди, — распорядился мистер Ландри. — Ты останешься здесь и будешь следить за ним до первого света. А ты, Би Джей, с утра пораньше заступишь на место Эдди. И смотрите, чтобы бычок не вздумал завалиться на бок! Пусть вот так все время и сидит. Все поняли? — Оба парня утвердительно закивали. Возможно, причина так и осталась для них загадкой, зато ту простую истину, что мистер Двойной Дж. отдал приказ, все понимали отлично.
      Следующим утром я явился на ферму около девяти и обнаружил, что бычок уже на ногах и поедает зерно из кастрюли, водруженной на складной табурет. Тут же стоял и мистер Ландри, проверяя корм на наличие инородных объектов, которые ни в коем случае не должны попасть в чувствительный пищеварительный тракт бесценного рекориста.
      Работники уже окрестили бычка Каталкиным — памятуя о рекомендации, прозвучавшей в госпитале. Каталкин отлично сжился с нашей шиной и вскоре наловчился передвигаться настолько резво, что нам пришлось добавить набивки ближе к копыту.
      Недель через шесть, постучав по дереву и сплюнув через плечо, шину мы сняли. И вот на землю упал последний грязный обрывок гипсовой повязки, — и обнаружилось, что на месте перелома образовалась превосходная костная мозоль. Когда мы позволили Каталкину подняться с земли, он неловко подергал ногой, — видимо, недоумевая, с какой бы стати она вдруг стала легче перышка. Затем неспешно и без труда сделал несколько шагов, и, невзирая на его явную слабость и на то, что он слегка прихрамывал, ступая на носок, мы все пришли к выводу, что пациент — на верном пути к выздоровлению.

* * *

      Спустя около года со времен несчастного случая с Каталкиным на герефордской ферме Ландри наступил долгожданный день большой распродажи. Согласно требованиям федерального правительства, бычков должным образом протестировали и оценили их половую способность; все они были вычищены, ухожены и безупречно расчесаны. Даже на копыта навели блеск: ну ни дать ни взять маникюр светской дамы! Скотозаводчики съехались со всей округи: все в лучших своих сапогах и шляпах, и у каждого — изрядно потрепанный каталог.
      Пока потенциальный покупатель осматривал и оценивал очередного привязанного бычка, по каталогу зачитывались все статистические сведения. Масса при рождении, отъемная масса, масса животного в годовалом возрасте, клички родителей и предков — все это тщательно учитывалось и отмечалось на страницах каталога. Я усмехнулся про себя, подумав, что посетители «Дейри Квин» ни малейшего представления не имеют о том, сколько научных данных, родословных и опыта заключает в себе рубленый бифштекс в гамбургере, оказавшемся перед ними на столе.
      Наконец, аукцион открылся. Мистер Ландри обратился к гостям с приветственным словом, представил свою семью, а затем рассказал о формировании стада. Затем с краткой речью выступили двое университетских ученых-зоологов и несколько заводчиков герефордов из западных краев. Когда меня пригласили засвидетельствовать тот факт, что скот находится в добром здравии, это явилось для меня настоящим шоком, однако я умудрился-таки выдавить из себя что-то насчет лептоспироза и справок о состоянии здоровья. Но вот начались торги — и мечты мистера Ландри обрели реальность.
      Минут двадцать спустя я был уже в офисе. И тут речитатив аукциониста прервался — и в микрофоне зазвучал голос мистера Ландри.
      — Касательно этого превосходного быка вам всем следует узнать одну небольшую подробность, — объявил он. — Еще теленочком он сломал правую переднюю ногу. Но при содействии Батлеровского госпиталя и лучшего ветеринара графства нога срослась, да так хорошо, что о переломе и не догадаешься.
      За Каталкина дали самую высокую цену, а я изрядно порадовался: ведь меня назвали «лучшим ветеринаром графства»! И лишь несколько часов спустя, по пути домой, я с запозданием осознал: я ведь единственный ветеринар в графстве, других здесь не водится!

      Я был уверен, что запер ворота загона, где метались три норовистых быка, однако, затылком ощутив, как внезапно повеяло зимним холодом, я испугался, что забыл это сделать.
      Бэ-эмс! Оглушительный грохот подтвердил мои худшие подозрения.
      Без моего на то ведома верхняя петля массивных ворот переломилась надвое и ворота рухнули в мою сторону, в каких-нибудь дюймах от моего седалища. А затем послышалось леденящее кровь всхрапывание трех разозленных быков брангусской породы: они перескочили через поверженные ворота навстречу свободе и устремились прочь из загона, как если бы опаздывали на коровье совещание. Мало что производит эффект столь обескураживающий и удручающий, как затихающий вдалеке перестук копыт представителей бычьего племени, галопом уносящихся прочь от того места, где предпочли бы их видеть владелец и ветеринар, — особенно если никто иной как ветеринар поспособствовал дерзкому побегу.
      Я отрешенно созерцал опрокинутые ворота, гадая, суждено ли мне было получить хроническую травму, стой я на четыре фута ближе. Ворота, сколоченные из свежесрубленных дубовых досок размером два на восемь, в высоту достигали семи футов, а в длину — все десять. Неудивительно, что верхняя петля не выдержала!
      Эрик и Дэвид, двое ковбоев с ранчо, восседающие верхом на лошадях, вытаращились на ворота с высоты, синхронно стянули с голов шляпы и поскребли в затылках. В первый раз в жизни я увидел их без головных уборов и с удивлением обнаружил, что Эрик лыс — если не считать полоски в два дюйма шириной, что протянулась от виска до виска сразу за ушами. Дэвид, несколькими годами моложе своего напарника, оказался обладателем пышной черной шевелюры.
      — Черт подери, Док, да вы за пять минут умудряетесь снести больше, чем мы за две недели сумели бы построить, — воскликнул Эрик, обтирая лысину от края до края широкой левой ладонью.
      Дэвид лишь усмехнулся, качая головой. Я отлично знал, о чем он думает. Бедняга с ужасом предвкушал, как им предстоит вновь навешивать громоздкие ворота и возвращать в загон этих неуправляемых тварей.
      Уезжая прочь, я размышлял о том, сколько разнообразных опасностей подстерегает фермеров и ветеринаров: от норовистых животных и ушибов головы при работе с расколом, до падающих и обваливающихся предметов. Даже жены, порою выступающие в роли помощников или наблюдателей, от увечий не застрахованы. Не так давно, сопровождая меня на ферму по вызову, Джан получила травму, последствия которой ощущались до сих пор.
      Это произошло на ферме полковника Зубера. Выйдя в отставку, он вместе с миссис Зубер купил небольшую ферму в погожей, мирной и тихой южной Алабаме. И вскорости навел там безупречный порядок. Всякий раз, проезжая мимо, я думал, что, если бы ферма могла встать по стойке «смирно», зуберовская так бы и сделала.
      Очень скоро полковник Зубер приобрел превосходное стадо герефордов, и ныне оно паслось на виду у всех на его ухоженном пастбище. Как и следовало ожидать, коровы оказались дисциплинированными, что существенно облегчало мне работу по вакцинации, определению беременности и лечению конъюнктивита.
      Будучи человеком педантичным, полковник никогда не полагался на волю случая. Когда требовалось провести плановое ветеринарное обслуживание стада, он звонил в офис, а затем посылал подробнейшее письмо с описанием разнообразных необходимых медицинских процедур, хирургических операций и анализов, равно как и с указанием оговоренного нами дня и времени. В письме всякий раз содержались несколько заумных вопросов; для того, чтобы составить пространные, исчерпывающие ответы, снабженные ссылками на авторитетные источники, мне требовалось перелопатить изрядное количество литературы. Обычно он посылал также письменное подтверждение — за неделю или около того до назначенной даты. Вся эта переписка, инструкции и вопросы производили на Джан неизгладимое впечатление, хотя я предпочел бы самый обычный телефонный звонок, безо всей этой строгой регламентации.
      Джан иногда сопровождала меня на вызовы к крупному рогатому скоту. И до чего славно оно было вдвоем раскатывать по проселочным дорогам, любуясь на симпатичные фермы и роскошные особняки! Пришло время и нам обзаводиться собственным домом, так что мы внимательно приглядывались к чужим коттеджам, примечая, что нам нравится, а что — нет.
      — Милый, не мог бы ты чуть сбавить скорость? Ты так несешься по буграм и такие виражи закладываешь на поворотах, что меня уже подташнивает, попросила Джан, едва мы оказались в нескольких милях от города. — Мне что-то весь день неможется.
      — Конечно, родная. Ты, никак, вирус какой-нибудь подцепила?
      — Возможно. Но ты в любом случае едешь слишком уж быстро; недурно бы и о других водителях подумать. Они, вероятно, понятия не имеют, какой ты лихач, равно как и о твоей привычке читать за рулем.
      — С чего ты взяла, что я читаю за рулем?
      — Я не далее как вчера заезжала в супермаркет, и Чарли Хейл рассказал мне, что вчера встретил тебя на Райдервуд-драйв: ты мчался во весь опор прямо по центру дороги. И при этом держал перед собою газету и изучал страницу спортивных новостей.
      — Ну, и откуда ему знать, что я читал именно спортивные новости, э? ответствовал я. — Кроме того, я торопился в Скоттс-Маунтейн, к корове, страдающей травяной тетанией… У бедолаги живот вздулся и все такое. Сама понимаешь, у меня каждая минута на счету.
      — Джон, ничего не желаю слышать! Сбавь скорость!
      — Да, мэм, попробую. И давай сменим тему, ладно?
      — О'кей. Так что, говоришь, нам предстоит у полковника Зубера? полюбопытствовала Джан.
      — Парочка глазных операций, — отвечал я. — Ты, разумеется, можешь пойти в дом пообщаться с миссис Зубер, если захочешь. Для зрителей эти глазные операции — зрелище не самое аппетитное!
      — Никакой я тебе не зритель, я помогать еду! Я, пожалуй, потолкую самую малость с миссис Зубер, а потом выйду. А ты к тому времени корову зафиксируешь, промоешь ей глаз и введешь обезболивающее.
      Про себя я знал, что ничего из этого не выйдет: миссис Зубер была болтушка та еще, под стать Джан. Гостей неизменно приглашали на экскурсию по пуделиной псарне, где в подробностях излагалась родословная каждой собаки. В довершение удовольствия, хозяйка непременно познакомит Джан с историями болезней всех своих подопечных. И все это займет немало времени, ведь при последнем подсчете под началом у нее значилось дюжины две этих родовито-именитых сокровищ.
      Из-за отсутствия темного пигмента вокруг глаз, герефорды более прочих подвержены глазным заболеваниям, особенно конъюнктивиту и злокачественным опухолям глаза. Под длительным воздействием солнечных лучей на глазном яблоке или веках особенно чувствительного животного возникает одна или более сквамозных клеточных карцином. Если распознать опухоль на ранней стадии, ее возможно удалить хирургическим путем либо при помощи жидкого азота, прижечь, или, скажем, применить лекарство, ингибирующее развитие опухоли. Но если рак распространился на глазное яблоко и прилегающие к нему ткани, приходится удалять весь глаз целиком. Для ветеринаров, пользующих крупный рогатый скот, это — задача не самая приятная. Поскольку операция производится над пациентом в стоячем положении, необходимо надежно зафиксировать его в расколе и аккуратно применить регионарную местную анастезию.
      Подготавливая первую корову для «малой» операции на нижнем веке, я видел, как Джан и миссис Зубер прогуливаются по дорожке, проложенной вдоль сетчатого ограждения псарни. Увлеченные беседой, они бурно жестикулировали, пытаясь перекричать весь этот гомон и лай. Через каждые несколько шагов они останавливались и просовывали пальцы сквозь сетку, чтобы почесать очередной собачий нос. Большинство псов стояли на задних лапках, — так, что их забавные подстриженные тельца принимали положение почти вертикальное, — а передние лапы колотили и сотрясали заборчик. Невозможно было сказать наверняка, кто получает больше удовольствия, собачки или две дамы.
      Я закончил оперировать первую корову и уже приступил к удалению глаза у второй, когда рядом с расколом появилась Джан. Полковник к тому времени успел задать мне по меньшей мере две сотни вопросов насчет коровьих глаз, а мне удалось ответить ко взаимному нашему удовлетворению разве что на сто. Как и следовало ожидать, он записывал каждое мое слово в свой гроссбух со скоростью и проворством протоколиста суда. Так что прибытие Джан меня изрядно обрадовало.
      Полковник соорудил кормушки для коров, откупив у государства лишние пустые пятидесяти пяти-галлоновые цилиндрические коробки, разрезав их вдоль пополам, а затем приварив половинки в длину одну к другой. Одну из таких кормушек зачем-то была поставлена стоймя к забору совсем рядом с Джан.
      Джан как раз говорила что-то лестное о состоянии очередной коровы, как вдруг резкий порыв ветра опрокинул массивную кормушку, и она всей тяжестью обрушилась на нее сзади. Комплимент оборвался на полуслове, и Джан упала как подкошенная на отнюдь не идеальную земляную поверхность прямо перед расколом.