К сожалению, владелец занедужившего теленка и ветеринар оказываются перед неразрешимой дилеммой. Хотя обе стороны отлично понимают, что на протяжении нескольких часов пациенту необходимо закачивать в вену как можно больше жидкости, в силу ряда причин такие меры оказываются неоправданными. Во-первых, схему лечения обычно диктует животноводческая экономика. Большинство скотоводов просто-напросто не могут себе позволить оплачивать ветеринару внутривенный катетер, стоимость времени в пути и рабочего времени, равно как и расходы на лекарства. Собственно говоря, цена теленка зачастую настолько невелика, что необходимое лечение обходится дороже, нежели животное стоит на данный момент. Пожалуй, с этим фактом жизни ветеринару труднее всего примириться. Каждый день мы видим животных, страдающих недугами, от которых существует хорошо известное, эффективное лечение, однако мы не можем спасти пациента в силу экономических причин. В нашей стране труд производителей продуктов питания оплачивается очень низко, так что им приходится бдительно отслеживать расходы.
      Я задал Ди Хей обычный в таких случаях вопрос:
      — Вы ее уже лечили?
      — Ага. Я дала ей несколько пилюль от поноса, — ну, тех, что от вас же и получили, — и пару часов назад напоила этим вашим кенгуриным соком, отвечала она. Добрый старый «кенгуриный сок», это простое и недорогое домашнее снадобье представляет собою смесь из соли, соды и сиропа, разведенную водой из-под крана в кувшине из-под молока объемом в галлон, и вводится через пасть. Если после дозы этого средства животное не вскакивает на ноги и не бежит трусцой через поле, тогда в ход идут внутривенные вливания.
      — О'кей, уже еду. Вешайте трубку и смотрите, не покажется ли вдали столб пыли! — воскликнул я. Помощь идет, так что привязывайте собак и открывайте ворота!
      Я попросил Джан позвонить в ратушу и сообщить, что я опять не смогу почтить своим присутствием заседание городского совета и представлю доклад о проблеме «благоухающих» нечистот на следующей неделе. Собственно говоря, проблема была почти решена — посредством консультации с дорогостоящим мобильским «специалистом по вони». Дело было всего-то навсего в неправильном соотношении кислорода и двуокиси углерода, но мне хотелось выступить со своими изысканиями перед большой аудиторией, да так, чтобы выкладки прозвучали куда заумнее и сложнее, чем на самом деле. В конце концов, не так же ли поступил и консультант, стремясь оправдать свой астрономический гонорар?
      На этот вызов со мной поехал Том, и всю дорогу, по обыкновению своему, бомбардировал меня вопросами о болезнях животных. Я пытался отвечать на языке пятилетнего ребенка, одновременно изображая из себя этакого всемирно известного консультанта по кокцидозу, что без устали носится по стране из конца в конец, заглядывает на молочные фермы точно сам Супермен, ставит диагноз, дает рекомендации — и, не успеешь оглянуться, отбывает на следующую операцию. Про себя я думал: если уж инженер-ольфактоскопист может зарабатывать на жизнь таким способом, так почему бы и ветеринару-кокцидозисту не последовать его примеру? Пожалуй, мне стоило бы специализироваться на какой-нибудь еще малоосвоенной области ветеринарии, скажем, на самогонной диспепсии у коров-сосновок или стоматологии фоксхаундов. До чего забавно грезить о будущем и гадать, что мы с Джан и детишками будем поделывать, скажем, в двухтысячном году.
      Подлаживаясь под роль консультанта, я повторил с Томом все причины, вызывающие понос у телят, а также варианты лечения и профилактические меры. Если мальчику лекция и наскучила, он ничем этого не показал. А я вдруг осознал, что прикидываю про себя, а не надумает ли мой сын в один прекрасный день изучать ветеринарию? А потом вернется домой и унаследует мою практику. На моей памяти многие сыновья ветеринаров шли тем же путем, и я всегда думал, что это — самый что ни на есть приемлемый способ постепенно сложить с себя бремя забот и выйти из дела. Вместо того, чтобы работать все семь дней в неделю и дежурить по двадцать четыре часа в сутки, можно ограничиться тремя днями и изредка выезжать на срочные вызовы. Позже, когда Том подрастет и станет в полную силу помогать в клинике и на вызовах, мы увидим, в самом ли деле ему мила жизнь столь тяжкая. А пятилетнему малышу интересно все, что делает папа.
      Телочку мы обнаружили в трейлере для перевозки скота, подогнанном к телятнику Хеев; пациентка лежала пластом на подстилке из сена. Глаза запавшие, шерсть всклокочена, а под хвостом — грязная, свалявшаяся, словом, чего и следовало ожидать. Бедняжка не шевелилась; вот только тяжко вздымалась и опадала грудная клетка. Убедившись, что мигательный рефлекс слабый, я извлек градусник и попросил Тома измерить пациентке температуру.
      — Фу, гадость! Да еще и воняет! — запротестовал он.
      — Том, это нужно сделать, так что ничего не попишешь. Оботри грязь клоком сена. Ты отлично справишься. — Минуту спустя Том уже очистил подхвостье от засохшего навоза и мусора и вставил термометр в нужное место. Я двумя пальцами оттянул кожу на шее телочки, проверяя степень обезвоживания; в прежнее положение она так и не легла. Прослушав грудь, я убедился, что легкие чистые, но сердце слабое.
      — Для термометра вполне достаточно, Том, — сказал я. — Давай посмотрим, сколько там набежало.
      Я поднес градусник к самым глазам, медленно поворачивая его туда и сюда, пока не разглядел в сгущающихся сумерках серебристую черточку ртути.
      — Девяносто четыре градуса, Том. Это мало; наверное, нам стоит попробовать еще раз.
      Как и в первый раз, малыш подобрал пук сухого свинороя, обтер градусник и вернул его на прежнее место. Про себя я порадовался, что Том не воспользовался собственными штанами. Несколько минут спустя мы считали те же самые показания.
      По дорожке стремительно прогрохотал трактор Бака; ловко маневрируя, фермер поставил сеноворошилку в аккурат рядом с трейлером. Вскорости Бак уже склонялся над смертельно больной телочкой. От него исходил запах смазки и свежескошенной люцерны, — именно так и полагается благоухать работнику молочной фермы жарким летним днем.
      — Вижу, вы привезли смышленого помощника! — Усмехнувшись, Бак качнул головой в сторону Тома, который сосредоточенно щупал телочке уши и смотрел ей десны. Я подумал, что это хороший признак: передо мной и впрямь будущий студент ветеринарии.
      — Думаю, здесь нам лишние руки не помешают, — отозвался я. — Ей совсем худо.
      — А то я не знаю! Зачем, как вы думаете, я вас вызвал прямо сейчас, когда ужинать пора? Я ж с утра на сенокосе, тороплюсь сено убрать, пока дождь не полил. С голоду просто умираю!
      — Тогда почему бы вам не пойти в дом перекусить, пока мы с Томом опробуем на пациентке так называемый героический подход? Вынужден вам признаться, что на той неделе куда-то задевал свою волшебную палочку, так что на многое не рассчитывайте.
      — Уж сделайте, что сможете, Док; уж больно она нам дорога. Я и так поедом себя ем, что допустил такое; но у нас с Ди неделька выдалась — не приведи Боже! У нее мать в больницу попала; а впридачу один из моих дояров ввязался в драку, — не здесь, а в Кьюбе, и загремел в каталажку. Ну, не могу же я везде успеть!
      У меня просто в голове не укладывается, как хозяин молочной фермы справляется со всеми своими обязанностями! Встает он на дойку в четыре утра, затем надраивает до блеска доильный зал, обихаживает заболевших животных, задает корма дойным коровам, сухостойным коровам, холостым и осемененным телкам и отъемышам, затем поит молоком опойков. А в промежутках он еще проверяет все оборудование, — уж не сломалось ли чего! — и прикидывает, как бы поскорее обеспечить починку. Словом, на молочной ферме всех дел никогда не переделаешь!
      Тому, что Бак «слинял», я в душе порадовался: работать куда проще, если хозяин не отирается тут же, приставая к тебе с вопросами, пока ты пытаешься ввести катетер в яремную вену. Стенки вены спались, и я был уверен, что придется делать разрез на коже — точнехонько в верхней точке.
      Пока Том дважды сбегал к грузовику за двумя галлонами электролитного раствора, я наскоро собрал приспособление для внутривенного вливания, а затем выбрил и продизенфицировал место для катетера на левой стороне шеи. После нескольких попыток катетер вошел-таки в вену, бутыли были благополучно закреплены на стене трейлера, и жидкость, тихонько побулькивая, потекла в организм пациентки.
      На протяжении всего осмотра Сэди почитай что не шевельнулась, если не считать того, что тихонько, почти неслышно замычала, когда я при второй попытке ввел в нее иглу. Впридачу к потере электролитов и дисбалансу, телочка была в токсическом шоке, — ведь бактерии E.coli выделяют эндотоксины.
      — Ну, Том, как на твой взгляд?
      — Не думаю, — отозвался мальчуган. Мне оставалось лишь изумляться, сколь точно оценил он ситуацию. Но ведь Том имел дело с больными животными и соприкасался с реальностью ветеринарии куда больше, чем большинство дошколят. В прошлом году он не раз выезжал со мною на вызовы и наблюдал, как я лечу собак и кошек, делаю им кесарево сечение и другие операции, как на дому, так и в клинике. По чести говоря, знал он, наверное, больше, чем следовало и для его же собственного блага, и для блага его детсадовской группы. Воспитательница пару раз намекала, что лучше бы Тому не вдаваться в подробности о том, куда именно ветеринар, пользующий крупных животных, сует кисть и всю руку, и что тему рождения щенков они непременно изучат в рамках детсадовской программы, но чуть позже.
      На пути назад мы с Томом прошли через дом. Бак обнаружился в кухне: в одной руке он сжимал наполовину съеденный бутерброд с сыром, в другой телефонную трубку. На столе перед ним были разложены регистрационные документы Голштинской ассоциации: беседуя по телефону с классификатором, он нервно перебирал и перекладывал листки. Вне всякого сомнения, готовился к визиту официального представителя. Ди, устроившись на противоположном конце стола, выписывала чеки. Перед ней громоздилась изрядная стопка счетов.
      — Уж не для меня ли один из этих чеков? — полюбопытствовал я, протягивая руку. Однако, по всему судя, время клянчить деньги я выбрал неудачное: Ди даже не улыбнулась. Процесс выписывания чеков и меня повергает в настроение весьма мрачное, а ведь мне не приходится обеспечивать кормом сотню или более голодных голштинских желудков или тревожиться, поправится ли мой лучший теленок от серьезной болезни.
      — Ди, насчет этой телочки в сарае, — вам или Баку надо будет скорректировать уровень жидкости, — сказал я.
      — Когда?
      — Скажем, после выпуска новостей в десять часов, — предложил я. Уменьшите ток до капли в секунду, и тогда на вторую бутыль вы сможете переключиться как раз к утренней дойке. А я завтра загляну к вам около полудня, по пути на аукцион; тогда и посмотрим, как обстоят дела. — Этой паре уже не в первый раз поручалась роль техников, обеспечивающих инфузионную терапию.
      Бак махнул мне рукой, шепнул Тому «спасибо», и я направился к двери. Ди вышла проводить нас и принялась расспрашивать мальчика о его будущих планах в отношении мира животных. Но тот отвечал на адвокатский манер: уклончиво и дипломатично. А не станет ли мой сын юристом? Не он ли со всей определенностью унаследовал от матери хорошо подвешенный язык!
      — Следующий раз привози и Лайзу, Томми, — предложила Ди. — С нашими девочками на качелях покачаетесь. Жаль, что сегодня дочек здесь нет: они у тети гостят.
      — Лайза еще маленькая, чтобы на вызовы ездить. Она ногу поранила, а доктор Пол ее лечил, — воодушевленно сообщил он.
      — Ногу поранила?
      — Да, мэм, вот тут. — Томми задрал правую штанину выше коленки и показал то самое место, где кусок колючей проволоки оставил на бедре его сестренки рваную двухдюймовую рану. — Доктор Пол взял здоровенную иголку с ниткой и все зашил. — Тогда мне здорово досталось и от доктора, и от Джан, за то, что недосмотрел за ребенком. Но я возился с брыкливым мулом, а Том с Лайзой играли с фермерскими детишками.
      — Я прошу прощения, доктор Джон, что мы вам сегодня с Сэди ничем не помогли, но у нас столько несделанной работы скопилось! А кроме того, мы к ней страшно привязались; ну, не могла я смотреть, как вы воткнете эту громадную иголку ей в шею! — извинилась Ди. — Она ведь не выживет, так?
      — Могу сказать вам только одно: Сэди серьезно больна. Мне доводилось видеть телят в том же состоянии, что и она, которые выздоравливали-таки, но большинство умирает. Вот закачаем в нее всю эту жидкость, а там посмотрим, — отвечал я, состязаясь в уклончивости с адвокатом Томом.
      На следующий день в полдень я притормозил у фермы и направился прямиком к трейлеру. И сразу же заметил открытую заднюю дверь. На полу валялась пустая бутыль, вторая, вместе с аппаратом для внутривенного вливания, висела на стене. И — ни следа Сэди. Я уж решил, что старуха с косой наведалась-таки на ферму в глубокой ночи и собрала свою жатву. Однако ни на сене, устилающем пол трейлера, ни снаружи на земле не осталось характерных следов, красноречиво свидетельствующих о том, что тушу отволокли на коровье кладбище. Я заглянул в телятник, но внутри обнаружилось лишь штук двадцать пять Сэдиных друзей и подружек, которые, решив, что настало время перекусить, сей же миг хором огласили сарай телячьей «му-узыкой». Но Сэди не было и там.
      И ведь спросить не у кого. Я предположил, что Бак вместе с подручным где-то на сенокосе; а, проезжая через город, я заприметил замызганный автомобильчик Ди у салона красоты. Или, может, это Бак делает себе прическу, а Ди, наоборот, в поле, увязывает люцерну во вьюки! В конце концов, Бак и впрямь навещал своего парикмахера каждую среду. Может статься, на этой неделе, из-за сенокоса, он перенес время приема.
      Выруливая с подъездной дорожки и направляясь на аукцион, я утешался тем, что представлял, как старина Бак тихонько сидит себе в салоне красоты в длинном ряду модных дамочек, чьи головы засунуты в эти нелепые, похожие на ульи фены, а пальцы порхают по страницам «Домоводства» и «Мадемуазели». Ну, если не считать тех, которым делают педикюр; этим отводится роль сплетниц.
      Очень сложно расслышать свеженькие слухи, ежели голова находится внутри ревущего механизма. Так что постоянные клиенты навострились читать по губам и выстраивать сплетню по косвенным намекам, обрывкам и кусочкам информации, которые удается-таки уловить. Те, что читать по губам не умели, тратили немало времени на то, чтобы сдвинуть фен вверх и в сторону, высвобождая чуткое ухо. Разумеется, при таком положении дел волосы сохли медленнее; вот почему неофиты из числа приверженцев салона красоты сидели под феном вдвое дольше, нежели закаленные ветераны. Бак в подробностях поведал мне о регламенте салона в тот день, когда я проверял его коров на беременность.
      Я отлично знал, что нас с фермером связывают узы крепкой дружбы и взаимного уважения: ведь только мне и никому другому позволялось поддразнивать его насчет ежедневных экскурсий к куаферу. И все-таки я немало дивился тому, что столь практичный, приземленный, «буколический» персонаж именно этому развлечению посвящает свой единственный час отдыха на неделе. Возможно, эти визиты нравились Баку ничуть не меньше, чем мне — его «подкалывать» и забавляться за его счет. Однако сейчас все мои мысли были обращены к Сэди.
      «Ну, и нечего так расстраиваться, — убеждал себя я. — Глядя правде в глаза, у телушки было всего-то два шанса выжить: минимальный и никакой». Однако всегда трудно смириться с тем, что лечение оказалось безрезультатным и пациент умер. Весь день, работая на аукционе, я то и дело вспоминал про Сэди.
      Поздно вечером зазвонил телефон.
      — Док, это Бак Хей, — раздалось в трубке. Хотя голос Бака я отлично знал, он всегда считал нужным представиться. Я часто сожалел о том, что не все мои клиенты столь учтивы и вечно заставляют меня ломать голову, гадая, с кем же это я разговариваю. — Как поживаете? — радостно вопросил мой собеседник. Что, если этот звонок несет мне добрые вести?
      — Я-то неплохо. А вот телушка как? — выпалил я. — Я заезжал к вам сегодня в полдень, но никого не нашел, и Сэди тоже не обнаружил, так что подумал, она околела.
      — Нет, Док, выжила, еще как выжила! — заверил Бак. — Захожу к ней в полночь, проверить, как она — а телочка-то сидит! К дойке так даже встала. Я поменял бутыли, как вы объясняли, а когда солнышко поднялось, она выдрала катетер вместе с трубкой и вышла себе из трейлера, как ни в чем не бывало. Выезжаю из сарая на тракторе, а она на дорожке стоит! Конечно, ножки-то подкашиваются; однако ж я так понял, ей в дом хочется. Так что хвать я ее, подвез на тракторе и посадил в собачий загон.
      — Ушам своим не верю! — воскликнул я. — А вы ее кормили чем-нибудь?
      — А то! Тогда она сразу вылакала пару кварт «кенгуриного сока», а потом и еще, когда я домой вернулся от парикмахера, и еще вечером, и ближе к ночи; а впридачу молочка чуток попила. Отродясь я такого не видел!
      То же я вполне мог сказать и о себе. И до чего же порадовался я добрым вестям! Сэди быстро пошла на поправку и со временем превратилась во взрослую телочку. Больше она не болела, хотя и слегка уступала своим сверстникам в росте. Ди бессовестно баловала свою подопечную; а мне Хеи о ней просто все уши прожужжали. И Ди, и Бак считали, что Сэдин IQ приближается к показателю гениальности; если что не по ней, она забавно дулась, а на прививки реагировала так: отходила в сторонку от своих сородичей и оттопыривала верхнюю губу, в точности как ребенок.
      Чета Хеев была бесконечно признательна своему ветеринару за то, что он сделал для их обожаемой Сэди. Несколько недель спустя мне перезвонил Бак: он приготовил мне приятный сюрприз.
      — Док, вы, верно, слышали о мистере Лерое, — ну, тот парень, что меня стрижет и все такое. Я ему рассказал, какой вы замечательный ветеринар и как вам несладко приходится с этакой вьющейся шевелюрой. Он сказал, что новых клиентов вообще-то не берет, но из уважения ко мне для вас сделает исключение. Первичный осмотр кожи головы и курс по уходу за волосами — за мой счет. Как вам это понравится?
      — Э, хм, гм, просто не знаю, что и сказать, — пролепетал я. «Как вам несладко приходится с этакой вьющейся шевелюрой», тоже мне! Что это он имеет в виду?
      — Да это сущие пустяки; нам бы очень хотелось отблагодарить вас за то, что спасли Сэди, — ответствовал Бак.
      — Бак, я подумаю. Вы же знаете, я человек занятой.
      — Так я ж самое лучшее приберег напоследок! Мистер Лерой говорит, он вас на четверг поставит, часов на десять, так что вы сможете заезжать к нему по дороге на аукцион. — Бак, со всей очевидностью, был ужасно собою доволен, так что отказаться от предложения оказалось весьма затруднительно.
      — А мне думалось, волосы у меня в полном порядке. Что ж с ними не так?
      — Ох, Док, да вы всегда такой встрепанный да взъерошенный! Как-то оно непрофессионально смотрится; надо, ох, надо с вами поработать парикмахеру-модельеру! — запротестовал Бак. — Уж что с вашей внешностью сотворит мистер Лерой, вы сами изумитесь! — Вот теперь мне довелось наблюдать Бака Хея с абсолютно неожиданной стороны!
      — Думаю, пока мне придется повременить. Сейчас у меня уж слишком много работы, чтобы каждую неделю урывать на это время. Кроме того, мне нравится мой теперешний парикмахер. Мне будет его очень нехватать; а заодно и всех тех, с кем я в его заведении встречаюсь.
      — А чьими услугами вы пользуетесь?
      — Чаппелла и Майэтта, прямо здесь, в городе.
      — Док, но это же просто-напросто брадобреи! — Слово «брадобреи» он выплюнул с таким отвращением, словно оно оставляло горький привкус во рту. — Они ж ни аза не смыслят насчет причесок!
      Хотя на ферме Хеев я был постоянным гостем, каким-то образом мне удалось избежать судьбы стать вторым человеком графства Чокто, чья голова пребывает в распоряжении профессионального парикмахера. Просто вообразить не могу, как смутились бы зрители, какой хохот поднялся бы, появись я на аукционе с безупречной завивкой «перманент». Может, оно бы и пришлось к месту, получи я работу в той самой пижонской клинике для мелких животных в Мемфисе. Кроме того, возможно, салон красоты и впрямь неплохой источник местных сплетен, но с парикмахерской Чаппелла и Майэтта ему не сравниться!

19